Измаил Иванович СрезневскийИсточник epub pdf Оригинал: 107МбСодержаниеВведение1. О землях за Араратом2. Повести о Тамерлане121. Записки итальянских путешественников XV века2. Записки о востоке пиренейских путешественников XV в.Обозрение хожения за три моря Афанасия Никитина1. Выезд. – Время и пути хожения. – Путевые заметки2. Персидские земли3. Индия4. Пристани Индийского моря5. ВозвратАлфавитный указательВведениеПятнадцатое столетие, памятное в летописях западной Европы особенным стремлением ознакомиться и упрочить связи с отдалённым востоком, не осталось и для нас Русских, без воспоминаний, доказывающих, что и наши предки принимали в этом ходе помыслов и дел свое участие, насколько позволяло им их положение. Еще ни на одном море не плавали постоянно их торговые корабли, и товары от нас и к нам могли идти большею частью обозами и вьюками, подвергаясь опасностям перехода через пустынные или враждебные леса, степи и горы; еще правительство только начинало думать о поддержании политических и торговых связей с иностранными державами и помогать предприятиям торговцев, едва ли заботясь о распространении верных сведений о землях и народах; тем не менее дух промышленности и промышленной любознательности вскрывался у нас все более по мере распространения и усиления государства Московского и его влияния на князей удельных и на земли, лежавшие вне границы земли Русской на север, восток и юг.Размениваясь путешественниками с западом Европы, с Цареградом, Афоном, Палестиной, с ханами орд Татарских, наши предки провожали и встречали странников, ходивших и в земли, более отдаленные – в срединную Азию. Пути туда, после Татарского погрома, открывались для предков наших помощью тех же Татар; вольным торговцам могли рассказывать о них и пленники, которым судьба помогала воротиться на родину, и те Русские, которые ходили в орды для умилостивления ханов. В те орды, не по одному праву добычи, но и решимостью промышленников свозились сокровища Персии, Индии, Китая, и сами ханы издавна прокладывали дороги к ним между прочим для торговцев и товаров. Что и у Русских была решимость пользоваться этими дорогами, на это есть свидетельства современников. Так в самом начале XV века (в 1404 году) Русских, если не послов, то хоть торговцев, вместе с Татарскими, с их кожами, мехами и льняными тканями, видели в Самарканде; а из того, что их замечали заодно с торговцами из Китая и Индии, можно догадываться, что их торговля была значительна1. И не должно казаться странным появление Русских торговцев в Самарканде, когда за полвека перед темь льняные одежды из земли Русской вместе с тканями из Александрии были в ходу и почете почти за полторы тысячи вёрст за Самаркандом на юг, на полудороге из него в Калькутту, в Дели, что в северной Индии2. Заходя так далеко на юго-восток, Русские товары и торговцы гораздо легче могли заходить в Шамаху, Тавриз, Султанию, Токат, Багдад. Кстати, вспомним о неясном, но все-таки важном свидетельстве Новгородского Архиепископа Василия, касательно далёкого путешествия на юг трёх Новгородских юм, на которых в числе странников был и Моислав со своим сыном Яковом: одна из юм погибла в море, две другие были куда-то занесены, и оттуда путники всходили на горы, где был свет самосиянный, «а тех мужей и нынечи дети и внучата добры здорови»3. Политическая сношения Московских великих князей с владетелями Персии были, конечно, уже следствием связей с Шамахой, и, без сомнения, были предупреждены торговцами. Хотя в последствии и видим обычай, как будто этому противоречащий, обычай, дозволявший торговцам отправляться в путь не иначе, как вместе с послами; но, конечно, и прежде и после бывали купцы, заходившие в чужую даль без покровительства послов. В 1466 году был в Москве у великого князя Иоанна Васильевича посол от владетеля Шамахи Ширван-шаха Ферух-Есара, именем Асан-Бег, и вызвал в Шамаху наше посольство, Василия Папина с товарищами: мы знаем об этих посольствах только то, что государь Московский и Ширван-шах Шамахинский обменялись подарками; но, конечно, дело шло не об одних подарках4. Был ли это первый обмен послов и подарков, этого не видно ни из чего; а видно, что этим посольством воспользовались Тверские торговцы и вместе с послом Шамахинским отправились в Шамаху Волгой, везя свои товары на суднах5. Менее чем через десять лет после этого посольства в Шамаху было Русское посольство в Персии: Русский великокняжеский посол Марко был в Тавризе у Узун-Асан-Бега в 1475 году вместе с Венецианскими послами Иосифом Барбаро и Амвросием Контарини6. Русский боярин с собою, или, лучше сказать, под своим покровительством повез А. Контарини в Москву и многим на пути обязал его своею опытностью и значением7.С этими упоминаниями современников о наших связях с отдаленным востоком, в XV веке, сходятся показания нашего старинного языка. Многое из того, что составляет достояние торговли – ткани, драгоценные камни, плоды, цветы и соки растений, деньги – ранее, иное даже гораздо ранее XV века, было у нас в ходу под восточными именами. Конечно, большая часть этих названий перешла в общий обычай у нас от иностранных торговцев, и между прочим от Татар; но есть между ними и такие, которые указывают на более прямое влияние торговцев Русских, или по крайней мере на прямой перевоз товаров с тех мест, на которые указывают их названия. Так, напр., со второй половины XV века были у нас в ходу камки, тафты, фараузы, шелки не только из Цареграда, Кафы и т.п., но и из Алепо (Халяпские), Токата (Токатские, Тохатские), Езда (Ездинские = Ездейские) и пр8. Рядом с древним названием жемчуга появились «Гурмыжские зерна» – жемчуг Ормузский, из того Ормуза, где издревле цвела торговля жемчугом, и откуда всюду развозимы были лучшие перлы и настоящие и поддельные9.Очень естественно искать и в памятниках нашей письменности XV века следов народного знания стран и городов Закавказского и Закаспийского востока, таких названий этих стран и городов, которые перешли в наши книги не из Греческих книг, а от народа, в том же роде как Царьград (что по книжному Византия и Константинополь), Миср (в книгах называвшийся и Егуптом), Гиндустан (в книгах земля Рахманов, т. е. Брахманов, Рахманея) и т. п. Следы эти находим не в маловажном числе! даже и теперь, когда еще наша старинная литература так мало раскрыта. Для примера привожу здесь извлечения из трех сказаний – из заметки о землях за Араратом и из двух повестей о Тамерлане.1. О землях за АраратомЗаметка о землях за Араратом нашлась пока только в одном сборнике довольно поздней переписи10, но очевидно отнесена должна быть к XV веку.– Стоит гора Арарат за Кавкасийскими и Иверскими горами промеж трех морей – Черного, Бакинского и. Индийского, на границе трех царств – Иверского, Турского и Персидского. Из-под нее вытекли реки во все три моря: в Чёрное море Карась река, в Бакинское Курская река, а Ефрат о Тигр потекли в Индийское море. Пойдя на запад от Арарата по Турским землям можно прийти в Трапезонт, Цареград, Шам и Ирусалим; пойдя на восток от Арарата и Гурза по Хорасанским землям, можно прийти в Тиверись и в Спаган и в дальнюю Великую орду; а пойдя на полдень в Вавилонское царство, можно прийти в Багдад, в Сафат и в Аламаз... Между Ефратом и Тигром большое междоречие, много земли, гор, пустых полей и лесу; а дорога в рай заперта, потому что всеми теми землями владеют неверные: на Тигре бьются Персы и Турки за Магометова внука, а на Ефрате сидят Арапы и мучат христиан-пустынников. Реки (Тигр и Ефрат) потекли на полдень и на полдне сошлись в одну реку; где сошлись они, там граница трех царств: Арапского, Турецкого и Персидского. Тут было царство Вавилонское и город Вавилон, о котором голос ангела небесного сказал: падет, падет Вавилон великий, и народы поучатся. Теперь не видно, где и стоял он. Когда овладели неверные этими землями, то их цари построили город Багдад из камней Вавилона. Но и они по своему неверно, созидая на песке, не твердо строили основания (темели). Они будут биться друг с другом пока не поразятся все одни другими: тогда свет истины разольется по всему миру. А что теперь безбожные овладели Святою землею и Цареградом, то это для того, чтобы поучились христиане своими собственными муками и очистили себя от грехов.В этом отрывке слышен голос человека XV века, именно около половины этого века (после взятия Константинополя Турками), хотя, впрочем, и такого, который худо знал гидрографию юго-западной Азии, и вообще довольно свободно мешал верное с неверным. Так между прочим Куру смешал он с Араксом (назвав ее рекою Курскою или Курою) и вообразил себе, что Аракс вытекает из под Арарата; в числе важных рек поставил Карскую реку (Карась = Карс-су или Карс-чай = Чорок-су)9*; повел и Тигр и Ефрат одинаково из под того же Арарата. Такие ошибки могут оправдываться разве тем, что тот, чьи слова повторились тут, зная Куру, у Сальяна и поднимаясь вверх по ее течению, за нее счел и Аракс, а потом, подвигаясь далее на юго-запад, принял за Тигр один из рукавов Ефрата. Опуская другие неверности, заметим, что, только руководствуясь какими-нибудь неверными слухами или соображениями, мог он полагать, что царство Грузинское (Иверское) простиралось до Арарата, или считать ложе соединенных вод Тигра и Ефрата границей какого-то небывалого царства Арабского. Впрочем, такие неверности найдем в любом из средневековых описаний этих стран; так, напр., на карте музея Борджии, Tigris fluvius и Euphratus fluvius представлены вытекающими из Кавказа, и тут же Ninive11; на Imago mundi II. д’Альи находим в ожидаемом месте только Tigris, и на востоке этой реки Ассирию, Вавилонию и Ефрат12 и т. д. И как бы ни были резки неверности, этого географического очерка, он очень любопытен по некоторым данным, изобличающим знание стран и путей, не книжное, а наглядное, передающим сказания самовидца. Очень любопытно, напр., обозначение дороги от Иерусалима и Цареграда в Самарканд; от Иерусалима через Сирию (Шам), от Цареграда мимо Трапезонта к Тавризу, который не раз был называем Тивериазом, Тиверией13, и мимо Испагани далее на восток в дальнюю Великую орду. Под этим последним именем, конечно, должно понимать Самарканд, столицу Тамерлана; мы увидим, что она называлась у нас и Синею ордою, может быть, тоже в смысле великой. Так же любопытен хоть менее понятен путь от Арарата на юг к Индии – по Тигру. За Багдадом далее на юг поставлены Сафат и Аламаз. Как далеко на юг за Багдадом надобно искать этих местностей? Конечно не в Иидии, как некоторым бы думалось. не в том море мрака, которое в Арабских преданиях называлось Саха, Сафа, Сенф, звуками похожими на Сафат, и где один из островов назывался Алманд, что могло испортиться в Аламаз14. Заходя и не так далеко, найти можно звуки очень сходные: так за Аламаз можно считать Алмагдиам, один из замечательнейших городов Иемена, в области Тегама, на юго-западном берегу Аравии у Чермного моря15; а в таком случае Сафат будет испорченное Сава или Саба, город Иемена, иначе называвшийся Мареб, и напоминающий собою о знаменитых Сабеях: на западе Европы имя это произносилось также испорченно – Cabat, и напоминало Плинееву Sabatha16. Еще ближе к Багдаду найдем деревню на Тигре Сафат (Safatus17), и город Васит, когда-то замечательный по торговле, иногда называвшийся и навыворот – Сиват18, а далее по острову Персидского залива Ормуз, много веков бывший средоточием южно-Азиатской торговли, особенно торговли жемчугом, драгоценными камнями, между прочим алмазами. Впрочем под словом Аламаз, по замечанию П.С. Савельева, всего вероятнее разуметь город Алаваз = Аль-Ахваз, знаменитую столицу Хузистана19; а Сафат от смысла нарицательного (савад – округ) как-то случайно перешло к собственному, может быть по опущению собственного имени, к которому было отнесено (напр. Савад – Васит, т. е. Васитский округ или ч. н. п.). Любопытно примечание, что на Тигре бьются Персы и Турки за Магометова внука. Действительно – повторяю слова П.С. Савельева – за обладание местом мученичества Хусейна сына Али, Кербелою, и в XV веке, и раньше, и позже, происходили войны Персов и Турков, суннитов и шиитов. Заметим, что составителю рассматриваемой заметки не были совсем незнакомы и привычные термины географии книжной: таковы напр. горы Кавкасийские, Иверские горы и Иверское царство, Вавилонское царство, Междоречие: их употребление наводит на мысль, что заметка составлена человеком книжным, не лично, а по рассказам знавшим за-Араратские земли, а потому и смешавшим легко настоящее с прошедшим, былое с небывалым, как этому представляют обильное число примеров карты восточных земель, составленные в XV веке в Италии, Испании и т. д.20 Кстати напомнить тут, что царство Иверское названо и Гурзы, именем народным: это имя Гурзы дано Грузии, как увидим ниже, и в повестях о Тамерлане; так же называл ее и Немецкий странник-проходимец XIV века Шильтбергер21. Море Каспийское названо также именем чисто народным – Бакинское море: так называлось оно иногда и у Испанцев и Итальянцев того времени22. Еще отметить можно, как обстоятельство довольно любопытное: рай земной, путь к которому заперт, обозначен в заметке между Тигром и Ефратом: не так думали о земном рае на западе, относя его на дальний восток, иные даже за Азию23, между тем как по нашим Русским сказаниям, в которых испорченно передавались рассказы путешественников, рай был на юге от Каспийского моря и Кавказских гор24.2. Повести о ТамерланеИз повестей о Тамерлане или Темир-Аксаке, как правильнее называют наши летописи н предания, одна рассказывает о всей его жизни от рождения до смерти25, а другая, мельком говоря о его возвышении и завоеваниях, подробно излагает обстоятельства его похода на Русь26. Говоря о таком грозном завоевателе, нельзя было не напомнить о странах и народах, им покорённых, – и тут случайно должны были выразиться географические знания повествователя: в обеих повестях эти знания одинаковы, что и заставляет думать, что обе они составлены или одним лицом, или по одному и тому же источнику. Есть, впрочем, кое-что и отличное, а потому не лишним будет представить здесь извлечение из той и другой отдельно.1– Между Индией и странами севера и востока есть страна Арарь: ее называют и Междоречием, потому что с двух сторон омывают ее воды двух рек. Здесь-то родился Темир, сыном старейшины одного города. Свиреп он был в молодости. Раз он напал на пастухов, отнял у них овец, подстрелен был в ногу, охромел, и с тех пор прозван был Аксак.27 Живя добычею, он разбогател, собрал дружину в 1000 воинов, и с ними напал на правителя города Самарканда (Камарадина), под властью которого были 10000 воинов. Темир разбил его и овладел страною. С теми 10000 пошел изгоном на самого владетеля Персов, взял его в плен и овладел всей Персией28. Тогда было у него войска 150000. Покорил он потом и окрестные земли, и пошел на запад – против Турецкого султана Баязета (Баозита), покрывая полчищами поля и горы как водами. Баязет собрал свои войска восточные и западные, повел с собою и Сербского князя Стефана29; но на битве был разбит, взят в плен и посажен в железную клетку30.Это было в 6911 (1403 г.). После того Темир направил свой победный путь на юг, к Египту, и прошел почти всю Элладу. Уже прежде разбив стены Дамаска, думал было идти и на Иерусалим (Еросалим), но побоялся, и поворотил па восток. Опустошая земли, засыпал он людей во рвах с женами и детьми, отдавал диким зверям на съеденье, попирал конями31. Доходил он и до одного приморского царства, окруженного горами так, что в него был только один проход, защищенный башней с железными воротами и войском. Обманом он овладел этим проходом, и завоевал царство. Тогда хвалился Темир, что пройдет через северные страны и на запад, и не только на запад, но и в Индию и Амазонскую землю, и завоюет все концы земли. Возвратясь опять в Персию, он покорил Ассирию и Вавилонское царство, Севастию и Армению, и попленил все орды. Он покорил и ту Синюю орду, что близ Индии, и Сарай великий, и Чагадай, и Тевриз, Гурстан и землю Абхазов (Обез), и Грузию (Гурзы), и оттуда пошел в Октай32. Шамаха, Кайтаки и Крым уже были во власти его, когда он ополчился на ту великую орду, приготовясь к походу, для. прокормления 400000 войска, огромным посевом проса. Побежденный Темиром царь Тохтамыш бежал, и Темир решился путем к западу идти на Русь. Рязанской украине суждено было испытать это нашествие; Елец был занять Темиром, и князь Елецкий взят в плен. Страх распространился по всей земле Русской; но заступничество Божьей Матери спасло ее: простояв пятнадцать дней на одном месте, Темир внезапно поворотил свое войско назад, на свою родину в Арарь33. После Темир опять задумал поход в Октай, в ордынские страны и в Русь, но и этот поход был неудачен: много войска его погибло от мороза. В двадцать «кожухов» окутался Темир; но и это не защитило его от мороза. Он заболел, стал лечиться от болезни каким-то варевом, и от этого лекарства умер истечением крови34. Войско его разошлось по домам. Сын его удержал за собою власть над Персией; а внук и теперь еще владеет Персидской землей: зовут его Шах-Рох (Шароух)35.Это последнее показание дает знать о времени составлена повести: Темир умер в 1405 году, а Шах-Рох в 1477 году; следовательно, повесть может быть отнесена к половине XV века. Она не представляет в себе сопоставления летописных показаний, составлена независимо от них даже и в отношении к войнам Тимура с Тохтамышем36, – и тем более любопытна, как пересказ устных рассказов, ходивших по Руси о Тимуре в первую половину XV века. Что записавший эту повесть был человек не просто грамотный, а знакомый с Русскими книжными взглядами того времени, а следовательно и с теми знаниями, которые получались тогда у нас из Византии, это видно не только из способа изложения37, но и из некоторых фактов: Персия записана постоянно именем Персиды, Турко-Персидский Сивас назван Севастией, вспомянут Александр Македонский, занесен рассказ о железной клетке, в которой будто бы Тимур берег пленного Баязида, и т. п. Вместе с тем в повести есть многое не Византийское; таковы: большею частью собственные имена (напр. Синяя орда, Чагадай, Железные ворота, Гурстан, Обезы, Гурзы и пр.), деление войска на тысячи (кушуны) и тьмы (туманы: 10000), рассказ о болезни и смерти Тимура и пр. Нечего уже говорить о той части повести, в которой рассказывается о впадении Тимура в границы Русской земли. Что написавший повесть о Тимуре записал ее по устному рассказу, из него только и зная о делах Тимура, это доказывается недостатком хронологической связи. Тут кстати заметить, что вся повесть распадается на две независимых части: одна заключает в себе очерк дел Тимура от его рождения до взятия в плен Баязета (1335–1402); в другой находим общее припоминание о походах Тимура, описание войны Тимура с Тохтамышем и смерти Тимура (1365–1395 и 1405). Независимость хронологической постановки этих двух частей повести заставляет предполагать, что из двух отдельных повестей (о Баязете и о Тохтамыше) составилась одна, уже под пером книжника. Невелики были его сведения и о землях Азии, покоренных Тимуром; это ясно видно из беспорядочного припоминания земель. Вместе с тем видно, однако, что названия этих земель ни для него, ни тем менее для тех, от кого он их слышал прежде, чем занес в свою повесть, не были пустыми звуками: они верны и вообще и в отношении к Тимуру, – и вкратце указывают на географические знания наших предков в первой половине XV века о землях Татарского и за-Татарского востока. Обращая в этом отношении внимание на повести о Тамерлане, найдем, что в обеих сведения географические высказываются почти одни и те же. Прежде пересмотра этих сведений взглянем на содержание второй повести.2– Рассказывают о Темир-Аксаке, что он был рода не царского, не княжеского и не боярского, а из простых бедных людей, из Заяцких Татар, из земли Самаркандской (Самархинской), из Синей орды, что за Железными воротами, по ремеслу кузнец, по нраву злодей. Прогнанный своим господином, он стал промышлять разбоем. Раз как-то еще в молодости за покражу овцы он был наказан переломом ноги и бедра, от чего и прозван Темир-Аксак, что значит железный хромец; но это не отучило его от злого обычая. Он собрал себе товарищей, и войною достиг того, что стали его называть царем. Много земель и народов, княжеств и царств покорил он себе. Взял он в плен и Турецкого царя Баязета и овладелъ его землями. Вот имена земель и царств, им завоеванных: Чагадай, Хорасан, Гилустан, Китай, Синяя орда, Шираз, Испагань, Орначь (Арначь), Гилян, Сиз, Ширван (Шпрвен), Шамаха, Севаст (Сивас), Эрзерум (Арзунум), Тевриз, Тифлис, Грузия (Гурзи, Гурзустани), Абхазия (Обез), Багдад, Темир-капи – Железные ворота. Он покорил и великую Ассирию, и Вавилонское царство (где был царь Навуходоносор пленивший Иерусалим, и три отрока Ананию, Азарию и Мисаила, и Даниила пророка), и город Севастию (где мучены были 40 мучеников, «иже в Савостеи»), и Армению (где был св. Григорий епископ великой Армении), и Дамаск великий (где был Иоанн Дамаскин) и Сарай великий. Со всех этих земель и царств Темир брал дани и оброки, заставляя себе повиноваться; а Турецкого царя Баязета возил он с собою в железной клетке на славу себе и на страх народам и царям38. Пошел он с тьмами войска и на Тохтамыша царя Большой орды: они сошлись в битву на Ордынском поле, на кочевище Тохтамыша, у реки Севенчи, и побежденный Тохтамыш бежал. Тогда гордость внушила Темиру желание пойти на Русь. Собрал он все свое войско, пошел через всю орду и землю Турскую на Рязанский край, взял Елец, захватил в плен Елецкого князя, простоял на Дону неподвижно пятнадцать дней; собрался было двинуться на Москву; но испуганный сном внезапно велел своему войску поворотить назад: заступничество Божией Матери спасло нас...Как именно, повесть рассказывает очень подробно; и по изложению этих подробностей можно думать, что она составлена хотя бы и не современником, но на основании современных рассказов. То же видно и из первой части повести, где говорится о завоеваниях Тимура. Без порядка указаны земли, покоренные Тимуром, и рядом с теми именами их, которые были вспоминаемы в рассказах устных, так сказать простонародных, поставлены названия книжные с припоминанием событий Священной истории: от этого одна и та же местность занесена под двумя разными именами; так одному и тому же городу дано имя и Сиваса, и Севастии.Сравнивая географические данные этой части повести с данными первой повести, видим, что их источник был один и тот же, и преимущественно народный.Не останавливаясь долее на этой повести отдельно, обозрим географические показания обеих вместе.Тохтамыш владел степями и на востоке, и на западе от Каспийского моря, с одной стороны за Волгу, с другой за Терек. Тут на юго-западном крае своих владений встретились его войска с войсками Тимура в 1394 году; на Ордынском поле у реки Севенчи, говорит II-я повесть. Река эта известна была Русским издавна: на ней страдал князь-мученик Михаил Тверской39; ныне она известна под именем Сунжи. Далее на юг за Кавказским хребтом издавна же известны были земли Абхазов и Грузин Обезы и Гурзы, Именем Обезов называли наши предки Абхазцев уже в XII веке40; от Русских занял это имя и Плано-Карпини, как видно и из того, что не умел их отличить от Грузин41. Вместе с страною Гурзы повести вспоминают и о Тифлизе. На восток от Грузии к Каспийскому морю известны были Крым42, Кайтаки, Ширван (Ширвенъ) с Шамахой и далее на юг Гилян (Гилен). На юго-западе от Грузии знали Армению и между прочим город Арзерум. Земли и города далее к западу и югу повторялись в памяти наших предков и по Священному Писанию и Житиям Святых, и по запискам странников в Святую землю, а с тем вместе и по рассказам торговцев. В повестях о Тимуре случайно занесены только очень немногие имена: Сивас = Севаст = Севастия, Дамаск, Иерусалим, Багдад, и вместе с этими городами имена царств Ассирийского и Вавилонского. Все земли на восток от Тигра слыли у наших предков под общим названием Персидских или Персиды. Это книжное имя шло рядом с народными названиями городов: Тавриз, Спаган или Аспаган, Шираз или Ширяз, Гурмыз занесены в повести о Тимуре не по-книжному написанью, а по народному выговору. На юго-востоке от Каспийского моря знали Хорасан: это было общее название всех земель на восток от Персиды; но, придавая ему и не столь обширное значение, знали сверх того Сиз, Гурстан и пр. Местные названия краев легко могли быть известны тем из Русских торговцев, которые так или иначе попадали на торговую дорогу, устроенную Тимуром между Тавризом и Самаркандом. От них, вероятно, зашло в повести о Тимуре и упоминание о Железных вратах, за которыми лежит Синяя орда. Эти Железные ворота, без сомнения, не те Кавказские, которые занесены под именем Темир-капы и в книгу Большого чертежа43. Не менее славны на востоке были те Железные ворота, которые были границей между Индией и Татарскими землями. Их описал Клавихо: он был в них проездом из Термида в Кешь, и Самарканд44 т. Положение этих Железных ворот оправдывает все, что говорится в повестях о Тимуре, о Синей орде, как о Самаркандской (или Самархинской), соседней с Индией, которой принадлежал и тот край, где родился Тимур, и который назван Арарь = Орарь45 (?). Он назван и Междоречием: остроумно заметил мне П.С. Савельев, что это название есть верный перевод слова Мавераннагр (Арабск. буквально – Заречье). Эта Синяя орда представляется не тем, что Синяя орда наших летописей, которую Карамзин полагал у Аральскаго моря46. Нельзя, впрочем, утверждать, что сочинителю повестей о Тимуре известна была только отдаленная Синяя орда: самое обозначение местности Синей орды, «что близ Индии», указывает на то, что не одну ее называл он Синей. Более внимания достойно, впрочем, то, что, по сказанию повести, Синяя орда, «что близ Индии», лежала за Железными воротами: из этого ясно, что и для тех, чьи рассказы повторяла повесть, проезд в Синюю орду был, как и для Клавихо, мимо Железных ворот, и, следовательно, не из степей Аральских, Нагайских и Чагатайских, но из-за реки Джигуна, из Хорасана, не с севера на юг, а с юга на север, из-за южного побережья Каспийского моря.Немного любопытного представляют повести о Тимуре касательно этих степных краев: вспомянуты: Чагатай, Ногай и Охтай – последний как владение Тохтамыша на северной стороне Каспийского моря; вспомянуты еще два города: Сарай и Орнач47 46; – и только.Слишком небольшим количеством данных высказались географические сведения наших предков половины XV века в заметке о землях за Араратом и в обеих повестях о Тимуре; но высказались, и как нельзя кажется сомневаться, сведения народные по преимуществу, не такие, каковы напр. те, которые повторяются в азбуковниках, не баснословные, а верные, хоть и сухие. В этом и заключается их важность. В народе они могли проникнуть только через странников, побывавших на востоке, посещавших страны, в них упомянутые, лично. Без сомнения, доказывать это повестями о Тимуре и тому подобными рассказами, можно теперь только потому, что не открыты доказательства более очевидные и более богатые фактами. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы и таких более сильных доказательств не было совсем налицо. Есть по крайней мере одно и стоящее многих: это – записки Никитина о его хожении за три моря.* * *Записки Никитина о странствиях по Персии и Индии в 1466–1472 г., памятник в своем роде и для своего времени (пока не открылось других подобных) в такой же мере единственный и важный, как Слово о полку Игоревом, были открыты Карамзиным и им одним доселе оценены по их значению в истории старой Руси XV века48. Из этого однако не следует заключать, что в свое время они прошли незамеченными. Напротив того, они были не только переписываемы, но и включаемы даже в состав летописей, наряду с другими важными историческими сказаниями, и может быть даже были изменяемы переписчиками, если только из рук самого автора не вышли в нескольких разных видах. Летописец Софийский, внеся записки Никитина в свою повесть временных лет под 1475 годом, в особенном замечании высказал о них и несколько литературных данных. Вот оно слово в слово: «Того же году обретох написание Офонаса Тферитина купца, что был в Индеи четыри годы, а ходил сказывают – с Василем с Папиным49. Аз же опытах, коли Василей ходил с кречаты послом от великаго князя, и сказаша ми за год до Казанского похода пришел из орды; коли князь Юрьи под Казанью был50, тогды его под Казанью застрелили. Се же написано не обретох в кое лето пошел, или в кое время пришел из Индея (и) умер; а сказывают, что – деи–Смоленска не дошед умер. А писание то своею рукою написал, иже его руки тетради и привезли гости к Мамыреву Василью к дьяку к великого князя51 в Москву»52. В списках Софийского временника находим лучший, или по крайней мере более полный извод записок Никитина53 ; другой, сокращенный, а в некоторых местах и измененный, извод находится в Русском летописце54; замечательные отличия есть и в изводе Троицкой летописи55. Вникая в отличия разных изводов записок Никитина, находишь на мысль, что сам сочинитель был хоть отчасти их причиною; если же так, то летописцы, пользуясь случайно разными изводами, не в подражание один другому, а каждый по личному взгляду на достоинство записок Никитина давали им место в своих летописных сборниках.Рассказ Никитина о странствиях по землям, многими невиденным и неизвестным, оживляя любознательность современников, возбуждал и разные вопросы: где именно был путешественник, что именно описал он и т. п.; но давать вперед ответ на подобные вопросы было не в обычае составителей сборников старого времени – у нас так же, как и на западе Европы, вне круга не только их обязанностей, но вероятно и средств, – и Хожение за три моря осталось без дальнейших объяснений. Почти в таком виде, за исключением некоторых замечаний Карамзина, Языкова, Казембека и некоторых других, остается оно и до сих пор56: всех их вместе недостаточно для правильного разумения рассказа, а без этого нельзя определить и важности записок Никитина, как достояния литературы Русской и обще-Европейской. Вот что внушило мне мысль, раз остановившись на записках Никитина, как на памятнике XV века, всех менее понятном и чуть ли не всех более по своей странности занимательном, дать себе, а потом и читателям, полный отчет о том, что в нем останавливает на себе внимание того, кто его читает. Я не успел достигнуть всего, чего желал, не смотря на свое усердие и на доброе участие знатоков востока (в числе которых я не мог миновать и А. К. Казембека, как уже занимавшегося этим делом по приглашению Археографической Коммиссии); тем не менее успел, как мне кажется, уяснить себе если не все мелочи, то хоть общее значение «тетрадей», оставшихся о путешествии в Индию Тверского торговца XV века, и как вступление к их изданию представляю его обозрение.Общеевропейское значение записок Никитина, так верно замеченное проницательным Карамзиным, само собою указывает на обязанность того, кто думает уяснить их содержание для себя или для других. Их должно сравнивать с записками западных путешественников того же XV века, у этих современников искать более нежели где, на сколько возможно, материала для объяснения Русского путешественника, ими определять значение его показаний. Тогда только объяснится его общее и частное значение. «Доселе географы не знали, что честь одного из древнейших описанных Европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века»: так писал Карамзин. Если и нельзя повторить этого теперь, после того как записки Никитина изданы уже несколько раз и в подлиннике, и в переводе; то все же можно сказать, что доселе не определено ни место, занимаемое записками этого старинного Русского путешественника в ряду других записок путешественников XV века, ни те части их, по которым они особенно замечательны для своего времени. Пользуясь сказаниями современников не только для обозрения содержания Хожения Никитина, но и для издания подлинника, я считаю необходимым представить предварительно хоть краткий обзор записок путешественников XV века о востоке, как Итальянских, так и Пиренейских, по крайней мере тех, с которыми мог я доселе ознакомиться.1. Записки итальянских путешественников XV векаНет никакого сомнения, что из числа Генуэзцев и Венециан, странствовавших на восток с целями торговыми не только в XV, но и в XIV веке, были и такие, которые если не сами записывали заметки о странах и народах Азии, то по крайней мере передавали их людям ученым. Это доказать можно путешественниками в роде тех, к которым принадлежал Шегаб-эддин, пользовавшийся в своей книге между прочим и рассказами Доминика Дории, известного на востоке под именем Генуэзца Белбана57; это же доказать можно географическими картами того времени, потому что на них, рядом с достоянием географии прежних веков, видим и новые данные. Так напр. на карте музея Борджии находим летописные заметки о хане Чанибеке (Jambu) и о поражении Баязета Тамерланом у Ангоры «в 1401 году»58. Тем не менее в ходу были почти исключительно только записки Марко Поло59, и басни Мандевиля60, которыми, конечно, не мог пользоваться никто, кроме людей, искавших просто занимательного чтения. Записки более новые если и были, то скрывались, может быть, как тайна.Так долгое время оставались неизвестными и рассказы Венецианца Николо ди Конти о его странствиях по востоку в первой половине XV века, записанные на Латинском языке но повелению папы Евгения IV секретарем его Поджио, и может быть пропали бы навсегда, если бы не были обнародованы в Португальском переводе по повелению короля Маноеля; уже с Португальского они переведены были на Итальянский тогда, как потеряли почти совершенно значение новости, важной по сведениям о странах неизвестных61. Ди Конти, научась Арабскому языку в Дамаске, отправился с своими товарами в путь на восток в караван других шести сот купцов через Аравию Петрейскую и Халдею к Ефрату, Ефратом спустился в Персидское море к Ормузу и оттуда направился в Индию. Он проникнул в глубь Декана до Биджнагура; посетил и Цейлон, Мадрас, устье Ганга; оттуда отправился на восточный полуостров Индии, странствовал по Яве, Суматре и окрестными островам, и если не лично, то хоть по рассказам узнал кое-что о Манчи и Китае. На возвратном пути он снова пристал к западному берегу Индии, с Малабарского берега переправился через море на Сокотору, потом в Аден, к Синаю, и прибыл на родину из Каира. Странствия Н. ди Конти продолжались двадцать пять лет. Во время своих странствий он не только обзавелся семьей, но и отказался от веры христианской. Пересказывая свои похождения, он припоминал многое о природе и произведениях, нравах и обычаях стран, им посещенных. Судя по этим пропоминаниям, он большую часть времени провел на западном полуострове Индии; по необразованности или по навыку не умел всегда отличать действительное от чудесного, но замечал не одно то, что ему было любопытно как торговцу, между прочим и религиозные обряды Индийцев, их понятия о жизни, и т. п. В его припоминаниях собственные имена большею частью исковерканы; впрочем, Португальский переводчик, уже знакомый со многими из местностей востока по запискам своих соотечественников, исправил некоторые из них, как умел.Не скоро узнал свет и о другом Венецианском путешественнике, современнике нашего Никитина, Иосафате Барбаро. Своим путешествием в Тану (1436–1452) он известен у нас62, хоть и сообщил более сведений о землях Кавказских, чем о России. Несравненно важнее его путешествие в Персию63. Он поехал туда в 1471 году вместе с послом Персидским, везя в Персию дары и разные предложения, которыми должна была утвердиться дружественная связь двух держав против Турок. С Кипра переехали путники на твердую землю Триполийскую, и потом направили путь на северо-восток к Орфе, Мердину и за Таврские горы в Тавриз. В своих записках Барбаро сообщает любопытные подробности обо всем этом пути, а еще более о Тавризе и Узун-Асане, который принял его с полным уважением и дал случай полюбоваться и великолепием своего быта, и богатствами, к нему стекавшимися с востока и с юга. Из Тавриза Барбаро ездил в глубь Персидских земель в Кашан, Езд, Шираз, Испагань; как образованный и опытный наблюдатель отмечал всякого рода любопытные подробности о природе и жителях Персии и окрестных земель, их обычаях и древностях, промышленности и торговых путях. Записки Г. Барбаро есть бесспорно лучший из памятников путешественной литературы XV века.Другой путешественник Венецианский того же времени, А. Контарини, оставил по себе дневник, относящийся к 1473 (от 23 февраля) – 1477 г. (до 7 апреля). Он ездил так же к Узун-Ассану, но с новыми поручениями и по другому пути: туда он ехал через Киев, Татарские степи и Грузию, оттуда – через Грузию, Дагестан, Астрахань и Москву; довольно внимательно замечал все любопытное на пути; но заходил не далеко – только до Испагани. Его дневник для своего времени важен был более как образец правдивости, чем по новости сведений о востоке64.К числу Итальянских путевых записок XV века надобно отнести наконец записки Генуэзца Иеронимо да С. Стефано, доходившего в 1490-х годах до Явы и Суматры65; но они очень коротки и заключают в себе более заметок о самом страннике, чем о странах, им посещенных.Таким образом из всех Итальянских путешественников XV века в сравнение с нашим Никитиным более всего идет Николо ди Конти: один он довольно подробно говорил о тех же странах, заметки о которых находим в записках Никитина.2. Записки о востоке пиренейских путешественников XV в.Путешественники Пиринейские находили поддержку в правительстве более чем Итальянские. Первый из государей, принявший в этом живое участие, был Генрих III Кастильский. Обмен посольских сношений его с Тамерланом удался уже в 1394 году; но на первый раз послы его заходили недалеко – только к Ангоре, и быв свидетелями поражения и плена султана Баязета (20 июня 1402 года), воротились домой только с новыми доказательствами могущества «властелина мира». Второе посольство отправил Генрих в 1403 году в след за отпущенными послами Тамерлана, и в 1406 году мог читать подробное донесение не только об успехе, но и об отдаленности путешествия своих подданных. Посольство Генриха побывало в самой столице Тимура, чуть не в самой средине Азии, в Самарканде. Один из послов, Рюи Гонсалес де Клавихо, вел дневник путешествия, и возвратясь домой, представил его своему государю. Этот дневник сохранился66. Посольство направило свой путь из Кадикса к Сицилии, оттуда к Родосу и к Константинополю, а потом в Черное море к Трапезонту: на этот переезд потребно было слишком десять месяцев (от 21 мая 1403 до 11 апреля 1404 г.). Из Трапезонта послы отправились к Арцингану, который в то время был важным складочным местом, потом в Эрзерум, Хой, Тавриз, богатый разнообразными товарами, особенно жемчугом, шелковыми и бумажными тканями, благовонным маслом (тут Клавихо видел и Генуэзских купцов). От Тавриза по пути к Самарканду устроены были тогда Тимуром порядочные ямы, где наготове ждали по 50 и до 200 лошадей не только для пересылки повелений Тимура, но и для перевоза путешественников. Султания, куда прибыло посольство из Тавриза, была в то время столицей старшего сына Тимурова Миран-шаха, и славилась своими складами разных товаров: жемчугу и драгоценных камней из Ормуза, роскошных шелковых тканей из Шираза, Езда, Гилана, Шамахи, хлопчатобумажных тканей из Хорасана, пряностей из Индии, которые караванами приходили туда в июне и июле, и привлекали в это же время караваны и из других стран – из Багдада, Сирии, Турции, Трапезонта, Кафы и христианских земель. Из Султании путь шел через Нишабур к Термиду, и потом через Железные ворота (Derbante – las puertas de fierro) к Самарканду. Путешествие из Трапезонта в Самарканд продолжалось с лишком четыре месяца (от 21 апреля, до 8 сентября). Тимур принял посольство с почетом и выказал в полном блеске свое богатство и роскошь. Клавихо подробно описывает все пиршества и все их великолепие: его поразили шелковые и парчовые палатки, украшенные жемчугом, рубинами и другими драгоценными камнями, золоченые столы, посуда из золота, серебра, барра (barro vedriado), фарфора, огромные массы жареной конины, баранины, вареного рису и плодов, вина, кумыса и пр. На одном из последних праздников послы получили дары: шелковые одежды, меха и суму с 500 денег. Самарканд показался послам не больше Севиллы, но с огромными предместьями, и потому гораздо обильнее жителями, число которых Тимур увеличил 150000 переселенцев из разных покоренных земель. Столица Тимура цвела тогда торговлей: туда привозились товары из России и Татарских земель, из Китая, Индии. Посольство оставалось в Самарканде до 11 ноября, и воротилось назад почти тем же путем, как прибыло: через Бухару, Бистан и Казвин оно дошло до Султании, а оттуда через Тавриз и Трапезонт в Константинополь и далее.Посольство Генриха III Кастильского в Самарканде осталось без политических последствий, потому что все связи его с востоком тут же прерваны смертью Тимура, весть о которой привезли в Италию сами же послы.Другой Пиринейский Генрих, Генрих инфант Португальский, был еще счастливее Генриха Кастильского: по его старанию снаряжена в 1412 году первая флотилия для открытий в Африке, и с тех пор поезды отправлялись по нескольку раз в год67. Эти поезды получили более обширный размер после разрушения Цеуты68, и все более привлекали к себе внимание Португальского правительства. Здесь было бы неуместно пересказывать, как постепенно увеличивались открытия Португальцев по западным берегам Африки все далее на юг, с начала под влиянием инфанта Генриха, потом под покровительством короля Португальского Иоанна II. Скажем только, что сила толчка, данного этими смелыми защитниками открытий, ранее или позже должна была довести до цели, ими предположенной, и сделать ее общим достоянием образованности Европейской. Не забудем при этом, что, думая о юге Африки, Португальцы не опускали из виду востока, и собирали сведения о путях, соединявших юго-восточное побережье Средиземного моря с западными затонами моря Индийского, что корабли их все чаще встречались на водах Средиземных с кораблями купцов Генуи, Венеции и других городов Италии.В 1486 году королём Иоанном II отправлена ученая экспедиция для объезда южного побережья Африки, и Бартоломео Диазу, как известно, удалось обогнуть мыс Бурь–Cabo Formentoso, после увековечивший за собою имя мыса Доброй Надежды69. Еще эта экспедиция не воротилась в Лисабон, как Иоанн II послал новую – в другую сторону, но для той же цели, экспедицию в Индию через Средиземное море. Педро да Ковилья и Альфонсо де Пайва отправились через Неаполь, Родос, Александрию и Каир в Торн отсюда де Пайва направил свой путь в Африку и умер на пути, а да Ковилья в Адм и оттуда в Индию к Малабарскому берегу. Побывав в Конаноре, Колекоте и Гоа, да Ковилья воротился в Каир через Чермное море. А между тем Маноэль, узнавши от двух Евреев, бывавших на востоке, об Ормузе, его торговле и богатствах, отправил их в поиски за Педром да Ковилья, с тем, чтоб они помогли ему добраться и до Ормуза. Да Ковилья снова пошел через Аден в Ормуз; оттуда переправился в Аббиссинию и удержан в плену70. Записок о странствиях Педра да Ковилья, к сожалению, нет, да едва ли даже и были они: едва ли все дело не ограничилось докладом Иоанну II о неудачном конце им затеянного предприятия. Такие неудачи не могли впрочем поколебать духа предприимчивости, одушевлявшего Иоанна II и общество его окружавшее71.Преемник Иоанна, Маноель выразил ту же любовь к открытиям, и месяц спустя после вступления на престол уже заседал в совете о продолжении открытий пути в Индию72. Кому не известна счастливая экспедиция Васко де Гама (1497–1499), порешившая вопрос о морском пути в Индию? И кто скажет, что в торжествах, которыми приветствовали его в Лиссабоне по возвращении из путешествия, не выразилась радость, доступная людям бескорыстно-просвещенным, хоть и честолюбивым! Васко де Гама, обогнув Африку, достиг Мелинды; с помощью лоцмана, тут ему данного, благополучно переправился через море к берегу Индии, в Колекот, и высмотрел тут, что казалось нужным для того, чтобы Португальцами можно было стать на берегу Индии твердою ногою. Почти тем -же путем воротился он и назад. Немного сведений новых об Индии привез он с собою, побывавши только в одном городе; но и любознательность и промышленность одинаково могли считать эту поездку победой над всей недосягаемостью путей к восточной Африке и к Индии и над всем мраком сказок об этих странах73. Все последующие экспедиции казались и тогда уже только продолжением этой первой, а она – прочным основанием и открытий, и завоеваний.Только записки об этом знаменитом путешествии Васко де Гама, из числа всех путевых записок Пиринейских, относящихся к XV веку, могут идти в сравнение с записками нашего Никитина, и то в сравнение очень неровное: Васко де Гама был в Индии спустя четверть века, и то только в одном городе при море, в городе, о котором сделал несколько заметок и Никитин.Венецианин ди Конти (– 1444), Тверич Никитин (– 1472) и Синесец де Гама: вот от кого остались важнейшие записки об отдаленных странах южной Азии XV века, осветляемые одни другими74. Путешествие последнего несравненно значительнее по последствиям; за то наблюдения двух первых гораздо ценнее по обилию и содержанию, и Никитин в этом отношении должен быть поставлен выше ди Конти: с этим, надеюсь, согласится всякий, кто примет на себя труд познакомиться с его Хожением и сравнить его с записками ди Конти, вникая в смысл сказаний того и другогоНедостаточны, впрочем, сказания XV века для объяснения записок Никитина, и это заставляет исследователя искать пособий в путевых записках более поздних: только уже к половине XVI века стали достоверно известны те земли и пристани, которые частью посетил, частью только описал наш Никитин. Вот важнейшие из описанных путешествий этого времени:– Плавание Педра Альвареса в 1500–1501 году по пути, проложенному Васком де Гама, описано официально одним из участников75.– Второе плавание В. де Гама в 1502–1503 дало повод описать виденные берега Индии Фоме Лопесу76.– О плавании Альфонса Альбукерка в 1503 остались краткие записки Иоанна да Емполи77.– Путешествие Болонца Людовика Бартемы в1502–1508 в Индию и острова через Египет и Персию, описано им самим78.– О путешествии Флорентинца Андрея Корсали остались письма его из восточной Индии Юлиану Медичи от 16 янв. 1515 и 18 сент. 1517 г.79– Знаменитое плавание вокруг света, совершенное Фердинандом Магальяном в 1519, дало повод нескольким замечательным запискам. Из них первое место по славе принадлежит Антонию Пигафетте.80– Вместе с Ф. Магальяном должен быть вспомянут и Одоардо Барбоса, Португалец, подвергшийся на Зебу одной с ним участи. Барбоса, впрочем, не один раз был на востоке, как сам говорит, и одна часть его записок писана еще в 1516 году81.– Почти к этому же времени принадлежат и записки, известные по-Итальянски под назвавшем Sommario всех царств, городов и народов восточных82.– Сведения, находящиеся в записках I. Барбаро и А. Контарини, дополняются записками Венецианского купца, оставшегося неизвестным по имени, писанными в 152083.– От другого Венецианца остался дневник путешествия в Диу в 1537–1539 г.84– Окончу этот список важнейшим из путешественных ученых трудов Португальских: I. де Баррос, долго живши в Индии, старавшийся наблюдать и собирать достоверные сведения о всем юге и востоке Азии, оставил на память о себе и об открытиях Португальцев прекрасное творение под названием Asia: первая декада вышла в 1552, вторая в 1553, третья в 1563, четвертая осталась неоконченною и вышла с дополнениями И. Б. де Лаванья в 1615.85Обозрение хожения за три моря Афанасия Никитина1. Выезд. – Время и пути хожения. – Путевые заметкиГл. 1 и 2У великого князя Иоанна III был однажды посол владетеля Шамахи Ширваншаха Ферух-Есара. Получивши в обмен за подарки, им привезенные, девяносто охотных кречетов, этот посол, именем Асан-бег, собрался в обратный путь в след за Русским послом Василием Папиным. Проведавши о Русском посольстве в Шамаху, Тверской торговец Афанасий Никитин решился ехать в Шамаху с своим товаром. Он и товарищи снарядили два судна, получили проезжую грамоту от князя Михаила Борисовича86 и посадника Бориса Захарьича, и с благословением владыки Геннадия, помолившись Спасу Золотоверхому87, поехали в низ по Волге. По пути заезжали между прочим и в Троицкий монастырь Колязин для молитвы и благословения88. В Костроме князь Александр Васильевич дал им великокняжескую проезжую грамоту за границу. С нею Афанасий Никитин поехал в Нижний; думал тут сойтись с послом Папиным, но уже не успел его захватить; ждал две недели приезда Асан-бега, и отпущенный великокняжеским наместником и пошлинником, вместе с Асан-бегом, поехал Волгою далее. Счастливо спустились они к Бузани89. Тут встретились им три Татарина Астраханских и уверили их, что хан Кайсым проведал о проезде гостей и стережет их с 3000 Татар в надежде ограбить. Шамахинский посол нанял этих Татар провести судны мимо Бузани к Астрахани безопасно, и дал им по однорядке да по куску полотна. Татары взяли полотно и однорядки, но подали весть в Астрахань. Никитин и его товарищи пересели на судно Асан-бега. Ночью на парусах они ехали мимо Астрахани со всею осторожностью; но хан их видел, Татары кричали им: стойте – «качьма, не бегайте», и по приказу хана погнались за ними целой ордой. На Бугуне90 они догнали их, начали в них стрелять, заставили отстреливаться. Меньшее судно, на котором была вся рухлядь Никитина, остановилось на рыболовной заставе (на езу). Татары ограбили это судно. Потом они захватили другое бо́льшее судно, попавшее на мель на устье Волги и принужденное идти назад до еза; вместе с судном захватили четырех Русских пленными, а других пустили за море «голыми головами». Иные из Русских и хотели было воротиться назад домой, но их не пустили, из боязни, чтоб они не подали там вести об этом насилии. Так вышли из усть Волги только два судна: одно Асан-бегово, где были с Бухарскими купцами91 и десять Русских, а другое Русское с шестью Москвичами и шестью Тверичами. На море у Тарки встретила их новая беда: буря – «фуртовина»92. Русское судно разбилось о берег. Подоспели горцы Кайтаки93 и захватили Русских в плен. Только Асан-бегово судно счастливо добралось до Дербента. Русский посол Василий Папин был уже там. Никитин и его товарищи стали просить Папина и Асан-бега позаботиться об освобождении Русских, захваченных Кайтаками, и достигли желаемого. Ширван-шах94 послал немедленно посла к Халиль-бегу Кайтакскому, который ему приходился шурином, и требовал освобождения Русских. «Люди эти – извещал он Халиль-бега – посланы на мое имя; так ты и людей ко мне пришли, и товар, у них захваченный, собери; а что тебе будет надобно от меня, ты скажи, я не постою». Пленные Русские приведены были в Дербент, и оттуда вместе со всеми другими отправлены в Кайтул, к Ширван-шаху. Ласково принял их Ширван-шах; но на просьбу помочь воротиться домой отвечал отказом, извиняясь тем, что их много. «Заплакав, разошлись мы кто куда – говорит Никитин; у кого что есть на Руси, пошел на Русь; а кто был должен, тот пошел куда очи понесли; одни остались в Шамахе другие отправились на заработки к Баке. Я пошел к Дербенту, из Дербента к Баке, где горит огонь неугасимый, а потом за море».Когда же именно странствовал Никитин? в какие именно годы? Летописец, основываясь на показаниях о путешествии Василия Папина в Шамаху, обозначил только один год из шести – 1469-й. По этому показанию можно судить о годах путешествия Никитина только приблизительно: если Папин воротился из посольства в 1469-м году, то думать можно, что, отправляясь в посольство случайное, с кречетами, он провел на пути не более года, или много что два, т. е. выехал в 1468 или в 1467. Кстати вспомнить, что Ширван-шах Ферух-Есар Шамахский вступил на престол по смерти отца своего султана Халиля не ранее 1462–1463 года. Если он и скоро по своем вступлении на престол послал в Москву Асан-бега, т. е. напр. в 1464 году, то все же не ранее как через год после этого, не ранее 1465 года, мог ожидать возврата своего посла и ответного посла Русского. Таким образом выезд Папина, а вместе с тем и выезд Никитина, приблизительно определяется годами 1465–1467. В какое же именно из этих лет выехал в свой путь наш незабвенный странник? Рассказ самого Никитина дает об этом сведение совершенно определительное.Никитин в своем путешествии отмечал дни Пасхи. Третью Пасху он провел в Ормузе; выехал оттуда на Фоминой неделе; через шесть недель приехал в Чювиль; двадцать четыре дня употребил на дорогу из Чювиля в Чюнеир, в Чюнеире оставался два месяца, и выехал оттуда на Успенье, т. е. 15-го августа. С помощью этого последнего показания, подставя цифры чисел месячных, можем легко узнать, когда именно праздновал он Пасху в Ормузе. Очевидно, что эта Пасха была 2-го апреля. На Фоминой неделе, в понедельник или во вторник – в радуницу, т. е. 9-го или 10-го апреля95, Никитин выехал из Ормуза; через шесть недель, т. е. в 20-х числах мая, он прибыл в Чювиль; через двадцать четыре дня, т. е. около 15 июня, приехал в Чюнейр, и там оставался два месяца, с 15 июня до 15 августа. Пасха 2-го апреля праздновалась в 1469 году; а так как эта Пасха была на пути Никитина третья, то, следовательно, он выехал в 1466 году. Вместо 1469 года нельзя предположить ни 1468-го, когда Пасха праздновалась апреля 17-го, ни 1470-го года, когда она праздновалась еще позже, апреля 22-го. Все еще, впрочем, остается под сомнением, в каком именно году выехал Никитин из Руси. «Первое светлое воскресенье встретил я в Каине (? или в Клине?), второе – в Чебукаре в Мазандеранской земле, третье – в Ормузе, четвертое – в Индии, между басурман, в Бедере». Из предыдущего ясно, что тут говорится о Пасхах 1467, 1468, 1469 и 1470 лет. Но что разуметь под Каином (? Клином?)? Если Русский Сестрорецкий Клин, то 29 марта 1467 года Никитин был еще на Руси, и уже разве в апреле или позже отправился из Твери вниз по Волге. Наш Никитин, впрочем, говоря о Пасхе 1470 года, вспоминает, что «вот уже четыре великих поста и четыре светлых праздника прошло, а я не знаю, ни что светлый праздник, ни что пост, ни праздника рождества Христова, ни других праздников не знаю, ни середы, ни пятницы, потому что когда меня ограбили (у Астрахани, или же у Тархи), то отняли у меня и книги». Поэтому заключать можно, что город Каин или Клин, где Никитин праздновал первую путевую Пасху, город не Русский, а какой-нибудь прикаспийский; что в нем был Никитин уже без книг; что, следовательно, и зиму перед этой Пасхой, зиму 1466 –1467 года, провел Никитин вне границ родины. Не имея права оспаривать показания самого Никитина, я остаюсь пока при предположении, что он выехал из Руси в 1466 году.Выехав из Руси в 1466 году, первую зиму и потом Пасху 1467 года провел он на побережье Каспийского моря; Пасху 1468 года встретил в Мазандеране; Пасху 1469 года – на берегах Персидского залива в Ормузе; Пасху 1470 и 1471 года праздновал в южной Индии, в Декане; а Пасху 1472 года – в Москате; после чего, подвигаясь все далее на север, чрез Черное море переправился в Крым, и к зиме 1472 года воротился в родную Русь. Не доехав, однако до родины, он умер в Смоленске.Уже из этого перечня светлых праздников, проведенных Никитиным вне отечества, видно отчасти, где был он и что мог видеть. Не напрасно назвал он свое путешествие «хожением за три моря»: «первое море Дербентьское – дория Хвалитьская, второе море Индейское – дория Гундустаньская, третье море Черное – дория Стембольская»96. Все путешествие Никитина между этими тремя морями естественно разделилось на три части, отделившиеся одна от другой переездами через Индейское море:– Первое путешествие через Персидские земли, от южных берегов Каспийского моря (Чебукара) до берегов Персидского залива (Бендер-абаси и Ормуза), продолжалось более году: от зимы 1467 до весны 1469 года.– Путешествие по Индии продолжалось почти три года: от весны 1469 до января или февраля 1472 года.– Второе путешествие через Персидские земли и Турецкие, от берегов Персидского залива к берегам Черного моря, продолжалось около полугода: лето и осень 1472 года97.Никитин вел свои записки во время самого пути, и им то дал имя Хожения за три моря. Это видно уже из того, что ему и времени не было припомнить и записать о том, что он видел, когда-нибудь после: он умер на дороге, не доехав до Смоленска. То же видно и из некоторых мест его записок. Как торговец, с видами торговыми приехавши в Индию, куда привез между прочим жеребца, купленного заранее для перепродажи, Никитин в своих первых заметках об Индии написал, что в Индии не нашел он товару по себе, годного для Руси, хоть его и уверяли, что найдет; не нашел в 1469 году, но из последующих его замечаний о самых товарах и даже их ценах видно, что после думал он уже иначе: такого противоречия не было бы, если бы записки его были писаны разом. В другой заметке, относящейся к 1470 году, находим выражение: «а я иду на Русь»; оно могло быть записано только на пути, и то в самой Индии, где оставался он еще слишком год после того. Потом записано в Хожении, что вот провел он уже четыре великих поста и четыре пасхи вне родины, в басурманской земле, но христианства не оставил, «а что будет далее, ведает Бог»: | ясно, что Никитин мог записать это тогда, когда еще не знал, что встретит в Индии и еще одну пасху. Далее находим нисколько слов о горестном его положении при возврате из Индии домой по причине войны: «пути не ведаю, иже камо пойду из Гундустана; на Хорасан пути нет, на Чагатай пути нет...» Так было в 1471 году. Около полутора года после того прошло, пока Никитин увидел родное небо. Подобные заметки в «Хожении» довольно часты. Во все ли свое путешествие вел Никитин записки, где начал их, где покончил? определить трудно; но ясно, что он вел их и в Индии, и, судя по различиям списков, не только писал их, но и переписывал, а переписывая, исправлял или изменял. Один из этих списков достался Мамыреву и перешел в Софийский временник; другим списком воспользовался составитель Русского временника. Само собою, были и изменения переписчиков98.2. Персидские землигл. III и XIIIВ заметках Никитина о его путешествии по Персидским землям почти нисколько не выразилась наблюдательность путешественника. Указание пути посредством обозначения местностей и некоторых расстояний, да еще нисколько слов о смутном состоянии Персии: вот все, что тут находим. И между тем первый переход Никитина, от Каспийского моря к Индейскому, продолжался слишком год (до весны 1469 года), а второй, от Индейского моря к Черному, более полугода (до октября 1472 года): невольно приходит на мысль предположение, что Никитин мало записал о Персии потому, что мало нашел в ней нового, поразившего его своею особенностью.Из Дагестана Никитин переправился по Каспийскому морю в Мазандеран, и именно к Бальфурушу, который издавна занимал видное место в числе пристаней Каспийского моря. Недалеко отсюда, в Чебокаре, Никитин прожил полгода, праздновал между прочим и Пасху 1468 года (апреля 17-го). Чебокар есть вероятно Чапакур, между Бальфурушем и Сари99. И ныне еще у этих берегов нередко пристают Русские торговые суда; а жители окрестных погорий – подобно Бескидским Русинам – ходят все с деревянными «топориками», которые называются у них табр. Отсюда Никитин перешел в Сару (Сари, что на Теджине), и тут оставался месяц; потом, вероятно, через Алабад, направился на запад, в Амоль, названный им Амиль, и тут оставался тоже месяц. Отсюда он поднялся в горы, и за Демавендом, или, как у него написано, Димовантом, спустился к Тегерану, или лучше сказать к Рею, потому что Тегеран был в то время еще очень незначительным городом, принадлежавшим к окрестностям Рея100. Тут остановился опять Никитин на месяц. Тут – заметил он – убиты дети Шаусень-Али, внучата Магомета, и за то Магомет проклял тамошний край, почему там пало в развалинах семьдесят городов. В этом небольшом замечании скрывается то, что Никитин присутствовал в Рее на представлении знаменитой Персидской мистерии, воспоминающей погибель Хусейна, сына Али, внука Магометова, и его семейства, отмеченной Русским путешественником XVII века, Федотом Котовым101, и подробно описанной Русским путешественником нашего времени, И. Н. Березиным102. Не напрасно с темным воспоминанием о мистерии соединил Никитин и народное предание о разорении семидесяти городов, враждебных потомству Али, нашедшему приют в Персии. Из Рея Никитин поехал на юг в Кашан, что у него Кашен; далее повернул на юго-восток в Каин и в Езд, по его Ездея103 где также оставался месяц; а потом почти прямо на юг в Керман, или, как он, по местному, называет, вместе с Эдриси104, Сырчан (=Сирджан). За Сырчаном Никитин упомянул о Тароме: очевидно, что путь его в этот городок лежал через Дарабгерд и Форг, или по крайней мере через Форг: об этом Тароме, который должно отличать от двух северных105, пишет Дюпре, как о городке, лежащем на пути из Форга в Бендер-абаси106. Вокруг Тарома множество финиковых пальм: это заметил Никитин, сказав, что батман107 фиников продается там по четыре алтына, что финиками кормят там «животину». Из Тарома Никитин повернул на запад к Лapy, а из Лара опять на восток в Бендер (Бендер-Абаси). Почему же поехал он сюда не прямо из Тарома, это, конечно, объясняется характером его странствия: Лар и тогда был значительным торговым местом, а такие места Никитин не миновал и даже останавливался в них, как мы видели, по месяцу; торговые виды заставили его ехать из Кашана на юг не через Спагань, а завернуть в Езд и спуститься в Керман; торговые же виды заставили его, вероятно, побывать и в Ларе.По знакомой дороге начал Никитин и свой возвратный путь через Персидские земли; три года спустя, он опять был в Ларе. Тогда, впрочем, он уже спешил домой и подвигался почти прямо на север. Оставшись в Ларе только на три дня, он через двенадцать дней был уже в Ширязе, т. е. в Ширазе, и остался тут на неделю. Дальнейший путь из Шираза в Спагань через Ездь. (Иездихаст) занял, выключая остановки, 29 дней. Судя по тому, что на переезды из Шираза в Иездихаст употреблено было 24 дня, тогда как из Иездихаста в Спагань только 5 дней, можно думать, что Никитин ехал в Иездихаст не прямым путем108. Из Спагани, где он остановился на шесть дней, Никитин приехал в знакомую ему Кашинь (т. е. Кашан); а далее, оставив направо знакомый Рей, поехал через Кум, Саву и знаменитую тогда, теперь уже забытую, Султанию, Тарвиз (Тавриз), в близлежавший стан Асан-бега109.Этот Асан-бег есть тот самый громитель западно-Азиатских стран, который слишком двадцать лет (до 1478 г.) привлекал к себе все более внимание и запада, и востока умом, образованностью, решимостью, успехами властолюбия и покровительством просвещению и промышленности.Узун-Асан был довольно значительным владетелем некоторых закаспийских краев уже в то время, когда Магомет II еще только готовился громить Царьград. По смерти своего брата Джигангира в 1467 г. он сделался представителем сильного рода Белого Барана, как старший из наследников своего знаменитого деда, основателя этого рода, Кара-Юлука, и вооружился против представителя рода Чёрного Барана, Джиган-шаха. Джиган-шах обратился с просьбою о помощи к Магомету II, но уже не вовремя, тем более что Магомет II озабочен был тогда войною со Скандербегом. Узун-Асан в нескольких битвах победил Джиган-шаха, взял его наконец в плен и приказал умертвить. В след за тем он восстал на Тимурова потомка Абу-Саида, владетеля Адербиджана, считавшего себя подвластным погибшему Джиган-шаху, и не захотевшего покориться его победителю: в кровопролитной битве взят и он в плен, и голова его послана к султану Египта. Кроме этого ниспровергнутого потомка Тимурова были перед Узун-Асаном еще два: один Хусейн, другой Ядигар (или Едигер) Могамед, оба правнуки Шах-Роха, один действительно владевший Хорасаном, другой домогавшийся того же по праву старшинства. Узун-Асану нужны были только видимые знаки покорности Ядигара, чтобы объявить себя против Хусейна, и Хусейн принужден был отступить к Герату, потом к Балку, а Ядигар сделался владетелем Герата. Само собою разумеется, что Узун-Асан помогал Ядигару не даром. Как быстро расширялась в это время власть Узун-Асана, видно из письма его к своему союзнику Пир-Ахмеду, владетелю Караманскому. Султан Хусейн – как объясняет это письмо – сначала уверял Узун-Асана в дружественных чувствах к нему; но, когда открылось, что все его уверения ложь, Узун-Асан стал на сторону Ядигара Могамеда, послал ему в помощь войско, с своим сыном Халилем, и этим дал ему возможность овладеть его отцовским наследием – восточною и южною частью Хорасана, от Окса к Индии. В то же время другой его сын Магомед, с помощью его 30000 войска, сделался наместником Мазандерана, Таберистана, Астрабада, Кумыса, Дамагана, Бестама, Семнана, Фирузкуха и Ларджана; а третьего сына своего, Сейнеля, поставил он наместником Кермана и Сирджана до Персидского моря с частью Ирака; между тем и владение Хорасанскими городами – Нуном, Каином и Таином скреплено за ним силою 20000-чного войска, и его же войском занят Фарс и Лористанская крепость Хуремабад, и столица Курдистана Джезира. Так, благодаря Бога – заметил Узун-Асан в конце своего письма к Пир-Ахмеду – обширное царство его округлилось и обезопасилось от врагов как Александровой плотиной110. Это возвеличение Узун-Асана не могло не заботить Магомета II, как сила тем более для него опасная, что она привлекала к себе Компепов Трапезондских111 и владетелей Караманских, порабощаемых Османами; а между тем Венециане, поддерживая свои дружественные отношения с Узун-Асаном, со своей стороны возбуждали его постоянно против Турок112. Взаимная вражда Узун-Асана и Магомета II, раскрывшись с начала в их переписке113, к весне 1472 года превратилась в настоящую войну. Визирь Узун-Асанов, Омер-бег, повел большое войско на Сивас, и по взятии этого города, напавши на Токат, разграбил, разрушил и сжег его; отсюда он повернул на юг к Диарбекру: между тем племянник Узун-Асана Юсуфдже пошел далее за Токат, взял Амасию, и грабя окрестные земли, все далее подвигался на запад. Полчища Узун-Асана, вошедши в Караман, угрожали Магомету II даже осадой Иконии, где визирь Исак и наместник Мустафа, без войск и друзей, не знали, что делать. Все это было весною и летом 1472 года114. Узун-Асан был тогда на вершине своих успехов.В таком положении видел его наш Никитин. Был ли в то время у Узун-Асана кто-нибудь из послов Русских, каким был немного спустя Марко, это откроется, может быть, со временем. Две разновременных заметки об Узун-Асане внес Никитин в свое Хожение. Одна из них относится к тому времени, когда он еще не выезжал из Индии, и не знал, каким путем пробраться на север, потому что по веем путям двигались и воевали полчища («везде! булгак стал»); князей везде выбили: Яншу-мурзу (т. е., как мы видели, Джиган-шаха, представителя рода Черного Барана) убил Асан-Бег, а Султамусаиса (т. е. султана Абусаида, владетеля Адербиджанского) окормили (или – как рассказывают – и обезглавили), и Асан-Бег сел в Ширазе; но страна еще не успокоилась: Едигерь Махмед (т. е. Ядигар-Могамед, правнук Шах-Роха, соперник Хусейна) не едет к Асан-Бегу, «блюдется». Так слышал Никитин в Индии, и слышал довольно верно. Более года спустя после этого, выехав из Индии и потом переехав из Ормуза в Тавриз, Никитин завернул в стан Асан-Бега. Десять дней он замедлил там, между прочим, вероятно, и для того, чтобы разведать, куда ему лучше идти. Никуда пути нет – повторил он опять, и заметил при этом, что Асан-Бег послал на Турецкого султана рати сорок тысяч, что Севасть (Сивас) взят, что взят и сожжен Токат, взята и Амасия, пограблено множество сел, что рать, воюя, пошла на Караман. Любопытны эти строки, как голос очевидца, и там более замечательны, что подтверждают совершенно сказания летописцев. События, обозначенные Никитиным в его второй заметке об Узун-Асане, были летом 1472 года: новое доказательство, что Никитин ворочался домой через Персию летом 1472 года.3. Индиягл. IV, V, VI, VII, VIII, IX, X, XIНикитин отправился в Индию из Ормуза на Фоминой неделе в радуницу – 9 или 10 апреля 1469 г., и в двадцатых числах апреля подошел в первый раз к Индийскому берегу в Диу, что на полуострове Гуджератском. В последний раз он расстался с Индией в начале 1472 года, когда сел на корабль в гавани Дабульской, с тем, чтобы отплыть к берегам Аравии. Таким образом почти три года пробыл он в Индии, почти половину всего времени своих странствий. Было ему время и лично увидать многое, и о многом узнать из рассказов людей бывалых.По отплытии из Ормуза, Никитин приставал к берегам Индии у Диу и Камбои; но не останавливался там надолго, употребив на весь путь до Чювиля только шесть недель.Чювиль = Чювель, есть та самая гавань, которая у Ибн-Хусейна названа Шийуль (Schiyoul, سیدیوی)115 а у Бартемы Чевуль (Cevul)116. Здесь в первый раз Никитин присмотрелся к чудному виду туземцев Индийских. «Здесь земля Индейская. Люди ходят нагие, не покрывая ни головы, ни грудей, босые, заплетая свои косы в одну вервь. У князя есть покрывало («фата») на голове и на бедрах, у княгини и бояр фата на плече и бедрах, у других только на бедрах, а дети до семи лет остаются и совершенно голыми117. И все черны. Куда я ни пойду, всюду за мной толпа людей, и дивятся белому человеку».В глубь земли Никитин отправился из Чювиля через горы Гатские до Пали, Умри и далее к Чюнейру. Город этот, по описанию Никитина, построен на каменной скале, по которой пробираться можно только по одиночке, и то днем. Современникам Никитина он не известен; а судя по имени, это нынешний Джюнир (Djunir, Jooneer). Приезжие, замечает Никитин, не живут в городе, а по ближним подворьям; и тут им прислуживают «господарыни»: и кушанье приготовляют и постелю стелют, и....118 Никитин продолжает свой рассказ по Персидски, мешая с Русским, как и вообще делает в тех случаях, когда общественное или частное приличие не позволяет ему говорить языком общепонятным.В Чюнейре Никитин остановился зимовать на два месяца. Зима стала там на тот раз с Троицына дня (21 мая): она длится четыре месяца, и во все это время вода и грязь. Тогда у них орют, сеют пшеницу, тутурган, горох, и все119. Зимой и простые люди в покрывалах не только на бедрах, но и на голове, и на плечах; а князь и бояре надевают портки, сорочку, кафтан и три покрывала: одно на голову, другое, на плечи, а третье поясом. Хан ездит на людях, а есть у него много и слонов, и добрых коней. Коней привозят из Туркмении и Джагатая через море. Привез и я – говорит Никитин – жеребца, стал он мне! сто рублев; но хан отнял его у меня, узнавши, что я не басурман, а Русский; молвил он: И жеребца дам, и тысячу золотых дам, а стань в нашу веру, в Махмет-дени120; а не станешь в нашу веру, в Махмет-дени, и жеребца возьму, и тысячу золотых на голове твоей возьму. Сроку дал он на четыре дни. К счастью приехал хозяочи Махмет Хорасанец, и помог в беде: по просьбе: Никитина, он ездил к хану в город, отпросил, чтобы его в их веру не поставили, и даже выручил жеребца. «Ини, братья Русстии християне, кто хочет пойти в Индейскую землю, и ты остави веру свою на Руси, да воскликнув Махмета, да поиди в Гундустаньскую землю».От Чювиля до Чюнейра двадцать ковов; а в каждом кове – замечает Никитин – десять верст.Как медленно странствовали тогда по Индии, видно из того, что из Чюнейра в Бедерь, на сорок ковов, т. е. на четыреста верст пути, Никитин употребил месяц. Дорога Никитина была через Кулонгерь, о котором Ди-Конти вспоминает под именем Colunguria121, и через Кольберг = Колуберг, описанный Абд-эрраззаком, под именем Калберга122. В этих двух городах Никитин не останавливался надолго; зато остановился в Бедере.Бедерь, потерявший теперь все свое значение, в средние века был из самых замечательных городов Индии. Он был известен тогда и под именем Ахмед-Абада, будучи построен Ахмед-шахом из роду Бамани (въ XIV веке), и с тех пор, как новая столица, заступил место Кольберга123. О Бедере слыхали и на западе Европы, хоть и редко, как об одном из главных городов твердой земли Декана124, впрочем слыхали только, не зная порядочно, что это такое, произнося самое название не совсем правильно: Mabider. Никитин называл этот город великим, и это дает право думать, что Mabider есть Maha Beder – великий Бедерь. Никитин приехал туда, как приезжают иностранцы в Париж, чтобы оттуда осматривать всю землю... Первые впечатления, записанные Никитиным о Бедере, были такие:В Бедери торгуют конями, камкой, шелком и другим подобным товаром, да черными людьми, съестными вещами, овощами, а для Русской земли товара там нет. И люди все черные, все злодеи, а жены их бесчестны; и всюду чародейство, воровство, обман и отравы; зельем морят жены и мужей своих. Бедерь столица басурманского Гундустана; город большой, людей много. Двор Бедерского султана окружен стенами с семью воротами; в воротах сидят по сту сторожей, да по сту песцов, которые записывают имена всех входящих и выходящих; иностранцев не пускают. Двор чудесный: все в нем украшено изваяниями и золотом («на вырезе да на золоте»); последний камень изваян и покрыть золотом. Во дворе разные присутственные места. Ночью город стерегут тысяча человек из воинов наместника: они ездят на конях в доспехах, со светочами в руках.В первый свой приезд Никитин оставался в Бедере не долго: он ездил из него на ярмарку в Алянд или Ших-Аладин, за двенадцать ковов от Бедеря. Ярмарка продолжается – говорит Никитин – десять дней, начинаясь две недели спустя после Покрова (т. е. с 15 октября). Это лучшая ярмарка во всей Гундустанской земле: сюда съезжаются на торг со всего Гундустана. Одних коней приводят тысяч до двадцати. Ярмарка учреждена на память шаха Аладина, без сомнения того Ала-эддина Хильджи, который владычествовал в Индии в 1297–1347, прославясь с первого года владычества страшным, опустошительным походом, с тремя стами тысяч конного войска и с двумя тысячами семью стами слонов, вдоль по всему полуострову. В Маабар (Маа-бир), у Сеттъ-Бунд-Рамесвара, он построил дивную мечеть, которая стояла еще и во времена Феришты125 Не здесь, впрочем, а севернее лежит Ших-Аладин, где бывала ярмарка во время Никитина: это нынешний Аллунд, на северо-запад от Колберга.Из Алянда Никитин воротился в Бедерь о Филипове заговейне (14 ноября), и оставался четыре месяца, до самого великого поста (начавшегося с 4 марта). Сблизившись с многими из жителей, он описал им свою веру, как христианин, и своею откровенностью заставил и их быть откровенными, так что они перестали крыться перед ним и в яствах, и в торговле, и в молитве, и во всем; перестали скрывать от него и жен своих. «Я расспрашивал их об их вере – говорит Никитин – и они сказывали, что «мы веруем в Адама», что «Буты» – это Адам и весь род его. Впрочем вер у них восемьдесят четыре: все веруют в Бута; но поклонники одной веры не сближаются с другой ни в питье ни в пище, ни в женитьбе».Заговорив о пище, Никитин сообщил о ней несколько подробностей: «Индияне – заметил он – не едят никакого мяса – ни яловичины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины; пища их плоха: рис («брынец») и морковь («кичири») с маслом, разные травы, вареные на масле и на молоке; вина и сыты не пьют; едят они дважды днем, а ночью не едят. Иные едят, правда, и мясное – баранину, кур, рыбу, яйца; но уж говядины не употребляет никто. Едят все с помощью правой руки, так что левою никто не примется ни за что, не нуждаясь в ноже и не зная ложки. С «бесерменами» не только не едят и не пьют вместе, но кроются от них в пище до того, что если бы бесерменин только заглянул в кушанье, то уж не станут есть; да и вообще, когда едят, то закрываются платом, чтобы никто не мог увидать. Перед тем как садятся есть, они омывают себе руки и ноги и выполаскивают рот»126.Никитин сговорился с Индейцами пойти и в их священный город Парват, и пошел вместе с ними. Там бывает во время их большого поста значительная ярмарка, которая продолжается пять дней. Народу собирается со всей Индии тысяч двадцать, а иногда бывает и до ста тысяч. Шли мы туда месяц, говорит Никитин. Эта бутхана очень велика, с половину Твери, и вся каменная. Около нее двенадцать венцев с изваянными изображениями деяний Буты, какие он творил чудеса, как являлся в разных образах – в первый раз просто человеком, во второй человеком с хоботом слона, в третий, человеком с лицом обезьяны, в четвертый, человеком с лицом лютого зверя, и всегда с хвостом. Главное изваяние Бута очень велико, из камня; одежды на нем нет, кроме ширинки у живота; лице обезьяны; хвост через него в сажень; правая рука поднята высоко и распростерта, как у царя Юстиниана в Цареград, а в левой держит он копье. Другие Буты совсем наги. Тут и Бутовы жены и дети. Перед Бутом стоит огромный вол из черного камня, весь позолоченный. Во время молитвы его целуют в копыто, и осыпают его и Бута цветами. Бутханы без дверей, все обращены на восток. Буты тоже обращены к востоку. Молятся Индейцы тоже на восток, по-Русски: подымают руки высоко, потом кладут их на темя, и затем ложатся ниц на землю, распростираясь. В середину бутханы Индейцы ездят на волах, у которых рога окованы медью, копыта подкованы, а на шее триста звонков. Этих волов зовут «ачче». Вола зовут отцом, а корову матерью; на кале их пекут хлебы и варят кушанье, пеплом от этого кала мажут себе лице, лоб и все тело127. Приехавши к бутхане, все Индейцы сбривают себе волосы, все – и старые и молодые, и жены, и девушки, и уже обрившись вступают в бутхану. Со всех приезжающих берется пошлина на Бута – по две шешкени с человека, а с коня по четыре футы.Со времени Карамзина думали, что под именем Парвата = Первата Никитин описал Эллору128. Во время Карамзина так можно было думать, представляя себе Эллору главным храмом Индийским; но когда отысканы были потом другие подобные храмы129, на всем пространстве Индии, частью уцелевшие, а больше в развалинах, то стало уже невозможно, без особенных определительных указаний, видеть в древних и старинных описаниях рисунка исключительно того или другого из храмов, существующих доселе. Описание Никитина не похоже близко ни на один из известных храмов, а своим именем напоминает совсем не Эллорский. Разумею не имя Бутхана, имя, которым, как заметил и Ибн-батута, назывались вообще храмы Индейские130. Собственное имя бутханы, описанной Никитиным, есть Парват = Перватт. Такое название, оставшееся чуждым для всех храмов Эллорских, не чуждо городам Индии, где бывали храмы, а один из них находится именно там, где можно искать его по рассказу Никитина. Гамильтон131 обозначил его под названием Parvattum или Perevattum-pagode на правом берегу Кистны (16° 12'), на юг от Гейдерабада. Этот храм теперь в развалинах; но, потеряв свое прежнее величие, напоминает еще о нем кое-какими прекрасными остатками. Что касается до слова ачче, то оно, как Индийское название вола, употреблено у Никитина два раза: в другом месте Никитин заметил, что «ино возят «аче» морем, ины пошлины не дают», т. е. возят морем и волов, и тогда не берут пошлины. Ачче значит и отец, и вол. Сравнение положения Будды с положением данным статуе императора Юстиниана в Цареграде дает знать, что или Никитин был сам прежде в Византии, или заметил ее описание в одном из наших старых путешествий. Таких описаний сохранилось у нас несколько132.Из Парвата назад в Бедерь Никитин воротился за пятнадцать дней до магометанского улу-байрама, и отпраздновал тут светлый праздник, исполнив перед тем все требования поста. То была уже четвертая Пасха, празднованная им среди иноверцев: не трудно было ему затрудниться на чужой земле в расчете дней, в праздновании дней, священных для его православной души, – и сжалился он по вере своей. «Вот уже прошли – говорит он – четыре Великие говейна и четыре Великие дни, а я не знаю, ни что Великий день, ни что пост, не знаю ни Рождества Христова, ни других праздников, ни среды, ни пятницы. Книги мы взяли с собою из Руси, но теперь уже их нет: когда меня ограбили, то отняли и книги; и я промежду иноверцев только молю Бога, чтобы Он сохранил меня». Не зная, когда именно должно быть Светлое Воскресенье, Никитин угадывал по приметам, думал, что оно должно быть за девять или за десять дней до басурманского байрама: «Бесермене байрам взяли в среду месяца мая, а я заговелся 1 апреля» (1-е апреля приходилось в воскресенье четвертой недели Великого поста).Продолжая следить за ходом путешествия Никитина, замечаем, что в этом месте рассказа его должен быть довольно значительный пропуск. Не упоминая о выездах из Бедеря и возвращены назад, Никитин говорит, что в пятую Пасху задумал он воротиться в Русь, – и вышел из Бедеря за месяц до басурманского улу-байрама; а между тем ни из чего не видно, что Никитин целый год по возвращении из Парвата оставался безвыездно в Бедере; напротив, у него занесены тут описания таких мест, в которых он по-видимому не был, а вместе с тем и описания, изобличающие самовидца.Таково между прочим описание Биджьнагура (Бичинегира), что на реке Пумогурд. «Этот город – говорит Никитин – очень велик133; сквозь него течет река: по одну сторону ее женьгель злый (густая чаща)134, а по другую долина. Места чудные, на все привольные; а перейти через реку нельзя. Сквозь город дорога; но города не откуда взять: мешает страшная гора и «дебрь зла тикень». Венецианец ди Конти, современник Никитина, также был в Биджьнагуре и описывает его несколько иначе: «Большой город Бичинагар заключает в окружности около шестидесяти миль, и лежит в долине у подошвы гор; стены его со стороны гор, окружают его так, что он кажется еще больше и красивее»135. Другой современник Никитина, Абд-Эрразак, описывает Биджьнагур гораздо подробнее; но так многословно, что здесь нельзя решиться повторить это описание все136. Скажем только, что оно более сходно с описанием Никитина, чем с короткой заметкой ди Конти: говоря о первой из семи цитаделей города, Абд-Эрразак замечает, что это крепость округлая, расположенная на вершине горы. Шесть таких стоят, по его рассказу, вокруг седьмой, заключающей в себе ханский дворец137. Если предположить, что описание Биджьнагура сделано Никитиным в следствие осмотра города изблизи, то надобно заключить, что или Никитин не все занес в свои записки, или же что сохранившиеся списки не сохранили всего им писанного. Последнее кажется тем более вероятным, что разницы списков, доселе найденных, указывают ясно на вольные и невольные опущения переписчиков138.Кроме Биджьнагура, Никитин как самовидец описал, кажется, и Рачюр. «В Рачюре – говорит он – родится алмаз биркона и новкона; почка его продается по пяти рублей, а лучшего по десяти рублей; почка алмаза нова только по пяти кеней, черноватого цвета по шести кеней, а белого – одна деньга.» Часть этой оценки алмазов записана по-Персидски, может быть для того, чтобы скрыть ценность алмазов от торговцев; а если так, то вероятно потому, что сам Никитин торговал ими. «Алмаз родится – прибавляет Никитин – в каменной горе, и локоть этого камня с алмазом нов продают по две тысячи фунтов золота, а локоть бир-кона по десяти тысяч фунтов золота. Этою землею владеет Мелик-хан, князь подвластный Бедерскому салтану, а отстоит она от Бедеря на тридцать ковов», т. е. в 300 вёрстах. Рачюр считался в то время одним из важнейших мест алмазных копей. Трудно себе представить, чтобы Никитин, зная драгоценность алмаза, не воспользовался возможностью побывать у самых копей, где конечно можно было купить его выгоднее, и чтобы описал так подробно только по одним рассказам. Для ясности, не будет, может быть, лишне припомнить, что издревле отличали алмазы новой копи от алмазов старой копи (della mina nuova и della mina vecchia, как выражались Итальянцы), и первые назывались белыми, а вторые черными139. Обычная же мера весу для алмаза, как и для других драгоценных товаров, в старой Руси была почка, весом в ½ золотника, о которой одно из важнейших известий наших летописей относится к году выезда Никитина, 1466-му140.Как бы то ни было, наступил 1471-й год, и Никитин простился с Бедерью, с тем чтобы при удобном случае проститься и с Индией. Он боялся пуститься в путь без оглядки, слыша, что всюду на пути его встретит волнение борющихся войск; н между тем ему не хотелось оставаться и в Гундустане, чтобы не издержать, как сам он сказал, всего своего достоянья: хоть он и отказывал себе во многом, не пил ни вина, ни сыты, а все-таки издерживал в день по два с половиной алтына. За месяц до байрама, он вышел из Бедери в Келберг141, праздновал там свою пятую странническую Пасху, и оттуда пошел в Кулури (что в Английских описаниях и картах Culoor), на усть Бимы, за Кистну. Тут оставался он пять месяцев, вероятно, с надеждою выгодно приобрести кое-какие драгоценные камни. Сам он заметил о Кулури, что тут родится ахик (сердолик), что тут его и обделывают, и отсюда развозят на весь свет, что тут живет триста алмазников, обделывающих между прочим и оружие. Несмотря на то, что Кулури, во время Никитина, быль, как видно по этому, город важный в промышленном отношении, современникам Никитина он остался совсем неизвестным, не так как Калики – Coilconda, о котором Никитин сказал только мельком, что он важен по торговле («базар велми велик»), и о котором сохранилось несколько довольно подробных упоминаний142. Отсюда Никитин пошел ко... (тут собственное имя местности опущено) на Кельберг («поидох ко на Кельберга»); а потом в Алянд. Предполагая, что Никитин спешит туда на ярмарку, можем думать, что он прибыл туда во второй половине октября 1471 года. Дальнейший путь Никитина был через Камендрио, Кынаряс, Суръ (Soorapoor) в Дабыль (Dabul), куда прибыл он в начале 1472 года.Из этого перечня путешествия Никитина по Индии видим, что он объехал значительную часть западного полуострова, между реками Кистной и Годавери, т. е. области Аурунгабад, Бедерь, Гейдерабад и Беджапур.Следя в рассказе за своими переходами из одних местностей в другие, Никитин, вместе с описаниями местностей, занес в свои записки и замечания о природе страны и ее произведениях, о народе, его нравах, верованиях и обычаях, о его управлении, и т. п. Каковы эти замечания, можно отчасти судить по тому, что сообщено было выше. Прибавлю к этому обозрение еще нескольких подробностей о народном управлении и войске, подробностей тем более любопытных, что их нет в рассказах других современников. Считаю не лишним заметить, что рассказ Никитина в этом отношении несколько сбивчив и наводил объяснителей на взгляды совершенно неверные и невероятные. Правильно ли понял я, да судит читатель.В той части Индии, которую посещал Никитин, были в его время два главные владения: столица одного, Индейского Чюнедарского, была в Бичинегуре; столица другого, Хорасанского магометанского, в Бедери. О первом Никитин не сообщает почти никаких особых сведений, кроме того, что у его князя Кадама много силы и войска сто тысяч, пятьдесят тысяч коней и триста слонов. Несравненно более сведений находим об этом царстве не только у Абд-Эрразака, но и у Итальянцев и Испанцев. Абд-Эрразак подробно говорит об обширности его, богатствах, великолепии царских дворцов и т. д. Итальянцы и Испанцы, особенно Бартема и Барбоса, не менее его удивлялись богатствам страны и ее владетеля143. Сведения Никитина о Бедерском султанстве до некоторой степени можно назвать подробными.Бедерское султанство представляется им как мусульманское: султан, все его бояре, все властвующее и все войско – мусульмане, родом Хорасане. Земля эта многолюдная; но хоть бояре сильны и пышны, сельские люди «очень бедны, и голы вельми». Владеющее племя Хорасанское все на конях, в доспехах – и сами и кони; покорные им Гундустанцы все пешеходы, и ходят скоро – «борзо», босиком и без одежды; их вооружение – в одной руке щит, в другой меч, или же лук и стрелы. К военному вооружению принадлежат слоны, покрытые булатными доспехами; к рылам и клыкам их привязаны большие мечи весом по кентарю (почти по три пуда), и на хребтах у них городки; в каждом бывает до двенадцати человек в доспехах с пушками и стрелами. Войска у султана Бедерского 300000. Кроме того, у его боярина Меликтучара 200000 и множество войска у подвластных ханов144 и везирей. Так у Рачюрского владетеля Мелик-хана 100000; у Фарат-хана (= Харат-хаиа) 20000; у многих других по 10000.При описании Бедеря, Никитин сообщил о великолепии султанского дворца. А вот, как выехал султан в прогулку (теферичь, т. е. таферрюджь) во время байрама: – он выехал с двадцатью везирей великих. С ними выехали триста слонов, наряженных в булатные доспехи и в окованные городки; на каждом из слонов по шести человек в доспехах с пушками и пищалями, а на «великом» слоне двенадцать человек; на всяком слоне два больших знамени («прапорца»); к клыкам их привязаны огромные мечи весом по кентарю, а к рылам по три железных гири; промежду ушей посажен человек в доспехе с большим железным крюком, для управления слоном145. Кроме слонов выехали с султаном тысяча коней без всадников, все в золоте, сто верблюдов с барабанами («нагарами»), триста трубачей, триста плясунов, триста наложниц. Султан ехал верхом на коне, убранном в золото, на золотом седле; на султане кафтан весь сажен яхонтами, на его шапке шишак большой алмаз; лук его (сагайдак) из золота с яхонтами; три сабли его кованы золотом. Перед султаном скакал пеший Индеец (кафар), играя «теремцем» (зонтиком)146, и за ним много пеших (Индейцев); тут и бешеной («благой») слон, весь наряженный в камку с железною цепью во рту, идет и «обивает» коней и людей, чтобы кто не приступил близко к султану. Брат султана выехал на золотой «кровати», под бархатным балдахином («терем оксамитен»), с золотой маковкой, украшенной яхонтами; его несли двадцать человек. Хан Махмут выехал тоже на золотой кровати под шелковым балдахином («терем шидян»), с золотою же маковкой; его везли четыре коня, убранные в золото; около него множество людей, чуть не голых, у которых только бедра завешены были платом, а перед ним певцы, плясуны и все с мечами на голо, с саблями, со щитами, сулицами, копьями, с прямыми длинными луками, и кони все в доспехах с сагайдаками. Еженедельно по вторникам и четвергам, султан выезжает на «потеху» (увеселительное зрелище) с тремя везирями, с матерью и женою. С ним выходит тогда десять тысяч конников, пятьдесят тысяч пеших, двести слонов в золотых доспехах, а перед ним сто трубачей, сто плясунов, триста коней, оседланных в золоте, сто обезьян, сто непотребниц гаурок. Брат султана выезжает на «потеху» с матерью и с сестрою по понедельникам. Тогда выезжают с ними две тысячи жон на конях и на золоченых «кроватях», а перед ними сто коней, оседланных в золоте, очень много пешего народа, два везиря, десять везыреней, пятьдесят слонов в суконных попонах, по четыре человека на каждом, нагишом, только в плате на бедрах, и много женщин пеших и нагих с водою для питья и обмыванья. Бояр обыкновенно носят на серебряных кроватях: перед кроватью ведут до двадцати коней в золотых «снастях», а за нею идут триста конников, пятьсот пеших, десять трубачей, десять барабанщиков («нагарников»), десять свирельников.Для пояснения рассказа Никитина о выездах Бедерского султана, нелишне будет сообщить выписку из Шегаб-эддина: о выездах султана Делийского:«Выезды султана бывают разного рода: то отправляется он на войну, то переезжает в Дели с одного места в другое, то гуляет по своему дворцу. Его военные выезды великолепны и поразительны. Тут и слоны несут на хребтах башни, похожие на города или крепости; глаз видит только облака пыли, затмевающие воздух. Клейноты султана – черные знамена с золотыми драконами; никто, кроме султана, не может развевать знамен черного цвета. У войска на правом фланге развеваются такие же черные знамена, а на левом, знамена красные с золотыми драконами. Каждый из эмиров имеет свое особенное знамя. Музыкальные инструменты играют перед султаном и во время поездов, и во время стоянок: эти оркестры состоят из 200 литавр, 40 больших барабанов, 20 труб и 10 цымбалов. За султаном несут неисчислимое количество драгоценностей и ведут множество коней. Когда султан выезжает па охоту, то поезд, его сопровождающий, не так велик: с ним выходит только 100000 всадников и 200 слонов; за ним везут четыре деревянных замка, под каждым по 200 верблюдов, покрытых черными шелковыми попонами, вышитыми золотом; с поездом идут шатры и павильоны всякого рода. Если султан переходит с места на место, для увеселительной прогулки, то с ним выезжает до 30000 всадников, 200 слонов и 1000 коней оседланных и взнузданных, в попонах и нагрудниках, украшенных золотом или жемчугом и драгоценными камнями»147.Важнее всех других бояр был у молодого (двадцатилетнего) султана Бедерского боярынь Меликтучар, главный полководец, Индейский самодержец («авдоном»), пользовавшийся огромною властью и под рукою своею имевший многих ханов148. В числе других ханов, подвластных Меликтучару, был и Асан-хан Чюнерский, у которого войска, подчиненного Меликтучару, было 70000, много слонов и коней. Всего войска у Меликтучара было 200000 («он седит на 20 тьмах»). Двадцать лет он бился с Индейцами и все еще, однако не мог покорить их. Из военных подвигов Меликтучара Никитин вспоминает особенно о двух: о взятии двух Индийских городов и о походе на Бичинагур.Два Индийских города возбудили против себя силу Меликтучара за морские разбои: очевидно, что это города приморские, и что заморская торговля Декана была в то время очень значительна. Один из городов был сильно укреплен, судя по тому, что Меликтучар стоял у него с 200000 войска, снабженного сотнею слонов и тремястами верблюдов, целые два года. Оба города взяты и дали богатую добычу: семь плененных князей, вьюк (юк) яхонтов, вьюк алмазу и рубинов149 сто вьюков «дорогого товара» – вероятно тканей и т. д., и бесчисленное множество всего другого.Второй поход был следствием этого первого и предупрежден был съездом военноначальников в Бедерь. Тут Никитин ознакомился ближе с Меликтучаром. Когда Меликтучар приближался к Бедерю с войском, то султан выслал ему на встречу за сто верст десять везирей, с каждым по десяти тысяч рати и по десяти слонов в доспехах. У этого Меликтучара всякий день садилось за обеденный стол по пятисот человек, с ним вместе за одну скатерть три везиря и с каждым везирем по пятидесяти человек, да его бояр присяжных («вшертных») сто человек. На конюшне у Меликтучара было сто слонов и две тысячи коней, а тысяча днем и ночью стояло наготове. Двор его ночью стерегли сто человек вооруженных, да двадцать трубачей, десять барабанов (нагар) и при десяти больших бубнах двадцать бубенщиков. В ожидании Меликтучара явились в Бедерь ханы: Мызамылк, Мек-хан и Фарат-хан с 100000 войска и с пятидесятью слонов, и привезли с собою огромное множество драгоценных камней, алмазов, яхонтов и других, закупив все это для Меликтучара, который запретил строго мастерам («деларям») не продавать ничего иноземным торговцам, которые было наехали в Бедерь для закупок, к празднику Успенья.Меликтучар пробыл в Бедери от Петрова дня до Покрова, и потом вышел войной на великого князя Чюнедарского. У него своей рати конной было 50000 (40000), сто тысяч пеших и сорок слонов вооруженных; да султан послал ему своего войска 50000; с ним пошли три везиря с 30000 и сто слонов в доспехах с городками, по четыре человека с пищалями на каждом. Султан выехал позже, на восьмой месяц после Великого дня; с ним выехало двадцать шесть везирей, двадцать мусульманских, и шесть Индейских, да двора его сто тысяч рати конной, двести тысяч пеших, триста слонов вооруженных, сто лютых зверей на двойных цепях. С братом султана выехало двора его сто тысяч конных, сто тысяч пеших и сто вооруженных слонов. С Малханом вышло его двора двадцать тысяч конных, шестьдесят тысяч пеших и двадцать слонов. С Бедер-ханом – тридцать тысяч конных, сто тысяч пеших и двадцать слонов. С Сул-ханом – 10000 конных, 20000 пеших и 10 слонов. С Везир-ханом 15000 конных, 30000 пеших и 15 слонов. С Кутовал-ханом 15000 конных, 40000 пеших и 10 слонов. Со всяким везирем по 10000 конных и по 20000 пеших, а с некоторыми из них и по 15000 конных и по 20000 пеших. У четырех из Индейских везирей было рати по 40000 конных и по 100000 пеших, – и султан все-таки разгневался на них, и велел добавить войско – 20000 пеших, 2000 конных и 20 слонов. «Такова сила Индейского мусульманского султана!» воскликнул Никитин, окончив свой перечет, для нас чуть не сказочный. Все это войско двинулось против Индейского султана Кадама, – и поход, однако не удался. И людей, и денег погубили много, а взяли только один город. Под Биджьнагуром войско стояло целый месяц; осаждающие гибли от недостатка воды и пищи. Индейский хан Меликчан-хозя взял одну из крепостей этого города силою: день и ночь он бился двадцать суток, так что рать ни пила, ни ела, осаждая город с пушками; хорошего войска погибло 5000. Когда же крепость была наконец взята, то в ней вырубили 20000 народу, мужчин и жен, 20000 больших и малых взяли в плен, и пленных продавали потом на выкуп по десяти и по пяти тенек, а детей по две тенки150. Большой крепости взять не могли, большой, т. е., как кажется, средней из семи, которые – по описанию Абд-Эрразака – составляли город, той крепости, в которой помещался дворец султана.Остановимся еще на некоторых из замечаний Никитина о произведениях срединной Индии.Из животных Никитин заметил слонов, буйволов, верблюдов, мамон. Его внимание, конечно, не могли не обратить на себя слоны; но он говорил о них как будто у о животном знакомом, не то что путешественники западные того времени и более поздние: не мудрено, что Никитин видал слонов и прежде, где-нибудь в Персидских землях. Не так говорил он о мамонах: «Мамоны – обезьяны; живут в горах, по скалам и по лесам. У них есть и свой «князь обезьянский», и у него своя рать. Если кто их затрагивает, то они жалуются этому князю своему, – и тогда князь высылает свою рать, а рать эта велика – говорит: она нападает на город, разоряет дворы и бьет людей. У мамон – говорят – есть свой язык. Детей у них родится много; если же какие родятся ни в отца, ни в мать, то они мечут их по дорогам; а Индейцы хватают их и учат всякому рукоделью и пляске, или продают; а если продают, то ночью, чтобы не умели назад убежать». Речь Никитина – о тех обезьянах, которые прославлены в Рамаяне, из роду которых был «князь обезьянский» Гануман. Под этим же названием говорят о них и западные путешественники151. Поразили еще Никитина змеи на улицах Бедери: «длина их две сажени». Это, вероятно, педда-пода из роду пифонов, в десять и более футов длиною. Ди Конти, Бартема и другие путешественники тоже обратили внимание на змей в Индии, и Ди Конти между прочим кажется на тех самых, что и Никитин152. – Птица одна только поразила Никитина. Это – гукук: «Водится эта птица – говорит он – в Алянде; летает ночью и кричит «гукук» (по другим спискам: кук-кук); а если сядет на чьем доме, то в нем кто-нибудь умрет; если же кто задумает ее убить, то у нее изо рта выйдет огонь». Что же это за птица? По имени она похожа на ту, которая у Индейцев называется куккуба, и на другую, которую в Ассаме называют део-кукура и почитают священною; но, вероятно, только по звукам имени153. Кстати вспомнить заметку Пигафетты; «Нас уверяли, что черная птица, величиною с ворона, каждую ночь прилетает на один из домов и своим криком заставляет собак выть во всю ночь. Мы слышали этот вой; но никто нам не хотел объяснить причины этого явления154.Заметки Никитина о произведениях царства растительного очень коротки. Самою важною можно назвать следующую: «Вино же у них чинять в великых оресех кози Гундустанская, а брагу чинять в татну». Под именем татн Никитин разумел, кажется, одну из пальм (если не пальмирскую – borassus flabelliformis, или элате – phoenix silvestris, то финиковую – phoenix dactylifera): их соки приготовляются для питья, и одна из них называется именем подобным155. Что же касается до «кози», то хоть оно и напоминает Деканское название тамошнего садового орехового дерева кажу (anacardium occidentale), и еще более Цейлонское название хлебного дерева cose156; но, без сомнения, под большими Индейскими орехами кози Никитин мог понимать скорее всего орехи кокосовые. Они и называются коки, кочи, а может быть и коси или и кози; они поражают и величиною; из них приготовляются водки и другие питья в роде вина157.Другие заметки Никитина о произведениях срединной Индии менее любопытны.4. Пристани Индийского моряГл. IV, IXНикитин увидел Индийское море в первый раз близ Бендер-аббаси: «Тут есть пристанище Гурмызское (Ормусское), и тут есть море Индийское, а Парьсейским языком и Гундустаньская дория.» Он переплывал его на торговом судне, которое – по его словам – называется там тавой158.Проезжая через него в первый раз, он заметил, или по крайней мере занес в свои записки очень немного.«Гурмыз (Ормуз) от Бендеря (Бендер-аббаси) по морю в четырех милях; он на острове, и солнце в нем так жгуче, что опалит («съжжет») человека». Месяц в нем оставался Никитин и потом пошел за море. На таве, отправлявшемся в Иидию с продажными лошадьми, и он нашел себе место с своим жеребцом, добытым им, конечно, также для перепродажи. Его путь по морю был к Мошкату десять дней, потом к Диу, (Дегу) четыре дни, далее в Гуджерат (Кузрят), Канбат, где родится краска и лак (лек»)159, и в Чивиль = Чювиль, откуда, как мы уже знаем, Никитин пустился со своим жеребцом в глубь Индии160. Уже там сообразил он то, что видел, с тем, что слышал, и составил для себя заметки о пристанях Индийского моря.Эти заметки о пристанях Индийского моря представляют собою особенный эпизод, не лишенный занимательности в отношении к торговле и мореплаванию того времени. Они начинаются общим обозначением расстояний.«От Гурмыза (= Ормуз) ити морем до Галата = Калата 10 дней, и от Галата до Дегу (= Диу) 6 дней, (от Дегу до Мошката 6 дней); от Мошката до Кучьзрята 10 дней, а от Кучьзрята до Камбата 4 дни, от Камбата до Чивиля 12 дни, а от Чивиля до Дабыля 6 дни; а от Дабыля до Колекота = Келекота 25 дни, от Колекота до Силяна 15 дни, а от Силяна до Шаибата = Шабата месяц ити, а от Шабата до Певгу 20 дни, а от Певгу до Чини да до Мачииа месяц итьти, морем все то хожение; а от Чини да до Кытыя итьти сухом 6 месяцев, а морем 4 дни ити». Путешествие по морю совершают там в тавах: так называются Индейские корабли.Далее следует отдельное описание каждой местности.«Гурмыз есть важная пристань: сюда сходятся люди и свозится всякого рода товар со всего света; что ни родится на свете все есть в Гурмызе, только пошлина велика десятая доля». Гурмыз есть Ормуз нашего времени, известный, впрочем, под этим названием уже во время Марко-Поло. Выше было замечено, что и в XV веке у нас на Руси был получаем жемчуг из Гурмыза, и по имени этого города известен. был под названием Гурмыжских зерен161.«Камбат = Камбаят есть пристань для всего Индейского моря. Товар в нем приготовляемый: разные ткани (алачи), пестряди, киндяки; индиго (ниль), лак (лек), сердолик (ахык) и лон»162. Это нынешняя Камбая в глубине Камбайкаго залива, при устье Сабермутти. Современник Никитина Венецианец Ди Конти говорит о Камбае также как о важном торговом месте, исчисляя почти те же товары163.*«Дабыль – очень большая пристань для всей Индии и Ефиопии, последняя на юг для мусульман. Сюда привозят коней из Египта (Мисюр), Аравии (Арабистана), Хорасана, Туркистана, Негостана, и потом ведут их сухим путем в Бедерь и Кельберг». То же почти говорит об этой пристани более поздний путешественник Од. Барбоса164.«Келекот – такая же пристань для всего Индейского моря; а кто его не увидит (не попадет к нему), тот не пройдет морем благополучно». Говоря это, Никитин думал о морских разбойниках. В другом месте своего рассказа он заметил, что тут в море разбойников много, что все они кафары – «ни християне, ни бесермены, поклонники каменных болванов»165. Относительно Келекота Никитин еще заметил, что тут родится перец, имбирь (зеньзебиль), цвет, мошкат, калафур (= калан-фур), корица, гвоздика, пряное коренье, адряк, и всякое коренье, – и все в нем дешево166, «да кул да каравашь письярь хубьсия»– что по чтении А. К. Казембека значит: «да-окул да-карэваш бисиар хуб-сиа», т. е. да слуг да служанок много: хороши черные». Пристань эта есть нынешний Каликут, на Малабарском берегу против Лакедивских островов. Сохранив по ныне свое значение и увековечивши имя свое в «коленкоре», она знаменита издавна. Замечания Никитина о важности этого приморского города для торговли в XV веке подтверждаются сказаниями Абд-Эрразака167, Ди-Конти168 и Васка де Гама169.Мы видели уже, что Никитин сам был в Ормузе, Камбае и Дабуле. Был ли он и в Колекоте? на это отвечать трудно: вероятнее, что не был; потому что ни из чего не видно, что он отваживался на плаванье по Индийскому морю на юг от Дабуля. Если же так, то и все то, что занес он в свои записки о пристанях Индийского моря далее, есть плод его расспросов у торговцев Хорасанских, прекрасно выражавший его любознательность и до некоторой степени точность передачи слышанного. Тут дело идет о странах от Цейлона до Китая.«Силян – значительная пристань Индейского моря. В нем – баба-Адам на высокой горе, а около его родятся драгоценные камни, червцы, фатисы, агат (бабогури), хрусталь, сумбада (= сумбамда), бинчаи, мамоны, слоны, которых продают по величине, меряя локтями, и строусы (девякуши), продаваемые по весу». Не только современники Никитина, но и более древние путешественники, сообщали подобные известия о Цейлоне: между прочими можно заметить и Марко-Поло, который описанию этого острова посвятил две главы170, и не забыл между прочим вспомнить об Адамовой горе, сказавши при этом, что на вершину ее поднимаются по железным цепям, пригвожденным в скалах, и что на ее вершине, как уверяют Сарацины, лежит гроб Адама. По замечаниям других путешественников, баба-Адам – дед-Адам клялся там перед Богом в грехах, и где стоял, там и доселе видны ступни его ног171. Что касается до произведений Цейлана, то они отмечены Никитиным не так, как другими путешественниками его времени172.«Шабатская пристань Индейского моря (= Шабат = Шаи-бат) очень велика. Тут все дешево. Тут родится шелк, сандал, сахар, жемчуг, инчи (зерна). Тут водятся слоны, которых продают по величине, меряя локтями. По лесам много мамон и обезьян; они по дорогам обдирают людей, и опасны до такой степени, что из-за них люди не решаются ездить ночью. Тут же водятся мускусовые олени: их вскармливают, и потом режут у них пупки, в которых содержится мускус; дикие сами роняют пупки по полю и по лесу; они воняют и в пищу не годятся». Трудно определить, где именно надобно искать местности, названной у Никитина Шабатом = Шайбатом: никто из путешественников современных Никитину и более поздних, не упоминает. о подобном имени. Только в виде вопроса можно вспомнить об имени одного из островов, находящихся у устья Ганга, и называющегося на картах Shabazpur. Там водятся и мускусовые олени (moschus moschiferus). Впрочем мускусом славились в XV–ХVI веке и берега Аракана173. О том, как и из чего добывается мускус, во время Никитина и позже в Европе еще спорили, и из его современников нельзя указать ни на одного, который бы высказал о мускусе такое ясное представлявшее, как Никитин. Из более поздних достойно внимания слова Барбосы174.Еще любопытное замечание делает Никитин о вере жителей Шабата. «А что Жиды называют Шабатов тоже Жидами, так они говорят ложь: Шабатене ни Жиды, ни бесермены, ни христиане: это особенные сектаторы Индейские, не пьющие и не ядущие вместе ни с Худами, ни с бесерменами, и не употребляющие никакого мяса». Тут может быть, описаны поклонники Сивы = Шивы – Сиваиты восточного полуострова Индии, которых учение распространялось далеко на север; впрочем, может быть, это и черные Жиды, распространенные очень издавна по Индии и другим землям175. Худы, о которых упоминает здесь Никитин, может быть, суть Туды, часть которых называются Кутами, древние туземцы Индии176.«В Пегу = Певгу есть хорошая пристань, в которой живут только Индейские дербиши. Тут родятся драгоценные камни: маник, яхонт, кирпук, и дербиши177 занимаются их продажей». Первые сведения о Пегу на западе принадлежат Бартеме и Барбосе178. Предметы торговли, по их замечанию, были там между прочим и те, о которых вспоминает Никитин179.«А Чиньское же да Мачиньское пристанище очень велико: в нем делают чини – фарфор и продают дешево на вес». Чин и Мачин не у одного Никитина представляется единицей-двойчаткой. Современник Никитина Абд-Эрразак, которому, как ученому мусульманину, путешествовавшему по Индии, могли быть лучше известны отдаленные страны Зондского архипелага, говорит, однако о Чине и Мачине так же180. Иосафат Барбаро уже яснее других представлял себе отдельность Чини и Мачини, как двух особенных стран, хотя и одинаково знаменитых своим фарфором181. У Арабских писателей чини или сини как название фарфора встречается нередко; иногда и с эпитетом фарфури (فغفوری), т. е. Китайский182. О жителях Чини, и Мачини Никитин сообщает еще сведение любопытное касательно уважения их к белым гарипам (иностранцам).О Китае Никитин только и заметил, что – как выше было приведено – от Чини сухим путем в Китай надо идти шесть месяцев, а по морю идти только четыре дня.В конце этой записки Никитиным приведены опять количества дней расстояния: «Силян от Бедеря в двух месяцах пути; Шаибат от Бедеря в трех месяцах, а от Дабыля по морю в двух месяцах; Мачин да Чин от Бедеря в четырех м месяцах пути». Из этой заметки видно, что свои расспросы Никитин делал в Бедере и Дабыле. Есть еще у Никитина тут же заметка, что от Шаибата сухим путем десять месяцев, а морем четыре месяца, куда: назад ли, или вперед, догадаться трудно183.В Дабыле он простился с Индией, и вновь пустился по морскому пути. Припоминая свой отъезд, он занес о Дабыле еще замечание: это город очень большой; к нему съезжается все поморье Индейское и Ефиопское. «И ту окаянный аз рабище Афанасие Бога вышняго, Творца небу и земли, възмыслихся по вере по христианской, и по крещеньи Христове, и по говейнех святых отец устроеных, и по заповедех апостольских, и устремихся умом пойти на Русь»184. Никитин сел в таву, договоря для себя место за два золотых от Дабыля до Ормуза. Шел он морем целый месяц, и ничего не видел; а на другой месяц увидел горы Ефиопские. Ветры занесли корабль в сторону; странники заметили это и восклицали: «Господи Боже, Царь небесный! осудил Ты нас на злую погибель»! На берегу (Галлас?) их ожидала новая беда – грабительство туземцев; от нее отделались они обильной раздачей рису, перцу и хлеба. Через пять дней они снова пустились в путь, а через двенадцать прибыли благополучно в Мошкат. Тут праздновал Никитин свою шестую странническую Пасху, и потом после девятидневного пути из Мошката прибыл в Ормуз... Мы уже видели, как он продолжал далее свой путь через Персидские земли.5. ВозвратГл. XIV, XVВ сентябре 1472 года, Никитин, оставив орду Асан-бега, направил свой путь к Черному морю, через Арцин-ган (Арцицан) в Трапезонт (Трепизон), и прибыл туда ко дню праздника Покрова. Как приезжему из орды Асан-бега, ему нельзя было ожидать мирного приема. Весь его «хлам» был у него взят и отнесен для осмотра на гору в город; обыскивали все, предполагая найти кое-какие грамоты или грамотки, и не найдя их, «все, что мелочь добренькая, ини выграбили все». Как бы ни было, «Божиею милостью» пришел Никитин и к третьему морю, к Черному, «а Парьсейским языком дория Стимбольская»; но и переезд через это море в Крым был для него не радостен. Пустясь в море, ветром пять (а по другому списку, десять) дней он несся к Вонаде;185 далее нельзя было идти от поперечного северного ветра: корабль погнало опять в Трапезонт. В Платане186 корабль пережидал погоды пятнадцать дней; два раза выходил в море, и оба раза был гоним назад. Кое-как перебрался Никитин через море к Балаклаве (к Балыклее), оттуда поехал к Кафе, – и здесь только мог сказать: «милостию Божиею преидох три моря». Тут оканчиваются его записки мусульманской молитвой, приведенной им в подлиннике187.Какою дорогою воротился Никитин в свою святую Русь, не знаем; впрочем, имея в виду, что он умер, не доехав до родной Твери, в Смоленске, можем заключать, что возвратный путь его лежал через владения Крымского хана и Литовского князя.Не можем расстаться с Хождением нашего странника без сожаления, что на долю его не досталось пожить еще несколько лет. Если бы он успел отдохнуть от своих бед в родной Твери, то может быть оставил бы на память о себе не только краткие записки, но и подробное описание чудес природы, им виденных.Как, однако ни кратки записки, оставленные Никитиным, все же и по ним можно судить о нем, как о замечательном Русском человеке XV века. И в них он рисуется как православный христианин, как патриот, как человек не только бывалый, но и начитанный, а вместе с тем и как любознательный наблюдатель, как путешественник-писатель, по времени очень замечательный, не хуже своих собратов торговцев XV века. По времени, когда писаны, его записки принадлежат к числу самых важных памятников своего рода: рассказы Ди Конти и отчеты Васко ди Гама одни могут быть поставлены в ровень с Хожением Никитина. Не ниже их это Хожение ни по слогу, хотя и может он нам теперь казаться слишком малолитературным, ни по простодушию и отрывочности замечаний, ни по доверчивости к рассказам туземцев, заставлявшей его иногда повторять и невероятное188. А что умно разнообразна была наблюдательность Никитина, в этом, кажется, нельзя сомневаться. И в этом отношении Никитин не ниже, если не выше его современников. Приведу еще несколько строк, где она обозначилась довольно резко.Пожив в Индии, Никитин не опустил из виду особенностей неба и климата. Глядя на небо, он видел на нем не то положение звезд, что у себя дома, и занес между прочим в свои записки такие заметки: «В Бедере полный месяц стоит три дни»; – смотрел я в Бедери и на великоночное небо: под велик день (светлый праздник) волосыни (плеяды) и кола (орион) ушли в зорю, а лось (большая медведица) головою стоит на восток»189. Глядя на землю, он видел иное течение и иные качества времен года: «весна стала с Покрова, зима с Троицына дня». Не могла не поразить его тамошняя зима, когда, начиная с Троицына дня, «ежедень и нощь четыри месяци всюду вода да грязь». Но жар лета не был для него так резок, как бы можно было ожидать от Тверитина: «В Индии нет сильного жару – писал он – несносно жарко в Ормузе, в Багареме, в Джидде, в Баку, в Египте, в Аравии, в Джагатае, в Ларе; жарко и в Хорасанской земле, но не очень; жарко и в Ширазе, Иезде, Кашане, но бывает и ветер; несносно жарко бывает в Шамахе, в Гиляне. в Вавилоне, в Хумите, в Сирии; в Алепе уже не так. Обильны всем побережье губы Севастопольской, и Грузия, и Турецкая земля; обилье во всем и все дешево в Волошской земле и в Подольской. А Русская земля – да сохранит ее Бог. Боже, сохрани ее! В этом мире нет такой прекрасной страны. Да устроится Русская земля». Это припоминание говорит само за себя. Читая его, нельзя не сказать, что обширен был кругозор Никитина, что его внимание привлекали к себе земли самые отдаленные от Руси в такой же мере, как и близкие. Был ли он во всех землях, о которых тут вспомнил? Если не был, то заметка его еще важнее, как доказательство, что память свою любил он обогащать разными сведениями, вычитывая их из книг и выспрашивая от людей, знающих и очевидцев, и умел их припоминать. По этой одной заметке можно судить, как многое, достойное любопытства, нашло бы место в записках Никитина, если бы он имел случай переглядеть их на досуге, дома, отдохнув от забот страннических.Невольное уважение вселяют к себе! такие люди старой Руси – и, вероятно, мы найдём их со временем не мало, когда будем искать с любовью к действительным достоинствам людей, а не к фантастическим идеалам, не забывая о времени, когда они жили.Алфавитный указательАвдоном. 147*. αὐτόνομος: самодержец.Адряк. IX. 165. имбирь.Aлафa. IX. награда. Ср. Валаш. Лъфа – жалованье. Пов. о Махмете царе: «а царь Солтан воям своим царским жалованьем, и алафою милостив».Алача. 161. Бухарская ткань; Тур. пестрядь.Алмаз. 138. ср. биркона, иовкона.Ахик. = Ахык. IX. 141*, 161*. сердолик. В старину у нас называли сердоник (пояс сердоничен. Дух. Иоанна Кал. С. г. г. I. 32. Коропка сердоничная. Дух. Вас. Дм. С. г. г. I. 84); позже и сердолик (сердоличная коробка. Дух. Вас. Вас. С. г. г. I. 266).Аче, Ачче. V. 126*, 131*. Отец; – вол.Бабогури. VIII. 169*, 179. Агат.Баграм. VII.Батман. II. 106. Пол четверти?Бинчан. VII. 171. Смола из дерева styrax benzoin.Биркона и Новкона. IX. 138. Два рода алмазов.Благой. IX. 146*. Бешеный.Болкат. IV. Черный? Ср. Валаш. Белцат – темный, темноцветный. В. Слов. и Чеш. есть глаг. blčati = blčeti, blkati, blknuti – пылать, blк – пламя; в Серб, буктети, букнути – горячиться, букара – огонь, вокруг которого пляшут и поют в масленицу. Судя по этому, бокат значит загорелый. Срав. Греч. φλέγω, φλογέω; Лат. fulgeo, flagro; Нем. bleichen; того же корня и black = Асакс. bläc – черный.Борзо. V. Скоро.Брага. IV. 156*. Питье, приготовляемое из пальмового сока.Брынец. V. XII. 125*. Перс, биринджь сарачинское пшено, риск. Древ. Перс. Бризи = Санскр. вриги, откуда и ὄρυζον = ὄρυζα – рис.Буйвол. IV. Buffalo. L. Bartema. 158 с.Булатные доспехи. V. булат. Араб. فولاد фулад, Тур. булат, пулад, Бурят. бюлат, Монг. болот – сталь.Булгак. (булк). X. – А. К. Казембек думает, что это значит билюк – войско, полк. Едва ли. Скорее можно сравнить это слово с област. Рус. булга́ – тревога, булгачить – тревожить, происходящими от Татар, булганмак – мутиться, возмущаться, булгак – мятежь. Материалы. I. 16, 190.Бутхана. VI. 129. Перс.: бутхан. Кумирня.Бут. VI.Буты. VI*. 124.Бело. V. чисто, исключительно: «Все товар бело на Бесерьменьскую землю».Варный. I. II. Палящий. Варно. X. Жарко.Велик-день. II. X. – Светлый праздник. Великое говейно – Великий пост.Верблюд. * 150.Взяти. велик день. II Праздновать пасху.Возырь. = Възырь X. Визирь.Волосыни. X. 188. Плеяды.Волы и Коровы. 126. ср. ачче.Вшерьтный. X. Шертный, клятвою обязанный.Въздевать. IV. Надевать.Вырез. V. «на вырезе» – в резьбе, в рельефах.Ведь. VI, Знахарство.Венцы около бутханы. VI. Околицы?Гарип. IX. Иностранец. Араб, гариб. См. у Дюканжа καρίπιδες и ξένος.Гауръки. = Гауроки = Гаурыки. VI. Гаурки, – неверные.Гвоздники. = Гвоздикп=Гвозники. IX. 165. Гвоздички.Говейно. Пост. Великое говейно. Говеино госпожино.Голыми головами. II. Лишенные всего. Голова употребляется Никитиным в смысле человек, лице.Господарыня. V. 117.Гость. II. X. Купец.Гукук. VI. 152. род птицы.Далек = Далюк = Далец. IV. IX. 158. Далек вместо да лек, т. е. и лак; далюк вм. да лек; далец вм. да лек по неразумию переписчика, вздумавшего по своему выговорить слово.Деберь зла тикевь. XI. 133.Девякуши. IX. 169. Девегуши Строусы.Дербышь IX. 176. Дервишь.Деларь. X. Мастер.Добровольно. I. II. С желанием, с охотой, покойно.Дория. I. III. 95. Перс.: даръя́ – большая вода; море.Доспехи. X. Военные приборы на слонах, конях.Ежедень = Ежедней. III. V. Каждодневно: «ежедень и нощь».Ез. II. 90*. Рыболовная застава: «А в том езу 28 козлов, а выходит в том ез лесу большаго на козлы 80 дерев семи сажен, да на переклады к повалу 120 дерев двенадцати сажен»; и пр. Юрид. Акты. 251.Женчюг= Жемчуг = Земчуг. 139. 160, 171. И по Лит. zemczugas. Сред. Греч. ζάμυς, – перламутр. Слово это читается уже на кресте св. Евфросинии, 1161 г. «и кованье его, и злото, и серебро, и каменье и жьнчюг»; в Новг. I лит. под 1204 г. драгыи камень и велии жьньчюг; в Слове о полку Игор. и пр.Женьгель. XI. 133. Дебрь.Животина. III. *106. Домашние животные.Залгать. VI. Обмануть.Зелье. VI. Отрава.Зеньзебиль = Зензибиль. IX. 165. Имбирь.Зима. 188*.Златикень. (деберь) XI. 165. Должно читать: деберь зла тикень.Змии. VI. 151.Золотой – монета: «А золотой Угорской тянет 10 денег с полуденьгою; а корабельной тянет 3 алтына 3 деньги, а Португальской с крестом 17 алтын 3 деньги (с 18 алтын)». Торг. кн. XVI в. в Зап. Рус. Отд. Арх. Общ. III. 117.Инчи. 172. Жемчуг, бисер: так думает А. К. Казембек; но у Никитина рядом стоит «инчи да жемчюг»; следовательно, это не одно и то же. Может быть инчи и не зерна, как объяснено у меня, а чини, по описке.Кавтан. V. Кафтан. См. в Домострое: стр. 54.Каланфур = Калафур. IX. 165. Гвоздички? Камфора?Каменье драгое. IX.Камка. VI. 27.Кандаки = Киндяки. IX: род материи.Кафары = Кафры = Кофары = |V. VI. Наверное, Никитин подобно путешественникам Португальским и Испанским, кафрами называет Индийцев. См. напр. у Пигафеты: Questi popoli sono Caphri civè gentili (Рамузио. 356. d. Франц. пер. 70).Качьма. II. Татар., не бежите.Каша. VII.Кендарь = Кентарь. X. – А. К. Казембек замечает, что этим именем называется мера веса от 1½ до 10½ г пудов. В записках О. Барбосы находится объяснение этого различия в значении: одной и той же меры: О аrratel (libra) de peso volho tem 14 onças: о arratel de peso novo tem 16 onças. Oito quintaes velhos fazem sete quintaes novos, e cada quintal novo tem 128 errateis de 16 onças; cada quintal velho são tres quarto se maio de quintal novo, e he de 128 arrateis de 14 onças cada hum. Collecçao. II. 394. В то же время у нас кантар был мерою веса в 2½ пуда. Зап. Рус. Отд. Археол. Общ. III. 107. Жур. Мин. Нар. Просв. 1855, июнь. 189. – Ср. о кантаре в Comment. ad арреn. С, Porphyr. de cerim. II. 563.Кень. IX. 138*. Пенечь че кени. Ср. чаршешькени. IX. 138*. Едвали не должно и здесь читать не кеиь, а шешкень.Кестяк = Костяк. IX. по Казембеку – лодка.Киндяк – Кандак. IX. Котов, в своих записках о путешествии ио Персии несколько раз говорит о киндяках: «да в том же ряду (в Испагани) киндяки делают, красят (стр. 9). А платья Персы Казилбаши носят кафтаны озямные киндячные и дорогильные и кутняные (стр. 19). О киндячиыхъ ферезях см. Выходы: 78.Кичири. V. VII. А. К. Казембек объясняет это слово посредством кезер = кеджер – морковь. В записке Абд-Эрразана находим: Les éléphants du palais sont nourris avec du kitchri. On fait cuivre cette substance, que I’on tire de la chaudière en présence de l'éléphant. On у jette du sel, on у repand du sucre frais, et l’on mèle bien le tout; on en forme des boules et après les avoir trempées dans du beurre, on les fait entrer dans la bruche de l'éléphant. Not. 450. Ср. у Бартемы и у Ди Конти ciccara. 162 с. 341 с.Ков. VI. 120*. 182: Мера пути в 10 верст.Козн. IV. 155, 156. Кокосовые орехи.Кола. X. 188. Созвездие: Орион.Колокольцы. VII. Колокольчики, звонки.Кона. Алмаз. IX. 138.Кони. IV. V. VI.Коренья. IX. 165*. Пряные коренья.Корица. IX. 165.Краска. IV. Под этим общим названием Никитин разумел особенно индиго, хотя, впрочем, он знал индиго и под именем ниль.Кровати. VI. 146*. Ложа для переноса важных особ. См. у В. de Гама: lettica. 120. с.Курбант багрян. X. Курбан-байрам: мусульманский праздник в память жертвоприношения Авраамом (по корану) Измаила.Кутовал = Кутувал. Кутовал-Хан. VI. X. Градоначальник (کوتوال) Слово это было очень употребительно в Индии (Journ. Asiat. V-ème serie. III. 1854 стр. 499. Notices et extrais. XIV. 859). Его употребил и Камоенс въ Лузиаде.Лек = Лёк: Лиок. IX. 158. Лак.Лон. IX. 161. Кокос?Лось. X. 188. Созвездие: Большая медведица.Мамоны. VI. 150.Маназ вместо Намаз. VII.Маник. IX. 178. Драгоценный камень.Масло. V.Мошкат. IX. 165. Мушкатный орех.Мъскус. = Мскус. 172. Мускус.Нагара. X. Барабан: Перс. наггара или накара. Во время Никитина употребляли у нас это слово и по Греч. выговору: накры (ἀνάκαρα) – бубны. Нагарники. VI.Наложить на что. VI: употребить для чего, издержать для чего.Налон. XII. ХIII. 183. Плата за перевоз на корабле.Намаз. VII: Молитва, собствеино та, которая мусульманами повторяется пять раз в день; но у Никитина в общем смысле молитвенного обращения к Богу.Ниль IX: Индиго. Санскр. нили – голубой: «Anil aliter indigo, Gusuratis gali, aliis nil. J. Hug. Linscot. стр. 75. Барбоса отличал два рода этой травы: anil nadadur и anil pesado (323. d.). Об индиго см. у Лассена, Ind. Alt. I. 277.Нов Кона. IX. 138.Ногут = нофут = нохот. V. IX: горох. Перс, нухуд.Обезьяны. VI. 150. Обезьянский князь. VI. С рассказом Никитина сходится то, что написал Ибн-Батута: These monkies are black, and have long tails: the beard of the males is like that of a man. I was told, that the monkies have a leader whom they follow as if he were their king: перев. С. Лк.187–188.Обручи на руках. VII.Овощ. V.Описан золотом VI: позолочен.Орда. XIII. 108. стан.Ореси великыи: кози. IV. 155. 156.Остров. IV: скала: «городъ Чюнер на острову на каменном».Паробок. V: дитя, мальчик.Перец. V. VI. IX. 165.Перстни. VII.Пестрядь. IX: род ткани. Ср. алача.Печаловаться VI: заботиться. Слово печаль в смысле заботы встречается уже в древнем переводе Евангелия. Печальником назывался у нас в старину тот, кто заботился, кому поручалось заботиться о чем; попечитель: «по Бозе ты им будешь печальник» (С. г. г. I. 33).Писцы. VI.Плясцы. VI: плясуны.Подворье. V. Подворье в смысле заезжего двора употреблялось у нас издревле, напр. в Волын. лет. 1287: Мьстислав приеха в Paи... ста на подвории (К. IV. 175:106).Полотно. II: штука холста.Полезть. II: пойдти.По рану. VI: утромъ, с утра.Портки. IV: нижнее платье. В этом же смысле употреблялось тогда же и слово порты; см. напр. в Домострое: 53; ср. Выходы: указ. 74.Постигнуть. II: догнать.Потеха. VI: увеселительное зрелище (тамаша́).Почка. IX. 139: вес в 1/2 золотника.Пошлина V. 160. О пошлине в Инд. море см. В. де Гама: 120, b; Абд-Эрразак: 430.Прапорец. X: знамя, значок.Пристанище. IX: гавань, порт. Слово древнее, но употреблявшееся и в XV – XVII в. очень обыкновенно: «А по Италийской земли от Понтафеля до Веницейского пристанища 18 миль... А к другому пристанищу... к Падуе граду.... 28 миль». Временннк. XV. Смесь. 48.Пряное коренье: IX.Пушки: VI. Н. Дн Конти: Gl’Indiani, che son piu fra terra, verso tramontana, hanno balestre et bombarde e molti altri instromenti per combatter le città. 384, d. Орудия в роде пушек могли зайти в Индию из Персидских или Турецких земель и из Китая. Китайские пушки были в ходу на востоке. Леблан видел в Абиссинии пушку на Китайском корабле, которая показалась ему сделаииою за 800 лет (Les voyages du S. V. Le Blanc, par P. Bergeron. Paris. 1649. II. 93). О слове пушка см. Повесть о Цареграде: прим. 19.Пшеница. V.Разбойники. V.Рухлядь. II: движимое имущество, пожитки; так напр. в Грамоте Дух. Иоан. III завещано сыну Василию «что ни есть...шолковые рухляди и в постельной казне, что нн есть икон и крестов золотых и золота и серебра и платья и иные рухляди» и нр.С. г. г. И. 199. Об употреблении слова рухлядь в древности см. Истор. Чтения. II, стр. 104.Сагадак = Сагайдак, X: Сайдак: седло с чапраком и с военным прибором. Слово это употреблялось у нас и в смысле лука.Сажен. X: выложен, нашит (жемчугомъ дорогими каменьями). «Порты сажены»: Духовн. Дим. Иоанн. С. г. г. I 51.Сандал, IX: Id ab incolis locorum in quibus nascitur, chandanacon dicitur, a Decaninis, Guzarattis, Comarinis aliisque Indis, sercandra, Arabibus et Persis sandal, unde et Lusitanis sandalo. J. Hug. Linscot. 77. 78.Сахар, V: Арабск. соккар, ассокар; Перс, шакар; Греч. σάχχαρ, σάχχαρον; Лат. saccharum.Свирель. Свирельник. V.Светычь, V. О светочах въ Индии см. у Л. Бартемы, 162, f.Слоны. V, V. IX.Снасти коней, VI: доспехи.Сором, V, VII.Сорочица, V.Сталь, V. Нем. Stahl (Др. Нем. Stahal); Копт, стали; Греч. ἀτζάλιν; Лат. acer, acerium, ascer; Итальянск. acciajo; Франц. acier; Чешек, ocel. Церк. древ. оцел. Ср. Lassen, Zeitsch. IV, 262.Стоять за что, II: отказываться от чего: «аз тобе за то не стою»,Сулица, IV: копье.Сумбада, IX, 171: наджак.Суфрея, X: стол трапеза. Персидск. сюфрэ.Сухом, V, IX: сухим путем: «сухом ити».Седети на чем, V: владеть чем: «седить нa 20 тьмах» – имеет в своей власти 200000 войска.Тава. IV. V. 157. «Тавы Индейскыя земли корабли».Тамга. IX. пошлина.Татн. 154. пальма, из которой приготовляют «брагу».Тать. VI: вор; кража (?).Тезики. II. 90. Бухарские купцы.Тенка. Х1. 149. О ценности деньги (denga) в Самарканде упоминает Клавихо.Терем. X. 145: балдахин.Теремец. X. 145: зонтнк.Теферичь X: прогулка, partie de plaisir.Тикень. XI. 134: деберь зла тикень. Желательно, чтобы наши ориенталисты обратили внимание на это слово н помогли объяснить его смысл.Товар II: рухлядь.Торг VI: ярмарка.Трубник VI: трубач.Тутурган. V. 118: род хлебного растения.Тьма. V: 10000. Ср. Араб. туман (Notices. XIV. 28,89,256). Плано Карпини пишет: Chingis-can statuit etiam quod per millenarios et centenarios et decanos et tenebras, id est decem millia debet eorum exercitus ordinari (cap. V. § 7. XI). Decem vero millenariis praeponeretur unus, et ille numerus vocatur tenebra apud eos (Cap. VI. §. 1). Издатель записок П. Карпини, д’Авезак, останавливаясь на этих выражениях древнего путешественника (Recueil des voyages. IV. 578, 664 и 683), замечает, что тут приняты за одно touman – myrias, 10000, и thouman – nebula, саligo, облако, дым, мгла, тьма.Улубагрь. VIII. Тур. улу-байрам, великий праздник.Фата = Фота. IV. V. VII. Ширинка. Итал. путешественники называют этот Инд. плат cintola. (напр. В. де Гама: 120 с.) По Домострою фата – полотенце. Звуки слова сходны с Араб. фута (futha), что значит передник. Напр. Ибн-Батута: Au moment du travail ils revetaient leurs plus beaux habits, et attachaient des tabliers de soie à leur ceinture. См. в изд. Дефремери (Paris 1854 II. стр. 71) Ср. R. Dozy, Dictionnaire des noms des vétements chez les Arabes: 389. N. Annales des voyages. 1848. II. 12.– В Роман, языках есть слова созвучные, с значением платка: Итал. fazzuolo, fazzoletto, petzuola. Исп. fazaleia; перевязи: Италь. fetta, Исп. fita.Фатис. 171: род дорогого камня.Фуна. VII: род монеты: ср. фаном (Абд-Эрразак: 448, 449. Л. Бартема: 160 d.).Фуник. III. VII. Финик. См. у Риттера: V. 876.Фуртовина. II. 91: Буря на море.Футуп. VI. Род монеты.Фуфал. Абд-Эрразак стр. 255: Faufel – arek, аrесса, плод особенного рода пальмы, вроде ореха. Arrecca Guseratae et Decanini nuncupant suparii, Arabes faufellam. J. Hug. Linsc.68.Ханы. 143.Хлам. XIII.: пожитки.Хлебы. VII.Хозя. V. VI. Ходжа в Персии и Индии мастер. Ср. наше хозяин.Хожение. I. Путешествие.Хрусталь. IX. 171.Цвет. IX. 165. Мушкатпый цвет?Червци. IX. 169, 171. Рубины.Чини. IX. 180*, 181. Фарфор.Чинити. V. IX. Делать, приготовлять.Чичак. X. Шишак. Конст. Порфир. De cerimon. «καὶ βάλλουσιν οἱ δεσπόται τὰ ἑαυτῶν τζιτζάκια (Бон. изд. ч. стр. 22). Дух. Иоан. II. чечак золот с каменьем с жемчуги» (С. г. г. I. 40; ср. 42, 43 и пр.)Шелк. IV. В XV веке у нас слово шелк употреблялось более в значении шелковых нитей; а все из этих нитей вытканное называлось шидяным. Так напр. в Дух. кн. Верейского 1486. «сорочка шидена и постели шиты шолки; камка на червци... бел шолк (С. г. г. I. 303); десять литр шелку Токатскаго... полтретьядцать аршин шиды червчатыя. 37 литр шелку артагаз. (Ист. Рос. С. Соловьева. V пр. 292). Слово шелк занято нами (как и Англ.silk, Исланд. silki, А. Сакс, seolk, Итал. selico, Перс, silk и т. д.) с Греч. σηρική Ср. Лат. sericum, serica. О вывозе шелка σηρική из Серинды и первом разведении шелковичных червей в Византии см. у Прокопия (IV. 17. Бон. изд. II. 546. ср. I. 20. стр. 100). Ср. у Халкондилы (Бон. изд. стр. 167).Шетель = Жетель. VII. Шебаб-Эддин: 1е d'jitel vaut 4 fels. 212. Читель употребляется Персид. писателями не редко в смысле медной монеты: Notices. XIII. 568 = 509.Шешкень = Шекшень. VII. Шегаб-Эддин: Le dirhem – sultani vaut lе tiers d’un dirham scheschkani (pièces de six), qui est une troisième espèce de monnaie d’argent qui court dans l’Inde. Cp. IX. чаршешкени.Шидян терем. X. Шелковый балдахин: см. Шелк.Шьшень. = Шешьнь. V. Рисовая лепешка? Ssetsen, рис. (Шмидт. стр. 71) Ср. Риттера. V. 799.Шубашь. XIII. Вестовой.Юк. X. Вьюк (Тюрк. юк).Яхуть. IX. Яхонт. Араб. jaкyт. См. замечание П. М. Строева в Указателе к Выходам: стр. 37.* * *Примечания1Это известие находим в путевых записках Рюи Гонсалеса де Клавихо, ездившего ко двору Тамерлана. См. Historia del gran Tamorlan e itinerario у enarracion del viage у relation de la embaxada, que Ruy Gonçalez de Clavijo Ie hizo, por mandado del… rey don Henrique el tercero de Castilla. En Sevilla. Año de MDLXXXII: ca de Ruxia e de Tartaria van cueros e lienços: 58. б. Выше описан приём послов Тамерланом, названных: christianos embaxadores de Rusia: 47, б.2Об этом говорит Шегаб-Эддин в своих Живописных путешествиях. Извлечение из книги его см. в Notices et extraits des manuscrits, ХШ, стр. 200. Соединяя это упоминание о Русских полотнах с приведенным выше свидетельством самовидца Клавихо, вспомним еще, что, по сказаниям восточным о походе Тамерлана на Русь, добычею его войска были на Руси золото и серебро, драгоценные меха и куски тонкого полотна Антиохийского и Русского. Ист. Гос. Росс. V, 150.3Соф. Врем. I, 333. Полн. Собр. Русск. лет. VI, стр. 89.4ІI-я Софийск. лет. в Полн. собр. Русск. лет. VI, 330; ср. Софийск. Временник, II, 145.5*Ниже будет случай вспомнить опять об этом торговом предприятии Тверичей.6Viaggio di A. Contarini см. в сборнике Рамузіо: Primo volume delle Navigazioni e vilaggi. 3-е изд., 1563, л. 102–103. Ср. в Библиотеке иностранных писателей, I, стр. 63.7Не знаю, почему этого Русского посла, бывшего чем-то вроде секретаря при великом князе, судя по выражению Контарини (il detto Marco et un'altro suo secretario), назвали Руфом и сочли за Итальянца пли Грека: этого ни из чего не видно. Контарини постоянно называет его Russo – Русским. Судя по его значению в Москве, он был из бояр.8Напр. «Два косяка тафты Ездинские, и десять литр шелку Токатского» См. пр. 282 к Ѵ тому Истории России С. Соловьева, стр. XX. «Камка Мисюрская» в Духовн. князя Михаила Верейского. С. 22. I. 302. и пр.9Князь Дмитрий Иоаннович, внук Софии, был богат Гурмыжским жемчугом, особенно на женских уборах. См. его духовную в С. г. гр. I. 406 – 407. «Жемчужные зерна Гурмыжские смотри чтоб. были окатны, и сходчивы, и водою бы были чисты, а цена по зерну смотря» и пр. Торговая книга в Записках Русск. Отд. Археол. Общ. III. 122. В одно время с зернами Гурмыжскими был в ходу жемчуг и Новгородский.10Сборник XVI века: «От книг божественных чтение», в Соф. библиот. л. 109–110. В этом сборнике есть и другие любопытные статьи, о которых см. ниже. Если не эта самая, то подобная записка, одного с нею происхождения, находится в одной из миней (?) собрания бывшего Царского, ныне графа А. С. Уварова.9* Ср. в Historia del gran Tamorlan et itinerario... (de) Ruy Gonçalez de Clavijo: Esta ciudad (Calmorin) estava en un llano, e de la una parte la passava un grande rio que le dizen Corras: 28, a.11V. de Santarem, Essai sur l'histoire de la cosmographie el de la cartographie pendant Ie moyen age. III, стр. 282–283.12V. de Santarem,» III, стр. 307.13В лето 6865 (1357) взя царь Чанибек Тивериажьское царство. Ист. Гос. Росс. IV, пр. 384. Ср. в Сказке об Александре Македонском: «и начя имя слыти в. к. Александра по всем странам от моря Варяжскаго и до Понтьскаго и до моря Хонужскаго и до страны Тиверийския и до гор Араратскихъ»14Géographie d'Edrisi, trad, par P. A. Jaubert, I, стр. 87–90.15Géographie d'Aboulféda, trad, par M. Reinaud, II, стр. 120.16Géographie d'Aboulféda, II, стр. 130. Vic. de Santarem, III, 427, 286. Buchon, Atlas en langue Catalone de l'an 1375. 1843, стр. 119.17Richter, Erdkunde. XI, 483, 668.18Géographie d'Edrisi, I, стр. 368–369.19Géographie d'Edrisi. I, 378–379; II, 161.20Cм. Essai sur Íhistoire de la cosmographie, III, стр. 247 и след.21Gursei. См. у Шпренгеля, Gesch. d. geogr. Entdeckungen. 2е изд., стр. 368.22Так оно названо в Historia del gran Tamorlan et itinerario... (de) Ruy Gonçalez de Clavijo (mar de Bacu: 32, в; 40, a; 41, б, и пр.), на Венецианской карте Леарда 1448 г. (V. de Santarem, III, стр. XXVI и 440), в Записках Д. М. Анджиолетто (у Рамузио, II, лист. 73, е: marе di Вассuі, benche altri dicano Caspio) и пр.23V. de Santarem, III, стр. XXV и в других местах, также на стр. 424, где говорится о его положении на карте Леарда.24Соф. Врем. I, 333. Поли. собр. летоп. VI, стр. 88–89. Ист. Гос. Росс. IV. прим. 359.25Русск. лет. по Никон, списку, IV, стр. 246–249. Подр. Лет. 1798 г., I, 191–193: тут она помещена уже в измененном виде.26ІІ-я Софийск. лет. в Полн. собр. Русск. лет. VI, стр. 124–124. Русск. лет. по Никон, списку. IV, стр. 258–264. Сравн. I-ю Соф. лет. в Полн. собр. V, стр. 247–248. Соф. врем. 405–413. Сборник «От книг бож.» л. 102–118. Владимир, сборник Н.В. Калачова, л. 22–55.27Ср. у Халкондилы, III-я кн. в начале, Бон. изд., стр. 111–112.28Под именем владетеля Персов тут должно, кажется, понимать эмира Хусейна, владевшего ее только Мавераниахром, но и Хорасаном. Война Тимура с Хусейном окончилась убиением Хусейна (1366 г.) ; после этого Балх был разрушен Тимуром, Самарканд сделался столицей Тимура, а Тимур объявлен Гурганом – великим владыкой, и джигангиром – покорителем мира (1369–1370). С этим первым успехом Тимура в повести смешаны и все последующие походы в Персию, возобновлявшиеся несколько раз до самой Турецкой войны 1402 года.29Об участии Стефана Сербского в битве Ангорской (20 июля 1402 г.) подробно рассказывает Дука, гл. XVI, Бон. изд., стр. 66–67. Ср. у Клавихо: 27, а.30То же находим у Францы: Sermonis insolentia iratus Demires, caveam ferream fabricari jussit, in quam eum conjectum paulo post occidit. I, 26. (Бон. изд. стр. 85). Ср. у Клавихо, л. 2, б: El Turco (fue) ргеsо у puesto en una jaula de fierro. Это предание было распространено по всей Европе. Гаммер восстал против него всей силой своей учености (Gesch. des Osman. Reiches, VIII-es Buch, начало), и если бы знал, то конечно привел бы и наше летописное сказание, в котором о клетке нет ни слова, а есть только упоминание об убиении Баязета. Рус. лет. по Ник. сп. IV, 300. Несправедливо, впрочем, и это: Баязет умер от удара восемь месяцев спустя после Ангорской битвы, 8 марта 1403 г.31О жестокостях Тимура в его последней поход на запад рассказывают одинаково и Восточные и Византийские писатели. Некоторые случаи приведены Гаммером, Gesch. d. Osm. Reichs, VIII, напр. стр. 264: о попирании детей конями.32Здесь смешанно вспомянуты все походы и завоевания Тимура, за исключением одного похода в Индию в 1398 г., хотя и о нем выше сказано намеком как о предположении Тимура. Важнейшее дело Тимурово, перед этим походом к Дели и Гангу, был поход через Кавказские земли на Тохтамыша н в Рязанскую украину в 1394–1395 г.33Тут бы можно было ожидать упоминания о походе Тимура в Индию, о сокрушительном походе в Персию, Грузию, Малую Азию, и далее на юг к Дамаску и Багдаду; но все это пропущено, может быть, для того, чтобы соединить в одно целое поход на Тохтамыша и Русь, прежде описанный, с другим, предпринятым тоже на север, но не исполнившимся.34Тамерлан умер 19 Февраля 1405 года. Не входя в разбор предания об обстоятельствах смерти его, нельзя оставить без внимания того, как обозначен в нашей повести последний поход знаменитого завоевателя. Жизнеописатели Тимура говорят, что этот поход предпринят им на Китай; тем не менее Тимур отправился из Самарканда в Отрар – прямо на север к Аральскому морю. Как далеко на север заходили его войска, и было ли у Тимура намерение идти к Яику и Волге, не известно; но ничто и не опровергает возможности такого похода. Наша повесть передает здесь, вероятно, опасение, действительно бывшее, если не у нас, то в орде.35Шах-Рох был не внук, а сын Тимура; но эта ошибка простительна тем более, что Тимур назначил себе наследником не сына, а внука, Пир- Могаммеда-Джигангира. В другом летописном сказании нашем говорится о Шах-Рохе, но не как о внуке, а как о сыне Тимура. Русск. лет. по Ник. сп. стр. 300. Ша Рух вместо Шах-Рух так же как Ширванша вм. Ширван-шах в записках Никитина.36См. напр. в Никон, лет. под 1388; стр. 191, под 1390: стр. 198, под 1393: стр. 25, и пр.37Тут между прочим можно заметить употребление настоящего длительного вместо прошедшего, дательного самостоятельного, долгие периоды и т. д.38В некоторых списках этой повести Баязет назван Крещений = Крещий. II Соф. лет. стр. 125. Не имеет ли это имя какого-нибудь соотношения с тем, что говорится о прозвании Баязета Алеутором: «Suscepit imperium Aleutores qui dicitur, nimirum Turcico sermone aleutores (ἀλευτορής) fulmen et ursum significat, quia enim ad omnia acer et promptus erat et fulminis instar celeriler cuncta et cum impetu fieri volebat. I. XXVI. Бон. изд. стр. 81.39За рекою Тереком на реке Севенце (Севенц = Севенчи) ... минувши все горы высокие Ясские и Черкаские близ ворот Железных. I Соф. лет. Полн. собр. лет. V, стр. 213. Никон, лет.III, 119.40Лавр. лет. в Полн. собр. лет. I, стр. 146, под 1184: «Изяслав бе повел жену собе из Обез» Сравн. там же стр. 189: «Слышахом, яко (Татарове) многы страны поплениша – Ясы, Обезы, Касогы...»41Obesi sive Georgiani. VII. § 2. Изд. Парижск. Географ. Общ. стр. 709.42Тот Крым, о котором есть известие и в Книге Больш. чертежа – на р. Лабани (т. е. Алазани), впавшей в Куру – «и ниже Крыма река Лабань потекла середь гор стр. 58. Ученый наш сочлен М.И. Броссе заметил мне, что тот город восточной Грузии, который Русские называли Крим, «у иностранцевизвестен под названием Керум, Грим, Гирем, Греми». «Сверх того – заметил М.И. Броссе – знаем из Русских документов, касающихся до Грузинских дел, что в XVI и XVII веках был в Дагестане, кроме Шевкала, т. е. Шамхала, Таркского владетеля, Крим-шевкал, о котором никто из здешних знатоков Востока не мог мне дать никаких положительных известий». Ср. Bulletin hist.-phil. II, стр. 249 и 293.43Кн. Больш. черт. стр. 59: а от Шарани 50 верст у моря на берегу город Дербент, Железные ворота тоже, а по-Турски Темиркапы (Темир-Капе).44E Darbante es una muy gran ciudad, que se cuenta su senorio con una grande tierra, e las primeras destas puertas, que son mas cerca de nos, se IIaman las Puertas del fierro de cerca Darbante e las otras postrimeras se llaman las Puertas de fierro cerca Termit que confinan con el terreno de la India menor. Hist, del gr. Tamerlan, Cp. 41, a; 41, b. Cp. Sprengel, стр. 362 и 369, где доказывается, что и Шильтбергер говорит о тех же Термидских Железных воротах под именем Temirkapit. Эти Железные ворота обозначены и на карте Джиовани Леарда, 1448. См. Описание этой карты в Essai sur l'histoire de la Cosmographie etc., par le Vic. de Santarem, III, 419.45П.С. Савельев думает, что Арарь или Орарь есть, вероятно, Отрарь.46ІІ-я Соф. лет. под 1378: Перебеже из Синие орды за Волгу царевич Арапша. Полн. собр. лет. V, стр. 236. Арханг. лет. под 1455 г.: Приходили Татарове от Синие орды Ахматовы. И. Г. Рос. V, пр. 351. Повесть о Мамае: Се прииде весть, что идет некий царь с востока Тохтамыш из Синие орды. Аральское море называлось Синим: А от верху реки Бузувлука на полях и до Синего моря кочевье все Больших Ногаев. Кн. Больш. черт. стр. 156.47Об Орначе см. замечание Френа в Ibn Foszlan's Berichte, стр. 162–163, где доказывается, что Орyач то же, что Ургенч – город и страна на юг от Аральского моря. Мнение противное см. в Recueil des voyages, publ. par la Soc. De Géogr. IV, стр. 505–508.48См. в Истор. Госуд. Рос. VI: конец VII главы и примеч. 629. Доказательства того, что путешествие Никитина было именно в 1466 – 1472 г., представлены будут после.49Послом великого князя Иоанпа IV в Шамаху, как увидим после.50Под 1470-м годом в том же Софийском временник (II, стр. 342) читаем: В лето 6978 месяца сентября в а҃ день князь Юрьи Васильевич со всею силою Московскою приде под Казань. Сравн. Полн. собр. лет. V, стр. 275. Никон. лет. VI, 13.51Василий Мамырев был дьяком великого князя еще и в 1474 году. См. Собр. госуд. грамм. I, 251.52Соф. Временник II, 145. Полн. собр. Русск. лет. VII, 330, прим. 2.53Соф. Временник II, стр. 146 и след. Полн. собр. лет. VI, стр. 330–345.54Один из его списков принадлежит г. Ундольскому. Полн. собр. Русск. лет. VI, стр. 117 и 345–354.55См. выписки в Ист. Гос. Росс. VI, пр. 629. Ср. ниже прим. 97.56Где помещены замечания Карамзина, указано выше. Объяснения А.К. Казембека напечатаны в VI томе Полн. собр. Русск. летописей, стр.354–358. Есть еще объяснения Френа, составленные по просьбе М.П. Погодина и напечатанные при издании Хожения в Сказаниях Русск. народа И.П. Сахарова: VIII, стр. 181–182. Несколько случайных догадок высказано и покойным Я.И. Бередниковым при издании Хожения, в Полн. собр. Русск. лет., в подстрочных примечаниях. Немецкий пересказ, приготовленный Д. И. Языковым и напечатанный в Dorpater Jahrbücher, 1835, IV, стр. 481–502, очень любопытен не только по подстрочным объяснениям, но и сам по себе, как комментарий.57Notices et extrails de manuscrits, XIII, стр. 347–348, и в других местах.58V. de Santarem, III, стр. 269 и 247.59Не говоря о рукописях, вспомним, что записки Марко Поло изданы были в Венеции, в последние годы XV века, четыре раза (1483–1498). F. v. Adel ung, Kritisch. liter. Uebersicht der Reisenden, I, стр. 109. Недостаток записок более современных доказывается и тем, что в Speculum quadruplex Викентия Белловацкого повторялись сказания еще более отсталые Плана Карпинн, Симоиа Саи-Квинтинского и т. п. XIII и XIV века: Speculum издано было в одной Венеции два раза (1489 и 1494) F. v. Adelung, I, стр. 3.60Из числа шестнадцати изданий Мандевиля, вышедших в течение последних двадцати лет XV века, одних Итальянских было семь (1480, 1488, 1491, 1492, 1496, 1497, 1497). F. v. Adelung, I, стр. 128–129.61Navigazioni et viaggi, raccolt. da M. G. B. Ramusio. 3 e edit. Ven. 1563. I, л. 338–345. Португальский переводчик Валентино Фернандес, посвящая свой труд королю, писал ему между прочим следующее (привожу в Итальянском переводе за неимением подлинника): Jo mi son mosso a tradur questo viaggio di Nicolo Venetiano. accio che si legga appresso di quello di Marco Polo, cognoscendo 'l grandissimo servitio che ne risultera a V. M. ammonendo, et avisando li sudditi suoi delle cose dell'Indie, cioe quelle città et popoli, che sieno de Mori et quali degli idolatri et delle grandi utilità et riechezze di spetierie, gioie, oro et argento, che se ne traggono, et sopra tutto per consolar la travagliata mente di V. M. la quale manda le sue caravelle in cosi lungo et pericoloso viaggio, conciosia cosa che in questo viaggio di Nicolo si parla particolarmente d'altre città dell'India, oltra Calicut et Cochin, che già al presente labbiamo scoperte, et appresso per aggiungere un testimonio al libro di Marco Polo, il qual ando al tempo di papa Gregorio X, nelle parti orientali, frál vento greco et levante, et questo Nicolo dipoi al tempo di papa Eugenio IV, per la parte di mezzo-di penetro à quella volta, et trovò le medesime terre descritte dal detto M. Polo. El questa è stata la principal cagione d'havermi ftato pigliar la fatica di questa tradutione per ordine suo.62В. Семенова, Библиотека иностр. писателей о России, II, стр. 5–65.63G. В. Ramusio, II, 98–112.64В. Семенова, Библиотека. II. стр. 11–130. G. В. Ramusio, II, л. 112–125. Есть, впрочем, у Контарини и кое-что новое, напр. об Иммеретии и Карталинии.65G. В. Ramusio. I. л. 345–346.66Historia del gran Tamorlan e itinerario у enarracion del viage у relation de la embaxada, que Ruy Gonçalez de Clavijo le hizo por mandado... del Rey Don Henrique el tercero de Castilla en Sevilla. 1382. fol. 2-е изд. Madrid. 1782. 4-to. Извлечение у Шпретеля, § 31, стр. 356–367. Клавихо упоминает и о первом посольстве: 1, б (1-го издания).67J. da Costa Quintella, Annaes da marinha Portugueza. Lisboa. 1839. I, стр. 55–56.68João de Barros, Geschichte der Entdeckungen der Portugiesen (Немецк. перев. Braunschweig, 1821), I, стр. 3–4. 50–52. J. da Costa Quintella, стр. 70–71.69J. da Costa Quintella, I, 200–205. J. de Barros, I, 66–68.70J. de Barros, I, 70–72.71Общество (Junta) ученых, образовавшееся в то время в Лисабоне под покровительством короля, заботилось о применении астролябии к мореплаванию, о мореходных картах, об улучшении таблиц склонения звезд, и т.п. В нем принимали участие: епископ Диего Ортиз, епископ Камадилья, врачи короля Родриго и Хозе, Мартын Чех и др. J. da Costa, I, 189–190.72J. da Costa, I, 229.73J. de Barros, I, 95–127. Ramusio, I, 119–121.74Говорю только о путешественниках Европейских. Из Восточных тут должен быть вспомянут Кемаль-Эддин Абд-Эрразак Самаркандец, живший в 1413–1482, и как посланник Шах-Роха, ездивший в Индию в 1441–1442 г. На память об этом посольстве он оставил записки: перевод их издан Катремером в Notices et extraits des manuscrits, XIV, стр. 427–473. Пересматривая эти любопытные записки и сравнивая их с путевыми записками писателей географов Арабских и Персидских, легко увидеть, что их автор думал не столько о пользе, сколько об удовольствии своих читателей и слушателей, и, стараясь занять их любопытство, старался не менее и о том, чтобы пленить их красивым подбором замечаний и выражений в стихах и прозе: первое место в числе слушателей должен был занять сам «счастливый каган» Шах-Рох.75G. В. Ramusio, I, л. 121–127. Соllеçãо de noticias рога historia е geografia das nações ultramarinas. Lisb., 1812, II, 107–137.76G. B. Ramusio, I, 133–145. Соllеçãо. II, 159–215.77G. B. Ramusio, I, 145–147. Соllеçãо. II, 219–229.78G. B. Ramusio, I, л. 147–174. Novus orbis, f. 107 и след.79G. В. Ramusio, I, л. 177–180 и 181–188.80G. В. Ramusio, 1, л. 352–365. Сравн. л. 347–352, где напечатаны записки М. Трансилвана, секретаря Карла V. См. также J. da Costa Quintella, I,стр. 340–369.81G. В. Ramusio, I, 288–323. Подлинник Португальский, найденный почти через триста лет, издан в СоІІеçãо, II, 231–394.82Sommario di tutti li regni, città et popoli orientali. G. B. Ramusio, I, 324–337.83G. B. Ramusio, II, л. 78–91. Viaggio d'un mercante che fu nella Persia. Ср. тут же л. 66–78: Вгеvе narratione della vita et fatti del signor Ussuncassano fatta per G. M. Angioletto.84G. Ramusio, I, л. 274–280.85К сожалению, я не мог пользоваться полным изданием, а только отрывками, изданными у Ramusio: л. 384–394, и извлечением, сделанным Д.В. Солтау: Geschichte der Entdeckungen der Portugiesen vom Jahr 1415 bis 1539 – nach Anleitung der Asia des João de Barros. Braunschweig. 1821.86Михаил Борисович, шурин в. к. Иоанна III, был князем Тверским до 1486 г., владея в своем княжении по особенному договору 1462 года с Иоанном III, как равный ему великий князь. Собр. гос. гр. I, № 88 и 89. Ист. Гос.. VI, 2-е изд., стр. 177–180.87Так назывался собор в Твери. По этому храму и самое княжество Тверское называлось домом св. Спаса, так в грамоте 1462 года: «А почнут нас сваживати Татарове, а учнут вам давати дом святого Спаса, а нашу отчину великое княжение Тферь и Кашин, и вам ся, брате, не имати за дом св. Спаса, а за нашу отчину великое княжение. Собр. гос. гр. I, стр. 209.88«А ниже реки 10 верст, на Волге на левом берегу, монастырь Живоначальныя Троицы, именуемый Колязин». Книга Больш. черт. стр. 138. Одна из замечательнейших грамот, касающихся этого монастыря, дана ему царем Алексеем Михайловичем в 1652 г. (Акты Арх. Эксп. IV, № 55. Никитин упоминает об игумене этого монастыря Макарии: см. грамоту Тверск. князя Бориса Алекс. 1461 г. (Акты Арх. Экспед. I, № 68). Святая жизнь его внушала всем к нему благоговейное уважение. В 1521 году открыты его мощи (Ист. Гос. Росс. VII, пр. 383), прославившиеся чудесами; в следствие чего он причислен к лику святых, и в 1547 г. митрополитом Макарием повелено «пети и праздновати повсюду марта в 17 день великому чудотворцу игумену Макарию Колязинскому» (Акты Арх. Эксп. I, № 203, стр. 203).89Бузань – рукав Волги – вытекает в 50 верстах выше Астрахани и у Красного Яра соединяется с Ахтубою. Березин, Путеш. по востоку, I, стр. 8. Судох. Дорожник Европ. России, I, стр. 8.90На Бугуне: так у Никитина. Не то ли же это место, которое называется ныне Бегунским полозом и составляет одну из мелей в устье Волги?91У Никитина Бухарские купцы названы тезиками. О них упоминает и Котов в своих Записках о Персии: стр. 4, 5, 6. В Персии именем этим (таджик и masu) называется часть туземного простого народа (Rilter, VIII, стp. 185 и сл.); в Бухаре так называются туземцы Персидского происхождения, в отличие их от Узбеков, Туркских властителей страны.92Фуртовина (в некоторых списках фурстовина) – слово любопытное. В путевых записках иеродиакона Зосимы написано футрина (Сахар. 60. б.). В смысле бури, непогоды, употреблялось издавна слово forluna и в Итальянском (см. напр. у Рамузио: I, 144) ; тот же смысл имеют ново-Греч. φορτούνα, Валашск, фортен. В Малорусском Запорожском также было в ходу слово фуртовина или хуртовииа.93О Кайтаках пишет современник Никитина Иос. Барбаро: Caitachi... sono circa il monte Caspio... parlano idioma separato dagli altri. Sono christiani molti di loro: dei quali parte fanno alla Greca, parte all'Armena, et alcuni alla catholica (Viag gio della Persia: II, 109. b.). Mengrelia confina con Caitachi, che sono circa il monte Caspio (Viaggio alla Taua, II, 96, d). И тогда, и позже они принадлежали к области Ширванской. Ср. о них Ritter, VIII, 126. М. Казембека, Derbend – Námeh, 35. D'Ohsson, Des peuples du Caucase, 19 и 66.94Никитин пишет Ширванша (Ширванши, Ширванш, Ширваншин) как существ. женск. рода. Так выговаривал титул владетеля Ширвана и Иос. Барбаро: il signor della quale (Saraacchi) si chiama Siruansa (II, 109). А. Контарини записал его неправильно Sivansa (II, 110–120). Ср. Hammer, I, 810. Der bend-Námeh,166.95Радуница. В IV Новгородской летописи находится два самых замечательных данных о времени празднования Радуницы: 1) Под 6880 г., индикта 10 по велице дни, въ Фомину неделю князь Михаило Тферьскъий подвел рать Литовскую... а Литовская рать… в среду на завтрие по радуницы, как обеднюю поют, придоша ратью изгоном без вести к Переяславлю: Полн. собр. Лет. IV, 67. В других летописях вместо в среду находится во вторник: Ист. Гос. Росс. V, прим. 25, стр. 13. – 2) Под 7001 г.: тоя же весны, апреля І6, на радуници, погоре град Москва: Полн. Собр. IV, 162. В этом году пасха была 7 апреля, след. 16-е число апреля пришлось во вторник на Фоминой неделе. Русск. простонародн. праздники, И.М. Снегирева, III, 49. Что касается до нынешнего обычая, то и лично и по рассказам других знаю, что радуница празднуется в понедельник и во вторник Фоминой недели.96Дория, вероятно, с ударением на я, есть Персидское дарья́ – большая река, море. Замечательна двойственность названий трех морей: одни из названий книжные (д. Хвалитьское, м. Индейское, м. Черное), другие – простонародные (м. Дербентьское, д. Гундустаньская, д. Стембольская). Море Каспийское у нас называли издревле Хвалиским, по соображениям указаний Византийских, как видно из самых указаний летописей (напр. Лавр. лет. Полн. собр. лет. I: море Хвалисьское и земля Хвалисы: стр.3. Сынове Моавли Хвалиси: стр. 99); Дербентским оно очевидно названо по Дербенту. Море, которому, как и народу, придано название реки Инда Греками, названо Гундустанским от Персидского названия страны. В другом месте сам Никитин говорит, что оно «Парьсеиским языком и Гондустаньская дория». Море Черное названо по-Византийски Θάλασσα σκοτεινή, море мрака (Бандури, Imper. orient., I, 99 и 303), тогда как Стембольское очевидно от Стембола, или, как мы теперь выговариваем, Стамбула, простонародного восточного имени Константинополя (Эстанбул): «Стамбулъ – Царьград тако ныне Турци наричють» замечено и в Азбуковнике (Сказ. Русск. нар. кн. V, 185). Слово это производили от εἰς τὴν πόλιν, или по другому выговору στὰν πόλιν (Дюк. Gl. Med. Graec. 1194); едва ли впрочем это не испорченное Константинополь. Кстати вспомнить показание Клавихо 1404 года: Los Griegos nо llaman a Costantinopla, como la nos llamamos, salvo Escomboli: л. 16, в.97Записки А. Никитина удобно разделяются па пятнадцать глав:I. Выезд из Руси: из Твери через Колязин, Угличь, Кострому, Плесщ и Новгород Нижний.II. Выезд за границу: Казань, Орда, Услан, Сарай, Берекезаны, Бузань, Астрахань, Бугун = Бугин, усть Волги; Дербент; Тарки; Койтул; Дербент, Бака. Переезд через Каспийское море в Чебокар.III. Путешествие по Персии от Чебокара к Гурмызу: Чебокар, Сара, Амиль, Димовантъ Рей, Кашан, Каин, Езд, Сырчан, Таром, Лар, Бендер, Гурмыз.IV. Переезд через Индийское море из Гурмыза: Мошкат, Дег, Куджрят, Камбаят, Чювиль.V. Переезд по Индии из Чювиля в Чюнейр: Чювиль, Пали, Умри, Чюпейр.VI. Переезд из Чюнейря в Бедерь. Поездка из Бедеря в Кулунгер, Кельберг и обратно в Бедерь. Поездка в Алянд.VII. Поездка в Парват.VIII. Бедерь.IX. Записка об Индийских пристанях: Гурмыз, Галат, Дег, Мошкат, Куджрят, Камбаят, Чювиль, Дабыль, Колекот, Силян (Цейлон), Шаибат, Пегу, Чини и Мачин, Китай.X. Бедерь: разные заметки.XI. Путешествие из Бедеря в Дабыль: Кельберг, Курули, Калики, Кельберг, Алянд, Каминдрия, Кынаряс, Сурь, Дабыль.XII. Переезд через Индийское море из Дабыля к Гурмызу: Ефиопская земля, Мошкат, Гурмызъ.XIII. Переезд через Персидские и Турецкие земли: Лар, Ширяз, Вергу, Езд, Спагань, Кашан, Кум, Сава, Султания, Тервиз, Орда Асан-бега, Арцицан, Трапезунт.XIV. Переезд через Черное море: Трапезунт, Вонада, Платана, Балаклея, Кафа.XV. Заключение.98О списках Хожения см. выше. И Троицкий список, о котором я знал доселе только по заметкам Карамзина и Бередникова, теперь у меня под рукою: этим я глубокопризнательно обязан просвещенному содействию г. Президента Академии, Графа Д.Н. Блудова, удостоившему обратить свое снисходительное внимание на мой посильный труд. Троицкий список занимает последнее место (лл. 369–392) в числе особенных приложений к Русскому летописцу Троицкой лавры.99D'Arey Todd Memoranda. Journ. of Geogr. Soc.VIII, стр. 104.100В списках Хожения Никитина читается: «к Орею», и даже «к Дрею» и потом «из Орея» или «из Дрея»: – Д поставлено опиской переписчика вместо О, а О приставлено впереди для легкости выговора.101«О ходу в Персидское царство купца Котова». Временник, № 15, II, стр. 15.102Путешествие по северн. Персии И. Березина. Казань, 1852, стр. 297–340.103Рядом с Ездеей стоит в списках и Диес: то же название, неправильно переписанное.104Géographie d'Edrisi, trad. p. A, Jaubert, I, стр. 421.105Ritter. VII. 126 и 637.106Dupré. Voyage en Perse. P., 1819, II, стр. 373.107Не берусь решить, что тут значит батман: нынче на родине Никитина батман принимается в значении пуда, или за ½ четверти ; в XVI веке батман весил у нас 10 или 12 ½ фунтов (Сахарова, Зап. для обозрения Русск. древностей, стр.72; Прозороского, Древн. Русск. вес, в Журн. Мин. Народн. ІІросв., 1850, июнь, стр. 129) ; Котов говорит: «во всей Шахове земле все продают в весы в батманы – дрова, и траву, и муку, и пшеницу» (стр. 11), но весу батмана не определяет; нынче в Персии батман принимается в значении 7, 10 и 25 фунтов (М. Казембека, Derbent nameh, стр. 114).108Он ехал туда через Вергу=по другим спискам Велергу: что это за местность, предоставляю разыскать другим. Тут Никитин оставался 10 дней, а в Иездикасте 8 дней.109Стан Асан-бега Никитин назвал ордою. Слово это встречается и у Византийцев (напр. у Л. Халкокондилы: ἐπὶ τὴν ἀγυρὰν αὐτῶν τὴν οὐρδὰν καλουμένην – Бон. изд. стр. 127). Нередко оно и у Итальянских путешественников XVI века. Подробнее других об орде Асан-бега написалъ Контарини: «A di XXI marzo 1475 partimmo da Como per venir verso Tauris con tutto il lordò (чит. L’ordo = со всей ордой), сіоè con ciascuno di quelli che seguivano il signore (Assanbei), il quale haveva tutta la sua famiglia, et roba caricata sopra cameli, et mule, che erano in grandissima quantità. Facevamo da 10 in 12 miglia il giorno: et per audare à trovar buona herba, alle volte 20. ma сіò rare volte aveniva. II costume del suo camino è che un giorno avanti manda à mettere il suo padiglione dove egli vuole alloggiare. Poi la notte il lordò si leva, et tutti vanno dove egli è posto, et dove è qualche buona herba, et aqua, vi stà fin che Íherba vien consumata, et poi si parte, cosi seguitando di continovo. Le loro femine sono sempre le prime alii alloggiamenti a drizzare li padiglioni, et apparecchiare per li mariti (II, 117, f). Li paviglioni del signore veramente erano belli quanto dir si possa. Dove egli dorme, è à modo di una camera coperta di feltro rosso con porte che basteriano ad ogni buona camera (там же, 118, a).110Hammer, Gesch. d. Osm. Reichs, XV, Пешт. изд., I, стр. 508.111Узун-Асан был с ними в родственной связи: дочь императора Алексея Комнена была за дедом его Кара-Юлуком; Сара, мать его, была также из этой семьи; дочь императора Иоанна Комнеиа, Екатерина, была его женой. Ducange, Historie Bysant., I, стр. 194–195. Viaggio d'un mercante у Рамузіо, II, 81–85.112Выше было помянуто о путешествиях Иос. Барбаро и А. Контарини, вероятно, не первых.113См. ее у Гаммера, I, стр. 506–507 и 502–503.114Гаммер, I, стр. 499–501. Цинкеизен, Geschichte d. Osman. Reichs, II, 350. Упоминания Византийцев (напр. Францы, стр. 449–450) очень кратки. Гораздо важнее записка Д.М. Анджиолетто (у Рамузио, II, стр. 66–78) и безыменного купца (там же, 78–91).115Journal Asiat. IX, 1826, стр. 86.116Ramusio, 1, 157, f. Cevul, distante dalla... (Cambaia) dodeci giornati, et infra l'una e Íaltra di queste citta, il paese si chiama Guzurati, el il re di questa Cevul è gentile, et le genti sono di color leonato oscuro. L'habito suo è che alcuni portano una camicia et alcuni vanno nudi con un panno intorno alle parti inhoneste senza niente in piedi, nè in capo. Cp. D. Barbosa: hũu lugar que chamaom Chaul... que he de grande trato, honde sempre nos meses de dezembro, janeiro, feuereiro e marzo se achaom grande somo de naos. стр. 283.117Ср. Ди Конти, 342, d. Л. Бартема, 160, е.118Ср. Ди Ковти, 342, е. Господарыня – maitresse.119Тутурган: оставляю, как есть у Никитина. Если это не trin'adhanjani – род рису (Cfr. Lassen, Indische Alterthumskunde, 1847, I, стр. 246), или что-нибудь подобное, то не соединение ли слов tuur или tul и kungоnі: в Декане растут между прочими хлебными растениями tuur – cytisus cajan, tul – sesamum orientale, kungoni – panicum mobilicum (Записка Кристи об этом помещена у Риттера V, 716). Начало слова тутурган припоминает еще Арабское название особенного рода проса durra, составляющего главный хлеб для жителей южной Аравии (Das Buch der Länder, перевод А.Д. Мордмана. Hamb., 1845, стр. 79 и 163.120Махмед-дени: Арабское дин значит вера.121Ramusio, 1,347 f.122Notices, XIV, 429.123Ritter, VI, 429.124«Le citta principali nella terra ferma (di Decane) sono: Mabider, Visapur, Cidapor, Solapor, Rachol, Cugarquel, Begaqueller, Baim». Sommario di tutti Ii regni, città, popoli orientali etc. у Рамузио, I, 328, f.125Riltcr. V. 563–564.126Некоторые из этих подробностей заметил Ди-Конти и Васко де Гама 120, d); но с замечаниями Никитина гораздо более сходны замечания П. Альвареса (у Рамузио, 125, е). Ср. Л. Бартема, 160, е.127Абдерразак: La vache у est si respectée, que les habitants prennent la cendre de sa fiente et s'en frottent le front. 442. Ср. у Васко де Гама: 121, в.128См. об Эллоре у Риттера, V, 678.129Магавалипуран, Семь пагодов и т. п.130Ибн Батута пишет El Burkhana вместо EI Butkhana. См. Ibn Baluta by S. Lee. Lond., 1819, стр. 111–112. У Феришты также храмы Будды названы Бутхаиами.131Description of Hind., II, стр. 94 и 340. Ср. у Риттера, V, 339 и 469.132Так в Страннике Новгородца Стефана (1350 г.) читаем: «Идохом к св. Софии и видѣхом ту: стоит столп чуден вельми толстотою и высотою и красотою, издалеча смотря видеѣти его, а по верху его сидит Юстиниан велик на коне, вельми чуден, аки жив, в доспесе одеян Срацинском; грозно видети его; а в руце держит яблоко злато велико, а на яблоце крест; а правую руку от себя простре буйно на полдни, на Срацинску землю к Иерусалиму». Похожее описание того же памятника есть и в Ксеносе диакона Зосимы (1420 г.). «Пред дверьми св. Софии столп стоит, на нем царь ІОстиниан стоит на коне: конь медян, и сам медян вылит. Правую руку держит распростерту, а зрит на восток, а сам хвалится на Срацинские цари, а Срацинские цари против ему стоят, все болваны медяны, держат в руках своих дань, и глаголят ему: «А не хвалися на нас, господине, мы бо ся тебе ради и потягнем противу ти не единожды, но многочастно». В друзей же руце держит яко яблоко злато, а на яблоце крест». Наши русские описания важны для дополнения западных, из которых самое подробное находится в записках Вильгельма de Baldensel (1336 г.): Coram ista ecclesia stat imago imperatoris Justiniani aequissimi, de aere fusa, imperiali diademate coronata, tota deaurata, maximae quantitatis, manu sinistro pomum, quod orbem representat, cruce superposita, tenens, dexteram contra orientem levans ad modum principis minas rebellibus imponentis. Statua quam imago posita est, altissima est, ex petris magnis et caemento fortissimo conglutinata. Canisii Lectiones antiquae, 2-е изд., IV, стр. 337. Было время, когда это известие считалось доказательством существования Юстиниановой статуи позже XIII века. Ср. Comment. Soc. scient. Gotting. 1791, XI, стр. 50. (Тут Гейне ссылается только на Пахимера). Что статуя была на своем месте и незадолго до Никитина, свидетельствует Клавихо: «En esta misma plaça ante la yglesia estava una columna de piedra muy alta a maravilla, e en cima della estava puesto un cavallo de cobre a tan alto у tan grande como podrian ser quatro cavallos grandes, e en cima del estava una figura de cavallero armado assi mismo de cobre con un plumaje muy grande en la cabeça a semejança de cola de pavon. Et el cavallo tenia unas cadenas del fierro et ravesadas por el cuerpo que estavan atadas a la coluna, que lo tenian que non cayesse ni le detrocasse el viento: el qual cavallo es muy bien fecho, e esta figurado con la una mano, e con el un pie alçado, como que quiere saltar ayuso, e el cavallero que esta en cima tieue el braço derecho slto, e la mano abierla у con la mano yzquierda del otro braço tiene la rienda del cavallo e una pella rotonda dorada en la mano, el qual cavallo e cavallero es tan grande у la coluna tan alta ques una maravillosa cosa de ver, у esta maravillosa figura de cavallero, que en cima desta coluna estava dizesse que era del emperador Justiniano, que hedifico esta figura e esta yglesia (de S.Sophia), e fizo grandes e notables hechos con los Turcos en su tiempo. 12: а, б, в. Сравн. У Абульфеды, II, 315–316; тоже у Мандевиля, I, 3. Странно, что Мандевиль, современник Новгородца Стефана, говорит: fuit autem primitus in manu imaginis fabricata sphaera rotunda, quae jam diu e manu sua sibi cecidit, in signum quod imperator cunctarum terrarum dominium perdidit.133Далее за этим стоит у Никитина: «около его три ровы = рогы (= роги). Какое чтение правильнее, решить не могу, не зная, идет ли дело о трех горных отрогах, или же о трех рвах. Второе как будто доказывается выражением Бартемы: La detta città di Bisinaghar... e grandissima et con forti muraglia, situala in una costa di monte, et di circuito di 7 miglia intorno, et ha tre cerchi di mura (I, 158, f). Сравн. прим. 136 и 137.134Женьгель злый. Сравн. для объяснения этого слова у Абд-Эрразака, относящаяся именно к Бичииагуру: Les monarques de ÍHindoustan vont à la chasse de Íélephant. Ils séjournent un mois entier ou mème davantage dans le desert et dans les djangls (broussailles). Notices, XIV, 451. Ниже вместо женьгель злыи Никитин употребил другое выражение: деберь зла и непосредственно за тем непонятное для меня слово тикень. Дебрь значит собственно крутой склон горы: в таком именно смысле оно уравнивается с Греческим φάραγξ (напр. Иезек. ХХХѴIII, 20: и распаджться горы и расыпллжтьса дьбрп: καὶ ῥαγήσεται τὰ ὄρη, καὶ πεσοῦνται αἱ φάραγγες). Для Славянина, впрочем, представлялась дебрь всегда покрытою чащей леса; а потому дебрью назывался и лес междугорный. С другой стороны, дебрь, естественно, могла означать и долину, но узкую, в роде ущелья, южно-Сербской драги: вот почему и в этом смысле употреблялось для перевода слова φάραγξ (напр. у Mux. VI. 2), равно как и в смысле потока, текущего по дну ущелья (напр. Ис. VIII. 7). Сравн. области, дребь.135Rarausio, I, 339, а.136Notices, XIV, 445–457.137Не лишне, впрочем, привести извлечение: La ville de Bidjanagar... est bâtie de manière que 7 citadelles et autant de murailles s'enveloppent mutuellement. Autour de la première citadelle, des pierres, qui ont la hauteur d'un homme, et dont une moitié est enfoncée en terre, tandis que l'autre s'élève en dehors, sont fortement fixées Ies unes auprès des autres.... C'est une forteresse de forme ronde, placée sur le sommet d'une montagne, et construite en pierres et en chaux. La seconde forteresse représente l'espace qui se prolonge depuis le pont de la rivière neuve jusqúau pont de la vallée de Karav... La septième forteresse, placée au centre des autres, occupe un terrain dix fois plus considerable que le marché de la ville de Herat. C'est le palais… Depuis la porte de la première forteresse située au nord, jusqúà la première porte, placée au midi, on compte 2 parasanges. D'orient en occident la distance est la mèmе. Dans l'intervalle qui sépare la première forteresse de la seconde, et ei jusqúà la troisième, on trouve des champs cultivés, des jardins et des maisons. De la troisième à la septième, on rencontre une foule nombreuse, des boutiques et un bazar.138Кстати для соображения приведу и слова О. Барбосы о Бичинагуре: «На corenta legoas desta tera pera dentro, contra ho certam, estaa hũa muy grande cidade, que chamaom Bisnagua, ponoada de muyta infnida gente, cerquada de muy bõos muros, e de hũu rio, da outra banda de hũa drande sera, estaa asentada em hũa tera muy chũa. Livra de D. Barbosa в Collecção. II, 296.139Вот что находим об этом у Барбосы: Dos diamantes da mina velha: este diamantes se achão na primeira India em hum reino de Mauros chamado Decan, e os Mauros e Indios os Ievão dalipara todas as outras partes; ha outros diamantes de peor qualidade, porém bastante brancos, que se chamã о da mina nova, que he no reino de Narsinga; estes valem menos a terça parte em Calicut e no Malabar, e se preparão no mismo reino de Narsinga.140В IV Новгородск. летописи под 1466 годом читаем: уставиша 5 денежников и начаша переливати старыя деньги, и новыя ковати в ту же меру по 4 почки таковы же, а от дела от гривны по полуденьге. Полн.собр.лет.ІѴ; 125. В памятниках встречаем: «8 зерен жемчугу, и тянуло в том жемчуге 52 почки... 4 почки мскусу... 6 почек алмазу...» Соловьева Ист. Росс. V, пр. 292. Сахарова Записки для обозрения Русских древностей, стр. 76. Записки Русск. Отд. Археол. Общ. I, 145. Прозоровского Древн. Русск. вес, в Журн. Мин. Нар. ІІросв. 1855, июиь, стр. 184–188.141Кельберг, как город замечательный, обозначен Абд-Эрразаком, Kalbergah. Notices, XIV, стр. 463–465.142Ср. у Бартсмы, 163, b, с: caicolon, colon, chail.143См. в Notices, XIV, стр. 441–463. Ramusio, I, л. 158–159. Соlасао, II. 295–306. Обыкновенно описывается это царство под именем Narsinga.144Именем ханов назывались в мусульманской Индии высшие сановники, которым поручалось управлениее отдельных областей. Notices et extraits, XIII, 180.145Ср. у Бартемы, 158–159.146Шегаб-эддин: «По свидетельству шейха Мобарака, всякий раз, как султан садится на коня, над его головою несут зонтик». Notices, XIII, 190. В древности у нас и терем и теремец означали все похожее на навес, балдахин: «терем серебрян над гробом»: Ипат. лет. стр. 6; «теремец идеже воду свящають»: Новгор. I лет. стр. 71. Сравн. Ист. Гос. Росс. II, стр. 358 и 390; III, стр. 147. Легко можно было употребить слово теремец и в смысле зонтика.147Notices et extraits, ХШ, стр. 133–139.148Меликтучар. По мнению А.К. Казембека, это слово должно читать: Меликитюджар, разумея под ним главу или старейшину купцов, титул, принадлежащий старейшему из купцов города или области. Впрочем, он не думает, что с этим словом соединена у Никитина идея имени нарицательного, а что напротив того оно – собственное имя какого-нибудь исторического лица, именно – прибавляет А. К. – из династии Бабуридов. Не находя возможным защищать это последнее соображение, я думаю, что Меликтучар был полководцем, а может быть и опекуном молодого Бедерского султана. В Sommario di tutti li regni и пр., заключающем в себе показания разных времен, между прочим и относящиеся к последней четверти XV века, находим заметку о лице, похожем на Меликтучара своим положением при султане Деканском: II re si chiama Maharmuduxa et dopo il re Idalcan niga, Malmalet, Hadan Amchan, Miliquedastur… Quello detto Meliquedastur è Abissino, schiavo del re, cosi honorato, come ciascuno altro, et è capitano alle frontiere di Narsinga, dove tiene di continuo genti in guarnisono (Ramusio, I, 328–329). В слове Maharmuduxa скрывается имя Магомед-шаха, как действительно и назывался султан Деканский: Магомед-шах Баманн II владѣлъ престоломъ въ 1463 – 1481. См. о нем, в Allgem. Encyclop. von Ersch und Gruber, II: XVII, стр. 135.149В подлиннике: кирпупов. Кирпук, вероятно, тоже что карапук у О. Барбосы: На outra especie de rubis a que nos chamamos espinellas e os indios carapuch, cue nascem do mesmo modo que os rubis finos em о reino do Pegu, e se achão no montes a flor de tera. Collecção, стр. 385.150Можно думать, что тенка (наша деньга) означало какую-нибудь неценную монету. Конечно, это то же, что tanga, может быть, впрочем, и не той ценности, как определено у Барбосы (55 мараведи). Впрочем, ценность тенги была на востоке очень различна. См. об этом замечание Катремера (в Notices et extraits, XIV, 41–42), Ли (в переводе Ибн-Багуты, стр. 149). Клапрота (Magazin Asia!.. 1826, стр. 12), Риттера (Erdkunde, VII, 451, 784). В Бухаре тенга стоит около 70 коп. меди (20 коп. сер.); см. Н. Ханыкова, Описание Бухарск. ханства, стр. 114.151Л. Бартема: in questo paese (di Calicut) nasce gran quantilà di gatti maimoni. Никитин мог занять это слово и на востоке (Перс: и Груз.: маймун) ; но едва ли оно не известно ему было прежде; ср. Н. Греч. μαίνου и μαίνουν (отличное от μαμούνας – пугало), Сербск. маімуп, Валашск, мъймак (женск. р.), Ср. Лат. mamona, Итальянск, monna, monnina, montecchio, Порт, mona, Франц. mounine, Брет. muna, Англ. monkey. У Русской царицы Ирины был μαίμουν; об этом говорит Арсений в своих Записках (Arsenii Elasconis iter, Hist. Ruth. scriptores exteri. II, 377). По сказке о Девгении, у Стратиговны были свои мамоны.152Ди Конти, 341, d. Бартема, 162.153Снскр. куккуба – phasianus gallus; у Дюканжа: κούκουφος = ἔποψ, κακαβη. Део кукура – раѵо bicalcaratus. Гамильтон, Account of Asam, у Риттера. IV, стр. 318. Крик первой هو هو гугу.154Premier voyage autour du monde, trad. par Ch. Amoretti. Paris. L'an. X, стр. 116.155Tann. Ritter. IX, 183. Lassen, Ind. Alterlhums-Kunde, I, стр. 264–265.156«Before they be full ripe – говорит Киокс (Ceylon, 1817, стр. 26) – the inhabitants call them cose, and when ripe warracha or kellas». The travels of Ibn-Batuta wilh notes by S. Lee. 1829, стр. 105.157Joh. Hug. Linscot, Navig., стр. 65; Ritter, V, стр. 850; Lassen, Indisch. Alterthumskunde, 1,266. Ho точно ли имя коко = кочи туземное в Индии, или же оно занесено туда Европейцами из других краев, как думает Риттер, предполагая, что оно вынесено в первый раз Магальяном (1521) из Ладронских и Малых Филипинских островов (Ritter, V, 836)? Если замечание Риттера справедливо, то и, то кози, о котором говорит наш Никитин за пятьдесят лет до Пигафетты и Магальяна, не может быть уравнено с кокосом. Действительно, Пигафетта описывает кокос как что-то невиданное. Заметив, что жители Замаля поднесли капитану в дар между прочим duoi frutti di coche, che piu all'hora nоn ne havevano, facendo segno con le mani che fra quatro giorni portariano risi, coche, et molte altre cose, Пигафетта описывает и кокосовое дерево, и плод, и все, что из него приготовляется (у Рамузио I, л. 356. Ср. во Франц. Перевод К. Аморетти, стр. 64, 65). Тем не менее Пигафетта повторяет имя кокоса не как что-нибудь новое; да и вообще его описание кокоса таково, что его бы можно было поместить и в записках более поздних. Сравните, например, что говорить о кокосе Нидерландский путешественник конца XVI века, I. Гуго Линскот (Nayigatio, стр. 64–65): не имея в виду прежних путешественников, можно подумать, что он первый познакомил Европу с кокосом. Что кокосы под этим именем уже были известны на западе Европы во время Магальяна и ПигаФетты, это подтверждается словами их современника О. Барбосы; «в городе Чивиле (Cheul) есть cochi, т. е. Индейские орехи ; в Каликоте родится плод, который туземцы называют tenga, е noi altri cochi», т. е. Индейские орехи (Colleccao, II, стр. 346. Ср. Рамузио, I, л. 298, с; 312, а). Выражение noi altri, напоминающее заметку I. Гуго Линскота, что плод = narel = tenga = elevi a Lusitanis autem coquo dicitur», объясняется тем, что это имя кокосового ореха осмысливалось Испанским и Португальским (теперь уже остаревшим) словом coca = coqua – голова (Diez, Wörterbuch der Roman. Sprache, стр.104): понятно, почему Пиренейские путешественники постоянно сравнивали кокос с головою (напр. Пигафетта: соcho е grande come la testa d'uno huomo). Кокос называли этим именем и до Пигафетты: это свидетельствуем между прочим Л. Бартема (cochos. 161, а; ср. в Sommario di regni: «II frulto di queste palme si chiama cochos: 333, b). Прибавлю к этому замечание Лассена, что имя кокоса известно было на западе уже в древности: так у Феофраста под именем κόϊξ, κουκωφόρον, описана cuccifera Thebaica. Lassen, Ind. Alterth. I, 267.158Тава: Тавы – говорит Никитин – Индейския земля корабли. Описание Индийских кораблей находим в записках о плавании Васка де Гама (120, b;от121, с), еще более у Бартемы (161, f и пр.), который приводит и разные их названия. Из этих названий ни одно не похоже близко на тава; вот два несколько сходных: alcuni si chiamano zambuchi et questi sono piani di sotto; alcuni altri che son fatti al modo nostro, civè di sotto, et si chiamam ciampana. Ибн Батута говорит, что корабли средней величины, приходящие в Каликот, называются зав زو (перевод С. Ли, стр. 172). Это же название вспомянуто Риттером (V, 592). Об Индейских кораблях ср. еще у Ф. Лопеса Navigatione (I, 136, с; 138, с).159Лек. В списках Хожения слово лек в этом мест написано в соединении с союзом да, как одно слово: далек и даже далиок, а далюк, далец: «а тут ся родит краска далек» (гл. Ш). Что далек не одно слово, это доказывается ясно выражением Никитина (гл. IX) о том же Камбате или Камбаяте: «а товар в нем все делают алачи... да чинять краску ниль, да родится в нем лек да ахык да лон». Лек то же что лак: Перс, лак и лакка, Курд. лек. Lassen's Zeitschrift, IV, 42. Его называли и lok, что могло выговариваться по-нашему лёк и в старину писаться ліокъ (Lacca quam Mauri lac vocatur in Persiam et Arabian mittitur, dicta ideò ab earundem regionum incolis loc sumutri. J. Hug. Linscot. Navigatio et itinerarium in orient. Indiam. Hag., 1599, стр. 74) ; далецъ вместо да лек очевидная ошибка неразумного писца. В Торгов, книге XVI века лакъ названъ алекъ: «Алекъ, тожь сургучь, купятъ на Москвѣ Фунтъ за 3 алтына 2 деньги» (Записки Русск. Отд. Археол. Общества, III, 125).160Это былъ обыкновенный путь, которому следовали в то время путешественники. Так ехал в Индию из Ормуза и Абд-Эрразак. Extraits, XIV, 431.161См. выше В Духовной князя Димитрия Иоанновича читаем: «Накапки женское сажены жемчугомъ Гурмыскнмъ» (Собр. г. гр. I, стр. 406, 407 и пр.). На образе Введения в Сольвычегодском монастыре: «а на семь образѣ.... ѕ҃ зернятъ жемчужных окатных болшихъ Гоурмынскыхъ» (Записки Арх.Общ. III. Перечень: стр. 95).162Лон: Может быть это слово тоже, что lanha, и значит кокос: «Маlаvares eam tenga maran nuncupant, maturumque fructum tenga, immaturum etiam num elevi, Goae lanham indigitant... Fructus pene maturus lanha vocatur... Lanhae aquam habent suaviter potabilem.... Subindeque ex una lanha dimidium cantharum implet. J. Hug. Linscot, Navigatio el itinerarium in orientalem Indiam. Hagae, 1599, стр. 64163Ди Конти: «Molto nobil citta della Cambaja la quale è posta fra terra sopra il secondo ramo donde sbocca in mare il fiume Indo. In questo paese si trovano di quelle pietre pretiose dimandate sardonie... Quivi nasce spico nardo, lacca, mirabolani, endego et seta in grande abondanza. Ramusio, 1,338–339; 342, а. Ср. Записк. Л. Бартемы, I, 157. Город этот у Абульфеды назван Кonbajet (Abulfeda geogr. В Magazin Д. Бюшинга, IV, стр. 272–273), у Абд-Эрразака Kanbait (Notices, XIV, стр. 429), у других Канбиане (Journal Asiatique, IX, 85).164Collecçao de noticias, II, стр. 285.165Никитин, подобно путешественникам Португальским и Итальянским, называет кафрами Иидейцев в противоположность мусульманами. Ср. у Пигафетты: Questi popoli sona caphri сіоé gentili (Ramusio, I, 355, d). Cp. Navigatione di P. Alvares (127, b).166Несколько замечаний о произведениях, который Никитин заметил в продаже в городе Келекот, не будут излишни:– Зеньзебиль = зенъзибиль – инбирь: Греч, ζιγγίβερι, Нов. Лат. zingiber, Итальянск, zenzóvero, zénzero, gengevo, Валашск, гимберю. Новое наше инбирь, вероятно, вместо гинбирь.– Цвет: под этим словом можно разуметь и cyvet = zibeth, Итальянск. cibetto (Л. Бартема, 163, е– f), Франц. civette – благовоние из зверка viverra (см. Симашко, Руководство к зоологии, стр. 80– 81) ; но скорее цвет мушкатный, о чем будет сказано ниже.– Мошкат – мускатный орех, nux miristica moschata: Исп. и Итальянск. moscado; noci moscate у Л. Бартемы (167, f). Ср. у Дюканжа: μοσχοκάρυδον о мушкатных орехах п мушкатном цвете см. в Торг. книге XVI в. (Зап. Русск. Отд. Арх. Общ. III, 123). Мушкатный цвет – macis, Арабск. بسباسه – второй из трех покровов мушкатного ореха: цветом называется и у Малайцев: бунга-пала – цвет гвоздичного дерева (Journ. Asiat. 1847, стр. 249).– Калафур = каланфур. Так на востоке называют caryophilion (J. Hug. Linscot, стр. 72), гвоздники. Впрочем, так как тут же Никитин говорит и о гвозднике, то под каланфуром он мог разуметь что-нибудь другое, напр. камфору: Арабск. Аль-кафур = аль-камфур, Санскр. капур (कपुर).– Корица – кора дерева laurus cinnamonum. См. о ней в Торгов, книге XVI в. (Записки Русск. О. А. О. III, 123).– Гвоздники = гвоздики = гвозники – сушеные цветки мирты, названной Линнеем caryophillus aromaticus. Что в XV веке назывались они у нас этим именем, это видно и не из Хожения (см. напр. выписку у С. Соловьева, Истор. России, V пр. 292: «гвоздики полтораста гривенокъ»). Ср. Итальянск, chiovo di garofano, Франц. clou de girofle, Греч. καρυοφύλιον, откуда Сербск. каранфил, Валашск. карафил = гарафил, Арабск. каранфул.– Адряк: может быть то же, что adrac: Zingiber ab Аrаbіае incolis, Persis et Turcis gengibil vocatur. In Gusaratta, Decan et Bengala etiamnum viride adrac et arefactum sucte, in Malabar jingi, siccatum aut viride in Malacca aliaa. 3aмечание д-ра Палудана в J. Hugon. Linscot. Navigat. стр. 73, b.167Notices et extraits des manuscrits, XIV, 436.168Rhamusio, I, 341–342. См. у И. Барбаро, Calicut. Ramusio, II, 107, е. Cp. Л. Бартема, 151–160.169Navigatione di Vasco di Gama, у Рамузіо, 120. Ср. у Риттера V, 593.170Marco Polo, III, гл. 19 и 23. Бартема, 163, с. Od. Barbosa, 314, с. Ср. М. Reinaud, Géographie d’Aboulféda, II, 88.171L. Barthema, 163, f. Ср. у Од. Барбосы: Collecçao, II,356. О буддийских преданиях касательно Адамовой горы на Цеилане (Rahun = Hamalell) см. в статье James Low в Transactions of the R. Asiatic society of Gr. Britain, 1835, III, 57; о магометанских преданиях d'Herbelot, Bibliotheque orientale, в статье Adam; Reinaud, Géographie d'Aboulféda, II, 88; Ибнъ Батута, 185, 189.172Ди Конти о произведениях Цейлана сказал немногое: La nobil isola di Zeilam, che circonda due mila miglia, nella quale si trovano cavando rubini, zaffiri, granate, et quelle pietre, che si domandano occhi di gatta. Ivi nasce la buona canella in gran copia... i frutti sono simili alle concole del lauro, dalle quali se ne cava olio molto odorifero per unguenti, che gl'Indiani usano per ungersi (339, с). Cp. Navigatione di Th. Lopez (141, b). Васко ди Гама: L'isola dove nascono le spetie, si chiama Zeilam, ch'è da detta città di Calicut le ghe 160; nella qual isola non nascono se non gli arbori, che fanno la cannella in molta perfettione et molti zaffiri et oltre gioie (120, f). Бартема: Dimorativi alcuni pocchi giorni, vedemmo quello che intenderete. Et prima, grandissima quantità di elefanti, quali nascono li, et intendemmo che si truovano rubini duoi miglia appreso alla marina, dov'è una montagna grandissima et molto lunga, al pie della quale si truovano detti rubini... Quivi ancora appresso al detto monte... nasce molta quantità di granate zaphiri, hiacinthi et topacii. Nascono in questa isola li miglior frutti che mai habbia visto... L'arboro della cannella è proprio come il lauro, massima la foglia, et fa alcuni grani come il lauro, ma sono più piccoli et più bianchi; la detta canella, over cinnamomo è scorza di detto arboro... (163, e, f). Tе же произведения Цейлана отмечены и у О. Барбосы (Collecçao, II, 353–356), равно и у других западных путешественников. Взгляд Никитина был, если и не совсем, то по крайней мере значительно иной, и, вероятно, отразил на себе понятия не только его собственные, но и торговцев Декана. – Из драгоценных камней у него особенно отмечены червцы, фатисы, агат, хрусталь и сумбада. Под именем червца Никитин разумел, как кажется, рубин, а может быть и гранат, по цвету. В его время было, впрочем, в обычае прилагать слово червец более к цвету ткани; напр.: «възголовье камка на червци бел шолк… одеяло кунье на червце (Собр. гос. гр. I, 303). – О фатисе находим упоминание в описаниях царских одежд; напр.; пугвицы камень фатис (Выходы, стр. 72). Фатисы были у нас в большом привозе («четыри кантари камня фатисного. (С. Соловьева, Ист. Росс. V, прим. 292). – Агат назван у Никитина восточным именем бабогури. – Хрусталь (у в этом слове с таким же правом, как в фуник, кур и т. п.) – берил (Курдск. беллур, Бухарск. булур. Lassen's Zeitschrifl, IV, стр.274). – Сумбада, как кажется, тот самый камень, о котором как о произведении Цейлана упоминает Табари под этим же именем (W. Ouseley, Travels l, стр. 35), о котором Эдриси и Казвини говорят, как о камне, служащем для полирования других драгоценных камней: это наждак, Schmergel, smeriglio, émeril, σμύρις, σμίρις. А. К. Казембек думает, впрочем, что сумбада есть мастика, употребляемая цирюльниками (Полн. собр. лет. VI, 356). – Из произведений царства растительного отметил Никитин бинчаи. Бинчаи – смола из дерева styrax benzoin. Итальянские путешественники называли ее belzui и benzui. Ramusio: 1, 120, f; 166, f; 317, c; 318, f; 323, a; 336, b; 345, f; 398, b). В XVI веке было уже употребительно и название benzoinum (J. Hug. Liuscot. Navigatio, стр. 76). Ныне Итальянцы называют ее belzuino, belgivino, Французы benjoin, Англичане benzoin, benjamin. Индейские Армяне привезли царю Алексею Михайловичу между прочим и 4 бизуя (Труды Общества древностей, VII, 145).173Sommario de regni, citta, et popoli orientali. Rham., I, 334, d. У Никитина в некоторых списках стоит скусъ вместо мскусъ = мъскусъ: так в старину называли у нас мускус. Он был у нас в торговле и в XV веке (упоминание о четверти мскусу и о четырех почках мскусу см. в выписке, сообщенной С. Соловьевым, Ист. Росс. V, пр. 292 ; мскусница сажона упоминается в грамоте 1303 г. Собр. гос. гр. I, 349). Слово это заимствовано у нас не прямо с востока: ср. Санскр. мушка (hode: Vuller's Fragmenten über die Religion des Zoroasters, 117) ; Зендск. мешк; Арабск. аль-мискар ; Греч, μύσχος; Итальянск., muschio.174Ramusio, I, 317.175С. Buchanan, Christian researches in Asia. Edimburg, 1812, стр. 131,208–209. Христ. чтение, 1855, II, 126, 134, 135.176Ch. Lassen's Indische Alterthumskunde, I, 365. Ritter, V, 1030.177Дербиши. Так писалось у нас это слово (с б) и в других местах. См. напр. Ист. Гос. Росс. IX, пр. 258: о письме к Мааметь-дербышю и пр.178Bartema. Ram., I, 165–166; 316–317. Collecçao, II, 265–266.179Обозначение богатств Пегу у Никитина более всего похоже на то, что находится в Sommario: «Portano molto Iacca, benzuin, muschio, pietro pretiose, rubini bellissimi, argento.... 334, e. – Яхонт назван у Никитина яхуть (как прежде писывалось Лугин вместо Лонгин). Маник и курпук – два рода рубинов. О кирпуке уже было замечено выше: см. прим. 148. Маник – mаnесо, manica. У Од. Барбосы замечено: Na ilha de Ceilão... se achão muitos rubis aque os Indios chamão maneca: Collecçao, II, стр. 385. Joh. Hugo Linscot: Arabes et Persae pyropos jacur appellant, Indi manica. Navigat., стр. 86. О множестве рубинов в Пегу см. у Бартемы: 166, а. Ср., впрочем, у Риттера маник (manik), как название особенного рода алмаза, с зеленым оттенком. VI, 362.180Not., XIV, I, 429. Les marchands des sept climats, de l'Egypte, de la Syrie, du pays de Roum... de la totalité des royaumes de Tchin et de Matchin... se dirigent vers le port d'Hormuz. На карте Питти 1417 года упомянуто только Macina: Haec provincia Macina dicta elephantes gignit. Vic. de Santarem, Hist, de la cosmogr., III, 334. Мачини есть Maha Cini – великий Китай; южные области его. Под именем Чини разумели Малакку.181J. Ваrbaro, Ram., II, 106, d. Questi Cini et Macini sono due provincie grandissime et sono idolatri. La loro regione è quello dove si fanno i catini et le piatene di porcellana; in questi luoghifcono gran mercantie, massimamente gioie et lavori di seta et d'altra sorte. Di li si vа poi nella provincia del Cataio.182Quatremère, в Notices, XIV, 495–496. Обстоятельные известия о фарфоре сообщены западным Европейцам А. Пигафеттой (Рамузио, 363, f) и О. Барбосой (Collecçao, II, стр. 382).183Тут рядом стоит выражение: «а укн ковъ»: его, кажется, должно читать так: «а уки (428) ковов», и относить к десятимесячной сухопутной дороге. Если сам Никитин из Чюнейра в Бедерь на 40 ковов, т. е. на 400 верст пути употребил месяц; то очевидно на 428 ковов, т. е. на 4280 верст, нужно было по тому же расчету не менее десяти месяцев.184За этим Никитин написал: «Внидох в таву и съговорих о налоне корабленем, а от своей головы два золотых до Гурмыза града дати». О таве замечено было выше (см. примеч. 149). Слово налон употреблено в Хожении и еще раз: пробывши в Трапезонте пять дней, «приидох на корабль и сговорих о налоне дати золотой от своея головы до Кафы». Очевидно, что налон – плата за перевоз. Можно подумать, что слово это выделано из Немецкого Lohn; но так как у Никитина идея о налоне соединена постоянно с идеей переезда через море, на корабле, то с достоверностью можно сказать, что оно – Греческое ναῦλον (плата за перевоз через воду: от ναῦς корабль. Ср. Франц. naulage, nolis, Итальянск, nolo, nuolo, Испанск. nolito и пр.).185Вонада – то же что Bona (или, как пишут иные, и Буна), мыс на западе от Трапезонта, называющийся и в древности Βοῶνα, и славный еще тогда по близлежащей пристани (Ариана, Periplus Ponti Euxini, § 23. Анонима, Periplus Ponti Euxini, § 32). В средние века у Греков онъ назывался и Вонадой.186Платана – древн. Гермонасса, гавань близь Трапезонта, на запад от него. Об этой пристани находим сведение у Клавихо: Fueron en un puerto que ha nombre Platana, e рог quanto el viento era contrallo non se atrevieron yr esta noche e Traspisonta, como quiera que non avia mas de doze millas, e esta noche estovieron alli, e el viento fue contrallo, e tan rezio que araron las ondas e ovieron se essa noche de perder. E otro dia... e como a hora de visperas e fueron a la ciudad de Trapisonta. 21, b.187Она прочтена п переведена А. К. Казембеком. Полн. собр. Русск. лет., VI, стр. 357–358. Вот она в переводе для тех, которые захотели бы основывать на ней какие-нибудь заключения о религиозных взглядах Никитина: «Во имя Бога милосердаго и милостиваго. Он есть Бог, которому нет подобнаго, ведающий все тайное и явное. Онъ милосерд и милостив; Он Бог, которому нет подобнаго. Он царь, свет, мир, спаситель, попечитель; славен, могущ, велик, творец, зиждитель, изобразитель, разрешитель грехов и каратетель; дарующий, питающий, отвращающий; ведущий, принимающей (наши души); распростерший небо и землю, все сохраняющий; всевышний, возвышающий, низвергающий, все слышащий, везде видящий; судия правосудный, благий».188Для примера приведу несколько выписок из рассказов Ди Конти и из извлечений из отчетов о путешествии Васко де Гама. Ди Конти: Per tutta Ílndia è una setta di philisophi chiamali Brabmini... infra Ii quali... uno... era di 300 anni... Molti di loro usano l'arte della geomantia, delle quale ne hanno tanta cognitione et pratica, che sopranno in spatio di poche hore predire le cose future come se già le fossero avvenute, et danno si molto all'arte diabolica delle scongiure et stregherie, talmente che fanno tempestare quando vogliono, et per opposito tornare il ciel tranquillo et sereno... (143, c). Nell' isola magior di Giava nasce un arbore, ma di rado, in mezzo del quale si trova una verga di ferro molto sottile et di lungezza quanto è il tronco dell'arbore, un pezzo del qual ferro è di tanta virtù, che chi la porta adosso che gli vechi la carne, non può esser ferito d'altro ferro, et per questo molti di loro, s’aprono la carne et se lo cuciano tra pelle et pelle. et ne fanno grande stima. Quel che si narra dell'uccello detto phenice diceva (т. е. Ди Конти, о котором ІІоджио говорит постоянно в третьем лице) che non si doven tener pér favola, perche gli era stato affermato, che negli ultimi confini dell'lndia interiore si trovava un uccello solo chia mato semendo, il qual hál becco fatto à modo di tre flauti piccolini, con i suoi busi congiunti insieme, et quando viene il tempo della sua morte porta nel suo nido molti legnetti piccoli, sopra li quali ponendosi con la melodia di quei flauti del becco canta cosi soavemente, che porge mirabil diletto à chi l'ode, di poi batteudo fortemente l'ali accende il fuoco, dal qual si lascia bruciare et della sua cenere fra poco tempo si crea un verme, dal qual rinasce poi detto uccello (334, e, f). Evvi in questo medesimo paese (di Malabar) un'altra sorte di serpenti spavenlevoli, lunghi un braccio, che ha l'ali à similitudine di quelle della nottola. Ha sette teste disposte per ordine una dricto all'altra lungo il corpo (341, d). Де Гама: II re di detta città (di Calicut) non mangia carne ne pesce, ne alcuna cosa che patisca morte, ne anche li suoi cortigiani et gli homini di conditione: perche gli è stato detto ch'el nostro Sig. Jesu Christo dice nella sua lege, che chi ammazza vien ammazzato. E per questo non vogliono mangiar cosa che muoia. II popolo mangia pesce et carne, che non si curano niente (120, d).189Волосыни – плеяды: в древн. переводе Иова (ХХХѴШ, 31) власожелице – πλειάδες; ср. Срб. влашици, влашници, Хорут. властовце, Малорусск. волосожар. Кола: этим именем в некоторых местах Великой Руси называютбольшую медведицу: так в Сербии это созвездие называется кола, кола родина, родокола; в Малой Руси и в Польше воз, по Нем. Wagen, по Франц. char, chariot, по Лит. gryzalio rats; но большая медведица не может зайти в заре вместе с плеядами: под именем кола Никитин скорее мог разуметь орион, – и почти такое же название дано этому созвездию в древнем переводе Иова (XXXVIII, 31) и Исайи (XIII. 8) – кружилица (ср. поло и круг). Большую же медведицу Никитин назвал лосем ; и теперь на севере и востоке Великой Руси так называется это созвездие: лось и лоса. См. Опыт областн. Великор. Слов. стр. 105. Лосем (sarv) называют это созвездие и Лапландцы (Шифнер, Melanges Busses, II, стр. 416).Источник: Хожение за три моря Афанасия Никитина. В 1466-1472 г.г. / Чтения И.И. Срезневского. - Санкт-Петербург: тип. Имп. Акад. наук, 1857. - [2], 88 с.