А.Ф. КовалевскийИсточник epub pdf Оригинал: 15МбКраткий очерк сей составлен по сведениям полученным от настоятеля Русского на Афоне Пантелеимонова монастыря архимандрита Макария и дополненным сведениями об о. Иерониме из книги Гуслицкого игумена Парфения: «Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии и Турции инока Парфения», части II, III и IV.Русский духовник иеросхимонах Пероним, скончался 14 ноября 1885 г., на 83 году, жил на Афоне 49 лет «Паде кедръ, плачевопльствите ели» (Зах.11:2). 14 ноября 1885 года в 9 часов утра скончался на св. Афонской горе, в Русском монастыре св. великомученика и целителя Пантелеимона, богомудрый старец иеросхимонах Иероним, духовник, ктитор и благодетель этой св. обители, послуживший духовному ее обновлению, воздвигший ее от совершенного упадка и возведший ее на высокую степень преуспеяния духовного и вещественного своим неусыпным попечением и руководством. Это был именно кедр благосенно-лиственный, под тенью которого возросли и расцвели духовно многие подвижники; это был вождь духовный, воспитавший и обучивший науке из наук, богоугодному иночеству, многих воинов Христовых, руководствовавший их в бранях с врагами невидимыми, с отеческою любовью оберегавший их от падений и побеждений. Чтила его и благоговела пред ним вся св. гора Афонская, в лице своих иноков и пустынножителей: Русские и Греки, Сербы и Болгары, Молдаване и Грузины, видели в нем одинаково святого и богомудрого наставника к душеспасению, опытного, любвеобильного, милостивого, исполненного даров св. Духа, умевшего целить искусно всякие язвы душевные. Но не на одной горе Афонской чтили о. Иеронима, по всей России славилось имя его, ибо многие из Русских, бывая на св. горе Афонской, входили с ним в сношения духовные, почерпали от него советы и наставления душеполезные, навсегда сохраняли к нему чувства сыновнего уважения, и возвратясь в отечество свое, поведывали о нем много дивного, как о великом старце-духовнике, как носителе Божией благодати, в нем обитавшей, чрез него действовавшей к душеназиданию и спасению человеков. Рано еще говорить о нем подробно, трудно собрать так скоро все бисеры преподобной его жизни; но к общему назиданию не лишне будет поведать о нем из многого хотя малое, что давно уже известно о нем было, поведать также о последних днях его жизни, кончине и погребении.Иеросхимонах Иероним родился 1803 года 28 июня, в г. Старом-Осколе Курской губернии, от православных и благочестивых родителей купеческого звания. Отец его, Павел Григорьевич Соломенцов, мать Марфа Афанасьевна (впоследствии схимонахиня Еввула) имели большой достаток. Кроме о. Иеронима во св. крещении нареченного Иоанном, имели они еще трех сыновей и одну дочь. Старший сын их был монахом, и весь род Соломенцовых отличался вообще наклонностью к подвигам духовным: из него около 15 человек мужского и женского пола подвизались в иночестве. Иоанн Павлович Соломенцов с юных лет возлюбил Господа Бога от всей души, и всеми помыслами своими стремился служить Ему в подвигах поста и молитвы. Он был иноком по природе своей души: сын богатых родителей, не пленялся он этим богатством, тяготился роскошью, уклонялся удовольствий мирских, и искал единого на потребу, спасения души, и при помощи Божией, живя в мире, соблюл себя непорочным от его скверн. Девственную чистоту души и тела тщательно сберег он среди мира, его соблазнов и сует. По торговым делам родителя своего приходилось ему вращаться меж людьми разных свойств, но среди их мудро соблюдал он верность Господу и тщательно исполнял Его св. заповеди. Тяготили его занятия торговые; но так как старший брат его был в монастыре, а младшие братья только еще подрастали, волей-неволей приходилось ему нести это тяжкое для него иго, помогать родителю своему в его делах. Так прожил он до 25 лет своей жизни, тая в себе звание Божие к иночеству, желание которого все более и более в нем разгоралось. Поверенною его в этом желании была сестра его Евдокия Павловна, девица редкой красоты, кроткая и благонравная, которая подобно брату своему всецело стремилась обручить себя Жениху нетленному, сладчайшему Господу Иисусу. Родители меж тем прочили ее в замужество, готовили ей богатое приданое, всячески ее рядили, что очень тяжко ей было. Слыша о ее красоте и богатом за нею приданом, многие купцы сватали ее за своих сыновей, но она под разными благовидными предлогами отказывала женихам, ибо твердо решилась не идти в замужество, но посвятить себя подвигам иноческим. При одинаковых наклонностях и стремлениях, тесная дружба о Господе соединила брата и сестру: они друг друга подкрепляли, ободряли и дружно шли по пути подвижничества духовного. Ни тот, ни другая, не решались объявить родителям своим о своем желании идти в монастырь, ибо знали, что этим огорчат их и прогневают. Пришлось ждать и терпеть обоим, когда Бог укажет удобное к тому время. И вот однажды показалось им, что родители в хорошем расположении духа находятся, почему, поговорив меж собою, решились они вместе приступить к ним с просьбами отпустить их в монастыри. Сперва приступил к родителям своим Иоанн Павлович: став пред ними на колени, весь в слезах, просил их не томить его жизнью мирскою, благословить и отпустить его в монастырь. Огорчились родители этою просьбой сына, которого надеялись видеть своею опорой и помощником по торговле. Молчал отец, молчала и мать, оба плакали; плакал и сын, не смея нарушить скорбного молчания своих родителей, ибо видел, как тяжело им было с ним разлучаться. Это молчание нарушила Евдокия Павловна, в свою очередь подошедшая к отцу и матери: она стала пред ними на колени и начала их просить, не неволить ее к замужеству, но тоже благословить и отпустить в монастырь. Не выдержали родители этого двойного приступа к ним своих детей, сильно прогневались на них, и гнев их более всего пал на сына Иоанна Павловича. «Это ты нам наводишь такие скорби, говорили они ему гневно, – сам задумал нас оставить и идти в монахи, да еще и сестру к тому же склонил. Нет, обоих вас вместе ни за что не отпустим; а если хочешь ты, чтоб сестра твоя шла в монастырь, то сам должен с нами остаться на два года, пока подрастут окончательно твои братья.» Тяжело было слышать это Иоанну Павловичу, но видя решимость своих родителей и признавая, что есть в словах их доля правды, решился он пожертвовать собой для духовного блага любимой сестры, обещался еще два года пожить при родителях, лишь бы не неволили они сестру его к замужеству и поскорее отпустили ее в монастырь. Евдокия Павловна была отпущена родителями в монастырь в г. Орел, где иночествовала ее родная тетка. В последствии поступила она в Борисовскую Тихвинскую женскую пустынь, Курской губернии, Грайворонского уезда, где и была настоятельницею под именем игуменьи Маргариты1. Разлучившись с сестрою, Иоанн Павлович начал чувствовать духовное одиночество; уныние стало его смущать, и враг спасения человеческого восстал на целомудренного юношу с сильною бранью плотских страстей. Родители начали предлагать ему женитьбу, сватали богатых невест, чем еще более усугубляли брань. Строгим постом, нощными молитвенными бдениями, боролся юноша с приражениями мира, плоти и диавола, кровно боролся, оберегая свою девственную чистоту, и эта борьба отразилась на его здоровье. Он исхудал, совсем высох, мало вкушал пищи, почти не спал и близок был к умопомешательству. Но Господь, попускающий сильным борцам сильные искушения, испытав крепость его произволения, явил ему в брани Свою помощь, явил дивно, чем и запечатлел навсегда его духовное избрание. В одну ночь, когда приступ плотской брани в нем был особенно силен и видел он себя совсем погибающим, ибо помощи ни откуда не было, молитва как бы перестала действовать, ум помрачился, облака помыслов страстных затемняли самосознание, и весь он горел как бы в огне, – бросился он из комнаты своей в сад, и здесь под деревом пал на колени и стал слезно молить Господа Бога помочь его бессилию, защитить его от силы вражьей, сохранить его в чистоте. «Если Ты, Господи, не поможешь мне, говорил он воодушевленно, то уже более не могу терпеть сей брани. Возьми же, Господи, лучше душу мою от меня, чем осквернить мне ее плотскою нечистотой.» Много и долго молился юноша под открытым небом в ночной тишине, и вот около полуночи внезапно разверзлись над головой его небеса, и свет, подобный огненному пламени, снисшел на него с высоты, не опалил его, но чудно прохладил, исполнив сердце его неизъяснимой радости. Пал он на землю от изнеможения, лежал, как мертвый, и чувствовал, что таинственный огонь проходит во все жилы его и составы, прохлаждает и истребляет в них огонь плотских похотений. Так пролежал он долго, пока не заблаговестили к заутрени: тогда очнулся он и встал. Чувствовал себя совсем новым человеком: на душе было светло и радостно, помыслов страстных как не бывало, и самое тело его стало как-то необычайно легко и подвижно. Пошел он в церковь к заутрени, усердно молился и благодарил Бога за избавление от страстной непосильной брани. Пришел из церкви домой, увидал, что, то дерево, под которым он ночью молился и сподобился видения благодатного, засохло и стояло обнаженное от своих листьев и плодов. Скоро заметили это и домашние его и много удивлялись, как случилось, что это дерево в одну ночь так внезапно усохло. Один Иоанн Павлович понял истинную причину этого явления, но утаил ее от всех во глубине своего сердца. Он благодарил Господа денно-нощно за это чудное проявление на нем Промысла Божия и помощи ему свыше, ибо с тех пор совершенно избавился он от брани плотской, мирно пребывал в мире среди всех его соблазнов и преуспевал в подвигах духовных. Таким образом пребывал он при родителях своих до 27 лет своей жизни. Наконец Господь преклонил сердце родителей его не удерживать его более в мире и дать ему благословение на поступление в монашество, ибо убедились они наконец вполне, что к миру и его красотам не лежит сердце их сына, но что всецело объят он желанием служить Богу в подвигах иноческих. В это время Господь послал Ивану Павловичу собрата по духу, именем Николая, который подобно ему горел желанием иночества, и с которым мог он откровенно беседовать и совещаться, как и где обрести им удобное пристанище ко спасению. В начале 1831 года оба ревнителя подвигов духовных, с котомками странническими за плечами, вышли из родного города в путь дорогу, пошли постранствовать по Российским монастырям и присмотреться в них к чину и порядку иноческого жития. Пожили они некоторое время сперва в Дивногорском монастыре Воронежской губернии, потом в Хотмыжском монастыре Курской губернии; но жизнь в обоих монастырях сих не соответствовала их стремлению иночествовать не ради санов и степеней иноческих, а единственно ради спасения души. Видели они хорошо, что в этих монастырях не избежать им скорого повышения и неразлучного с ним сана священства, которого особенно трепетал смиренномудренный Иван Павлович, желавший в иночестве более всего безмолвия душевного, не надеясь сохранить его при сане священства. Он расспрашивал бывалых людей – странников, где есть на Руси такая пустынная обитель, где бы можно было ему обрести желаемое безмолвие и уклониться от сана священства. Сказали ему, что в России вряд ли найдет он подобное место, и советовали ему направить стопы свои на св. гору Афонскую, где это удобно он может найти в тамошних уединенных скитах и пустынных кельях. И вот оба друга отправились на Афон, но не суждено было Богом сразу достигнуть этого многожелаемого ими небурного пристанища ко спасению. Приехав в Константинополь, по случаю открывшейся там чумы, не были они допущены на берег и должны были возвратиться в Россию. Пошли они из Одессы на Воронеж, чтобы поклониться св. мощам святителя и чудотворца Митрофана, и тем хотя несколько утишить свою скорбь. Здесь был в то время один юродивый, отличавшийся даром прозорливости, и вот оба странника пожелали услышать от него, есть ли воля Божия быть им на св. Афонской горе и подвизаться там. Когда пришли они к юродивому и спросили его об этом, тот, пристально на них поглядев, сказал им: «Идите, мои братия Старооскольцы, идите в св. гору Афонскую, идите: ты, брат мой Николай, прийдешь туда, не много поживешь, получишь св. схиму, а отправишься в невозвратный путь; а ты, брат мой Иоанн, прийдешь на Афон, да свой улей пчел заведешь и будешь рои отпускать. Идите, Бог вас благословит!» Пришлось, однако братьям Старооскольцам некоторое время потерпеть еще в России, пока путь на Афон сделался для них свободен. Поступили они в Толшевский монастырь Воронежской губернии, и здесь прожили около двух лет. Иоанн Павлович проходил там послушание клиросное и трапезное, и благонравием своим привлек к себе любовь всей братии2. Уговаривали его остаться там навсегда, но некое непреодолимое влечение тянуло его на Афон, и как только узнал он, что путь на св. Афонскую гору стал свободен, ничто не могло удержать его долее в Толшевской обители. Вместе с Николаем пошел он в свой город Старый Оскол, прожил в нем некоторое время, в которое удалось им собрать вокруг себя около 15 человек Старооскольцев, пожелавших вместе с ними отправиться на Афон. В 1836 году в октябре прибыли они на св. Афонскую гору и прежде всего озаботились найти себе опытного и духоносного старца духовника, которому бы могли они всецело довериться с пользой душевною. В то время на Афоне славился святостью жизни, рассуждением духовным и глубокою опытностью в подвижническом пути, старец-духовник иеросхимонах Арсений. Родом был он из Великой России, уроженец Нижегородской губернии города Балахны. В юности оставил он дом родителей своих, мещан-торговцев, пошел странствовать по святым местам и наконец поступил в число братии Николаевской Песношской общежительной пустыни Московской губернии, где прожил три года; наслышавшись же о строгой подвижнической жизни иноков в монастырях Молдавии, туда отправился, все их обошел и наконец поселился в Балашевском скиту близ города Буташани, где нашел себе опытного старца-духовника, которому всецело вручил себя в полное послушание. Старец постриг его во иночество с именем Авеля, и потом принудил принять рукоположение иерейское. Сперва очень тяжко было ему это решение старца, и он стал просить его не налагать на него бремя, превышающее его силы, не возводить его на степень священства; но старец объявил ему, что такова о нем воля Божия и что истинному послушнику не подобает иметь своего рассуждения, а должно творить повеленное ему старцем его без возражения. Авель поклонился своему старцу и сказал: «прости мя, отче святый, согрешил пред тобой; твори со мной, что тебе угодно!» и таким образом сделан был иеромонахом, и несмотря на это жил в полном послушании у своего старца до самой его кончины. Имел он и спостника себе единонравного, инока Викандра, тоже Русского родом, с которым вместе пришел в Балашевский скит и жил у старца-духовника. После смерти его о. Никандр стал просить о. Авеля быть ему старцем-духовником, но тот на это не согласился, а положили они меж собой жить одному у другого в полном послушании, по-братски, и так проводили жизнь богоугодно. Затем оба получили откровение свыше оставить Молдавию и переселиться на св. гору Афонскую, и сколько ни отговаривали их от этого отцы Балашевского скита, коим жалко было расставаться с добрыми сими подвижниками, сколько ни стращали их трудностью пути на Афон и свирепостью Турок, они решились немедля туда ехать, повинуясь званию на то Божию. Не без трудов, скорбей и лишений достигли они св. горы Афонской, где и поселились во владениях Иверского монастыря в пустынном скиту св. Иоанна Предтечи. Оба приняли на себя св. схиму, Авель с именем Арсения, а Никандр с именем Николая, и возделывая огороды, работая ложки, добывали себе трудом рук своих дневное пропитание, чуждаясь всякого излишества и стяжания земного. О. Арсений, начитанный книгами святоотеческими, прошедший сам строгую школу послушания, исполненный рассуждения духовного и многими иными дарами Св. Духа, скоро привлек к себе многих, желавших иметь его своим старцем-духовником, что стало нарушать безмолвие обоих старцев в скиту Предтечи, почему избрали они себе для жилья разоренную келью св. Иоанна Златоуста по соседству этого скита, в глубокой пустыни, оправили ее и поселились в ней на безмолвие. Здесь после девятнадцатилетнего пребывания на св. горе, схимонах Николай скончался преподобною кончиной, а иеросхимонах Арсений настолько преуспел в подвигах духовных, что стал подобен древним богоносным отцам Антонию, Макарию, Евфимию и другим, сподобился подобно им особых даров Божией благодати, стал видимым сосудом св. Духа. Ни рыбы, ни сыру, ни масла, ни вина не вкушал он во все дни жизни своей на Афоне; скудную пищу принимал однажды в день перед вечером, в понедельники же, среды и пятки ничего не вкушал, между тем был бодр и свеж лицом; обладал даром слез в высокой степени, и особенно когда литургисал в своей пустынной церковце, то не мог удержаться от слез, лил их неудержимо. Любил часто литургисать, жил в крайнем нестяжании и живших при нем руководил благоуспешно к преуспеянию духовному. Когда в 1836 году прибыл на Афон из России иеромонах Аникита, князь Ширинский-Шихматов, тоже великий подвижник духовный, то он избрал духовником себе иеросхимонаха Арсения и до самой кончины своей состоял к нему в самых близких духовных отношениях. Немало скорбей испытал о. Арсений в течение своей жизни на Афоне от неразумия людского, но все это терпел и переносил с полною покорностью воле Божией. Пришлось ему переселиться из пустынной кельи св. Иоанна Златоуста в скит Лак св. великомученика Димитрия, где тоже в последствии нельзя ему было оставаться, и наконец приобретя себе уединенную келью Св. Троицы близ монастыря Ставроникиты, в ней дожил он до своей смерти, свято чтимый и ублажаемый всеми иноками Афонской горы, особенно же Русскими, видевшими в нем своего верховного вождя духовного и пастыря. Старец Арсений распоряжался властно на св. горе, и противоречить ему никто не мог, ибо бы ли случаи, что противоречившие ему были наказаны Богом, почему во всех монастырях и скитах св. горы слово его было уважаемо, как слово человека Божия. Сам делатель умной молитвы Иисусовой, достиг он в ней преуспеяния высокого, и учеников своих верно руководил на пути этого нелегкого, но спасительного делания иноческого. Отличался даром прозорливости, не лишен был и дара чудотворения, – как пернатый в короткое время протекал дальние пространства, неудобопроходимые дороги, все это покрывая покровом дивного смирения. Вот к этому-то св. старцу привел Бог братьев Старооскольцев Иоанна и Николая, и в нем нашли они себе истинного отца и наставника во спасение. Провидя Духом Божиим имеющих в них быть подвижников духовных, принял он их с любовью, постриг в иночество, при чем Иоанна нарек Иоанникием, а Николая – Никитой, и водворил их вблизи своей кельи, благословив о. Иоанникию купить себе пустынную келью св. Илии пророка, а о. Никите такую же келью свв. Архангелов, где он, прожив только два года и сподобившись св. схимы с именем Никодима, мирно скончался, по предречению воронежского юродивого прозорливца. О. Иоанникий пользовался особенным доверием и любовью старца Арсения: видя в нем сосуд избранный и чистый, вполне способный вместить высокое учение духовное, о. Арсений сделал его своим сотаинником, руководил его в делании молитвы Иисусовой, которую преподавал ему непрелестно из своего опыта духовного. О. Иоанникий прилепился к нему искреннею сыновнею любовью, хранил к нему полное послушание, все помыслы души своей ему всецело открывал, и всякое слово его было для него законом. Тихо и безмолвно текла жизнь его в пустынной кельи св. пророка Илии; по благословению старца своего принял он к себе несколько учеников для совместного жительства в кельи, которыми руководил по наставлениям старца своего в духе кротости и смирения. Вместе грудились они с ним в саду и огороде. вместе молились с ним в келейной его церковце, куда изредка приходил сам старец Арсений, совершал божественную литургию и причащал их св. тайн от своих преподобных рук, и таковые дни великим праздником бывали для смиренных келлиотов. Сам о. Иоанникий не дерзал и думать о сане священства; еще в России признал он себя недостойным сего сана и на Афоне не изменил этого о себе мнения, которое поддерживал в нем и старец Арсений, для усовершенствования его в смирении. Не свыше трех учеников имел при себе о. Иоанникий, тяготясь вообще многолюдством. Как истинный любитель безмолвия, удалялся он людей, памятуя слова великого Арсения: «бегай людей и спасешися, ибо это – корень безгрешия.» Ученики его взирали на него как на пример для них достоподражательный: никогда не видали они его праздным, или гневавшимся, никого из них не оскорбил он никогда не только словом, но ниже взглядом; с кротостью и долготерпением обличал, поучал, руководил их по пути подвижническому, более своим примером, чем словами, почему искренно они его любили, и всякий день, без него проведенный, считали для себя несчастным. Сам о. Иоанникий любил их искренно, носил немощи их терпеливо, и так свыкся с уединенно-пустынною своею жизнью, что об одном молил Бога, чтобы сподобил его так и скончаться на Афоне жизнь свою земную. Но Господу угодно было избрать его на другое поприще и служение на Афоне, о котором никогда не дерзал он и помышлять и которое совершенно не подходило к всегдашним желаниями и стремлениям его души. В то время хотя и не мало пребывало Русских на св. Афонской горе, но все они были рассеяны по разным обителям, скитам и кельям, не имели себе постоянного местожительства и терпели не мало скорбей и невзгод. Древнее достояние Русских на св. Афонской горе, монастырь св. великомученика и целителя Пантелеимона, именуемый Руссик, самым названием своим свидетельствовавший о том, что издревле принадлежал Русским, в прошлом столетии перешел всецело во владение Греков, которые изгнали из него Русских, и хотя за это жестоко потом поплатились разорением и запустением своего монастыря, тем не менее не спешили загладить свою вину пред Русскими и возвратить им их древнее достояние, или хоть дать им в нем участие местожительства. Иеромонах Аникита, князь Ширинский-Шихматов, вовремя пребывания своего на Афоне в 1836 году, сделал было попытку водворить с собой Русских в полузапустелом Руссике и устроить там для них церковь во имя святителя и чудотворца Митрофана Воронежского, но попытка эта не увенчалась прочным успехом: вскоре о. Аникита вынужден был оставить Руссик и со всею Русскою братией переселиться в Малорусский скит св. пророка Илии. Но, к сожалению, и здесь не обрели Русские прочного себе приюта: малороссияне вознегодовали на них и вынудили их удалиться из своего скита, и они как сироты бесприютные проживали в рассеянии по разным скитам и кельям Афона, имея центром и главою своею старца духовника иеросхимонаха Арсения. Между тем положение древнего Руссика, по удалении из него о. Аникиты и Русских, стало самое плачевное: обитель была обременена долгами, которые грозили ей продажей с торгов, терпела скудость во всем, разрушалась и видимо клонилась к запустению. На ней как-бы лежала печать наказания Божия, чего не могли не сознавать лучшие из его братии Греческой. Столетний старец иеродиакон схимонах Венедикт, и его ученик игумен Руссика Герасим, первые увидели и сознали, что единственное средство для восстановления упадшей древней обители будет возвращение в нее Русских. И вот, по их начинанию, состоялось от имени всей братии Руссика приглашение в 1839 году изгнанных малороссиянами из Пророко-Ильинского скита Русских иноков, с духовником их иеросхимонахом Павлом, возвратиться в древнее достояние Русских, монастырь св. великомученика и целителя Пантелеимона, и поселиться в нем для совместного жительства, под общим настоятельством тамошнего игумена Герасима. Зов этот был предвозвещен о. Арсением; он убедил иеросхимонаха Павла не противиться воле Божией и собрав свою Русскую братию, мирно идти с ней в Руссик, обнадеживая его, что на сей раз житье их там будет прочное и многополезное для Русских на Афоне. Иеросхимонах Павел неохотно согласился идти на житье в Руссик, опасаясь, чтобы Греки потом не изгнали его также, как это случилось незадолго пред тем с о. иеромонахом Аникитой, князем Ширинским-Шихматовым; но старец-духовник Арсений властно ему велел идти туда, ничего не опасаясь, – говорил ему вдохновенно: «иди, Бог благословит, и я благословляю, ибо давно уже дожидается Русских св. великомученик Пантелеимон!» О. Павел хотел было помедлить немного переходом своей братии в Руссик, но старец Арсений и это ему воспретил. «Иди немедля говорил он ему, – заутра переходи в Руссик: так угодно Матери Божией, что в который день Она входила во Святая святых, в тот-же день и Русских вводит в св. Русскую обитель Пантелеимонову.» Таким обратом по настоянию старца о. Арсения, иеросхимонах Павел, 20 ноября 1839 года, в навечерие праздника входа во храм Пресвятой Богородицы, переселился со всею своею Русскою братией в Русский Пантелеимонов монастырь, чем и положил начало его внутреннему и внешнему обновлению. Братство Русское поселилось в Руссике на особых правах: состоя под общим настоятельством игумена Грека, о. Герасима, управлявшего Руссиком, они отдельно состояли под духовным руководством своего духовника иеросхимонаха Павла, получили особую церковь для священнослужения на славянском наречии и вообще пользовались некоторою самостоятельностью в этой обители. По началу трудно было совместить все это Русским и Грекам в одной обители, но при помощи Божией игумену Герасиму и иеросхимонаху Павлу удалось не допустить столкновений и неудовольствий, и жизнь русских и греков мирно потекла под благодатным кровом св. великомученика и целителя Пантелеимона. Иеросхимонаху Павлу не долго, впрочем, судил Господь пожить и потрудиться в Руссике: он прибыл в него как бы для того, чтобы очистить только путь иному сильному деятелю духовному, и лечь костьми своими в прочное основание пребывания Русских в Руссике. 2 августа 1840 года почил он о Господе, и года, не прожив в Руссике; Русские и Греки горько его оплакивали, ибо многое в нем теряли; главное же – не знали, где найти на его место человека, способного соединить в себе все нужные качества для подобного нелегкого послушания. Настоятель Руссика, игумен Герасим, обратился с просьбой об этом к старцу о. Арсению, но тот велел ему повременить с этим, говоря: «Бог не оставит сию обитель без человека, но даст такого мужа, который устроит и украсит сию обитель!» Меж тем осиротелая Русская братия Руссика решила, что у них никто более не может быть духовником и руководителем их, как или сам старец Арсений, или ученик его присный о. Иоанникий. Поведали они об этом своему настоятелю, игумену Герасиму, и по его благословению пошли просить старца Арсения идти к ним жить в Руссик, но по дороге к нему зашли в келлию о. Иоанникия и стали его к себе приглашать в духовники, предвидя, что старец Арсений на старости лет не решится оставить свое уединение и идти к ним в монастырь. О. Иоаннакий решительно отказался от духовничества в Руссике, говоря, что, хотя и любит эту св. обитель за строгую в ней жизнь иноков, но жить там не согласен, особенно быть духовником, ибо для этого нужно ему будет принять рукоположение иерейское, чего он от юности избегал, ибо и из России на Афон удалился, избегая иеромонашества. «Да и по слабости здоровья моего, не могу идти к вам, отцы, не могу вместить вашего строгого общежития», смиренно говорил им о. Иоанникий. Тогда Русские иноки пошли к старцу-духовнику Арсению, и слезно стали просить его, чтобы шел к ним жить в монастырь. «Меня и не просите, отвечал им великий старец, – я не изыду из сей пустыни, и не оставлю моих чад пустынных, поэтому ниже поминайте мне о сем, а изберите себе кого другого». Тогда Русские иноки стали просить старца, чтобы благословил к ним духовником своего ученика о. Иоанникия. Старец Арсений задумался; потом сказал: «это дело великое, не легко потревожить о. Иоанникия с учениками, потому что живут они мирно, келлия у них своя, всего у них вдоволь, разве будет воля Божия. Ваш монастырь общежительный и Богу близок: пусть эту неделю все братия постятся и молят Бога и Божию Матерь о явлении в семь деле мне воли Божией, а потом придите ко мне: если будет воля Божия, тогда я объявлю вам и пошлю его, хотя бы он и не хотел. Братия Русская с радостью возвратилась в свою обитель, и возвестила слова старца Арсения своему настоятелю Герасиму. Тот заповедал всей братии неделю поститься, говеть, причаститься св. тайн и денно-нощно молить Бога и Пресв. Богородицу явить старцу Арсению волю Свою в этом деле, и даровать их обители нужного ей человека. Чрез неделю, когда вся братия попостившись приобщилась св. тайн, снова Русские иноки были посланы игуменом Герасимом к старцу-духовнику Арсению. Тот радостно их встретил и объявил им, что «есть воля Божия о. Иоанникию быть в Руссике духовником русским». Затем велел чрез них игумену Герасиму войти с ним в переговоры по этому поводу. Проводив Русских иноков, старец Арсений послал записку к о. Иоанникию, приглашая его к себе с его учениками. Когда все они пришли, старец повел их в свою келейную церковь, надел на себя епитрахиль взял крест в руки и торжественно объявил о. Иоанникию, что Господь избрал его на духовничество в Руссике. «Иди в общежитие в Руссик, со всеми твоими учениками, продавай келлию свою; там имать нечто быти дивное, ибо так угодно Богу», говорил ему старец Арсений. О. Иоанникий пал ему в ноги и стал ему говорить со слезами: «отче святый, для чего наводишь ты на меня эту скорбь, возлагаешь на меня бремя выше сил моих? Ты знаешь, что я затем и из России удалился, чтобы избежать хиротонии, да еще и мое слабое здоровье тебе известно; я и на келлии живя всегда бываю болен, как же вмещу строгое общежитие? Как перенесу греческую пищу, для меня вредную? Как управлять буду всем этим многим народом, когда едва управляюсь с двоими-троими учениками? Пришел я на св. гору Афонскую не начальствовать, а в пустыне и безмолвии проводить свою жизнь, достигнуть того, для чего оставил мир, победить страсти и соединиться с Богом. Мы теперь обжились, успокоились, а ты хочешь теперь всю нашу жизнь разрушить.» Говоря это, о. Иоанникий стоял на коленях пред старцем и горько плакал. Плакали с ним и ученики его, сзади его стоявшие, но старец Арсений как-бы не замечал их общих слез и вдохновенно говорил в ответ о. Иоанникию; «Всякая вещь добра в свое время, добро бегать хиротонии, добро и принять ее во славу Божию, ежели Господь избирает. Сколько зло есть искать хиротонии, столько зло противиться воле Божией. А что ты слаб здоровьем, то Господь лучше знает тебя, в Его руках состоит жизнь наша: когда Он тебя избрал, Он тебе подаст и силы, и здоровье. А что ты говоришь, что хочешь в пустыне победить страсти и соединиться с Богом, то сего в общем житии скорее можно достигнуть, потому что пустыня только усыпляет, а общежитие до конца умерщвляет страсти и погребает в смирении, послушании, и отсечении своей воли. Тогда и обращем душевное спокойствие и соединимся с Богом. Ты только хочешь спасать двух трех: иди спасать многих. Тебе подобает устроить Русскую обитель, и тобой она прославится. Больше воле Божией не противься, иди на Карею, там ждет тебя игумен Герасим, уговорись с ним, продавай свою келлию и перебирайся в Руссик. Господь благословит.» Беспрекословно исполнил веление старца Арсения о. Иоанникий, продал свою келью, уговорился с игуменом Герасимом, который с радостью согласился на все его условия, собрал свои пожитки и своих учеников и переехал в Руссик. Здесь все братия сделали ему торжественную встречу, вынесли все святыни обители, звонили в колокола и всячески изъявляли свою радость Греки и Русские, что в их обитель прибыл такой духовно-опытный старец. Весь свой запас пустынный, какой имел в своей кельи, о. Иоанникий роздал бедным пустынникам и келлиотам, и тем как бы положил начало той обильной милостыне, которая потом неистощимым потоком изливалась из его рук всем нуждающимся на Афоне. 20 октября 1840 года водворился о. Иоанникий в Русском Пантелеимоновом монастыре, где и стал с тех пор после настоятеля игумена Герасима главным деятелем к духовному возрождению и обновлению этой древней св. обители. В том же году, по благословению старца-духовника о. Арсения, рукоположен о. Иоанникий митрополитом адрианопольским Григорием, прибывшим на поклонение на св. Афонскую гору, – 21 ноября, на праздник Входа во храм Пресв. Богородицы, во иеродиакона, а 23 ноября во иеромонаха и тогда же назначен общим духовником Русского Пантелеимонова монастыря. Знание греческого языка облегчало ему это послушание. Игумен Герасим обрел в о. Иоанникии усердного и опытного помощника себе в управлении разноплеменной братией, для чего требовалось много умения, богомудрого рассуждения, чтобы немощи немощных носить, несогласия умирять, стропотность укрощать и всю братию в духе мира и единомудрия к единой цели – душеспасению руководить. При назначении о. Иоанникия на многотрудное послушание, Господь утешил его одним чудным событием, которое ясно свидетельствовало ему, что не вотще трудятся избранники Божии на св. Афонской горе, но что удостаиваются здесь особой милости Божией. Нужно заметить, что на Афонской горе существует древний обычай, умерших погребать без гробов, предавая тела их непосредственно земле, а чрез три года открывать могилы, вынимать из них кости и сохранять их в отдельных усыпальницах, в подземелье, где кости складываются в устроенные под стенами закромы, а головы помещаются отдельно на полках, и на них означаются имена усопших, вверху же усыпальницы устраивается церковь, где по субботам бывают всегда заупокойные литургии и панихиды по усопшим отцам и братьям обители. По неисповедимым судьбам Божиим, благодатное нетление не бывает на Афоне, и по прошествии трех лет, по вскрытии могил, обычно находят тела усопших истлевшими и кости обнаженными, при чем по свойству и цвету костей судят о загробном состоянии усопших. Кости праведных и св. мужей бывают желтого цвета и издают благоухание, иногда источают капли мира; кости белого цвета свидетельствуют о помиловании и спасении души усопшего, о том, что принято Богом его покаяние и удостоен он прощения грехов; кости темные и смрадные свидетельствуют о печальной участи души отшедшего. Бывают иногда обретаемы цельные тела, черные и смрадные, что свидетельствует о великих грехах покойника, почему обычно усугубляют за него молитвы, читают над ним разрешительную молитву, и тогда тело скоро распадается. Вышеупомянутый схимонах Никодим, с которым о. Иоанникий пришел из России на Афонскую гору, сродни к его и друг о Господе, два года прожив на Афоне в кельи свв. Архангелов, почил там преподобно и был погребен, и вот 7 ноября 1840 года настало время открытия его гроба. О. Иоанникий был приглашен на этот обряд. После малой вечерни открыли могилу схимонаха Никодима, вынули и обмыли его кости: они оказались желты и благоуханны. Сложили их в корзину и по обычаю, внесли в церковь на всенощное бдение. Был при этом и старец-духовник о. Арсений, и вместе с о. Иоанникием радовался радостью духовною, видя, что его почившее чадо о Господе сподобилось милости Божией. Вовремя всенощного бдения благоухание от костей почившего так усилилось, что заглушило собой фимиам церковный, и в самом алтаре ощущалось оно священнослужителями. Тогда о. Иоанникий с зажженною свечей подошел к костям покойника, в корзине среди церкви лежавшим, и увидел, что из ушных отверстий черепа текли две струи благоуханного мира, от которого на всю церковь разносилось благоухание. Тогда воскликнул он громко: «Приидите, отцы и братие, посмотрите сию дивную вещь и прославьте Господа, творящего чудеса! Все бывшие в церкви сошлись посмотреть, и увидевши возрадовались и благодарили Бога, а о. Иоанникий при этом говорил братии: «Вот, отцы святые, из сухой кости истекло миро и притом не из другого какого места, а из ушей, и это потому, что уши сии не имели сытости в слушании слова Божия и всякого душеспасительного писания. В Бозе почивший о. Никодим был искусный чтец и певец, и так любил слушать св. писание, что день и ночь готов был его слушать без утомления. Это мне хорошо известно, ибо из одного города мы урожденцы и от юности были братья и друзья о Господе; мы оба вместе оставили суетный мир с его прелестями, несколько лет странствовали, вместе пришли в сию св. Афонскую гору, и хотели здесь вместе в одной кельи и жить, но ученики нас разлучили. Часто случалось, что по целым ночам читал я ему, а он прилежно слушал слово Божие, и говорил: «столько люблю я слушать Божественное писание, что ежели бы кто читал непрестанно, никогда бы не соскучился слушать.» Теперь Господь явно показал нам, сколь полезно нам слушать Божественное писание: эти сухие кости, три года, лежавшие в земле, источают благоуханное миро, и это потому, что о. Никодим был не только слушатель, но и творец слышанного в писании, за что вот теперь и сподобился столь явного знамения над ним милости Божией.» – Это событие много утешило и воодушевило о. Иоанникия в прохождении не легкого послушания духовнического в Руссике, ибо оно доказало ему фактически, что труды на св. Афонской горе щедро награждаются от Господа в блаженной вечности.В 1841 году на первой неделе великого поста о. Иоанникий, по давнему желанию своему, восприял святую схиму и наречен Иеронимом. Сподобившись великого ангельского образа, проводил он и житие равноангельное, постоянно стоял на страже молитвенной пред Богом и трудился денно-нощно во благо душевное разноплеменной братии Пантелеимоновой обители. При помощи Божией водворение Русских в этой обители имело для нее самые благие последствия: православная Россия обратила на нее внимание, многие из Русских стали уделять свои лепты к ее поддержанию и украшению. О. Иероним сумел привлечь к ней благотворителей в разных концах России, преимущественно из богатых людей купеческого сословия, к которому сам по рождению своему принадлежал, и зная хорошо его обычаи и наклонности, пользовался ими во благо своей обители. Не мало купцов русских, людей состоятельных, посещая гору Афонскую для богомоления, пленялись благоустройством внутренним Пантелеимонова монастыря, а более всего душеспасительною беседой и богомудрыми словами его духовника о. Иеронима, много жертвовали ему на пользу св. обители, сами в ней оставались и оканчивали в ней в подвигах иноческих земную жизнь. Кроме того, о. Иероним вел переписку со многими лицами в России и этою перепиской приобретал обители своей помощь вещественную. Смиренно уклоняясь за настоятеля Руссика, игумена Герасима, действуя всегда от его имени и в самых письмах, от его имени пишемых, подписываясь после него вторым, о. Иероним был всегда душей этой переписки, умел ее делать душеполезною для многих в России, чем и снискал уважение и любовь к своей обители. В душеназидании помогали ему некоторые образованные люди из числа братий обители, и, хотя и сам он обладал большим запасом сведений духовных, Бог послал ему в помощь известного писателя-святогорца иеромонаха Серафима, который, переселившись из России на св. Афонскую гору, поселился в Пантелеимоновом монастыре и стал в близкие духовный отношения к о. Иерониму. Обладая поэтическим пером, Святогорец в прекрасных письмах своих впервые ознакомил Россию с горою Афонскою, ее обителями, скитами и пустынножитиями, подробно описал их уставы, обычаи и высокое духовное в них житие иноков, и тем весьма способствовал увеличению уважения образованных Русских к св. Афонской горе. Святогорец до самой кончины своей трудился ревностно своим пером и положил основание издательской деятельности Пантелеимонова монастыря. С его благого почина обитель эта стала издавать душеполезные духовные книги на русском языке и этим служить на пользу душевную ее благотворителям. Святогорец, восприяв св. схиму с именем Сергия, перешел давно уже в блаженную вечность, но его дело не умерло с ним в Русском Пантелеимоновом монастыре: в лице о. Иеронима нашло оно деятельного продолжателя сего доброго начала. Нашлись в России люди духовно-просвещенные, которые помогли ему в этом своими трудами. Из них особенно преосвященный епископ Феофан, столь известный своими духовно-подвижническими сочинениями, благоволил принять деятельное участие в благой издательской деятельности Пантелеимонова монастыря, предоставляя ему значительную часть своих сочинений и переводов, и монастырь сей по справедливости почитает преосвященного Феофана одним из первых своих благодетелей. Много душеполезных книг, брошюр и листков издано Русским Пантелеимоновым монастырем на пользу душевную православных сынов России: этим отплатил он вполне уже ту благотворительную помощь, которую оказали ему Русские во дни его обнищания и упадка, и в этом первая заслуга по всей справедливости принадлежит старцу-духовнику о. Иерониму. Он был душей этого дела; он прозорливо провидел его успех и благотворность и не щадил ни трудов, ни расходов к его распространению, и Господь видимо утешал его тем, что, давая Русским нетленную пищу духовную, получая от них пищу вещественную и средства для содержания своего и устроения, св. Пантелеимонова обитель стала процветать паче других монастырей афонских, стала украшаться прочными благолепными зданиями, церквами, утварью и ризницей, стала привлекать к себе множество братии, которая стекалась в нее как в тихое и удобное пристанище к спасению, где жизнь иноческая, по уставу строгого общежития текла стройно и благополезно для духовных подвижников. Не станем пересчитывать все те здания монастырские, метехи, подворья, которые приобрела Пантелеимонова обитель во дни духовничества о. Иеронима, скажем лишь кратко, что из запустелого, клонившегося к совершенному упадку монастыря, стала она теперь образцовою обителью по своей внешности, зданиям и средствам вещественным, и привлекает всеобщее внимание и удивление посетителей св. горы Афонской чинным порядком, благоговейным совершением служб церковных, усердием в молитвенном поминовении благотворителей ее и вообще стройным течением в ней иноческой общежительной жизни. Всему этому преимущественно содействовал о. Иероним, в течение 45-летнего духовничества своего в этой св. обители стоявший на постоянной страже ее интересов духовных и материальных. После кончины общего духовника Русских на Афоне, старца-иеросхимонаха Арсения, скончавшегося 24 марта 1846 года, о. Иероним видимо стал преемником его по тому влиянию духовному, которое имел на св. Афонской горе между Русскими, и не только между ними, но даже и меж Греками, Болгарами, Сербами и другими народностями, населяющими св. гору. Не искал он этого влияния, оно было естественным плодом его подвижнической жизни, опытности духовнической и сердечного участия ко всякому нуждающемуся. Иеросхимонах Арсений преподобно почил на его руках. Когда ученики спрашивали его, на кого он их покидает, старец указал им на о. Иеронима, как на способного заменить им его в духовничестве. «Не боишься ли смертного часа, не ужасаешься ли и не трепещешь ли ответа Праведному Судии, будучи целые 30 лет общим духовником?» спрашивал отходившего старца близкий к нему ученик. «Страха и ужаса не имею, но некая радость наполняет мое сердце, ибо великую имею надежду на Господа Бога моего Иисуса Христа, что Он не оставит меня Своею милостью; хотя я добрых дел и не сотворил, но и по своей воле ничего не сотворил, а что творил, то помощью Господа моего, по Его воле святой», отвечал умирающий, и затем в молитве усердной предал свою душу в руце Божии. Эта предсмертная исповедь старца о. Арсения, что ничего по своей воле не творил, а все творил по воле Божией, почему и умирал спокойно, – навсегда запечаталась в памяти преемника его и присного ученика – о. Иеронима: он всю свою духовническую деятельность всегда направлял именно на то, чтобы во всем всегда творить не свою волю, а волю Божию, открывавшуюся ему внушениями таинственными. Эти внушения были светочем ему благодатным: при свете их он пережил безбедно многие мрачные и тяжелые дни своей обители, многих прямо привел к духопреуспеянию и спасению, и сам преуспел в духовном подвижничестве. В о. Иерониме все видели явное присутствие особой благодати Божией, почему и спешили к нему ревнители благочестия и подвижничества, зная, что чрез него верно узнают волю Божию, верно обретут правый путь ко спасению. И слово его, как духовника, было всегда влиятельно и душеполезно для многих. Отпуская его на духовничество в Руссик, старец его о. Арсений ему сказал: «Иди в Русский монастырь, там имать нечто дивное быти!» (стр. 15) и эти слова оправдались в лице о. Иеронима. Не более 10 человек нашел он Русских при прибытии своем в Русском Пантелеимоновом монастыре, а к концу жизни его, таи их уже было около 800 человек. Так уплодоносилась его паства духовная, его неусыпным святоотеческим попечением! Нужно при этом сказать, что ревностный труженик о. Иероним не пользовался хорошим здоровьем, почти всегда был болен, а в последние годы жизни своей даже вовсе не мог выходить из кельи. У него была грыжа в желудке, стеснявшая его движения и причинявшая ему мучительные боли. Она мешала ему совершать богослужение церковное, ежечасно грозила ему опасностью внезапной кончины, и несмотря на это, с редким терпением переносил он свои страдания, не давал себе почти покоя, и все время дня и ночи посвящал пользе душевной своей братии, которая во всякое время находила для себя дверь кельи его отверстою, а также и душу, и сердце его для выслушания их скорбей, искушений и для успешного врачевания язв их душевных, данною ему свыше Божьею благодатью. Во дни настоятельства в Руссике архимандрита Герасима, по причине болезни ног последние свои годы проводившего на одре, на о. Иерониме лежала нелегкая обязанность служить больному старцу орудием управления многолюдною обителью, докладывать ему обо всем, требовавшем его благословения и согласия, уяснять ему ее нужды и вообще действовать так, чтобы и старец был мирен и спокоен, и обитель его разноплеменная не чувствовала себя безначальною в виду его болезненного положения. В этом подвиге много помогал о. Иерониму нынешний настоятель Русского Пантелеимонова монастыря, о. архимандрит Макарий, присный сын его духовный и любимый его ученик, который и в отношении к престарелому архимандриту Герасиму умел действовать с редким благоразумием и любовью. О. Иероним, глубоко любивший и почитавший о. Макария, всегда признавал его особым орудием Промысла Божия в деле благоустройства св. Пантелеимоновой обители. О. Макарий, в мире Михаил Иванович Сушкин, из богатой купеческой семьи города Тулы, поступив в Русский Пантелеимонов монастырь, под отеческим наставлением и влиянием духовным о. Иеронима стал верным его подражателем во всем, приобрел опытность духовную, сделался наместником болезненного старца архимандрита Герасима в управлении Пантелеимоновою обителью, и сумел всю ее разноплеменную братию руководить в духе кротости, братолюбия и единомыслия. А это было очень трудно, особенно в то время, когда после несчастной болгарско-еллинской церковной распри, окончившейся известным печальным постановлением Константинопольского собора, отлучившего Болгар от единения церковного, притязания Греков на господство стали усиливаться и в Афонских монастырях, где иноки-Греки ревниво стали отстаивать свое преобладание, и всячески стали теснить другие народности на св. горе. В Русском Пантелеимоновом монастыре настоятелем хотя и состоял Грек-старец архимандрит Герасим, но давно больной, не встававший с ложа, управлявший обителью чрез посредство о. Иеронима и о. Макария, естественно этим самым стал возбуждать недовольство греческой братии своей, помнившей время, когда Греки были полными хозяевами в этой обители, теперь же они должны были уступать и признавать равноправность с ними за Русскими, превосходившими их и численностью, и состоянием вещественным, которое богомудрыми распоряжениями о. Иеронима и о. Макария было сберегаемо вне греческого произвола. О. Иероним, чуждый всякого пристрастия к народностям, видевший и в Греках и в Русских одну братию о Христе, очень огорчился этим духом ревнования за власть в Греках, и всячески направлял их на путь единомыслия и любви к Русским, всегда давал им всякое предпочтение в обители, как первым ее хозяевам, и всегда ставил на вид всей своей братии, что пришли они в монастырь не для распрей народных, а для спасения души, почему как от Греков, так и от Русских всегда требовал паче всего мира и любви братней друг к другу. В тоже время не мог он оставлять мер предосторожности, чтобы в случае кончины старца архимандрита Герасима настоятелем Пантелеимонова монастыря стал муж достойный и способный управлять им богоугодно. Не видя в числе греческой братии человека на это способного, он в выборе своем остановился на о. Макарие, который по своим качествам душевным, опытности духовной и распорядительности хозяйственной, более иных подходил к послушанию настоятельскому в Русском Пантелеимоновом монастыре, которое он к тому же и проходил уже не малое время в качестве наместника престарелого и больного архимандрита Герасима, и проходил с великою пользой для обители. Поговорив об этом с старцем-архимандритом Герасимом, о. Иероним нашел в нем полное одобрение своего выбора, ибо столетний старец сей, просвещенный Божией благодатью, стоял выше узких взглядов народных и видел в лице о. Макария вполне достойного по своим нравственным качествам преемника его настоятельского сана в Руссике. Он благословил о. Макария быть после его смерти настоятелем Пантелеимонова монастыря, о чем сказал и братии, как русской, так и греческой. Русские радовались сердечно избранию в настоятели о. Макария, Греки же начали волноваться, и около двух лет продолжали распрю по этому поводу, так что бывали времена в Руссике столь смутные и печальные, что казалось опять Русским приходилось покидать древнее свое достояние. Особенно в последнюю турецкую войну России за освобождение Болгар, когда турецкое правительство, подстрекаемое Греками, и на Афонской горе не желало усиления русских иноков, положение их в Руссике было самое критическое. Нужна была особенная помощь свыше, нужна была особенная опытность и власть духовная о. Иеронима, благоразумие и кротость о. Макария, чтобы избежать совершенного разрыва Греков с Русскими и сохранить в целости связь их духовную в Руссике. При помощи Богоматери и св. великомученика Пантелеимона, этого удалось достигнуть ревнителям мира и братолюбия – о. Иерониму и о. Макарию. Признанный в сане своем настоятельском в Руссике константинопольским патриархом и его синодом, о. Макарий сумел заставить признать себя настоятелем своим и Греков Русского Пантелеимонова монастыря, кротостью и благоразумием своим повлияв на них так, что они наконец сознали, что даже Грек-настоятель не будет для них так добр, доступен, милостив и справедлив, как о. Макарий. По милости Божией, пережив все скорбные треволнения страстей человеческих, Пантелеимонова обитель, руководимая опытным своим настоятелем, продолжает процветать во спасение душ человеческих. К ней устремлены взоры многих подвижников и пустынножителей, которых она кормит и содержит, которые без нее не имели бы пропитания дневного. Уже эта одна ее заслуга велика пред Богом и примиряет с ней ее врагов. И эта заслуга всецело принадлежит старцу о. Иерониму: он первый завел в Пантелеимоновой обители щедрую раздачу милостыни бедным инокам и пустынножителям Афона. По мере того, как увеличивались вещественные средства Пантелеимоновой обители, увеличивал он эту раздачу, сам руководил ею до последних дней своей жизни, и, можно сказать, был истинным отцом, благодетелем и кормильцем многих нищих на Афоне. В числе нищих иноков бывали великие избранники Божии, посвятившие себя крайней нищете. Умилительно было видеть, когда сходились в кельи старца эти нищие иноки Афона разных народностей. Всех их знал о. Иероним, ко всем относился с любовью отеческою и каждого снабжал по его потребе нужным из больших запасов, всегда бывших при его кельи, которые раздавали по его указанию его келейники. Кому давал чаю, кому сухарей, кому вина и просфор для Божественной литургии, кому одежду, мантию, камилавку, схиму, до убогого войлока и водоноса, – всем этим снабжал бедняков любвеобильный старец; кроме того, имел еще при вратах обители всегда открытый запас пищи и сухарей, чтобы те из пустынножителей, которые избегая людей не приходили к нему днем за пищей, могли ею тайно запасаться ночью при вратах обители многомилостивого Целебника. Зная многих пустынножителей в неприступных дебрях и пещерах Афона, старец Иероним посылал им подаяние чрез избранных на то братий, и взаимно получал от них помощь молитвенную, ко благу и процветанию своей обители. Но не одним мелким подаянием пищи и одежды благотворил о. Иероним инокам Афона, нуждавшимся в помощи: и денежное, и вещественное подаяние не малое оказывал им, кому для построения кельи пустынной, кому для покупки таковой по обычаю Афона, кому для уплаты долгов, особенно Русским, гонимым Греками из их монастырей, что в последнее время стало очень часто повторяться на Афоне. По воле его в монастырских владениях недавно отделено значительное пространство земли у морского берега для поселения русских иноков – келлиотов, теснимых греческими монастырями, построен на средства монастыря храм в честь всех преподобных Афонских угодников Божиих, и русские жилища стали там рости и множиться под покровом и осенением Пантелеимоновой обители. Кроме того, в самой России, в горах Кавказа, в древней Пицунде, месте подвигов и мученической кончины св. апостола Симона Кананита, отданном русским правительством во владение Пантелеимонова монастыря, попечениями оо. Иеронима и Макария, устроилась новая общежительная обитель, под именем Ново-Афонского Симоно-Кананитского монастыря, по чину и уставу Пантелеимонова монастыря. В новую обитель назначен опытный старец-настоятель из ближних учеников о. Иеронима, иеромонах Иерон, и некоторое число братии, успевшей уже освоиться с своим новым местожительством и собрать к себе довольное количество братии из разных концов России, так что, можно надеяться, со временем эта обитель станет духовным рассадником иночества для всего края, бывшего некогда христианским, а потом обратившегося в полуязыческий, ибо дикие горные племена Абхазцев почти утратили понятие о христианстве, и вот для них новая обитель послужит к духовному их просвещению верою Христовою, для чего устроена при обители и школа для детей окрестных горцев. Нельзя не упомянуть в числе прочих добрых дел Пантелеимоновой обители и управлявших ею старцев о. Иеронима и о. Макария, о том редком страннолюбии, которое оказывает эта св. обитель не только своим непосредственным посетителям на Афоне, без различия званий и состояний, но и в Одессе, и в Константинополе, всем вообще поклонникам русским, прибывающим туда по пути на Афон и в Палестину. Здесь на подворьях Русского Пантелеимонова монастыря находят они мирный приют, пищу и попечение о себе духовное и вещественное. И в самом сердце России – первопрестольной Москве старцы Пантелеимонова монастыря основали гнездо благочестия и молитвы, устроили свою часовню во имя великомученика и целителя Пантелеимона, что на Никольской улице Москвы, и в ней благоговейно удовлетворяют духовную потребу благочестивых москвичей помолиться св. великомученику, славному своими милостями к болящему и скорбящему человечеству. При этой своей часовне Пантелеимонов монастырь имеет склад духовно-нравственных книг своего издания и распространяет их в православном Русском народе, питая его нетленным брашном духовным; кроме того, издает ежегодно листки под именованием «Душеполезных Размышлений», которые выходя повременно в течение года отдельными выпусками, при крайней своей дешевизне (1 рубль за весь год), сделались доступными всем классам русского общества, от богатых и до неимущих; последним и бесплатно они высылаются во множестве Пантелеимоновою обителью, поставившею себе задачей не выгоду вещественную, а духовное благо для многих, всегда находящих в этих листках наставление и укрепление духовное, столь нужное в нашем маловерующем и колеблющемся веке. Духовник о. Иероним неусыпно следил из своего Афонского уединенного приюта за всеми благотворительными учреждениями своей обители и радовался духом, видя, что со всех сторон идут к ней чада послушания, что на севере и юге имеет она прибежища благочестия и молитвы, в которых может удобно служить душевной пользе людей. Умел он избирать для этих служений людей способных из своей братии: кто не помнит в Москве его присного ученика иеромонаха Арсения, который с частями св. мощей обошел почти всю Россию, везде оставив по себе благий след духовный, который устроил московскую часовню Пантелеимонова монастыря и завел при ней издание и склад книг душеполезных? Самое издание листков «Душеполезных Размышлений» обязано ему своим началом; он же основал и на Кавказе Симоно-Кананитскую обитель, ибо везде успевал этот свято-подвижный старец, нашедший себе и тихую могилу в первопрестольной Москве, вдали от дорогого ему Афона. Любовь была началом и концом всей деятельности жизненной о. Иеронима. Он был отец своим ученикам в полном смысле этого слова: и старцы седовласые, и юноши безбородые, все равно были ему дороги, всех он руководил ко спасению способами многоразличными, кого строгостью наказания духовного, кого тихостью отеческой ласки, кого возвышением, кого унижением, причем в результате всегда получалось преуспеяние духовное ученика и послушателя его слов. Дивно было видеть седовласого старца, обремененного жестоким недугом, еле передвигающего ноги, осаждаемого день и ночь жаждавшими получить от него врачевство духовное, излить пред ним свою душу, получить от него умиротворение совести. Несмотря на свои страдания телесные, беззаветно отдавал он всего себя на служение братии, и не было примера во все время многолетнего духовничества его в Руссике, чтобы он кому отказал в исповеди. Не только своя братия, но и изо всей горы Афонской шли к нему на исповедь ревнители подвигов духовных, ибо он видимо возвышался над всеми афонскими подвижниками даром высокого рассуждения духовного, весьма редкого вообще в подвижниках, не только нынешних, но и древних. Говорили афонские иноки-подвижники про о. Иеронима: «пойдем к нему, он решит наше недоумение, ибо его устами вещает Бог». И так бывало на самом деле: вопросы трудно-разъяснимые, крайние затруднения совести, сразу решал он своим опытным словом, так что приходившим к нему оставалось лишь удивляться свыше дивному ему дару рассуждения духовного.Почти полвека провел он в духовничестве в Пантелеимоновом монастыре и стал видимо близиться к закату своих дней. Видели это присные его ученики, трепетали при мысли его лишиться и усугубляли молитвы свои о продлении его жизни для духовного их блага. Три последние года жизни своей он очень болезновал, редко когда мог из кельи выходить. В малой церкви во имя преподобного Сергия Радонежского, находящейся возле его келлии, ежедневно совершалось для него богослужение и поздняя Божественная литургия: он часто причащался св. Христовых тайн. В соборном храме с великим трудом, поддерживаемый келейниками своими мог бывать только раз в году – на св. Пасху, и вообще очень тяжко страдал, но не прекращал своих трудов духовнических; самую раздачу милостыни нищей афонской братии не оставлял, по своему обычаю лично ею распоряжался в своей кельи, как бы плохо себя ни чувствовал. С осени 1885 года стал особенно сильно изнемогать. 1 октября, на праздник Покрова Пресвятой Богородицы, престольный в русском соборном храме Пантелеимонова монастыря, старец с великим трудом вышел в него на Божественную литургию, выстоял ее и причастился в алтаре св. тайн, и это было уже последнее посещение им сего храма, им сооруженного и украшенного благолепно. Часто говорил в последние месяцы своей жизни близким к нему ученикам своим, что жить ему уже осталось недолго, и запретить им молиться о продлении его жизни. Старец был пожалован от щедрот Русского Государя золотым наперсным крестом, украшенным драгоценными каменьями; он его не носил, но благоговейно хранил как знак монаршей к нему милости. Теперь крест этот велел он отдать в ризницу обители, при чем благоговейно к нему приложился, как бы прощаясь с ним навсегда. Замечено было келейниками старца, что он, как бы собираясь в дальний путь, все в кельи своей приводил в порядок, слагал к месту и сам был сосредоточен и задумчив. 11 ноября почувствовал он сильную боль в желудке, которая все усиливалась, и ничто из обычных врачевств, которыми он прежде пользовался, теперь не помогало. Лежать он не мог, все время сидел и пищи не принимал. На 13 ноября ночью, во время всенощного бдения в честь св. Иоанна Златоуста, совершено было над ним таинство св. елеосвящения архимандритом Макарием с собором иеромонахов обители. Старец усердно молился во время совершения сего таинства и по чину его трогательно простился с о. Макарием и прочими священноиноками. «Пожалуйста не молитесь, чтобы я жил!» говорил он им, тем намекая, что многие молятся о продлении его дорогой для всех жизни. Все время находился в полной памяти, хотя и сильно страдал. 14 ноября в четверг, в конце утрени приносили к нему в келью св. мощи великомученика и целителя Пантелеимона и чудотворную икону Иерусалимской Богоматери, к которым он с благоговением приложился. После литургии в 9 часов утра старец тихо отошел ко Господу, без всяких предсмертных страданий, точно мирно уснул. Тело его, опрятанное в схимонашеские одежды, было вынесено на одре в Покровский собор обители, где начато над ним непрестанное чтение св. Евангелия. Народу было очень много: со всей св. горы стеклись иноки, и пустынножители отдать последний долг своему наставнику, кормильцу и благодетелю, и около 1000 человек их насчитывали в обители, Церковь была постоянно отворена, и люди днем и ночью входили в нее и исходили, чтобы поклониться новопреставленному старцу и облобызать его хладную десницу. Многие навзрыд плакали, вспоминая великую милость к ним и доброту старцу. «Кто, то нас теперь накормит и оденет? говорили иные сиромахи иноки, толпясь вокруг мертвого тела старца, – не стало нашего отца-кормильца, к которому всякий шел свободно с своею нуждой, и всегда получал от него ее удовлетворение». 16 ноября, в субботу, было погребение старца. Накануне было совершено заупокойное всенощное бдение в Покровском соборе обители, где стояло тело старца. В день погребения Божественная литургия совершена была в соборе св. великомученика Пантелеимона преосвященным митрополитом Нилом с большим собором священноиноков, а в Покровском соборе архимандритом Макарием, тоже со многими сослужащими священноиноками. В причастное время в Покровском соборе, русский иеросхимонах Парфений, постриженник Руссика и потом бывший настоятелем Переяславского полтавского монастыря в России, живущий теперь на покое на Афоне, сказал красноречивое надгробное слово, в коем живо описал добродетели почившего старца и всю скорбь русско-афонских иноков в его потере. В это время братия начала прощаться с почившим своим старцем-духовником; поднялся плач и вопль, заглушавший слова проповедника и ясно свидетельствовавший, чем был почивший для многих. За братией пошли прощаться с телом старца и бывшие в обители мирские поклонники, в числе которых один, одержимый припадками беснования, начал сильно кричать и упираться, так что насильно был подведен и приложен к руке усопшего, после чего успокоился и стал усердно молиться. По окончании литургии в Покровском соборе, была соборно совершена лития на вынос тела в нижний собор св. великомученика Пантелеимона, при чем бесноватый опять стал неистово кричать, поминая некую Анастасию и укоряя ее, что сюда его пустила и что его здесь душат. Едва смогли его снова подвести к телу старца и приложить к его руке, после чего он опять успокоился, стал молиться и креститься, и когда понесли тело старца в нижний собор, то сопровождал его, придерживаясь за конец холста, на котором несли его иеромонахи. В соборе св. великомученика Пантелеимона встретил шествие преосвященный митрополит Нил с сослужащими ему и началось отпевание, во время которого настоятель обители архимандрит Макарий сказал трогательное слово, не раз прерываемое его слезами и ясно свидетельствовавшее, чем был почивший для говорившего и что потерял он и вся его св. обитель в его лице. Когда началось последнее целование усопшему, тогда плач и вопль так усилился, что покрывал собою церковное пение. В это время другой поклонник-мирянин, тоже одержимый беснованием, взвизгнул и начал метаться, но приложенный к руке усопшего, успокоился. До 80 иеромонахов, 20 иеродиаконов участвовали в отпевании, которое вместе с литургией продолжалось около 7 часов. Положили тело старца внутри монастыря, подле алтаря главного собора обители во имя св. великомученика Пантелеимона, в той самой могиле, где некогда погребено было тело архимандрита Герасима, и таким образом, как бы соединили и по смерти, неразлучных в жизни земной, ктиторов, обновителей и благодетелей Пантелеимоновской обители, столь много потрудившихся для ее преуспеяния и обновления духовного. Накануне 20-го дня после смерти о. Иеронима, было найдено его духовное завещание своей братии, которое и было прочтено соборно, после панихиды по нем в 20-й день его кончины. Вот это духовно-трогательное завещание, в котором излилась вся любвеобильная и смиренномудрая душа старца Божия, воистину преподобного отца иеросхимонаха Иеронима, написанное им собственноручно и незабвенное для его учеников:«Возлюбленные мои отцы и братие! Я обращаюсь к вашей любви за молитвенною вашею помощью мне самому, так как приблизился конец моего жития с вами, и я теперь имею великую нужду в молитвенной вашей помощи мне, отходящему от вас в путь вечный и неведомый; прошу вас: молитесь о оставлении многих моих грехов, да улучу от Бога милость. Помяните любовь мою к вам, ради которой я пренебрегал собственною моею пользой, но всегда искал только вашей пользы; всем вам сострадал я во всякой скорби вашей сочувствовал вам. Но вместе с тем иногда, по ревности ко спасению вашему, грешил я гневом, укорял вас хотя и от чистой любви, желая спасения душам вашим. Но так как страсти незаметно примешиваются ко всякому доброму делу, то могло быть, что иногда когда-либо и неправильно оскорбил, или чрез меру кого укорил, или как человек кого-либо чем намеренно соблазнил. Потому прошу у всех вас прощения и усердных молитв ваших за меня, да безбедно пройду страшные мытарства злых духов. И я прощаю всех вас во всем, кто чем-либо меня оскорбил. Ах, отцы и братие мои! воздайте мне вашими слезными молитвами к Богу за мою любовь к вам. Ибо вы все были в моем сердце, я обо всех вас болезновал, с скорбящими скорбел, с воздыхающими воздыхал, с плачущими плакал. Вот приблизился ко мне тот страшный последний час смертный, который был и для святых страшен: а я, грешный, как не буду его страшиться! Ибо сказано: «емуже много дано, много и взыщется от него»; боюсь суда Божия, братие, помогите мне вашими молитвами. Возболезнуйте о мне вашими сердцами и пролейте о мне слезы, да не задержан буду на мытарствах; ибо и святые многие боялись смерти и просили других молиться о них. Вспомните предсмертное завещание с в. Митрофана Воронежского, как он усердно просил всех молиться о нем; тем более мне грешному нужно просить всех моих отцев и братий молиться о мне. Темже, отцы и братие мои, дорогие Христу, яко искупленные кровию Его, смиренно и усердно прошу вас: пролейте моления и слезы ваши пред Богом о любившем вас, грешном вашем духовном отце, яко да обрящу милость на суде Божием и сподоблюсь сопричислен быть к лику спасенных отцев и братий наших. Поплачьте о мне, поплачьте, это мне и вам будет во спасение и на вечную славу создавшего нас и спасшего неизреченным своим смотрением, Триединого Бога нашего, Отца и Сына и Святого Духа, Которому да будет от всех нас всякая слава ныне и во веки веков. Аминь. Эту мою хартию прошу прочитать пред погребением бренных моих останков. Д. Иероним».В заключение повести нашей о приснопамятном старце-духовнике иеросхимонахе Иерониме, позволяем себе присовокупить и то надгробное слово, которое произнес присный его ученик, о. архимандрит Макарий, во время его отпевания в соборе Пантелеимоновой обители, 16 ноября 1885 года. Оно может служить лучшим эпилогом для нашего смиренного сказания о святопочившем великом старце:«И так любвеобильнейший отец и великий благодетель наш, сострадательный ко всем помощник, люботрудный ктитор обители нашей, верный наставник ко спасению и стяжатель редкого дара умной молитвы, духовного рассуждения и других дарований, и добродетелей, – течение свое ты совершил на земле силою укрепившего и обогатившего тебя Христа, преплыл житейское море многоразличных искушений, бед и болезней, благодатию Его окриляем, и обрел себе милостию Божиею ничем невозмущаемый покой. Но что за сонмы окружают тебя? Виждь, отче и наставниче наш: се чада твоя приидоша к тебе, не кончину твою зрети, но от медоточивых уст твоих глаголы живота вечного слышати; а ты спиш, сомкнув очи и уста свои. Возстани и благослови! Увы, он бездыханен! Отче, умолкли твои приветливые слова, с которыми всех встречал ты, слова сострадания, ободрения и утешения, с которыми всех отпускал от себя. Увы, какая плачевная утрата! Где наш отец? Где наш наставник? Кого мы лишились? Отче, отче! Пробудись и вонми: бедность просит милостыню; странник жаждет твоего утешения; больной ждет твоих молитв и утешения; падший в искушение ждет отрады в своей беде. Но нет, верно ни мой голос, ни голос всех нас не сильны возбудить тебя. После ЗЗ-летнего странничества твоего в отечестве и после 50 летней жизни иноческой и духовнической на св. горе, жизни мнополезной и благоплодной, и с тем вместе многоскорбной и многоболезненной, ты возлег на долгий покой и крепкий сон, до гласа трубы архангельской. Давно желал и жаж- дад ты разрешиться от уз плотскпх, и денно-нощно молился о том; любовь же к тебе всех чад твоих как бы пересиливала твою молитву общим молитвенным воплем о продлении жизни твоей для пользы и блага их. А теперь видно пришло время пересилить твоей молитве усердную молитву всего братства. Упокойся же, непрестанный труженниче, до общего возбуждения, после которого да подаст тебе всеблагий Мздовоздаятель и вечное упокоение со святыми. Но Владыко живота и смерти! Ты зриши нашу скорбь, слышиши стенания сердец наших, зриши токи слез, орошающих очи наши; дерзаем Тебе рещи: где имамы наставника и советника ко спасению нашему? где обрящем утешение в скорбях и напастях, после взятия Тобою сего мудрого наставника, опытного руководителя и любвеобильного пестуна нашего? Сего ради припадающе молим Тя, благоутробне Господи: приими в руце Твоего вла-дычнего защищения нас осиротевших в живом поучении слова твоего и истины, и буди нам Сам, со всеблагою Матерью Твоею, руководителем и вождем нашего спасения, живота и света. Сотвори милость Твою с преставльшимся от нас отцем нашим; не вниди в суд с рабом Твоим, прощавшим всех; аще бо беззакония назриши, Господи, то кто постоит, аще и един день жития его будет на земле? – Дадим убо последнее целование незабвенному нашему отцу и мудрому наставнику, оросим прах его слезами, с возношением теплых молитв о упокоении его в недрах Авраамовых. Ты же, отче наш, молим тя последним нашим прошением: аще даст тебе Господь дерзновение к престолу величествия Своего, не забуди нас чад своих, посещая души и сердца наши, испрошением благодати от Господа нашего Иисуса Христа. Прости нас, руководитель наш, иди с миром в обитель небесную! В устах и сердцах наших не умолкнет сей стих: вечная твоя память, достоблажеитакнный отец наш, приснопоминаемый! Аминь».По справедливости, многие на святой Руси в свою очередь скажут от души молитвенно «вечную память» присноблаженному русско-афонскому старцу-духовнику иеросхимонаху Иерониму, потому что Россия многим обязана ему, ибо светильник сей хотя горел на Афоне, но сиянием своим озарял и земную свою отчизну.А. Ковалевский1886 г. 18 января.* * *Примечания1Игуменья Маргарита скончалась 14 сентября 1886 года.2К этому времени относится записанный самим о. Иеронимом следующий рассказ:«Пред путешествием моим за границу на Афон в 1836 г. я жил в Толшевской пустыни, Воронежской губернии. В этой общежительной обители мне дано было два послушания: так как я знал пение и простое, и нотное, то мне приказано было ходить на клирос пть, а, к этому еще поручена была братская трапеза, где я служил отцам с одним помощником.Однажды, это было в январе месяце, по окончании первой и второй вечерней трапезы и по уборке всего, (что протянулось до 10 час.), давши друг другу прощение, мы пошли по своим кельям спать. Ночь хотя была безлунная, но небо было чистое, и звезды ярко блистали. Идя в свою келью, я заметил, что огни у отцов в кельях были уже потушены. Пришедши в келью, я прочитал повечерие и чувствовал себя очень спокойным и вовсе нерасположенным ко сну; но так как до утрени времени оставалось мало, то я расположился лечь на кровать, дабы хотя немного поспать, но еще не лег, и в это время мысль сказала мне: «бес идет.» – Я спокойно спросил у нее: «где-же он?» – «Вот, смотри на северо-восток,» ответила мысль. Я сказал «ну пусть идет!» и обратил туда глаза свои. – И в самом деле, стена кельи исчезла, и я увидел в расстоянии около пятидесяти саженей человека черного, похожего на цыгана, среднего роста, голого, кругленького, волосы на голове имеющего короткие. Он приближался ко мне медленно, и чем ближе он подходил ко мне, тем более лицо его багровело или краснело. Я смотрел на него пристально, но спокойно, без малейшего страха. Когда же он приблизился ко мне так как на три или четыре сажени, тогда лицо у него сделалось очень красно-огненное, что заставило меня более не допускать его до себя, и я с полным спокойствием оградил себя крестным знамением, произнесши слова: силою Честного и Животворящего Креста Господня. За этим бес исчез мгновенно и все в кельи приняло свой вид. – Я хоть и очень удивился этому видению, впрочем, лег на кровать и спокойно заснул до утрени. По утру я рассказал моим друзьям о случившемся мне видении, и они подивились этому. – Один из них сказал, что видению сему должна быть какая-либо причина, ибо без причины не бывает действия. Я начал искать в себе причины, и, хотя не скоро, но благодать Божия помогла мне найти ее. Вот в чем нашлась причина. Когда я был лет 12-ти, то читал Четь-Минеи, т. е. жития Святых, и когда прочитывал жития преподобных, в которых писано о разнообразных явлениях бесов и о бессилии их пред знамением Честного Креста, я всегда дивился этому и нередко задавал себе вопрос: от чего такие гордые и сильные существа, князи греховного мира, так много боятся Св. Креста, что от одного его знамения мгновенно исчезают. Такое невежественное мое сомнение в силе Честного Креста и было во мне до этого случая, коим благодать Божия благоволила уверить меня на опыте во всесилии Честного и Животворящего Креста Господня.»Источник: Иеросхимонах Иероним, духовник русского на святой Афонской горе Пантелеимонова монастыря / [А. Ковалевский]. – Изд. Афонского русского Пантелеимонова монастыря. - Москва: Тип. И. Ефимова, 1887. - 31 с., [1] л. портр.