профессор Василий Федорович ПевницкийИсточник epub pdf Оригинал: 1МбСлово 1 2 3 4Слово 1-еПрежде шести дней пасхи прииде Иисус в Вифанию, идеже бе Лазарь умерший, его же воскреси от мертвых. Сотвориша же ему вечерю ту, и Марфа служаше: Лазарь же един бе от возлежащих с ним. Мария же приемши литру мира нарда пистика многоценна, помаза нозе Иисусове, и отре власы своими нозе его: храмина же исполнися от вони масти благовонныя. Глагола же един от ученик его, Иуда Симонов Искариотский, иже хотяше его предати: чесо ради миро сие не продано бысть на трех стех пенязь, и дано нищим? Сие же рече, не яко о нищих печашеся, но яко тать бе, и ковчежец имяше, и вметаемая ношаше (Ин.12:1–6).Из слов Евангелиста, только что повторенных мною, предугадывает, полагаю, любовь ваша, куда моя речь хочет склонить ваше благочестивое внимание.Мы хотим обратить ваше внимание на ту страсть, которая одного из апостолов, впоследствии ниспадшего из лика апостольского, заставляла выражать открытое сожаление о напрасной трате драгоценного мира, возлиянного на ноги Спасителя, или денег, употребленных на это дело любви, заслужившее похвалу от Господа. Эта страсть – любостяжание: она заставляет нас стремиться к наживе и обогащению, употреблять разные средства в умножение имений и капиталов, какие находятся в нашем ведении, и не знает никакой грани, дойдя до которой человек мог бы сказать: «довольно; больше мне ничего не нужно». Может быть, ваше благочестие ожидает в настоящие минуты более возвышенных размышлений, и ваше благоговение будет тяготиться тем, что мы в час воспоминания страстей Христовых будем говорить о земном, а не о небесном, будем изображать не спасительные страсти Христовы, а губительные страсти человеческие. Но ваше снисхождение простит нам наше беспричинное уклонение от ваших ожиданий. Уже вы слышали и ещё несколько раз будете слышать историю страстей Христовых. И без участия нашего слова душа ваша полна священных евангельских воспоминаний. И в короткий час, какой вы можете уделить нашей беседе, нам не измерить всей глубины божественной тайны, выразившейся в искупительных страданиях Господа, не обнять всей широты её. Много сокровенных сил неба приготовили и устроили величайшее из событий, ныне нами вспоминаемое; много тёмных сил земли и ада обнаружили в нём своё действие. Не пытаясь обнять своею мыслью всего сплетения божественных и человеческих нитей в этом событии, мы приникаем мыслью к одной силе, которая понуждала ученика Христова ныне сожалеть о потере драгоценного мира, на другой день идти к первосвященникам и предлагать им: что мне хотите дать, и аз вам предам его (Мф.26:15); а на третий довела его до ужасной смерти и конечного отвержения.Мы склоняем своё и ваше внимание к этой тёмной силе потому, что видим в современном поколении признаки неумеренного распространения и преобладания её. Это наша общая болезнь, а к больному месту невольно чувствителен человек, и нудится чаще обыкновенного говорить о том, что болит у него. Вы скажете: всегда была эта страсть в человечестве, и никогда не умрет она, пока живо греховное сердце человеческое. Это правда; но развитие ее, большее или меньшее ее распространение и господство видоизменяются по времени и обстоятельствам. В иное время люди служат одному идолу, в другое время – другому; иногда одна страсть (например, стремление к вольностям и необузданной свободе) подчиняет себе изменчивую волю человеческую, другой раз – другая. Ныне время положительного расчета, материалистических воззрений и материалистических стремлений по преимуществу. Внешние усовершенствования по разным отраслям человеческой деятельности достигли высшей степени развития; созданы удобства жизни, о каких и не мечтали наши деды; жгучие возбужденные потребности и прихоти нашей природы, избалованной новыми жизненными удобствами, растут быстрее, чем средства удовлетворения, и открывается всеобщая усиленная погоня за деньгами, как средствами к удовлетворению возбужденных потребностей. При ней люди на все вещи, явления и приобретения смотрят с точки зрения пользы и выгоды, и мерою внешней выгоды оценивают достоинство всего, что подпадает глазу человеческому.Широка и необозримая область, в которой призван трудиться богоподобный человек. По духу века суживает эту область и тиранически хочет заставить всех служить одной мамоне. Великие произведения творческого духа человеческого, составляющие славу века и народа, в наше время часто не находят себе признания; потому что ни гроша не прибавляют к тому богатству, ни капли к тому материальному довольству, на котором помешан современный человек. То, чем восхищались, чем питали свою душу наши отцы, на наших глазах современные судьи готовы равнять с такими предметами, как наша презренная обувь, и даже ставить ниже их. Два десятилетия назад больше было простора для идеальных воззрений и стремлений. Деятельность духа находила оценку и признание себе не во имя внешней пользы от неё, а ради её самой, по её отношениям к высшим потребностям нашей природы: расчёт не подчинял себе всё и всех с такой неодолимой силой, как ныне. Тогдашнее юношество, например, увлекалось наукой прежде всего в силу духовного значения её, и в этом увлечении не видное место занимали соображения о том, как велик или как скуден будет материальный доход от того служения, к какому приготовляет наука и образование. А ныне уже в низших школах полуразвившиеся дети мечтают о доходной карьере и предназначают себя к такой отрасли знаний, которая сулит своим рабочим не разъяснение глубоких вопросов жизни, даже не почести и славу, а сотни и тысячи рублей. Денежный расчёт, расширяясь всюду, стращает и гонит ныне со своего насиженного гнезда и святыню любви, благословляемой Богом. В нашем образованном обществе всё реже и реже семейные союзы основываются на одной взаимной склонности двух лиц, созданных друг для друга; для прочности союза ищут не человека, не друга, не его любви и преданности, а богатства и внешних средств жизни, и тот, по крайней мере, для большинства из нас, показался бы несовременным мечтателем, кто бы при избрании семейного пути следовал бескорыстному голосу сердечного чувства, в надежде на молодые силы, способные к труду и промыслительную десницу Вышнего, не могущую оставить на произвол случая благословляемую Им чету. Молодости весёлой, не озабоченной и улыбающейся ныне меньше, чем прежде: старческие расчёты подтачивают игривые мечты бьющей через края жизни, и тлением веют на цветок, ещё не успевший распуститься. Если у каждого человека должен быть пережит поэтический период, то, в наши годы, у поколения расчётливого и корыстного он сократился до крайних размеров. Мы не хотим винить наше юношество за его корыстное направление. Мы сами невольники той страсти, которой вместе с нами и оно поддаётся. Мы сами его так воспитали, сами едва не с колыбели нашептываем ему грёзы и желания, подсказываемые нам нашей любостяжательностью. Что дороже всего для нас? Что ближе всего к уму и сердцу каждого из нас? Деньги, деньги и деньги. Над чем мы более всего напрягаем свою голову? Не над изысканием ли средств к своему обогащению? Какое самое заветное желание и какая заманчивая надежда, то и дело, навещают сердца наши? Это желание внезапного обогащения, – это надежда на слепой случай, который, при нынешнем необычайном и разнообразном развитии денежных предприятий, без наших усилий, в один час может доставить нам целые сотни тысяч.Нам кажется болезненным такое напряжённое стремление к деньгам. Между тем на обыкновенный, ныне утвердившийся, взгляд нет ничего естественнее этого стремления, и забота о приобретении себе большого и большого обеспечения – один из видов благоразумия житейского. Сама природа, говорят, побуждает нас изыскивать средства к удовлетворению наших развивающихся стремлений. И если эти изыскания увенчиваются успехом, мы покупаем себе или делаем доступными для себя высшие блага человеческие, обеспечиваем своё семейство, приобретаем возможность доставлять детям широкое образование, и приближаем себя к тем благородным наслаждениям, которые возвышают нас над грязью и нечистотою, в какую поневоле впадает бедный люд. Это признание законности болезненного стремления – наша новая причина к тому, чтобы ближе присмотреться к нему.Далее, другие страсти человеческие низки и неприглядны по самому существу своему. Возьмите зависть, злобную месть, распутство, пьянство. Таких страстей стыдятся те, в коих гнездятся они, и потому обладаемые ими стараются хоронить их на дне души своей от глаза человеческого. А страсть к приобретениям стоит в ряду обыкновенных приличных явлений нашей жизни. С нею не стыдно показаться среди самого избранного общества; действиями, совершаемыми по её требованию, даже хвалятся иные люди, как свидетельством того, что они умеют жить в свете и устроить своё благополучие. Многим и на мысль не приходит, чтобы здесь было что-нибудь ложное и неправильное. Напротив, в наше время могло бы вызвать недоумение и невыгодные взгляды на человека его равнодушие к деньгам и безрасчётная трата их на дела, не обещающие видимой пользы, подобно тому, как вызывал недоумение и укор в расчётливом ученике Спасителя бескорыстный поступок Марии.Наконец, мы не чувствуем греховной и разрушительной силы этой страсти. У нас бедность слывет материей и причиной пороков, а деньги – двигателем нравственного усовершенствования. Они имеют силу кругом разливать благодеяния, и человек, стремящийся к ним, как будто простирает руки к плодам древа жизни, а не к плодам искусительного древа познания добра и зла. С презрением или с фарисейским самоуслаждением иной богач смотрит на бедняка, как будто стоящего над пропастью, а себя считает далеким от всех опасных путей и причисляет к благодатным обитателям земного рая. А между тем, по слову Апостола, корень всем злым сребролюбие есть (1Тим.6:10), и если деньги сами по себе вещь безразличная, то стремление к ним – лютый зверь, от которого родится множество диких чудовищ. Это гангрена, незаметно заражающая все существо человека, если он благовременно не обратит на это внимание.Ввиду этого мы просим любовь вашу присмотреться к этому гостю, который ходит между нами, и которого все наперерыв зазывают и в хижины, и в палаты. Откуда явился он? Кто он? И чего мы можем ожидать от него? Другими словами, мы приглашаем вас, братья, уяснить себе причины господства, вид и следствия страсти любостяжания, которая на главах всех обращает в рабство себе людей разных кругов и сословий, и с которою по крайней мере многие из нас и не думают бороться.Было бы долго ныне же утомлять ваше внимание подробным исследованием этого предмета, тем более, что большинство из нас, после усиленной молитвы в течение истекающей недели, готовится завтра приступить к чаше Господней и требует времени для освящения внутренней храмины души своей. Если будет благословение Божие, управляющее нашими намерениями и поддерживающее силы наши, мы в следующие недели продолжим беседу с вами, ныне начатую, и надеемся, что при неоднократном обращении к предмету, которого мы решились коснуться, если не наше слово, то ваше собственное размышление, возбуждаемое нашим словом, поможет вам уяснить то повсеместное явление, к которому мы пригляделись, и мимо которого проходим без всякого внимания. Аминь.Слово 2-еПочто гибель сия мирная бысть? Можаше бо сие продано быти вящше трех сот пенязь, и датися нищим. (Мк.14:4–5).Какое, по-видимому, справедливое и благоразумное представление! Жена, не отличающаяся особенным богатством, разбивает алавастр мира драгоценного и возливает это миро на главу и ноги любимого и высоко чтимого ею Учителя! А миро это стоит более 300 пенязей! Не лучше ли в самом деле эти 300 пенязей употребить на что-нибудь полезное? Сколько нужд у каждого из нас! А если удовлетворены наши нужды, можно бы избыток раздать нищим, употребить на дело благотворения, на дело образования и тому подобное. – Не так ли бы и мы рассуждали, если бы видели на вечери жену, без пользы разливающую драгоценное миро? Это рассуждение совершенно в духе нашего времени; и если мы не пристаём к нему, то потому, что знаем, что в евангельской истории не одобрил его наш Господь и Спаситель, и потому, что открыто нам, что это рассуждение принадлежит Иуде, предателю своего Учителя. А быть похожим на Иуду Искариотского кто захочет из нас? Это имя слишком ненавистно для христианского слуха.Между тем отвлечём внимание от евангельского случая и обратим свои взоры кругом себя на нашу обыденную движущуюся жизнь. Там и сям не слышится ли суждений, напоминающих собою суждения Иуды? Одни выражают сожаление о том, как много народ и его богатство теряет от того, что у нас много праздников, в которые церковь приглашает верных сынов своих заняться своею душою и удовлетворением её высших потребностей. Другие считают неразумием, когда благочестивая душа, по движению благоговейного чувства, уделяет часть от избытков своих на украшение храма и благодеяние дома Божия, и такие жертвы готовы встречать словом укоризны и даже негодования. Третьи самое дело благотворения нищим представляют поощрением праздному тунеядству. Четвёртые… Но зачем нам приводить примеры корыстных суждений из чужого опыта, когда в своём сердце мы можем ощущать влияние того любостяжательного духа, который умел найти себе доступ даже в святое общество учеников Христовых. Скажите, из-за чего мы более всего суетимся, если не из-за корысти? Чем более всего тревожимся, как не назойливыми заботами о приобретениях, как не опасениями за целость наших приобретений? Настаёт утро, – открывается работа собирания, поднимается труд, и корысть является здесь, чтобы поддержать бодрость и энергию трудящихся, чтобы в материальном прибытке указать награду и цель труда. Куда мы ни пойдём, за нами неотступно следует дух расчёта, возбуждающий в нас жажду к приобретениям.Откуда это в нас?Вы укажете на волю и побуждения самой природы нашей, на то естественное стремление, которое на учёном языке называется инстинктом, по которому каждый день после воссияния солнца, всё живущее, – и птицы и звери идут добывать пищу себе, и которому вместе со всем живущим подчинён и властелин природы – человек. Вы укажете на требования человеческого благоразумия, которое заставляет нас помышлять о будущем и запасать деньги на чёрные дни, и которое не должно отдавать внешнее благополучие человека на волю капризного случая и слепых обстоятельств. Вы сошлётесь на сложившийся с годами порядок жизни, на дороговизну содержания, готовую возвышаться с каждым днём, на усложняющие трудности приобретения потребного для удовлетворения нужд самых насущных и неотложных, на необходимость жить, одеваться и держать себя в обществе прилично своему званию и в соответствие современному вкусу, который имеет для нас обязательную силу закона.Все эти представления имеют свою цену. Указанные сейчас причины любостяжательных стремлений, нами овладевающих (инстинкт природы, голос благоразумия и тяжёлые обстоятельства современного склада жизни), – не могут не производить на нас своего действия. В них действительно корень, из которого вырастают тысячи наших суетливых и корыстных забот. И было бы жестоким и, может быть, несправедливым судом, если бы мы, от лица церкви, призывали грозные прещения на людей за подчинение действию причин, не нашею волею созданных. Но мы просим вас вместе с нами поближе присмотреться к тем силам, которым мы работаем, и которые заставляют нас изо дня в день служить корысти.Человек следует влечению природы, когда ищет приобретений, обеспечивающих его существование. Но ужели наша бессмертная душа так создана, что ей суждено век хлопотать из-за хлеба и из-за денег, в которых сосредоточиваются наши приобретения? Правда, человек призван на труд, и тяжёлым трудом должен поддерживать себя. Этот долг указан человеку ещё в лице нашего Общего прародителя, которому после грехопадения сказано Создателем непреложное слово: проклята земля в делах твоих, в печалях снеси ту вся дни живота твоего... В поте лица твоего снеси хлеб твой, дóндеже возвратишься в землю, от неяже взят еси (Быт.3:17,19).Со времени изречения этого приговора трудится человек для добывания себе хлеба и в поле и в море, и в городе и в сёлах, и домах, на улицах и торжищах. Но ведь это не исконный порядок нашей жизни; это стремление не вложено с неба в нашу душу; его не было в том дуновении, которое Бог сообщил персти земной, когда творил человека в душу живую. Это проклятие, постигшее нас за наше грехопадение, за уклонение наше от первого пути блаженства, нам предуказанного. Безропотно должны мы вести приговор правды Божией; но выполнение наказания делать главным своим стремлением, в нём полагать последнюю меру своих желаний и своё существенное благо – это недостойно небесной души нашей. Проклятие ко всем относится; но люди высшего призвания, люди, думающие об улучшении и возвышении своего жребия, умеют побеждать в себе силу, притягивающую и склоняющую к земле дух наш. Нам указана забота о необходимом; хлеба насущного и на настоящий день заповедано нам просить у Отца небесного. Но кто из нас довольствуется необходимым? Кто поэтому не расширяет хлопотливых забот, какими связана наша природа после грехопадения, до размеров, далеко превышающих степень наказания, наложенного на нас в Эдеме? Не лучше ли нам, чем увлекаться беспокойным духом стяжания, полагаться на волю Провидения, неусыпно бдящего над нами? Оно надёжнее обеспечивает нас, чем можем обеспечить мы себя своими нескончаемыми заботами. Нам необходима пища и питие; нужна одежда. Припомните, что говорил Спаситель и Господь наш по поводу нашей заботливости о тех своём. Воззрите на птицы небесные (говорил Он), яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш небесный питает их, не вы ли паче лучше их есте? Кто же от вас пекийся может приложить возрасту своему локоть один? И о одежде что печётесь? Смотрите крины сельных, како растут: не трудятся, ни прядут. Глаголю же вам, как ни Соломон во всей славе своей облекся, как один из них. Если же сено полевое, ныне сущее и завтра в печь ввергаемое, Бог так одевает, тем более вас, маловерные? Не заботьтесь же, говоря: что есть или что пить, или во что оденемся? Всего ибо этого язычники ищут: знает же Отец ваш небесный, что требуете этого всего (Мф.6:27–32).Сильно и утешительно это слово нашего Господа. Но наша боязливая мнительность не успокаивается на таких представлениях. Житейская мудрость влечёт нас на путь приобретений, могущих спасти нас от лишений в тяжёлые дни и доставить нам много полезного и приятного в жизни. А тайный голос сердца шепчет нам: «для того вы и возвышены над животными, для того и отличены разумом, чтобы в жизни своей не доверяться случаю, а бережнее и твёрже устроить своё благосостояние». И вот, за удовлетворением злобы настоящего дня, начинается беспокойное попечение о завтрашнем дне, за удовлетворением своих потребностей является забота об обеспечении семейства, детей и потомков. Человек вступает на скользкую дорогу, а стоит раз вступить на неё, дух стяжания с неудержимой силой увлечёт нас по ней в непроглядную даль. Это тем удобнее в настоящее время, что вокруг нас слишком много соблазнительных средств к быстрому обогащению. Одно подле другого стоят с ежедневно открытыми дверями благодетельные казнохранилища, в которые одни несут свои капиталы для более высокого роста, и из которых другие свободной рукой берут их для предприятий, обещающих им заманчивые прибыли. Без собственных денег ныне можно строить громадные палаты, доходы с которых, по расчётам строителей, не только покроют долг, на них употреблённый, но и дадут обильные средства для роскошной жизни. С каждым годом возникают новые товарищества для путей сообщения и других доходных статей, приглашающие к участию ищущих обогащения и обещающие громадные барыши от своих предприятий.Мы не осуждаем добрых учреждений, создаваемых усердием к благу общественному. Но лихорадочная деятельность, открывающаяся на углаженном пути к стяжаниям, требует удержания и вызывает слово предостережения; и мы скажем его не от себя, а от имени Господа и Спасителя нашего: не пекитесь о завтрашнем дне; ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы (Мф.6:34). То, что делается и предпринимается по мудрому расчёту человеческому, часто оказывается, по испытании временем, очень неразумным. Заманчивые проекты и предприятия, по-видимому, самые основательные, часто лопаются, как мыльный пузырь, и в конце своём ничего не оставляют, кроме напрасной траты и глубокого разочарования. Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его (Пс.126:1). Это священное слово нужно помнить всем приступающим к исполнению каких-либо выгодных предприятий. Они сулят себе золотые горы, и на счёт ожидаемых благ отягощают себя крупными долгами. Но проходит время – долги растут и осязательнее дают чувствовать свою силу, чем воображаемые блага. Под тяжестью ноши, образуемой из них, часто предприимчивый человек падает, не достигши земли обетования. И вот на наших глазах одни трудятся, а другие входят в их труд или пользуются его плодами, одни строят дом, а другие живут в нём. Но если и удача увенчивает ваши предприятия, не спешите ликовать. Вам известна притча Спасителя о том, как у одного богатого человека был отличный урожай в поле, и как он рассуждал сам с собою: «что мне делать? куда собрать плоды мои?» Он решил: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и все добро мое, и скажу душе моей: «душа! много добра лежит у тебя на многие годы: почивай, ешь, пей и веселись!» Но что было концом таких расчётов? Бог сказал богатому: «безумне, в сию ночь душу твою истяжут от тебя: а что уготовал еси, кому будут?» (Лк.12:16–20)? Пример разительный! Но подобные ему могут встречаться постоянно, и вы можете видеть их и в среде, близкой к нам. Иной все силы своего ума и своей изворотливости прилагает к тому, чтобы нажить и скопить себе большое состояние. Труды его увенчаны успехом: он владелец сотен тысяч, если не миллионов. Оставалось ему сказать душе своей: «почивай, ешь, пей и веселись!» Но в это время надрывается его здоровье; рядом с довольством, возбуждающим зависть в сверстниках, вторгается к нему неисцельная болезнь, и жизнь ему становится не в радость, а в тягость. А что собрал он, кому то останется? Останется детям, которые будут наслаждаться плодами родительских стяжаний? Да, забота о детях – священная обязанность родителей. Но не обольщайте себя тем, что деньгами можно составить их благосостояние. Если хотите их сделать счастливыми, обогащайте их не деньгами, а добрыми правилами жизни и честными нравами; не собирайте им тяжёлого наследства, а давайте им твёрдое религиозное воспитание. Довольство и благо наше не зависит от обилия имений, а от чистоты души и безупречной жизни. Иногда скучают и тяготятся жизнью ныне и окружённые всею полнотою внешнего довольства. Богатое наследство – огонь, от которого часто возгорается пожар, уничтожающий семейное благо. Не видим ли мы, что оно сеет непримиримую вражду в честных семействах, прежде отличавшихся согласием? Не видим ли мы, как оно из-под тихого домашнего крова прогоняет мир и любовь, и вооружает друг против друга братьев и сестёр, родителей и детей, и наперекор законам природы влачит их на судилище, для восстановления нарушенных отношений между кровными родственниками?При объяснении и оправдании стяжательных стремлений, овладевших нашим поколением, с особенным ударением указывают на непомерную дороговизну содержания в наше время. На наших глазах в какие-нибудь пять, десять лет цены на все предметы, относящиеся к домашнему обиходу, возвысились вдвое, втрое против прежнего. Для приобретения необходимого в жизни нам нужно гораздо больше того, чем довольствовались наши отцы и дети. Что прежде считалось капиталом, достаточным для роскошной жизни, то ныне сделалось малостью, исчезающей в крупных расходах. В виду этого, мы все с усиленными заботами хлопочем об увеличении своих жизненных средств.Но дороговизна жизни только предлог к оправданию любостяжательных стремлений, а не законная причина их: в существе дела она вещь не страшная. Мы дороже стали платить за всё, зато дороже и больше стали получать за всё – за труд, за свои работы и произведения. Большие итоги наших расходов уравновешиваются большими суммами наших доходов, так что в дороговизне нет справедливого повода к усилению нашей стяжательности.Но вы не находите возможным, при нынешней дороговизне, соблюсти желаемое равновесие между доходами и расходами. Хотите, – мы укажем средство к тому, которое сделает для вас не так чувствительной всех тяготящую дороговизну, и наперёд ручаемся за действительность этого средства? Ручаемся потому, что это средство предлагается не нашей малоопытностью, а заботливой мудростью церкви. Это средство – умеренность и ограничение наших желаний. Умерьте свои желания, ограничьте свои потребности, и вас не будет страшить дороговизна, и вы будете довольны тем, что дано вам. У вас прежде в столе было четыре блюда, теперь довольствуйтесь тремя; если было три, ограничьтесь двумя. Вы прежде могли носить одежду из шелка и бархата, теперь одевайтесь волной и льном. Вы прежде часто давали роскошные пиры и вечера, теперь откажитесь от этого удовольствия, или по крайней мере реже позволяйте себе подобные расходы. Вы прежде считали нужным хотя изредка посещать места общественных увеселений: к чему теперь эта роскошь, когда так многого требует удовлетворение самых насущных потребностей? Не правда ли, что в этом средстве есть действительное лекарство против дороговизны? – Но нам, скажете вы, нельзя отставать от других: нужно жить так, как другие живут… Зачем слепо, во вред себе, увлекаться чужим примером? Покажите, соблюдайте свою самостоятельность, достойную человека с волей и характером. Может быть, другие, которым вы силитесь подражать, располагают большими средствами, чем вы. А если нет, то слушайтесь своего рассудка, а не следуйте чужой нерасчётливости. Скорее покажите добрый пример другим, чем сами следуйте разорительным примерам. Кому же кто-нибудь нужно стать на путь благоразумия, и поверьте, никто не осудит вас, если будете жить по расчёту благоразумия, а не по слепому увлечению. Напротив, ваш пример может быть возбудительным и назидательным уроком для других, и им вы тогда не себе только принесёте благо, но и ближнему своему, и заслужите благодарность, а не осуждение.Мы опасаемся, что совет умеренности и воздержания, предлагаемый жалующимся на дороговизну, покажется неудобоприемлемым для вас. Всеми нами овладела страсть к наслаждениям, и в существе дела не дороговизна, всеми оплакиваемая, а эта страсть в наслаждениях возбуждает в нас дух стяжательности. Материальные удобства, какими наше изобретательное время обставило нашу жизнь, раздражили нашу чувственность. Разнообразные удовольствия, открытые на всех путях, манят к себе не одну пылкую юность. Всевластная мода создаёт и выставляет на показ соблазнительные предметы роскоши в одежде, в домашней обстановке и т. п. Везде висят плоды древа, добрые для снедей, приятные для глаз, очаровательные для души. И не одна Ева, – мы все, и без пособия змея-искусителя, простираем к ним руки и вкушаем от плода запрещённого, не для нас, не для наших средств предназначенного. Изысканные наряды, модные уборы ныне видны даже среди слуг. Дорогая мебель, шелковые и бархатные одежды являются и там, где нужда заставляет рассчитывать каждую копейку. И вот, вследствие обращения нашего к запретным предметам роскоши, открывается наша нагота или наша недостаточность, сознание которой гораздо больше мучит нас, чем сколько наслаждения получаем мы от плода запрещённого. От этой-то страсти к наслаждениям происходят та странность, какая не может не бросаться в глаза внимательному наблюдателю: все, от мала до велика, жалуются на недостаток средств, а между тем места увеселений, которых ныне гораздо больше, чем прежде, постоянно полны, несмотря на дорогую плату, ими собираемую; говорят, что недостает средств на необходимые потребности, а между тем тратят многие десятки, если не целые сотни, на одежды или головные уборы, в которых располагают показаться только раз или два, или устраивают пышные пиры с заморскими блюдами и винами, истощающие богатство, довольное для безбедного существования семейства в течение нескольких месяцев.Признаки нашего времени, полного материальных удобств в каждом доме, пробуждают в нас воспоминания, вызывающие в нас и особенную осмотрительность. Когда-то, пред концом древнего мира, при всемирном владычестве Рима, так же, как и ныне, развитие материальных удобств достигло неслыханных прежде размеров. Каменные дороги, водопроводы, каналы, чудные мосты являлись всюду, куда ступала нога гражданина вечного города. Воздвигались великолепные здания, не только общественные, но и частные; в зданиях блестели украшения из золота и слоновой кости; своды покрывались дорогими фресками; мебель и столовые приборы из мрамора, золота, серебра и слоновой кости. В одеждах пурпурные ткани, часто с изображениями целых историй, и драгоценные каменья. На столах яства, привезенные из далеких стран, собранные со всех царств природы. Всюду роскошь, всюду наслаждения, требовавшие безмерного напряжения денежных средств у всех, гонявшихся за этими наслаждениями. Искусство жить доведено было до такой степени, какой не могло и представить воображение людей, умерших в пору большей простоты житейской. Между тем, когда все готовы были пить из открытой чаши наслаждений, и для удовлетворения прихотям роскоши делать усилия к собиранию денежных средств, погружение в материальные наслаждения потопило в них дух с его строгими законами, с его высокими потребностями, и для истории в век необычайного внешнего преуспеяния открылось зрелище беспримерного падения человеческого. Попрание религии, унижение целомудренного чувства нравственного, развращение нравов, при полном ослаблении семейных связей, дошедшее до чудовищных размеров – все это совершенно изменяло вид картины и набрасывало на нее мрачную тень; все это, свидетельствуя об одичании духа, было знамением расстройства общественной жизни, не предвещавшим ничего доброго в будущем. Если есть в истории опасные примеры унижения и гибели народа среди полного развития материальных наслаждений, тем с большею осторожностью мы должны блюсти над собою, чтобы среди развития житейских удобств и множества наслаждений, предлагаемых нашим временем, целым сохранить свой дух и его нравственное чувство, обращенное к Богу и добродетели. Воздержание и ограничение своей чувственности с её прихотями – первое средство, к какому в том случае мы можем прибегнуть. Проповедь об умеренности и воздержании слышалась и среди утонченного и роскошного древнего мира. Не послушал он этой проповеди и приготовил себе гибель и отвержение. Аминь.Слово 3-еЛюбяй сребро не насытится сребра: и кто насладится во множестве его плода? и сие суета… Сон сладок работающему, аще мало или много снесть, а насытившагося богатство не оставляет уснути. Есть недуг, егоже видех под солнцем, – богатство хранимо от стяжателя во зло ему, и погибнет богатство оно в попечении лукавне: и роди сына, и несть в руце его ничтоже. Якоже изыде из чрева матере своея наг, возвратится ити, якоже и прииде, и ничтоже возмет от труда своего, да понесет в руце своей. И сие зол недуг: якоже бо прииде, тако и отидет. И кая польза ему, яко трудится на ветр? Ибо вси дние его во тме и плачи, и в ярости мнозе, и в недузе, и во гневе (Еккл.5:9, 11–16).В прошедшую пятницу, братия, мы обращали ваше внимание на то, что заставляет нас искать стяжаний, и оценивали силу и достоинство побуждений, руководящих нами в нашей заботливости об «умножении стяжаний». Ныне «призовем» на суд свой самую страсть любостяжания и посмотрим, что такое она сама в себе, по своему существу и что приноси она с собою человеку, поддающемуся ей, в какое повергает его состояние.При широком разливе любостяжательной страсти в нашем обществе, современный человек не хочет видеть её безобразия, не чувствует её тяжести и не бежит от неё. Смелым и гордым шагом выступает она среди нас, и где является, её встречает не презрение, не осмеяние, не сожаление, а почет, одобрение и поклонение. Как будто приходит она по зову души нашей! Как будто сулит она нам только радости и удовольствия! Между тем богодухновенный проповедник, словами которого мы предначали нынешнюю беседу с вами, называет её недугом и представляет недугом злым или тяжким. Его зрение поражено было видом этого недуга, когда он наблюдал и обозревал различные явления под солнцем, и он в научение векам вписал в святую книгу прочитанные нами слова, выражающие глубокое сожаление о любостяжателях.В самом деле, как не назвать недугом любостяжания, когда оно вносит расстройство в мир души нашей и нарушает правильный порядок её жизни? К Богу обращена душа наша, живущая Его зиждительным дуновением; завися всецело от Него в своём бытии и в своих действиях, она влечется к Нему своими желаниями и упованиями, и от Него одного получает полное упокоение. А в любостяжательном сердце ослабевает и замирает эта сила, направляющая богозданную душу к живому Источнику всякого блага. Оно приковано всем своим существом к мертвому кумиру, и свои надежды и пристрастия сосредоточивает в холодном металле или в бумажных денежных знаках: как будто они могут восполнить то, чего недостает душе нашей! – Как не назвать болезнью любостяжания, когда для него тяжелы, когда ему противны основные правила закона, от соблюдения которых зависит наша нравственная целость и наше душевное здоровье, – именно самоотвержение и любовь к ближним, простирающаяся до пожертвования всем своим состоянием? Как не назвать любостяжания болезнью, когда оно, овладевая душою, производит томления, не испытываемые нами при правильном течении нашей жизни? Слова Екклесиаста, нами приведенные, взяты с опыта и постоянно оправдываются опытом.Екклесиасту жалкою суетою представляется работа любостяжательного. Он ищет удовлетворения своим желаниям и не находит его; стяжаниями он думает обезопасить свой покой, и создаёт себе хлопоты; для наслаждений он собирает богатство, а взамен того встречает лишения.Любяй сребро не насытится сребра. Сребро или богатство то имеет свойство, что по мере увеличения его усиливается в человеке жажда к нему. Ныне мой или ваш знакомый думает о сотнях. Но вот он приобрёл искомые сотни: не успев почувствовать минутного удовольствия, он испытывает новую и более сильную алчбу, – он хочет тысяч. Сотни казались ему достаточным капиталом только тогда, когда он, ничего не имея, ласкал ими своё воображение. Явятся тысячи и станут достоянием ищущего их. Думаете, удовлетворится он ими? Тысячи имели важность для воображения, издали мечтающего о них, а когда они есть в действительности, по-прежнему ощущается пустота в душе. Воображение, как бичом гонимое страстью, бежит всё далее и далее, и нет предела, на котором бы остановилась душа, пресытившись приобретениями. Любостяжание – это червь, всё пожирающий и никогда не насыщаемый. Вы будете питать его; он будет расти и размножаться с быстротою изумительною и будет мучить вас всё новыми и новыми, всё большими и большими требованиями. Будете поддаваться этим требованиям, вы не заметите, как разовьются внутри вас целые кучи пожирающих червей, которые не будут давать вам покоя. – Понятна причина, по которой мы не можем насытиться сребра, как бы ни было много его у нас. Душа наша может питаться чем-нибудь живым, чем-нибудь однородным ей, чем-нибудь более полным, чем она. А как может напитать её бездушное сребро, не имеющее в себе мысли и духовного содержания, и не могущее быть принятым душою? Только в обольщении страсти душа может искать чего-нибудь для себя в том, что для неё не существует.Сон сладок работающему, если мало или много снесть, а насытившагося богатство не оставляет уснути. Все дни его во тьме и плачи, и в ярости мнозе, и в недузе, и в гневе. Для покоя ищут богатства; а путь, ведущий к нему, усеян весь тревогами и приводит к тревогам. Стяжания не даются даром, нейдут прямо в руки. Душа, гоняющаяся за ними, как в вихре кружится день и ночь. Заботливые и беспокойные думы неотвязчиво преследуют её на всех путях её. Ищущий средств к обогащению перебирает в голове своей разные предположения и планы. Занялся он одним делом; медленно ведёт оно к цели, не так щедро вознаграждает его, как бы хотелось: он досадует и негодует. Чужая удача возбуждает в нём рвение: он готов бросить то, чем начал заниматься, и с тоскою и беспокойством смотрит на путь другого. Ошибки в предположениях, бо́льшие предполагаемых затраты на намеченное дело, меньшие ожидаемых выгоды от него – обыкновенное явление в нашей жизни. Но когда есть любостяжательная страсть в душе, всё это слишком обременённо действует на неё и мутит её. Человек один своими силами не может совершить ни одного выгодного предприятия; в каждом деле ему необходимо содействие других. Строит ли он дом для выгоды: ему необходимо иметь дело с рабочими, ему нужно у разных лиц покупать материалы строительные. Имеет ли поле, из которого извлекает средства к обогащению: к чужому труду он должен прибегать, чтобы убрать произведения земли, чужого посредства искать, чтобы продать их и обратить в деньги. И тут-то повод для нескончаемого гнева и многой ярости. Человека смущает высокая плата, какой требует от него рабочий или купец; он выходит из себя, когда видит ленивый труд поденщика или неаккуратное выполнение той или другой работы, или когда говорят ему о недоброкачественности или высокой цене материалов, им для себя приобретенных. Он беспокоится, когда ему предлагают за его произведения цену меньшую той, какую он ожидал, или когда пропускает благоприятное время для выгодной продажи своего и выгодной дешёвой покупки чужого. Тысячи таких случаев у человека, который ищет богатств. Опасения, тяжёлые чувства, неровные биения сердца и частые взрывы взволнованной души – вот из чего слагаются дни его. Часто иные с завистью смотрят на то, как один их знакомый построил огромный дом, приносящий ему большой доход, другой купил большое выгодное имение, у третьего положен был в рост значительный капитал. Не думайте, что эти блага дались им без изнурительных хлопот. Спросите их, и они, может быть, расскажут вам, с какими мучениями, с какими тяжёлыми колебаниями, с какими неприятностями соединен был путь к этим стяжаниям. Красив вид владения; но история его приобретения – многосложная повесть, смоченная потом и слезами.Ряд хлопот и беспокойств не кончается у любостяжательного, когда вы видите его владельцем богатства, дающего ему средства для роскошной жизни. И тогда, по слову Екклезиаста, нет у него мирного сна: простой работник, сладко засыпающий после дневного труда и после своей скудной трапезы, кажется ему счастливее богача, который не может беззаботно уснуть и после своего роскошного стола. Чем больше и разнообразнее его имущество, тем больше беспокойных забот возлагает оно, и из-за него корыстолюбец суетится больше, чем человек, поденной работой добывающий себе кусок хлеба. Его отягощают и избытки его приобретений: ими он более озабочен, чем другой удовлетворением насущных нужд своих. Страсть не позволяет ему пользоваться ими со спокойным духом и с благодарностью Богу, всё обильно дающему нам. Новые приобретения рождают в нём новые болезни: как лучше распорядиться ими, куда деть их, чтобы они приносили больший процент? Он отдаёт их в частное казнохранилище, и с беспокойством осведомляется, надёжны ли дела этого казнохранилища. Если пронесётся какой-либо слух, неблагоприятный для того учреждения, в котором он участвует своим капиталом (ложный или справедливый – это всё равно), он не спит ночей, снедается жалостью, зачем вложил свой капитал в то учреждение, которому угрожает, может быть, мнимая опасность, и мучится опасениями за воображаемую потерю более, чем за действительную. Дал он ссуду частному лицу; тут опять заботы о том, верны ли залоги, без которых корыстолюбец не расположен давать взаймы другому, исправен ли будет должник. Приходит срок уплаты долга, – с каждым днём приближения этого срока увеличивается в душе тревога, и ей нет меры, когда нет условленной платы в определенный срок, и когда при этом нельзя воспользоваться залогом. Обращает в дом свой капитал любостяжатель? Его тяготят неизбежные расходы для поддержания дома, и он, как последний бедняк, ропщет и жалуется на те налоги, какие взимает с него казна или общественное управление. Месяц или два стоят пустыми его помещения, – он вздыхает и оплакивает свои потери; заняты его помещения, – опять горе: то кажется ему, что он мало, меньше других берёт за эти помещения; то неисправно доставляют ему плату за наем, то неаккуратно содержат дом, то предъявляют требования, для удовлетворения которых необходимы новые затраты. Есть у него поле или имение? Он не рад ведру; при нём грезится ему засуха; он боится и тучи: малейшее облако ему угрожает градом. И не перечесть, сколько он выстрадает в период от сеяния до собирания плодов. Но вот он собрал обильную жатву. Снова тоскливые мысли; при урожае понижается цена на произведения земли, и убавляется требование на них. Что же делать? Куда деть собранное? «Кто не пожалеет (скажем словами святителя Василия Великого1), – кто не пожалеет о человеке, который находится в таком стеснительном положении? Жалким делает его урожай, жалкими делают настоящие блага, и ещё более жалким делает ожидаемое. Земля ему приносит не дары, но произращает воздыхания; не урожай плодов доставляет она, но заботы и скорби, и страшное затруднение. Он сетует подобно беднякам, и не то же ли самое слышим от него, что и от человека, стесненного нищетою? Что сотворю? Откуда возьму пропитание? Откуда возьму одежду? То же говорят и богатый, мучится в сердце, снедаемый заботою. Что веселит других, от того сохнет любостяжательный: не радует его, что всё у него в доме наполнено; но текущее к нему и льющееся через края хранилищ богатство уязвляет душу его опасением, чтобы не перепало чего-нибудь посторонним». При таком настроении даже посещение желанного друга кажется любостяжателю зловещим. Сердцу, погрязшему в стяжаниях, так и чувствуется, что этот друг пришел за его добром, и еще нет об этом и намека, а он уже подбирает в голове своей разные предлоги, под которыми бы благовидно можно было отказать воображаемой просьбе. Недаром премудрый сын Сирахов замечал, что богатство или забота о нем изнуряет и иссушает плоть человека, и окруженный видимым довольством делается тощим, сухим и болезненным (Сир.31:1).Что же бывает концом или плодом таких иссушающих и изнуряющих забот о богатстве? На это отвечает Соломон словами: «погибнет богатство оно в попечении лукавне; и роди сына, и несть в руце его ничтоже». Не с ветру взято, не выдумано зря это слово Екклезиаста. Каждому из вас память может указать не одного человека, который целую жизнь собирал и копил себе богатство, подвергал себя из-за него разным неприятностям, отказывал себе не только в полезном и приятном, но и в необходимом, предполагая насладиться в будущем. И что же? Случайная ярость стихий, или военное смятение, или хищническая дерзость татей, или ловкий обман людей нечестных постигают его, и человек в один миг потерял все, нажитое годами страданий и лишений, и в этом состоянии испытывает такую горесть, о какой и не имеет понятия бедняк, ничего не имеющий, – и возбуждает тем бо́льшую жалость, чем больше его сердце лежало к потерянному сокровищу. Или вдруг умирает стяжатель, почивавший на сокровищах, – и прахом разметается по воздуху бережно хранимое богатство, попадает в злые или расточительные руки, и, разбиваясь на мелкие части, бесследно исчезает в общем круговороте жизни, – и не вызвано им ни слова благодарности, ни чувства удовольствия. – Но не нужно быть непременно этой случайности, чтобы оправдалось слово Соломона и погибало богатство, хранимое в руках стяжателя. Кроме ярости стихий, кроме руки татя, кроме смерти есть ещё хищник, более близкий к стяжателю и более опасный для него, – это самая страсть корыстолюбия. Когда усиливается она (а она усиливается непременно по мере накопления сокровищ в руках человека), она делается жестоким и немилосердным тираном. По ее велению, богатство из подвижного средства к удовлетворению потребностей претворяется в мертвый и неподвижный капитал, которого боится коснуться сам обладатель, хотя бы он разрастался в целую гору, и хотя бы открывались у обладателя его самые настоятельные нужды. Всё для будущего, существующего в неопределенной дали, трудится любостяжатель, а в настоящем, которым мы живем, он почти ничем не пользуется, боясь тратами на что-либо уменьшить или сократить любимое им богатство. У себя самого крадет он, от себя самого бережет он свое имение, чтобы не употребить его на какое-либо добро. И вот среди изобилия богатств у него множество лишений, неизвестных и бедному. Бедный, свободный от корыстолюбия, приобрел немногое, употребив это на пищу и одежду, и пользуется тем во славу и благодарение Богу. А богатому корыстолюбцу жаль расстаться и с частью избытков своих, когда жизнь и тело заявляют пред ним свои требования, и чувство горечи примешивается у него ко всем удовольствиям, требующим денег. Самая сладкая пища делается для него горькой, когда он подумает, что эта пища куплена ценою уменьшения его имения. Каждая новая одежда мучит и смущает его более, чем ветхая и разодранная; потому что напоминает ему о неприятных для него расходах. Нет вещи в мире, на которую бы он с охотою и радостью променял хоть малейшую часть своего богатства. Ему хочется, чтобы всё перед ним превратилось в золото или денежные бумаги, приносящие рост, и чтобы это золото или эти бумаги не убавлялись, а с каждым годом, если не днём, возрастали и увеличивались. Но что за польза, что за удовольствие смотреть на золото или денежные бумаги и не пользоваться ими? Знать, что они есть у меня, и бояться прикоснуться к ним? Не неразумие ли, не наказание ли, не самобичевание ли это? Это всё равно, как если бы человек стоял над водою, чувствовал сильнейшую жажду и не смел пить воду, пред ним открытую, был окружён роскошными яствами и не мог удовлетворять ими своего голода, видел пред собою одежды и не мог прикрыть ими наготы своей.От человека, подвергающего себя добровольным лишениям при большом богатстве, не ожидайте добра и для других. Любостяжатель хочет, чтобы ему другие давали что нужно, а сам он не раскрывает для ближнего своих сокровищ. Мы не говорим уже о посторонних, поддерживать которых он не считает прямою своею обязанностью. От него терпят незаслуженную нужду его домашние, и он не хочет разделять с ними радостей жизни, какие могли бы быть доступны для него по его состоянию. Родил он сына, – это Божие благословение для него служит наказанием, и он не рад ему, потому что одно явление его заставляет его тревожить свои сокровища. Возрастает этот сын, – в руцех его ничтоже, по слову Екклесиаста. Любостяжатель стесняет, ограничивает его желания и потребности, и сын любостяжательного богача часто больше нуждается, чем сын человека малоимущего, но готового всё уделить своему порождению. В годы юности заброшено бывает его воспитание и образование, когда у его родителя деньги считаются дороже всего на свете, и в этом слепая отцовская корысть наносит такой урон сыновнему благу, которого потом нельзя будет вознаградить и заменить никакими тысячами позднейшего наследства.Какие тщетные стремления и заботы у человека (думает при виде богатства, бережно хранимого в руках стяжателя, руководящий нами вселенский проповедник)! Сколько ни люби он свое сокровище, – оно не сделается частью его существа, ничем не наполнить пустой души его! Сколько ни прижимай его к своему сердцу, оно не даст ему никакого отклика, не повеет на него живительною теплотою. Якоже изыдет из чрева матери своей наг, возвратится ити, якоже приидет, и ничтоже возмет от труда своего, да понесет в руце своей. И какая польза ему, яко трудится на ветр? Бьется он изо всех сил, собирая имение, терпит лишения, не имеет мирного сна, оберегая его. А из-за чего? Когда-нибудь нужно будет расстаться с ним. Он не возьмет его с собой в могилу, и оно не продолжит ему жизни, не улучшит и не украсит его положения за гробом. Немногое понадобится ему из его имения, когда придет очередь сводить итоги всех приобретений, сделанных им в течение всей суетливой жизни. Две или три доски для гроба, которые всегда найдутся и для бедного, и несколько локтей земли для прикрытия охладевшего трупа. Может быть, за скопленное богатство почтят стяжателя пышными похоронами, бархатом украсят гроб его, с ликами и тимпанами в торжественной процессии проводят его на кладбище для сокрытия в недрах земли. Но ужели богатство стяжателя собирается и сберегается для такой чести, которая для него ровно не имеет никакого значения, и которой он уже не может чувствовать? Чем собирать это гибнущее богатство, не лучше ли заботиться о душе своей и ее обогащать добрыми делами, с которыми она может идти и на тот свет, и которые могут привлечь на нее благословение общего Судии всех в страшный день последнего суда? И имение, собранное в руках наших, может быть средством к такому обогащению. Только не прилепляйся к нему сердцем, не держи его без пользы в сундуках казнохранилища. Открой его любовью, и ты увидишь, как много добрых плодов принесёт оно, как много сердец расположит к тебе, как много молитв будет возсылаться за тебя! Ты почувствуешь, что сам Бог с благоволением будет взирать на тебя, как на верного приставника дому своего: это благоволение отразится в тебе тем благодатным миром и спокойствием, которых напрасно ищет себялюбивый корыстолюбец, думающий утаить от Всеведущего дары, данные ему для доброго употребления. Господь к Себе относит всё то, что мы по чувству человеколюбия даём алчущему, жаждущему, больному и заключённому в темнице, и обещает царство небесное в награду тому, кто не оставляет без призора меньших братьев своих, и употребляет часть избытка своего на облегчение нужд их (Мф.25:34–36). Помни это обетование, христианин, и не затворяй для себя своею корыстью обетованного тебе царства. Если тебя смущает при этом опасение за своё собственное благосостояние в случае твоей щедрости, предписываемой тебе Господом и законом любви, успокойся тем, оправданным многолетними опытами, заверением, по которому рука дающего не оскудеет. Я не видел праведника оставленным (говорил св. Давид), и детей его просящими хлеба (Пс.36:25). Аминь.Слово 4-еВиждь, имений рачителю, сих ради удавления употребивши: бежи несытыя души, Учителю таковая дерзнувшие.Тропарь на великий четверток.Вот к чему приводит страсть любостяжания! Апостол, один из двенадцати, удостоенный особенной близости к Господу, разделявший с Ним труды и беседы, участвовавший в вечери Его, тотчас же после вечери делается предателем своего Учителя, в надежде получить за это несколько сребренников, и затем, от сознания своего низкого поступка, послужившего началом неправедного суда и жестокой, поносной казни Праведника, приходят в страшное угрызение совести и отчаяние, и под давлением тяжёлых мыслей налагает на себя руки и впадает во дно адово. А мы так легко относимся к этой страсти и думаем, что любовь и стремление к стяжаниям дело безопасное, что, нося эту страсть в сердце, мы можем быть людьми чистыми и далеки от пути погибельного.Нет, путь, на который любостяжание привело Иуду, и по которому он дошёл до своего ужасного жребия, – путь всех корыстолюбцев. Один идёт по нему быстрее, другой медленнее; один проходит половину этого пути, другой меньшую, третий бо́льшую часть его. Но сколько бы стадий ни прошёл кто по нему, для всех он опасен и всем угрожает гибелью. И ты, мой ближний, если дорожишь целостью души своей и заботишься о её благе, смотри на пример Иуды и избегай его опасного и гибельного пути.Страсть Иудина незаметно может вторгнуться в душу; но, вторгшись в душу, она сильна отнять у неё её богозданную красоту, честь, правду и добродетель, и исказить её чистый лик. При ней уже не свободна душа: как в теле, поражённом язвою, в ней чувствуется болезненный зуд, к уязвлённому месту невольно приковывается её напряжённое внимание, и теряется в ней тот широкий открытый взор, который она, в свободе от прилога страсти, с полною преданностью обращала к Богу, с полными благожеланиями к ближнему своему, и с полным спокойствием на жребий, ей предуказанный. Тёмные помыслы, один за другим, возникают в душе, объятой страстью, и хотя они не переходят в действие, оставаясь только помыслами, – одно явление их на поверхности души уже отгоняет чистоту сердечную, стесняет и давит святые желания, выходящие из области денежных или материальных интересов. А кто знает, куда поведёт или чем разрешится частое возникновение их во внутреннем мире души вашей, при известной слабости нашей воли? От опасных действий любостяжательной страсти не спасает ни видимое благочестие, ни естественная честность, которая ныне многими ставится выше благочестия. Мы можем с полным самодовольством заглядывать в свою душу, не осквернённую чёрными преступлениями, а жало страсти, малое и невидное даже для нас, незаметно пускает в наше сердце свой разрушительный яд. Мы руководимся честными правилами жизни; нас не могут упрекнуть в открытых нарушениях закона и долга по отношению к ближнему. Но на путях жизни столько разных столкновений, столько непредвиденных искушений, что может спотыкаться самая хвалёная и самонадеянная честность, когда любостяжательный расчёт будет оказывать давление на нашу волю. Душе человека, постоянно действующей и движущейся, невозможно стоять на одном месте: она или возвышается и идёт к совершенству, или понижается и падает. Возвышение её легко и удобно, когда она освобождается от всех пристрастий, притягивающих её долу, когда она охотно жертвует всем своим и Богу, и людям, и вместо бренной тяжести плоти приобретает ангельские крылья любви, самоотверженной и благотворительной. Но любостяжание, как всем нам хорошо известно, сдерживает руку, готовую приносить жертву для Бога и для блага ближнего; оно, напротив, само требует жертв от других, и как камень, повешенный на шею, тянет своего обладателя вниз, к земле, из которой добывается все, составляющее предмет желаний и радости сребролюбия. – В Евангелии упоминается один богатый юноша, могущий служить примером того, что значит, и как опасна любовь к стяжаниям, при видимой безупречности человека. Он не сознавал за собою никакого пятна; ни в чём не могли упрекнуть его и другие. Не боясь упрека в лицемерии, он открыто свидетельствовал пред Спасителем, что постоянно старался соблюдать все заповеди закона Божия. Но этого было мало для него: он хотел высшего совершенства и, движимый этим достойным желанием, подходит к Учителю (Господу Иисусу Христу), и спрашивает Его, что ещё нужно сделать, чтобы наследовать живот вечный. Спаситель, сказано в Евангелии (Мк.10:21), с любовью посмотрел на этого ревнителя добродетели. Видно было, что желание высшего нравственного совершенства с его стороны было искреннее и сердечное. Но что же? Когда Спаситель сказал ему: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси: и гряди вслед Мене (Мф.19:21), ревнитель благочестия, выслушав это, со скорбью отошел от Спасителя; потому что имел большие стяжания, с которыми не хотелось ему расстаться (Мф.19:16–22; Мк.10:17–22; Лк.18:18–23). Спасительный совет коснулся дремавшей в нём страсти, и она послужила препятствием к высшему преуспеянию юноши, своею жизнью и своими добрыми стремлениями обратившего было на себя благосклонное внимание Господа. Помысел корыстолюбия, как чёрная туча, омрачил ясное небо его души, – и уже не стало в ней прежней чистоты и совершенства. Пропали в ней возвышенные стремления: человек вместо духа, возносившегося к небу, стал перстью земной, падающей долу. От любви и пристрастия к богатству началось падение нравственного юноши с видимой высоты, на которой стоял он, и она, эта любовь к богатству, затруднила ему путь в царство Божие. Видя, как скоро и легко богатый юноша променял живот вечный, им искомый, на временные стяжания, ему доставшиеся, Спаситель заметил к общему назиданию всех последующих поколений: как трудно имеющим богатство (или собственно пристрастным к богатству) войти в царствие Божие! Ибо удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царствие Божие (Лк.18:24–25).Не в одном отдаленном примере евангельского юноши, – в явлениях, нас окружающих, вы можете видеть, как часто любостяжание отнимает у чести и добродетели многих достойных членов общества. Вот человек, начинающий службу обществу или государству, полный самых честных намерений и усердия к делу. Его одушевление к общему благу, его ревность по правде обращают на него внимание, у всех снискивают ему расположение и уважение и возбуждают большие надежды. Но не успели вы налюбоваться добрым началом служения, как человека, возбудившего большие ожидания, заставляют свернуть с красной дороги чести и правды подкравшиеся к нему любостяжательные помыслы. То у него являются нужды, которым он затрудняется удовлетворять из получаемого им содержания; то к нему обращают требования, превышающие его средства, домашние. То он видит, что другие люди в его положении, с менее щекотливой совестью, живут лучше – достаточнее и веселее, чем он; то его соблазняет легкость наживы от приношений, так знакомых нашим прежним служилым людям. И он, вследствие побуждений подобного рода, вступает на путь, прежде так ему противный, сначала с колебаниями и робостью, а потом смело и беззастенчиво идет по нему, медля делать должное без вещественных поощрений к этому, и мало-помалу привыкает торговать законом, злоупотреблять властью и совершать неправду там, куда являются люди для восстановления нарушенной правды. История эта ещё в свежей памяти у нас, и мы готовы поклоняться, как необыкновенному человеку, тому деятелю правды, который твердо и неуклонно держит знамя бескорыстного служения обществу, и других увлекает за собой. – Или обратите внимание на другой путь жизни, на котором совершается торговая мена произведений земли и рук человеческих. Это такой же честный и достойный род служения обществу, как и другие пути и звания общественные. Но дух корысти, любящий витать около этого пути, производит то, что часто, по слову Сираха, среди продаяния и купли совершается грех, как между связью камней вонзается кол (Сир.27:2), и на месте честной мены вещей произрастает обман. – Итак, беги любостяжания, брат мой, где бы ты ни был поставлен, если хочешь сохранить чистой свою душу, честным и безупречным свое имя и служение.Расширим кругозор и представим, что делается не в одном человеке, а в целом поколении или народе, в котором любостяжание, даже не развившееся до последних степеней, получает значение главной определяющей силы всех действий. Среди него растут плевелы недовольства, съедаемые неудовлетворенными стяжательными желаниями. В нем глохнут небесные насаждения – стремления к высшему благу, искание святой истины для насыщения души, забота об охранении верующего сердца и воспитании духовного человека; потому что выдвигаются наверх плотские, материальные желания и расчёты. В нём не видны, в нём вымирают герои, приносящие жертвы на алтарь отечества, скромно совершающие всякие дела, по сознанию долга, без всяких расчётов на вознаграждение. А такие лица составляют украшение родов и поколений; это то святое семя, которым стоит и которым движется вперёд исторический народ. Вместо них являются наёмники, в труде которых нет одушевления, нет полной преданности делу, к которому они приставлены. Среди него не видно подвига, блистательного дела, которое тот или другой человек из народа или поколения полагает всю свою душу, которому он отдаёт всю свою любовь. Вместо подвига вы видите бездушную работу: она может быть более или менее исправна, но в ней нет души, величия и силы. А жизнь без подвига, при всей механической исправности её отправлений, не веселит взора историка и не возбуждает надежд в любителе человечества. Не ожидайте от него бескорыстной преданности общему благу. Личный интерес для него дороже всего, и им он не пожертвует благу народа, когда того будет требовать общественная нужда. Среди него, и при опасностях отечества, можно купить измену и предательство, и из самых бедствий своего народа представители заражённого любостяжанием поколения стараются извлекать себе выгоду. История представляет частые бранные столкновения народов: при этих столкновениях самыми зловещими признаками для народа служат не случайные поражения, после которых возможно поправление, а умножение в нём продажных душ, бьющихся более любовью к деньгам, чем любовью к отечеству; потому что это выражение внутреннего разложения народной силы.Но пойдём далее по следам, оставляемым в жизни страстью любостяжания. Усиливаясь, она не только отнимает у человека честь, правду и чистоту души, не только ослабляет силы, поднимающие народ на высоту истории, но влечёт человека в бедствие и пагубу и приводит к преступлениям, совершенно расстраивающим законный порядок жизни.Хотящие богатитися, по слову апостола Павла, впадают в напасти и сети, и в похоти многи несмысленны и вреждающие, яже погружают человеки во всегубительство и погибель (1Тим.6:9). Поработивши себе душу, стяжательная страсть много самолюбивых желаний рождает в ней и заставляет её служить этим желаниям, не соображая последствий, к каким приводят эти желания. Ненасытный глаз её не довольствуется тем, что принадлежит ей по праву: зорко высматривая то, чем можно увеличить сделанные приобретения, она вынуждает человека делать посягательство на чужое или общественное добро, вверенное его охранению или распоряжению, если это можно сделать без видимого соблазна. Не может не тревожить совесть душу человека за нарушение требований правды или закона. А если и смолкнет совесть или заглушится её голос шумом страсти или расчётами повреждённого рассудка, – будет преследовать нарушившего право боязнь, как бы не открылась нечистота его поступка, и он должен думать о мерах к сокрытию нечистоты своего деяния. Привычка победит боязнь; но в то время, когда человек чувствует себя безопасным и спокойным, какой-либо случай открывает многое, совершённое в тайне, и нечаянно приходит пагуба: преследование от закона, взыскание от власти, презрение от общественного мнения. И тогда-то люди, при виде той дебри, в какую завлекла их страсть, с малодушия и отчаяния, по примеру Иуды, готовы бывают положить на себя руки, проклиная день, приведший их на путь беззакония. – Или стоит на пути человеку, при его стремлении к стяжаниям, его ближний, по праву наследства или по праву собственности желающий удержать часть богатства, его прельстившую или нужную ему для округления его имений. Любостяжание вооружает его против брата своего и гонит далеко от него тот сладкий мир, дороже которого едва ли что есть на земле. Поднимаются ссоры, жалобы и тяжбы, в которых, как в сетях, запутывается человек, и которые истощают его, часто не доводя до желанной цели. И вот, на открытом поприще жизни, как хищные звери, рвут иногда друг друга близкие люди из-за какого-либо металла или куска, не могущего дать им никакого блага. – Нет такой крепкой и священной связи, которой бы не могла порвать темная сила любостяжания. На что ближе людей, возросших под одною отеческой кровлей, вскормленных одним молоком матерним? Но под давлением страсти любостяжания связанные узами природы делаются отъявленными врагами, и вместо ласки и привета шлют друг другу брань, обиды и ненависть, когда разделяют между собою общее наследие. Нет священнее отношений, как отношение родителей к детям, и детей к родителям. Но и нежное материнское сердце, когда сдавит его тяжелая страсть деньголюбия, перестает биться любовью к своему порождению, черствеет и иссушается. Но и сыновнее почтение, вложенное в душу самою природою, часто исчезает, когда страсть к стяжаниям встречает противодействие в воле родительской.Хотите ли видеть ещё яснее вредоносную силу любостяжания? Посмотрите на избитые пути порока, на которых собрано отребье человечества, и на которых правосудие строго преследует виновных нарушителей закона и общественного спокойствия. Что увлекло в эту бездну людей, прежде бывших невинными? Что сделало их нетерпимыми в благоустроенном обществе? Не любостяжание ли? Откуда разные виды татьбы? Откуда разбои и грабительства? Откуда святотатства? Откуда бо́льшая часть смертоубийств? Не из этой ли страсти? И что в обыкновенном быту более всего угрожает нашей безопасности, если не дикие разливы хищнической страсти, овладевшей испорченной волей? Не будь сдерживающей кары закона, от напора этой страсти рушился бы порядок общественный, ограждающий наши права и нашу собственность. А если бы изгнана была она из сердца человеческого, опустели бы наши тюрьмы, меньше дела было бы карающему правосудию. Большинство тех людей, которых вы видите в узах, которых заключают в темницы, которых удаляют в ссылку от общества человеческого, доведено было до этого жалкого жребия тем, что тёмная страсть вынуждала их посягать на чужое добро и приобретать его путём беззакония. Не одна бедность, не одно невежество попадает на эти пути. На них встречает правосудие, вместе с людьми, доведенными до порока нуждой и грубостью, и людей, защищенных просвещением от грубого разлива страсти, и не к чести нашего времени, при возбужденном стремлении к быстрому обогащению, подобные явления довольно часто стали поражать взор наблюдателя. Печатная молва не перестает разносить по свету разительные известия о крупных хищениях, совершаемых людьми, принадлежащими к кругам, не лишенным образования, или о злодеяниях, совершенных из корысти, и доводящих до скамьи подсудимых видных представителей общества. В бездну порока, к тяжким преступлениям увлекаются страстью люди не одной низкой доли, но и высокого положения, ущедренные всеми дарами счастья. Припомните историю Иезавели, супруги израильского царя Ахаава. Что заставило её убить Навуфея, решиться на преступление, наиболее ненавистное и страшное? Навуфей имел виноградник, смежный с домом Ахаава, и ни обменом, ни продажею не хотел уступить царю наследия своих предков, и Иезавель решается извести несчастного, чтобы завладеть его наследием… «Лют зверь есть корыстолюбие (говорил когда-то святитель Иоанн Златоуст): отсюда гробокопатели, отсюда мужеубийцы; отсюда рати и брани, и какое зло ни назовёшь, отсюда оно…» Ещё прежде святителя Иоанна Златоуста, святой Апостол Павел в сребролюбии указывал корень всякого зла (1Тим.6:10). Исторгните из сердца этот корень, не будет на земле тех зол, какими ныне полна она, и какие делают из неё место изгнания и отвержения.Мы можем спокойно думать и говорить о губительной силе любостяжания. Нами не возобладала она до такой степени, чтобы увлечь нас на пути порока, преследуемого законом. Возблагодарим за это Господа. Но будем помнить, что каждая лепта, полученная нами не за труды, а взятая у ближнего обманом или вымогательством, уже будет склонять весы правды Божией на сторону нашего осуждения, и будет свидетельствовать против нас на нелицеприятном суде Божием. Будем помнить, что каждая ссора, начатая из-за имения, каждая обида, нанесённая брату нашему по требованию наших корыстных видов, кладёт пятно на наше имя, и показывает нам, что мы не свободны совершенно от действия страсти.Мы далеки от той бездны, в которую увлекала и увлекает людей несчастных губительная страсть. Но не забудем, что те, которых любостяжание довело до преступлений, преследуемых и наказываемых законом; когда-то были людьми чистыми и невинными. И для них порок и преступление были страшны и ненавистны. Но увлечённые водоворотом страсти, они сами не заметили, как, сбившись с честного пути, очутились в непроходимых дебрях и сделались людьми несчастными, как называет наш народ подпадших каре правосудия. И Иуда не был искони злодеем. В его душе много было добрых начал: иначе Господь не приблизил бы его к себе, не сделал бы одним из избранных, которым Он поверял тайны царствия Божия. Но страсть любостяжания, гнездившаяся в его сердце, убила в нём добрые семена добродетели, и в короткое время довела до пропасти, из которой он уже не мог сделать возврата на путь спасения. Итак, мняйся стояти блюдется, да не падёт (1Кор.10:12).Мы далеки от бездны, в которую низвергло многих любостяжание. Но на нас лежит долг не себя только охранять от опасных и гибельных путей, но и людей будущего, то юное поколение, которое мы должны воспитать для царствия Божия. Оно возрастает под нашим влиянием, учится жить по нашим примерам и нашим понятиям. Если мы в его глазах будем придавать преувеличенное значение внешнему богатству, в нём будем полагать главное благо человека, если на нём будем сосредоточивать внимание молодых восприимчивых душ, мы тем самым будем развивать в них страсть к приобретениям и как бы толкать их на путь, усеянный камнями преткновения и соблазна. При мысли о порче юных душ, раздражаемых порывами любостяжательной страсти, не нужно бояться только грубых злодеяний. И мелкие заботы и неправды, навеваемые духом корысти, взаимные пререкания и обиды из-за денежных выгод, погружение в материальные интересы, наемничий труд из-за денег, и только из-за денег – надломят их крепость, подавят в них возвышенные стремления, и из них образуется поколение без силы духа, без веры в идеалы, без одушевления святыми началами, вложенными в нашу бессмертную душу.Есть одно великое приобретение, которое может предохранить нас от тех опасных путей, о которых так долго мы рассуждали с вами. Это великое приобретение указывает св. Апостол, как противодействие тем напастям, в какие вовлекает людей страсть к стяжаниям. Оно состоит в том, чтобы быть благочестивыми и довольными тем, что мы имеем (1Тим.6:6). Если хотим быть счастливыми и покойными, со всею стремительностью погонимся за этим приобретением, и на него не перестанем указывать тем людям, благо и счастье которых близко нашему сердцу. Аминь.В. Певницкий* * *1Беседа на слова из Евангелия от Луки (Лк.12:18): разорю житницы моя и бо́льшия созижду, и о любостяжательности.Источник: Певницкий В.Ф. Четыре слова о любостяжании, сказанных на пассиях в течение Великого поста (в 1876 году) // Труды Киевской Духовной Академии. 1876. № 3. С. 564-582; № 4. С. 166-189.