Тяжелую утрату понесла Русская Православная Церковь: 7-го июня 1900 г. в 1 час 12 минут дня почил ея Первоиерарх Митрополит Киевский и Галицкий Иоанникий.Еще в 1897 году, в Великий Четверток, во время пения стихир на „Господи воззвах“ высокопреосвященнейший Владыка почувствовал дрожание в ногах и страх стоять одному на средине церкви. Взойдя в св. алтарь во время малого входа, Владыка оправился. Тогда этот первый случай дрожания ног был объяснен тем утомлением, которое Владыка должен был испытать при передаче сосудов с Миром, при перенесении их из Михайловской подпокойной церкви в Великую, по случаю совершавшегося тогда освящения Мира. В дальнейшее время однако страх стояния на средине церкви и на возвышении горнего места в св. алтаре не оставлял Владыку до конца жизни, так что он уже почти никогда при служении не облачался на средине храма и не восходил на ступени горнего места; кроме сего еще в 1893 году у Владыки оказались признаки сахарной болезни. Но при тщательном надзоре со стороны врачей и особенной тщательности и исполнении их предписаний, и сыновней любви со стороны его сначала келейного, а потом домашнего секретаря, прослужившего Владыке верою и правдою 27 лет, А.П. Левкова, физические силы Владыки всегда были настолько крепки, что он никогда не оставлял своих обычных занятий и, по мере возможности, совершал даже продолжительные богослужения. День Владыки при его болезненном состоянии нисколько не изменился сравнительно с тем временем, когда он был совершенно здоров. Ранняя литургия в 7 часов, чай, прием просителей, чтение дел и писание резолюций, прогулка, обед с чтением газет, краткий отдых, вечерний чай, прогулка и занятие делами до 9 часов, в 9 часов ужин опять с чтением книг, затем ночной отдых, – и так изо дня в день. Люди, видавшие Владыку редко, замечали в нем ослабление сил, но стоявшим к нему близко казалось, что Владыка все тот же, неизменно бодрый, всегда спокойный, ровный, деятельный архипастырь, дни которого еще далеко не сочтены. Правда, для всех было очевидно, что Владыка в нынешнем году возвратился из С.-Петербурга весьма слабым и в нем стала обнаруживаться совершенно несвойственная его характеру некоторая раздражительность. Потом служения Страстной седмицы, освящение Мира, пасхальное служение, прием посетителей, болезнь, кончина и погребение Великой Княгини Александры Петровны сильно утомили Владыку; 1 и 3 мая Владыка не мог уже совершать литургии и его слабость и упадок сил сделались очевидны даже для всех, близко стоявших около него людей. Но потом отдых в Голосееве, меры, принятые врачами и теплая погода снова оживили Владыку настолько, что в Вознесение он один, без викария, совершил литургию в крест, голосеевской церкви; а в день Святой Троицы в сослужении с преосвященным Сергием, епископом уманским, совершал литургию и вечерню в трапезной лаврской церкви и был настолько бодр, что даже сам читал первую молитву Пятидесятницы. Возвратясь в келии, Владыка кушал кофе и кусочек хлеба с маслом и затем крепко заснул, причем сон его продолжался два часа; после сна, немного покушав, Владыка поехал в Голосеево и по отзыву бывавшего у него каждый вечер доктора – физически был бодр, а духом спокоен. Но служение Владыки в день Святой Троицы в сооруженном им обширном трапезном храме, обставленное особою торжественностью, по величию праздника, было для Владыки последним на земле служением и это служение было предвозвещено не одним только величавым благовестом в большой лаврский колокол, Владыкою устроенный, но и некоторым небесным предзнаменованием: когда священно-архимандрит Лавры, отслушав всенощную в своей крестовой голосеевской церкви, направлял свой путь в свой стольный град, в свою святую Лавру, чтобы совершить в ней свое последнее священнодействие, над Киевом разразилась страшная гроза, самый сильный удар которой в Михайловском монастыре раздался во время пения стихиры „Приидите Триипостасному Божеству поклонимся“ и привел своею необычайностью и блеском молнии в некое оцепенение всех стоявших в храме; самая же большая сила удара оказалась в куполе Великой лаврской церкви, где молния полосою обожгла позолоту и в нескольких местах испортила штукатурку.В Духов день, вечером, Владыку посетил преосвященный Сергий, епископ Уманский. Погода была тихая, теплая и ясная. От 5 до 7 часов вечера Владыка провел время с преосвященным, прогуливаясь в парке, в саду и сидя на балконе. Владыка был совершенно бодр, входил на горку, ведущую из сада к дому, по размытой дождем дорожке, твердо и без посторонней помощи взошел на лестницу балкона. Предметом разговора служило современное состояние духовно-учебных заведений; разбирались недостатки учебника Иванова по предметам Святого Писания Нового Завета; сравнивались краткость и основательность познаний, сообщавшихся старою духовною школою, и обширность и неосновательность их современной духовной школы, ея неуменье разобраться в главном и второстепенном. Говорили о том, что прежде мальчик в 9 лет уже знал устав церковный, а ныне его не знают окончившие курс семинарии. Владыка возлагал большую надежду на предполагаемые для всех воспитанников семинарий общежития и предполагал дня через два приняться за чтение отзывов преосвященных по этому предмету. Беседа Владыки с преосвященным была на некоторое время прервана посещением госпожи Пупышевой, жены церковного старосты Мариинского епархиального училища в г. Москве, которую Владыка принимал в течение минут 10-ти. В 7 часов прибыл доктор, который пользовал Владыку массажем. Преосвященный Сергий, которому, между прочим, Владыка с 18 июня дал двухнедельный отпуск, дождавшись доктора, отправился вместе с ним в Киев, радуясь и рассуждая о том, как Владыка стал бодр и спокоен, причем сам доктор намеревался посетить Владыку два раза и в среду отправиться также в отпуск. Очевидно, что и окружавшие Владыку и сам он были уверены в том, что силы его достаточно восстановлены.На другой день произошла сильная перемена в погоде: жар сменился дождем, хотя воздух был довольно теплый. Вечером в среду Владыка, по обычаю, гулял, причем его едва уговорили сверх чесучевого подрясника надеть другой подрясник тогда, когда он возвратился с прогулки на балкон. Владыка даже шутил над келейником, который говорил, что холодно, и потребовал на балкон стакан чаю. Выкушавши чай, он никак не хотел идти с балкона и, увы!... эта неосторожность сделалась роковой. Когда в 7 часов прибыл, по обычаю, доктор, то он не нашел возможным делать массаж, так как с Владыкою был потрясающий озноб, сменившийся повышением температуры до 38,5, при сильном ослаблении всего организма. Немедленно был приглашен профессор Тритшель, который в четверг был два раза. В пятницу утром прибыл преосвященный Сергий и был приглашен профессор Образцов. Врачи Янченко, пользовавший Владыку массажем, и лаврский врач Семеновский находились при Владыке неотлучно. Два раза в день посещали Владыку профессор Тритшель и Образцов. В субботу утром Владыка стал чувствовать себя бодрее, попросил кушать, просил, чтобы ему что-нибудь читали, и вообще в субботу у всех блеснула надежда на лучший исход болезни. Вечером преосвященный Сергий, пославший Владыке благословенный хлеб от храмового праздника Феофании, получил из Голосеева известие, что у Владыки был сон, температура упала и он слушает чтение. Ночь прошла благополучно, но к часу дня температура снова поднялась и Владыка перестал быть спокойным. С этого времени улучшения в здоровье уже не было; но доктора, определив воспаление легких, развившееся вследствие инфлюэнцы, не теряли надежды, ибо пульс, хотя был и ускоренный, но ровный, и сердце давало надежду, что оно может выдержать, если процесс воспаления окончится скоро и не будет развиваться далее. В понедельник утром все должностные лица духовного ведомства были оповещены о болезни Владыки и его посетили все преосвященные викарии и губернатор. В тот же день было сделано извещение чрез объявление в газетах о болезни Владыки и епархиальное начальство просило настоятелей соборов, монастырей и церквей о возношении молений об исцелении страждущего Архипастыря; вместе с тем были извещены телеграммами о болезни Архипастыря Высокопреосвященные митрополиты С.-Петербургский и Московский, епископы Нижегородский, Саратовский и Могилевский, В.К. Саблер, а также и родственники Владыки, причем от митрополита Московского была получена в ответ телеграмма следующего содержания: „глубоко скорблю о болезни Владыки; прошу выразить ему мое соболезнование“. Вечером, в понедельник, в присутствии врачей, преосвященного Сергия и отца-наместника Лавры Владыка был причащен св. Таин. Когда иеромонах громко начал, читать „Верую, Господи, и исповедую“, Владыка открыл глаза и поднял руку, чтобы сотворить крестное знамение, но рука в изнеможении упала. Причастился Владыка спокойно.На другой день утром, во вторник, после литургии, совершенной в крестовой церкви, над болящим Владыкою преосвященным Сергием, в сослужении иеромонахов Голосеевой пустыни, было совершено таинство елеосвящения. При первом помазании Владыка открыл глаза, а при 2-м помазании его рука правая оказалась сложенною троеперстно. Таинство елеосвящения совершалось без пропусков, хор пел все тропари и ирмосы, а преосвященный питал канон, прокимны и „аллилуиа“ исполнялись на положенные гласы, а болящий старец-архипастырь предлежал молящимся, издавая тяжелые вздохи. Тяжело было смотреть, как этот величавый, мудрый, всегда спокойный архипастырь беспомощно страдал своим телом, быть может, бодрствуя молитвенно своим духом, который не имел сил победить страждущее тело и чрез него совершенно ясно выразить своп мысли и чувства. После прочтения последней молитвы и отпуста преосвященный наклонился над страждущим Первосвятителем и громко произнес от лица его: „благословите мя, отцы святии и братие, и простите, елика согреших пред вами во вся дни живота моего“. Затем, все присутствующие поклонились до земли, причем преосвященный произнес: „благослови и прости и нас, преосвященнейший Владыко, отец и благодетель наш“, и все поцеловали руку болящего святителя.После соборования прибывшие врачи, приняв некоторые меры в отношении желудка, опять вселили некоторую надежду на выздоровление страждущего, ибо исчезла вздутость желудка, дыхание стало спокойнее, без хрипов и даже понизилась температура. Около часа дня опять прибыли все преосвященные викарии и отец-наместник Лавры, но во время своего пребывания около Владыки не могли долго утешаться надеждою на улучшение, ибо температура снова поднялась до 39,3, дыхание стало беспокойнее, пульс учащеннее, хотя довольно ровный и биение сердца без перебоев. Вся эта усиленная борьба жизни и смерти под тяжестью чисто случайного простудного недуга убедила всех врачей, что организм Владыки для его семидесятичетырехлетнего возраста во всех отношениях был весьма крепок и расшатанность лишь его нервной системы могла не препятствовать его еще, быть может, долгой жизни, но инфлюэнца, сначала осложнившаяся воспалением дыхательных ветвей, распространившимся на легкие, по отзывам врачей, не оставила без своего воздействия и почки, что и послужило главным образом печальному исходу болезни. Вечер вторника был весьма тяжел для болящего: в его движениях обнаружилось некоторое беспокойство; в 9 часов вечера снова собрались врачи и уже не обещали ничего утешительного. Ночь прошла в ожидании кончины. Литургию в крестовой церкви начали ранее обыкновенного. На подушку около головы болящего были положены крест напрестольный и икона Божией Матери, а на столике зажжена свеча, которая горела около болящего во время елеосвящения. Преосвященный Сергий читал канон и молитвы ко св. причащению, служащий иеромонах причастил болящего обедненными Дарами, преосвященный прочитал благодарные молитвы; иеромонах Алексий прочитал канон на исход души и стал читать акафист Успению Божия Матери. Прибыли врачи – профессора. Пульс достиг 160, биение сердца было уже беспорядочное; очевидно, наставал конец; стали читать канон Успению Божия Матери; прибыли преосвященный Сильвестр и родственник Владыки митрополита, ректор Черниговской семинарии протоиерей Ефремов; все окружавшие стали плакать; наставал конец, а иеромонах возглашал: „Преукрашенная божественною славою священная и славная Дево, память твоя вся собра“... „Апостоли от конец совокупльшеся зде в Гефсиманийстей веси погребите тело мое и ты, Сыне и Боже Мой, приими дух Мой“.. Болящий стал затихать, дыхание все реже и реже и какое-то двойное, как бы два вздоха в один раз; преосвященный Сергий окропил умирающего святой водой и стал произносить „Господи помилуй“, „Пресвятая Богородица спаси нас“, „Святый великий Иоанне, Предтече Господень, моли Бога о нас“ (мирской Ангел Владыки), „Святителие Христовы Петре, Алексие, Ионо и Филиппе молите Бога о нас“, „Преподобнии отцы наши Антоние и Феодосие и прочий чудотворцы Печерские молите Бога о нас“, „Преподобнии Отцы Сергие и Никоне и вси Радонежские чудотворцы молите Бога о нас“, „Святителю отче Феодосие моли Бога о нас“, „Преподобне отче Иоанникие моли Бога о нас“, „Святии Ангели Господни, хранители наши, молите Бога о нас“..., но жизнь все еще теплилась в угасающем светильнике Российской церкви... „Господи помилуй“, „Господи помилуй“, „Господи помилуй“... Умирающий делает непроизвольное движение левой ногой, несколько вытягивает левую руку, склоняет на бок главу свою, подобию тому, как склонив ее несколько набок, он предстоял всегда престолу Божию. Один глубокий вздох, открылись очи, лице и руки покрылись мертвенною бледностью и светильник тихо угас... „Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего“ прочел преосвященный Сергий и все окружавшие одр: преосвященный Сильвестр, отец наместник, доктора, келейные опустились со слезами на колена.При одре остались преосвященный Сергий, отец-наместник Лавры, три иеромонаха и послушник – лаврский фельдшер. Тело было препоясано лентионом, обнажено от сорочки, остался лишь нательный крест, и отерто крестообразно губою, напоенною чистым елеем, надета чистая сорочка, возложены крест и парамон, надеты чистые чулки и туфли, шелковый подрясник светло-сиреневого цвета, препоясанный лиловым поясом; закрыты очи, спрятаны волосы, лицо покрыто чистым платом, в левую руку даны четки; при надевании все окроплялось святою водою; затем тело было положено на дску и покрыто архиерейской мантией. Когда все было готово, призваны были келейные, из которых один взял свечу, горевшую при кончине, другой – келейную икону Богоматери, иеромонахи, преосвященный, отец наместник подняли дску и в преднесении свечи и иконы понесли тело в крестовую церковь; в дверях церкви тело было встречено тремя иеромонахами в облачении, из которых один держал крест на блюде, 2 диакона с кадилами и 2 иподиакона с дикирием и трикирием, 3 мальчика с примикирием, крестом и посохом; хор запел входное – „Достойно“; по средине церкви было уготовано кресло и орлец, на которое было опущено тело; затем перводиакон стал возглашать положенные на облачение стихи, хор пел концерт „Да возрадуется душа твоя о Господе“, а в это время на почившего возлагались белый шелковый подризник, шитый шелками – юбилейный дар игуменьи Чигиринского монастыря Антонии, –епитрахиль, пояс, поручи, палица, саккос, белые муар-антик, набивные золотом и голубой муар-антик омофор также набивной золотом, принесенные Владыке в дар игуменьей Воскресенского в С.-Петербурге монастыря Валентиною, крест и две панагии, митра с крестом серебряной грани, шитая золотом – юбилейный дар игуменьи Киево-Флоровского монастыря Евпраксии. По окончании облачения перводиакон возгласил: „Тако да просветится свет твой“, иподиаконы с дикирием и трикирием стали по бокам тела, а певчие пропели трижды „вечная память“, потом тело было поднято и возложено на уготованный стол и покрыто архиерейской мантией; в левую руку вложено малое евангелие в сребропозлащенном окладе, а в правую руку напрестольный крест сребропозлащенный с эмалевыми украшениями, под ноги подложен орлец; а на лице был возложен четвероугольный белый, глазетовый, шитый золотом воздух, употреблявшийся для покровения потира со Святыми Дарами. Тотчас преосвященным Сильвестром в сослужении наместника Лавры и братии Голосеевой пустыни была совершена панихида, после которой перводиакон возгласил „и осподобитися нам слышанию святого Евангелия“, а преосвященный Сергий начал чтение с 10 главы Евангелия от Иоанна, зачало 35 от „полу» и зачало 36, которые читаются на праздниках в честь святителей; чтение Евангелия продолжил отец наместник Лавры, а затем оно беспрерывно продолжалось иеромонахами Голосеевой пустыни.Немедленно были посланы телеграммы митрополиту Петербургскому, обер-прокурору Святейшего Синода, его товарищу, митрополиту Московскому, Грузино-Имеретинской конторе Святейшего Синода, архиепископам Волынскому и Херсонскому, епископам Нижегородскому, Саратовскому, Могилевскому, Тульскому и Кишиневскому.В 7 часов вечера у гроба почившего было совершена панихида преосвященным Димитрием, епископом Чигиринским.Вечером у отца наместника Лавры собрались все преосвященные викарии, губернатор и благочинные г. Киева для совещания о времени перенесения тела в Киев. Причем было решено быть перенесению в пятницу утром, также был составлен порядок перенесения и назначены часы для совершения панихид, и сделаны другие необходимые распоряжения.Согласно установленному таким образом порядку в четверг в 2 часа панихиду в Голосеевской крестовой церкви совершил преосвященный Сильвестр, епископ Каневский, а в 7 часов вечера преосвященным Сергием, епископом Уманским, тело было положено во гроб. Гроб был изготовлен из кипарису, не полированный, низ гроба был устлан кипарисными стружками, которые были покрыты мягкой белой шелковой материей, В свое время гроб был поставлен рядом с столом, на котором возлежало тело почившего, так что края гроба касались дски стола. Ровно в 7 часов отец наместник Лавры, начальник Киевского подворья в Петербурге архимандрит Феогност и иеромонахи Голосеевской пустыни, во главе с преосвященным Сергием, вышли на средину храма; преосвященный окадил вокруг тело и гроб, посыпал гроб крестообразно толченым ладаном, окропил его трижды святою водой со словами: „освящается гроб сей благодатию Всесвятого Духа, окроплением воды сея священные во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь“. Затем внутрь гроба под ноги был постлан бархатный коврик с изображением орлеца – дар московских почитателей; священнослужители, немного приподняв тело, опустили его во гроб, причем ножки и тело до рук было покрыто также привезенным из Москвы шитым покровцем, а над всем телом был распростерт тонкий шелковый плат, и гроб снова был покрыт архиерейскою мантией. Началась лития, по окончании которой, при пении ирмосов Великого Канона, гроб с телом был перенесен в Покровскую соборную церковь Голосеевской пустыни. Здесь была совершена панихида, за которою присутствовали прибывший из С.-Петербурга товарищ обер-прокурора Святейшего Синода В.К. Саблер, киевский губернатор с супругой и многие военные и гражданские чины.В пятницу в 7 1/2 часов утра преосвященным Сильвестром, епископом Каневским, была совершена в Покровской церкви Голосеевой пустыни заупокойная литургия в сослужении архимандритов: Феогноста, начальника Киевского подворья в С.-Петербурге, и Иоанникия, начальника Китаевской пустыни. По окончании литургии была совершена лития, на которую вышли все три преосвященные викарии и отец наместник Лавры. По окончании литии гроб с останками почившего Владыки был изнесен священнослужителями из храма и поставлен на катафалк. Шествие из Голосеевской пустыни направилось следующим порядком: фонарь, крест, хоругви из всех церквей Голосеевской, Преображенской и Китаевской пустынь; клирошане всех трех пустынь; иеродиаконы, иеромонахи попарно; отец наместник Лавры, преосвященный Димитрий и преосвященный Сергий – викарии киевские; мальчик с примикирием, мальчик с предносным крестом, келейник с келейною иконою, мальчик с посохом, иеродиакон с блюдом, на котором малый омофор, белый клобук и четки; два иподиакона с дикирием и трикирием, катафалк с гробом, покрытый крышкою и архиерейскою мантией; по углам 4 диакона со свечами, а по бокам два диакона с рипидами. У врат пустыни совершена лития. Затем лес Голосеевский огласился могучим пением ирмосов Великого Канона лаврского великоцерковного распева.Накануне вечером неоднократно шел проливной дождь, накрапывал дождь и во время литургии, но во время шествия неоднократно светило солнце и вообще погода была мягкая, приятная. Из Голосеевского леса шествие направилось мимо лысогорского форта и саперных лагерей к лаврскому пещерному училищу, мимо Введенской Общины и Феодосиевской церкви к лаврским святым вратам. У пещерного училища крышка с гроба была снята и несена 4 иеродиаконами, гроб был покрыт дорогим золотым покровом, поставлен на носилки и несен на руках священнослужителей г. Киева, которые здесь у пещерного училища встретили почившего своего архипастыря собором многим зело с хоругвями и с хором певчих кафедрального собора; литии были совершены преосвященным Сергием у церкви Введенской Общины и преосвященным Димитрием у Феодосиевской. церкви; в саперном лагере шествие было встречено войсками с хором военной музыки, игравшим „Коль славен“.Весь путь за гробом следовали товарищ обер-прокурора Святейшего Синода В.К. Саблер, губернатор Ф.Ф. Трепов, городской голова С.М. Сольский, многие военные, гражданские чины и представители от города и разных его учреждений и множество народа, который все более и более прибывал по мере приближения к городу. Пред святыми вратами Лавры гроб встретили ученики и ученицы церковно-приходских школ, усыпавшие путь живыми цветами, воспитанники Семинарии и духовных училищ, воспитанницы епархиальных училищ и студенты духовной Академии. В самых вратах Лавры гроб встретил и совершил литию преосвященный Иустин, архиепископ Херсонский с преосвященным Сильвестром, епископом Каневским, отцом наместником Лавры, архимандритами, братией Лавры и митрополитанским лаврским хором. По окончании литии гроб был внесен в Лавру, причем от вступления шествия в город по знаку лаврской колокольни., производился звон со всех колоколен соборов, монастырей и церквей г. Киева до самого внесения тела в лаврский трапезный храм, где оно было встречено пением задостойника Великой Субботы „Не рыдай мене мати зрящи во гробе“. Шествие тронулось из Голосеевской пустыни, в 10 часов утра, а тело внесено было в трапезную церковь в 3 1/2 часа пополудни.По средине трапезного лаврского храма был устроен катафалк, обтянутый белой блестящей, парчой с возвышением в две ступени, обитые светлым бархатным ковром, на этот катафалк и был поставлен кипарисный гроб с останками почившего Владыки. Гроб был покрыт дорогим золотым покровом, а поверх покрова архиерейскою мантией; по углам поставлены четыре подсвечника; над срединою гроба устроены две рипиды, накрест пересекающие друг друга; на правом восточном углу катафалка утвержден предносный крест, а на левом архиерейский посох с сулком, на восточной же стороне гроба устроен возвышенный столик, на котором поставлены дикирий и трикирий, блюдо с малым омофором, клобуком и четками, далее аналой, а на нем келейная икона Богоматери, в головах также аналой и на нем раскрытое Евангелие. Когда все было приведено в порядок, тотчас началась панихида при пении клирошан Лавры, которую совершали Иустин, архиепископ Одесский, Сильвестр, епископ Каневский и Димитрий, епископ Чигиринский.В 4 часа 50 минут прибыл в Киев назначенный Святейшим Синодом для совершения погребения почившего Владыки высокопреосвященный Владимир, митрополит Московский и Коломенский. Встреченный на вокзале преосвященным Сергием, епископом Уманским, Киевским губернатором, городским головою, и. д. командующего войсками, комендантом крепости, благочинными г. Киева, членами и секретарем Консистири, Владыка проследовал в Лавру, прямо в трапезную церковь. Здесь Владыка был встречен преосвященным Димитрием, епископом Чигиринским и, приложившись к иконе Божией Матери, к главе Князя Владимира, к Мощам святителя Михаила и к частицам Мощей Преподобных Печерских, совершил панихиду. По окончании панихиды высокопреосвященный митрополит проследовал в приготовленные для него келии, в которых был встречен преосвященным Сильвестром, епископом Каневским.В 7 часов вечера в трапезной лаврской церкви преосвященным Сергием, епископом Уманским, при пении лаврских клирошан была совершена торжественная заупокойная всенощная, кончившаяся в 11 1/2 ч. За всенощною были петы ирмосы „Волною морскою“, а преосвященный читал канон священнического погребения. За всенощной присутствовали высокопреосвященный митрополит Московский и архиепископ Херсонский, а также В. К. Саблер и начальник губернии с супругой.В субботу в 9 часов утра в трапезной лаврской церкви была совершена литургия преосвященным Сергием, епископом Уманским. В свое время священником Н. Стеллецким было произнесено слово. За литургиею присутствовали высокопреосвященный митрополит Московский, архиепископ Волынский Модест, Иустин, архиепископ Одесский, Иаков, епископ Кишиневский, Иоаким, епископ Гродненский, Сильвестр, епископ Каневский и Димитрий, епископ Чигиринский. По окончании литургии всеми преосвященными была совершена панихида. За богослужением присутствовали В.К. Саблер, начальник губернии, и многие военные и гражданские чины.В тот же день в 4 1/2 часа в лаврской трапезной церкви была совершена Великая воскресная вечерня и повечерие с гласовым богородичным каноном. По окончании повечерия панихиду совершал преосвященный Иоаким, епископ Гродненский.В воскресение в 12 ч. ночи в трапезной церкви была совершена воскресная полунощница с пением троичного канона и воскресная утреня, а в 8 часов утра раздался благовест к литургии, которую в трапезной церкви совершал высокопреосвященный митрополит Московский, архиепископы Житомирский и Херсонский, епископы Кишиневский, Гродненский, Каневский и Чигиринский, наместник Лавры, а. Антоний, ректор Киевской Семинарии, а. Константин, ректор Тульской Семинарии, Киевский кафедральный протоиерей, начальник Киевского подворья в Петербурге, а. Феогност, настоятель Выдубицкого монастыря, а. Евлогий, Тульский кафедральный протоиерей (товарищ почившего) и начальник лаврской типографии иеромонах Назарий. Во время причастного стиха слово произносил инспектор Академии архимандрит Платон; литургию пели Софийский кафедральный хор и лаврский митрополитанский хор. По окончании литургии высокопреосвященный митрополит Московский произнес живое, назидательное и задушевное слово, в котором, изобразив библейское повествование о предсмертном прощании патриарха Иакова со своими детьми, дал от лица почившего иерарха наставление пастырям и пасомым, и при этом оживил пред предстоящими в храме высокий образ почившего архипастыря, твердо державшегося святого православия и предания церковного, с возвышенной грустью высказав ту мысль, что как в лице Иакова отходила в вечность эпоха библейских патриархов, так и в лице почившего Первосвятителя Русской церкви отходит от нас высокий образ архипастыря, связанный живыми узами с теми, уже отшедшими святителями, которыми она сияла от лет древних.Отпевание совершали те же семь иерархов. Участие в пении приняли еще и клирошане, которые пели лаврским распевом „Покой, Спасе“, антифоны 6 гласа, тропари „Помилуй нас, Господи“ и стихиры с канонархом. В чине отпевания 17-я кафизма, седальны, икосы и прочее – все было читано преосвященным Сергием, епископом Уманским и иеродиаконом Харлампием. „Аллилуиа“ на икосах припевал весь собор священнослужителей. После 5-го Евангелия произнес речь профессор Академии В.Ф. Певницкий. После последней ектении преосвященный Сергий подал Владыке митрополиту разрешительную молитву, которую Владыка прочитал, а преосвященный вложил в руки почившего. Началось прощание. После последней сугубой ектении Владыка митрополит подошел ко гробу, преосвященный Сергий покрыл почившего шелковым платом, а архимандриты сняли мантию и золотой покров. Владыка принял сосуд с елеем, оставшимся от таинства Елеосвящения и, возлив его крестообразно на почившего, произнес тропарь: „Образом креста Твоего, человеколюбче“; затем, приняв землю и посыпав ею крестообразно почившего, произнес „Господня земля, исполнение ея вселенная и вси живущие на ней“. Протодиакон возгласил „премудрость“. Владыке подали дикирий и трикирий, стоявшие у гроба почившего и он сделал „отпуст“, угасив над гробом эти светильники почившего, и, как угасли эти светильники, так угасло и земное светение почившего. Тело покрыто гробовою крышкою; гроб перевязан белым шелковым шпуром и запечатан лаврскою печатью с изображением святых лаврских Пещер. Во все время отпевания со всех церквей г. Киева раздавался печальный перезвон. К концу отпевания собралось все Киевское духовенство и расположилось попарно по направлению к святым вратам Лавры, а духовенство, участвовавшее в отпевании, подняв гроб, в предшествии 8 архиереев, обнесло его вокруг Великой лаврской церкви, а затем шествие направилось обычным порядком чрез святые врата к Воздвиженской церкви Ближних Пещер. В это время производился звон со всех колоколен г. Киева. Когда гроб был внесен в ограду Пещер и был уже 4-й час дня, певчие огласили воздух пением вечерней песни „Свете тихий“. Гроб был внесен в Воздвиженскую церковь, опущен на полотнах в земные недра и поставлен в склепе рядом с гробом митрополита Арсения, на левой стороне храма, под самым иконостасом, в котором находится чудотворная Казанская икона Богоматери, у самого входа в Ближние Пещеры.Тело почившего, претерпев нужное человеком изменение, не издавало никакого запаха.В половине пятого часа была предложена заупокойная трапеза, в конце которой была совершена лития.Когда все встали из-за столов, по поручению преосвященного Сильвестра, преосвященный Сергий высказал благодарность всем архипастырям, прибывшим помолиться об упокоении души почившего Первосвятителя Киевского, проводить его останки на место вечного упокоения и разделить скорбь Киевской паствы, лишившейся своего архипастыря, и Лавры Печерской, которую оставил ея священно-архимандрит.12-е июня был день знаменательный в жизни почившего Владыки: в этот день исполнилось 39 лет его архиерейского служения; посему в трапезной лаврской церкви заупокойную литургию совершал преосвященный Модест, архиепископ Волынский, а на месте упокоения в Крестовоздвиженской церкви епископ Чигиринский Димитрий.14-го числа в Крестовоздвиженской церкви заупокойную литургию и панихиду совершал преосвященный Иаков, епископ Кишиневский.В девятый день 15-го июня (память святителя Михаила первого митрополита Киевского) панихиду, литургию и молебен в трапезной латрской церкви совершал преосвященный Сильвестр епископ Каневский, а в Крестовоздвиженской церкви преосвященный Сергий епископ Уманский, где молилась об упокоении брата-архипастыря сестра почившего Владыки восьмидесятилетняя старица Д.М. Покровская и другие родственники.В двадцатый день заупокойное служение преосвященным Сильвестром было совершено в кафедральном соборе, а в Кресто-Воздвиженской церкви – отцом наместником Лавры с братией.В 40-й день в Кресто-Воздвиженской церкви Ближних Пещер, на месте упокоения в Бозе почившего Архипастыря, литургию и панихиду совершал преосвященный Сильвестр епископ Каневский. По окончании литургии в лаврской трапезной церкви на всем погосте Лавры были накрыты столы для народа; на площадку между Великой церковью и трапезной вышел преосвященный Сергий епископ Уманский с 24 сослужащими архимандритами, игуменами, протоиереями, иеромонахами и священниками и совершил панихиду при пении клирошан Великой церкви. За этою панихидою об упокоении души Первоиерарха русской церкви всенародно молилась вся Россия, ибо между молящимися были не только киевляне, но и богомольцы, пришедшие на поклонение святыне киевской со всех концов России. По окончании панихиды преосвященный сказал краткую речь в память почившего, затем диакон прочитал „Отче наш“, а преосвященный благословил народу поминальную трапезу. Во время панихиды раздавался с лаврской колокольни обычный лаврский панихидный перезвон.По окончании богослужения в Крестовоздвиженской церкви была предложена поминальная трапеза для духовенства и почетных гостей.Так произошла кончина и совершилось погребение и сорокадневное поминовение в городе Киеве в Бозе почившего архипастыря.Но не один Киев опечален кончиною архипастыря: Сам Государь Император на всеподданнейшем докладе обер-прокурора Святейшего Синода о кончине преосвященного митрополита Киевского Иоанникия, начертав собственноручно „искренно сожалею“, выразил свою царственную печаль о почившем.Восточные патриархи выразили свое соболезнование православной Русской церкви нижеследующими телеграммами:I. От Блаженнейшего Константина, патриарха Константинопольского:„Сердечно соболезнуя по поводу кончины приснопамятного митрополита Киевского Иоанникия первенствующего члена Святейшего Синода, молимся вместе с Синодом об упокоении его души“.II. От Блаженнейшего Дамиана, патриарха Иерусалимского:„Глубоко соболезнуя по случаю кончины блаженнейшего митрополита Киевского Иоанникия, молим Господа Бога, да возставит он на благо святой Российской церкви достойнейшего преемника-первосвятителя“.Святейший Синод в лице нового первенствующего его члена высокопреосвященного митрополита Антония выразил свое соболезнование следующей телеграммой:„Глубоко скорблю о почившем. Великую потерю понесла в нем Русская церковь. Вечная память великому святителю. Молюсь о упокоении души его. На погребение назначается Синодом митрополит Московский“.И высокопреосвященный митрополит Московский Владимир, с свойственным ему усердием, утешил всех плакавших и болезновавших, и чаявших Христова утешения совершением продолжительных богослужений и назидательным властным словом. А, как представитель первопрестольной столицы Москвы, Владыка митрополит Владимир сообщил, что и Москва искренно соболезнует Киеву и опечалена кончиною почившего Владыки, ибо во время 1-й панихиды, совершенной Владыкою митрополитом Владимиром в церкви Московского Троицкого подворья, предстоящие в храме усердно молились и горько плакали.Московский городской голова князь Голицын телеграфировал на имя преосвященного Сильвестра, епископа Каневского:„Москва, благоговейно памятуя архипастырское плодотворное служение почившего Владыки, глубоко соболезнует об утрате, постигшей Киевскую митрополию“.Игумения Московского Алексеевского монастыря Сергия телеграфировала преосвященному Сергию, епископу Уманскому:„Соскорблю вам всем сердцем. Потеря великая“.Без сомнения усердно молились по получении известий о кончине почившего иерарха все те епархии, где проходило его святительское служение. Так, есть известие из г. Починок Нижегородской губернии, что там по телеграфному распоряжению преосвященного Нижегородского Владимира молились об упокоении души усопшего иерарха уже 8 июня, т. е. прежде всяких газетных известий.Без сомнения усердно молились об упокоении души усопшего иерарха и все иерархи русской церкви и глубоко почувствовали ту великую утрату, которую они понесли в лице почившего их руководителя, наставника и твердого защитника. Преосвященный архиепископ Ярославский выразил свою печаль о понесенной им утрате в глубоко прочувствованном и скорбном письме на имя преосвященного Уманского; на его же имя телеграфировал преосвященный Самарский Гурий:„Глубоко скорблю о кончине первосвятителя и молитвенно преклоняюсь пред его священными останками“.„Вместе со всею Русскою церковью возносим молитвы о блаженном упокоении святителя-ревнителя веры“ – телеграфировал Антоний, епископ Чистопольский. Сыновнюю глубокую скорбь выразил в своей телеграмме преосвященный Михаил, епископ Ковенский, а родная почившему Владыке епархия Тульская прислала пролить слезы у гроба почившего – ея славного уроженца – ректора семинарии архимандрита Феодосия и кафедрального протоиерея, товарища по академии почившего Владыки.Почти 6 лет почивший Владыка святительствовал в Киевской епархии при управлении краем графом А.П. Игнатьевым. Отношения архипастыря и начальника края не оставляли желать ничего лучшего. Почивший Владыка, очень осторожный в выражении похвал и своих чувств, узнавши об оставлении гр. Игнатьевым должности генерал-губернатора сказал: „жаль, кто бы ни был генерал-губернатором, но такого уже не будет“, и граф взаимно любил и уважал почившего, и выразил свое соболезнование на имя преосвященного Сильвестра, епископа Каневского, в следующих словах: „глубоко потрясен кончиною высокочтимого и любимого архипастыря, душою молитвенно неразлучен с осиротевшею паствой Киевской“.Глубокая почитательница почившего Владыки Е.П. Демидова, княгиня Сан-Донато, телеграфировала на имя преосвященного Уманского: „с вами душою, сердцем и молитвою о незабвенном Владыке“.Особенною искренностью и задушевностью звучат слова „Церковных Ведомостей“, возвестившие церквам всей России о кончине ея первосвятителя:„Так, среди светлых дней расцветающего лета, в тихой уединенной обители, как елейный огонь в лампаде пред святою иконою, погасла жизнь первосвятителя Российской церкви, от детских пелен до гробовой доски всецело отданная на служение Богу и ближним, преисполненая светлых и светоносных проявлений глубокого ума и вековечных великих дел милосердия. Господу угодно было, незадолго до кончины приснопамятного святителя, явить миру охраняемые смирением великие сокровища его духа и подвиги любви – в его светлом юбилейном торжестве. Так живо еще в мыслях наших общее искреннейшее воодушевление, с которым совершилось это редкое церковное торжество. Можно сказать – еще благоухают венки, которые со всех сторон необъятной России были сплетены лицами всех званий и состояний на главу самоотверженного подвижника веры и любви. Это – особенная, великая милость Пастыреначальника Христа добре потрудившемуся первоиерарху и в нем всей нашей Российской церкви. Да упокоит его Господь, да воздаст ему Своею великою и богатою милостию за его целожизненный великий труд, за все дела его милости и за все благие желания его сердца, до последнего вздоха горевшего любовию к Богу и ближнему, и да дарует нам в почившем святителе благоугодного Ему молитвенника и предстателя за православную церковь Российскую и за всех нас – ея служителей и чад! Вечная и достословная да будет ему память!“ (Ц. В. 1900 г. № 24).„Поминайте, пастыри и пасомые, наставника вашего, который проповедовал вам Слово Божие и, взирая на кончину его жизни, подражайте вере его“ (Евр.13:7). Сравнительно немного осталось проповеднических трудов за 50-летний период священнослужения от почившего иерарха, но зато все эти 50 лет были непрестанною проповедью самою жизнью и точным исполнением Слова Божия, ибо почивший, дорожа пребывающим в нем дарованием, которое дано ему было с возложением рук священства, постоянно вникал в себя и в учение (1Тим.4:14–16).Помня наставление, что в храме все должно быть благопристойно и чинно (1Кор.14:40), почивший Владыка в священнослужении и молитве был сосредоточен, тих и мирен, всегда наблюдая строго устав церковный, но вместе с тем, никогда не переходя границ в том отношении, когда внешнее начинает посягать на внутренне, духовное. Простотою и искренностью дышало его уставное и величественное богослужение, которое „без его сознательного старания, даже без его ведома не могло не действовать благотворно на присутствующих в храме. Как стремится лань к потокам воды, так стремилась его душа к Богу: когда прийдет и явится пред лице Божие“ (Пс.41:2–3).На всех местах своего служения почивший Владыка, вразумляя безчинных, утешая малодушных, поддерживая слабых, был долготерпелив ко всем (1Фес.5:14). Такое действование исходило из мирно настроенной его души, проникнутой, как бы напоенной, как губка, Священным Писанием, текст и отеческое толкование которого он знал в совершенстве. Такая настроенность души и такое знание Священного Писания и отеческих творений сделали его человеком цельным, которого слово не расходилось с делом и слову которого можно было верить безусловно. Когда мы слышали из уст почившего Владыки какое либо наставление, то всегда были уверены, что на каждое из этих наставлений прежде всего он сам „исполнением дела отвещавает“; если он кого-либо поучал быть кротким, то поучаемый знал, что сам учитель льна курящегося не угасил и трости надломленной не переломил; если он учил, что блаженны алчущие и жаждущие правды, что блаженны милостивые, то поучаемый знал, что в самом учителе милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася (Пс.84:11); если он поучал, что блаженны чистые сердцем, то поучаемый мог быть уверен, что поучающий легкомысленно не поступал, не предпринимал ничего по плоти, так чтобы у него было то „да – да“, то „нет – нет“, что слово его не было то „да“, то „нет“ (2Кор.1:17–18), если почивший поучал: „ты злопостражди, яко добрый воин Христов“ (2Тим.2:3), то поучаемый уже знал, что сам поучающий самого себя предал в волю Божию, что он глубоко убежден в том что от Господа стопы человека исправляются, что воздержание и терпение есть удел самого учителя, который вкушал ли пищу, или утолял жажду, или иное что делал – все делал во славу Божию (1Кор.10:31).Почивший первосвятитель, занимая столь высокое в Церкви положение, старца не укорял, но увещевал, как отца, а младших, как братьев; достойно начальствующим пресвитерам оказывал сугубую честь, особенно тем, которые трудились в слове и учении, и обвинение на пресвитера не иначе принимал, как при 2-х или 3-х свидетелях (1Тим.5:1, 17, 19). И мы уповаем, что, поступая таким образом, блаженно почивший Архипастырь наш создавал спасение и для себя и для слушавших его, ибо успех его для всех был очевиден (1Тим.4:15–16).Вечная твоя память, достоблаженный Архипастырь наш! „Во царствии Своем да помянет тебя Господь!“ (Из речи Сергия, епископа Уманского).Над самою могилою Владыки не будет устроено никакого надгробия, ибо почивший не любил, когда в храме, как он выражался, мертвые отнимают место у живых, по против места его упокоения в стену будет врезан изящный из разноцветных мраморов крест, в котором будут помещаться иконы Господа Вседержителя, Божией Матери, Святителя Николая и 4-х Святителей Московских, а в средине икона, на которой в изображении праздников и святых изложена вся история служения почившего Православной Русской церкви. Пред крестом будет устроена драгоценная лампада – дар глубокой почитательницы почившего – Княгини Черкасской, которая, препровождая свой дар почившему, писала: „если вам, как монаху, не нужно мое вещественное усердие, то может быть оно будет не лишним, как снисхождение ко мне старому и больному существу, которому осталось не много утешения на земле“, а своим присным княгиня высказала желание, чтобы эта лампада, когда Владыка скончается, теплилась над его могилою, и это благочестивое желание исполняется.СЛОВОв день погребения Высокопреосвященнейшего Иоанникия, Митрополита Киевского и Галицкого, произнесенное о.Инспектором духовной академии, Архимандритом Платоном перед погребением на литургии„Чаю жизни будущего века“Возносится безкровная Жертва, а благоговейный совершитель службы Божией, первосвятитель Русской церкви, безмолвствует, – мы зрим его безгласна, ибо стоит он теперь пред лицем Того, Кому здесь на земле столь долго и столь усердно служил.Руке человека не изобразить, уму его не представить того, что переживает теперь наш святитель, вступивши туда, куда всегда стремилось его пламеневшее любовью сердце. Язык наш напрасно стал бы усиливаться выразить то состояние, в каком находится душа нашего отца посвятившего себя Богу, потрудившегося для Бога и несомненно теперь удостоившегося благодатного посещения Того, Кто весь есть сладость и весь желание (Песн.2, 5:16) и Кто всегда был таким для нашего владыки. Мы и не дерзаем сделать это. Уповая на то, что и там, как и здесь, любовь его к нам та же, мы позволим себе благоговейною рукою поднять лишь край завесы с той таинственной храмины его, в которой три четверти века постепенно собиралось и умножалось нетленное сокровище.Он жил среди нас и мы видели, как в последнее время хладела рука его, тускнел взор, изнемогал язык, но мы видели также и то, что и в немощной плоти до последних минут своей жизни сохранил он бодрый дух, ясный ум и отзывчивое сердце, – до последней минуты он жил так, как жил всю свою жизнь.Как же он жил?С малых лет своих он понял, что самое лучшее в жизни не то, что мы в ней видим и чем она нам кажется, – он понял, что мир этот только обещает радость, а чаще дает одну горечь, – открывает широкую дорогу, но это дорога безнадежных блужданий и обмана, – он уразумел, что лучшее в жизни – тот истинный дух, который ее оживляет, то будущее, к которому она приводит. С малых лет он стал готовиться к той жизни и в то время, когда открылись пред ним двери здешней жизни со всеми ея радостями, он заявляет, что „издавна имел желание поступить в монашеское звание“ и вступает на узкий путь иночества, путь тернистый, полный духовной брани. Не легко совершился этот выбор между Богом и суетным миром, не мало пережил почивший мрачных часов, в которые воля его колебалась под напором мирской сладости, но он решил выбор, вступил на истинный путь, и под руководством опытного старца созрел этот юный ратник царства Христова и стал „тщанием не ленив, духом горя, Господеви работая“ (Рим.12:11). Терпением, вдумчивостью, борьбою, верою и любовью приобрел он опыт христианской жизни, сущность которой в самоотречении. Он опытно постиг, что надо приносить в жертву Богу как жизнь, так и все, что с нею связано. Ибо, кто ограничивает настоящею жизнью все свои желания, цель своей жизни поставляет в удовольствиях, суетном богатстве и мелочных попечениях, тот все теряет в жизни, равно как и самую жизнь (Мф.10:39), тот побежден бывает от зла, не побеждая благим злое (Рим.12:21), такой и не может быть победителем, ибо нет ничего ненадежнее, как это временное и чувственное, обольщающее чувство и обманывающее ум, увлекающее человека для того только, чтобы потом прийти ему в себя и с горьким сознанием сказать: „не много сладости вкусил я и вот должен умереть“. И как несчастен тот, кто только у гроба во всей силе постигает, что все земное дается нам на время, все временное – для вечности. И как много таких, на кого только гроб может произвести спасительное впечатление, таких, для которых только у гроба начинает разоблачаться тайна жизни здешней, вся страшная будущность целой безконечной вечности. Есть такие, много их.Но как счастлив тот, кто всю жизнь свою земную проводит в мысли о той, небесной. Все окружающее его как бы истончается и умаляется пред Высшим Существом, мыслью о Котором он живет, и живет он жизнью необыкновенною, жизнью изумительною, высокою, ибо живет он в Боге и с Богом. Любит он то, что любит Бог, любит так, как любит Бог, хочет того, что угодно Богу, и хочет так, как Богу угодно. Вот то нечто, которое столь прочно, что его целым и нетронутым можно пронести сквозь все здешние препятствия и, благословляя жизнь, сойти с ним в гроб, перенестись в вечность. Это нечто есть то духовное настроение, которое влечет человека к блаженной вечности, господствует в нем над всем, все проникает собою и все в нем одушевляет. И какой чудный, отрадный смысл получает весь этот мир, вся эта жизнь, в очах человека, обладающего таким настроением. Такой человек блаженствует уже и здесь. По-видимому, если мир есть то, что он есть, если он преисполнен бед и несчастий, если в нем вечно находишься под страхом смерти, то как же можно, живя в нем, не страдать? А между тем, жизнь без страданий вполне возможна и здесь, но возможна она только для тех, кто, живя здесь, живет мыслью о той жизни. Случится с таким какое-либо горе, постигнет его несчастье, духовное настроение, в котором он живет, возбуждает в нем скрытую силу, дающую возможность такому человеку и во время самых бед и скорбей делаться человечнее, улучшаться, возвышаться. Духовное настроение его отрешает его от всех временных вещей, из которых ни одна не может наполнить его сердце, и он житель земли является гражданином неба. Он земного не ищет, но всем обладает, он к земному не стремится, но все к нему направляется. „Свободен сый от всех, он множайшия приобретает“ (1Кор.9:19). В каком бы звании ни состоял, какое бы служение ни отправлял, он, живя мыслью о будущей жизни, возвышает и свое звание, и свое служение. И там, где он служит, исчезает неправда, прекращаются страдания, водворяется справедливость, так как „на пути правды жизнь, и на стезе ея нет смерти“ (Притч.12:28).Отцы и братие! Кто из нас не усматривает в жизни почившего святителя этих черт истинно христианской спасительной жизни? Кому из нас не представляется именно в таком виде деятельность этого неутомимого Первосвятителя-труженика? Да и нам ли одним? Град столичный что о нем скажет? Саратов и Нижний что передадут? Грузия и Москва?... Не благословляют ли и не будут ли благословлять они священную память его? А Киев?.. Но еще и года нет с той поры, когда вся святая Русь всколыхнулась, чтобы почтительно выразить свою любовь и засвидетельствовать благоговейную признательность нашему святителю. И сможет ли кто сказать, какое из этих чувств было более сильным: чувство ли любви к архипастырю за его личные качества, или чувство признательности за его многоплодную деятельность? Выражая одно чувство, все выражали и другое.Так, никому неведомый в начале своей жизни и скромный всегда, почивший святитель, не ища, получает почет и власть в церкви, уважение и любовь во всей земле русской, благоговейное почитание во всем мире православном.Что возвысило его так? Возвысило его то духовное настроение, в котором он пребывал все дни своей жизни. Ровно текла эта жизнь, принесенная в жертву Богу. Нет в ней ничего поражающего и изумляющего, она чужда всего этого. Но если всмотреться в нее внимательнее, то сразу можно заметить все богатство ея, всю полноту ея содержания, которое все всецело состояло из забот о благе других. Принимая на себя подвиг архипастырского служения, он дает обет – „жить и служить не для себя, а для церкви Божией и для душ, которые будут вверяться его архиерейскому смотрению и попечению“, и этот обет потом свято выполняет он во всю свою жизнь, твердо и неуклонно осуществляя требования вечной правды Божией и своего любвеобильного сердца. С величавым спокойствием, поразительным терпением и неоскудевающею любовию, твердо и без колебаний раскрывает он сокровищницу своей души и износит оттуда „новое“ и „старое“ (Мф.13:52), построяя новое на опыте доброго старого и устрояя так благо своих пасомых. Все, всю душу свою отдает он делу своего пастырского служения, почему и со стороны пасомых получает столько, сколько редко выпадает на долю одного человека. Между пастырем и пасомыми происходит трогательный обмен того, что есть в человеке самого дорогого. Взаимные молитвенные благожелания сказываются тем, что пастырь незаметно для себя восходит по степеням святительского служения до высоты первосвятительства, которое объемлет всю русскую церковь, весь православный русский народ. Чуждый мирского шума и суеты – инок, до конца дней своих смиренный подвижник, делается светилом, под благотворными лучами которого произрастают на ниве Божией семена истинной веры и правды. Сеять эти семена и заботиться о произрастании их он считает главным делом своего служения. Человек не от мира сего, он вслушивается в призыв мира и старается ответить на него властным словом и добрым делом, научая и других поступать так.Среди тягостей архипастырского служения, духовное бремя душ пасомых было как бы недостаточно тяжело для него, и он возлагает на себя тяжесть заботы и об их материальном благополучии. Строя святые храмы, училища, он строит и богадельни, и больницы, – спасая и просвещая души, исцеляя тела, он без шума старается и вещественным хлебом насытить алчущих. Много несчастных и обездоленных горько зарыдают, услыхав о смерти своего благодетеля.Но скорбь эта – скорбь личная, утопающая в глубине общей скорби, вызываемой столь тяжелою утратою, понесенною церковью, обществом и всем православным миром.Всякому видно, что в спасительном смысле представляет собою наше время. На наших глазах появились веяния, носители и выразители которых стараются поколебать и ниспровергнуть все великое и святое, чем доселе жило христианское общество, и во имя истины и правды совершают страшное насилие над душею и совестью верующего. Человек внутренний со всеми его святыми чаяниями, верованиями и желаниями отвергается и осмеивается, как наследие затхлого прошлого. Явились обновители и воскресители, предлагающие христианину сознаться в том, что он был доселе неправ, был дурным, предлагают ему жить по ихнему, чтобы быть хорошим, предлагают жить по божьему без веры в Бога. Такою проповедью закрывают они путь к вере для тех, кто в ней наиболее нуждается и кто ея горячо ищет. И это совершается под видом заботы о благе ближних.Тяжелое теперь время. Всякий, кто не разучился мыслить и чувствовать, переживает теперь невыносимое горе, видя гибель обновляемых и гибель самих обновителей. Эти люди, „им же кончина – погибель, и слава – в студе их, иже земная мудрствуют“ (Флп.3:19), не понимают того, или не желают понять, что крепость, которою держится все, Церковь Христова, вне их усилий, но они продолжают действовать в том же гибельном направлении, прививая яд и сея смуты среди членов церковного тела. Заражаясь примером их и наставлениями других врагов церкви, некоторые из детей ея, достойные полного сожаления, в простоте своей также воображают себя призванными обновителями и церковной жизни и церковной веры. Гибнут и эти.Вот почему, и поэтому в особенности, при взгляде на сей гроб чувствуется в сердце острая боль от сознания тяжелой утраты. Если и всегда, то в настоящее время наиболее необходим на церковной свещнице человек, в котором воплощалась бы вся жизнь, совокупность здешней земной и не здешней небесной. Только при таком представлении жизни и живом образе такой жизни жизнь земная не является каким-то отрывком, не имеющим начала и конца, отрывком, не имеющим определенного смысла, а является частью великого и таинственного целого, которое во времени безконечно.Взирая на живой образ такой единственно истинной и имеющей глубокий смысл жизни, иные из современных просветителей, в которых не заглохла еще совесть, стеснялись, а другие и не дерзали говорить о жизни иной, другого характера. Ввиду этого, невольно подумаешь о жестокости смерти, взявшей от нас нашего святителя, скалу нашей веры и крепость нашей надежды.Но так как „наше житие на небесех есть“ (Флп.3:20), то мы должны утешаться тем, что отец наш достиг, наконец, того, к чему стремился здесь всю свою жизнь, чаяние его исполнилось, упование не посрамило. И мы можем утешаться, мысленно следя за его орлиным полетом к горнему отечеству.Первосвятитель церкви нашей, украшение ея, гордость и утешение наше! Мы с радостию взираем на твое стремление к небу и с любовью будем обращать к тебе взоры свои. О, если бы жизнь твоя, наш добрый святитель, научила и из нас каждого смотреть даже и на минуту своей жизни, как на звено не имеющего кончиться бытия! О, если бы примером твоей жизни подвиглись и мы к жизни в чаянии жизни будущего века!Благослови нас, святитель наш, и молись за нас, Владыко наш святый, молись своими чистыми, правдивыми, не знающими скверны, устами! Поддержи своею молитвою нас, немощнейших чад твоих, да и мы, в едином с тобою чаянии, хотя бы и робкими стопами достигли горнего отечества, где ты теперь пребываешь с Господом, Ему же слава во веки. Аминь.Архимандрит Платон.Речь,произнесенная профессором Киевской академии В.Ф. Певницкимпри погребении Высокопреосвященного Иоанникия, МитрополитаКиевского и Галицкого, первенствующего члена Святейшего СинодаПредстоя гробу великого святителя, бывшего верным Господу стражем и правителем Церкви Божией, призываемый почтить память его словом, я подавляюсь тяжестью долга, на меня возложенного.Вы ждете от меня достойной хвалы почившему, – этой, по выражению святого Григория Богослова, должной дани, приносимой любовию и благодарностию отшедшим от нас отцам, ознаменовавшим путь своей жизни обилием благих деяний. Но я чувствую, что мое скудное слово не сможет сплести венец, хотя сколько-нибудь отвечающий тем высоким достоинствам, какие украшали священную главу почившего. Притом всем ведомы дела его, прославившие его имя во всех краях страны нашей, и даже далеко за пределами. Это был высоко поставленный светильник, горящий и светящий, и благотворный свет его всюду распространялся и в дни был виден, и все радовались в годы светения его и прославляли Отца небесного, воздвигшего нам мужа, именитого силою, мудрого разумом, неутомимого в делании. Пред нашим слухом еще не смолкли отголоски тех величаний, какие отовсюду неслись к почившему святителю в достопамятные дни недавнего торжества его. И время ли ныне повторять их, когда мы собрались проводить его в путь всея земли, и молитвенно просить Господа, да приимет его в царство славы Своея, простив ему все вольные и невольные прегрешения?В нашем слове ищет исхода себе чувство скорби, переполняющее сердца наши, и вызываемое сознанием тяжести утраты, понесенной нами в смерти иерарха, возвеличенного пред всеми в церкви нашей. И вы, святители, предстоящие гробу первенствовавшего между вами, разрешите мне излить пред вами это чувство,Да изведут очи наши слезы день н нощь и да не престанут (Иер.14:17). Поражена лютою смертию краса твоя, матерь городов русских, блиставшая на старейшем святительском престоле. Восхищена от земли сила твоя, церковь российская, в лице почившего данная тебе Всеблагим и Премудрым Промыслителем. Отнят от нас умудренный Духом Божиим руководитель наш, всем нам указывавший правила веры и пути богоугодной жизни, всем дававший образ словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою (1Тим.4:12). Отозван кормчий, поставленный у кормила церкви православной, такою твердою и мудрою рукою направлявший течение корабля, ему вверенного. Кто заменит его?Мы видели, как годы старости истощали силы его, неустанно работавшие во славу Божию, во благо церкви и во благо паств, ему вверяемых, и, зная, чем он был для церкви Божией, усердно молили Господа, да поддержит Он его ослабевающие силы своею всемощною благодатию, и имели дерзновение надежды, что не тщетно воспринята будет молитва наша. Но Господь судил иначе, и мы видим во гробе того, кто был нашею крепостию, нашею опорою и нашим утешением. Покорно подчиняясь велению суда Божия, в глубокой печали, сокрушенным сердцам мы дерзаем взывать: Надежда Израилева, Господи, Спасителю наш во время скорби!... Еда будеши, якоже человек спяй, или аки муж, не могий спасти? Ты же в нас eси, Господи, и имя твое призвано бысьт на нас, не забуди нас (Иер.14:8–9). К Тебе обращаемся с мольбами, и у Тебя просим утешения. Воздвигни мужа благопотребного на осиротевший святительский престол, и даждь ему, да дух почившаго сугуб будет в нем (4Цар.2:9).К общей скорби, разделяемой нами и, признательный и преданный ученик почившего, дерзаю присоединить выражение нашей особенной печали от лица служителей той школы, старейшим представителем которой я являюсь пред вами. Для нас невыразимо тяжела утрата почившего. С нами почивший святитель связан был самыми крепкими узами. Имею утешение засвидельствовать пред всеми, что эти узы никогда не прерывались и никогда не ослабевали, и в те годы, когда он призываем был Промыслом на служение церкви вдали от нас. Получив воспитание в нашей обители знаний, он, избранный первенец ея, ей посвятил свои силы в годы крепости своей, и называл ее своею родною, своею матерью-кормилицею, и до конца дней своих относился к ней с полною любовью и благорасположением, всегда готовый служить ей своею помощию, своими щедротами и своим ходатайством, и мы видели в нем, восходившем от силы в силу, ея славу и ея украшение. В последние годы Господь даровал нам в лице его близкого нам мудрого начальника и руководителя, и благостного попечителя. И нужно ли упоминать пред вами, как ценно и благотворно было для нас его мудрое руководство? Нужно ли говорить, какою радостию и благодарностию наполняли сердца наши его истинно отеческие заботы о нас и его мероприятия, направленные к лучшему устроению духовных училищ? Его всегдашнее милостивое внимание к нам ободряло нас в трудах наших, и мы без умиления не можем вспоминать, что, и при свой болезненной немощи в последние дни своей жизни, он стремился к нам, и мы с нетерпением ждали его, надеясь слышать от него руководство или уроки мудрости. Но вот он оставил нас, и уже больше не придет к нам...Но, нет! Напрасно сказал я, что оставил нас любивший нас наш руководитель и попечитель.Мы веруем, святитель Божий, что Ты не оставил и не оставишь нас. С нами и над нами будет витать Твой безсмертный дух, и никогда не умрет среди нас память о Тебе, и она будет для нас руководящею и ободряющею силою. Мы веруем, что и по переселении от нас в обители небесные Ты не оставишь нас и будешь ходатаем за нас пред Богом, Которому благоугождал Ты во время жизни своей. Благослови нас из гроба незримым благословением духовным на успешное продолжение того дела, которое так близко и так дорого было Тебе. А мы, умиляемые светлыми воспоминаниями о подвиге, Тобою совершенном, и о Твоей любви к нам, не престанем возносить горячие молитвы к Всевышнему, да воздаст Тебе венец правды Он, праведный Судия, и да упокоит Тебя в царстве славы Своея. Аминь.СЛОВО,произнесенное на заупокойной литургии при гробе Высокопреосвященного Иоанникия, Митрополита Киевского и Галицкого, 10 июня 1900 года, накануне погребенияИтак, не стало у нас маститого Архипастыря!Уже года два последних коса смерти занесена была на эту жизнь, принадлежащую истории отечественной церкви и имеющую составить в ней выдающуюся страницу, – но медлила, как бы боясь скосить ее. Бледность лица, хладность руки, слабость голоса и особенно ног, порождали недоумение, чем держится жизнь в столь немощной плоти! Но в этой немощной плоти был бодрый дух. Святитель продолжал свою обычную деятельность на том высоком свещнике, на котором был поставлен. Усиленное охранение, строгое воздержание сберегли хрупкий сосуд. Но вот несколько вспышек пламени... и дорогая жизнь погасла. Так гаснет лампада, истощив, наконец, елей свой.К в Бозе почившему архипастырю в известной, конечно, мере можно применить слова Господа Иисуса Христа о святом Его Предтече: „Он был светильник горя и светя“ (Ин5:35). Подобно „Большему из рожденных женами“, он также горел пред Господом чистым пламенем веры и являл светлый „образ верным“ своим словом, – всегда крепким и неподкупным, прямым и властным, но исполненным благости и доброжелательства; „житием“ строго-подвижническим, смиренным и скромным, „любовью“ сердечною, отеческою, ничего себе не ищущею, по всем всегда жертвовавшею во благо других.„Сладок сон работающему“ говорит Соломон (Еккл.5:11). Сладок, надеемся, смертный сон и тебе, почивший ныне Архипастырь, потому, что и ты от утра до вечера своей жизни не переставал трудиться, пока не настал последний час твоей честной работы. Прискорбно для нас настоящее зрелище: вместо того, чтобы видеть тебя лицом к лицу, принесть тебе и получить от тебя обычный привет любви и мира, мы зрим гроб с бездыханными останками твоими. Но есть и утешение для нас в скорби нашей, именно то, что кончина твоя – блаженный покой для тебя.Можно ли не только обнять словом, даже окинуть взором эту долголетнюю жизнь, от самой, можно сказать, колыбели до последней минуты, преисполненную тяжкого труда? Прежде всего предстоят пред нами тягости трудного и продолжительного учения, соединенные с разными лишениями. Почивший Владыка – воспитанник старой, суровой школы, еще более суровой для таких бедняков, каким был он, с ранних лет лишившийся своей любимой, богобоязненной матери. „Что такое сирота? – Это птенец, вышедший из родного гнезда! Придет сирота на заветную могилу, но хладна и могила“, говорил Архипастырь по впечатлениям детства в одном своем слове. В то время, согласно старому также присловию, „корень учения“ был „очень горек“, и только плоды его издали манили к себе воображаемою сладостию. Усердием, терпением, настойчивостью, при блестящих дарованиях, он открыл себе прямую дорогу к высшей духовной школе, духовной школе, которую с честью и закончил в здешнем святилище наук.Когда свыше пятидесяти лет тому назад почивший святитель, как первый магистр, оставлен был при академии бакалавром, то пред молодым ученым богословом естественно открывался обычный путь служения духовной науке в положении академического преподавателя. Но молодой ученый почувствовал в себе иной призыв и, воспитавшись среди гробов и нетленных мощей великих подвижников Божиих, порешил последовать их примеру и, едва окончил трудный путь учения, стал на еще более тяжкий путь иночества, которым и шел неуклонно. В стенах святые обители сея нет надобности говорить о той чаше разных лишений и скорбей, какими преисполнена эта, на взгляд мира столь якобы покойная, жизнь инока. Кто испытал эту тяжесть одиночества с запретом на все, для других дозволительное, это томление духа вдали от людей самых близких и дорогих, эти скорби от врагов видимых и невидимых, тот знает, сколь велик и тяжел труд иноческий.Принятие почившим святителем иночества поставило его на иной жизненный путь не косвенного только служения церкви, чрез посредство духовной науки, а прямого служения ей в качестве священноначальника. Известны труды и скорби начальствования. Начальствование в духовных школах было только подготовлением к поднятию тяжкого бремени епископского. „Как“, скажут иные, епископство – это „почесть горнего звания!“ Не здесь ли награда трудов и скорбей, – и учения, и иночества? Да, это высоко ценимое в церкви служение! Но чего стоит поднять на себя и нести это тяжкое бремя забот и ответственности за всех, чего стоит эта неустанная борьба и за себя и за других с врагами спасения в наше опасное время?! Можно не без основания сказать, что святительское служение почившего было самым тяжким на всем его целожизненном пути.Есть имена, которые не требуют пространных повествований и сами говорят за себя больше, чем может сказать о них постороннее, хотя бы и восторженно настроенное слово; и к таким именно благословенным именам принадлежит имя почившего святителя. Достаточно упомянуть его, и пред сознанием всякого сына православной русской церкви возстает светлый образ святителя, в котором для всех осязательно воплощается освященный историей и взлелеянный народным духом образец истинно-православного Архипастыря, строгого к себе и милостивого, любвеобильного и отечески-попечительного в отношении к другим. Все долголетнее служение почившего святителя, от скромного начала до высшего положения первенствующего члена Священного Синода, было именно постоянным и неуклонным стремлением к осуществлению этих начал.В кратком слове невозможно показать все это в событиях его жизни, но всякий член православно-русской церкви на каждую черту указанного нами образа почившего найдет подтверждение в сведениях о его жизни, обнародованных в печати ранее его кончины, по случаю юбилейного празднества. Но не можем не сказать, что почивший Архипастырь прежде всего был мудрый и твердый правитель, ставивший во главу своего управления строгую законность, неподкупную правду, высокое безпристрастие и справедливость, чуждые искушения человекоугодия и подобострастия пред сильными мира сего, особенно, когда дело касалось интересов церкви, или блага подведомого духовенства. Деятели духовного просвещения воспомянут имя почившего, как горячего поборника света богословской науки; как насадителя во всех епархиях, которые были преемственно вверяемы его управлению, женских духовно-учебных вертоградов; как неусыпного попечителя об улучшении материального положения учебных заведений, учащих и учащихся в них. Все духовенство не забудет своего архипастыря, давно уже стяжавшего себе трогательное имя отца сирых и благодетеля бедных духовного звания, постоянно изыскивавшего совершенно дотоле неизвестные способы к облегчению гнетущей нужды и отдававшего на святое дело все свои личные средства. Той же заботливости почившего обязаны своим возникновением эмиритальные кассы духовенства, взаимное страхование церквей и пр. Почивший архипастырь не переставал иметь самое живое попечение и о духовном благе своих паств, – об утверждении верных чад церкви в истинах православной веры, о вразумлении заблудших, о школьном научении молодого поколения и пр.Такова была трудовая жизнь в Бозе почившего архипастыря. Что же теперь? Погас ли светильник сей? Может ли он погаснуть? Истинно-христианская жизнь и кончина светильников церкви и подвижников добра – одно из удостоверений общего безсмертия и воскресения. Может ли сокрушиться эта мощная сила духа, воспитанная и укрепленная такими самоотверженными трудами? Могут ли погибнуть плоды духовного делания стольких лет? Какая сила может сокрушить так целостно сложившийся духовный образ? Нет, уже и теперь в нашей мысли – не этот многоболезненный вид старца, а живой, светлый лик мужа силы и умственной, и нравственной.Осиротевшие овцы и пастыри почившего архипастыря! Господь не оставит, конечно, духовного стада без нового архипастыря; но не забудем того, кто почти десять лет ходил пред нами, как пастырь добрый, не щадивший своей жизни для блага своих пасомых. Как он в своих святительских молитвах всегда призывал на нас милость и благословение Господа нашего Иисуса Христа, так и мы пролием к Владыке неба и земли молитвы о почившем, да сподобит Он верного служителя Своего нетленного венца в царствии небесном и да дарует нам в нем нового нашего представителя и молитвенника. Аминь.Священник Н. Стеллецкий