Преосвященный Сильвестр (по фамилии Лебединский) принадлежит к числу просвещенных архипастырей конца XVIII и начала XIX столетия. Он известен как первый организатор вновь открытой тогда как самостоятельной Полтавско-Переяславской епархии. Он, наконец, оставил по себе память и как церковный писатель. Преосвященный Сильвестр был родом из малороссов Полтавской губернии, духовного звания, родился в 1750 году. Образование свое он получил в Харьковском коллегиуме. По окончании курса коллегиума в 1781 году, он тотчас же принял монашество и некоторое время был в коллегиуме учителем грамматики и пиитики; одновременно с тем исполнял и должность публичного проповедника. В 1787 г. иеромонах Сильвестр получил новое назначение на должность строителя Иоанновского монастыря в г. Астрахани, где вместе с тем занимал должность префекта семинарии, учителя философии и богословия и присутствующего в консистории. К этому времени педагогической деятельности Сильвестра относится составление первого его литературного произведения духовно-нравственного содержания под заглавием: «Нетленная пища», вышедшего потом в печати в Москве в 1794 году, а затем в 1799 году. В 1790 году Сильвестр назначен был ректором Астраханской семинарии и одновременно с тем возведен в сан архимандрита Спасского монастыря. Как ректор семинарии он заявил себя с самой лучшей стороны, – преобразовав Астраханскую семинарию, и дав ей полное устройство по образцу Харьковского коллегиума.1 Деятельность Сильвестра в Астраханской семинарии обратила на себя внимание высшего начальства: 27 мая 1794 года он назначен был архимандритом первоклассного Свияжского Богородицкого монастыря, Казанской епархии, и первым членом консистории. К этому времени его деятельности относится составление им другого сочинения под заглавием: «Приточник евангельский», которое в первый раз напечатано было в Москве в 1796 году в двух частях; и потом второе издание его было в 1807 году. «Приточник евангельский» – самое распространенное из сочинений Сильвестра; оно несколько раз издавалось после; издается и в настоящее время книгопродавцом И. Тузовым. В 1799 году архимандрит Сильвестр сделан был ректором и учителем богословия в Казанской семинарии, а по преобразованию ее в Академию, получил 25 июля 1797 года звание и ректора Казанской академии. Во время его служения в должности ректора и учителя богословия в Казанской семинарии, а потом академии им составлены были три сочинения, из которых на первом плане должно быть поставлено: «Сокращение классической богословии – или Compendium theologie classicus». Богословие Сильвестра написано на латинском языке, и изложение его отличается очень схоластическим характером, но для своего времени оно было значительным вкладом в богословскую науку. В первый раз это богословие появилось в печати в Петербурге в 1799 году. По богословию Сильвестра учились во многих семинариях того времени, для которых оно переиздано было в 1808 году. Ко времени ректорства Сильвестра в Казанской семинарии и академии относится еще составление им сочинений – «Герменевтики» и «Церковной истории» в нескольких частях.2Впоследствии, уже, будучи епископом, по поручению Новгородского митрополита Амвросия, он составил на латинском языке руководство для преподавания философии под заглавием: «Сокращение классической философии». Но эти сочинения остались навсегда в рукописях, судьба которых не известна.4 августа 1799 года состоялось назначение архимандрита Сильвестра в епископа Переяславского, коадьютера Киевской митрополии. Архимандриту Сильвестру при избрании его в епископа было 49 лет. Синод просил соизволения государя на то, чтобы хиротония Сильвестра в епископа произведена была «по способности» в Москве. Государь согласился на предоставление Синода.Наречение Сильвестра в епископа происходило в Московской Синодальной конторе 23 сентября. А сама хиротония в епископа совершалась 25 сентября в большом Успенском соборе.28 сентября преосвященный Сильвестр отправился из Москвы на место своего служения. При назначении преосвященного Сильвестра в епископа Святейший Синод предписывал ему жить, «яко коадъютеру Киевской митрополии, в рассуждении старости митрополита Киевского Иерофея в Киеве». Но еще до хиротонии Сильвестра владыка Киевский скончался (2 сентября), и потому, назначенный ему в викарии преосвященный вместо Киева 15 октября прибыл во вверенную ему Переяславскую епархию и вступил в управление оной.3Менее месяца продолжалось викариатство или коадьютерство преосвященного Сильвестра. Как раз осенью 1799 года в Святейшем Синоде разрабатывался вопрос об учреждении новых епархий и об организации существующих уже епархий, соответственно гражданскому делению на губернии. Высочайше утвержденным 16 октября 1799 года определением Святейшего Синода открыта была самостоятельная епархия под названием Малороссийской и Переяславской и из викарного преосвященный Сильвестр назначался уже епископом самостоятельным. Спустя 4 года, 4 декабря 1803 года, Малороссийская епархия получила новое название Полтавской и Переяславской, какое она сохраняет и до сих пор. В состав новой епархии поступило 898 церквей, и с тех пор границы ее не подвергались никаким изменениям. Таким образом, в бытность преосвященного Сильвестра на кафедре, нынешняя Полтавская епархия образовалась в теперешнем ее составе.4Бытность свою на Полтавско-Переяславской кафедре преосвященный Сильвестр явился преобразователем и организатором Полтавской семинарии. На деле, как через год по прибытии своем в Переяславль, он открыл в семинарии закрытые в 1785 году философское и богословское отделения. Открытие богословского класса или отделения совершилось 11 сентября 1800 года с особой приличной церемонией, о чем преосвященный рапортовал Святейшему Синоду. Заботливость архипастыря о своей семинарии простиралась далее. Само преподавание богословия, которое лежало на ректоре семинарии, кафедральном протоиерее Федоре Домонтовиче, велось по системе, составленной и изданной самим преосвященным. Кроме того, по его настоянию, значительно расширен был круг преподаваемых наук; в число предметов внесены были французский и немецкие языки и математика. Благодаря любви архипастыря к своей семинарии, последняя обогатилась многими полезными книгами, которые пожертвованы были преосвященным в семинарскую библиотеку. Лучшие воспитанники семинарии, поощряемые архипастырем и с его благословения, произносили проповедь в городском соборе. Преосвященный Сильвестр дал своей семинарии более правильную во всех отношениях организацию: увеличил число преподавателей и учредил правление, наконец саму семинарию наименовал Полтавской, хотя она и оставалась в Переяславле.5 Вообще, Полтавская семинария в 1800–1807 годах находилась в цветущем состоянии. Ко времени перехода преосвященного с Полтавской кафедры на новую, Полтавская семинария в 1806 году имела многочисленный состав учащих и учащихся. При восьми учителях, вместе с ректором и префектом, учащихся было: в богословии – 37, в философии – 70, в риторике – 199, в поэзии – 52, в синтаксисе – 113, в грамматике – 117, всего во всех классах учащихся состояло 737 человек, в том числе находились ученики и инославные (числом 83), принадлежавшие к «тамошнему благородному юношеству»6.В 1806 году находился, было любитель, который хотел ввести в Полтавской семинарии преподавание еврейского языка. Протоиерей Покровской церкви местечка Смелого, Роменского повета, окончивший курс в Киевской академии, Козьма Осколков подал на Высочайшее имя прошение, в котором, изъясняя о своем усердии и знании еврейского языка, предлагал свои услуги открыть преподавание этого языка в Полтавской семинарии и в течение трех лет оказывался от всякого вознаграждения за свой труд, с тем только условием, чтобы он был награжден камилавкой. Святейшей Синод, куда предано было всеподданнейшее прошение о. Осколкова, поручил Полтавскому пресвященному вызвать его для испытания в знании им еврейского языка в местную духовную консисторию, где о. Осколков дал следующее удивительное объяснение: «Отставши от упражнения в еврейском языке и не имея еврейских книг, не может быть учителем, и что слабость здоровья (ему было только 36 лет) и семейственные его обстоятельства служат немалым оному препятствием». 25 октября 1807 года государь повелел сделать Осколкову выговор за ложный вызов.7Полтавские семинаристы заявили себя глубокими патриотами. В 1806 году, по случаю войны с Наполеоном, обнародован был 30 ноября манифест с призывом поступать желающим в ополчение. Из полтавских семинаристов заявили желание сделаться ополченцами 24 человека, из них: два ученика философии, двадцать риторики и два поэзии. Но Святейший Синод не дал разрешения увольнять семинаристов в ополчение. За исключением тех из них, которые окажутся дурного поведения и успехов.8 В нашем распоряжении не имеется подробных сведений о характере административной деятельности преосвященного Сильвестра по управлению им Полтавской епархией вообще. Можно указать только некоторые более характерные ее эпизоды или отдельные события, относящиеся ко времени его архипастырства в Полтавско-Переяславской епархии.В августе месяце 1805 года в городе Лохвице Полтавской епархии имел место следующий, входящий из ряда обыкновенного, случай. Городской благочинный протоиерей Василий Высоцкий дьячка соборной Рождества Богородицы церкви Якова и пономаря той же церкви Григория Сербиновичева, за их ссоры и драки между собой, препроводил для наказания к местному городничему, прапорщику штатной команды Фоме Крыжановскому, который расправился с виновными очень оригинальным образом. Он два дня продержал их в тюрьме, а 25 августа «на Лохвицком площадном позорище пред городничеством в торговый день» бесчеловечно высек их. Пострадавшие клирики подали жалобу преосвященному Сильвестру. Преосвященный Сильвестр о действиях городничего Крыжановского сообщил в Полтавское губернское правление с требованием о наказании виновного по законам, а протоиерея Высоцкого немедленно лишить благочиннической должности.9Правление преосвященного Сильвестра вообще отличалось мягкостью и добротой. Были даже случаи жалоб на его слишком мягкое и снисходительное отношение к подчиненному ему духовенству. Так, поручик Затиркевич подал в 1801 году на преосвященного государю жалобу за то, что он слишком снисходительно поступил с приходским священником, на которого жаловался ему поручик, осудив его только на трехмесячную работу в архиерейском доме. Преосвященный представил объяснение в Святейший Синод, который признал его действия правильными.10При всем своем благодушии преосвященный не избег того, чтобы у него не было врагов. Один помещик Малороссийской губернии Пирятинского повета поручик Петр Прохорович в 1802 году донес Синоду, а потом и Государю о том, что Полтавский епископ, в противность высочайшему указу, дозволил построить деревянные церкви в городе Пирятине – Успенскую и в селе Коломийцах – Духовскую. Началась переписка. Епископ Полтавский объяснил Святейшему Синоду, что дозволение о перестройке тех двух церквей на каменных фундаментах дано было еще до получения указа о нестроении вновь деревянных церквей. Оправдавшись вполне в своих действиях, преосвященный Сильвестр просил у Государя защиты от незаслуженного обвинения и клеветы. Государь 24 марта 1804 года повелел через министра юстиции князя П.В. Лопухина сделать Прохоровичу выговор, что и исполнено было в присутствии губернского правления.11Преосвященный Сильвестр при своей природной полноте тела, имел слабые, болезненные от застарелого ревматизма ноги, а потому сравнительно редко совершал богослужения. Когда же у него накопилось число ставленников в диаконы и в священники, то он, с соизволения Киевского митрополита, посылал их для рукоположения в Киев, где и рукополагал их викарий митрополита епископ Чигиринский Феофан, который сам после Сильвестра был епископом Полтавским. Преосвященный Сильвестр чувствовал всегда некоторую робость при совершении богослужения. Это зависело главным образом от болезни ног, а усилилось особенно после следующего обстоятельства. Раз преосвященный перед литургией, после облачения, воссел на кафедру; в это самое время ремни, связующие кафедру, лопнули, кафедра развалилась, и приготовившийся служить архипастырь упал навзничь на амвон.12 Преосвященный очень любил церковное пение и потому содержал при себе огромный и превосходный хор певчих.Частная домашняя жизнь преосвященного Сильвестра имела много оригинального. У него особенно развита была любовь к латинскому языку, на котором он чаще всего объяснялся в своем домашнем быту. Самыми приближенными и любимыми его лицами были два протоиерея. Первый был ректор Переяславской семинарии протоиерей Феодор Домонтович, оказывавший помощь преосвященному по управлению епархиальными делами; другой протоиерей по фамилии Гречка человек очень образованный и хорошо знавший латинский язык, для усовершенствования в котором он ездил в Рим, а потому его переяславцы называли римским богословом. Эти два протоиерея принадлежали к числу постоянных собеседников преосвященного. Беседа велась всегда на латинском языке. И только тогда, когда разговор принимал юмористический характер, а иногда совсем переходил в шутку, то собеседники переходили уже на малороссийское наречие. Протоиерей Гречка отличался особенно своим фамильярным и смелым обращением с преосвященным.К числу любимых собеседников преосвященного Сильвестра принадлежал Переяславский почетный гражданин, старик еврей Мейер, которого преосвященный подолгу убеждал креститься, но закоренелый еврей оставался непреклонным, но все-таки он благосклонно стал относиться к христианству. Обладая большим состоянием, этот еврей отличался благотворительностью и жертвовал много на постройки и починки православных церквей. В праздники Рождества Христова и Пасхи многочисленный архиерейский хор являлся славить и к Мейеру, который радушно принимал и щедро награждал певцов.13Епископ Сильвестр, по своему пристрастию к латинскому языку, и свою внешнюю домашнюю жизнь обставил латинской символикой. Он не любил жить в городском Переяславском архиерейском доме, может быть отчасти по его неблагоустройству и бедности. Этот дом был очень ветхий и тесный, состоявший всего из пяти небольших и дурно расположенных в гигиеническом отношении комнат.14 Вместо того Сильвестр постоянно жил в Переяславском архиерейском подворье при селе Андрушах, в семи верстах от Переяславля. Архиерейский дом этого подворья был снаружи и внутри испещрен, по мысли преосвященного, разными эмблемами и надписями на латинском языке. При входе в каждую комнату находились какие-нибудь эмблемы и латинские надписи. Так, на дверях в приемную залу, в которую входили просители с разными жалобами, по большей части неосновательными, и разные праздные посетители без всякой надобности, а для одного времяпрепровождения, изображен был кустарник с сидящей в нем сорокой с разинутым ртом и с надписью у рта: «taliter qualiter, nihil – fundamentaliter» (так, да так, а ничего основательного). На двери, ведущей в архиерейскую спальню, изображён был спящий крепким сном человек с надписью у его возглавия: «guid est somnus, nisi imago gelidae mortis» (что такое сон, как не образ холодной смерти). На наружных стенах дома были изображены: а) благочестивый муж, читающий Библию, б) круг, в середине которого написана полная луна, в) Иуда, с отчаяния лишающий себя жизни, г) Диоген, в дырявом своём плаще, д) барин из низкого сословия, достигший высокого звания, бесчеловечно бичующий своего раба, е) человек, страждущий от излишнего употребления вина белою горячкою, ж) изображены два ученика – один, сидящий на берегу с удочкой, а другой с клеточкой в руках, любующийся на заключенную в ней птичку, и другие. На одной из наружных стен архиерейского дома было даже изображение иезуита. Каждое изображение непременно сопровождалось какой-нибудь подходящей к нему латинской надписью. Все эти эмблемы и надписи сохранялись в целости до сороковых годов прошлого XIX столетия.К особенностям домашней жизни преосвященного относится его любовь к своему певческому хору, который вместе с ним жил в Андрушах, в особом отстроенном для него обширном корпусе. В числе певчих были очень искусные игроки на разных инструментах. В высокоторжественные, воскресные, праздничные дни, а также в день тезоименитства епископа этот хор пел и играл за обеденным столом преосвященного, окруженного обыкновенно в это время многочисленными гостями.Тихо и спокойно протекала жизнь преосвященного Сильвестра в уединенных Андрушах среди прелестей деревенской природы, которую он так любил в разных ее проявлениях. Для полноты картины домашней жизни Полтавского архиерея нужно сказать, что он был большим любителем животных и особенно птиц. У него имелись стада уток, гусей, кур всевозможных пород, павлинов. В свободное от кабинетных занятий время Андрушевский владелец выходил на свой двор и из собственных рук кормил своих пернатых любимцев.15 Тихая жизнь в Андрушах нарушалась иногда припадками разных болезней, постигавших преосвященного. Так в марте 1802 года он заболел глазами, кашлем и колотьем в груди так, что вынужден был ехать на лечение в город Лубны, где на время болезни поселился в тамошнем Преображенском монастыре, куда ему отправляли из Переяславля все дела, касавшиеся епархиального управления.16 Спокойная жизнь преосвященного Сильвестра нарушена была происшедшими в 1806 году переменами в составе тогдашней церковной иерархии. 9 декабря 1806 года скончался знаменитый проповедник, архиепископ Астраханский Анастасий Братановский. Синод на вакантное место в Астрахань избрал двух кандидатов: Сильвестра, епископа Полтавского, и Гая, епископа Пензенского. Государь выбрал первого кандидата и 25 января 1807 года состоялся Высочайший указ о назначении Сильвестра в Астрахань, с возведением его в сан Архиепископа. Получив указ о своем новом назначении, Сильвестр не тотчас же отправился в Астрахань. Имея расстроенное здоровье, он лишь 6 апреля выехал из Переяславля и в Астрахань прибыл только 26 мая.17Не веселой встретила Астрахань своего нового архипастыря. Еще при жизни его предшественника 1 декабря 1806 года между татарами в предместье Астрахани, в селении Царев, в пяти верстах от города, открылась моровая язва – чума, которая 16 апреля 1807 года появилась и в Астрахани, где она продолжала свирепствовать до 16 мая 1808 года, истребив в губернии в полтора года 1186 человек обоего пола. Принятие некоторых карантинных мер вызывало в Астрахани среди жителей большие беспорядки, во время которых подвергся насилию тогдашний Астраханский губернатор, князь Д.В. Тенишев.18 Таким образом, новый архиепископ прибыл в Астрахань в самый разгар чумы и, прежде всего, должен был считаться с этим народным бедствием. 8 июня 1807 года. Астраханский губернатор князь Тенишев писал архиепископу: «Для прекращения свирепствующей в предместьях Астрахани и в самом городе заразительной болезни со стороны его, хотя и предприняты самые строжайшие всевозможные меры осторожности и те спасительные средства, при наблюдении которых можно было ожидать не только уменьшения ее, но и совершенного истребления, однако же за всеми, так сказать, напряженными стараниями не предвидится к сему твердой надежды, потому что жители здешнего города, особливо низкого состояния, не имея никакого понятия о свойстве и поразительных действиях заразы, и будучи ограничены в рассудке, ни мало не стараются об осторожностях, кои главнейшие заключается в том, чтобы всякое непосредственное между людьми сообщение было удалено. Ибо зараза, как сие доказано, в воздухе крыться не может, а потому с сей стороны и опасности ожидать нельзя. В таковых обстоятельствах я счел за надежнейшее средство для лучшего убеждения народа прибегнуть к уставам религии, кои гораздо большее имеют на него влияние и посредством которых способнее можно, открыв ему глаза, показать всю предстоящую опасность. На сей конец я прошу вас, не угодно ли будет сделать распоряжение, чтобы в каждый праздничный день по всем церквам производимы были молитвословия на счет настоящей опасности в г. Астрахани и при каждом таковом случае священники убеждали бы народ своими получениями, объясняя, сколько можно вразумительнее, что зараза в Астрахани действительно существует, и что она за всеми принятыми мерами более и более возникнет, ежели народ не будет уважать спасительных средств, принятых начальством, не пресечет всякого непосредственного сообщения. Тут же нужно будет доказать, сколько нужны в сем случае медицинские чины и в какой степени должно иметь к ним доверенность, наконец – показать, как печется о народе высшее правительство, ибо между прочими распоряжениями г. министр внутренних дел, граф Виктор Павлович, пишет ко мне следующее: „Если по обстоятельствам признали вы нужным предавать сожжению вещи, зараженным принадлежащие, то в отвращение укрывательства не оставьте платить за оные немедленно по оценке“. Сими и другими известными увещаниями я надеюсь, что народ приведен будет в убеждение и потщится наблюдать все предписания для предосторожности правила, а тем самым преградит путь дальнейшим поражениям зловредной заразы». Преосвященный Сильвестр немедленно через консисторию предписал, чтобы священнослужители при каждом служении в церквах на ектиниях присоединяли прошение и молитвы об избавлении от заразительной болезни в воскресные и праздничные дни, кроме того, отправляли по окончании литургии молебны об избавлении от нее, а ученые священники сверх того должны были говорить проповеди, в которых объяснять своим прихожанам необходимость, целесообразность и пользу всех принимаемых гражданским начальством мер для борьбы с заразой.19 В начале октября месяца моровое поветрие коснулось и семинарии. По случаю появившейся в ней заразы ученики семинарии заперты были в самом здании и содержались определенный срок под строгим надзором особо приставленного к ним воинского караула. По выдержании установленного карантина и по освидетельствованию докторами, астраханские семинаристы получили свободу. Но, к сожалению, ненадолго. Зараза опять обнаружилась в заведении. Тогда гражданское начальство всех живущих в здании семинарии учеников, числом около сорока, вывела на Болдинский проверх, отстоящий от города в четырех верстах, и поместила их в особо устроенных шалашах, где они и выдерживали вновь установленный карантин. Самое здание семинарии опять окружено было воинским караулом и подвергнуто новому карантину. Понятно, само собой, что обучение в семинарии прекратилось. Что же касается тех учеников семинарии, которые были распущены на каникулы, то они совсем не должны были являться в семинарию. В начале ноября здание семинарии было освобождено от карантина, и в него переведены были на жительство те ученики, которые выдерживали карантин на Болдинской горе. 15 ноября началось только для этих учеников учение, а живущим в городе семинаристам вход в семинарию был запрещен.20Совершенно неожиданно, для преосвященного Сильвестра у него в Астрахани явился враг, к сожалению, бывший в числе его воспитанников. В июле 1807 года астраханский губернатор князь Тенишев отрешен был от должности и даже предан суду за слабость, оказанную им при сохранении карантинных мер и должного порядка. По Высочайшему повелению в Астрахань для борьбы с чумой послан был сенатор И.В. Неплюев, а на место князя Тенишева губернатором в Астрахань назначен был д.с.с. Кожевников. По удалении прежнего губернатора (до приезда нового), губернией управлял некто Марк Леонтьев Малинский, воспитывавшийся в Харькове у преосвященного Сильвестра, в бытность последнего учителем в Харьковском коллегиуме. Неизвестно почему он вздумал мстить своему воспитателю. По приезду в Астрахань, преосвященный для успокоения от дороги и трудов, удалился было в Покровский монастырь. Малинский окружил этот монастырь военной командой под предлогом, что в монастыре кроется чумная зараза, расставил караулы с пушками и приказал захватить находящего в нем архиерея как чумного и держать его под стражей. Соборный ключарь, священник Кирилл Васильев 5 июля освободил преосвященного из Покровского монастыря и препроводил в город к собору, откуда преосвященный с соборным протоиереем Памфиловым тотчас же отправился на заранее заготовленном там досчанике в Болдинский монастырь, где и оставался некоторое время. Этот рассказ не подлежит сомнению, так как он передан самим действующим лицом – ключарем К. Васильевым. Добродушный архипастырь, желая избежать еще дальнейших неприятностей со стороны своего неблагодарного ученика, решился просить себе увольнения на покой, тем более, что его сложная болезнь усилилась настолько, что он, будучи в Астрахани, не мог совершить здесь ни одной литургии.21 17 июля 1807 года архиепископ Сильвестр отправил в Синод на Высочайшее имя прошение об увольнении его от управления Астраханской епархией. Очень обширное само по себе прошение содержит в себе несколько частных подробностей из биографии автора. В заключение своего прошения архипастырь писал, что он не в силах уже править епархией: «1-я мучительная болезнь, каковою я стражду, – так, между прочим, писал он в прошении, – есть ломота в ногах от коей, если случится мне постоять несколько на одном месте, вдруг последует кружение головы, непомерная робость, цепенение языка и чрезвычайный пот с лица выступит; а потому священнодействие, мною совершаемое, бывает не без опасности. И хотя таковое при управлении Полтавской епархией отправлял неупустительно и все касавшееся к должности моей исполнял усердно и деятельно, однако с величайшей трудностью и почти противу сил моих поддерживаю жизнь моим единственно климатом рождения моего, 2-я цинготная, от которой гниют десны, непрестанно почти болят зубы, и некоторые из них падают, к тому же и на губе исподней сделалась язвина, всегда испущающая из себя материю, каковую и до сих пор имею, и 3-я боль или колотье в боку и удушенье в грудях. О истреблении сих моих болезней употреблял я все средства. Часто первый малороссийский доктор господин надворный советник Трохимовский врачевал меня в оных, как значится в прилагаемых при сем, писанных им ко мне, и о подлинности их Переяславской городской полицией по надлежащему засвидетельствованных шести писем, однако все было безуспешно. И оные не только ни малейше не уменьшаются, но с течением времени более и более еще усиливаются; и до сего 1807 года в январе месяце вынес я сильную горячку и потом перемежающуюся лихорадку, отчего пришел в большую тела моего слабость, как и Святейшему Правительствующему Синоду, на указ оного минувшего января 31-го о Высочайшем пожаловании меня архиепископом Астраханским, рапортом я донес, что, имея с нескольких уже лет расстроенное здоровье и особо открывшиеся недавно болезненные тяжкие припадки, необходимостью почел прожить в Переяславле через февраль и март месяцы, предоставя времени о дальнейших последствиях здоровья моего донести Святейшему Правительствующему Синоду. Почему не видя и доныне ни малейшего облегчения в вышеупомянутых моих болезнях, и даже не предусматривая надежды к освобождению от оных, при немолодых моих летах, коих имею от рода 56, паче же по дознанному мною на опыте через 7 лет прежде да и ныне вредному для меня в Астрахани климату, я не в силах управлять вверенной мне в управление Астраханской епархией. Вреда сего климата служит доказательством то, что я, по причине свирепствующей в Астрахани заразительной болезни, лишился через один месяц племянника моего родного протопопа Петра Лебединского, привезенного с собой из Переяславля келейника, повара, и еще трех человек, подаренных мне от знатных малороссийских господ в услужение по смерть мою. Да и сам я по таковым обстоятельствам, поправленное сего года весенним временем, а также и должайшим в дороге моционом, здоровье мое совсем расстроил, пришел в крайнейшую слабость, так что никак не в состоянии править Астраханской епархией. И для того прошу, во уважение вышепрописанных обстоятельств, от управления Астраханской епархией, уволить вовся… пожаловать мне для проведения остальных болезненных дней моих пенсион с оставлением на пребывании Полтавской епархии в Преображенском монастыре при управлении оным, или позволить мне жить в городе Лубнах, в собственном моем доме, каковой я выстроить имею, потому более, что в сем городе есть казенная лучшая аптека. Следовательно, могу я остальные дни болезненной жизни моей пользовать и тем поддерживать из оной лекарствами».22По отсылке в Петербург своего прошения, просвещенный недолго оставался в Болдинском монастыре. Он решил выдержать карантин на Солянке для того, чтобы иметь возможность выехать из Астрахани. Чтобы составить себе приблизительное понятие о том, что такое представлял из себя тогдашний карантин, приведем слова одного из членов свиты Астраханского епископа, протоиерея Андрея Осипова, который по смерти последнего писал следующее: «Во время бывшего в Астрахани по части заразы несчастья он вместе с покойным преосвященным переносил все жестокости ее великодушно и с твердым духом, неоднократно сидел там же в карантинах с имением его преосвященства, и, будучи на открытом месте, среди степей и сильных окурок, претерпевал, особливо во время пасмурной и холодной погоды, крайние нужды и беспокойства, а иногда выдерживал от того и болезни, лишаясь сверх того и собственного своего имения посредством окурительных составов». Выдержавши установленный карантин, просвещенный Сильвестр, оставив Астрахань, направился к Царицыну и жил в близи его – в Отраде, вотчине генерала Попова. Отсюда 26 декабря 1807 года он возвратился опять в Болдинский монастырь, где жил в ожидании увольнения на покой. Недаром архиепископ в своем прошении Синоду так подробно описывал свою болезнь и подтверждал ее, приложенной к нему письмами лечившего его доктора. Он предвидел, что в такое критическое время, какое тогда переживала по случаю чумы Астраханская губерния, его нескоро уволят с епархии. Действительно, прошение его в Синоде получено было 2 августа, но хода никакого покуда не имело. Прождав некоторое время безуспешно ответа на свое прошение, Сильвестр написал частное письмо к первенствующему члену Святейшего Синода митрополиту Новгородскому Амвросию, умоляя его о скорейшем своем увольнении на покой. Тогда только дело получило движение. 16 декабря 1807 года – 2 января 1808 года, Святейший Синод, заслушав прошение Астраханского архиепископа, постановил: уволить архиепископа Сильвестра от управления епархией и дозволить иметь ему пребывание в Черниговской епархии во второклассном Петропавловском Глуховском монастыре с поручением ему оного в управление. Кроме того, Синод назначил увольняемому на покой архиепископу в пенсию получавшееся им по званию архиепископа жалованье 1200 рублей. 10 января 1808 года состоялся высочайший указ об увольнении архиепископа Сильвестра, но с тем только, чтобы он, «впредь до указа оставался в той же епархии на пребывании». Последняя прибавка вызвана была карантинными правилами, в силу которых из Астрахани, как города, объявленного неблагополучным по существующей в нем моровой язве, запрещен был всем выезд в другие места. Высочайшее повеление о пребывании Сильвестра в Астрахани и по увольнении его от управления епархией имело для него роковое значение. Он всеми силами своей души рвался из этого города, а ему приходилось теперь жить в нем неопределенное время. Получив Высочайший указ о своем увольнении, архиепископ Сильвестр 20 февраля писал обер-прокурору Синода князю А.Н. Голицыну:«За милостивое увольнение меня от управления Астраханской епархией приношу вашему святительству в жертву душу мою и сердце, чувствительнейшей благодарности преисполненные. Одно только теперь мочит меня, что я удерживаюсь в пределах той же епархии. Ускорьте, сиятельнейший князь, изъяти душу мою от Астрахани – сего по воздуху неприятнейшего мне места. Прибавьте, благодетель мой, милость свою прославляющему священные Вашего Сиятельства добродетели. Не забудьте меня, Покровитель мой, в день лют – испросите у Августейшего Монарха ту еще милость, чтобы позволено было мне пребывание иметь, впредь до указа, на границе Астраханской губернии в городе Царицын, где как вода ключевая, так наипаче и воздух приятный и здоровый, могут поправлять слабое и расстроенное сложение тела моего. Хотя же город сейи принадлежит по управлению его к Саратовской губернии, но в рассуждении чумы он почитается ныне в одном положении с Астраханью».Князь Голицын 15 марта кратко ответил архиепископу, что на просьбу его Высочайшего соизволения, не воспоследовало.Как велико было нетерпение архиепископа, это видно было из того, что он в личных расчетах поскорее выбраться из Астрахани предупреждал даже самые события. По официальным данным, чума в Астраханской губернии окончательно прекратилась 16 мая 1808 года, а Сильвестр еще ровно за месяц перед тем 15 апреля писал князю Голицыну: «Благопочтеннейше уведомляю Ваше Сиятельство, что в городе Астрахани заразительная болезнь совсем пресеклась, да и во всей Астраханской губернии через несколько уже месяцев состоит все благополучно. О чем, как равно и разрешении выезжать всем свободно из здешней губернии, послано от пребывающего в Астрахани сенатора Неплюева Государю Императору донесение. Почему я, восхищаясь сею радостью, давно здесь ожидаемою, покорнейше Ваше Сиятельство прошу, когда последует от Его Императорского Величества на донесение господина сенатора разрешение, старанием вашим исходатайствовать для меня вместе тут и указ о выезде мне в назначенный на пребывание, по желанию моему, монастырь. Изведите Сиятельнейший Князь душу мою из сего вредоносного для меня места. Я хотя телом и слаб, но духом бодр и потому для любезного отечества моего могу еще быть полезным; а дабы показать ему услугу мою, я теперь, будучи свободен от всех дел, начинаю заниматься сочинением книг: первой «Капля от моря Богословия», другой «Манна Духовная», которые, в знак благодарности, за оказываемые мне милости, и намерен посвятить благотворному имени Вашего Сиятельства. И кроме сего благоволите, благодетель мой, повелеть мне покойного предместника моего Преосвященнейшего Анастасия не доконченные книги о пчеловодстве и о прочих материях докончить. Я повеление сие Вашего Сиятельства выполню охотно, поспешно и успешно и оные под именем Преосвященнейшего Анастасия издам в свет; посвятив труды сии Вашему же Сиятельству. – Ускорите точию, Сиятельнейший Князь, отец и благодетель мой, избавить меня от Астрахани и сим явить последнюю милость тому, который к особе Вашего Сиятельства искренне благоговеет». На это письмо не последовало никакого ответа. Беспокойство архиепископа возрастало еще более. 30 июня он отправил на имя синодального обер-прокурора новое письмо, в котором писал, что в Астрахани чума прекратилась, и выезд отсюда разрешен всем и всюду с узаконенным карантином и просил исходатайствовать ему указ о выезде из Астрахани и о назначении в его управление Полтавской епархии Лубенского монастыря, или же Глуховского Петропавловского: «Если же того и другого почему-либо определить ему будет невозможно, то Казанской епархии Седмиозерную пустынь».28 июля князь Голицын на последнее письмо преосвященного Сильвестра ответил следующим кратким сообщением:«Его Величество Высочайшее указал соизволить еще остаться вашему преосвященству в Астрахани». А для того, чтобы тот не беспокоил его новыми просьбами, князь от себя еще прибавил: «Коль скоро узнаю я о свободном пропуске из Астраханской губернии, то не оставлю напомнить о желании вашем Его Величеству». Ровно через два месяца, 1 сентября, обер-прокурор Святейшего Синода уведомил архиепископа Сильвестра о свободном выезде из Астрахани: «По случаю дошедших сведений, – писал он, – что из Астрахани разрешен уже выезд, Его Императорское Величество Всемилостивейше дозволяет и вашему преосвященству, выдержав карантин, какой теперь положен, отправиться из Астрахани на пребывание во второклассный Петропавловский Глухов монастырь, поручая оный в управление ваше».23 Несколько времени потребовалось для пребывания в карантине, так что преосвященный только во второй половине октября месяца выбрался навсегда из Астрахани, но с тем только, как оказалось впоследствии, чтобы умереть на дороге. 2 ноября Сильвестр прибыл в слободу Ровеньки Острогожского уезда Воронежской епархии и остановился для отдохновения в усадьбе помещицы коллежской ассесорши Феклы Астафьевой, заболел (вероятнее всего еще в дороге) простудой в горле и на третий день в половине девятого часа 5 ноября скончался. Тело покойного, по надлежащему облачению, вынесено было с подобающей церемонией в Николаевскую церковь Слободы Ровенок. Перед своей кончиной преосвященный распорядился, чтобы тело его предано было погребению в приходской слободы Ровенок церкви, на погребение свое назначил полторы тысячи рублей, кроме того, на колокол церкви особо пожертвовал тысячу рублей, а в самую церковь – круглую, небольшую, в серебряной вызолоченной ризе, икону Ахтырской Божьей Матери (вероятно, для установления ее у гробницы покойного). Благочинный протоиерей слободы Ровенок М. Бутков немедленно донес о смерти архиепископа Сильвестра преосвященному Воронежскому Арсению, который сам по болезни и по дальности расстояния и трудности осеннего пути, не мог отправиться на погребение так неожиданно скончавшегося своего собрата, но вместо себя отправил двух членов консистории – ректора семинарии и архимандрита Акатова монастыря Афанасия и строителя Коротянского монастыря иеромонаха Иосафа, снабдив их самыми точными и подробными инструкциями. Посланным, между прочим, предписывалось: узнать, не оставил ли покойный письменного завещания, или каких-либо словесных распоряжений; если оставил, то, по возможности, исполнить их; затем сделать обстоятельную опись имущества покойного и принять строгие меры к охранению последнего; если покойный распорядился тело свое отправить для предания земле в какое-нибудь определенное место, то отправить с честью, причем духовенство селений, через которые должно было быть провозимо тело, обязывалось встречать со звоном, в облачении и служить литии. Сам Воронежский епископ находил более подходящее место для погребения пресвященного Сильвестра ближайший к слободе Ровенок Валуйский монастырь. 10 декабря прибывшими из Воронежа членами консистории, вместе с собравшимся окружным духовенством, тело архиепископа Сильвестра было отпето и предано земле в Николаевской слободы Ровенок церкви. Члены консистории архимандрит Афанасий и иеромонах Иоасаф составили при посторонних свидетелях опись имущества покойного, которое затем было запечатано в сундуках и чемоданах и положено на хранение в амбаре помещицы Астафьевой также за печатями. К амбару приставлен был со стороны полиции надежный караул. Кроме того, благочинный должен был и со своей стороны нарядить от ближайших приходских церквей по одному причетнику для охраны имущества и ежедневно справляться о сохранности его, через каждые две недели доносить о том местному преосвященному. Впоследствии имущество покойного, по определению Воронежского епископа, утвержденному Святейшим Синодом, передано было родному брату Сильвестра, Харьковской епархии Змиевского уезда, местечка Тарановки протоиерею Алексею Иванову Лебединскому и родному его племяннику города Лубень, Полтавской епархии, соборному протоиерею Александру Лебединскому. В составе оставшегося после архиепископа Сильвестра имущества находилось шестнадцать разных икон на досках, семь икон писанных на холсте, восемь разных портретов. Деньгами осталось одиннадцать золотых империалов, семнадцать полуимпериалов, сорок один голландский червонец, восемьдесят два рубля серебром – старыми монетами и три с половиной тысячи рублей с ассигнациями, и также серебряные столовый и чайный приборы; из платьев – девять темных ряс, семь летних, одиннадцать поясов, девять подрясников, девять кусков разных материй, пять ковров. Из обширной библиотеки преосвященного при нем осталось только около семидесяти названий разных авторов и четыре рукописи. По своему содержанию эти книги относятся по преимуществу к области догматического богословия, священного писания и проповедничества.Протоиерей В. Жмакин