Добавлен труд Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1–17

Read post on feeds.feedburner.com

Источник epub pdf Оригинал: 23МбСодержание№ 1. Января 3-гоС.Б.Ц. Поучение на новый год // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 1–7.Общественная благотворительность у древних христиан // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 8–16.Демидовский В. Древнерусский священник. (§ 1) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 16–25.Поспелов П. Русские народные праздники с их обрядами // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 25–36.№ 2. Января 10-гоДемидовский В. Древнерусский священник. (§ 2) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 47–64.Поспелов П. Русские народные праздники с их обрядами // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 65–77.Объявление об издании епархиальных ведомостей в 1871 году // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 77–80.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 86–92.Общественная благотворительность у древних христиан // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 92–106.Домашнее воспитание детей сельского духовенства в С-кой губернии // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 106–115.Аскоченский В., редактор-издатель. Объявление об издании «Домашней беседы» В 1871 году // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 115–116.Демидовский В. Древнерусский священник. (§ 3) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 125–131.Полканов И. Домашнее воспитание детей духовенства в С-кой епархии // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 131–139.Э-ский И. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 140–149.Гречулевич В., прот., Невский М., прот. Объявления // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 149–152.№ 5. Января 31-гоКрасовский П., свящ. Поучение о молитвенном призывании святых и иконопочитании // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 153–158.Г.В. Общественная благотворительность у древних христиан. (Окончание) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 158–167.Поспелов П. Русские народные праздники с их обрядами // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 167–181.Х.О. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 181–184.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 192–206.Демидовский В. Древнерусский священник. (§ 4) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 206–212.Х. О. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 212–216.Объявление // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 216.Красовский П., свящ. Поучение о христианских храмах и общественном богослужении // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 217–223.Флегматов А., свящ. Разговор священника с молоканом воскресенской секты о св. иконах и о таинствах крещения и причащения // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 223–239.Очерк дохристианского религиозно-языческого развития наших предков // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 239–248.Объявление // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 248.№8. Февраля 21-гоКраснянский Г., председатель попечительства священников. Речь об обязанностях приходского попечительства, сказанная пред первым заседанием оного // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 8. С. 249–261.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 8. С. 261–274.И. Л. Заметки о развитии у детей любви к отечеству // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 8. С. 274–284.Демидовский В. Древнерусский священник. (Продолжение) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 290–298.Недешев И., свящ. Деятельность полкового священника // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 298–303.Х. О. В сопровождение предшествующей статье // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 303–309.Молитва Господня на языках России // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 309–311.Кафедральный собор в Севилье // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 311–312.Очерк дохристианского религиозно-языческого развития наших предков // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 317–325.Заметки о быте армейского духовенства и религиозно-нравственном влиянии его на офицеров и солдат // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 325–332.Х. О. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 332–336.Святого Григория Великого о пастырском служении. (Ч. 1.: Глава 11) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 337–342.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 342–355.П. Р. Заметки о быте армейского духовенства и религиозно-нравственном влиянии его на офицеров и солдат // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 355–363.Попов Е., прот. О хранении священником дней, в которые он совершает литургию // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 363–367.От редакции // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 368.№ 12. Марта 21-гоХ. О. Беседы псаломщика с грамотными прихожанами о Псалтири // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 369–380.Материал для бесед священника или псаломщика с прихожанами о двенадцати Страстных Евангелиях // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 380–392.Демидовский В. Древнерусский священник. (§§ 5–6) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 392–410.Пастырские заметки // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 410–418.Крещение Духом Святым и Огнём // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 418–420.№ 13, марта 28-гоПоучение в неделю Святую Пасху // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 421–426.Отчасти, яко вспоминая вам // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 427–429.Очерки из истории миссионерства пастырей церкви Христовой // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 429–440.Озерецкий П. Очерк дохристианского религиозно-языческого развития наших предков // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 440–455.Колокола или Кампаны // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 455–458.Царское священство // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 458–459.Объявления // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 459–460Святого Григория Великого о пастырском служении. (Ч. 2.: Главы 1–3) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 461–468.Поучения об отхожем труде // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 468–477.Западнорусские одпусты // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 477–490.Х. О. Пастырские заметки // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 491–500.№ 15. Апреля 12-гоПоучение в неделю о святых женах мироносицах // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 501–506.Очерки из истории миссионерства пастырей церкви Христовой // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 506–515.Западнорусские одпусты // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 516–524.Э. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 524–530.Зверев В., свящ. Против продажи соблазнительных картин // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 530–531.Неудобопонятное изречение Екклесиаста о женщинах // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 532.№ 16. Апреля 18-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении. (Ч. 2.: Гл. 4) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 533–538.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 539–558.Х. О. Наука и сельское пастырство // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 558–567.Аффо // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 567–568.Красовский П., свящ. Поучение о христианском праздновании // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 569–573.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 573–582.Хойнацкий А. Западнорусские одпусты // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 582–592.Х. О. Пастырские заметки // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 592–600.№ 1. Января 3-гоС.Б.Ц. Поучение на новый год // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 1–7.У нас сегодня тройной праздник, братие: Обрезание Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, память святителя Василия Великого и новый год. День знаменательный, торжественный! В назидание ваше объясню вам, что это за праздники и чем мы можем достойно чествовать их.В законе Божием, по которому жили евреи, предписано было над каждым младенцем-мальчиком, в восьмой день по рождению совершать священный обряд обрезания, чтобы очистить и освятить его пред Господом, предписано было новорожденному давать имя. По этому закону и над Богомладенцем Господом нашим совершен был этот обряд и нарекли Ему имя Иисус, которое предвозвестил пресвятой Деве Марии архангел Гавриил. Ныне восьмой день после того, как мы праздновали Рождество Христово, а потому ныне и воспоминается обрезание Господа нашего Иисуса Христа. Обрезывали еврейских мальчиков для того, чтобы они были чисты, святы пред Господом, – через то они вступали в завет с Богом. Зачем же над Богомладенцем Господом, пречистым и всесвятым, исполнен был этот обряд? Он пришел на землю, родился ради нашего спасения, – ради нас же перенес Он и этот обряд. Он, по закону, вменен был яко нечистый, дабы, удовлетворив за нас правосудию Божию, отнять нашу греховную нечистоту. «Не ведевшаго греха, – говорится в слове Божием, – по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем» (2Кор.5:21), что значит: Того, Кто не знал греха, праведника Бог соделал грешником, чтобы нас грешников соделать праведниками. Богомладенец Иисус подверг Себя закону обрядовому, чтобы нас освободить от проклятия закона. «Егда же прииде кончина лета, – говорится в слове Божием, – посла Бог Сына Своего Единороднаго, раждаемаго от жены, бываемаго под законом, да подзаконныя искупит» (Гал.4:4–5), что значит: когда исполнилось время, когда пришла пора искупить род человеческий от греха, проклятия и смерти, послал Бог Сына своего Единородного, Который и родился от пресвятой Девы Марии, – исполнил все, что требовалось по закону еврейскому, чтобы искупить всех бывших под этим законом. Теперь у нас нет плотского обрезания; вместо него, по закону Христову, мы принимаем святое крещение, чтобы быть нам чистыми, святыми и чтобы избавиться от греха первородного, приблизиться к Богу, получить царство небесное (Флп.3:3; Ин.3:3–5). Так, ради празднуемого ныне события, вспомним, брат., что и нам, как только родились мы на свет, нарекли имя, что как над Богомладенцем Иисусом совершено было плотское обрезание, так и над нами совершено было духовное обрезание, т. е. таинство св. крещения. Вспомним при этом, какие обеты давали за нас восприемники – отец и мать наши крестные. Мы отреклись, отказались от сатаны – виновника и служителя греху, от всех дел его, то есть от всех грехов его, и всех ангел его, то есть служителей его – злых духов, и всего служения его, то есть от службы диаволу, и всея гордыни его, то есть от диавольской гордости. Мы так говорили: отказываюсь, не хочу знать сатану, не буду делать того, что он делает, не хочу знать и слуг его диаволов, не буду служить ему, не буду и гордым, как он; презираю его, плюю на него. Отказавшись от сатаны, мы сочетались Христу, уверовали в Него, как Царя и Бога. А после в воде святого крещения силою Святого Духа мы очистились от первородного греха, стали невинными, переродились, вступили в новую жизнь. Припоминая все это, спросим, братие, всяк сам себя: исполняем ли мы эти свои обеты, презираем ли диавола и слуг его, служим ли Господу, исповедуем ли святую веру, живем ли благочестиво по закону Христову, как подобает истинным христианам, или только называемся христианами, носим имя христианское, а живем не лучше нехристей, служим не Богу, а врагу нашему диаволу, находимся не в благодатном союзе с Богом, а в дружбе с тем же непримиримым врагом. Если чувствуем за собою тот грех, что диаволу работаем более, чем Богу: то ради сегодняшнего праздника отрезвимся и вспомним, что мы воины Христовы и должны бороться с врагом, а не уступать, не служить ему, не слушаться его вражеских наветов. А ради праздника лукавый не преминет подступить к нам с искушением и ныне к вечеру, с прискорбием придётся, пожалуй, увидеть, как многие соблазнились его наветами; ведь многие из вас, в этот день, как прежде бывало, бывают пьяны, многие поют сквернословные песни, собираются для пустых разговоров и пересудов. Плохо же мы помним обеты свои, данные при крещении, мало дорожим званием и именем христианским.Второй праздник – это память святителя Василия Великого. Святитель этот был архиереем в одной греческой области. Великим называется потому, что слишком много потрудился для блага и на пользу Церкви Божией, на пользу христиан православных: жизнь он вёл строго-благочестивую и в уединении и на месте службы своей, часто проповедовал слово Божие, непрестанно боролся с лжеучителями и на словах и на письме, много написал толкований на Священное Писание, написал уставы для монашествующих, много молитв, которые и теперь читаются на службах Божиих, и написал божественную службу-литургию, или попросту, обедню, которая сохранилась и до нашего времени. За все его такие подвиги и многополезные труды для Церкви Христовой, она, как любящая и благодарная ему мать, и торжествует, прославляет его память, а мы, как дети, послушаемся её голоса и, с нею вместе, почтим празднеством, прославим великого святителя. Вот сегодня, ради памяти его, и литургия отправлялась та, которую он написал и оставил нам. В другие дни обыкновенно отправляется литургия святителя Иоанна Златоустого, а Васильева отправляется всего десять раз в году. Мы достойно почтим память великого святителя, прославим его, если будем знать и помнить это, и на будущий год, в этот день, с большею охотою и любовью во время обедни помолимся Господу Богу, возблагодарим святителя, давшего нам её, а также и в другие дни, когда она отправляется, о чём я скажу вам в своё время. Ныне же, вместе со святою Церковью, воспоём ему: «Во всю землю изыде вещание твоё, яко приемшую слово твое, им же боголепно поучал еси: естество сущих уяснил еси, человеческия обычаи украсил сей; царское священие, преподобне отче, моли Христа Бога, спастись душам нашим» (Тропарь святит.). Те же из вас, братие, кому Бог судил носить имя этого великого святителя, достойно почтут и отпразднуют память его, если прочитают или прослушают житие его святое и сами, особенно сегодня, позаботятся подражать благочестивому житию его.Третий праздник – это новый год. Старый прошёл, с сего дня начинается новый. Как же нам чествовать, праздновать этот день? Не иначе и ничем другим, как усердной молитвою Господу Богу. Молитвой к Богу мы начинаем обыкновенно всякое дело: тем более должны начать молитвою – предстоящий, целый год. Чего, чего не может случиться с нами в течение целого года; мы не можем знать, что ждёт нас, – год прожить, не поле перейти. С молитвой должны встречать и в молитве проводить этот день. Сегодня мы должны молиться – благодарить Господа милосердного за всё, что сделал для нас в прошедшем году, и за добро и за худо; на всю Его святую волю: было хорошо нам, всё было благополучно и в семье и в хозяйстве. Господь так дал нам, и благодарение Ему милосердному. Худо, что было нам, в семье болезни, в хозяйстве неудачи, тоже Господь так дал нам, и роптать на Него не нужно, – Он всеблагий знает, что делает с нами. Сегодня мы должны молиться – усердно, со слезами просить Господа, чтобы и в наступившем году помогал нам во всём, дал нам здоровье, в делах наших успех, и, что всего важнее, простил прегрешения наши и не лишил нас своей всесильной помощи в деле нашего спасения, – ибо без Него – сами по себе мы ничего не сделаем. А так ли, молитвою ли встречали вы вчера новый год? Нет; молодые занимались гаданием, а старые смотрели на это, как на дело Богу не противное. Зачем эти гадания? Узнать судьбу свою?... Боже мой, – до чего допускаете вы детей своих, отцы и матери-христиане православные! Кому служат дети ваши, занимаясь гаданием? Богу или диаволу? У кого они пытают судьбу свою? Не у Бога, – нет. Он в мерзких гаданиях не откроет ничего. В слове Божием мерзким называется всякий гадатель и чародей (Втор.18:9–12). Об одном царе израильском, ещё до Рождества Христова жившем, – звали его Охозией, – известно, что когда в тяжкой своей болезни он вздумал поворожить о своём выздоровлении, – за эту самую вину не получил выздоровления и вскоре умер (4Цар.1:2–17). Диаволу служат ваши дети, у него пытают свою судьбу, свою долю. Грешно, беззаконно так поступать! Кто может знать что-либо, как нам придётся жить в новом году, что ждёт нас, кто – кроме одного Бога? И разве нет у нас места, где бы узнать Его святую волю, где умолить Его, чтобы отвратил всё худое и не лишил нас своей богатой милости? Храм Божий, где Господь невидимо присутствует, лучшее и надёжнейшее место, где в общей молитве можно обращаться ко Господу, а не перекрёстки на улицах, не стол, не изба, не проруби рек; и не при смехе, шутках и пустых разговорах нужно узнавать Божию волю и испрашивать Его милость, молить Господа о своём жребии, о своей доле, а при божественном служении, в молитвах и сердечном сокрушении о грехах. Не только дети ваши, да и вы сами родители не приобретаете ли к гаданию, ворожбе в этот святой вечер, желая знать, что ждёт вас в наступающем году – жизнь или смерть, урожай хлеба или неурожай. Так богопротивно, мерзко встречают дети ваши, а иногда и сами вы, Новый год; а как будете проводить нынешний день – вы отцы и матери «бесновавшихся»1, по словам одного святого отца, вчера ваших детей? Дай Бог, чтобы не было ни пьянства, ни шумных, срамословных песен, ни сходбищ для пустых, скверных разговоров и пересудов! Будем молить Господа, чтобы не допустил нас до бесчиния, пустословия, да не оскорбим Его святого имени, да не обесчестим святого, всерадостного дня, и да не прогневается на нас Отец наш небесный. Вот после обедни будет служиться молебен с коленопреклонением. Мать наша Церковь призывает нас ныне к усиленной молитве, она указывает нам, о чем нужно сегодня молиться; она велит нам, как услышите, благодарить Господа за благодеяния, излиянные на нас в прошедшее лето, и просить Его благословить наступающий год. Послушаемся её материнского гласа, как добрые, благопокорные дети слушают своей матери.Итак, братие, видите, какой ныне знаменательный, великий день – три праздника сошлись разом; видите, как нужно остерегаться, чтобы не прогневить Господа худым словом, беззаконным, богопротивным делом. Святой день и проводить нужно свято, не в гулянье, не в песнях, играх, а в молитве, добрых мыслях и делах. От нынешнего дня будет зависеть целый год. Начните его добром, по-христиански; сделайте себе праздник, но праздник и для души, а не для одного тела. Христос же истинный Бог наш, нас ради претерпевший ныне обрезание, по молитвам воспоминаемого ныне святителя Василия, будет нашим помощником во всяком благом и полезном для нас начинании и в сей день и во весь год, помилует и спасет нас яко благ и Человеколюбец. Аминь.С. Б. Ц.Общественная благотворительность у древних христиан2 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 8–16.Благотворительность составляла одну из первых и главных добродетелей древних христиан. Дух любви, сообщенный Господом нашим Иисусом Христом своим ученикам и апостолам, вполне отразился и на их первых последователях. О Церкви иерусалимской сказано: народу впровавшему бе сердце и душа едина (Деян.4:32). Тоже надобно сказать и о всех христианах древней Церкви. Ни отдаленность места, ни смутное время, ни трудность обстоятельств – ничто не удерживает их заботиться о своих ближних, и особенно ближних по вере. Не было несчастного, которого бы они не призрели и которому бы не доставили приюта, одежды и т. под.; не было темниц, столько крепких и неприступных, куда бы не проникала их сострадательная любовь, не было уз, столь тяжких, которых бы она не облегчала. Язычник Лукиан, изображая христианина, уважаемого в Церкви за свою мудрость, благочестие, и за имя Христово ввергнутого в темницу, хотя находит случай, издеваться над щедростью и усердием христиан, с какими они служат нуждам исповедника, но тем не менее ясно изображает истину. Вот его слова: «С рассветом дня толпы христианских жен, вдов и сирот, окружающих двери его (исповедника) темницы, а некоторые, подкупая стражу, проводят с ним всю ночь. Для услаждения его темничного заключения они устрояют у него вечери и сокращают время в благочестивых беседах»3. Особенно удивительны любовь и сострадание древних христиан к несчастным братьям своим во время общественных бедствий. Дионисий Александрийский, говоря о сильной опустошительной заразе, свирепствовавшей в северной Африке в правление Галла, о христианах своей Церкви пишет: «Большая часть из наших братий, в полноте любви, не щадили себя, взаимно пеклись друг о друге, без опасения ходили за больными, охотно служили им ради Христа, великодушно жертвовали своею жизнью. Многие лучшие из братьев-пресвитеры, диаконы и миряне кончили таким образом свою жизнь. Многие носили тела братьев на своих руках и на своей груди, закрывали им очи и уста, погребали их со всею заботливостью, а потом и сами за ними последовали во гроб»4. Такова вообще была любовь древних христиан к своим несчастным братьям. Тот же дух любви и сострадательности к неимущим и нуждающимся выражался в частности собственно в общественной их благотворительности, как увидим из более подробного исследования оной.Рассматривая же общественную благотворительность древних христиан, мы обратим внимание на следующие вопросы: 1) о каких бедных лицах преимущественно заботились древние христиане, 2) какие были употребляемы ими средства к облегчению бедности и наконец 3) какой существовал образ управления общественною благотворительностью?1) О каких же бедных лицах преимущественно заботилась древняя Церковь христианская?Церковь пеклась о бедных всякого возраста, пола, звания и состояния. Но бедными не считались те, которые могли трудиться: поскольку таковые, как сказано в «Постановлениях Апостольских»5, в состоянии были не только содержать сами себя, но и другим бедным подавать пособие. В особенности древняя Церковь христианская заботилась о сиротах, вдовах, престарелых, больных, мучениках, исповедниках, путешественниках, чужестранцах, пленных, умерших в бедности и тому подобных несчастных.В «Постановлениях Апостольских»6 епископу (у которого обыкновенно находились деньги, собираемые Церковью на содержание неимущих) повелевается иметь особенное попечение о пропитании бедных, чтобы никто из них ни в чем не нуждался: повелевается «заступать место отцов для сирот и заботиться о вдовах; оказывать вспоможение дряхлым и немощным; давать кров пришельцам; питать алчущих и жаждущих, – одевать нагих; посещать больных; оказывать пособие заключенным в темнице». Тех же лиц, пользующихся общественным содержанием Церкви, перечисляют Иустин мученик и Тертуллиан. Первый в своей апологии к императору Антонину пишет: «у нас более достаточные и желающие люди, кто сколько заблагорассудит, доставляют на вспоможение, и собираемое таким образом хранится у настоятеля, и он из того помогает сиротам, вдовицам и тем, которые по болезни или другой какой-нибудь причине бедны, также узникам, странным и пришельцам, и вообще печется о всех нуждающихся»7. Последний в своем защитительном слове за христиан против язычников говорит: «Сие (приносимое христианами в общую церковную кассу) издерживается не на пиры, не на пьянство, не на объедение неблагодарное, но на пропитание и погребение бедных, на содержание бедных и сиротствующих детей обоего пола, также престарелых, претерпевших кораблекрушение, находящихся в рудокопиях, в заточении или под стражею за дело Божие»8.В частности, тот же Тертуллиан, обращаясь к мученикам и исповедникам, пишет: «Разве дух ваш в темнице не приобретает гораздо более того, сколько лишается тело? Да тело не лишается ничего необходимого попечением Церкви и пламенною любовью братьев»9. Святой Киприан в письме к пресвитерам и диаконам своей Церкви просит их, чтобы они «не растрачивали совершенно той суммы, которую нужно употреблять на исповедовавших Господа в темнице и других бедных и нуждающихся». Амвросий упоминает о пленных и других изгнанниках. К языческому консулу в Риме он пишет: «Имущества наших Церквей гораздо более, нежели издержки на бедных. Но пусть язычники сочтут, много ли пленных они выкупили на богатства своих храмов? Много ли бедных они содержали? Многим ли изгнанным они посылали средства для содержания»10. Таким образом, древняя Церковь Христова, как мать, нежно заботящаяся о детях своих, приняв на себя дело общественной благотворительности, была питательницей и кормительницей всех несчастных и требующих помощи. Находим примеры, что даже несостоятельные должники иногда прибегали к Церкви, и она, если знала, что в сем деле нет никакого обмана, помогала им. Так Августин однажды просил свою Церковь, чтобы она собрала деньги и помогла одному христианину, который впал в большие долги. Когда этого сбора было недостаточно, то взято было из общей церковной кассы. Забота древней Церкви о бедных простиралась ещё далее; её благотворительность не ограничивалась только верующими членами своими, – нередко пользовались ею и неверные. Сократ рассказывает об одном предстоятеле (еп. Аттике), что он, посылая (пресв. Катлиопию) 300 золотых монет для раздачи бедным, дал при этом следующий достопримечательный совет: «Ты не должен брать во внимание религию, но думать только о том, как бы накормить алчущих и не оставлять тех, которые не согласны с нами в религии»11.2) Какие средства к облегчению бедных были употребляемы древнею Церковью христианскою?Смотря по тому, каково было внешнее состояние древней Церкви Христовой, и средства, употребляемые ею на содержание бедных, были различны. Так в Церкви апостольской было в обыкновении общение имуществ. Когда же Церковь Христова начала расширяться в своих внешних пределах и обыкновение иметь всё общим сделалось трудным; тогда пастыри христианские постановили иметь при Церквах особые кассы для содержания бедных, и призывать сих последних к общественным столам во время вечерей любви и во дни мучеников. С принятием христианской веры императорами и по прекращении гонений, в IV веке, Церковь начала учреждать для бедных общественные благотворительные заведения – больницы, богадельни, странноприимные домы и тому подобные заведения. Рассмотрим все эти роды общественной благотворительности древней Церкви отдельно.1) Общение имуществ. В Деяниях Апостольских читаем, что апостолы и все верующие апостольской Церкви были одушевлены такою любовью друг к другу, таким снисхождением к бедствующим собратьям, что «у многочисленного общества верующих было одно сердце и одна душа, и никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее, и великая благодать была на всех их. Не было между ними никакого бедного; ибо все владельцы поместий или домов, продавая оные, приносили цену проданного и полагали к ногам апостолов, – и каждому давалось, в чем кто имел нужду». (Деян.4:32–35). Таким образом видим, что в Церкви апостольской верующие все были на общем иждивении, обращая все свои имущества в деньги, кои апостолы, а в последствии семь диаконов (Деян.6:3–6), раздавали каждому, смотря по его нуждам, с такою верностью и благоразумием, что между ними вовсе не было бедных.Главной причиной такой общительности у первых христиан была любовь, делавшая их всех братьями и соединявшая как бы во единое семейство, где все дети пользуются одними благами, под надзором отца, который, питая ко всем равную любовь, не допускает, чтобы они терпели нужду. Они твердо помнили заповедь о взаимной любви, которую Иисус Христос повторял столько раз, особенно в навечерии своего страдания, когда Он изрек даже, что по сей любви должно будет распознавать Его учеников (Ин.13:35). Спаситель заповедал ученикам своим отречение от всякой собственности. Они хотели выполнить сие повеление не только в расположении сердца, но и на самом деле, последуя совету: «аще хощеши совершен быти, иди продаждь имение твое, и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси: и гряди в след Мене» (Мф.19:21).Введению общения имущества между первыми христианами могли содействовать и следующие обстоятельства. Верующие знали, что в иудейской церкви и государстве скоро произойдут горестные перемены. Сам Иисус Христос предрек о сем некоторым из учеников Своих (Мф.24); а они без сомнения не преминули сообщить своим соученикам о сомнительном положении дел иудейского народа. При таком ожидании они не могли дорожить своими стяжаниями и поместьями, находившимися в Иерусалиме и его окрестностях. «Если не нам самим, – могли они думать, – то нашим детям придётся лишиться стяжаний. Не лучше ли, не благоразумнее ли употребить их с большею пользою во славу Мессии, на вспоможение Его исповедникам? Судьбы промысла неизменны: государству, столице и храму суждено погибнуть!» Вера в Иисуса Христа очистила от предрассудков ум Его почитателей. О иудейской религии они не так думали, как фарисеи и саддукеи. Те и другие всё ещё ожидали освободителя Иудеи от римской власти, восстановителя богоправления, от которого они надеялись получить себе одним славу и блаженство. Напротив истинные ученики Иисуса Христа знали, что Иерусалиму нечего было ожидать кроме того, что предсказал ему Господь на Масличной горе, и ещё прежде того (Лк.19:43–44). Сия мысль делала их равнодушными ко всем временным, ненадежным благам. Посему имевшие поместья или домы и тому подобное, без сожаления продавали оные, и вырученные деньги отдавали апостолам, дабы они по своему усмотрению употребляли их на нужды верующих.Долго ли в Церкви сохранялось обыкновение иметь всё общее – неизвестно. Равно трудно показать и то, было ли сие обыкновение в употреблении у Церквей, основанных из язычников. По крайней мере в отношении к общественной благотворительности, писатели II и III веков, умалчивая об общении имуществ, упоминают о других более употребительных в Церкви их времени способах содержания бедных. Сюда принадлежат2)Общественные кассы для бедных, учреждавшиеся при Церквах. Об этих кассах упоминает Тертуллиан, различая месячные и недельные сборы. Он пишет к язычникам: «Предстоятелями у нас отличные старцы. Чести сей они удостоиваются не за деньги, а по единогласному одобрению всей Церкви. И общественная касса, которую мы имеем, состоит у нас не из вкладов, которые вносятся от членов, принимаемых в общество, как будто бы религия покупалась за деньги, но каждый из нас вносит туда что-нибудь раз в месяц, или когда угодно, разумеется, если хочет и может: ибо никого не принуждают, но всяк подает по доброй воле. Сие подаяние есть как бы залог благочестия; ибо оно издерживается не на пиры, не на пьянство, не на объядение неблагодарное, но на пропитание и погребение бедных, на содержание бедных и сиротствующих детей обоего пола, также престарелых», и проч. Об этих же кассах упоминают Иустин мученик12 и св. Киприан13.Из истории древней Церкви видно, что сумма, собиравшаяся Церковью на содержание бедных, была довольно значительна. Так римская церковь при папе Корнилии (около 250 г.) содержала более полутора тысячи нищих14. Кроме того, во времена гонений, отсылали большие пожертвования областным Церквам, терпевшим нужду, и исповедникам, осужденным на рудокопни15. Златоуст об антиохийской Церкви говорит, что она ежедневно одевала и питала до трёх тысяч вдов, девиц, чужестранцев, больных и т. п.Демидовский В. Древнерусский священник.16 (§ 1) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 16–25.Духовенство в России, по принятии св. князем Владимиром христианской веры, на первых порах состояло из греков и, вероятно, южных славян-болгар и моравов, почему одни из первых священников, диаконов и причетников назывались царицыными, как пришедшие с греческого царевною Анною, другие – корсунскими, потому что прибыли из Корсуня17. Явившись в новой, необразованной стране, эти первые, представители и служители христианской религии должны были занять особое положение в русском обществе и стать в известные отношения к правительству и народу. Как же определить это положение и эти отношения? Приняв христианскую веру из Греции, русское правительство и народ тем самым обязывались уже дать представителям новопринятой религии такое же религиозно-нравственное значение, какое они имели в своей христианской стране; значит, тут нечего было трудиться над определением того, какое положение в обществе должны занять эти новые члены: как было в Греции, так должно быть и в России. А такое или иное положение в обществе определяет уже и отношения к нему, отношения, с одной стороны, к высшей правительственной власти, а с другой, к низшим членам общества. Но это только одна сторона. Религиозно-нравственное значение представителей и служителей христианской религии в России определялось только их религиозно-нравственные обязанности к новому обществу. Но Россия была новой страной для христианских пастырей и служителей религии, новой не потому только, что она недавно приняла веру во Христа-Спасителя, но и по своему административному строю и бытовой стороне народной жизни. В Греции пастыри Церкви имели дело с народом и родившимся, и воспитанным в христианстве, в России им предстоял ещё великий труд обратить ко Христу многое множество закоренелых язычников, или искоренять языческие нравы, обычаи и верования в обществах недавно принявших крещение русских христиан; с другой стороны, сравнительно с нашими предками, принявшими христианство, греческий народ стоял на весьма высокой степени цивилизации, положение и отношение духовных, как членов государства, определены были на основании долгой исторической практики и приспособлены к условиям государственной и народной жизни; следовательно, нельзя было перенести всё это целиком на русскую почву. Вот почему мы и видим, что св. Владимир даёт духовенству устав, в котором определяется пространство церковного суда и вместе с тем – юридическое отношение высших иерархов к низшему духовенству и мирянам, то есть определяется государственное значение этих иерархов и определяется не во всех отношениях одинаково с греческими номоканонами18. Впоследствии Ярослав дополняет и точнее определяет этот устав своего отца; значит, государственное положение и отношения христианского духовенства в России должны были определиться применительно к местным условиям страны и степени цивилизации русского народа. Таким образом русское духовенство на первых же порах непременно должно было получить и получило особое положение, определявшее его церковно-юридические, государственные отношения к новому обществу, – положение несколько отличное от того, какое занимало духовенство в Греции19. С течением времени, в рядах этого духовенства стали появляться и русские20, особенно между священниками, диаконами и причетниками21, так что скоро эти должности исключительно стали заниматься русскими, приготовленными для своего служения в новооснованных святыми Владимиром и Ярославом христианских училищах. И чем более распространялось христианство в различных областях русского царства, тем более увеличивалась численность духовенства, тем более сближался народ с ним и подчинялся его влиянию. Кто же из духовенства ближе всего стоял к народу, особенно к низшим классам общества? Место это занимало всегда белое духовенство22, первый член которого священник. На этом то члене мы и остановимся и постараемся изобразить его, как служителя Церкви, религиозно-нравственного представителя общества и члена государства, – изобразить на основании тех исторических данных, какие заключаются в литературных памятниках отечественной старины, дошедших до нашего времени. Исследование своё мы ограничим первыми тремя веками русской Церкви.1) Различные названия священника; значение этих названий и обязанности его, выражаемые самым значением названий.В летописях и других литературных памятниках первых веков христианства в России встречаются различные названия священника: поп23, попин или попынин24, пресвитер25, иерей26, протопоп27 и, наконец, просто священник28 и святитель Божий29; отсюда: попадья30, попович31, попов внук32, поповский33, святительский34 чин, сан и прочее. Названия эти выражают собою особые обязанности священника и его отношения к мирянам. Так слово «поп» происходит от греческого ὁ πάππος – дед, отец, и выражает то, что священник есть духовный отец пасомых им мирян; следовательно, обязан руководить и наставлять их на путь спасения с любовью, как отец своих детей. Название это весьма древнее. Ещё в III веке папами называли иногда на востоке именно епископов; в VI, VII и VIII веке на западе – также епископов, пока имя это не сделалось исключительною принадлежностью одного римского епископа. По словам учёного Гоара, между греческими названиями παπᾶς и πάπας находится то различие, что первое усвоялось собственно епископам, а последнее пресвитерам и даже клирикам35. Константин Порфиродный, при описании церемонии по случаю принесения Честного Креста 1 августа, употребляет названия παπίας и πρωτοπάπας, усвояемые им тем духовным лицам, которые теперь у нас называются священниками и протоиереями36. Славяне, принявшие очень рано христианство, долгое время называли священников папами или, выговаривая твёрже, попами. Но когда на западе папою стали исключительно называть римского епископа, славяне, принявшие впоследствии римско-католическое исповедание, высшее своё духовенство называли папами, низшее попами37, пока, наконец, это последнее название не было заменено латинскими и национальными именами. Наши древние литературные памятники не представляют ни одного примера, из которого бы видно было, что и у нас высшее духовенство, митрополита и епископов, называли иногда папами; но низшее, священников, чаще всего, называли попами и соединяли с этим словом то именно значение, какое оно имело по своему словопроизводству. На них – попов – всегда смотрели все русские христиане, как на отцов духовных, которые имеют власть вязать и решить, которые должны учить своих пасомых всему доброму во спасение души. В таком значении употребляется это слово и ныне в нашем народе. Название «попин» или «попынин» есть изменение того же слова «поп», что видно уже из того, что это название прилагается только к священникам; по крайней мере, основываясь на летописных указаниях38, нельзя его отнести к низшим членам клира. Самое изменение совершилось незаметно, от частого употребления слова поп, каковой судьбе подвергались и подвергаются и другие слова и названия; значит, попин или попынин происходит от того же греческого корня, как и название поп и с ним – названием попин – русские христиане первых веков соединяли такое же значение, как и с последним, т. е. с названием поп, только гораздо реже употребляли его, чем последнее. Название «протопоп» состоит из двух слов: πρῶτος «первый», «передний», «преимущественный», и πάππος «отец», и означает первого, старшего, начальствующего священника, по всей вероятности тоже, что у Константина Порфирородного πρωτοπάπας. Такое значение действительно усвояется этому названию нашими старинными литературными памятниками; напр., когда в Новгороде добровольно оставил архиерейскую кафедру Алексей, новгородцы избрали трех кандидатов, положили их жребии на престоле Софийского храма, за тем собором иереев была отправлена литургия, после которой протопоп вынес два жребия, а третий остался на престоле, что и означало избрание Божие во епископа того кандидата, которому принадлежал этот жребий39. Очевидно, протопоп в этом случае был первым лицом, являлся старшим, начальственным священником. С таким же точно значением является и Микулица, ходивший в ризах, с иконой Богоматери, по улицам города Владимира и усмирявший грабителей, по убиении князя Андрея Боголюбского. Он же потом, как старшее, начальственное лицо, собирал всех городских священников, для встречи мёртвого тела князя.40Таким образом выходит, что протопоп в древней Руси, – как и в новой до последнего почти времени, – имел такое же значение, как нынешний протоиерей, соединяющий с этим титулом и должность благочинного. Название «пресвитер» происходит от греческого глагола πρεσβεύω, что значит: «я старее, самый старший есть, чту, уважаю, предпочитаю, имею преимущество, владычествую; обладаю»; отсюда, ὁ πρέσβυς – «старый», «старец», «почтенный», «достойный уважения», ὁ πρεσβύτερος – «старейший», «старейшина». Такое значение слова пресвитер само собой указывает на положение в обществе лица с этим названием. И история христианской Церкви свидетельствует, что первенствующие христиане, называя своих пастырей пресвитерами, не иначе понимали это название, как в том именно смысле, какой соединялся с ним по самому значению слова. Пресвитер был старейшим, или старейшиной в христианской общине, к которому члены её относились с полным уважением и почтением, слушались его советов и наставлений и повиновались ему; кроме того пресвитеры в первые три века христианской эры участвовали вместе с епископом в управлении Церковью, почему Ориген и Евсевий называют их соепископами, сопредстоятелями, сослужителями и братьями, а Киприан и себя самого называет пресвитером41. Вследствие такого высокого значения, в пресвитеры избирались по преимуществу лица пожилых лет, добродетельной и благочестивой жизни, хорошо знающие христианское учение. В таком значении название пресвитер перешло вместе с христианскою верою и в наше отечество. Указывая на положение священника в обществе или, частично, небольшой общине или приходе, название это указывает вместе с тем и на его обязанности, обязанности такого же рода, какие соединяются и с названием поп. Как старейшина общины и притом старейшина не мирской, а духовный, священник сам собою обязан руководить и наставлять членов общины на путь спасения, путь добродетели, наставлять с любовью и кротостью, как свойственно отцу духовному. Вот почему и в наших древних литературных памятниках названия: поп и пресвитер усвояются одним и тем же лицам – священнослужителям, с усвоением им одинаковых священнических обязанностей; напр., о Ярославе Мудром говорится в Лаврентиевской летописи: «и ины церкви, – кроме Софийской, – ставляше по градом и по местом, поставляя попы, и дая им от имения своего урок, веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом, и приходити часто к церквам; и умножишася пресвитеры»42, т. е. попы, священники. Пресвитерам приписываются те же обязанности, как и попам43. Название «иерей» тоже греческое. Оно происходит от глагола ἱερεύω, означающего: «совершаю священнослужение», «священствую», «приношу жертвы», «закалываю жертвы»; отсюда существительное ἱερεύς значит «священнодействующий», «приносящий жертвы», «священник», «жрец». Таким образом, название это указывает на особое право священника отправлять божественные службы, совершать таинства и приносить жертвы, а это само собою определяет и его положение или его религиозно-нравственные отношения к мирянам. Как совершающий божественные службы и приносящий Богу жертвы не за себя одного, а за всех христиан, иерей является посредником между Богом и людьми, вещателем и толкователем Божественной воли народу, воли, открытой и сообщенной Самим Господом в Его святом Откровении и неизменно сохраняемой Его св. Церковью. Значит, и в этом случае, священник является и старейшиной христианской общины, обязанным руководить её на путь спасения, сообразно с волею Божиею, и отцом духовным, на котором лежит священный долг ходатайствовать пред Богом за своих духовных чад, молиться о них, приносить за них бескровные жертвы. «Священник» есть простое заменение предыдущего названия «иерей» отечественным словом, иначе – перевод греческого слова на русский язык. В этом названии (священник) характеристично выражается особое значение священника, как лица освященного благодатью Божьей, лица, следовательно, избранного для особенного служения Богу, отделенного от других членов общества. Наконец, название «святитель Божий» опять указывает на особенную важность и значение священника, на его особенное служение Богу, не определяя, впрочем, самого рода этого служения. Называя священников святителями Божиими, наши книжные предки выражали этим своё особенное уважение и почтение к священному сану.Итак, сводя в одно значение всех названий священника, употреблявшихся в первые века христианства в России, можно сделать такое заключение: наши предки смотрели, как и следует смотреть, на священника, как на лицо особенное, избранное и освященное Божественною благодатью для особенного, духовного служения Богу, лицо, имеющее власть вязать и решить своих духовных чад, обязанное возвещать им волю Божию, наставлять, учить, совершать священнодействия, молиться о спасении их, – лицо, следовательно, старейшее или старшее в духовном отношении, которое должно любить, уважать и слушать. Что касается того, какое из названий священника употреблялось по преимуществу чаще всего; то, основываясь на древнейших летописях и других литературных памятниках нашей старины, можно верно заключать, что название поп более и чаще всего употреблялось нашими предками первых веков христианства в России.Поспелов П. Русские народные праздники с их обрядами // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 1. С. 25–36.В предыдущей статье44, насколько позволяли нам пределы журнальной статьи, мы ознакомились с главными основаниями нашего народного календаря. Это знакомство, представляя ясную характеристику народного мировоззрения, даёт нам верный ключ к уразумению его проявлений в народных праздниках с их обрядами. Понятие о годе и его временах, названия месяцев и дней – всё это, как мы видели, образовалось у наших предков под живым впечатлением на их дух явлений высшей природы. Видимая природа положила свою неизгладимую печать на весь строй их умственной, нравственной и практической жизни. Её указаниями они руководились в распределении своих домашних занятий и полевых трудов; к ней же присушивались и присматривались, когда думали об отдыхе и празднествах. Не трубами и особого рода глашатаями возвещались у нас в древности дни праздничные и времена всеобщего отдыха, как это было у евреев, греков, римлян и др.; но знамениями видимой природы, за которыми с особенным вниманием наблюдал каждый из наших предков. Все моменты важных перемен в видимой природе, ясно отмеченные в народном календаре, были освящены религиозно-обрядовыми действиями, – составляли предмет народного празднества. Поэтому распределение народных праздников по дням не есть дело произвольно-выдуманное нашим народом, но естественное и необходимое применение к своему быту наблюдений его над видимой природой. Что в известное время поражало его в видимой природе, то он старался выражать и в своей религиозной обрядности. Каждый праздник был строго приурочен к известному времени, как символическое его выражение; и он мог совершаться только в известное определённое время; во всякое же другое время года он терял свой смысл. В каждом празднике свои обряды, свои символические песни и увеселения. Со времени введения у нас христианства наши древне-народные праздники и их обряды подверглись весьма важным изменениям. Но строгое приурочение их к известному времени доселе остаётся почти то же самое, что и в дохристианские времена. Народ передвигал свои праздники с одного времени на другое только в том случае, если это ему необходимо было для уяснения смысла христианского праздника и не отрывало их вполне от времени, к которому они были приурочены. В противном случае, народный праздник прямо смешивался с чертами того христианского праздника, который приходился по греческому календарю. Таким образом, настоящее распределение народных праздников по дням – дело далеко не случайное. Есть глубокое основание, по которому наш народ празднует, например, коляду именно в декабре, а не раньше и не позже, семик – в мае, купалу – в июне и пр. Следовательно, знакомство с характером народного календаря, по которому строго распределены праздники народные, представляет верный шаг к объяснению смысла последних, – это, как мы выше выразились, ключ к правильному их пониманию.Основанием для распределения наших народных праздников служат знамения видимой природы, которые указывают на оживление или замирание её творческих сил. Весною и летом, осенью и зимою совершаются в народе совершенно различные празднества, вполне соответствующие характеру времени и тех явлений природы, влиянию которых особенно подвергается человек в каждое из четырёх времён года. Отсюда и самая основная мысль наших народных праздников – это смерть природы зимою и оживление её летом. Так как наши народные праздники и по своему календарному распределению и по основной мысли указывают на известное отношение земли к солнцу, от которого зависит оживление или замирание сил природы, то поэтому и мы исходным пунктом своих исследований о народных праздниках принимаем движение земли вокруг солнца.С 10 декабря, как известно, солнце поворачивается с зимы на лето, то есть наше полушарие начинает постепенно поворачиваться к солнцу и приближаться к животворному действию его лучей. Народ наш хотя и был совершенно незнаком с астрономией, однако со всею точностью отметил это явление в своем календаре, под 12 декабря, назвавши этот день солоно-воротом и поворотником. Отсюда и в практической жизни 12 декабря имело у нашего народа важное значение, достаточно объясняющее народный взгляд на самое явление – на поворот солнца, как на радостное и священное событие. Так сохранился рассказ, что будто бы даже в XVI и XVII веках звонарный староста московского Успенского собора два раза в году обязан был являться пред царские очи: 12 декабря – с докладом, что «отселе возврат солнцу с зимы на лето, день прибывает, и ночь умаляется», и за такую радостную весть государь жаловал ему 24 серебряных рубля; 12 же июня являлся с докладом, что «отселе возврат солнцу с лета на зиму, день умаляется, а ночь прибывает», за это печальное известие старосту запирали на 24 часа в темную и холодную каморку на Ивановской колокольни45. Хотя этот рассказ не подтверждается вполне историческими документами, и особенно – дворцовыми расходными книгами, в которых записывалась всякая царская награда, а об этой и помину нет в них; но тем не менее он ясно характеризует народный взгляд на физическое явление, совершавшееся 10 декабря. Оно составляло событие настолько важное в глазах уже христианского народа, что об нем нужно было формально докладывать царю, и настолько радостным, что докладчику выдавалась по тогдашним временам очень щедрая награда. Так смотрел наш народ на поворот солнца с зимы на лето еще в XVI и XVII вв.; какое же впечатление это явление природы должно было производить на него в дохристианское время? Солнце, по воззрению наших предков-язычников, не простое светило дня, а живое воплощение божественной, все животворящей силы, даже в некотором смысле – самое божество. В его отношениях к земле они видели не простое действие физического закона, а борьбу бога света и жизни с божеством мрака и смерти. Когда наступали самые короткие дни и самые долгие и тёмные ночи в году, они думали, что Марена (зима) – богиня мрака и смерти – победила солнце, которое ослабело и одряхлело, утратило свою лучезарность и готовится умереть, т. е. потускнуть, погаснуть. Но вот 12 декабря совершается кризис в природе. Удалившееся было от нашего полушария солнце снова к нам возвращается, и с ним вместе возвращается к нам «свет и жизнь». С этого дня зарождается борьба с мраком и смертью, на этот раз уже победоносная для солнца, как органа божественной животворной силы. И чем идёт время дальше, тем заметнее становятся плоды победоносной борьбы бога света и жизни с тьмой и смертью. Дни начинают пригревать и животворить. К новому году день, по русской пословице, прибавляется на куриный шаг или гусиную лапу, а к началу февраля лучи солнечные уже нагревают у коровы один бок, отчего и самый месяц февраль у нас в простонародье называется бокогреем46. В этом переходе от постепенной утраты к постепенному возрастанию светоносной и животворной силы солнца предки наши видели его нарождение или возрождение. Отсюда и самый круг лунного движения, наступающий после поворота солнца с зимы на лето и соответствующий нашему январю, доселе называется у нас в народе – просинец – от «просиять», а у болгар – «коложег», т. е. месяц возжжения солнечного колеса. Понятия – возжжение и просияние равносильны в поэтической речи – пробуждению, восстанию от смерти, воскресению. Что же касается до самого дня, в который совершается кризис природы, происходит поворот солнца с зимы на лето, то он был священным и торжественным днём в глазах наших предков язычников; это был день нарождения бога-солнца и вместе освобождения из оков мрака и смерти творческих сил природы. Таким днём для наших предков-язычников и было 1е декабря.На особенно важное религиозное значение этого дня в глазах наших предков указывает, с одной стороны, то обстоятельство, что он ясно отмечен в народном календаре, а с другой – с ним соединены мифического характера народные поверья. По русскому поверью, как на Ивана Купала солнце выезжает в колеснице на серебряном, золотом и алмазном конях, так и 12 декабря – оно, наряженное в праздничный сарафан и кокошник, садится в телегу и направляет своих коней на летнюю дорогу47. В некоторых местностях России доселе удержалось обыкновение раскладывать по берегам рек костры в ночь на 12 декабря. Надо полагать, что в этот же день – 12 декабря предки наши совершали свой первый в году торжественный языческий праздник, доселе известный у нас на Руси под именем Коляды. Доказательства этому представляют сохранившиеся до нас древние колядки-песни, которые пелись на коляду. В них вообще прославляется выезд солнца на лето; а в одной песни прямо употреблены такие выражения: «ехала коляда в малёваном возочку на вороненком конечку»48. В Московской губернии до позднейших времён существовал обычай возить на санях коляду, которую представляла девушка, одетая в белую рубашку49. И песни коляды и обычай москвичей указывают на древнейшее мифическое поверье о выезде солнца, которое было приурочено именно к 1 декабря; значит, и самый праздник возжжения или нарождения солнца, который известен у нас под именем коляды, совершался в древности 12 декабря.По введении же у нас христианства, в конце декабря стали праздновать Рождество нашего Спасителя. В церковных песнях, как на Рождество Христово, так и в другие дни, Спаситель наш неоднократно сравнивается с солнцем; он прямо называется «Праведным Солнцем, пришедшим с востока». На Руси довольно распространён такой обычай – во время обеда, на родинах или крестинах, когда подают кашу – символ плодородия, поют следующий тропарь: «Радуйся, благодатная Богородице Дево! из Тебе бо воссия Солнце правды – Христос Бог наш». Предки наши, будучи не в состоянии на первых порах понимать существо новой веры, остановились на её внешности, на обрядах и словах, и на основании простого сходства слов и образов старались сближать свои прежние понятия и воззрения с содержанием новой веры. И таким образом вырабатывали новые понятия и образы полухристианские и полуязыческие. Не отказываясь сразу от заветного старого и в то же время искренно стремясь усвоить себе новое, наш народ свой древний праздник рождающемуся солнцу приурочил к рождественским святкам; в обрядовой песни, которая теперь поётся на коляду, прямо говорится, что коляда нарождается на кануне Рождества50: Когда же праздник нового года перенесён был у нас с первого сентября на первое января, то мысль о нарождающемся новом годе весьма удачно совпала с древним мифом о рождении солнца и пробуждении сил природы; а потому обычай праздновать коляду в рождественские святки ещё более укрепился в нашем народе. Это передвижение народного праздника с 12 на 24 или вообще на последние числа декабря было особенно возможно потому, что праздник – «коляда» при совпадении с христианскими святками не терял своего прежнего смысла; физическое явление, которого символическим выражением служит коляда – именно прибыль света и тепла после поворота солнца с зимы на лето, в течении всего декабря продолжает совершаться незаметно, и как бы таинственно, и потому празднование этого радостного события в видимой природе могло одинаково совершаться и 12 и 25 числа декабря. Между тем через сближение своего древнего с христианским праздником народ достигал двух целей: удерживал и даже как бы узаконял для себя заветную старину и в то же время, при помощи своих собственных средств, вырабатывал себе понятие о празднестве новой религии, всё более и более проникавшей в его жизнь.Но несмотря на указанное сходство или безразличие во времени празднования коляды в языческие и христианские времена, этот народный праздник потерпел существенные изменения после сближения его с праздником Рождества Христова. Он уже утратил черты грубого языческого представления; его наружность – песни и обряды подчинились сильному влиянию христианства и успехам общественной цивилизации. Современные колядки представляют смесь понятных для народа христианских выражений с такими понятиями и образами, которые совсем уже потеряли для народа свой прежний мифический смысл, напр., слова: «ехала коляда в малёваном возочку на вороном конечку». Равным образом, многие обряды, прежде бывшие священными в глазах наших предков-язычников, теперь обратились в одну формальность или же получили совершенно другое значение. Так, напр., прежний язычески-священный обряд – разводить в праздник коляды огонь в доме или на поле, зажигать костры или нарочно приготовленные колоды, сожигать чучело и пр., в настоящее время перешёл в простое обыкновение зажигать плошки или смоляные бочки во время утрени в день Рождества Христова. В Малороссии же этот древний обряд обратился в пустой предрассудок; крестьяне, в течении всех рождественских святок, не выметают сора из хат, и, собравши его большую кучу, выносят в сад на новый год, и в присутствии всей семьи зажигают; некоторые же целый год собирают сор в своих избах, и затем на кануне Рождества Христова торжественно сожигают его на дворе, или в саду. Предрассудок этот совершается с тою уверенностью, что деревья от действия на них рождественского или новогоднего огня принесут вкусные и обильные плоды51. Вообще древне-языческий наш праздник рождающемуся солнцу, известный теперь у нас под именем коляды, во многом и существенно изменился в следствие соединения его с рождественскими святками; но в свою очередь и христианский праздник «Рождество Христово» также подвергся влиянию народного праздника-коляды.Под влиянием последнего христианский праздник приобрел в народной жизни и сознании важные и существенные стороны, которые выделяют его из ряда других двунадесятых церковных праздников. Русский народ в эти дни отдается празднеству, со всеми его проявлениями, широко и свободно, и этот народный характер приобрели святки в сознании и практике нашего народа конечно не потому, чтобы он понимал догматическую сторону христианского праздника. Если бы христианское сознание значения праздника Рождества Христова лежало в основе народного торжества, то тогда бы самое это торжество получило совершенно другой церковно-религиозный характер, – как, например, на Крещение, Пасху и др. Но в русских рождественских святках этого не видно; в них, напротив, явно преобладает элемент национальной мысли и жизни. Русские святки скорее выражают собою остаток старой семейной жизни, тот веселый разгул народа, который когда-то волновал русские сердца, который пережил критические события внутренней и внешней жизни народа, и который доселе свято им соблюдается. Нет никакой возможности с точностью определить время, когда усвоились русской жизни святки в их настоящей заветно-национальной форме. Они у нас современны принятию самого христианства. И наши рождественские святки в том виде, Как их понимает и празднует народ наш, представляют наглядную смесь древних народно-религиозных воззрений с новыми христианскими понятиями; это именно и есть результат взаимодействия народного праздника коляды с христианским событием и праздником Рождества Христова.Что же именно в народном праздновании святок сохранилось от дохристианских времён и представляет остаток языческих воззрений, и что из христианского праздника, изменившись и утратив свой строго-христианский смысл под влиянием народной мысли, вошло в состав народного празднества? Какие воззрения соединяет наш народ с самыми рождественскими святками и в каких обрядах их выражает?Мы уже говорили, что древне-языческий праздник, приуроченный к Рождеству Христову и вообще – к рождественским святкам, у нас известен под именем коляды. Что такое коляда? Какой смысл этого названия и откуда оно взялось в нашем языке? С первого раза для всякого понятно, что слово это не русское, и это вполне подтверждает филология. Наши учёные, занимавшиеся этим вопросом, представляют самые разнообразные объяснения слова коляды. Так г. Гедеонов сближает коляду с греческим – καλὸς ὁδός, и объясняет так, что слово коляда означает хороший (санный) путь, который всегда устанавливается на Руси в конце декабря52; г. Щепкин в слове коляда видит «два» – «кол» и «ед» – «еда», значит по нашему вокруг едущий, или круговая еда; слово «кол» также он производит от коливо – кутья, которая составляет непременное блюдо во время круговой семейной еды накануне Рождества Христова53; г. Бессонов слово коляда производит от колода, которая сожигалась у некоторых славян и теперь сожигается накануне Рождества Христова54. Сахаров, Снегирев и др. в слове «коляда» видят сокращение Коло и Лада, а сокращённо ко-ладу, ко-ляду; это по их мнению праздник в честь богини Лады. Но Лада есть мифическое олицетворение лета, и праздники ей посвящённые совершаются летом, а не зимою. Не входя в разбор как приведенных, так и других подобных же остроумных объяснений слова «коляда», заметим вообще, что все они основаны главным образом на созвучии слов и исторически не оправдываются. Слово «коляда» всего естественнее произвести от латинского calendae. Слово calendae, по объяснению Коппа, прежде всего означало первое число в каждом месяце, затем оно употреблялось для обозначения целого порядка дней, так называемых коленд – с 14 предыдущего по 1 последующего месяца. Со времен же Юлия Цезаря словом calendae по преимуществу стали называть январские коленды с 14 декабря по 1 января. В средние века, по свидетельству того же Коппа, слово calendae перешло в название святочных игрищ, и у всех почти западных народов святки и игры носят название коленд – француз. «chalendes», немецк. «kaland» и пр.). В нашем языке слово calendae появилось тоже не ранее средних веков и пришло к нам из Греции вместе с календарем и отреченными книгами. По законам образования славянского языка латинское calendae у нас изменилось в коляду. Доказательством этому служит следующее место из Кормчей Книги, где, после постановления о запрещении колядских обрядов, говорится так: «коланди суть первые в коемждо месяци дние, в них же обычай бе елином творити жертвы, и в таже еврумания елиньстии беаху праздници… возбраняют (т. е. правила соборов) крестьяном таковая творити… и не повелевают мужем облачатися в женския ризы, ни женам в мужския… яже ныне творят селяне, несведуще что творят…»55. Из всего сказанного выходит такое заключение: слово коляда не русское, перешло к нам из Византии после введения у нас христианства и сначала оно употреблялось в том самом смысле, какой оно имело в латинском календаре со времен Юлия Цезаря, т.е. употреблялось для обозначения январских коленд – с 14 декабря по 1 января. Под влиянием народной фантазии, отвлеченное понятие – «коляда» получило реальное значение, сделалось в глазах народа мифическим существом, особенного рода божеством, которое народ наш, по своей простоте, прославлял в песнях и ублажал в обрядах. Итак, коляда русское название народного празднества, образовавшегося из смешения остатков древнеязыческого празднества, рождающемуся солнцу с христианским праздником Рождества нашего Спасителя, или вообще, под колядой разумеются наши народные рождественские святки.Рождественские святки, как известно, сопровождаются в народе символическими обрядами, которые до чрезвычайности разнообразны. Наше языческое богослужение до самого падения своего не успело возвыситься до общественного культа; оно было по преимуществу делом частным, семейным. С таким же характером его остатки перешли и в христианскую эпоху. Семейная замкнутость, отсутствие всякой публичности составляет отличительную черту и настоящих народных праздников и их обрядов. В особенности это нужно сказать о наших святках. В каждом городе, даже в каждой деревне для святок есть свои доморощенные обряды, которые так или иначе выражают оттенки местной народно-религиозной жизни. Этот семейный характер народно-религиозной жизни с одной стороны породил множество вариантов одного и того же праздничного обряда, а с другой – он служит главной основой прочности и широты развития религиозного чувства в нашем народе. Религия и семейный очаг, а на высшей ступени – Церковь и отечество союзно крепнут и развиваются в нашем народе по мере развития его физических и нравственных сил. Патриотизм и религиозность у нас наживаются именно в семье, а не в общественных учреждениях, как у других европейских народов. Мы не имели возможности ознакомиться со всеми местными вариантами наших святочных обрядов и должны ограничиться более или менее общими их чертами. Но чтобы избежать всяких односторонностей и иметь все данные при объяснении внутреннего смысла наших народных святочных обрядов, мы, кроме русских, рассмотрим более важные святочные обряды и у других одноплеменных с ними народов, именно у задунайских славян – сербов, болгар и др., и у карпато-россов русских, живущих в Карпатских горах.П. Поспелов№ 2. Января 10-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении. (Ч. 1.: Предисловие, главы 1–3) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 37–47.ПредисловиеПредлагаемое сочинение св. Григория Великого, по содержанию своему, озаглавливается обыкновенно: «Правило Пастырское». В некоторых впрочем манускриптах и многих изданиях заглавие этой книги читается иначе: «О пастырской заботливости», или «О пастырском попечении», или же «О пастырском управлении». Поводом к последнему надписанию такового заглавия могло послужить самое начало этого сочинения с первых же его слов: «бремя (трудности) пастырского управления или служения» и т. д. Но первое надписание вернее, так как и сам автор в одном из писем своих к Леандру епископу56, посылая ему это творение, называет сочинение сие «книгою правил пастырских». Такие же указания можно встречать и в других местах его же сочинений, например, в письме 24 книг. XII к Иоанну иподиакону Равенскому. Сводя же заглавные надписания, мы нисколько не погрешим против содержания этого сочинения, озаглавив его так, как и озаглавили, то есть, «О пастырском служении», каковое заглавие, по своему слововыражению, вполне соответствует и сущности дела и требованиям русского языка.Написана эта книга в ответ Иоанну епископу Равенскому. Из этого ответа, в роде письма, которое служит предисловием или введением к самому сочинению и содержит в себе план всего сочинения, видно, что Иоанн упрекал св. Григория в том, что он хотел уклониться от этого служения.«Правило Пастырское» св. Григория Великого, называемого в нашей восточной Церкви «Двоесловом» по своим диалогам (собеседованиям вдвоем с диаконом своим Петром), по поручению императора Маврикия, переведено было на греческий язык Анастасием епископом Антиохийским; но к сожалению перевод греческий утрачен. По свидетельствам соборов, это в точном смысле слова Правило Пастырское признаваемо было на западе настольной книгой для всякого священника и для всякого епископа. Так на Маинцском соборе (813 г.) оно признано первой книгой после Св. Писания и церковных правил, необходимой для всего духовенства; на Реймском соборе (в том же году) оно читано было как руководство для пастырей; на Турском и Кабилонском соборах вменено в обязанность епископам читать и разуметь эту книгу и с нею сообразоваться; а по свидетельству Гинкамара Реймского каждый епископ, при поставлении своем (хиротонии), брал в руки «Правило Пастырское» св. Григория вместе с книгою церковных правил и клялся пред алтарем, ut ita servaret in vivendo, docendo et judicando, sicut ibidem descriptum est57. Святой Григорий Двоеслов жил во второй половине VI века, а умер в 604 году.Достоуважаемому и всечестнейшему брату Иоанну соепископу, Григорий.Не нарушая скромности и благорасположения ко мне, ты упрекаешь меня, возлюбленный брат, за то, что я, скрывшись, хотел было уклониться от принятия на себя многотрудного служения пастырского. Чтобы это служение кому-либо не показалось делом легким и маловажным, я излагаю в настоящем сочинении всё, что относится, по моему разумению, к трудности и важности оного. Этим хочу я предостеречь как тех, которые не вступали ещё в звание пастырского служения, чтобы в избрании его не были опрометчивы, так и тех, которые необдуманно домогаются этого звания, чтобы на принятие оного смотрели со страхом и трепетом. В книге этой всё рассуждение разделяется у нас на четыре части, дабы читатель мог с отчетливостью переходить от предмета к предмету шаг за шагом, как бы по ступеням лестницы, именно: чтобы каждый, кому обстоятельства указывают вступить на поприще пастырского служения, предварительно размыслил и надлежащим образом обсудил, каким он должен явиться на высоте этого служения; а достигнув оного законно, какую должен он вести жизнь во всю жизнь призвания своего; живя же достойно призвания, каким образом надлежит ему поучать паству свою; наконец, право правяще слово истины, с каким вниманием нужно ему ежедневно следить и за собственными немощами, чтобы ни высота его служения не была чужда смирения, ни образ жизни его не был в противоречии с достоинством сана, ни назидательность словесного учительства его не расходилась с назидательностью доброго поведения, ни учительство не увлекало его к гордости и самообольщению. Итак, прежде всего, пусть страх умеряет в нас стремление к пастырскому служению; потом, пусть прохождение этого служения, достигнутого без домогательств, оправдывается и самой жизнью пастыря; далее, необходимо, чтобы с добрыми качествами жизни пастырской приумножались и благие плоды устной проповеди между пасомыми: а в доверие всего, нужно, чтобы пастырь размышлением о своей немощи обуздывал всякое самообольщение относительно своих совершенств, да не погасит их гордыня превозношения пред взором невидимого Судии. А так как многие, подобные мне, невежды, не испытав себя, усиленно желают и домогаются учить других тому, чему сами не учились, и, не зная важности пастырского служения, считают его самым лёгким: то я постараюсь вразумить таковых в самом начале этого сочинения, дабы столь опрометчиво отваживающихся, без всякого обучения, овладеть священным местом учительства, отразить у самих, так сказать, врата храма и остановить их дерзновение.Часть 1. О том, что значит достойно приступать к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойнымГлава 1. Невежды да не дерзают принимать на себя звание пастырского служенияНикто в мире не берётся учить других какому-либо искусству, не изучив его сам наперёд с самой тщательной подготовкой. Как же безрассудно поступают те, которые дерзают принимать на себя пастырское служение, нисколько не приготовившись к этому служению, между тем как управление душами человеческими есть искусство из искусств! А кто не знает, что душевные болезни сокровеннее и опаснее болезней телесных? И однако часто случается видеть, что вовсе незнакомые с духовными правилами не страшатся выдавать себя за врачей душ, тогда как не знающие силы и действия трав и мазей не смеют выдавать себя за врачей телесных. Но так как теперь, при содействии Божием, всякая уже власть нынешнего века преклоняется под иго веры; то вот и находятся люди, которые в самой Церкви святой, под видом управления ею, домогаются суетной славы и почестей: желают казаться учителями, стараются одни пред другими превзойти всех прочих, и как свидетельствует самая Истина, любят первыя целования на торжищах, первовозлежания на вечерях и председания на сонмищах (Мф.23:6–7; Мк.12:38–39; Лк.20:46). Но таковые люди потому уже самому не могут достойно проходить служения пастырского, если они достигли его, что стремились к сему смиренному служению из одного тщеславия. Ибо и язык изменяет на кафедре тем, которые учат одному, а заняты бывают другим. На таких-то людей жалуется Господь, говоря через пророка: «сами себе царя поставиша, а не Мною начальствоваша, и не явиша Ми» (Ос.8:4); ибо те действительно царствуют от себя, а не по изволению Верховного Правителя и Вседержителя, кои, не имея потребных для сего талантов и не быв призваны свыше, но движимые одним честолюбием и страстью к преобладанию, не скажу достигают, а восхищают кормило правления. И Верховный Судия попускает им возвышаться, но не ведает их; потому что по допущению только терпит их, а приговором суда своего конечно отвергает их и не ведает. Так некоторым, даже творившим чудеса во имя Его, Он скажет: «отступите от Меня, делателие неправд; не вем вас, откуду есте» (Лк.13:27). Также точно и неразумных пастырей обличал Он через пророков: «и держащии закон не ведеша Мя, и пастыри нечествоваша на Мя, не ведяще смысла, вси путем своим последоваша» (Ис.56:11; Иер.2:8, 8:10). Здесь сама Истина жалуется, что подобные пастыри не ведают её, свидетельствуя тут же, что и Она не ведает их и не признает начальства и власти не познающих её, потому что не ведающих, яже суть Господня, не ведает и Господь, по засвидетельствованию апостола Павла: «аще ли кто не разумеет, да не разумевает» (1Кор.14:38). И надобно при этом заметить, что часто неведение пастырей вполне соответствует заслугам пасомых, так что хотя они, эти пастыри, собственно по своей вине удалены бывают от Божьего света, однако же, по праведному суду Божию, из-за невежества их должны бывают страдать и те, которые им последуют, составляя их паству. Посему-то в Евангелии и говорит Истина с учениками наедине: «оставите их: вожди суть слепи слепцем; слепец же слепца аще водит, оба в яму впадут» (Мф.15:14). Потому же и Псалмопевец, не в смысле желания, а по обязанности пророческой, взывает: «да помрачатся очи их, еже не видети, и хребет их выну сляцы» (Пс.68:24). Под очами тут разумеются пастыри, которые для того и поставляются выше прочих членов Церкви, чтобы всё предусматривать и руководить их; а хребтом названы те, кои последуют им с покорностью. Когда же потемняются очи, то преклоняется и хребет; потому что как скоро у руководителей омрачается свет богопознания, то и последователи их, конечно, не могут не пасть под бременем грехов.Глава 2. Кто жизнью своей не соответствует умственной подготовке, иначе кто на словах хорош, но на деле не хорош, тот лучше не принимайся за бразды управления пастырского.Есть и другого рода люди, которые тщательно изучают правила духовной науки и внимательно следят за умственным усовершением себя в боговедении; но жизнью своей разрушают то, что умом добывают: все поучения и назидания их, почерпаемые из одной теории, а на практике ничем неподтверждаемые, даже нередко в противоречии состоящие, мгновенно и бесследно проходят; таким образом что проповедуют они словами, то ниспровергают своими делами. И потому, когда пастырь ходит по стремнинам, то что тут удивительного, если стадо, которое следует за ним, ниспадает в пропасть? Обличая такое, пренебрежения достойное, знание пастырей, Господь обращается к ним через пророка со следующими между прочими словами: «…яко на благой пажити пасостеся, и останок пажити вашея ногами вашими попирасте, и устоявшуюся воду пивасте, и останок ногами вашими возмущасте; и овцы Моя попранием ног ваших живяху, и возмущенную воду ногами вашими пияху» (Иез.34:18–19). И действительно, сами пастыри на доброй пажити пасутся и пьют чистую воду, когда они почерпают учение свое из чистого источника истины, разумно понимая его; но сию же самую воду мутят они ногами своими, когда порочною жизнью своею омрачают и позорят те святые правила учения, до которых стремятся возвыситься посредством созерцательного размышления. И вот попранной ногами пастырей своих пажитью овцы их питаются и пьют возмущенную ими воду; потому что на подчиненных, обыкновенно, не столько действуют слова начальников, сколько примеры и дела их жизни. Пасомые алчут и жаждут чистого учения; но поскольку это учение у пастырей их омрачено и опозорено безнравственной их жизнью, то они по неволе питаются гнилым хлебом и пьют грязную воду. Таковые-то священнослужители называются у пророка пруглом (мрежи, силок, тенеты) строптивым (Ос.5:1; 9:8), которые сделались в дому израилеве соблазном беззакония и нечестия (Иер.5:30–31; Ос.6:9–10). И никто в Церкви из членов её не бывает столько вреден и пагубен для ней, как такие священнослужители, которые, живя дурно и уродливо, прикрываются именем и саном священным: ибо никто из пасомых не позволит себе обличать пастыря своего в пороках; а между тем пример слабостей его сильно может действовать на паству, которая, из уважения к сану священнослужителя, привыкает уважать грешника. О, конечно, эти недостойные пастыри с трепетом избегали бы такой тяжкой вины и ответственности, если бы чутким слухом сердца своего наперед вняли приговору возвещающей Истины: иже аще соблазнит единаго от малых сих, верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов оселский на выи его, и потонет в пучине морстей (Мф.18:6; Мк.9:42; Лк.17:1–2). Под жерновом ослячим, конечно, надобно разуметь здесь круговращения на подобие мельничных камней (ворочаемых ослами), и вообще суетные заботы мирской жизни; а под бездной морской – тяжкое осуждение и наказание. Посему, если кто, достигая священного сана, развращает других или словом или примером в этом сане; то без сомнения лучше было бы и для него и для других, если бы он таковую жизнь свою земную проводил до смерти в ином месте и при иных условиях, а не в таком звании и на таком посту, где служит соблазнительным примером для других к оправданию и чужих слабостей через подражание: ибо если бы он один пал, не увлекая за собою других; то не столько был бы виновен, а потому и на суде Божием подлежал бы меньшему осуждению и наказанию.Глава 3. О важности пастырского управления; и что пастыри не должны страшиться никаких несчастий в сей жизни, а напротив того должны опасаться обольщений суетного счастьяЯ слегка коснулся этого предмета, желая показать, как велика ответственность пастырского служения, чтобы недостойные не отваживались принятием его на себя осквернять священные обязанности церковного управления, и, вместо возвышения, не подверглись падению. Посему-то апостол Иаков с кротостью и отеческой любовью воспрещает подобное домогательство, говоря: «не мнози учители бывайте, братие моя, ведящие, яко большее осуждение примем» (Иак.3:1); посему же и сам Ходатай Бога и человеков, не смотря на то, что Он от вечности есть Царь неба и превосходит разумом и ведением всех небесных духов, избегал царствия земного, как в Евангелии о Нем сказано: «Иисус убо, разумев, яко хотят приити, да восхитят Его и сотворят Его царя, отъиде паки в гору един» (Ин.6:15). И кто неукоризненнее и достойнее мог бы принять на себя начальство над людьми, как не Он, Который теми же и управлял бы существами, которые сам создал? Но поскольку Он пришел на землю во плоти для того, чтобы не только искупить нас своими страданиями, а и научить своих последователей примером своей жизни, как жить должны мы: то и не восхотел быть царем, скорее же последовал добровольно на пропятие; от предложенной Ему самой высшей почести земной уклонился, а возжелал быть преданным позорной смерти, чтобы и мы, как члены Его, научились от Него убегать почестей мирских и не страшиться напастей, возлюбить страдания за истину и со страхом уклоняться от суетного счастья; потому что это счастье мнимое часто от напыщенной гордости портит сердце человеческое, а бедствия в горниле скорбей очищают его. В счастье человек делается более или менее надменным, а в несчастье большею частью смиряется; при счастье он забывается, при несчастье же волею-неволею приходит в сознание себя; счастье нередко губит и добрые дела наши прежние, а несчастье удобнее покрывает упущения и заглаждает грехи многих протекших лет. Бедствия в сей жизни составляют лучшую школу для укрощения нашей гордости; а как только подымаемся на высоту почетных должностей, в то же время подвергаемся и опасности тщеславия и гордости. Так Саул, который, признавая себя сначала недостойным власти, убегал от неё, коль скоро принял бразды правления, тотчас и возгордился: ибо, желая пользоваться уважением в народе, он не захотел сносить публичных укоризн от того, кто помазал его на царство, и в негодовании разодрал на нём ризу его (1Цар.10:22; 1Цар.15:17–25). Так и Давид, который, по свидетельству самого Бога, почти во всём угождал Ему, когда прошли дни испытания его, вскоре впал в тяжкий грех, умертвив безжалостно и бесчеловечно мужа, к жене коего почувствовал преступную страсть; и тот, который прежде был милостив и снисходителен к самым злодеям, возымел потом дерзость в страстном омрачении посягнуть на жизнь мужа добродетельного (1Цар.13:14; Пс.88:21; Деян.13:22; 2Цар.11). До того времени он не решался лишать жизни и гонителя своего, врага, который был в его руках; а после того, во вред своему войску, находившемуся в опасности, велел умертвить и верного воина своего! И конечно, за этот тяжкий грех он был бы отчужден от сонма избранных Божиих, если бы новые удары бедствий не обратили его на путь покаяния и спасения.Демидовский В. Древнерусский священник58. (§ 2) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 47–64.2) Условия поступления в священники. Выделение его, как члена клира, от общества, выражаемое в отличиях звания. Отношения священника к епископу, от которого принимал посвящение и в епархии которого находился. Случаи участия священников в избрании епископа и избрания их самих в епископы.Высокое религиозно-нравственное значение священника, выражаемое в самых названиях его, всегда требовало и требует, чтобы ищущие этого сана были подготовлены к нему, имели добрые нравственные качества и выполнили то, что предписывается каноническими постановлениями Церкви. И мы видим, что с первых же веков, по принятии христианства нашими предками, в русской Церкви известны были правила, вошедшие в состав Кормчей. Об этих правилах упоминает новгородский инок Зиновий, в 52 слове своём на ересь Феодосия Косого, говоря, что ещё во дни князя Ярослава Мудрого в России существовали церковные правила на славянском языке.59 Далее: о существовании церковных правил упоминает и собор, бывший во Владимире в 1274 г. Как бы то ни было, впрочем, т. е. существовали ли у нас с самого начала христианства церковные правила в особом сборнике и на славянском языке, и определялись ли в них условия поступления в священники, или же они были известны только одним архипастырям по греческим номоканонам и кормчим; но то несомненно, что от ищущего священнического сана требовалось выполнение известных условий. Так митрополит Иоанн II (1080–1089 г.) в своих правилах поставляет непременным условием для получения священнического и диаконского сана то, чтобы лица, ищущие оного сана, были женаты (то есть чтобы женились до получения сана), что требовалось каноническими постановлениями Церкви. «Или по диаконех (иподиакон), – говорит митрополит, – на прочее потщится (захочет получить дальнейшие степени диакона и священника) никако же поставити, дóндеже ся оженит, по поставлении же поимающе жены погубляют чин свой»60. Впрочем, требование женитьбы не было безусловно обязательным для всех, ищущих иерейского сана; оно допускало некоторые ограничения и исключения. Есть исторические свидетельства, из которых ясно видно, что во священники могли поступать и безбрачные лица, давшие обет девства. Собор Владимирский 1274 г., определяя качества избираемого во священники, требует, чтобы он был или девственник, или в законном браке с девою61. В XV в. архиепископ Новгородский Геннадий писал к митрополиту Симону: «говорил еси, господине, о тех, которые подъяки малы (молоды) ставлены, не женаты, и которые обещают девствовати, тем ослобожено и диаконский и иерейский сан взяти; а которые женятся (по рукоположении во диаконы), тем не войти в диаконский сан, ни в иерейский, да и список прислал еси о том от божественных правил»62. Действительно, это было совершенно согласно с каноническими постановлениями восточной Церкви. 26 Апостольское правило говорит: «Повелеваем, да из вступивших в клир безбрачными. Желающие вступают в брак одни только чтецы и певцы». Безбрачие дозволялось ради подвига воздержания63. Что касается нравственных качеств и умственного образования лиц, ищущих священства, то это естественно определялось самою сущностью священного сана. Основываясь на общем взгляде наших христианских предков на духовенство, должно признать, что с самого же начала христианства в России, от лиц, ищущих священнического сана, требовалось, чтобы они были доброй нравственности: честны, целомудренны, не пьяницы, не лихоимцы, не горды, не завистливы и проч. Новгородский епископ Нифонт, в своих ответах Кирику, говорит: поставляемый в священный сан должен быть чист от плотских грехов, равно и поятая им жена64. Вообще, те добрые нравственные качества, которые заслуживали полное уважение и могли благотворно влиять на мирян, должны были составлять неотъемлемую принадлежность поступающих в священники. Далее, ищущий священства, как будущий наставник и руководитель паствы, должен был иметь хоть не высокое умственное образование. Он должен был научиться чтению, церковному пению и письму, хорошо ознакомиться с христианским учением, с порядком церковного богослужения и различными обрядами при отправлении христианских треб и проч.: вообще требовалось, чтобы будущий пастырь был подготовлен и к правильному отправлению церковных служб и совершению таинств и к научению других основным христианским истинам и правилам христианской жизни. В «правиле святых отец» известном у нас, по свидетельству преосвященного Филарета, еще до монгольского периода, говорится: «подобает быть архиерею смышлену и умну, и мудру в учении книжном… такоже быти иереем»65. Лице, удовлетворявшее всем изложенным требованиям, могло получить сан священника: сословность не составляла никакого препятствия в этом. В священники могли поступать лица всех сословий, даже рабы, что подтверждается посланием патриарха Константинопольского Германа, в 1228 г., митрополиту киевскому Кириллу I. «Дошло до слуху нашего смирения, – писал патриарх от лица собора, – что некоторые в русской стране сперва покупают людей, потом, сделав их рабами своими, отдают их, оставляя пленниками, учителям учить священной грамоте и учению, и затем приводят их к епископам для постановления в духовный сан, не освободив их наперед от рабского ига. Епископ поставляет их и господа получают через них корысть»66. Патриарх просит далее нашего митрополита и епископов постараться об искоренении такого злоупотребления, но ни слова не говорит о том, чтобы вовсе не были поставляемы из рабов на священные степени; напротив, выражает, что можно рукополагать в диакона и священника и рабов, но только не прежде, как по получении ими увольнительной грамоты от господина для себя и своих детей. С течением времени, когда умножилось у нас духовенство, в священники естественно поступали преимущественно лица духовного происхождения; но не было запрещения и лицам других сословий получать священный сан. В первые века христианства в России мы не встречаем жалоб на то, чтобы священнический сан восхищали лица неподготовленные к нему и по своим нравственным качествам недостойные его. Но когда наше отечество подверглось страшному бедствию – нашествию татар, условия, требовавшиеся самою сущностью священнического сана, часто стали забываться, не исполняться, оставаться в совершенном небрежении. Явилось взяточничество со стороны высших духовных лиц, духовные должности получались на мзде (тогда как прежде только об одном епископе «Николе Грычине» летописец заметил, что он поставлен был на мзде67), почему между священниками стали появляться невежды, люди дурной жизни. И вот начинают раздаваться голоса против таких злоупотреблений. Благочестивые книжные люди и высшие иерархи обличают пороки духовенства и стараются их искоренить. В «Слове и поучении к попом» автор, указывая на высокое достоинство священников, говорит: «Простец, согрешив за едину свою, дасть душю ответ пред Богом; а ерей же, согрешив многих, соблазнить, и за тех душа будет ему осуждение. Отселе же блюдитеся всякого греха. Не работайте плоти, останитеся от пьянства, объядения; лишитеся тяжб и сваров, вражды и хулы на друга и сквернаго резоимания», то есть лихоимства и проч.68 Но зло продолжало существовать. Митрополит Кирилл II, обозревая епархии, заметил по местам значительные беспорядки в жизни духовенства и в отправлении церковных священнодействий; почему на соборе во Владимире 1274 г. состоялось следующее определение, обусловливавшее получение священных степеней: «Епископы, когда хотят поставить священника или диакона, да испытают его жизнь, какова она была до поставления, и да призовут соседей, которые знают его издетства. В частности пусть испытают поставляемых: чисто ли их житие? соблюли ли они девство? взяли ли себе в жену девицу целомудренную, нетронутую? хорошо ли знают грамоту? не виновны ли они в кощунстве, хищничестве, пьянстве, лихоимстве, прелюбодеянии, лжесвидетельстве? не совершили ли они убийства, волею или неволею? не удручают ли рабов своих голодом и наготою, не делают ли им насилия в работах, не чародейцы ли они? и проч. Кто хотя однажды будет обличен в исчисленных винах, тот не может быть ни священником, ни диаконом, ни причетником. А кто окажется свободным от этих вин за поручительством отца духовного, семи священников и других добрых свидетелей: того можно поставлять. Не ставить в священники ни бегающих дани, ни рабов, прежде нежели они получат от своих господ отпускные грамоты, при многих свидетелях, и когда раб будет произведен, господин уже не должен присвоять его себе; не возводить вдруг на степень священства, но, сперва посвятив в чтеца, заставить изучить весь чин церковный под руководством старейшаго церковника соборной церкви, потом уже в диаконы и т. д. За посвящение в сан священства отнюдь не требовать никаких уроков или даров: за рукоположение в сан диакона и священника вместе брать только семь гривен клирошанам; также не посылать посвящаемых ни на жатву, ни на сенокос, ни на другия работы, как это делалось прежде. Если кто поставит на мзде, то виновный да извергнется из сана вместе с поставленным, а бывшие ходатаями при этом да будут прокляты». На этом же соборе митрополит прямо высказывает: «Доныне уставы церковные были омрачены облаком еллинской мудрости: ныне же предлагаются ясно, и неведение да не будет извинением. Все постигшия наше отечество бедствия, постигли его за нарушение уставов Церкви»69. Определение Владимирского собора ясно показывает, что зло начинало принимать широкие размеры, что условия поступления в священники мало обращали на себя внимания, и священный сан похищали лица недостойные его и неспособные к нему. Так как появлению и укоренению таких злоупотреблений немало способствовали тяжёлые государственные обстоятельства: татарское иго со всеми его налогами на народ и разрушительными набегами и опустошениями, также внутренние междоусобицы князей между собою с их кровавыми, разрушительными и в высшей степени вредными для государства и народа последствиями: то злоупотребления эти продолжали существовать и после строгого запрещения их Владимирским собором, как показывают ересь стригольников и жалобы архипастырей. Но несмотря на эти злоупотребления, изложенные нами условия поступления в священники всегда имели обязательное значение в глазах всех лучших русских людей, ревнителей благочестивой христианской жизни и, конечно, выполнение их требовалось архипастырями от лиц, искавших священного сана…Удостоившись получить священный сан, священник выделялся уже от общества, становился в особые отношения к нему, и это выделение выражалось и во внешнем виде – в отличиях звания. В литературных памятниках первых веков христианства в России, нет прямых и ясных указаний на то, какую напр. форму имела одежда священника, длинна ли она была, в чём состояло его отличие от одежды мирян, имевшей с нею одинаковый-цвет и проч. В правилах митр. Иоанна II находится постановление, определяющее цвет священнической одежды, но только один цвет. «Священники, – говорит митрополит, – обязаны носить чёрные одежды, по правилам VI Вселенского собора (прав. 27). Если кто преступит это: да будет на неделю отлучён от священнослужения70.» Основываясь на древних церковных изображениях лиц монашествующих, на обычае греческого духовенства носить известного рода и вида одежду, также на позднейших соборных определениях71, должно признать, что верхняя одежда священников была довольно длинная, широкая, чёрного цвета, если не совершенно одинаковая, то весьма много похожая на нынешние священнические рясы. Под этой верхней одеждой, кроме рубашки, была какая-нибудь другая, естественно короче и уже первой; но похожа ли она была на настоящие кафтаны, определённо нельзя сказать ничего. На голове священника, по свидетельству летописи, было прострижено так называемое гуменце (срединное место головы, макушка), которое было принадлежностью не одного священника, но и других членов клира. «Княже, – говорили новгородцы Изяславу Мстиславичу (1148 г.), – ать же пойдем, и всяка душа, аче и дьяк, а гуменце ему прострижено, а не поставлен будет, и тъи пойдет»…72 Это постриженное место на голове священников покрывалось, по обычаю греческой Церкви, небольшой шапочкой-скуфьей, которая сперва составляла исключительную принадлежность священников, а потом её стали носить протодиаконы и диаконы. Волосы, таким образом, оставались только по округлостям головы, что, по объяснению одного постановления позднейшего собора (Московского 1675 г.), означает терновый венец, бывший на голове Христа Спасителя.73 Нужно также предположить, что в это же время была в употреблении и камилавка, как особый вид той же скуфьи, только, быть может, её носили одни старшие священники-протопопы, хотя в греческой Церкви она употреблялась, по свидетельству Симеона Фессалонитского, не только священниками, но и диаконами.74 О других внешних отличиях священника нет в наших литературных памятниках первых веков никаких свидетельств.Выделившись от общества и ставши в особые отношения к нему, священник находился также в особых, самых близких отношениях и к своему епископу. В первом случае он являлся представителем и руководителем своего духовного стада, след., лицом старшим, начальственным в религиозно-нравственном отношении; в последнем – лицом подвластным, подчинённым. В обществе священник сам был посредствующим сообщителем благодатных даров своим духовным чадам; здесь же, в отношениях к епископу, он являлся получателем Божественной благодати через епископа, иначе: священник, как это всегда было и будет в Церкви Христовой, получал от епископа посвящение в свой сан, был им рукополагаем. Рукоположение совершалось по чину, неизменно сохранявшемуся от первых времен в Церкви христианской, и переданному нашей русской Церкви. Рукоположенный во священника записывался в особую книгу или тетрадь, – и это соблюдалось в нашем отечестве с самых первых времен христианства. Основанием для такого заключения может служить следующее обстоятельство: при открытии мощей св. Леонтия (1164 г.), одного из первых епископов ростовских, в руках его найден был свиток, «внемже бяху написаны и пресвитеры и диакони, ихже бе поставил рукою своею»75. Ещё, – при погребении Игнатия, тоже епископа Ростовского, был такой случай: «Егда вложиша и во гроб и даша ему свитки, ихже святи в животе своем пресвитеры и диаконы и простер руку прият, яко жив»76. Кроме записи в отдельной книге или тетради, рукоположенному выдавалась особая грамота за подписью епископа, чтобы новопосвященный был беспрепятственно принят в известном приходе и всегда имел у себя очевидный документ епископского посвящения его в священнический сан. Какого именно рода были эти грамоты, в памятниках первых веков нет указаний; но они непременно должны были существовать с первых же веков: иначе откуда же бы они явились в XV и XVI веках? Не имеем основания сказать, что умножение злоупотреблений в среде духовенства вызвало их существование, так как не встречаем фактов самозванства священников ни в XIV в., ни в начале XV – самозванства в том смысле, чтобы известное лицо, вовсе не будучи посвященным в сан священника, объявляло себя законным священником, рукоположенным известным епископом. Притом, если бы такие факты и существовали, то введение грамот весьма мало или почти ничего не помогло бы уничтожению зла: оно нашло бы пути для продолжения своего существования. Итак, мы полагаем, что грамоты рукоположенным стали выдаваться с первых же веков христианства в России. Более или менее верною копией этих первых грамот можно признать грамоту 1501 г., данную на имя Корнилия, основателя Корнилиева Комельского третьеклассного монастыря Вологодской губернии. Вот она: «Божиею милостию, се яз Симон митрополит всея Руси. Поставил есмь диака инока Корнилия Федорова, сына Крюкова в четцы и в подъяконы и в диаконы и совершил есмь его в попы в свою митрополию к церкви Пречистыя Богородицы Введенью в пустынку, на Комельской лес, на реку на Нурму, в Костромскую десятину, и да литургисает в святой Божией церкви. И аще кто к нему приходит от детей духовных, и да рассуждает их по правилам святых Апостол и святых Отец, имея и волю вязати и решати по благословению нашего смирения. И да не приходит от церкви к церкви без нашего благословения, или не явясь нашему наместнику или десятиннику. Аще ли пойдет не явясь, и да не литургисает по сей нашей грамоте. И сего ради дана бысть ему грамота сия на утверждение его на Москве лета семь тысяч девятого, месяца февраля в первый день»77. За выдачу грамоты, приложение к ней печати, а равно и за рукоположение давалась известная пошлина, что составляло один из источников дохода епископа и кафедрального духовенства78. Получивши посвящение от епископа, священник уже через это самое являлся лицом зависимым от него. В случае каких-либо жалоб со стороны прихожан на священника, епископ судил его. Вообще священник подлежал суду своего епархиального епископа: 1) по должности, соединенной с его саном; 2) по тяжбам и искам гражданским; 3) по делам уголовным. Но если по суду священник подлежал мирскому наказанию, то он был отправляем для наказания мирскому правительству79. Так было у нас с самых первых времён христианства, как показывают уставы наших первых христианских князей – Владимира и Ярослава80. Подсудность священника своему епископу осталась неприкосновенной и по завоевании татарами Руси. Ярлыки: Менгу-Темира – всему духовенству, Узбека – митрополиту Петру, Тайдулины – митрополиту Ионе и Феогносту оставляют ненарушимым церковный суд: «как было по первым изначала законом их, так должно оставаться и всегда», высказывает Узбек в своём ярлыке81. С течением времени князья стали давать некоторым церквам жалованные грамоты, освобождавшие от суда епископа служившее при этих церквах духовенство. При этих Церквах, вероятно, низшие священники (где было их несколько), за небольшие отступления от своих обязанностей, были судимы высшим, старшим священником-протопопом; в гражданских исках и делах уголовных, духовенство этих церквей подлежало суду самого князя или его чиновника; но в важных духовных делах оно все-таки подлежало суду епископа. Такие же жалованные грамоты давали известным церквам и некоторые архиереи, освобождая духовенство этих церквей от суда своих десятинников; в случае же каких-нибудь жалоб на это духовенство, его судили непосредственно сами архиереи82. Итак, всякий священник подлежал суду своего епархиального епископа во всех важных делах, связанных с его званием и саном: от этого не избавляли его и жалованные грамоты князей. Самый процесс суда и разбирательство преступлений священника производились или епископом непосредственно, или его чиновником-десятинником. Наказания были различны, смотря по степени важности самих преступлений. Основываясь на общей системе выкупов, господствовавшей у нас при первых же христианских князьях, выкупов за различные преступления, можно полагать, что и священники подвергались денежным штрафам-взысканиям в пользу епископа, – за преступления известного рода; например, если священник переходил из одного места в другое без ведома и благословения епископа.Кроме юридических, священник находился также и в моральных отношениях к своему епископу: получал от него различные наставления, разрешения в сомнительных случаях и вопросах и приказания. Отпуская новопосвященного в известное место, архипастырь естественно давал ему наставление касательно его нового служения, нового положения в обществе, его образа жизни и поведения. Потом, обозревая свою епархию, епископ опять имел случай преподавать священникам различные наставления, особенно если замечал какие неисправности и недостатки в их жизни. Но и помимо этих случаев, епископы писали наставления или поучения священникам всей своей епархии, которые могли быть прочитываемы и иметь значение и в других епархиях. Некоторые из таких поучений дошли и до нас. Так известно ныне «Слово и поучение к попам», принадлежащее XIII веку и приписываемое одними митрополиту Кириллу II83, другими – современному этому митрополиту, ростовскому епископу Кириллу, – во всяком случае принадлежащее архипастырю. К тому же XIII или началу XIV в. относится другое слово «Попом и простым людям»84, написанное, разумеется, кем-нибудь из русских архипастырей, хотя в сборнике оно и усваивается Иоанну Златоусту. К более раннему времени, чем оба указанные «Слова», относится, так называемое, «Слово о попех»85. В этих словах или поучениях предлагаются наставления священникам, чтобы они старались избегать различных пороков и преступлений, учили своих пасомых христианскому благочестию, не прощали их грехов из-за дара и не нападали жестоко на неполучение дара; здесь же предлагаются различные наставления и мирянам, как они должны вести себя по отношению к священникам и проч.Древнерусскому священнику, на поприще своего пастырского служения, вращавшемуся среди юного христианского общества, часто могли встречаться такие случаи, при которых он не знал, что делать, как поступить; также могли являться новые вопросы религиозно-нравственного или обрядового характера. И хорошо, если в подобных обстоятельствах он мог получить разрешение своих недоумений, ответы на представившиеся вопросы от ближайшего старейшего священника, которому уже знакомы были подобные случаи и вопросы; но если не находилось такового, к кому более всего ему можно было обратиться? Вопросы черноризца Иакова митроп. Иоанну II и Кирика Нифонту, епископу Новгородскому, ясно показывают, что на первых порах священники имели существенную нужду в подобных обращениях к своим архипастырям, и если не дошло до нас прямых свидетельств древности об этих обращениях, то это не даёт ещё права совсем отрицать такие обращения. Митрополит Кирилл II высказывает, что недостатки, замеченные в духовенстве, происходили частью от «неприхожения епископ»86 (т. е. непосещения своих епархий); значит, во время обозрения епархий священники могли обращаться и обращались бы к епископам за разрешением сомнительных случаев и неизвестных вопросов, через что естественно устранялись бы те неисправности в совершении ими церковных священнодействий, которые заметил митрополит по местам. В случаях важных, касающихся политической жизни государства, епископы давали иногда приказания священникам сделать то или другое, поступить так или иначе. Так черниговский епископ Онуфрий, в спорном деле Изяслава Мстиславича с Давидом Игоревичем, давал приказание своим священникам держаться известной стороны, с присовокуплением проклятия 12 праздниками Господними тем, кто нарушит крестное целование87. Приказания эти исполнялись священниками беспрекословно88. Вообще не встречается ни одного протеста со стороны священников даже против неправильных принудительных действий своих епископов; напр. епископ Леон грабил попов и они не протестовали, так что только мирская власть с народом избавила их от этого недоброго епископа89. Феодорит, епископ Ростовский, самовольно, без особенных важных причин, запер все церкви в городе и запретил производить богослужение даже в соборном храме, при том брал сильные поборы с духовенства, и опять священники не протестуют против таких поступков, по крайней мере, летописец ничего не говорит об этом90. Впрочем нужно заметить, что эти случаи одиночные, исключительные, и потому летописцы говорят о них, как о явлениях слишком ненормальных, уродливых.Итак священник, с первых времен христианства в России, находился в самых близких и тесных отношениях к своему епархиальному епископу: был им рукополагаем в иерейский сан, обращался к нему за советами и разрешениями сомнительных случаев и неизвестных вопросов, принимал от него различные наставления, исполнял его приказания и распоряжения, в случае обид со стороны мирян или низших членов клира искал у него защиты и покровительства, был также сам им судим за свои пороки и преступления; одним словом, священник относился к епископу, как лицу старшему, начальственному, своему главному руководителю, наставнику и судье.Находясь в таких близких отношениях к епископу, уже посвящённому, управлявшему известною епархией, древнерусский священник, хотя и не повсеместно, принимал также живое участие и в избрании епископа. В новгородских летописях встречаются неоднократные факты такого участия. Так в 1156 г. избран был епископом Аркадий, преемник Нифонта, и избирали его «весь клирос святой Софии, и все попове городьстии»91. В 1193 г., по смерти архиепископа Гавриила, «новгородци, с князем Ярославом, и с игумены, и с Софьяны, и с попы, съдумавьше, изволиша Богом избрана Мартурия… и посадиша и в епископии»92. О таковом же участии священников упоминается при избрании в новгородские епископы Моисея93, Григория94, и друг.; вообще, в Новгороде, а также и Пскове, заметно очень большое участие и низшего духовенства в церковных и политических событиях. Но так было в Новгороде и Пскове, где личность каждого человека стояла выше, чем в других областях древней Руси, где народ принимал живое участие во всех политических событиях; следовательно, и священники в этих местах имели больше прав на участие в церковных делах. А был ли такой порядок избрания в епископа в других областях древней Руси, – положительно неизвестно. Есть одно только свидетельство Лаврентьевской летописи о том, что во Владимирской области епископ избирался с участием князя и народа. Летописец говорит: Следует быть епископом тому, «его же князь въсхочет и людье»95. Можно предполагать, что под словом «людье» разумеются и священники: так как если простые миряне имели право подавать свои голоса в пользу того или другого кандидата на епископа; то священники тем более должны были это делать: ибо кому лучше мог быть известен избираемый кандидат – священнику или простому мирянину, и чей голос мог иметь большее значение в глазах митрополита?Относительно древне-новгородских священников есть ясные и положительные свидетельства не только о том, что они принимали живое участие в избрании епископов; но иногда сами были избираемы в епископы. Так в 1113 г. «поставлен бысть Великому Новгороду епископ Иоанн Попынин» (т. е. из попов)96; первый архиепископ Новгородский, Иоанн, был также из священников и служил при церкви священномученика Власия97; Холмский епископ Иоанн, посвященный в 1223 г., «бе от клироса великое церкви Святой Богородицы Володимирской»98, т. е. опять таки из священников; Феоктист Новгородский также был от клироса св. Софии99, епископ Григорий Калека (Новгородский) – из иереев Космодамиановской церкви100. Были ли подобные примеры в других древнерусских областях, исключая новгородской, – неизвестно. Известно только, что первый митрополит из русских, Иларион, до избрания своего, был пресвитером при церкви св. Апостол в Берестове101.Поспелов П. Русские народные праздники с их обрядами102 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 65–77.У всех народов святки и их обряды начинаются с кануна Рождества Христова. У задунайских славян празднование святок начинается и продолжается таким образом: вечером под Рождество Христово домохозяин отправляется в лес, вырубает дубовый чурбан и с некоторою торжественностью привозит его домой. Чурбан этот называется бадняком103, отсюда и самый канун Рождества Христова зовется у задунайских славян бадний день, а самое Рождество – Божич (новорожденный Сын Божий). Когда совсем стемнеет, то хозяин вносит бадняк в избу и приветствует всех следующими словами: «добар вечер, и честит (счастливый) вам бадний день». Домашние ему отвечают: «дао ти Бог добро сретни и честити», и при этом как хозяина, так и бадняк, осыпают зерновым хлебом: пшеницей, овсом или рожью, с причитанием: «я тебя пшеницею, а ты меня мужескими головами (т. е. сыновьями), скотиною, хлебом и всяким счастием». Затем кладут бадняк в печь, где уже разведён огонь; хозяйка устилает пол соломою и рассыпает по ней орехи, а хозяин поливает загорающийся бадняк вином и маслом, бросает в огонь горсть муки и соли и, обращаясь к домочадцам, говорит: «Христос се роди»! Ему отвечают: «истинно се роди», – и целуются. От пламени бадняка хозяин зажигает восковые свечи и лампаду пред образами и, сотворив молитву о счастии своей семьи и благоденствии всех христиан, берёт чашу вина; отпив из неё немного, подаёт своему старшему сыну, этот матери и так далее идёт круговая. Принимая чашу с вином, каждый, прежде чем отопьёт из неё, плещет вином на бадняк с такими словами: «будь здрав бадняче-веселяче с великим и добрым сречем у кучу улега» (в семейном кругу). В Болгарии перед возжением бадняка тушат везде старый огонь и взамен его вытирают из сухого дерева новый – божий огнец, которым и разводят огонь для бадняка. Зажжённый бадняк остаётся на очаге до нового года или же до Крещения. После всех указанных обрядов мужчины выходят в сад и стреляют из ружей и затем начинают ужинать. Самая большая обрядность за ужином бывает у болгар. Пред тем как садиться за стол, хозяин дома кочергою подымает горящий бадняк и ударяет им несколько раз, приговаривая: «за плод и здравие». Искры от первого удара означают приплод лошадей, от второго – приплод коров и т. д. В продолжении этого времени приготовляют ужин; устанавливают стол бутылками мёду и вина, подают всевозможные плоды – яблоки, сливы, виноград, орехи, разного рода стручки и пр. Когда всё бывает готово к ужину, хозяин берёт кадильницу, читает для всех молитву и кадит по хате ладаном. За ужином не съедают всего, а оставляют часть мёда и фруктов, и берегут их, как лекарство от всяких дурных или вражеских болезней.На другой день, то есть на Рождество Христово, отправляясь к заутрене, внимательно осматривают бадняк, чтобы он не погас. После обедни начинаются встречи и проводы так называемых полажайников или полозников – это первый гость, который приходит в дом на Рождество Христово. Так как у задунайских славян распространено убеждение, что первый гость на Рождество предвещает дому счастье или же несчастье на целый год, то для избежания неприятных посещений хозяин дома заранее приглашает приятного, искренне ему расположенного посетителя, а иные имеют уже своего постоянного. Эти-то излюбленные посетители или по нашему визитеры и называются за Дунаем полажайниками. Отправляясь на посещение или с визитами по своим друзьям, полажайник берёт с собою по горсти зёрен разного хлеба. У порога дома приветствует хозяев: «Христос се роди» и затем начинает сеять по избе. Хозяин и домашние ему отвечают: «воистину се роди» и осыпают его плодами. Затем полажайник берёт кочергу и бьёт горящий бадняк так, чтобы летели искры, и при каждом ударе приговаривает: столько-то вам рогатого скота, столько-то овец, свиней и пр. и пр., словом – поздравляет хозяев с праздником и желает им всякого счастья. После того полажайника сажают в передний угол и накидывают ему на плечи одеяло (чтобы у коров сливки были густы), и усердно угощают завтраком. После обеда он опять приходит, сокращенно повторяет утренние обряды и заканчивает свой визит разгульным пиром. В некоторых местах отпускают его с подарками – дают деньги, или чулки, или пирог, смотря по состоянию хозяина. Во все то время, пока горит бадняк, со стола не снимаются праздничные яства для друзей и странников. После нового года или Крещения пепел бадняка или головни, если он не успел сгореть, вообще выносят в сад и зарывают в землю, погребая с ним и свое празднество; но в некоторых местах Сербии их сберегают, как лекарство против болезней домашнего скота. Во все время святок народ предается играм, суеверным гаданиям и пр., как и у нас это бывает. Таковы в коротких чертах характерные черты святочных обрядов у задунайских славян104.У карпато-россов Рождество Христово встречается и проводится совершенно с другими обрядами. Самый канун Рождества называется днём Крачуна. Это бог домашнего скота и зверей – всегдашних врагов домашней скотины, а вместе и её хозяев105. Празднество начинается с наступлением тёмного вечера. До появления вечерней звезды хозяева и домочадцы, даже малолетние и больные, ни крошки в рот не берут. Целый день под Рождество происходят страшная суета и стряпня для вечернего ужина. Тут идет на сцену все, что хранится в кладовых и погребах. Блюд и напитков поэтому бывает множество. По свидетельству Венелина, у самого бедного человека крачуновский ужин доходит до 20 блюд. Но главными заботами хозяек и особенным почетом за ужином пользуется пирог или калач крачуна. Обыкновенно в третьем часу пополудни с молитвами, перемешанными с причитаниями крачуну, сажают в печь огромный, по преимуществу пшеничный хлеб с короною на верху, нечто вроде пасхальных куличей. Он и называется крачунный пирог. Вокруг него сажают калачи, подкалачи, калачики и подкалачики, а бедные и калачушки. Когда совсем смеркнется, начинают приготовляться к принятию самого крачуна. Весь передний угол устилают соломой. На стол ставят большую чашу, в которой находятся в смеси все плоды земледелия и садоводства; это наши взвар и кутья вместе. Затем стол устанавливается другими блюдами и винами и наконец подаются и калачи; крачунный пирог или калач занимает самое почетное место. После появления вечерней звезды торжественно вносят в избу крачуна – это большой овсяный или ячменный сноп; его ставят на самое почетное место и осыпают теми семенами и плодами, которые припасены в чаше; хозяин приветствует всех с днем крачуна и приглашает за стол. Начинается пир горою. Все, кто только есть в доме – служители, странники и знакомые, вместе с хозяевами сидят за столом. Это в полном смысле братское общение во имя праздника. Ужин заканчивается выстрелами из окон в честь крачуну. Затем во все последующие дни святок занимаются, как и у нас, играми, гаданиями и попойками106.Из краткого очерка святочных обрядов, которые совершаются у славян за Дунаем и в Карпатских горах, видно, что и бадняк, и крачун служат символами древнего и особого рода божества, которое чествуется народом непременно в рождественские святки. Как самое это языческое божество, так и значение частных его обрядов, объяснятся нам сами собою, при сопоставлении их с нашими святочными обрядами; но вместе с тем они проливают значительный свет и на внутренний смысл последних.Русские святочные обряды, при своем разнообразии и индивидуальности, не имеют цельности картины и систематичности в её развитии; и чем дальше на север, тем большая замечается в них дробность и отрывочность; так что наши святочные обряды, с возможно большею полнотой и свежестью, сохраняются только в Белоруссии и Малороссии; здесь они имеют систему и переходят из рода в род в своей целости. В самом характере препровождения святок ясно отразились те особенности исторической и политической жизни, под влиянием которых слагался общественный быт великоросса, малоросса и белоруса. Святки великоросса бывают радостны, спокойны и торжественны. Молодежь свободно предается веселью, играм и гаданиям, но преимущественно в замкнутой, семейной среде и под надзором старших. Отсюда – сдержанность в проявлениях мысли и чувства, и отсюда же отрывочность в обрядах. Святки малоросса дышат роскошью, отвагой и молодечеством. Здесь люди всех поколений пируют и семейно, и общественно. Малоросса в это время утешают щедрования, колядования и всевозможные гадания; он перерождается в это время и живет другой, вполне праздничной жизнью. Святки белоруса – унылы, бедны и горестны. Там политические события ослабили творчество народной фантазии. Там народ живет только прошлым и потому ревниво охраняет его от всякого прикосновения к нему просвещения. Отсюда там сохранилась значительная обрядность, разнообразие древнейших святочных игр – но на всем этом лежит оттенок грусти и мрачности. Самое празднование русских святок не везде начинается в одно и то же время; святки великоросса начинаются собственно с Васильева дня, то есть с кануна нового года; святки белорусов и малороссов с кануна Рождества Христова.С наибольшей торжественностью и обрядностью наши народные святки начинаются в Малороссии, – так называемой, богатой кутьёй. В былые годы, а может и теперь еще в какой-нибудь глухой и непроездной деревушке, малороссы с 12 декабря начинали варить пиво и с этого же дня откладывали по одному полену дров, так что к кануну Рождества Христова их набиралось 12 штук. Этими-то дровами затапливали печь на богатую кутью или на святой вечер, то есть накануне Рождества.Весь день под Рождество проходит в больших хлопотах и приготовлениях не столько к христианскому празднику, сколько к святому вечеру, или богатой кутье. До появления вечерней звезды никто ничего в рот не берет. Вечерняя звезда на кануне Рождества Христова, под влиянием библейского сказания, признается видимым свидетельством о времени рождения Божественного Младенца-Богочеловека, и вместе с тем своим появлением она указывает начало празднику. И как только загорится на небе эта звезда, тотчас же в хату приносят вязанку соломы или сена, и застилают ею передний угол и прилавок, накрывают его чистой скатертью, и на приготовленном месте, под самыми образами, ставят необмолоченный сноп ржи или пшеницы, кутью и взвар. В Галиции ставят по снопу по всем четырем углам избы. Сноп, соответствующий карпато-русскому-крачуну, стоит под святыми до самого нового года. Перед вечерею (ужином) хозяин зажигает перед образами лампадку и свечи, вслух читает молитвы, и затем по старшинству усаживаются за стол. Кутья и взвар, как самые главные праздничные блюда, подаются после всех других кушаний, и если не будут съедены в тот же вечер, то доканчиваются в продолжении святок. Сидя за столом, гадают об урожае и счастье в будущем лете; выдергивают из снопа соломинку; если она с полным колосом – будет урожай, а пустым – будет плохой год и т. д. По окончании вечери, части оставшейся кутьи и взвара дети носят по домам родных или знакомых. Этим и заканчивается праздник святой вечери или богатая кутья: затем уже начинается празднование самых святок. Солома, необмолоченный сноп ржи, кутья и взвар (смесь сваренных на воде разных садовых плодов – яблок, груш, слив, изюма и пр.), все это вместе или по частям, как мы видели, употребляется и у других славянских народов. Какой же смысл в употреблении народом непременно этих, а не других предметов при совершении праздника коляды? Канун Рождества Христова, как мы знаем, у славян носит разныя названия – бадний день, крачунов день и богатая кутья или сочельник. Не смотря на видимое различие этих названий, все они выражают ту же идею народного празднества – это радость народа при виде совершившегося поворота солнца с зимы на лето. Это простое и естественное явление природы в глазах наших предков-язычников было священным и религиозным событием; потому что самое солнце в их глазах было живым и божественным существом, которому давали разные имена – Хорса, Дажбога и пр. – Важные моменты изменения отношений солнца к земле, или попросту движения солнца вокруг земли, с точностью отмечались в народном календаре и составляли предмет народных праздников. Самым важнейшим и радостным из этих моментов движения солнца без сомнения был его поворот с зимы на лето, который и был предметом великого народного празднества. Так как с поворотом солнца на лето соединяется прибыль света и тепла, то предки наши в этом простом явлении, по феогоническому характеру своих воззрений на природу, стали усматривать победу доброго бога, подателя света и жизни, над злым божеством, виновником зимы, мрака и смерти. Эту-то мысль о нарождении солнца и о его победе над темными силами и выражали в праздничных обрядах и символических предметах, которые употреблялись при этих обрядах. Например, задунайские славяне эту мысль выражали сожжением бадняка, истукана злого духа; корпато-россы и малороссы – стрельбой из ружей, палением костров, смоляных бочек и плошек перед рождественской утреней и своеобразным составом праздничных блюд. Причина разности в выборе предметов для выражения одной и той же мысли заключается без сомнения в характере местных условий и складе национальной жизни каждого из славянских народов. Употребление русскими славянами особого рода блюд и растений на народном празднике чрезвычайно ясно выражает всем славянам мысль праздника – рождение солнца и победу его над злым божеством, над зимней смертью природы. Растения садовые и полевые плоды, которые составляют непременное условие праздничного обряда накануне Рождества Христова, служат символическими указаниями на пробуждение и оживление творческих сил природы, которые следуют за поворотом солнца с зимы на лето, или, по древним понятиям народа, со дня рождения и победы бога-солнца над смертью. Солома, сноп жита или пшеницы, яблоки, сливы и пр. – всё это в зимнее время представляет безжизненное вещество, всё это мёртвые остатки когда-то роскошной и цветущей жизни, побеждённой и содержавшейся до сего дня как бы в плену у богов мрака, зимы и смерти. Но с поворотом солнца эти мёртвые предметы служат уже залогом и напоминанием будущей жизни природы, где снова появятся эти и подобные им плоды. Как бы в доказательство своего презрения к обессиленному и побеждённому злому божеству эти мёртвые плоды искусственно оживляются при помощи стихий, дающих им жизнь-огня и воды; их варят и размягчают, затем в знак своей радости и победы всё это поедают. Особенно ясным указанием на воскресение природы и её творческих сил служит необмолоченный сноп. Его, по видимому, безжизненные и мёртвые семена снова оживают под влиянием животворной силы народившегося солнца; и поэтому зёрнами этого снопа всегда засевают поля, то есть ими начинают сеять. Яблоки и прочие садовые плоды в народной мифологии употребляются символами оплодотворяющего землю дождя. Они посвящены богу Перуну-громовнику, который, наводя на землю хмары и тучи, в этом мраке вступает в брачные связи с облачными девами и дождевыми жёнами, и затем низводит на землю дождь, это плодотворящее средство для всей природы и особенно важное для садовых деревьев и плодов107.Между другими блюдами народного праздника под Рождество Христово также особенного внимания заслуживает кутья, по своему весьма распространённому употреблению в нашем народе. Каша, вид которой составляет кутья, в быт нашего народа имеет весьма важное, символическое значение; каша с обильным количеством масла – непременное блюдо на родинах и крестинах; каша, разведённая мёдом и по преимуществу из овсяных или пшеничных обрушенных зёрен, всегда употребляется на похоронах – это наша кутья. Несмотря на видимую противоположность самих событий, при которых употребляются каша и кутья, символическое значение их остаётся одно и то же. Каша в народной мифологии употребляется, как символ плодородия, быстрого развития и воскресения творческих сил природы; с таким именно значением она употребляется на родинах и крестинах. Тот же смысл соединяет наш народ и с кутьёй, употребляя её как на сочельник, так и на похоронах. В воззрении нашего народа, сложившемся под влиянием его наблюдения над постоянным круговращением явлений в природе, над непрерывной сменой лета зимой и наоборот, смерть никогда не имела смысла уничтожения бытия. Это была только временная победа злых богов, которая непродолжительна и непременно кончится при общей победе доброго бога над злым. Как природа оживает с нарождением солнца и принимает новые формы, так и мёртвые оживут в новой лучшей жизни, когда будет совсем уничтожено божество зла, мрака, холода и смерти. Наглядным выражением этой уверенности и служит кутья. Её зёрна хотя и лишены жизни, омертвели, но в них несомненно для каждого заключаются жизненные начала, которые тотчас разовьются при действии на них лучей летнего животворящего солнца. Каждый присутствующий на похоронах или поминках непременно должен съесть кутьи – в знак живой надежды на воскресение в будущем. В том же смысле употребляется кутья и в праздник коляды или в сочельник. Именно её употреблением в этом случае народ наш выражает несомненную уверенность в скором оживлении и воскресении природы после зимнего сна её. Кутья – древний русский символ воскресения, оживления всего мёртвого; кисель на похоронах – это позднейшее заимствование от соседних народов. Таково значение обрядов, которыми начинаются святки в Малороссии.В Великороссии праздник коляды или сочельник тоже хорошо известен, но проводится совсем иначе. Здесь хозяин за день или за два до Рождества начинает готовиться к празднику – именно бьёт свиней и поросят. Свинья у славян-язычников имела мифическое значение. Как животное, которое роет землю, она была символом во-первых, плуга земледельческого, бороздящего нивы, и во-вторых, бури и вихря, который как бы буравит землю и поднимает пыль. А так как свинья одно из самых плодовитых домашних животных, то она также сделалась в понятии народа символом творческих сил оживающей природы108. Со свиньёй затем соединяются различные предания и легендарные сказания, например, о свинке-золотой щетинке, о рождении золотого поросёнка в день зимнего поворота солнца. По свидетельству Линде, западные славяне после зимнего поворота солнца непременно приносили в жертву поросёнка, от имени которого он производит и самое название января – просинец109. Вследствие таких воззрений, свинье стали приписывать таинственное соотношение с переменами погоды, по её визгу и хрюканью стали гадать о погоде или ненастье. Этим же взглядом объясняется и то предпочтение, которое оказывают на Руси свиному мясу, которое в разных видах считается непременным блюдом во время святок.Великороссы проводят сочельник спокойно, без всякой суетни, но в тоже время торжественно. Солома и кутья составляют непременную принадлежность праздника; совершаются некоторые обряды, но отрывочно и с холодной расчетливостью. Дело в том, что к древним, мифическим воззрениям на канун Рождества Христова у великороссов примешалось теперь новое понятие: 24 декабря есть последний день поста, всегда тяжёлого и строгого в Великороссии, за которым наступает радостное разговенье. И только после разговенья, после довольной плотной пищи, великороссы начинают, как следует, праздновать свои святки. Это начинается именно с вечера под новый год.П. Поспелов.Объявление об издании епархиальных ведомостей в 1871 году // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 2. С. 77–80.Владимирские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц, выпусками от 3½ до 4 листов; цена с перес. 3 р. 60 к., без перес. 3 р. Адрес: в губ. г. Владимир, в редакцию Епархиальных ведомостей.Вологодские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц, выпусками от 2 до 3 и более печатных листов; цена 5 р. Адрес: в редакцию Вологодских Епархиальных ведомостей, при духовной семинарии, в Вологде.Волынские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена с перес. и доставкой 4 р. 50 к., без перес. и доставки 3 р. 50 к. Адрес: в г. Кременец, в редакцию Волынских Епархиальных ведомостей.Воронежские Епархиальные ведомости.Выходят дважды в месяц, выпусками от 4 до 4½ листов и более; цена 5 р. Адрес: в Воронеж, в редакцию Воронежских Епархиальных ведомостей, при духовной семинарии.Вятские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 4 р., а с перес. 5 р. Адрес: в Вятку, в редакцию Епархиальных ведомостей, пр. духовной семинарии.Донские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц, по два листа; цена 4 р. с пересылкой. Адрес: в Новочеркаск, в Правление духовной семинарии.Известия по Казанской епархии.Выходят два раза в месяц, номерами по 2 печатных листа в каждом; цена для мест и лиц других епархий и других ведомств: а) отдельно от «Православного Собеседника» 4 р. б.), а вместе с ним 10 р. с перес. Подписка принимается в редакции Православного Собеседника, в Казани.Иркутские Епархиальные ведомости.Выходят еженедельно; цена в Иркутске 4 р., с перес. 5 р. Адрес: в Иркутск, в редакцию Епархиальных Ведомостей.Калужские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 3 р. 70 к. с пересылкой. Адрес: в Калугу, в редакцию Епархиальных Ведомостей.Кишиневские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 5 р. с перес. Адрес: в Кишинев, в редакцию Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Киевские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц, 1 и 16 чисел, выпусками от 1½ до 3 листов; цена 3 р. Иногородние адресуются: в редакцию Киевских Епархиальных Ведомостей, в Киеве.Литовские Епархиальные ведомости. Выходят два раза в месяц; цена 5 р. Адрес: в Вильну, в редакцию Епархиальных Ведомостей.Минские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 5 р. с пресылкой. Адрес: в Минск, в редакцию Епархиальных Ведомостей.Московские Епархиальные ведомости.Выходят еженедельно, в объеме одного листа большого формата; цена годовому изданию 3 р. 50 к.; о доставке и пересылке 4 р. Адрес: в Контору Московских Епархиальных Ведомостей при Епархиальной библиотеке, в Высокопетровском монастыре, в Москве.Нижегородские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена в редакции 4 р., а с перес. 5 р. Адрес: в Нижний Новгород, в редакцию Нижегородских Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Орловские Епархиальные ведомости. Выходят два раза в месяц, номерами от 3 до 4 печати листов; цена годовому изданию 4 р. 50 к. Адрес: в Орле, в редакцию Орловских Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Пензенские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц выпусками в 3 и более листа; цена в редакции 4 р. 50 к., с перес. 5 р. Адрес: в Пензу, в редакцию Епархиальных Ведомостей, при духовной консистории.Пермские Епархиальные ведомости.Выходят еженедельно по средам; ц. 5 р. Адрес: в Пермь, в редакцию Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Подольские Епархиальные ведомости.Выходят две раза в месяц; цена с перес. 4 р., а без перес. 3 р. 50 к. Адрес: в редакцию Подольских Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Полтавские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 5 рублей с пересылкой, без пересылки 4 р. Адрес: в Полтаву в редакцию Полтавских Епарх. Ведомостей.Рязанские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 4 р. 50 к., а с перес. 5 р. Адрес: в Рязань, в редакцию Епархиальных Ведомостей.Самарские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц, номерами от 2 до 3 листов; цена 4 р. в листах и 5 р. в отброшюрованном виде. Адрес: в Самару, Редактору прот. Димитрию Орлову, в квартиру инспектора семинарии.Саратовские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; ц. 5 р. Адрес: в Саратов, в редакцию Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Смоленские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; цена 3 р. 50 к. Адрес: в Смоленск, в редакцию Епархиальных Ведомостей.Таврические Епархиальные ведомости.Выходят 1 и 15 чисел каждого месяца. Адрес: в Симферополь, в редакцию Тавр. Епарх. Ведом., при Таврической духовной консистории. Годовая цена с пересылкой 5 р. (без пересылки 3 р.).Тамбовские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; ц. 4 р. Адрес: в Тамбов, в редакцию Епархиальных Ведомостей, при духовной семинарии.Тульские Епархиальные ведомости.Выходят дважды в месяц, выпусками от 4 до 4½ листов; ц. с перес. 5 р. (Прежние годы 1862–1868 по 3 р. за каждый). Адрес редакции: в Туле, близ Троицкой церкви, в доме протоиерея А. Иванова.Харьковские Епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц, выпусками от 4-х до 4½ печатных листов; ц. 5 р. Адрес: в Харьков, в редакцию Епархиальн. Ведомостей, в доме Воскресенской церкви протоиерея Иоанна Чижевского, № 15.Херсонские епархиальные ведомости.Выходят два раза в месяц; ц. 5 р. с перес. Адрес: в Одессу, в редакцию Херсонских Епархиальных Ведомостей.Черниговские Епархиальные известия.Выходят два раза в месяц; цена с перес. 4 р. 50 к. Адрес: в Чернигов, в редакцию Епархиальных Известий, при семинарии.Ярославские Епархиальные ведомости.Выходят еженедельно; ц. 4 р. Адрес: в Ярославль, в редакцию Епархиальных Ведомостей, при духовной консистории.№ 3. Января 17-гоИ. Л. Слово в неделю о Закхее // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 81–86.Искаше (Закхей) видети Иисуса (Лк.19:3).В то время, когда Иисус Христос, проходя с проповедью Евангелия города и сёла иудейские, подходил к Иерихону, весть о Его приближении быстро разнеслась по городу. Жители Иерихона сильно желали видеть великого чудотворца и Божественного Учителя. Им хотелось послушать новое, никогда прежде неслыханное учение о спасении. Но более всех искал видеть Иисуса Христа один богатый иерихонский сборщик податей, по имени Закхей. Чтобы видеть Небесного Учителя, окружённого множеством народа, Закхей, малый ростом, забежал вперёд, взлез на смоковницу, около которой лежал путь Господу Иисусу, и оттуда увидел Того, Кого пламенно желал видеть. Иисус Христос, зная желание Закхея услышать от Него учение о спасении, подошел к нему и изъявил намерение быть у него в доме. Закхей принял Его с величайшей радостью и в беседе с Ним услышал от Него утешительные слова, читанные ныне в Евангелии: «днесь спасение дому сему бысть» (Лк.19:9).Закхей искал видеть Иисуса Христа, желая услышать от Него учение о спасении, и достиг своей цели. И все мы, братия, должны подражать примеру Закхея и, подобно ему, искать Господа Иисуса, дабы научиться от Него спасению, дабы узнать Его волю, Его святой закон, который руководил бы нас на всех путях жизни к вечному блаженству. Но где мы найдем Спасителя? Закхей видел Его телесными очами, принимал в своем доме и лично беседовал с Ним. Мы теперь, конечно, не имеем возможности непосредственно видеть Его и лично насладиться слушанием Его беседы; с тех пор, как Он совершил наше спасение, т. е. пострадал, умер и воскрес, Он вознесся от земли на небо и сидит одесную Отца. Но мы можем иметь всегда духовное общение с Ним; верою всегда можем находить Спасителя нашего и поучаться от Него спасению.Где же нам искать Спасителя? Господь близ нас: Он стоит при дверях сердца каждого из нас, и входит в него, если мы отверзаем его для принятия Господа. На всяком месте и во всякое время мы можем находить Господа нашего. Но особенно нужно искать Его и можно находить, чтобы внимать Его учению, во-первых в слове Божием, в книгах священных, в святой Библии, написанной Богопросвещенными мужами. Святая Библия составляет для нас, христиан, неисчерпаемый источник Божественных истин и законов, которые всем нам необходимо знать, чтобы жить сообразно с волей Спасителя нашего. Хотим ли мы, например, знать Бога, своего верховного владыку? – Он открывает Себя в священных книгах так ясно и вразумительно, что Его легко могут познавать даже и младенцы по разуму. Хотим ли мы знать наши отношения к своему Создателю? Они все подробно объяснены в слове Божием. Хотим ли мы знать начало и причину этого мира и того, что в мире? Все это можем узнать из святой Библии, сколько нужно и спасительно для нас знать об этом предмете. Всякий из нас найдет там правила для своей нравственно-религиозной жизни. Всякой нашей мысли, всякому желанию и всякому чувству указаны там надлежащее направление и границы, за которые мы не имеем права переступить, не нарушив воли Божественной. Не нужно нам нигде, помимо слова Божия, искать пути ко спасению, познания Божественной истины и жизни вечной. Оно есть путь, истина и живот.Но ищем ли мы здесь Спасителя? Читаем ли мы слово Божие? Большая часть из нас – все люди неграмотные, темные, как называете вы сами себя. А хотя и есть между нами грамотные, умеющие разбирать и читать по книгам, но и те не имеют св. Библии в своих домах, не читают слова Божия, в котором заключается вечный завет Бога с человеком. От незнания грамоты, от неумения читать св. Библию и от небрежения грамотных из нас о слове Божием в нашей жизни встречаются многие печальные явления. Отчего, например, у многих из нас религиозные убеждения бывают темны, неясны, шатки и непрочны? Отчего мы, по выражению Апостола, увлекаемся всяким ветром учений, то есть слушаем людей неправомыслящих в правой вере? Оттого, что мы не читаем Божест. Библии, а потому и не знаем, как следует, своей православной веры и не имеем твердого оружия против лжеумствований раскольников и других непризванных учителей веры. Но никакие извинения не могут оправдать нас пред очами Божьими в нашем небрежении о слове Божьем. В настоящее время, когда правительство всех нас заботится сделать грамотными и когда святая Библия, почти вся переведённая с славянского языка на русский, продаётся по цене доступной нам, всякий из нас имеет возможность иметь её в доме и сделать своей настольной книгой. Позаботимся же о том, чтобы грамотные приобрели свящ. Библию, читали слово Божье, искали там Спасителя и путей к вечному спасению, а неграмотные поучались бы этому от грамотных. Дети же наши пусть идут в школы, обучаются там грамоте, просвещаются светом учения и приобретают способность читать нам по Библии слова Божественного откровения.Так как не все из нас могут искать Спасителя в слове Божьем, то можно во-вторых искать Его в святых храмах Божьих. Святая Библия, как мы сказали, не для всех доступна, между тем как храмы Божьи устрояются для всех людей – всех возрастов, званий и состояний. И здесь так же, как и в слове Божьем, мы можем находить Спасителя. Службы Божьи, совершаемые в храмах, священные лица и действия, здесь являемые, представляют пред нами историю жизни Господа нашего Иисуса Христа, и мы мысленными очами видим Его рождение, шествие на проповедь, Его безмерные страдания, крестную смерть, воскресение и вознесение на небо, словом: всю историю нашего спасения. Все службы Божественные показывают беспредельную любовь Божью к падшему человечеству. Особенно же в таинстве причащения, совершаемом во время литургии, в принесении бескровной жертвы за спасение мира, самым наглядным образом выражается бесконечная любовь Сына Божья к нам грешным. В дополнение к священным действиям, изображающим пред нами Христа, в храме читаются и книги пророков, приготовлявших людей к принятию Спасителя, и слова Спасителя, записанные в Евангелии, и послания апостольские, написанные Его ближайшими Богодухновенными учениками. Здесь все мы, и грамотные и неграмотные, поучаемся истинам веры и правилам нравственности. Здесь истинное училище благочестия. Сам Бог присутствует здесь таинственным образом со своими ангелами и святыми, изображения которых мы видим перед собою.Но, к сожалению, братие, мы ищем Спасителя Иисуса Христа в храмах Божиих очень редко. Часто голос Церкви, зовущий нас к богослужению, остается гласом вопиющего в пустыне. Мы не слушаем его, не внимаем ему, и храмы Божии остаются пустыми. Мы забываем заповедь Божию, повелевающую нам шесть дней заниматься делами житейскими, а седьмой посвящать на служение Господу Богу своему. Мы любим больше по праздникам предаваться удовольствиям и развлечениям, часто срамным и пагубным, чем находиться при богослужении в храмах. А если и приходим сюда, то стоим ли мы здесь с благоговением, подобающим этому святому месту? Слушаем ли внимательно то, что читается и поется здесь? Вникаем ли в смысл совершаемых пред нами церковных обрядов? Молимся ли мы от чистого сердца нашему Спасителю? Случается, и очень нередко, что мы, стоя здесь в храме, мыслями своими находимся далеко вне оного и думаем совсем не о том, что пред нами совершается, а о постороннем, о мирском; или же приходим сюда без всякой мысли, по обычаю, потому что так принято. Нет, не для того мы должны ходить в храм, чтобы стоять здесь рассеянно; не для того устроены храмы Божии, чтобы они во время богослужения оставались пустыми. Наш священный долг, как можно чаще искать здесь Господа нашего Иисуса Христа.Итак, братие, будем искать Спасителя нашего в святой Библии и в храмах Божиих, дабы не лишиться нам возможности быть со Христом в царствии небесном. Аминь.И. Л.Иерархическое устройство церкви110 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 86–92.О правах власти соборной поместнойПоместная соборная власть простирает свой суд и на епархиальное духовенство и на мирян. Но духовенство и миряне подлежат суду соборной власти только в особенных случаях: а) когда духовенство и миряне недовольны бывают судом епископа; б) в таких делах, суд о которых соборная власть сама усвоила себе. Следовательно суд над духовными и мирянами принадлежит соборной власти окончательный.а) Из 5 правила Первого Вселенского собора видно, что каждый епархиальный епископ имеет право произносить суд как над клириками своей епархии, так и над мирянами, и его суд не должен быть изменяем другими епископами, как об этом сказано и в 32 правиле Апостольском. «О тех, – говорит собор, – которых епископы по каждой епархии удалили от общения церковного, принадлежат ли они к клиру или к разряду мирян, должно в суждении держаться правила, которым постановлено, чтобы отлученные одними не были приемлемы другими». Однако же тот же самый собор в том же самом правиле выражает мысль, что такие распоряжения епископа по своей епархии должны иметь контроль над собой высшей соборной власти. «Да будет исследуемо, – говорит собор, – не по малодушию ли, или распре, или по какому-либо подобному неудовольствию епископа подпали клирики или миряне отлучению». Такие исследования должны были производиться на двукратных годовых соборах поместных. Это правило ясно уже показывает, что как духовные лица, так и миряне имели право обращаться к высшей церковной поместной власти с просьбой о пересмотре их дела. Относительно клириков это правило подробно развито на Четвёртом Вселенском соборе, в 9 правиле, где говорится: что сперва клирики судное дело производят у своего епископа, а потом уже имеют право переносить суд к областному собору, или даже к экзарху великой области. Ещё более это разъяснено в правилах Карфагенского собора (11, 37 и 139), в которых говорится, что недовольные судом своих епископов могут заявлять свои неудовольствия первенствующим епископам своих областей, которые, конечно, потом и рассматривают их на поместных соборах. Такие же права даются и всякому мирянину, подпавшему осуждению епископа и ищущему оправдания, как это можно видеть из 6 правила Второго Вселенского собора. Соборная власть, рассматривая таковые жалобы, оправдывала обвиненных, если находила суд епископа над ними несправедливым, и в таком случае подвергала осуждению уже самого епископа; но ежели соборная власть находила суд епископа справедливым, то, подтверждая его, она судила уже приносивших жалобу за их несправедливое притязание на суд своего епископа, как это можно видеть из 6 правила Второго Вселенского собора, по которому вообще доносители на епископа подвергаются суду и ответственности за клевету. Это право клириков и мирян, осуждаемых своими епископами и недовольных судом их, обращаться к высшей церковной власти, в силе было во все времена древней Церкви, и соборная власть никогда не отвергала тех, которые переносили к ней свои дела, как ясно об этом свидетельствуют акты древних соборов. В нашей русской Церкви митрополиты с собором епископов, а потом патриархи разбирали жалобы осужденных местными епископами. В настоящее время Святейший Синод также не возбраняет как духовным, так и мирянам апеллировать на суд епархиальной власти.б) Введению суда соборной поместной власти относительно духовных лиц принадлежат такие дела, которые влекут за собою извержение из сана. Здесь разумеются собственно священнослужители, которые подлежат извержению из сана; ибо суд над низшими клириками принадлежит епархиальной власти. И в древней Церкви суд над священнослужителями, т. е. пресвитерами и диаконами, принадлежал соборной власти. Так как, по множеству дел подобного рода, неудобно было каждый раз собираться, в те времена, целому областному собору, то правилами 12 и 29 Карфагенского собора постановлено: чтобы пресвитера судили шесть епископов, а диакона – три. В нашей Церкви на основании канонических правил, данных в руководство епархиальной власти, она имеет право произносить приговор по делам, влекущим за собою извержение из сана и приводить его в исполнение; но непременно обязана давать знать об этом Святейшему Синоду. И это бывает только в таких случаях, когда священнослужитель подвергается извержению из сана по делам уголовным, исследованным и решенным в гражданском суде, или когда и по суду церковному подвергается сему же, бывает согласен с определением епархиальной власти и не выражает никакого неудовольствия на её решение. Но если сам подсудимый недоволен решением епархиальной власти, то последняя, не приводя решения в исполнение, всё дело переносит в Синод, которое и подвергается, там вновь тщательному исследованию. Впрочем, решение епархиальной власти, осудившей священнослужителя на извержение из сана, остаётся во всей силе до тех пор, пока дело не будет перерешено в Синоде, и подсудимый не имеет права священнодействовать. Если же кто из священнослужителей желает добровольно снять сан; то после трёхмесячного увещания, дело о нём епархиальною властью переносится в Святейший Синод, и сан слагается уже с разрешения Синода.Относительно мирян ведению суда соборной власти подлежат дела брачные; и, во-первых, дела относительно незаконных браков. В древние времена, когда правила церковные относительно этого предмета ещё не были развиты в подробности, по причине не установившегося соглашения по сему предмету между церковной и гражданской властью, власть соборная поместная часто занималась разрешением вопросов о незаконных браках. Памятником сего служат многие правила св. Василия Великого, а также 2 правило Неокесарийского собора и св. Тимофея 2. И после Шестого Вселенского собора, на котором были постановлены более точные правила относительно этого предмета и дано каноническое значение многим правилам, изданным поместною властью, власть соборная всё-таки продолжала заниматься решением вопросов о незаконных или сомнительных браках, как свидетельствуют соборы греческие IX, X, XI и XII веков, и при сем случае производила суд над лицами незаконно вступающими в брак, или разрешала сомнительные браки. Наша русская Церковь приняла все постановления относительно препятствий к вступлению в законный брак, какие изданы были в греческой Церкви, и внесла их в Кормчую, как постоянное руководство для епархиальной власти. Впоследствии времени Святейший Синод, применяясь к обстоятельствам жизни русского народа, делал и делает в этих правилах некоторые изменения или дополнения. Но при этом он оставил за собой суд по вопросам о браках во второй и третьей степени родства трёхродного. В этих случаях вступающие в брак обязаны испрашивать разрешение у Святейшего Синода. Во-вторых, соборная власть усвояет себе суд по делам, касающимся расторжения браков незаконных и законных. У нас, если брак совершён по насилию, при существовании прежнего, законно не расторгнутого брака, или в близких степенях родства, то решения епархиального суда представляются на усмотрение Святейшего Синода. Что же касается расторжения законных браков, то из правил Василия Великого и Карфагенского собора ясно видно, что соборная власть это дело усвояла себе исключительно, особенно когда ещё законы гражданские не прониклись духом христианства, и когда было много своеволия по этому делу. Так как самой церковной власти невозможно было истребить все эти своеволия, ибо они касались общественной жизни и опирались на гражданских законах: то она по необходимости должна была делать некоторые уступки существовавшим обычаям, и поэтому исключительно на себя принимала разбирательство подобных дел. Как сильно занята была этим делом поместная соборная власть, о том свидетельствует 115 правило Карфагенского собора. Из этого правила видно, что собор Карфагенский отправлял депутацию к императорам с просьбой о том, чтобы издан был положительный закон гражданский, определяющий законные причины развода. Соответственно древнему обычаю Церкви, суд по делам сего рода и у нас в настоящее время принадлежит Святейшему Синоду. По многим случаям развода, определяемым у нас гражданскими законами, решение дела представляется на утверждение Святейшего Синода.Преимущественно же, как в древние времена, так и в настоящее, высшая соборная власть судит как духовных лиц, так и мирян за распространение учений противных догматам или уставам Церкви.Неразлучно с этим судопроизводством, высшей соборной власти принадлежит право определения наказаний виновным. Она назначает крайние наказания священнослужителям – извержение из сана и мирянам – отлучение от общения с Церковью на определённые сроки, или в случае упорного восстания духовных ли то лиц или мирян против учения и уставов церковных – отсечение от Церкви, или в иных случаях облегчает наказание, определённое епархиальною властью.Не одни только поступки духовных лиц и мирян, несообразные с законом судит соборная поместная власть, но обращает внимание и на усердие в служении Церкви и ревность по благочестию, по представлениям епархиального начальства, подобно тому, как она особенными наградами поощряет усердие и ревность высших пастырей Церкви – епископов. Она присуждает награды добре подвизающимся священнослужителям и мирянам. В том и другом случае обыкновенная награда – благословение; в частности же пресвитерам в древней Церкви обыкновенной наградой было возведение в сан епископа, а в новейшие времена – усвоение некоторых отличий в священнослужении, свойственных епископу, как-то: во-первых пожалование набедренника и палицы. Эта награда, по определению патриаршего собора, бывшего в России в 1675 году, при патриархе Иоакиме, назначаема была только трем архимандритам в России; а в новейшее время дается многим пресвитерам. Во-вторых, пожалование митры. В прежнее время, как видно из определений того же Московского собора, это пожалование относилось только к некоторым архимандритам; а с 1797 года даются митры и знатнейшим протоиереям. В-третьих, возведение в сан протопресвитера или протоиерея. Последнее в недавнее время сделалось наградой, назначаемой исключительно от Святейшего Синода.Общественная благотворительность у древних христиан111 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 92–106.3) Другим же столь обыкновенным способом общественной благотворительности в Церкви II и III веков служили общественные столы, учреждавшиеся на вечерях любви и во дни кончины мучеников. В древней Церкви христианской был обычай, ведущий свое начало от самых апостолов, по которому все причащающиеся, кто только мог, приносили для алтаря хлеб и вино, а иногда и другие вещи. Из сих приношений избирались вещества для таинства евхаристии, и учреждалась общая трапеза, называвшаяся вечерей любви. На этот обычай очевидно указывают ап. Павел, когда, обличая коринфян в злоупотреблении оного, говорит: «кийждо свою вечерю предваряет в снедение, и ов убо алчет, ов же упивается» (1Кор.11:21), и апостол Иуда, когда жалуется на то же. Когда христиане имели все общее, вечери любви служили только для укрепления их взаимной любви и единения. Когда же обычай иметь все общими прекратился в Церкви, вечери сии сделались, между прочим, средством к облегчению бедности. Тертуллиан пишет: «Каковы наши вечери, это видно из самого имени их. Они называются греческим именем – ἀγάπη, которое означает любовь или дружбу. Сколько бы они ни стоили, но издержка на них, которая верующими делается из любви, есть приобретение; потому что они служат великим утешением для бедных»112. Св. Киприан, обличая одну богатую женщину, которая ничего не принесла на вечерю любви, говорит: «Ты достаточна и богата, и ужели думаешь праздновать день воскресный, вовсе не думая о бедных, входя в дом Господень без жертвы, участвуя в приношении бедного»113. Св. Златоуст, поставляя побудительной причиной вечерей любви взаимную любовь верных и производя оные от самых апостолов, пишет: «От сего закона и обычая иметь все общее укоренился в Церкви чудный некий обычай: ибо все верные, во время своих собраний, по выслушании поучений, по совершении молитв, по причащении св. Таин, не вдруг расходились по домам, но более достаточные и богатые, принося из домов своих хлеб и брашну, приглашали бедных и учреждали общие трапезы и общие вечери в самой церкви. Таким образом они возбуждались к любви и общением трапезы, и святостью места, к величайшему удовольствию и пользе. Ибо бедные ощущали тогда не малое утешение: а богатые получали плоды любви и от тех, коих питали, и от Бога, ради Которого их питали, и потом уже расходились по домам»114.Вечери любви и соединявшиеся с ними общественные столы продолжались в Церкви христианской в течении трёх первых веков. Но как на этих вечерах, несмотря на спасительную цель и пользу их, происходили иногда беспорядки, то собор Лаодикийский (быв. в 364 или 368 г.) постановил 28 правилом: «не учреждать в церквах вечерей любви, не вкушать пищи и не возлегать в доме Божием». Такое же постановление видим и в 51 правиле Карфагенского собора, который запретил епископам и клиру вечерять в церкви, разве они будут пришельцы, не будут иметь никакого пристанища; равно и народу запретил иметь таковые вечери. Впрочем, несмотря на такие запрещения, некоторые следы оных вечерей оставались до VII века; ибо Трулльский собор должен был подтвердить вышеприведенное правило Лаодикийского собора и своим 74 правилом запретил «в местах посвящённых Господу, или в церквах, совершать так называемые трапезы братолюбия, и внутри храма есть, и ложе постилать», под опасением отлучения от Церкви.В древней Церкви было также в обыкновении учреждать общественные столы во дни кончины мучеников и призывать к ним, вместе с другими лицами, и бедных. Ориген пишет: «мы празднуем (день кончины святого), созывая благочестивых со священниками, верных с клиром, приглашая кроме того бедных и убогих, насыщая детей и вдовиц, да будет празднество наше в память упокоения душам усопших, коих память мы празднуем, а для нас да будет в воню благоухания, пред очами вечного Бога»115. На сей обычай указывает и св. Златоуст. Увещевая народ не ходить на пиры, которые обыкновенно давались в Дафне – антиохийском предместии, он говорит: «Если угодно насладиться, что может быть приятнее сего собрания? Что восхитительнее духовного зрелища, в присутствии твоих членов, в собрании твоих братий? Но ты хочешь быть причастником и телесной трапезы: здесь, когда разойдется собрание, при гробе мученика, под смоковницей или виноградом, можно и телом отдохнуть, и освободиться от упреков совести. Ибо видный вблизи мученик, присущий самой трапезе, не позволяет простирать удовольствие до греха, но как пестун или наилучший отец, очами веры созерцаемый, умеряет смех, останавливает непристойные забавы, уничтожает все сладострастные восстания плоти, не долженствующие доходить до него»116.Трапезы при гробах мучеников, в сущности своей, очевидно, были не что иное, как вечери любви, приспособленные к праздникам мучеников. Впоследствии времени, когда и в этот обычай вошло много злоупотреблений, св. отцы запретили все такие пиршества в церкви. Так св. Амвросий запретил такие пиршества в Медиолане.Источниками, из которых в древней Церкви составлялись общественные кассы для бедных и учреждались в пользу их общественные столы, служили добровольные пожертвования или приношения (προσφοραί) верных в церковь, что ясно видно из вышеприведенных нами свидетельств Иустина мученика и Тертуллиана об общественных кассах для бедных. Приношения эти состояли из денег, хлеба, вина и других вещей, как то: масла, молока, плодов и т. п.117 Деньги обыкновенно клались в церковную сокровищницу (aerarium, corbonam, gazophylacium), и составляли доход церкви, часть коего определялась на содержание епископа, другая – низших клириков, третья – на содержание бедных, и наконец, четвертая – на поддержку церковных зданий и других потребностей Церкви118.У древних христиан было также в обыкновении посвящать Церкви начатки и десятины с полей и стад на содержание клириков и бедных. Эти начатки отдавались обыкновенно епископу или пресвитерам119. Кроме того, при некоторых Церквах были недвижимые имения, которые, как свидетельствует история, при начале гонения были отбираемы у христиан, а по прекращении оного снова возвращаемы им. Об этом ясно свидетельствует указ Константина и Ликиния, изданный в 313 году, в котором сказано: «Поскольку известно, что христиане не только имели домы для обыкновенных своих собраний, но и другие места, принадлежавшия не только частным из них лицам, но и целому сословию; то все оные места прикажи тотчас возвратить тем же христианам, то есть целому их сословию»120. Этот закон повторяется в письме Константина к Апулию121 и в других обнародованных его указах, упоминаемых Евсевием в его жизни122, где говорится о домах, садах, полях и других имениях, принадлежащих Церкви, которых она лишена была во время последнего гонения.Замечательно, что в древней Церкви пожертвования как вообще в церковь, так в частности в пользу бедных принимались не от всех без разбора. Приношения тех, которые имели явную или тайную вражду на других, не были принимаемы ни к алтарю, ни в сокровищехранительницу церкви, по силе 93 правила IV Карфагенского собора. Сие правило, говорит Оптат123, основывалось на следующих словах самого Спасителя: «аще принесеши даръ твой ко олтарию, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтаремъ, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой» (Мф.5:23). По этой же причине не принимались приношения от тех, которые притесняли бедных124. В «Апостольских Постановлениях»125 запрещается принимать приношения от татей и распутных женщин, также и корчемников, блудников, делающих идолы, притеснителей, убийц, клеветников, неправедных судей, злохулителей и других сим подобных грешников. Св. Златоуст сильно обличает тех, которые из имения, отнятого ими у других, делали подаяние бедным. Вот его слова: «внимайте вы, которые убийствами думаете благотворить ближним, и принимаете на себя цену душ человеческих. Это милостыни иудейские, или лучше сказать, сатанинские! Есть, подлинно есть и ныне такие, которые, ограбив весьма многих, считают себя совершенно правыми, если бросят (нищим) десять или сто златниц. О сих-то пророк говорит: «и сия, яже ненавидех, твористе: покрывасте слезами олтарь Господень» (Мал.2:13). Не хочет Христос питаться плодами любостяжания, не приемлет сей пищи. Зачем ты оскорбляешь Владыку, принося Ему нечистое? Лучше призреть томимого гладом, нежели кормить такою пищею. То дело не милостивого, а сие и не милостивого и обидчика. Лучше ничего не давать, нежели давать чужое»126.4) Общественные благотворительные заведения в древней Церкви.Когда Церковь Христова в 312 году восторжествовала, и к внутренней её силе присоединилась слава внешняя, тогда естественно явилось в ней много новых распоряжений и постановлений. С этого времени и общественная благотворительность христиан принимает уже более определённый вид. Императоры и вельможи, вступив в общество верных чад Церкви, хотя не вдруг ещё приняли на себя дела общественной благотворительности, но много возвысили и обеспечили содержание Церкви, возвратив отнятое у неё в бедственные времена гонений и наделив её различными вкладами и приношениями, и пастыри Церкви стали иметь гораздо более средств удовлетворять нуждам и потребностям угнетенных бедностью и другими несчастиями. Вообще общественная благотворительность приняла более широкие размеры, и средства Церкви к благотворению увеличились настолько, что она могла строить и содержать общественные благотворительные дома.Первое построение таких домов встречаем ещё в первой половине IV века. Епифаний свидетельствует, что епископ Евстафий вскоре по посвящении Ария в пресвитера сделал его смотрителем севастийского странноприимного дома в Понте. Вот слова Епифания: «Евстафий сильно, кажется, любил Ария; ибо тотчас после того, как поставил его в пресвитера, поручил его надзору странноприимницу (xenodochium sive peregrinorum hospitium), которую в Понте называют богадельнею от питания в ней бедных». И далее Епифаний продолжает: «такие странноприимницы предстоятели церквей устрояют по любви к гостеприимству, и, позволяя в них помещаться калекам и другим слабым, доставляют им пищу и, по возможности все необходимое»127. Василий Великий построил странноприимный дом близ Кесарии, куда были принимаемы как чужестранцы и путешественники, постигнутые каким-либо несчастьем, так равно и впавшие в бедность, оставленные своими ближними, больные и другие требующие помощи. Святой Григорий Богослов, в надгробном слове святому Василию, исчисляя его подвиги и добродетели, не умалчивает и о сем человеколюбивом деле своего друга. Он пишет: «Что ещё? Прекрасны человеколюбие, питание нищих, вспомоществование человеческой немощи. Отойди несколько от города (Кесарии) и посмотри на новый город (странноприимницу Василиеву), на сие хранилище благочестия, на сию общую сокровищевлагательницу избыточествующих, в которую, по увещаниям Василия, вносятся не только избытки богатого, но даже и последние достояния, и здесь ни моли до себя не допускают, ни татей не радуют, но спасают и от нападений зависти и от разрушительного времени. Здесь учится любомудрию болезнь, ублажается несчастье, испытывается сострадательность». Что дом сей, построенный Василием, был назначен не для одних только чужестранцев, а вообще для всех несчастных, это видно из последующих слов святого Григория: «Теперь нет уже пред нашими взорами тяжкого и жалкого зрелища; не лежат перед нами люди ещё до смерти умершие и омертвевшие большею частью телесных своих членов, гонимые из городов, из домов, с торжищ, от вод, от людей наиболее им любезных, узнаваемые только по именам, а не по телесным чертам»128. И не только в Кесарии, но и по другим городам и даже селениям святой Василий старался учреждать такие благотворительные заведения для бедных. О святом Иоанне Златоусте известно также, что он строил и содержал многие больницы в Константинополе.Великим учителям и пастырям Церкви, ревностно заботящимся о бедных и нуждающихся членах своих церковных, подражали некоторые и из мирян. Последние не только охотно приносили золото и серебро епископам для окончания начатых зданий, но многие из них сами строили такие здания. В сем деле благотворительностью особенно отличались греческие императоры и императрицы. В житии святого Сампсона-странноприимца об императоре Юстиниане повествуется, что он «повеле создати странноприимницу и больницу, якоже преподобный (св. Сампсон) хотяше; совершившуся же зданию вскоре удовольствова царь дом той великими имении, на всяку нужду упокоеваемым тамо, странным, и больным врачуемым»129. В жизнеописании святого Евфимия Великого об императрице Евдоксии, супруге Феодосия младшего, повествуется также, что она построила «многи церкви, монастыри же и убожницы бесчисленны»130.Как много заботились о бедных в древние времена христианской Церкви благочестивые цари и царицы, это ясно видно из рассказа блаженного Феодорита об императрице Флоцилле, супруге императора Феодосия Великого. Он пишет: «Флоцилла имела столь сильное попечение о слабых и недужных, что сама ходила в госпитали и больницы; сама часто услуживала больным, мыла для них миски, пробовала пищу, разносила блюда, резала хлеб, кормила, полоскала стаканы, и делала для них многое другое, что свойственно только слуге или служанке»131.И не только на востоке, но и на западе, с IV века, начали появляться у христиан общественные благотворительные дома. По свидетельству блаженного Иеронима, римский патриций Паммахий (жив. в IV в.) построил странноприимницу недалеко от Рима, а знаменитая и богатая женщина, по имени Фабиола (жив. в том же веке) – больницу в самом городе Риме. К первому блаженный учитель пишет: «Слышу, что ты построил в римской пристани странноприимницу» (xenodochium)132. О последней тот же учитель говорит, что она, «продавши все свое имущество, вырученныя деньги обратила в пользу бедных, и прежде всего построила больницу (nosocomium), в которую собирала больных со всех городских улиц и площадей и тщательно ухаживала за всеми слабыми и изнеможёнными»133. В жизнеописании святого Григория Великого, папы римского, читаем: «Бе неизреченное его к нищим и убогим, сиротам же и вдовицам, и к странным милосердие. Многие странноприимные домы и убожницы не только в Римском граде, но и в иных созда. В Иерусалим нарочно посла авву Прова с довольным златом, да там странноприимницу созиждет».Об общественных благотворительных домах у древних христиан упоминается и в правилах собора Халкидонского. Так в 10 правиле этого собора говорится: «Аще кто от одной церкви в другую приведён: таковый да не имеет никакого участия в принадлежащем прежней церкви, как-то в зависящих от неё мученических храмах, или богадельнях, или в странноприимных домах». В 8 же правиле этого Собора встречаем постановление, по которому «клирики при богадельнях, монастырях и храмах мученических должны пребывать, по преданию святых отцов, под властию епископов каждаго града».Общественные благотворительные заведения в древней Церкви были известны под более общим наименованием странноприимниц. Внешнее и внутреннее устройство сих странноприимниц с точностью неизвестно. Так как в них помещались всякого рода нуждающиеся – и бедные, и больные, и престарелые, и путешественники, и чужестранцы и сим подобные: то с вероятностью можно заключать, что они были довольно обширны и состояли из многих отделений, которые, по разным родам несчастных, в оных помещавшихся, носили различные наименования. Так жилище, в котором воспитывались малолетние дети, например, подкидыши и другие, называлось βρεφοτροφεῖον; отделение, в котором находились сироты – ὀρφανοτροφεῖον; где содержались бедные всякого рода πτωχοτροφεῖον; где жили люди престарелые – γεροντοκομεῖον; где лежали больные – νοσοκομεῖον; где помещались чужестранцы и путешественники – ξενοδοχεῖον (в теснейшем смысле134). Кроме того при странноприимницах устроялись жилища для священников, врачей, прислужников и работников. Василий Великий в одном из своих писем говорит: «Мы устрояем жилища для чужестранцев, которые бы в случае нужды сюда приходили; и сверх того для тех, о коих нужно иметь особенное попечение по их слабости, мы содержим на своем иждивении попечителей (которыми в древней Церкви были и священники), врачей, работников и других нужных людей».Таковы были средства, коими древняя Церковь христианская облегчала тяжкую участь бедных членов своих. Но говоря о средствах, употреблявшихся в древней Церкви христианской на содержание бедных и других несчастных, не излишним считаем здесь же упомянуть о так называемых в древней Церкви защитниках бедных и мирных письмах, кои давались последним.Защитники бедных (defensores pauperum) в древней Церкви были тоже, что защитники народа в обществе. Когда кто-нибудь из бедных, или девственниц, или вдовиц, принадлежащих к Церкви, терпел обиду, или притесняем был от какого-нибудь богача: то защитники, как их попечители и адвокаты, должны были им помогать и ходатайствовать пред правительством об оказании им справедливости. Представители Церкви африканской на соборе Карфагенском в правиле 86 постановили, чтобы «по причине притеснения убогих, которые непрестанно стужают Церкви жалобами, просить от царей, да избираются для них, под смотрением епископов, защитники от насилия богатых».Что касается того, принадлежали ли эти защитники к клиру, или были миряне, то мнения историков об этом различны. Одни говорят, что они всегда были миряне; другие напротив утверждают, что они все первоначально избирались из клира, пока наконец по особенным некоторым причинам признано было за лучшее иметь законоведов, которые бы отправляли сию должность. Такая перемена последовала в 407 году, когда на Карфагенском соборе правилом 109 определено отправить послов к императорам, с просьбой к ним, чтобы позволили учредить ученых защитников (scholasticos defensores), которые бы имели право входить в суды. Онорий, в исполнение сего прошения, не много спустя обнародовал закон, которым предоставил право избирать по произволу адвоката-защитника135. Таким образом не нужно уже стало избирать защитников из клира, и часто эту должность стали поручать мирянам. Впрочем, в некоторых местах и после того защитники избирались из клира. Так, в первом заседании Халкидонского собора часто упоминается о некотором Иоанне пресвитере и защитнике. Из многих писем Григория Великого также видно, что защитники римской церкви были из клира.В древней Церкви было также в обыкновении снабжать путешественников, чужестранцев и других бедных письмами. Письма эти были двоякого рода: одни назывались представительными, которые свидетельствовали о вере путешественника и давались только находившимся под сомнением; другие назывались мирными, которые давались всем бедным и требующим помощи. Указание на эти письма находим в деяниях собора Халкидонского, отцы которого в правиле 2 постановили: «всем убогим и вспоможения требующим, по удостоверении в их бедности, ходить с мирными токмо церковными письмами, а не с представительными грамотами. Понеже представительныя грамоты надлежит давати токмо лицам, находящимся под сомнением». О письмах, дававшихся в древней Церкви бедным, упоминает также св. Григорий Богослов, называя их одобрительными в том смысле, что ими свидетельствовалось поведение путешествующего. В первом обличительном слове на Юлиана он говорит: «хотел (Юлиан) подражать и нашему человеколюбию к нуждающимся, чтобы оказывать им всякое пособие и напутствовать их одобрительными письмами, с коими мы препровождаем бедных от одного народа к другому».Цель таких писем древней Церкви, конечно, была та, чтобы с одной стороны по возможности предупреждать те злоупотребления, какие обыкновенно происходят от праздности и лености тех, которые, надеясь на помощь и пособия других, не хотят снискивать себе пропитание трудами своих рук, но думают жить на счёт других, имея между тем сами достаточные силы и средства к своему безбедному содержанию; с другой стороны, через такие письма действительно бедные и достойные сожаления скорее могли находить себе помощь к облегчению своей бедности от своих собратий, равно как и оказывавшие пособие могли быть гораздо сострадательнее к истинно несчастным.Из рассмотрения средств общественной благотворительности в древней Церкви мы видели, что последняя, к облегчению несчастного состояния бедствующих членов своих, употребляла все возможные средства и пособия. Но любовь её к несчастным простиралась иногда ещё далее. В крайних случаях, когда напр. нужно было выкупить пленных или помочь бедным во время голода, Церковь, если не имела денег, продавала свои священные вещи, как-то: сосуды и другую утварь церковную. Так св. Амвросий собрал сосуды Церкви Медиоланской для выкупа пленных, которые иначе должны были бы остаться в плену; и когда ариане злобно укоряли его за то, как за великое преступление, то святитель написал прекраснейшее защитительное слово, в котором между прочим говорит так: «Не лучшее ли дело, когда святыню собирает священник для пропитания бедных, ежели нет других к тому средств, нежели когда сквернит и уносит её святотатственный враг? Не скажет ли некогда Господь: «Для чего попустил ты столь многим нищим умереть с голоду? У тебя верно было золото для их пропитания. Для чего столько невыкупленных пленных убиты неприятелем? Лучше было тебе сохранить живые, нежели металлические сосуды». Нечего отвечать на сии вопросы. Ибо что ты скажешь? «Я боялся оставить храм Божий без благолепия»? Господь скажет: «Таинства не требуют злата: златом не ценится то, что за злато не покупается. Украшение таинств состоит в искуплении пленных». И поистине, драгоценные сосуды суть те, коими искупляются души от смерти»136. Равным образом и блаж. Августин употреблял церковные сосуды на выкуп пленных137. То же, по свидетельству церковного историка Сократа138, сделал Акакий, епископ Амидийский, для выкупа из рук римских воинов 7000 пленных персов. Много и других подобных примеров представляет древняя Церковь христианская. В этом случае продавать священные церковные вещи не только не почиталось святотатством, но и в законах против святотатства он составлял исключение: именно Юстиниановы законы139 запрещают продавать или закладывать священные сосуды или утварь, кроме случаев выкупа пленных и голода, когда сия мера разрешается. Так велико и сильно было попечение древней Церкви Христовой о бедных и других несчастных членах своих.Домашнее воспитание детей сельского духовенства в С-кой губернии140 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 106–115.Семья – первая и самая важная школа для воспитания человека. Она возбуждает в нём силы, развивает и направляет его способности и полагает основание всей его жизни и будущей деятельности. Здесь начало развития человеческого ума; отсюда начало и направление всей дальнейшей жизни человека. После сего, само собою понятно, какое высокое значение в деле воспитания детей имеют отец и мать, и какая с их стороны потребна заботливость, внимание и благоразумие в деле воспитания детей. Воспитывать детей обязывает родителей сама природа. В самом деле, кого так близко и сильно должна занимать судьба известного существа, как не виновников его? Кто с таким полным, живейшим участием может относиться к развитию и продолжению жизни известного человека, как не тот, через кого он получил эту жизнь? И наконец, кто с такою горячею любовью может отзываться на все действия дитяти, как не родители его? Такое самое естественное и необходимое отношение родителей к детям существует по преимуществу, можно сказать, пред другими сословиями, в нашем духовенстве. В этом сословии всегда можно видеть дитя, с самой колыбели до определения в школу, под непосредственным попечением матери и надзором отца, что не может не приносить великой пользы дитяти. Строгая, неусыпная заботливость матери о нем, её нежная любовь, с какой она следит за каждым действием своего ребенка, за каждым порывом его к действию, с какой она спешит удовлетворять его желаниям, если находит их добрыми, и заменить другими, если эти желания оказываются вредными для дитяти, – все это, конечно, не проходит без самого благотворного влияния на душу ребенка. Он привыкает смотреть на свою мать, как на существо, от которого он вполне зависит, которому он обязан своим благополучием всеми радостями и удовольствиями жизни. Из этого зародыша впоследствии образуется искреннее уважение дитяти к матери и пламенная к ней любовь. С другой стороны, живое участие в деле матери отца, его строгий надзор за ребенком, сопровождаемый часто замечаниями, наставлениями, поощрениями, запрещениями и наказаниями, заставляет ребенка видеть, что каждый шаг его строго наблюдается, каждому действию его дается такая или иная оценка, а это приводит дитя к мысли, что каждое слово, каждый намек и приказание родителя для него – непременный закон, что отец для него выше и главнее всех окружающих его, и что, посему, слушаться беспрекословно, любить и почитать отца для него – безусловная обязанность. Таким образом, непосредственное наблюдение родителей за детьми устанавливает в духовенстве самые прочные истинно-христианские отношения детей к родителям, что, в свою очередь, служит главною основою для дальнейшего воспитания человека-христианина. Но такое без сомнения драгоценное для детей, непосредственное отношение к ним родителей во многих случаях не имеет надлежащей цены и значения при тех условиях, при которых совершается домашнее воспитание детей в духовенстве нашей губернии.Такое или иное воспитание детей, такое или иное отношение к ним родителей зависит от образования самих родителей и обусловливается материальными средствами их. В нашем духовенстве нельзя не встречать, вследствие указанных условий, характеристических особенностей в воспитании детей – физическом, нравственном, религиозном и умственном.Прежде всего, воспитание дитяти начинается само собою, со стороны физической. В этом отношении сельское духовенство наше представляет безыскусственность воспитания в полном значении этого слова. Не только причетники и дьяконы, стесненные в большинстве случаев материальными средствами, но даже ни один из священников не руководится при физическом воспитании своих детей правилами и советами педагогики. Здесь для колыбельного ребенка мы не видим ни приспособленной к правильному и здоровому положению организма свивки, ни отдельной с известною температурой комнаты, ни умеренного сна. Для дитяти не бывает никаких ванн, кроме обыкновенной, в определённый срок бываемой, семейной бани; а о чистом белье нечего и говорить. Причетники, в этом случае, мало отличаются от крестьян; запачкал ребёнок сорочку – родителям и дела нет переменить её. Такая невнимательность родителей к чистоплотности детей надолго, если не на всю жизнь, отзывается на детях их: примеры этого можно видеть всегда и везде. Что касается пищи, то здесь незнание дела воспитания обнаруживается у наших родителей еще яснее. Ещё у груди матери дитя приучается к алчности и беспрестанному употреблению пищи. Кому не приходилось видеть, что мать, почти всякий раз, как только дитя начинает плакать, какая бы тому причина ни была, немедленно даёт ему грудь? Когда ребёнок подрастает, вместо того чтобы кормить его особенною, нежною пищею, могущею удобно перевариваться в его слабом желудке, и притом в определённое время, родители приучают его к пище грубой и вредной для его возраста: его сажают за общий стол и кормят, что называется, до отвалу; им даже особенно нравится, когда дети их едят много. Оттого кусок хлеба у них почти никогда не выходит из рук: с ним дитя бегает по улице, с ним оно иногда даже засыпает; оттого, и по пробуждении, первый вопрос его к матери: «мама, дай папу» или, если ребёнок уже довольно подрос: «мама, я есть хочу»; и отказу, разумеется, нет. О гимнастических упражнениях и их благотворном влиянии на правильное развитие организма детей сельское духовенство, по большей части, не имеет и понятия141. Правда, в движениях детей сельского духовенства недостатка не бывает; но эти движения зависят вполне от произвола детей, а потому часто, вместо действительной пользы – развития в детях ловкости и крепости в мускулах, производят большой вред: подбитый глаз, разбитый лоб, повреждённая рука или нога, с чем нередко дети возвращаются с улицы, суть ясные доказательства сего.В таких и подобных, кажущихся на первый взгляд существенными, крайностях при физическом воспитании нашего духовенства нельзя однако видеть исключительный вред для детей. В самом деле, если взять во внимание то положение сельского духовенства, в каком оно находится ещё по настоящее время; то, с одной стороны, все указанные недостатки извиняются их положением, а с другой – многие из них и не существенные. Где, например, нашему причетнику следить за правильным во всех отношениях воспитанием своих детей? Он сам – человек необразованный и не имеет верного понятия о воспитании и таком или ином значении его. Да притом, если бы он и понимал все это, его жизнь и средства не позволят ему выполнить требований учебных правил педагогики в воспитании детей. Не говоря уже о службе, он всегда занят и по своему дому. Сам он хозяин и работник; жена его такая же работница. Он имеет землю: её нужно обрабатывать, за ней нужно тщательно смотреть, чтобы получить насущный хлеб. Нанимать людей рабочих он не в состоянии: его хозяйственные нужды и без того далеко превышают жалованье и доходы, которыми он пользуется. Поневоле приходится ему предоставлять своих детей их произволу и свободе. И дети, таким образом, воспитываются под влиянием природы. Но несмотря на все видимые недостатки и крайности в физическом воспитании нашего духовенства, оно все-таки не значительно страдает от них. Правда, такое воспитание делает детей, по большей части, неуклюжими, организм их не вполне развитым и грубым; но зато они закаляются в перенесении разных невзгод жизни; они легко переносят и холод, и неумеренный жар и тяжелые труды. Действительное зло при таком воспитании главным образом состоит в том, что оно вредно влияет на детей в нравственном отношении.Нравственное воспитание детей во многом обусловливается жизнью самих родителей. Пример родителей – самая поучительная и пригодная книга нравственных уроков для детей. Особенная впечатлительность детской души бывает причиной, что самый, по видимому, незначительный и как бы незаметный промах воспитателей глубоко западает в сердце дитяти и сильно влияет на нравственное направление в последующей жизни его. Имея в виду это, необходимо воспитателям вообще и родителям в особенности возможно – строго держать себя при детях, не подавать ни малейшего повода своими неосторожными поступками к произведению дурного впечатления в дитяти. При всем должном, в этом случае, отношении родителей из нашего духовенства к детям, мы не можем однако умолчать и о некоторых, вредно влияющих на детей, их действиях. Известна всякому незавидная доля наших причетников. Скудость средств, особенно при большом семействе, нередко вопиющая бедность поневоле заставляют многих из них часто роптать на свою судьбу и изливать укоризны на все несправедливости к ним со стороны других. Нельзя строго и судить нашего причетника за это. Но вот беда! Он часто, взволнованный действительным безотрадным положением своим, в присутствии не только жены, но и малых детей, горько жалуется на свою участь, на свою безотрадную жизнь, и, что еще хуже, в запальчивости выражает недовольство и ропот на то, что Бог дал ему детей. Такое поведение отца гибельно действует на детей. Дитя начинает видеть в своем отце человека, униженного пред другими – соседями, а отсюда – еще хуже начинает смотреть на себя. Сознание своей личности – своего личного права у него совершенно исчезает в виду детей других, ему знакомых. Отчего, иногда приходится видеть, как дети подобных родителей живут совсем особняками. Войти в кружок других детей-сверстников они боятся; думают, что они хуже их, что не примут в компанию их, как детей бедного отца. Эта замкнутость, развиваясь дальше, производит в детях одичалость, какую-то боязнь за себя, что не трудно заметить в таких детях, когда они уже находятся в школе. Неумение многих отцов держать себя при детях с своими женами также неблагоприятно отзывается на детях. Последним приходится часто быть свидетелями взаимной ссоры отца и матери. Это – большой соблазн для детей со стороны родителей. Дети вообще питают особенную привязанность к матери; это естественно объясняется всегдашним обращением её с детьми и особенной нежностью и теплотой чувств, свойственными преимущественно женской натуре. Отсюда выходит, что, и при самом живом, видимом для детей согласии родителей, первые выражают всегда большие ласки матери, чем отцу. Что же сказать после этого, если детям случается видеть, как отец неласково, грубо относится к матери – бранит её и подобное? Они привыкают видеть в отце своём человека сердитого, несправедливого; а это зарождает исключительную привязанность к матери и холодность к отцу. И самые священники, по крайней мере многие из них, во многом подают недобрые примеры своим детям142. Неделикатное многих из них обращение с причетниками и, по преимуществу, со своими прихожанами не проходит бесследно по отношению к нравственным задаткам детей. Видя, как отец повелительно обращается со своими подчиненными, как строго приказывает, запрещает, бранит их, дитя сначала узнает в своем отце начальника над всем селом и приходом, от которого одного все зависит в околодке; далее рождается у дитяти мысль, что и он, как сын такого отца, также много значит сравнительно с другими. Почему нередко можно видеть с какою смешною горделивостью дети иных священников относятся к детям причетников и диаконов; они избегают общества последних, считая их недостойными себя. Не с меньшею важностью смотрят они и на самих причетников. С какой горделивой осанкой проходит священнический сынок, когда почтительный причетник снимает пред ним шапку и отвешивает поясной поклон! Какое самодовольство в эту минуту можно читать на его важно-веселом лице! Таким образом, в детях незаметно зарождаются: гордость, самолюбие и чванство, развивающиеся впоследствии до больших и серьезных размеров. Такого рода недостатки в воспитании детей нашего духовенства с нравственной стороны, собственно говоря, ни больше как исключения, но они заставляют говорить о себе по важности пагубных от них следствий. Вообще же говоря, можно похвалить уменье наших родителей, особенно священников, приучать детей своих к строгим правилам нравственности. Миролюбие, уважение к старшим, по преимуществу, строго внушаются детям нашими родителями. Оттого отрадно видеть, что в нашем духовенстве особенно процветает горячая семейная любовь и согласие; здесь прочнее, чем где-нибудь, устанавливаются должные отношения между членами семейства. Каковы отношения семейные в нашем духовенстве, таковы, по большей части, и к людям сторонним: доброе, любвеобильное сердце к своим кровным не может сделаться грубым и жестким по отношению к людям чужим.(Окончание следует.)Аскоченский В., редактор-издатель. Объявление об издании «Домашней беседы» В 1871 году // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 3. С. 115–116.Не считаем нужным повторять программу, по которой «Домашняя Беседа» выходила и выходит: скажем только, что мы всеми силами, насколько то позволял объём нашего издания, старались осуществить её, имея только двух постоянных сотрудников, из коих считаем себя в праве поименовать лишь одного, доктора медицины А. И. Аскоченского; другой же, которому принадлежат передовые статьи в «Домашней Беседе», по скромности своей, желает остаться неизвестным. За тем вся работа по журналу лежала и лежит исключительно на редакторе-издателе: и потому, принимая на себя полную ответственность за все недостатки и несовершенства своего посильного делания, он обращается к благосклонным читателям своим со словами древнего летописца: «Отцы и братия! Оже писах, али не дописах, али переписах, чтите, исправляя Бога деля, а не клените!»«Домашняя Беседа», если Бог благословит и люди православные поддержат, будет продолжаться и в 1871 году, на тех же условиях и по той же программе.Книгопродавцы, как столичные, так и провинциальные, которые пожелают принимать у себя подписку на «Домашнюю Беседу», пользуются пятнадцатью коп. с экземпляра и пересылают остальную сумму на счёт Редакции.Иногородние подписчики, высылающие, вместо назначенных пяти рублей пятнадцати коп. – ровно шесть рублей благоволят за остальные 85 коп. требовать от Редакции, по своему выбору, следующие сочинения:Историю Киевской Академии – один экз.Басни В. Незамая – один экз.Драму: Марфа посадница – один экз.Чтение для православного народа – четыре экз.Письма с того света – пять экз.Редактор-Издатель Виктор Аскоченский.№ 4. Января 24-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении.143 (Ч. 1.: Главы 4–7) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 117–125.Глава 4. О том, что занятия многими делами по управлению нередко развлекают нас и отвлекают от самих себя.Часто бывает и так, что многообразные заботы управления развлекают дух наш до того, что он, при множестве дел, не имеет возможности обращать надлежащее внимание на каждое из них. Посему-то Премудрый подает благоразумный совет, говоря: «чадо, деяния твоя да не будут о мнозе» (Сир.11:10); ибо когда мы устремляемся мыслью на многие предметы, то трудно уже бывает нам сосредоточиться на каждом из них вполне. А еже хуже то, когда мы чрез меру увлекаемся и развлекаемся внешними предметами, мало заботясь о внутреннем страхе за себя самих, когда погружаемся всецело в посторонние заботы, а о собственном долге и благе вовсе не помышляем, умеем много рассуждать о других, а самих себя не знаем и знать не хотим. В этих превышающих меру заботах душа наша, подобно путнику, постоянно развлекаемому посторонними предметами, забывает цель, к которой стремится; как бы отчуждённая от своих нужд и потребностей, она уже не чувствует тех недостатков, которые терпит, и не замечает тех упущений и погрешностей, в которые впадает. Так Езекия, конечно, не воображал, что он худо делает и грешит, когда показывал иноплеменникам все сокровища свои и ароматы; но услышал от Исаии, что этот легкомысленный поступок его навлечёт на него гнев праведного Судии и обратится в пагубу его потомству (4Цар.20:1; Ис.39:1). Часто бывает с нами, что когда дела наши по занимаемому нами месту служения умножаются и когда они, по видимому, идут стройно и ведутся исправно, так что другие и самые подчинённые нам удивляются успешному течению их при таком множестве, в душе нашей в то же время совершается свой суд, обвиняющий и осуждающий нас, хотя во внешних поступках наших и не обнаруживается ничего подобного: ибо судия и подсудимый сокрыты в нас самих. Люди не знают, что там делается, не знают, как грешим мы в сердце своём; но однако ж этот неподкупный внутренний судия свидетельствует нам, что мы грешим. И вавилонский царь не тогда осуждён за гордость свою, когда высказал её в словах; он услышал из уст пророческих это осуждение ещё прежде, нежели обнаружил себя. Сначала он, можно сказать, даже наперёд заглаждал преступление своей гордости, решившись всем подвластным народам проповедовать Бога всемогущего, Которого он, по собственному сознанию, оскорбил; но потом, напыщенный успехами своего могущества, в мнимом величии своём вообразил себе, что он превыше всего, и вслед за тем с надменностью воскликнул: «Несть ли сей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моей, в честь славы моея» (Дан.4:27)? В этих словах заключается уже открытое оправдание того гнева Божия, который возжен был тайною гордостью: ибо верховный Судия ещё прежде незримо для нас видел то, что впоследствии публично осудил и наказал. Таким-то образом Он и обратил сего царя в бессловесное животное, отделил его от общества людей и приобщил к диким зверям, низвратив и ум его, чтобы по праведному суду и по закону справедливого воздаяния престал быть человеком тот, кто возмечтал считать себя выше человеков. Впрочем, говоря всё это, мы отнюдь не думаем порицать самую власть, а только желаем предохранить слабые души от домогательства оной, чтобы недостойные не дерзали восхищать высоких должностей начальственных, и те, которые не твёрдо стоят даже на ровном месте, не приближались к стремнинам.Глава 5. О тех, которые образцовыми дарованиями своими могут быть полезны на высоком посту служения, но убегают оного ради своего спокойствия.Но есть люди и наделённые особенными дарами благодати Божией, видимо возвышенные пред другими и для блага других великими способностями, люди чистые и неукоризненные по своему целомудрию, крепкие по своему воздержанию, упитанные, так сказать, туком здравого учения, привыкшие к смирению великодушным перенесением страданий, носящие как бы на челе своём печать власти, ко всякому благосклонные при своей кротости и вместе строгие по любви к правде. И если такие люди, быв призываемы к высокому посту служения, отказываются от принятия его; то они сами от себя отнимают и губят собственные дарования свои, которые получили не для себя только, но и для других. Помышляя о собственных лишь выгодах спокойствия своего, а не заботясь о пользе ближних, они сами себя лишают тех благ, которые думают найти в частной жизни своей. Вот почему и сама Истина говорит ученикам своим: «не может град укрытися верху горы стоя; ниже вжигают светильника, и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине суть» (Мф.5:14–15). Вот почему и Петру предложен был Спасителем вопрос: «Симоне Ионин, любиши ли Мя?». И когда Апостол не замедлил ответить, что любит, то тут же сказано было ему: «паси овцы Моя» (Ин.21:15–17). Итак, если пастырские труды служат верным свидетельством любви ко Господу; то и наоборот, кто отказывается пасти стадо Божие, имея к тому потребные способности и само призвание, тот тем самым явно показывает, что он не любит Пастыреначальника. Потому же и апостол Павел говорит: «аще един за всех умре, то убо вси умроша: Христос же за всех умре, да живущии не ктому себе живут, но умершему за них и воскресшему» (2Кор.5:14–15). Так и в законе Моисея постановлено, чтобы остававшийся в живых брат брал в замужество жену умершего бездетного брата и во имя его приживал с нею детей, так что если он отказывался взять её, то она в праве была плюнуть ему в лицо, а он обязывался снять у себя с ноги своей сапог и вручить ей во свидетельство отречения своего от ужичества, и затем место жительства его прозывалось домом иззутаго из сапога. (Втор.25:5–10; Руф.4:7). Наш умерший брат есть Иисус Христос, Который по воскресении своём, явившись мироносицам, сказал: «идите, возвестите братии моей» (Мф.28:10). Он умер как бы бездетен, потому что ещё не исполнилось число избранных. Его-то жену (uxorem), или лучше невесту Его – святую Церковь, обязывается принять к себе и приютить как бы по жребию (sortiri praecipitur) всякий остающийся в живых брат, который в состоянии хорошо править ею и на которого может быть возложено такое управление. А если он отказывается от сего, то оскорблённая невеста плюёт ему в лицо: это значит, что святая Церковь, упрекая получивших дары не для себя только, а и для других, но не заботящихся об употреблении их на пользу ближних, наказывает таковых презрением и как бы плюёт. Можно сказать, что и у них снимается с ноги сапог, и дом их можно назвать домом иззутого; потому что по Апостолу мы должны «сбуть нозе свои во уготование благовествования мира» (Еф.6:15). Посему, когда мы столько же заботимся и о ближнем, сколько и о себе самих; то у нас обе ноги обуты бывают. А кто свою только пользу наблюдает, а о пользе ближних не радит, у того как бы одна нога остаётся без должного прикрытия. Итак, есть, говорю, некоторые люди, осыпанные богатыми дарами благодатными, которые, однако, любя уединение и ограничиваясь собою, уклоняются от общественных занятий, могущих доставить пользу ближним высоким их служением, соответствующим их великим дарованиям, и, удаляясь на покой, отказываются от всяких общественных трудов. Но, судя беспристрастно, они без всякого сомнения настолько же делаются виновными, насколько могли бы принести пользы, если бы вступили в общественное служение. И какой тут смысл у того, кто, имея возможность сделаться полезнейшим для ближних своих и многих собратий, предпочитает свою частную выгоду уединения общей многоплодной пользе, когда и сам Единородный Сын Отца Небесного явился в мир из недр отчих не для своих каких-либо выгод, а для спасения многих?Глава 6. О том, что уклоняющиеся от принятия на себя многотрудного служения общественного, по своему смирению, тогда только заявляют истинное смирение, когда не противодействуют судьбам Божиим.Правда, есть и такие, которые убегают трудностей общественного служения по одному смирению, чтобы их не предпочли тем, коих они считают более достойными себя. Но таковое смирение, и то соединенное с другими добродетелями, тогда только бывает действительно в очах Божиих, когда оно не упорствует непокорным противлением принятию на себя общеполезных обязанностей, возлагаемых на нас свыше. Ибо в том нет уже истинного смирения, кто слышит и понимает волю Божию, зовущую и обязывающую его к начальственному управлению над другими, а между тем пренебрегает этой властью. Истинно смиренный человек, покоряющийся всем распоряжениям Божиим и чуждый всякого сопротивления воли Божественной, когда возлагается на него какая-либо должность правительственная, и у него есть на то довольно дарований, чтобы быть полезным и для других, в душе своей должен избегать почестей и высокомерия, а на деле покоряться призванию, хотя бы то против воли.Глава 7. О том, что иногда похвально бывает и самому искать проповеднического служения, а иногда похвально принять оное и по принуждению.Смотря однако же по различным обстоятельствам, иногда похвально бывает, когда одни сами желают проповеднического служения и стремятся к тому, а иногда тоже похвально бывает, когда другие принимают это служение вопреки своему желанию. Это яснее поймём мы, когда рассмотрим и сравним обстоятельства двух пророков – Исаии и Иеремии, из коих один сам вызвался на дело проповеди, а другой с трепетом отказывался от этого служения. Так Исаия на вопрос Господа: «кого послю, и кто пойдёт к людям сим?» в ту же минуту отвечал: «се аз есмь, посли мя» (Ис.6:8); а Иеремия, когда посылаем был на проповедь, со смирением отклонял от себя это поручение, извиняясь неспособностью своею таким образом: «о Сый Владыко, Господи, се не вем глаголати, яко отрок аз есмь» (Иер.1:6). Так-то различны были словесные ответы сих двух пророков; но как тот, так и другой ответ, оба проистекали из одного и того же источника любви. Любовь же заповедуется нам двумя заповедями: одною – любить Бога, а другою – любить ближнего (Втор.6:5; Лев.19:18; Мф.22:37–40). По этому Исаия, желая деятельною жизнью своею содействовать спасению ближних, тотчас изъявил желание и готовность принять на себя должность проповедника; а Иеремия, стараясь через созерцательную жизнь более и более утвердиться в любви к Богу, хотел было уклониться от этой должности. Итак, чего один с неукоризненностью искал, от того другой со страхом и глубоким смирением отступал: один опасался, чтобы через принятие на себя должности проповеднического служения не лишиться плодов безмолвного созерцания; а другой, чтобы безмолвием не потерять плодов деятельной жизни. Но здесь в обоих случаях не надобно упускать из виду того важного обстоятельства, что как тот, кто отказывался, не воспротивился совершенно (Иер.1:9), так и тот, кто вызвался сам, предварительно уже очищен был углем горящим от олтаря (Ис.6:5–7). А этим внушается то, что неочищенный не должен приступать к пастырскому служению, а тот, кого призывает к нему Божественная благодать, не должен неуступчивостью своею противодействовать ей под предлогом смирения. Но так как очень трудно знать каждому о себе, чист ли он; то безопаснее уклоняться от проповеднического служения; только не должно, как мы сказали уже, упорно противиться тому, когда на принятие этого служения очевидно высказывается воля Божия. Моисей дивным посольством своим выполнил и то и другое вместе, когда и не желал быть вождем многочисленного народа израильского и вопреки своему желанию повиновался повелению Божию. Если бы он принял бестрепетно и с самонадеянностью это посольство, то его упрекнули бы, может быть, в гордости; но он не избежал бы подобного упрека, если бы воспротивился назначению Божию своим неповиновением. И в том и в другом отношении являя смирение и благопокорливость, он таким образом и отказывался от начальственного управления народом Божиим, соображая свои недостатки, и принял возлагаемое на него поручение, полагаясь на всесильную помощь Того, Кто его призывал. Из всего этого да познают и уразумеют те, которые опрометчиво стремятся к занятию высоких должностей, до какой степени предосудительно и неизвинительно домогаться предпочтения пред другими, без всякого опасения и страха, когда и святые мужи боялись и трепетали принимать начальство над народом, имея даже на то повеление Божие. Моисей, призываемый Богом, страшится; а какой-нибудь немощный брат наш только о том и думает, как бы предвосхитить тяжелое бремя власти! Всегда готовый пасть под тяжестью и собственных грехов, он еще подклоняет охотно выю для принятия чужих! Не в силах он вынести и того, что на нем лежит, а он ещё увеличивает свою ношу!Демидовский В. Древнерусский священник.144 (§ 3) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 125–131.3) Отношение белого духовенства к монашествующему. Отношения священника к собратьям. Старшие священники при главных церквах, или соборах. Обязанность взаимного уважения прав и назидания. Собор иерейский.С первых веков христианства в России монашествующее духовенство пользовалось самым глубоким уважением народа. Высокая подвижническая жизнь первых русских иноков, самоотверженные подвиги христианских миссионеров из монашествующих естественно расположили русское общество к благоговейному почитанию иноческой жизни и иноков. Среди волнений и тревог житейских, среди постоянных смут в государстве, происходивших главным образом вследствие княжеских междоусобиц, смут, когда отдельная жизнь каждого человека то и дело была в опасности и личная собственность подвергалась разграблению и отнятию, в это неспокойное время монастырь представлял единственное, более или менее безопасное место. Правда, дерзкая рука врагов наших – половцев, печенегов и др., а иногда и собственных наших князей и их русской дружины145, проникала и сюда со своим мечом и ненасытимой алчностью; но несмотря на это, монастырь всё-таки был тихим пристанищем среди многобурного житейского моря. Сюда стекались лица всех сословий, тут являлись и князья (напр. Никола Святоша из князей Черниговских) и княгини (Янка или Анна, дочь Всеволода, Евфросиния княгиня Полоцкая и др.), здесь сосредоточивалась главная интеллигенция древнего русского общества, отсюда выходили и знаменитые архипастыри и знаменитые миссионеры, тут же явились и первые знаменитейшие летописцы, оставившие русскому потомству его древнейшую историю. И первые наши архипастыри, вышедшие из русских монастырей, сохраняли до конца жизни глубокое уважение к обителям, воспитавшим их. С какою сыновнею преданностью и уважением относился, напр., Симон, епископ Владимирский, к Киево-Печерской обители! С каким глубокоотрадным чувством вспоминал он о времени, проведенном в этой обители!… И не одни вышедшие из монастырей архипастыри с таким глубоким уважением относились к ним (хотя нужно заметить, за исключением архипастырей-греков и немногих из священников, все остальные выходили из монастырей); это уважение и почтение оказывали им все русские иерархи. Основываясь на всем этом, положительно можно сказать, что отношения белого духовенства к монашествующему были самые дружественные, братские, что и былое духовенство относилось к знаменитым подвижникам иноческой жизни и самой этой жизни с глубоким уважением, хотя и нет об этом ясных исторических свидетельств. Вражда и зависть, которые всегда возможны в личностях с мелким и узким эгоизмом, тут не могли иметь места и значения. Правда, монастыри, особенно знаменитые, пользовались большими материальными средствами, князья и бояре делали богатые вклады и пожертвования им, вполне обеспечивавшие жизнь иноков, а между тем белое духовенство приходское, городское и сельское имело довольно скудные материальные средства; но духовенство видело и знало, как жили древнерусские иноки, на что они употребляли свои богатые материальные средства… Ему было известно, что монастыри кормили нищих и убогих, вдов и сирот, старых и немощных, выкупали пленных, помогали нуждающимся во время голода и делали другие богоугодные дела... Этого, думаем, достаточно было для того, чтобы устранить завистливый эгоизм в отношениях древнерусского белого духовенства к монашествующему. Исключения могли быть, но только исключения, а вообще между белым и монашествующим духовенством отношения были дружелюбные, братские: как белое духовенство относилось с глубоким уважением к подвижнической жизни и подвижникам, так и монашествующие уважали добрых и благочестивых священников и других членов клира. На это, кроме соображений, мы имеем и фактические доказательства. Так, когда в 1182 г. умер в Киево-Печерской обители «архимандрит и игумен Поликарп», начался спор между братией о том, кому быть его преемником. «И снидошася в церковь, – говорит летописец, – и начаша мольбы творити ко святей Богородице: и се дивно бысть дело, яко едиными усты мнози рекоша: «послемся к Васильеви, понови на Щьковице, абы был нам игумен и управитель стаду черноризец Феодосьева монастыря Печерского». И священник Василий действительно был избран и пострижен во игумена самим митрополитом Никифором с несколькими епископами146. В 1226 году скончался игумен Новгородского Георгиевского монастыря. Перед кончиной своей он предложил собравшейся братии и новгородцам избрать нового игумена. «Они же рекша: введите Грьцина (мирское имя Саввы) попа святую Константину и Елены. и въведоша мужа добра и зело боящася Бога Грьцина, и постригоша и147. Панкратий, игумен Аркадиевского Богородичного монастыря в Новгороде был также попин148; Прохор Печерский, избранный на место Феоктиста, был тоже попин149. С своей стороны и члены клира белого духовенства относились с полным уважением и признательностью к подвижникам; напр., по случаю смерти игумена Новгородского Георгиева монастыря Саввы (1230 г.) летописец из белого духовенства говорит: «А дай Бог молитва его святая всем крестьяном и мне грешному Тимофею пономарю (по другому списку Иоанну попови): бяшет бо муж благ, кроток, смерен и незлобив. Покои Бог душу его со всеми праведными в Царствии небесном150». Даже в материальных нуждах церкви священники прямо обращались в монастыри. Преподобный Нестор в житии преподобного Феодосия Печерского передает такой факт: «В един же от днии приде к преподобному Феодосию прозвоутер от града, прося вина на службу святой литургия».151Взаимные отношения священников друг к другу отличались также миролюбивым, братским характером. В древнейших литературных памятниках первых веков христианства в России есть некоторые факты, на основании которых можно прийти именно к такому заключению. Так при церквах, где было несколько священников (какими, по большей части, бывали церкви соборные), один из них был старейшим, начальствующим, протопопом, и остальные священники относились к нему с почтением и исполняли его распоряжения. Таковыми были: пресвитер Иларион при церкви св. Апостол в Берестове, избранный в митрополиты152, Анастас Корсунянин, которому св. Владимир поручил Десятинную церковь Богородицы153, известный уже нам Микулица Владимирский, собиравший городских священников, для встречи мёртвого тела князя Андрея Боголюбского154, протопоп Григорий155, и многие другие. Эти старшие священники не гордились пред младшими своим положением, не оскорбляли и не обижали их; последние, в свою очередь, не завидовали старшим; вообще отношения были миролюбивые, братские. Наши первые летописцы, проникнутые глубоким чувством благочестия и миролюбия и не щадившие никого за дурной нехристианский образ действий, не молчали бы, если бы известны были и часто повторялись случаи враждебных, или по крайней мер недружелюбных отношений между одноприходскими священниками, между старшим и младшими из них. В сёлах, где при церкви был один только священник в клире, частных случаев неудовольствий и вражды к окружным священникам должно быть ещё меньше, чем в городах и других местах, где было несколько священников при одной церкви; потому что взаимные права священников по приходу и исполнению своих обязанностей были определены правилами. Так в уставе ещё Ярослава говорится: «Аще поп дитя крестить у чюжем уезде или иное что священническое (совершает), разве нужа и болезни: митрополиту у вине»156. В правилах митрополита Иоанна II есть постановление, которое, хотя и касается непосредственно отношений священников одной епархии к священникам другой, тем не менее ясно показывает, что и в одной и той же епархии священники одного прихода не имели права исправлять различные требы и совершать священнодействия в другом. Вот что гласит это постановление: «священник одной епархии не имеет права служить в другой без дозволения тамошнего епископа»157. Правила эти, определявшие взаимные права священников по отношению к исправлению ими своих обязанностей, имели обязательное значение везде – и в селах и в городах, и вошли в действие с первых же веков христианства в России. Уважая взаимные права, священники, во имя братской любви, могли и должны были предостерегать друг друга от дурных, порочных действий, наставлять и вразумлять один другого, даже доносить высшему начальству, в случае неисправности дурно живущего. Нифонт, епископ Новгородский, в своих ответах Кирику пишет: «если один священник узнает о другом, что он служит не достойно: то должен братски сказать ему раз и другой: «исправься, брат». Если же не послушает тебя, поведай епископу; иначе будешь осужден вместе с виновным»158.В случаях важных, касающихся Церкви и государства, священники иногда собирались на собор, хотя на этот раз мы имеем только один факт, записанный летописцами, именно: великий князь Мстислав дал клятвенное обещание помогать Ярославу Черниговскому. Но вот Всеволод Ольгович выгоняет Ярослава из Чернигова. Последний обращается за помощью к Мстиславу, напомнивши ему о крестном целовании, и убеждает его пойти войною на Всеволода, тогда как последний предлагает мир Мстиславу. Мстислав задумался и не знал что предпринять: пойти ли войною на Всеволода, или же мирно как-нибудь уладить дело? Многоуважаемый и любимый Мстиславом и народом игумен Григорий (Андреевского монастыря) обращается к князю с таким предложением: «Я принимаю на себя грех за нарушение данной тобою присяги, только не проливай напрасно христианской крови». Мстислав и после этого предложения остаётся в недоумении, нерешительном положении; «тогда, – повествует летописец, – совкупи весь собор иерейский, митрополита бо в то время не бяше, и рекоша Мстиславу: на ны буди то грех; сотвори мир. И створи волю их, и переступи хрест к Ярославу». Это было в 1127 или 1128 г159. Хотя здесь высказывается мысль, что собор этот состоялся по случаю отсутствия митрополита, тем не менее нельзя не согласиться, что священники, особенно кафедральных церквей, принимали участие в делах соборов, по вопросам религиозно-нравственным или церковно-обрядовым, а также по вопросу о положении самого духовенства. Замечательно здесь ещё то обстоятельство, что собор иерейский (хотя бы он был и исключительный, единственный) имел весьма важное значение: он заменил князю голос первосвятителя русского.Полканов И. Домашнее воспитание детей духовенства в С-кой епархии160 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 131–139.Что касается религиозного воспитания детей, то, в этом отношении, нельзя не отдать полной благодарности сельскому нашему духовенству. Наши родители религиозное чувство дитяти начинают пробуждать чуть не с колыбели. Лишь только ребёнок встаёт на ноги, его уже учат молиться. Он едва только начинает ходить, как силится пред иконами святых класть земные поклоны. Ребёнок еще не умеет говорить, но уже правильно слагает крестное знамение; не знает ещё грамоты, а уже читает первоначальные молитвы наизусть. Встает он с постели: родители ставят его пред святыми иконами; сами читают молитвы, а он каждое слово повторяет за ними; захочет есть, ему не прежде дадут, как он помолится Богу; отходит ко сну – опять то же самое. Таким образом, дитя с самых ранних пор приобретает мысль о Боге и Его святых, и она всегда и везде преследует его, к чему, разумеется, содействуют родители. Забалуется ли оно, родители, прежде всяких наказаний, говорят ему: «Смотри, не балуйся! Бог видит; Он тебя накажет» – и дитя смиряется. Заставляют ребёнка поскорее выучить заданный урок и, в поощрение, обещают ему за это награду от Бога. Они, в подобных случаях, так обыкновенно говорят ребёнку, указывая при этом на святую икону: «Бог всё знает, всё видит и слышит, что мы делаем: Он увидит, если и ты с охотой будешь учиться и наградит тебя, даст тебе счастье» – и дитя с удовольствием берётся за дело. Один намек, одно указание на святую икону заставляют дитя укрощать и свои излишние резвости, и неуместные желания. Домашняя образная, таким образом, становится для дитяти величайшей святыней; чувство благоговения к ней весьма рано проявляется у него: отсюда то отрадное явление, что наших духовных детей в первый период возраста, при домашнем воспитании, ничего так легче не заставишь делать, как молиться. Так родители наши, в самом раннем возрасте детей, дают уже им понятие о Боге. В одних случаях дети начинают смотреть на Бога, как на существо строгое, наказующее за проступки, в других – как на существо милостивое, одобряющее и награждающее добрых. Дети уже начинают представлять Бога, как всевидящего, всеслышащего и всезнающего. Вследствие чего, страх Божий с первого возраста уже проникает в души детей нашего духовенства. Но и при всем этом родители не ограничиваются только домашним внушением своим детям мысли о Боге, они идут далее. Едва дитя начнет ходить, родители ведут его в храм Божий. Не проходит ни одной церковной службы в праздничные дни, чтобы отец или мать оставили детей своих дома. Великолепие храма Божия, церковное чтение и пение, торжественность священнодействий, многочисленность предстоящих очень скоро производят самое благотворное действие на душу дитяти. Как часто приходится слышать такой вопрос дитяти к матери: «Мама, скоро ли пойдем мы в церковь?» Что это значит? Это значит, что церковь Божия сделалась для дитяти чем-то нужным, внутренней потребностью, без удовлетворения которой духовный мир его чувствует какую-то неполноту, недовольство. Не был такой ребенок пять дней в церкви, шестой для дитяти уже тяжел: в течении его, легко заметить, что дитя чувствует наступление чего-то лучшего, приятного; с нетерпением ждет окончания дня; часто спрашивает у отца или матери, возьмут ли его завтра в церковь; с этой мыслью оно и засыпает. На что лучше такого настроения у детей? И чего больше желать от первоначального домашнего, религиозного воспитания их?Переходя наконец к обозрению умственного воспитания детей в современном нам сельском духовенстве, мы не можем не сознаться с прискорбием, что ни одна из раскрытых выше сторон воспитания так не слаба и не достаточна, как именно эта. Не говоря уже о причетниках, которым извинительно, по их собственной необразованности, неразвитости и крайней бедности, немногие и священники имеют надлежащую заботливость о правильном развитии умственных способностей детей своих. Правда, родители наши рано начинают учить детей своих грамоте: едва дитя начнет правильно говорить, оно уже лепечет азбуку; но что из этого толку? Чтобы видеть всю неправильность умственного развития детей в нашем духовенстве, проследим подробно процесс обучения их грамоте. Дитя ещё и не начинало учиться, а родители уже успели напугать его грамотой. Дело, обыкновенно, бывает так. Забалуется дитя, ему говорят: «вот погоди, голубчик, скоро посадят тебя за книгу: тогда, друг, присмиришь!» И, таким образом, у дитяти ранее слагается представление о книге, как о предмете страшном, грозном для него, и оно с стеснённым сердцем ждёт наступления этой грозы. Но вот наступает и гроза. Дитя, действительно, сажают за книгу; велят повторять вслед за педагогом буквы. Дитя повторяет машинально; но, в то же время, неприготовленное, озадаченное новизной своего положения, совершенно теряется, недоумевает: что это такое за буквы? За чем нужно повторять это скучное – «аз, буки…?» Дитя скучает; книга с первого же раза показалась ему чем-то неприступным. В этом никто не старается разубедить его; напротив, всякий раз ещё больше усиливают его первое впечатление, часто повторяя ему: «да, дитятко, корень учения горек!» И дитя с каждым днём всё более и более приходит к той мысли, что в книге нет ничего приятного и занимательного и что занятие его есть самое трудное, несносное дело. Современные педагоги полагают за верное, что научить дитя грамоте очень не трудно: для сего, по их мнению, нужно много, если месяц. Наши же духовные отцы-педагоги, руководясь собственными педагогическими опытами, находят это невероятным. У нас называют «даровитым» то дитя, которое постигает эту премудрость месяцев в семь и больше. Причина сему понятна. Современные методы обучения (Золотова, Главинского и под.) для нашего сельского духовенства ещё покуда – terra incognita. Книжной мудрости обучает оно детей своих так же, как водилось это в доброе старое время, по убогим букварям лубочного издания, или же по книге церковной печати. Метод наглядного обучения, способствующий развитию и пробуждению в дитяти любознательности, совершенно неизвестен нашим педагогам. Да он и не с руки им, так как требует от них значительного труда и умения, но то и другое им не по вкусу. История священная – это такой предмет, который, посредством устного рассказа воспитателя, всегда можно сделать простым, понятным для дитяти, но и она как изучается у нас?! Буквально, по старым, отжившим руководствам, текст которых почти везде непонятен для дитяти. А потому дитя, выучившее буквально свой урок, совершенно становится в тупик, если забудет начальные слова урока, или предложится ему вопрос не словами книги. Воспитательные приёмы родителей ещё более увеличивают трудность грамоты для детей. Чтобы победить неохоту дитяти к книге, они или просто употребляют lignea media, или же более гуманные, нравственные меры. Последние заслуживают особенного внимания, а потому скажем о них подробнее. Родители часто говорят дитяти: «учись; будешь священником, а не то и архиереем». Совет этот не всегда пропадает даром: очень часто дитя, чтобы быть архиереем, садится с охотою за книгу. Но побуждения честолюбия и эгоизма часто не проходят даром; но приносят достойные плоды в своё время... Знание, долженствующее всегда быть последнею целью всех усилий учащегося, становится здесь только средством для другой, эгоистической цели – упрочить своё благосостояние, удовлетворить своему тщеславию. Поддерживаемое воспитателями в этом направлении дитя, а потом и юноша всегда будет стремиться исключительно к этой цели, какая бы дорога ни была к ней: хорошая или дурная. Отсюда понятно, что и впоследствии, когда такой воспитанник будет человеком взрослым, вступить в круг общественной деятельности, быть честным или нечестным будет зависеть уже не от его собственной воли, а от обстоятельств. Мудрое правило – «цель оправдывает средства» войдёт для него в закон. Таковы плоды, которые достигают своими нравственными средствами духовные отцы-воспитатели, развивая в детях тщеславие и эгоизм. Lignea media, или попросту розга, тоже обыкновенный, ещё более популярный приём духовных родителей, чтобы приохотить дитя учиться. Ласковое обращение с детьми, при обучении их, редко можно встретить в нашем духовенстве. Как только ребёнок начнёт сам складывать буквы, «читать по верхам», ему отец задаёт урок и оставляет его одного выучить оный. Сам же отправляется или в приход, или по домашнему хозяйству, и является к сыну только для того, чтобы выслушать заданный ему урок. Но бедному дитяти надоело зубрить непонятные для него, мёртвые буквы и слова, и оно, воспользовавшись отсутствием отца, убежало от книги. Отец-педагог выходит из себя, не найдя сына за книгой; отыскивает спрятавшегося где-нибудь мальчика и грозно приказывает ему отвечать урок. Дитя, ещё и прежде напуганное им, робеет и не отвечает ни слова. Отец ещё больше горячится, и дело оканчивается жестоким сечением мальчика. Вот где причина той забитости, запуганности, которую так часто можно видеть в выражениях лиц у детей нашего сельского духовенства. Только у груди матери отдыхает дитя от тяжёлых книжных уроков: только она приласкает и утешит его. Но как?… Она обыкновенно говорит ему: «не плачь, дитятко: это ещё не важность! Вот поступишь в школу: там не то ещё увидишь!» Дитя доверчиво слушает мать, и ещё больше печалится, ещё больше робеет. Школа рисуется в его воображении чем-то ужасным, какой-то несносной тюрьмой, где только бьют и мучат. Отсюда ещё больше является у дитяти отвращение к книге; зарождается недоверчивость, боязнь и ненависть к будущим учителям в школе. И нужно потому, в период развития самосознания, иметь много энергии, чтобы преодолеть укоренившееся отвращение к школе и всему, что в ней, и полюбить науку. Очень многим это не удаётся. Следствие сего – то неотрадное явление, что из наших духовно-учебных заведений больше, чем из других, выходит преждевременно людей, так называемых недоучей, неприготовленных и неспособных ни к какому труду, людей праздных. Ужели и по сие время родители наши не догадаются, что причиной такого грустного явления они сами?..Так не завидна первоначальная доля умственного развития детей мужеского пола в сельском духовенстве! Но им хотя есть отрадная надежда в будущем: образование в заведениях может изгладить недостатки домашнего развития. Более грустная участь выпадает на долю детей женского пола. Образования дочерям низшего духовенства – причетников и, в большинстве случаев, дьяконов, и в настоящее время не даётся почти никакого. Редко можно встретить дочь причетника, знающую больше чтения и письма. Для родителей-причетников великое дело – научить свою дочь читать и сколько-нибудь писать; что больше сего, то, по их мнению, не надо для девочки. Вся «наука» её, они думают, состоит в знании домашнего хозяйства и полевых работ; грамота у них на последнем плане. Это потому, что и на самих себя они привыкли смотреть низко, и для дочерей ничего не надеются лучшего их собственной участи. И вот из таких девочек воспитываются, или вернее выходят добрые хозяйки и мощные работницы – ни больше. Воспитание дочерей священнических идёт несколько дальше, но именно – только несколько. Если священники не подготовляют и не умеют подготовлять надлежащим образом дома своих сыновей, в которых они всё-таки видят будущих общественных деятелей; то, разумеется, они меньше заботятся о дочерях. Собственно научного образования, хотя в известной небольшой только степени, здесь тоже нет. Редкие священники дают образование своим дочерям в заведениях – гимназиях и институтах, при всей для некоторых из них материальной возможности. Главная причина сему лежит в предубеждениях их жён, которые почему-то думают, что воспитывать дочь в заведении значит вредить её нравственности. Они, обыкновенно, так рассуждают: «Начитается там разных книжечек; вскружат они ей голову, и на ум уж не то пойдёт… Нет: не добро! Пусть лучше дома живёт: женихам ум не нужен; были бы деньги». И, после таких сентенций, священнические дочери с колыбели до зрелых лет пребывают неотлучно со своими батюшками и матушками: здесь они питаются, растут и затем сами становятся матерями. Впрочем, говоря так, мы не думаем отрицать, что семейное воспитание особенно женщин прочнее воспитания в чужих людях. В семье и около неё открывается полная жизнь: здесь девочка с ранних пор знакомится с отношениями семейными и общественными; рано узнаёт разные невзгоды жизни; научается привыкать к ним и переносить более или менее легко; словом: здесь жизнь представляется ей в настоящем виде и она, таким образом, самым практическим манером изучает её, что весьма много значит для неё, как будущей матери и начальницы семейства. Но одного этого все-таки недостаточно. Только тогда женщина приближается более или менее к идеалу своего назначения, когда жизнь и наука идут в развитии её почти в параллель.Таково в общем обзоре домашнее воспитание современного нам сельского духовенства в С-й губернии. При многих светлых сторонах воспитания встречаются, как видели, и тёмные – особенно в воспитании умственном. Указанные недостатки происходят, по нашему разумению, от следующих причин: слишком ощутительной, по большей части, ограниченности материальных средств нашего сельского духовенства и, главным образом, от того, что наши родители-педагоги до сих пор не понимают всей важности домашнего воспитания детей, и, в тоже время, не хотят разубедиться, что их методы в деле воспитания не столько воспитывают детей, сколько извращают их природу, заедают, во многих случаях, хорошие природные задатки детей. Пора понять это родителям! Мы не можем не смотреть с отрадной надеждой на будущую судьбу духовенства, вследствие настоящей его реформы. В материальном отношении духовенство будет обеспечено; следовательно, материальные средства, вместо препятствия, будут служить одним из главных пособий к правильному домашнему воспитанию детей. Остается только нашим родителям обратить посерьезней внимание на детей своих. Дай только Бог при этом, чтобы они бросили отжившие свои взгляды и убеждения касательно воспитания детей и посмотрели на это дело так, как давно пора им смотреть, как смотрит на это здравый человеческий разум!Иван Полкановг. Смоленск.Э-ский И. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 140–149.Опыт простых поучений к сельским прихожанам. Каменской станицы (войска Донского) священника Григория Соколова. Стр. 106. Ростов-на-Дону. 1869.Еще не так далека та пора, когда простонародные краткие, ясные и содержательные поучения покойного Родиона Путятина стояли одиноко в ряду множества печатных проповедей, составленных со школьнической верностью гомилетическим правилам в форме «слов» и «бесед» и исчерпывающих глубину христианского вероучения и нравоучения; не далека та пора, когда проповедники наши имели в виду неудобопонятность и доступность проповеди для большинства слушателей, а то, по форме ли составлена она и достаточно ли украшена цветами красноречия. На проповедь смотрели как на особый род искусства, существующий независимо от условий и обстоятельств общественной жизни; думали, что слушатели для проповеди, а не проповедь для слушателей существует, что они должны к проповеднику применяться, а не он к ним. Несомненно, что так понимали дело прежние проповедники; иначе чем объяснить такое множество печатных и рукописных проповедей, которые и в наше время, несмотря на то, что уровень образования народа сравнительно далеко выше, не доступны пониманию не только простых сельских прихожан, но даже более или менее образованных слушателей, и которые дороги для нас только как памятники проповеднического искусства и как богатый материал глубоко обдуманных и прочувствованных истин вероучения и нравоучения христианского. В наше время взгляд на проповедь изменился. Опытные проповедники сами поняли, а молодым и готовящимся к проповедничеству внушается, что проповедник не оратор, а отец, беседующий со своими детьми; следовательно при составлении проповеди заботиться должен не столько о форме и красоте изложения, сколько о духе или характере проповеди, её ясности и общепонятности в изложении и других качествах, необходимых для возбуждения внимания в слушателях и содействия к сознательному усвоению им проповедуемого. Теперь преследуется не ораторское искусство, а пастырское живое, доступное самому простому человеку, слово. Такое слово с радостью встречаем и читаем мы как в печатных отдельно изданных проповеднических опытах пастырей-проповедников оо. Стратилатова, Нордова, Владиславлева, Красовского, Романова и др., так и в проповеднических опытах, печатаемых в наших духовных периодических изданиях. Такое же краткое, ясное и общепонятное слово читаем мы и в проповедях наших архипастырей, печатаемых и в отдельных изданиях и в местных епархиальных ведомостях, например, Орловских, Волынских, Пермских, Подольских, Полтавских, Вятских, Донских и друг. Если архипастыри-проповедники, слушателями которых в большинстве бывают люди городские, образованные, стараются упрощать и не растягивать свою речь: то что же должны делать сельские пастыри-проповедники, которых слушают люди тёмные? И мы слышим и видим, что они подражают своим архипастырям. Пред нами лежит «Опыт простых поучений к сельским прихожанам» священника Григория Соколова, ясно свидетельствующий о том, что пастырь-проповедник, как отец детей, любит свою паству, отечески, искренно, просто, ясно и задушевно наставляет своих пасомых, отечески внимателен к их нуждам, все усилия употребляет к тому, чтобы поняли, послушались его. Не можем не радоваться такому повороту, такой перемене характера и направления нашего отечественного проповеднического дела, не можем не приветствовать от всей души и благовременных деятелей в этом направлении, тех пастырей-проповедников, которые служат не ораторскому искусству, а своим пасомым-поучаемым, имеют в виду не проповедническую известность, а скромное значение сельского проповедника доступного своей малообразованной пастве.Поучения о. Григория Соколова, представляя живой пример перемены направления в нашей современной проповеднической литературе, в большинстве своем так хороши, что мы находим нужным несколько подробнее разобрать их и познакомить с ними наших читателей.Они разнообразны, жизненны по содержанию. Проповедник показал большое понимание своего дела: он представил опыты поучений и на Великие Двунадесятые праздники, и на праздники Богородичные, и в дни поста и покаяния, и в дни храмовых праздников, и в дни высокоторжественные и в дни ознаменованные особенными милостями Божиими или же посещением гнева Божия. В выборе предметов для поучений виден пастырь внимательно изучивший свою паству, знающий хорошо и добрые и худые стороны её жизни. Таков он в пяти поучениях своих к говеющим, пред исповедью и к исповедникам: во всех их назидание и вразумление, главным образом, направляет к тому, что, как хорошо ему известно, занимает прихожан, что есть неверного в их понятиях о говении и самой исповеди, и вследствие этого все наставления его падают на готовую почву, прививаются к определённым понятиям слушателей, а не скользят по их душе как нечто чуждое им. Знает он, напр., как многие из христиан православных говеют только по обычаю, ради соблюдения порядка или приличия, начинают говеть не с первых дней недели, несвоевременно приходят в церковь, и поэтому направляет свое поучение, главным образом, на этот предмет и старается уяснить, в чем должно состоять истинное говение. Или знает он, напр., что многие из его прихожан смотрят на исповедь, как на простой обряд церковный, утаивают грехи свои, переходят от одного духовника к другому, каждую исповедь каются в одних и тех же грехах, в коих прежде каялись, хотя в другой раз и не творили их, на епитимию смотрят как на единственное средство к очищению от греха, и против всего этого направляет свое слово, вразумительно выясняя, как нужно понимать все это по учению православной Церкви. В некоторых из поучений виден пастырь основательно знающий, когда и что сказать своим слушателям. Так в поучении своем в день Благовещения Пресвятой Богородицы и пред причащением Святых Таин он показал свою пастырскую находчивость. День многознаменательный для православных христиан, по воспоминаемому в оный событию и дорогой для сердца верующего минуте приобщения Св. Таин. Как сопоставить их, как уяснить и то и другое? Проповедник сумел сделать это как нельзя лучше. Объяснив в кратких словах сущность празднуемого события и его значение для всего рода человеческого, он делает весьма естественный переход от этого к состоянию готовящихся приступать к святой чаше и обращается к ним с такими словами: «Теперь к вам обращаюсь, усердные богомольцы – вы, готовящиеся ныне к св. причащению! Как служитель Божий, предстоящий здесь у престола Его, и я теперь благовествую вам великую, подобную радость: радуйтесь благодатные души, готовящиеся приступить к св. причащению! Господь с вами! Благословенны вы о Господе! Сию минуту и вы примите в себя, под видом хлеба и вина, истинное Тело и Кровь Того самого Господа Спасителя, о Котором некогда, в этот день, благовествовал Деве Марии архангел Гавриил. Сию минуту через это святое причащение тот же самый Христос вселится и в вас и так соединится с вами, что вы будете в Нём, а Он в вас; ибо сам Он сказал: «ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает, и Аз в нем» (Ин.6:56). И далее – в этом поучении он также находчиво сопоставляет некоторые черты празднуемого события с состоянием готовящихся соединиться со Христом. Есть поучения, в которых виден пастырь, знающий народные обычаи и умеющий разумно уяснить их, показать всю нелепость их. Таков он, например, в поучении в день преполовения, в котором, по поводу изстари заведённого обычая в его приходе праздновать в этот день память св. Власия, покровителя домашнего скота, так как в это время обыкновенно выгоняют весь скот в поле на пастбище, – говорит он о почитании памяти священномученика Власия и, так как празднование сопровождается некоторыми языческими странностями, то главным образом старается уяснить то, почему мы обращаемся с молитвою о здоровье и благополучии домашних животных именно к св. Власию, а не к другому какому угоднику. Для этой цели он приводит рассказ из Четьи-минеи о том, по какому случаю св. Власий почитается покровителем домашнего скота и заведён благочестивый обычай в день памяти его – печь малые хлебцы и после молебных служений этому угоднику учреждать трапезы ближним своим и знакомым. На основании этого рассказа он и старается показать всю неуместность и неприличие тех предрассудков и суеверных обычаев, какими сопровождается празднование памяти этого святого, именно: «память угодника, – говорит проповедник, – вы называете коровьим праздником, почему некоторые, подобясь скотам, делают в это время многие скотоподобные непристойности – мычание, копание земли, рев и другие нелепости. Посудите, православные, прилично ли, сродно ли человеку, созданному по образу и по подобию Божию, и ещё христианину, делать из себя скота в полном смысле этого слова? И потерпит ли это угодник Божий Власий?! Затем, вместо мирной трапезы, у вас начинается совершенное пьянство, нескромные песни, пляски и другие неблагопристойности, оскорбляющие память св. Власия. Опасаюсь, что таким празднованием памяти Власия мы заслужим от него не благословение и здоровье скота, а гибель и падеж его». Есть поучения, в которых проповедник показывает редкое умение применять евангельские уроки к современным событиям, как например, в слове в неделю о расслабленном и в день рождения Государя Императора, и по случаю полученного известия о покушении на жизнь Монарха 4 апреля 1866 года, и в поучении в 17 неделю по Пятидесятнице. В первом из них, рассказавши о чудесном исцелении 38-летнего страдальца расслабленного и заметивши вообще о благодеяниях Иисуса Христа еврейскому народу во время земной жизни Своей, он указывает на неблагодарность к Спасителю современников Его и даже самих облагодетельствованных Им, и в связи с этим говорит о нашей неблагодарности к Богу за Его бесчисленные к нам благодеяния. Мало этого, между современниками расслабленного проповедник указывает людей, которые за все благодеяния Христа, ненавидели Его, даже искали Его погибели, и с этим явлением сопоставляет беспримерное событие в истории русского народа, случившееся тогда покушение на жизнь нашего Монарха, который дни и ночи, часы и минуты посвятил счастью и благу дорогой для Него России, покушение, сделанное одним из облагодетельствованных и взысканных Царскою милостью подданных – неблагодарным злодеем. А во втором – для назидания своих слушателей находит и раскрывает сходство между евангельским событием, воспоминаемым в 17 неделю по Пятидесятнице, и недавним положением прихожан по случаю появления холеры. Как на особенную способность и находчивость проповедника выбрать предмет для поучения и умение придать ему необыкновенный интерес, мы можем указать читателям на поучение в храмовой праздник – день святителя и чудотворца Николая. Проповедник уясняет два вопроса: «Почему строятся храмы, а в них и святые престолы не только во имя Господа, в память Его чудесных событий, но и во имя Божией Матери и других святых Божиих, и почему в храмовые дни должно праздновать с большим благоговением и торжественностью, нежели в другие праздники святых?». Но дело собственно не в постановке вопросов, такие же вопросы встречаем мы и у других проповедников в их поучениях на дни храмовых праздников, а в умении придать интерес им и применительно к слушателям предложить такое разъяснение, какого не приходилось нам встречать ни в одной из более или менее известных проповедей на такие дни. К сожалению, пределы заметки не позволяют нам сделать хотя небольшие выдержки из этого образцового поучения. Но из сказанного достаточно ясно, что проповедник в выборе предметов для своих поучений показал и знание нужд своего прихода и понимание больных сторон его жизни и умение благовременно врачевать их, и умение для возбуждения в слушателях глубокого интереса к предмету проповеди применить ту или другую Божественную истину в современном состоянии прихода и к современным событиям нашего отечества, то есть умение подготовить почву для восприятия евангельского семени.Поучения о. Григория Соколова, по духу или внутреннему характеру своему, удовлетворяя всем существенным требованиям церковного собеседования, кроме того отличаются, сравнительно с опытами других проповедников, некоторыми особенными чертами. В них виден пастырь кроткий, сердечно любящий свою паству и отечески располагающий её к слушанию своих наставлений. Проповедник постоянно обращается к слушателям с такими словами: «Прошу вас, возлюбленные, примите к сердцу посыльные наставления мои», «молю вас, братия, примите и этот совет мой к сердцу», «видя боголюбезное внимание ваше и усердное рачение о своём спасении, я приемлю смелость с благодарностью к Богу и ныне предложить вам ещё краткое слово назидания», «прошу вас, возлюбленные, послушайте меня со всем вниманием», «не огорчайтесь моими обличениями, но с любовью сохраните сказанное мною в сердце своём», «братие мои, дети мои духовные», «Бог да поможет всем вам», «именем св. Церкви, именем самого Бога умоляю вас» – и т. п. Такими обращениями к слушателям характеризуются рассматриваемые нами поучения, потому что они вполне гармонируют с общим духом или внутренним характером их и в целом строе проповеди являются как нечто необходимое, а не вынужденное и натянутое и выражают истинное душевное настроение проповедника. Вместе с духом кротости и отеческой любви, в поучениях о. Соколова видел и пастырь, ревнующий по вере, энергически, со всею силою обличения восстающий против порока и суеверия, против вопиющих недостатков своих прихожан. С таким энергически-обличительным словом обращается он к слушателям в поучении к говеющим пред исповедью». «Теперь, возлюбленные, посмотрите на себя повнимательнее; спросите свою совесть, пусть скажет она каждому из вас: так ли ты поступал во всю неделю своего говения, и теперь поступаешь, приступая уже к исповеди? Увы, немногих успокоит совесть в этом отношении. Многие до того погрязли в житейских делах своих, что уже не могут почти совсем воскрылить ум свой к горнему и позаботиться о спасении души своей как следует. Многие не только не с первых дней недели начинают говеть; но и когда с половины недели начнут говеть, и тогда ходят в церковь большею частью к концу службы Божией, лишь бы числиться в числе говеющих. А что бывает с говеющими в самом храме, во время службы Божией, хотя и поздно они туда приходят? Вникните ради Бога в себя; и что увидите! Иные стоят в храме, возлагают на себя крестное знамение, кланяются; но служба Божия, чтение и пение далеко идут мимо их слуха; в уме их бродят или думы о домашних занятиях, или даже какие-либо соблазнительные мысли; телом стоят во храме, а душею далеко блуждают в мире, – какое же тут говение! И куда летят трогательные возгласы матери-Церкви, возбуждающие душу к покаянию? На кого действуют умилительные песнопения и молитвы, умилостивляющие Бога о прощении нам грехов?… Потом, когда выходят из церкви и идут вместе домой, или даже когда собираются для исповеди и ожидают своей очереди, прислушайтесь, – о чем говеющие толкуют между собою, и вообще как держат себя в это время. Думаете, молчать и, воспоминая грехи свои, мысленно молятся о них; или, если разговаривают, то о полезном, душеспасительном? Нет, и ещё нет! Нередко услышишь только пересуды, переговоры, насмешки над возвращающимися от исповеди и насмешки кощунственные, наконец даже споры и ссоры… Вот приготовление к страшному таинству причащения!»… (стр. 31).И по изложению своему поучения о. Григория Соколова вполне приспособлены к слушателям-сельским прихожанам. По ясности, простоте речи они доступны пониманию всякого. По краткости, оживленности, задушевности речи они могут поддерживать самое слабое и неподготовленное внимание и содействовать сознательному усвоению проповедуемого. Читая их незаметно увлекаешься и с любовью, искреннею охотою переходишь от одного к другому, и приятно сказать, что одно другого лучше. Так и слышится в них-то голос кроткого, доброго и воодушевлённого учителя, назидающего живыми примерами (напр. на стр. 20–26), то голос нежно любящего своих детей отца, вразумляющего силою своего слова, сердечного убеждения и уверенного, что слово его отеческой любви будет с готовностью выслушано и принято к сердцу (напр. на стр. 13–18, 30–34), то голос пастыря, готового положить душу свою за овцы, с могучею силою призывающего их во двор отчий к тихому пристанищу (напр. на стр. 7, 9–12). Нам особенно нравится в изложении приём проповедника, по которому он евангельский или исторический рассказ прерывает своим назидательным словом, обращённым к слушателям (напр. на стр. 74 и 75), а в конце слова предлагает краткое, заключительное, осмысленное, из всего рассказа выведенное, назидание (напр. на стр. 77). Так вразумительно, так отчётливо изложенного дела не понять, значит ничего не понять. После этого мудрено придумать что-либо более доступное самому тупому, нисколько неразвитому вниманию.Искренне приветствуем «Опыт простых поучений к сельским прихожанам», и желаем, чтобы проповедник продолжил свой добрый и полезный труд и возбудил в призванных к проповедническому служению лицах ревность и усердие к такому же плодотворному деланию. Да будет с любовью принято пастырями нашими слово разбираемого нами проповедника, вместо заключения в конце своих поучений, обращённое к сопастырям по поводу пастырской ревности из жизни св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Видимо, он сам глубоко понимает своё назначение и с братскою любовью призывает сопастырей серьёзнее взяться за прямое своё дело пастырства и руководства вверенных им самим Пастыреначальником христианских душ. Да не будет его слово гласом вопиющего в пустыне.И. Э-ский.Гречулевич В., прот., Невский М., прот. Объявления // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 4. С. 149–152.О продолжении в 1871 году изданий духовного журнала «Странник», газеты «Современный листок» и народной газеты «Мирское слово»При Господнем содействии, с благословения Святейшего Синода, уже около одиннадцати лет подвизаясь на избранном нами поприще периодической духовно-литературной деятельности, мы решились и в 1871 году продолжать издание своего духовного журнала «Странник» в том же духе и направлении.Надеемся на милость Божию, что известное читателям наше усердие к общему благу и общее сочувствие к нашему посильному во Христе деланию – не ослабеют и в наступающем году. Нас ободряет в особенности то, что, кроме находящихся уже у нас в запасе статей, нам обещаны некоторыми из опытнейших в духовной жизни людей целый ряд биографий и общеназидательных заметок. Вообще мы сочтём своим долгом не упустить из виду ничего такого, что могло бы служить к улучшению нашего духовного журнала.Равным образом, мы постараемся по возможности улучшить издание и тех повременных листков, которые издаются при нашем журнале, под особою редакцией, – т. е. «Современного листка» – политических, общественных и литературных известий, и народной газеты «Мирское слово».Условия подписки на каждое из повременных наших изданий и на 1871 год остаются почти те же, что были в 1870 году. А именно:Странник, состоящий из 12 книжек, или четырёх томов (так что каждые три книжки составят один том, с общим счётом страниц), с приложением к биографическим статьям портретов, и т. п. без доставки и пересылки: 3 р. 50 к. с.; с доставкой на дом в С.-Петербург: 4 р., с пересылкой иногородным тоже 4 р. (в том числе за упаковку 15 к. с.).Современный Листок, из 104 №№ без доставки и пересылки: 3 р. 50 к., с доставкой в С.-Петербург: 5 р.; с пересылкой иногородным тоже 5 р. (в том числе за упаковку 80 к. с.).Мирское Слово – из 24 №№, без доставки и пересылки 75 к., с доставкой в С.-Петербург 1 р., с пересылкой иногородным тоже 1 р. (в том числе за упаковку 13¾ к.).Требования на все три означенные издания адресуются исключительно так: «В редакцию духовного журнала Странник в С.-Петербурге».Редактор дух. журнала СтранникПрот. В. ГречулевичОб издании Курских Епархиальных ведомостейВ 1871 году с февраля месяца будут издаваться Курские епархиальные ведомости по следующей, утверждённой Святейшим Синодом программе.1. Отдел официальныйА) Правительственные распоряжения1) Высочайшие манифесты и повеления, грамоты и рескрипты, относящиеся к духовенству указы и распоряжения Святейшего Синода, по епархиальному и духовно-училищному ведомствам.2) Указы и распоряжения местного епархиального начальства, подлежащие всеобщему по епархии сведению, или касающиеся и частных учреждений и лиц епархии, но могущие подлежать печатному обнародованию.3) По временам будут помещаться и прежде обнародованные постановления и распоряжения по духовному ведомству вообще и в частности по Курской Епархии, действующие и в настоящее время, но недовольно известные частым лицам, с объяснением поводов, по которым они перепечатываются.4) Распоряжения по Епархиальному и училищному ведомствам в других Епархиях, обнародованные в местных Епархиальных ведомостях, или других изданиях.Б) Официальные известия1) Известия о новых духовных учреждениях, о перемене высших правительственных лиц духовного ведомства, о наградах лицам Епархиального и училищного ведомств Епархии, Высочайших, от Святейшего Синода и местного Епархиального начальства.2) Уведомления о назначении и увольнении должностных лиц по Епархиальному и духовно-учебному ведомствам Епархии, о праздных священно и церковно-служительских и учительских местах; а также вызовы просителей в консисторию.3) Извлечение из журналов и отчетов по учебно-воспитательной и экономической частям семинарии и училищ Епархии, а также приглашения священно и церковно-служителей в семинарские и училищные правления по делам об их детях или родственниках.В) Частные известия и заметки1) Сведения о деятельности и постановлениях общеепархиальных и окружных училищных съездов, а также известия о деятельности съездов других Епархий.2) Сведения о состоянии народных школ, как церковно-приходских, так и земских, и о деятельности училищных комитетов.3) Сведения о приходских попечительствах, церковных братствах и других благотворительных учреждениях в Курской Епархии и других.4) Указания на важнейшие события и более замечательные явления в нашей церковно-религиозной жизни, иногда заметки о важнейших событиях у других православных народов.2. Отдел неофициальный1) Выписки из творений Св. Отцов и пастырей духовных, имеющие отношения к духовным нуждам паствы и к руководству пастырей.2) Общепонятно изложенные статьи догматического, нравственного, толковательного и церковно-исторического содержания.3) Слова, беседы и поучения, особенно к простому народу, также указание предметов, о коих нужно предлагать поучения народу, смотря по его местным нравственным недугам и наставления, как благоуспешнее преподавать такие поучения.4) Сведения и заметки о религиозном и нравственном состоянии народа и о средствах к возвышению оного, о местных расколах, предрассудках, суевериях и повериях; а также о благочестивых и добрых обычаях и обрядах.5) Описания особенно замечательных церковных древностей и святынь Епархии, как-то: монастырей, церквей, святых икон, утварей, крестных ходов и пр.6) Жизнеописания пастырей Курской Епархии, также воспоминания о лицах, оставивших по себе добрую память в Епархии своею благочестивою жизнью и общеназидательной деятельностью, некрологи и пр.7) Замечания, советы и наставления, пригодные сельскому священнику в разных случаях его пастырской жизни и деятельности.8) Соображения об улучшении быта духовенства и духовно-учебных заведений Епархии.9) Педагогические заметки, как-то: указание лучших приемов воспитания и обучения, особенно первоначального, руководств и книг для народных школ.10) Краткие библиографические заметки о более замечательных и полезных книгах и статьях духовного содержания, особенно о книгах для народного чтения.Курские Епархиальные ведомости будут выходить в Белгороде при семинарии дважды в месяц, 1-го и 15-го числа, выпусками от 2 до 3 печатных листов; цена годовому изданию с пересылкой и доставкой 5 рублей серебром. Адрес: в Белгороде Курской губернии, в редакцию Курских Епархиальных ведомостей при семинарии.Редактор, Ректор Семинарии Протоиерей Матфий Невский№ 5. Января 31-гоКрасовский П., свящ. Поучение о молитвенном призывании святых и иконопочитании161 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 153–158.Святые угодники Божии, во время земной жизни своей, благодетельствуют всем христианам тем, что служат для них живым образцом веры и добрых дел, и тем, что непрестанно молятся Богу о спасении всех и каждого; ибо в священном писании сказано, что много может усиленная молитва праведного (Иак.5:16). Но многие праведники в сей жизни бегают славы людской и живут в безвестности, да и сам Бог окончательно прославляет их уже по кончине их земного жития. Поэтому и св. Церковь, наставляемая живущим в ней Духом Святым, причисляет праведно поживших на земле христиан к лику святых и прославляет их не во время их земного жития, а после их кончины, – и прославляет праведников потолику, поколику их прославляет сам Бог. Почитание святых, принятое Церковью по внушению свыше, сколько справедливо, столько же и душеполезно. Оно справедливо потому, что в совершенной точности согласно с волей правосудного Бога, дивнаго во святых своих (Пс.67:36); а душеполезно потому, что побуждает всех верующих, по мере веры каждого, подражать житию святых и самим быть святыми. Если даже очень грешная душа христианская умиляется при одном простом чтении житий святых, то тем более трогательно для неё всенародное восхваление святых во храме Божием. Этим средством много грешных душ обратилось к покаянию и спаслось много погибших.Скончавшиеся праведники расстаются с верующими только видимо; невидимо же они и с того света продолжают помогать нашему спасению, и ещё гораздо более, чем во время земной жизни. Христианская любовь, по словам свящ. писания, никогда не перестаёт (1Кор.13:8): праведники, с любовью пожившие на земле и через любовь получившие себе вечное спасение, эту самую любовь уносят с собой за пределы гроба, и предстоя на небе пред Богом, продолжают любить нас оставшихся на земле. По этой-то любви, которой на небе ничто не препятствует, а напротив всё благоприятствует, перешедшие отсюда на небо угодники Божии пламенно молятся Богу о всех подвизающихся на земле верных и по воле Божией действуют на нас благотворно, или невидимой силой, или через свои явления, или иными какими способами162. Вот почему наша святая Церковь не только почитает и всенародно прославляет скончавшихся праведников, но и призывает их в молитвах, то есть сама обращается и нас учит обращаться к ним с молитвами. О чем же мы можем и должны молиться угодникам Божиим? Можно и нужно молиться им о помощи нам в наших действительных нуждах, а главное, о помощи в нашем душевном спасении. Как скончавшиеся праведники могут слышать наши молитвы и знать наши нужды, когда они на небе, а мы на земле? Если многие праведники, еще находясь в смертном теле, сподоблялись от Бога дара прозревать отдаленное и будущее, тем более этого дара они сподобляются, созерцая на небе всеведущего Бога лицем к лицу (1Кор.13:12). Поэтому «мы непоколебимо веруем и исповедуем, что ангелы и святые, которые соделались как бы ангелами, при беспредельном свете Божием, видят наши нужды»163» и слышат молитвы тех, которые их призывают. Как же праведники могут помогать нам в наших нуждах, когда все содержится не в их власти, а во власти Божией? Они не сами от себя исполняют наши прошения, а только ходатайствуют о нас пред Богом, только молятся о нас Богу, и Бог, по их ходатайству за нас, дарует нам те или другие блага на нашу действительную пользу. Да мы и молимся-то святым угодникам не как богам каким, которые могли бы помогать нам собственною своею силою, а как лицам, более, чем мы, приближенным к Богу; молимся угодникам не с тем, чтобы они сами от себя подали нам просимые нами блага, а чтобы испросили эти блага для нас у Бога, вообще молимся им о том, чтобы они за нас молились Богу.Итак, братия, мы должны непременно прославлять святых Божиих, то есть ангелов и угодивших Богу человеков, и призывать их в наших молитвах, чтобы иметь нам доступ к благодати Божией; но при этом мы должны твердо помнить и то, что все святые, перешедшие отсюда на небо, остались такими же творениями Божиими, какими были и на земле. Поэтому они, наравне с ангелами, не помощники Богу по управлению миром, а только ближайшие Его служители, которых молитвам Бог внемлет более, чем молитвам грешных. Мы нимало не погрешаем, если в каждой нашей нужде обращаемся с молитвою к святым; но мы тяжко грешим, если признаем святых действующими независимо от единого Бога и если отвергаем таким образом беспредельное владычество триипостасного Божества над всем существующим.Почитая Бога и святых Его, мы благоговейно чествуем и все вещи, о них напоминающие, например, чествуем Крест и Гроб нашего Спасителя, мощи угодников Божиих, свящ. изображения Бога и святых Его, то есть св. иконы. Неописанное Божество и бесплотные ангелы, по древне установившемуся обряду Церкви, изображаются на иконах в тех различных видах, в каких Бог и ангелы являлись прозорливым праведникам; а Иисус Христос, Его пречистая Матерь, св. Предтеча Иоанн, апостолы, мученики и все ветхозаветные и новозаветные угодники Божии изображаются на иконах в их естественном виде по сохранившимся о них памятникам. Седьмой Вселенский собор определил: иконные изображения Господа и всех св. Его ангелов и угодников, «подобно изображению Честного и Животворящего Креста, полагать во св. Божиих церквах, на освященных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях;… чествовать их лобызанием и почитательным поклонением»164. Иконы священны не только по их употреблению в храмах, но и сами по себе, потому что они изображают и как бы восстановляют пред очами верующих самого Бога и святых Его. В нашем православном отечестве существует немало икон явленных и чудотворных, через которые действует всемогущая сила Божия, иногда даже независимо от веры предстоящих. С иконами должно обращаться всегда честно и благоговейно; но во время молитвы мы должны молиться и поклоняться не иконам собственно, а только пред иконами: «не краскам, не дереву, не полотну и вообще не веществу, из которого состоят иконы, а тем святым, кои изображены на иконах: благоговейно взирая на иконы, мы представляем в уме своем самих святых и поклоняемся им, как бы они были перед нашими глазами165. Св. Церковь принимает употребление икон только в этом значении, и осуждает тех, которые чтут иконы за самое их вещество, и поклоняются иконам, как кумирам и идолам, то есть боготворят иконы166.Св. Церковь принимает к священному употреблению всякие иконы, написанные на полотне, на дереве, на камне, на стекле, на железе, на меди, на серебре и т. п., и не делает всем таким иконам ни разбора, ни предпочтения, лишь бы изображения святых ликов были на них не безобразны и приличны. И те христиане много погрешают пред Богом и пред Его святой Церковью, которые привязываются к иконам известного рода до неуместного пристрастия, хулят иконы другого рода, например вновь написанные, или живописные, и не все иконы равно чествуют. Из какого бы сосуда мы ни причащались святых Таин, из золотого ли, или из оловянного, в том и другом случае мы принимаем истинное Тело и истинную Кровь Господа: подобно тому, какая ни была бы перед нами икона, живописная или неживописная, старинная или новая, украшенная дорогими ризами и венцом, или без всякого украшения, – во всяком случае она есть изображение священное, и мы должны перед ней благоговейно перекреститься и поклониться.Братия! Не равняйте Творца с тварью и не смешивайте Бога с Его святыми ангелами и угодниками, но каждому из них воздавайте подобающую честь, – Богу божественную, как всемогущему Владыке всего существующего, а святым такую, какая прилична приближенным к Нему тварям. Равно не смешивайте икону с живым лицом, на ней изображенным, и поклоняйтесь не иконе, а перед иконою, тому лицу, которое изображено на иконе. Аминь.Свящ. П. КрасовскийГ.В. Общественная благотворительность у древних христиан. (Окончание167) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 158–167.3. Какой был в древней Церкви христианской образ управления имуществом, назначаемым для бедных?Управление имуществом, назначаемым древней Церковью на содержание бедных, было поручаемо обыкновенно епископам. С каким намерением первые верующие приносили к ногам апостолов деньги и имущество, чтобы поддерживать и питать бедных и нуждающихся братьев и сестёр, с таким же намерением и последующие христиане приносили свои вклады к ногам епископов, как преемников апостолов, желая, чтобы они были употребляемы не иначе, как принесённая Богу жертва. В этом отношении древние христиане смотрели на подаваемое ими уже не как на свою собственность, но как на собственность Церкви, отданную ей для бедных.О власти епископов управлять имуществом бедных свидетельствуют правила Апостольские и правила соборов. Так 41 правило Апостольское говорит: «Повелеваем епископу иметь власть над церковным имением. Аще бо драгоценные человеческие души ему вверены быть должны: то кольми паче о деньгах заповедать должно, чтобы он всем распоряжался по своей власти, и требующим чрез пресвитеров и диаконов подавал со страхом Божиим и со всяким благоговением: также (аще потребно) и сам заимствовал на необходимые нужды свои и странноприемлемых братий, да не терпят недостатка ни в каком отношении». Отцы поместных соборов Антиохийского и Гангрского также повелевают, чтобы всеми доходами и дарами или вкладами распоряжался по своему произволению епископ, которому вручен народ и души человеческие, и чтобы он со всякою осмотрительностью и страхом Божиим употреблял оные на пользу всех нуждающихся. То же самое предписывается епископам и в «Постановлениях Апостольских»168. О такой власти епископов свидетельствует также Иустин мученик169, а св. Киприан замечает, что все получающие пропитание от Церкви, получают оное по распоряжению епископа170.Нет сомнения, что епископ не всегда сам лично заведовал как вообще церковным имуществом, так в частности имуществом, назначаемым Церковью для бедных. Для облегчения столь трудного дела, он имел право избирать себе помощников из своего клира. Такими помощниками история древней Церкви представляет нам, так называемого, архидиакона и зависевших от него диаконов, должность коих впоследствии (с IV в.) заменил, так называемый, эконом.Об архидиаконе, который, как ближайшее лицо к епископу, принимал в древней Церкви участие в распоряжении церковными доходами и имел особенное попечение о бедных, сирых, вдовицах и сим подобных несчастных, и всем им назначал свои участки, которые раздавались им через подчиненных ему диаконов, упоминается в 17 правиле четвертого Карфагенского собора. «Епископ управляет вдовицами, сиротами и странными, – читается в этом правиле, – не сам собою, но через архипресвитера или архидиакона». В этом отношении Пруденций, описывая должности Лаврентия, бывшего в Риме архидиаконом, между прочим, дает ему ключи от церковных сокровищ и усвояет ему попечение о распоряжении народными приношениями. По сей же причине Амвросий и другие, писавшие о мученичестве Лаврентия, повествуют, что когда языческий префект требовал от него церковных сокровищ; то Лаврентий обещал исполнить его требование, и в следующий день, приведя к нему бедных, хромых, слепых и больных, сказал: «Вот мои сокровища». Посему Павлин называет архидиакона «стражем церковных сокровищ»171: ибо хотя деньги раздавались нуждающимся прочими диаконами; однако архидиакон был особенным над ними правителем, и они получали от него приказания, как от стража церковных сокровищ. Вот почему донатисты между прочим обвиняли Цецилиана в том, будто он запрещал диаконам снабжать жизненными пособиями мучеников, находящихся под стражею. Это обвинение должно было основываться на том, что Цецилиан, как архидиакон, обязан был по своей должности доставлять пропитание мученикам, но будто бы сего не делал и запрещал то делать своим подчиненным.Архидиакон, как мы сказали, был только стражем или хранителем церковного имущества и имущества, назначаемого бедным; раздача же оного последним производилась через диаконов. На них лежала обязанность всё приносимое на общие потребности Церкви принимать, хранить в безопасном месте и раздавать по назначению епископа, когда он через них узнавал об известных нуждах172. Таким образом, к должности диаконов же относилось разузнавать об истинно нуждающихся, иметь точные списки как клириков, так девственниц, вдов и прочих бедных, получающих содержание от Церкви. На них же лежала обязанность испытывать вновь поступающих и смотреть за поведением уже принятых на общее содержание, дабы знать, достойны ли того те и другие. Их же дело было назначать жилище приезжим и давать знать, кому и как угощать их надлежало. Миряне относились к ним, когда хотели просить о чём епископа или довести что-либо до его сведения и не смели прийти к нему самому из опасения обеспокоить его173. Посему жизнь диаконов была самая хлопотливая. Им часто нужно было ходить по городу, а иногда предпринимать путешествие и за город; почему они не носили ни эпанчей, ни длинных ряс, как священники, а только полукафтанья, для большего удобства в действии и движении174.Как архидиакон с диаконами, так равно и экономы, о которых речь впереди, были не более, как лица поставленные от епископа, и ему, как верховному правителю Церкви, обязаны были давать отчёт. Посему Поссидий о блаж. Августине говорит, что хотя не видывал в его руках ни печати, ни ключа, и всем распоряжались некоторые из его клира; однако он в известное время требовал от них отчёта, и следовательно, можно об нём сказать, что всё делал сам, хотя всем управлял и распоряжался руками других. Всё это согласно было с первоначальными правилами апостолов, которые попечение и хранение вещей, от народа приносимых в дар и посвящаемых Богу, поручали диаконам (Деян.6:3–6), как своим помощникам. Также поступали и епископы, и как главные блюстители Божиих стяжаний и правители Церкви предоставляли себе власть надзирать над своими помощниками и предписывать им известный образ действия в распоряжении церковным имуществом и бедными.Впрочем, и епископы имели не неограниченную власть над имуществом Церкви и бедных. В известных случаях и от них требовался отчёт собором той области, в которой находился известный епископ. Отцы Антиохийского собора в 25 правиле постановили: «Епископу имети власть над церковным имуществом, да распоряжает оным со всякою осмотрительностью и страхом Божиим, на пользу всех нуждающихся: и сам да взимает из оного должную часть, аще имеет нужду, на необходимыя свои потребности, и на потребности странноприемлемых им братий, дабы они ни в чём не терпели лишения, по слову Божественного Апостола: имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем. Аще же сим не довольствуется, но обращает вещи на свои домашния потребности, и доходы Церкви, или плоды принадлежащих ей полей, не по согласию пресвитеров или диаконов употребляет, а предоставляет над ими власть своим домашним и сродникам, или братьям или сынам, от чего приметно происходит замешательство в церковных счетах: таковой да представит отчёт собору тоя области». И чтобы епископ не мог чего-либо из принадлежащего Церкви скрыть, 24 правилом Антиохийского собора постановлено: «Да будет явно принадлежащее Церкви, и открыто окружающим его (епископа) пресвитерам и диаконам, так чтобы они знали и не оставались в неведении о том, что собственно принадлежит Церкви, и ничто от них не было сокрыто».Такой порядок управления церковным имуществом и имуществом бедных продолжался в древней Церкви неизменно до IV века. Когда же в сем веке отвсюду начали обращаться к христианской вере язычники, а округи и доходы церковные стали умножаться, – и когда посему у архидиакона с подчинёнными ему диаконами явилось множество других дел: тогда епископы заботу о распоряжении церковным имуществом и бедными возложили на особенных людей, называемых экономами, или, как называет их Августин175, распорядителями дома. По свидетельству Халкидонского собора они избирались также из клира. В 26 правиле этого собора читаем: «Поскольку в некоторых Церквах, якоже нам сделалось гласным, епископы управляют церковным имуществом без икономов: того ради рассуждено всякой Церкви, имеющей епископа, иметь иконома, который бы распоряжал церковным имуществом по воле своего епископа». Блаж. Августин, по сказанию Поссидия, всегда поставлял одного из своего клира распорядителем дома, который должен был печься о церковных доходах, и когда от него требовалось, давать отчёт в приходе и расходе. Церковный историк Сократ176 о Феофиле еп. Александрийском говорит, что он, возведя двух монахов на степень клириков, поручил им распоряжение церковными вещами.Право управлять имуществом бедных принадлежало епископу во всей силе долгое время и после того, как учреждены были в древней Церкви христианской общественные благотворительные заведения. Отцы собора Халкидонского, бывшего уже в половине V века (в 451 г.), в правиле 8 определяют, чтоб начальники общественных благотворительных заведений состояли единственно под ведением епископа, и ему одному отдавали отчет в управлении. Император Юстиниан (527–565) одобрил и подтвердил это право епископов многими постановлениями, в которых прямо предоставляется им заведовать всеми делами общественной благотворительности, управлять благотворительными заведениями, наблюдать за приведением в исполнение пожертвований и завещаний, сделанных для богоугодных целей, и им самим приводить в исполнение волю жертвователей и завещателей177. По учреждении в древней Церкви общественных благотворительных домов, во власти епископов было назначать в эти домы достойных лиц, которые бы совершенно посвятили себя на служение больным. Когда мы говорили об учреждении таких домов, видели, что, по сказанию Епифания, епископ Севастийский Евстафий сделал пресвитера Ария надзирателем местной странноприимницы. Из писем Василия В.178 видим также, что он, бывши епископом, сам назначал в больницы различных лиц, как-то: попечителей, врачей, прислужников и других нужных для сих домов людей. Святой Златоуст, по сказанию Палладия179, обыкновенно для каждой больницы назначал двух священников, опытных в духовной жизни, и также сам избирал врачей, прислужников и т. д. Григорий Вел., в одном из своих посланий к епископу Ианнуарию, убеждает сего последнего поставлять при больницах только духовных и притом таких людей, которые окажутся достойными сего по своему образу жизни, нравам и усердию.Святой Златоуст, жалуясь на жестокосердие своей антиохийской паствы к бедным, между прочим, пишет: «Представьте себе, как иудеи питали восемь тысяч левитов, и кроме их, вдов, сирот, притом и другие многие исполняли должности, бывали и на войне! Ныне же Церковь сама содержит колесницы, конюхов, мулов и другое многое для вас же и по причине вашего жестокосердия. Ибо надлежало бы сим сокровищам церковным находиться в руках ваших, а доходы Церкви долженствовали бы зависеть от вашего усердия. Теперь проистекают из сего вот какие беспорядки: и вы без плода остаётесь, и священники Божии не занимаются надлежащим. Ужели за апостолами не могли оставаться дома и поля? Для чего же они продавали их и раздавали все? Потому что так лучше было! Но ныне, когда вы до безумия заняты житейскими попечениями, когда вы только собираете, а не расточаете, страх объял отцов ваших на счёт участи вдов, сирот и дев, как бы не сгибли толпы сих несчастных от глада и жажды. Потому они принуждены были установить такой порядок» (т. е. чтобы имущество, назначаемое на содержание бедных, было в полном распоряжении Церкви). И далее, Златоуст, продолжая негодовать на своих пасомых (за их невнимательность и холодность к бедным, говорит: «Вы принудили их (священников) подражать людям мирским, живущим домами: отсюда всё извратилось. Ибо когда и вы и мы занимаемся одним и тем же, то кому умилостивлять Бога? Мы не смеем отверзать уст, поскольку не имеем уже ничего особенного пред людьми мирскими. Вы знаете, как апостолы не хотели разделять имений даже и без труда собранных! А ныне наши епископы в подобных заботах превзошли самих приставников, экономов и корчемников: И тогда, когда им надлежало бы пещись о ваших душах, они каждый день озабочены тем, чем обыкновенно занимаются сборщики, приёмщики, счётчики и казначеи».Такой образ управления в древней Церкви делами общественной благотворительности, как показывают вышеприведённые нами памятники древности христианской, продолжался по крайней мере в течении первых шести веков.Вникая в дух общественной благотворительности древних христиан, нельзя не видеть, что она всецело была проникнута тем высоким чувством любви и сострадательности к бедным, которое ничего не щадит для пользы и благосостояния своего ближнего. Не говоря уже о беспримерном бескорыстии христиан Церкви апостольской, – бескорыстии, простиравшемся нередко до полного отречения от всякой своей собственности, мы видели, что христиане и последующих веков, при всём стеснённом своём положении среди общества неверных, не менее были сострадательны к несчастным своим братьям, и со всею охотой и готовностью жертвовали своим достоянием на пользу нуждающихся, так что Церковь всегда имела достаточные средства удовлетворять по возможности нуждам бедности и могла содержать в иное время не одну тысячу нищих, как это известно о церквах римской при папе Корнилии (ок. 250 г.) и антиохийской при Златоусте. Нельзя также не удивляться, с каким усердием и с какою скоростью древние христиане начали устроять благотворительные домы, когда при внутреннем мире стали наслаждаться и внешним под кротким правлением некоторых христианских императоров. Мы видели, что уже в IV веке и на востоке и на западе было множество таких домов. Но ещё более сильною и беспредельною является пред нами любовь древних христиан к бедным, когда мы узнаем, что общественная благотворительность их поддерживалась исключительно добровольными приношениями и пожертвованиями, к которым не только никого не принуждали, но даже не были принимаемы приношения от тех, которые не чужды были каких-либо важных грехов или преступлений. Так чиста и так бескорыстна была благотворительность древних христиан!Г. В.Поспелов П. Русские народные праздники с их обрядами180 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 167–181.Во все времена и у всех более или менее образованных народов начало нового года было религиозно-бытовым праздником. Во времени совершения этого праздника было большое различие; одни праздновали новый год в марте, другие в сентябре, иные в январе и пр. Это различие зависело, как мы уже говорили, от успехов развития в народе астрономических сведений. Но по своему внутреннему характеру праздник нового года представляет большое сходство у всех народов и во все времена. Всегда и везде начало года встречалось, как и теперь многими встречается, с каким-то особенным трепетом, с чувством надежды и опасений. Выражения: «С новым годом», «С новым счастьем», как теперь, так и прежде, составляли сущность новогодних приветствий. Во всех этих новогодних благожеланиях, надеждах и опасениях, во всей уличной и домашней суете в день нового года обнаруживается глубокое, неразгаданное для человека чувство его зависимости от чего-то внешнего, от неведомой для него, но могучей силы. Каждому думается, что с нового года для него непременно начнется новая жизнь, и как пройдет первый день, так будет продолжаться весь год. Отсюда множество хороших и дурных обычаев, которые во все времена и у всех народов были приурочены ко дню нового года. Каждому хочется каким бы то ни было способом поднять завесу, скрывающую от него жизнь с её успехами и неудачами в предстоящем году. Богатый и бедный, молодой и старый все с трепетным или по крайней мере с серьезным вниманием встречают новый год. И чем люди ниже по своему нравственному развитию, тем бо́льшими суевериями и обрядностями они обставляют праздник нового года, видя в нем прямой залог своей жизни в наступающем году.У нас празднование нового года начинается с вечера 31 декабря, и, можно сказать, этот вечер составляет средоточие, главный пункт русских святок. Все игры и забавы, все песни и суеверные обряды и гадания, все составляющее отличительную черту русских народных святок получает полное развитие накануне нового года. В Малороссии накануне нового года обыкновенно обмолачивают тот сноп, который с 24 декабря стоит в переднем углу хаты, и зерна его отдают мальчикам-посыпальщикам, а соломой кормят домашний скот или обвёртывают садовые деревья. Самый вечер 31 декабря в Малороссии известен под именем щедрого. Отсюда и угощения под Новый год называют щедрованиями или щедривками. Как пиршества под Новый год, так и их названия выражают ту народную мысль, что с наступлением Нового года является уже в мире недавно родившийся бог-солнце. Он всюду побеждает богов мрака и смерти и расточает людям обилие благ земных; с ним приходит на землю благодатное лето, богатое плодами земными и всяким довольством. Кроме разных увеселений и суеверных обрядов, в этот вечер имеет особенное значение ужин, или по-малороссийски вечеря. Обыкновенно хозяйка дома приготовляет к щедрому вечеру как можно больше пирогов, кнышей (лепешек), ставит все приготовленное к вечеру на стол и просит мужа исполнить закон. Муж затепливает пред иконами восковую свечу, курит по хате ладаном и садится на покуте (под святыми); затем поочередно входят в хату домочадцы, молятся Богу и притворяясь, что будто бы они не видят отца за множеством пирогов и других предметов предстоящего ужина, спрашивают: «Де-ж наш батько?». «Хиба ж вы мене не бачите?» – спрашивает отец. «Не бачимо, тату!» – отвечают дети. «Дай же, Боже, чтоб и на тый рок (год) не побачалы»; то есть чтобы и в будущем году было такое же изобилие всего в яствах, как и в настоящую минуту. Потом все садятся за стол, и отец разделяет пироги. В одном из них запекается монета серебряная, а иногда и золотая, кому достанется этот пирог (чесница), того все поздравляют с Новым годом, с новым счастьем. Подобная же встреча Нового года бывает у сербов и у других южных славян181. Все эти обряды имеют символический смысл и идут из глубокой древности, из первых времён язычества славян. У северо-западных славян, живших по берегам Балтийского моря и по Эльбе, в самые первобытные времена ежегодно совершался праздник окончания жатвы. Перед главным их идолом – Световитом, в честь которого совершался этот праздник, полагался огромный медовый пирог, величиною в рост человека. Жрец главный становился за пирог рядом с идолом и спрашивал у собравшегося народа: «Видят ли они его?» Ему отвечали: «Нет, не видят». Жрец благодарил бога за обилие земных благ, за урожай хлеба, вина и меду, и от имени последнего выражал народу желание, чтобы следующий год был ещё лучше, а пирог ещё больше. Затем жрец брал пирог и разделял его с почётными лицами из присутствовавших182. Смысл как древнего, так и современного нам обряда один – благодарность за довольство, или вообще за плодородие в прошлом году и гадание, имеющее характер умилостивительной жертвы, об урожае и счастье в будущем году. По вере народа сам Бог принимает участие в этом празднестве, и будучи умилостивлен, так сказать, задобрен, обильнее ниспошлёт людям свои дары – счастье и плодородие. Поэтому, каждый домохозяин в Малороссии старается как можно лучше, не скупясь отпраздновать щедрый вечер. Малороссийские щедривки вошли даже в пословицу, как выражение богатого и вместе разгульного угощения.В Великороссии канун нового года называется Васильевым вечером и Авсенем или Овсенем. Первое название происходит от имени святого, празднуемого в новый год, т. е. от имени Василия Великого, а второе – Овсень – происхождения мифического. Овсень или Авсень происходит от слова «овес», или в просторечии «авес»; в древности овсенем назывался земледельческий праздник, совершавшийся по окончании полевых работ, при чем овсяный сноп занимал самое первое место на празднике183. Овес, по своему особенному плодородию, в мифологии славянской вообще служит одним из главных символов плодовитости, счастья и богатства. Отсюда и происходит у нас особый обряд обсевания или осыпания зерновым хлебом и по преимуществу овсом новобрачных, а в старину и русских государей при венчании их на царство. Это всеми признается за выражение искреннего благожелания осыпаемым, за предвещание им богатства и семейного счастья. Этот обряд обсевания или засевания между прочим составляет неотъемлемую принадлежность народного празднования нового года. Во всей России на новый год, пред обедней, мальчики, запасшись хлебными зернами, ходят по домам, и при входе в них сеют эти зерна по полу со следующими причитаниями: «на новое лето роди, Боже, жито, пшеницу и всякую пашницу»; или – «уж дай ему Бог, зароди ему Бог, чтобы рожь родилась, сама в гумно свалилась», и пр.: иногда в этих причитаниях упоминается имя Василия, что указывает на имя святого, празднуемого в новый год. Этот-то обряд обсевания или посыпания, совершающийся у нас на новый год, а у южных славян, как мы видели, на Рождество Христово, и послужил основанием для названия кануна нового года Овсенем или Усенем: потому что он напоминает древнеязыческий праздник овсу, как символу плодородия и изобилия всех благ земных. Народный смысл этого обряда следующий: народившееся солнце, побеждая силы мрака и смерти, начинает постепенно оживлять и оплодотворять землю, оно как бы постепенно вступает с землёю в брачный союз. Хлебные семена, и по преимуществу овёс, самые ближайшие и наглядные символы плодородия земли, и вообще изобилия, счастья. Для выражения искреннего благожелания, столь дорогого на новый год, и для внушения полной надежды на плодородие и счастье в будущем году, и употребляется священный в глазах народа обряд засевания. Поэтому-то зёрна засевальщиков, как залог будущего оживления и плодородия земли, тщательно сберегают до весны, и ими засевают яровые поля.С такими обрядами встречает наш народ праздники: Рождество Христово и Новый год! Что касается до других святочных обрядов и обычаев, входящих, так сказать, в обыденную жизнь святок, то они весьма разнообразны и многочисленны, и потому не могут быть изложены со всею полнотой в журнальной статье. Мы остановим внимание читателей только на тех из них, которые имеют особенно важное значение и вместе – общерусский характер.Одну из существенных принадлежностей народных святок составляют: 1) обычай наряжаться в звериные и другие страшные образы, и гадать о своей судьбе в предстоящем году. Святочное переряживание – это русский народный маскарад, который издревле был известен на Руси, как и во всей Европе. Тотчас по введении у нас христианства, раздался уже громкий голос обличения и негодования против этого обычая. В прологах, патериках, в кормчей книге и других древних литературных памятниках высказываются сильные негодования против переряживания, и маскам даются самые разнообразные названия; характерные из них – личина и луда. Последнее слово в смысле маски встречается между прочим в Патерике Печерском в следующих выражениях: «Луда на бесе в образе ляха». Какой смысл этого обычая? Почему он имеет наибольшее употребление именно в святки, а не в другое время? В средние века между многими существовало мнение, будто бы нечистые духи, в продолжении восьми дней после Рождества Христова, бродят по земле, вспоминая о своем царстве, которое разрушено родившимся Спасителем мира. В непомерной злобе на людей, в тревоге и тоске, и в мрачных видах они шатаются по улицам деревень и городов, и страшно терзают и мучат попавшихся им на встречу. Те же, которые переряжаются во время святок, умышленно представляют из себя злых духов и вступают с ними в особенные, близкие отношения, как бы в братство184. По этому объяснению, которого отчасти придерживаются и теперь в некоторых местах, выходит, что переряживание, уличный маскарад имеет смысл чародейства. Но такой взгляд на святочные переряживания слишком строг и несправедлив. Уличный народный маскарад в настоящее время есть не более как простое развлечение, без всякого злого умысла. Веселость, юмор и комизм составляют существенную его черту. Злоба и даже оскорбительная острота не допускаются. Но по своей основе и происхождению святочное переряживание представляет прямой остаток от времен язычества. По воззрению наших предков-язычников солнце – это божество. Его рождение и победоносная борьба с демонами, духами мрака, сопровождается в небесах шумным празднеством, которое они усматривали в форме и полете облаков и грозовых туч, в свисте бурь и завывании ветров. Символическим изображением этих явлений у наших предков служили стада домашних животных, зверей и некоторых птиц. В некоторые весенние дни, при появлении дождевых облаков, было у нас в обычае с песнями и пляской выгонять на поля тех животных, в образе которых представлялись дождевые тучи185. Со времени же поворота солнца с зимы на лето, или, по понятию народа, после его нарождения, предки наши, для наглядного изображения небесного празднества и вместе для выражения надежды скорого наступления тёплых и дождевых дней, наряжались сами в образы тех животных, которые служили символами облаков и формы которых иногда принимают облака и грозовые тучи…Впоследствии это стали делать и в святки, которые, по времени, совпали с древне-языческим праздником родившемуся солнцу. Таким образом народный святочный маскарад по смыслу своему имеет символическое значение и есть остаток древне-языческого богослужения. Но в настоящее время он утратил в народе свой древний смысл и низошёл на степень уличных забав, хотя и крепко держится в народе, как наследие предков.Что касается до святочных гаданий, то они заслуживают бо́льших преследований, чем народный маскарад; ибо в них до сих пор преобладает элемент враждебный христианству. По объяснению Снегирева самое слово «гадание» мифического характера: оно происходит от Гада, что означало богиню счастья, судьбы; самые формы гаданий составляли богослужебные обряды этой богине при жертвоприношениях; когда именно старались узнать от неё о своей судьбе186. Главная причина, по которой гадания совершаются у нас по преимуществу во время святок, заключается во взгляде нашего народа на самые святки. Известно, что со времени поворота солнца с зимы на лето в природе начинает обнаруживаться оживление, день заметно прибывает, лучи солнечные все более начинают пригревать и пробуждать уснувшую жизнь природы. Наши предки язычники это естественное явление природы объясняли мифически. Они верили, что народившееся божество – солнце нисходит на землю, вступает в борьбу с демонами – богами мрака и смерти, побеждает их, и на место их постепенно водворяет своё царство, царство жизни и света. Вместе с ним нисходят на землю и духи светлые; они вступают в ближайшее общение с людьми, помогают им в работах и принимают участие в их празднествах. При всеобщем оживлении природы, пробуждаются, встают из гробов и души умерших. Поэтому-то у нас исстари в начале весны всегда совершались поминки или тризна187. Со времени же введения у нас христианской веры, этот древне-народный взгляд на время нынешних святок смешался с христианскими представлениями. Теперь у нас все вечера, с 24 декабря по день Крещения, называются святками, святыми вечерами. По мнению нашего народа в эти святые вечера нисходит с неба и странствует по земле Сам Христос, новорожденный Богомладенец. Явление на земле божества сопровождается чудесными знамениями. Так на кануне Рождества и Крещения отверзаются небесные врата; пресветлый рай, в котором обитает Бог, открывает свои сокровища; воды в реках и колодцах оживают, приходят в движение и получают целебную силу. В это же время вместе с Богом нисходят на землю и добрые ангелы и души предков праведников. Последние посещают своих родичей, садятся возле семейного очага на загнедке, любимом месте для старых людей, и принимают участие во всем, что только делается в избе188. Таким образом, по воззрению нашего народа, во время святок вся природа оживает, делается непосредственным местопребыванием божества и добрых духов. В эти дни, по его понятию, о чем только ни помолишься, все сбудется, и о чем ни погадаешь, все откроется. Странствующий по земле Христос Бог и души предков, являясь в среду живых людей, так или иначе их призывающих, открывают им тайны будущего, дают понять те события, которые определены непреложным судом Божиим, и должны совершиться в предстоящем году. Как важно и заманчиво узнать свою судьбу пред началом года! Отсюда-то происходит особенное развитие у нас гадания во время святок вообще и в новый год в особенности; отсюда-то наконец произошла смесь языческих понятий с христианскими представлениями, какую каждый может видеть в обрядовых, новогодних песнях, заклинаниях и формах гаданий. Сценою гаданий служит и дом, и сарай, и храм Божий, в песнях упоминаются мифические существа рядом с именем Христа и пр.2) Общераспространенный в России обычай ходить в святки по домам с праздничным поздравлением, или так называемое – славление. Обычай этот нигде не получил такого широкого развития, как у нас в России. В каждой великорусской деревне, начиная с 25 декабря, целую неделю ходят славильщики. Обыкновенно собирается компания из взрослых и детей, приготовляют звезду из бумаги, в аршин величиною, с разными украшениями, и с нею ходят из дома в дом. Подойдя к окнам дома, славильщики прежде всего поют тропарь и кондак празднику, а потом колядку; между тем звезда во все это время круговращается. Пропев все песни, положенные на этот случай, славильщики поздравляют хозяев с праздником и восклицают: на славу Божию! Один из славильщиков входит в избу и получает за славление. В Сибири в этом народном славлении принимали участие некоторые из причетников. Ходили там, а может быть и теперь ходят, не со звездою, как в России, а с вертепом. Это был ящик о двух ярусах. В нём представлялись посредством деревянных фигур разные события, относящиеся к Рождеству Христову – явление ангелов, поклонение волхвов, бегство в Египет и пр. В самой верхней части ящика представлялась смерть Ирода, а в нижней – пляски. Дьячок всегда участвовал в этом хождении и обыкновенно зажигал свечи, а пономарь тушил их. Вся процессия эта иногда сопровождалась гудочниками или балалаечниками. Сборы за славление, как в России, так и в Сибири встарину поступали в церковь и употреблялись на пособие бедным189. Обычай славления так глубоко вошёл в характер народа нашего, что исполнения его не чуждались встарину и сами наши цари. Так сохранилось известие о славлении Алексея Михайловича и Петра Первого190. Царское славление обыкновенно начиналось после объезда и совершалось следующим образом: по особенному наряду являлись ко дворцу бояре и князья, которые должны были сопровождать царя во время славления. Когда все были на своих местах, начиналось шествие. Впереди шли двое чиновников с барабанами в руках, и ударяли в них палочками, обернутыми сукном. За ними следовал сам царь со всем придворным штатом и толпою бояр, князей, думных дворян и пр. Все по наряду размещались на приготовленных санях и церемониально ездили по домам знатных лиц, где хозяйки с замиранием сердца и большими подарками ожидали славильщиков. По входе в дом, прежде всего пели: «Тебе, Бога, хвалим», и потом поздравляли хозяев с праздником – новым годом. За тем следовали легкие угощения, состоявшие из пива, меду, вина, пирогов, пряников и разного рода сластей. В славлении Петра Великого, по свидетельству очевидца, участвовало около 300 человек191. По окончании славления вся царская свита обыкновенно разъезжалась на отдых по домам, нарочно для них приготовленным. В эти дни вся белокаменная становилась русским вертепом славы и ликования. Из записок современников видно, что даже подвергались наказанию кнутом или батогами те, которые уклонились от участия в царском славлении. Так Желябужский в своей летописи говорит, что Григорий Камынин бит плетьми за то, что был написан в царское славление, да не ездил192.Повсеместность в России обычай славления и особенные обряды, с которыми оно соединяется, показывают, что славление имеет в нашем народе народно-религиозный характер. Судя по народным песням, которые поются у нас на святках и которые по преимуществу или начинаются или оканчиваются словом слава, напр.Слава Богу на небе,Слава!Или –идет кузнец из кузницы, Слава!и пр.,можно думать, что славление есть коренной русский обычай. Наши предки-язычники ходили славить новорожденное солнце и поздравлять друг друга с этим радостным событием собственно с той целью, чтобы собирать подаяния. У нас искони были в употреблении общественные или так называемые братские пирушки. Они обыкновенно всегда устроялись на общественный счёт. Отправлять эти пирушки было всего удобнее в праздник и именно зимой, когда наш народ свободен от работ. Поэтому-то в праздник народившемуся солнцу, как один из самых радостных и торжественных праздников и посылались особенные славильщики собирать подаяние для отправления общественной трапезы, а может быть и для раздачи ради этого праздника милостыни бедным. И христианские славильщики, как мы уже упоминали, свои сборы за славление встарину предоставляли в распоряжение причта, отдавая всё в церковь. Коляда, которая обыкновенно прославляется в песнях славильщиков, вошла в пословицу и означает испрашивание милостыни; так у нас говорится: «Полно коляду томить, давай милостину, не томи бедного»193. С введением же у нас христианства этот древне-народный обычай как нельзя лучше подошёл под христианское хождение по домам или христославление. Можно даже полагать, что христианское хождение по приходу с крестом было введено для уничтожения древне-языческого славления. В настоящее время древний обычай славления потерял свой прежний смысл – собирать подаяние для общественных жертвоприношений и братских пирушек; теперь поселянин с нетерпением ожидает не славильщиков, но церковный причт. Но при всём своём религиозном, вполне христианском настроении, народ наш и доселе ещё не утратил многих из тех черт, с которыми соединялось древнее славление. Таковы разного рода приметы, обряды и суеверия, с которыми встречают и провожают христославцев – церковный причт, праздничные побратимства, т. е. обычай ходить из двора на двор и есть кашу и свежину, веселый разгул и пр. – все это показывает, что народ наш ещё не вполне освободился от остатков дохристианской старины. Многое нехорошее ещё живёт у него, прикрываясь христианским именем.3) Обычаи и поверья, соединяемые с крещенскою водою. Они очень многочисленны и разнообразны. Основная идея их та, что вода, после поворота солнца на лето, освобождается от своего зимнего оцепенения; она как бы превращается из мертвой в живую, и поэтому делается целебною. Дохристианские времена у нас было принято во время нынешних святок совершать религиозные омовения, с целью нравственного и физического выздоровления. Впоследствии этот обычай стал совершаться в день Крещения. Ещё в XVI и XVII вв. в иорданской проруби у нас купались и больные и здоровые, и это делали не одни простолюдины, но и бояре, даже царь иногда погружался в этот день в воду.194Есть ещё множество других народных обычаев и обрядов, которые совершаются у нас во время святок. Мы остановились на самых главных из них, и надеемся, что при сделанных нами объяснениях будут вполне понятны и другие более дробные и местные. Основная идея их одна – это торжество нарождающемуся солнцу, как видимому источнику оживления, возрождения сил природы. Это народное торжество, унаследованное от предков, в настоящее время, под влиянием христианства, утратило в народе свой древний внутренний смысл; во многом оно смешалось с христианскими понятиями, но за то, с другой стороны, оно твердо сохранило и хранит свою внешность, свои обычаи и обряды. Как относилась наша Церковь к народному празднованию святок, какие меры для вразумления народа принимало наше духовенство, об этом мы скажем в конце своей статьи, после обзора других народных наших праздников.П. ПоспеловХ.О. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 5. С. 181–184.Опыт истории библейской женщины. Протоиерея К. Л. Кустодиева. Спб. 1870.Последние годы развития и образования рода человеческого, в лице некоторых европейских обществ, производили нередко странные явления и возбуждали достойные сожаления и небезопасные для нравственной жизни человечества мнения. Одно из таких мнений, силящееся стать положительным учением, состоит в том, что женский пол должен быть во всём уравнен с мужским полом, – что обыкновенно принято называть эмансипацией женского пола. Учение об эмансипации женщин, которому сочувствуют и хотят следовать многие и у нас на Руси, это учение тем более заслуживает особенного пастырского внимания, что служители новоизмышленного учения употребляют все средства, нередко весьма недобросовестные, увлекать за собою такие личности, от которых нельзя требовать здравого обсуждения своего положения и которые способны увлекаться чем ни попало. Соблазны этого учения велики, и им не видится пределов. Типические изображения односторонне идеализированных личностей с печатью эмансипации на челе возбудительно действуют на восприимчивое сердце и неразвитый ум молодых читательниц реалистической литературы. Предупредительность этой литературы, достойная лучшего назначения, доходит до положительных практических указаний, как и где следует выступать на путь эмансипации. К сожалению, серьёзные люди, может быть, слишком свысока смотрят на этого рода литературу и, судя по себе, предполагают, что она не может произвести сильного влияния; но на деле едва ли это так. Смотрите, в самом деле, как усиленно действует эмансипаторская пропаганда в нашей литературе и как мало встречает себе в ней противодействия. Литературных ратников её – целый легион, противников же её, подвизающихся на литературном поприще, по пальцам можно перечесть. Тем необходимее поэтому возвысить свой голос пастырям не для полемики, конечно, с эмансипаторами, но для более полного и частого выяснения положения женского пола в семье и обществе, по смыслу религии христианской. Как достигнуть этого? Вопрос, заслуживающий специального исследования, не может быть решён в беглой заметке, вызванной книгой, имеющей отношение к этому вопросу. Упомянем здесь только, что как задачей телесных врачей служит не только лечение болезней, но и предохранение от оных, так и задачей духовных врачей-пастырей должно быть не только врачевание показавшихся уже болезней, но и своевременное предостережение от оных, так чтобы сделать невозможным само появление таких болезней. Первоначальное духовное воспитание молодого поколения не должно быть выпускаемо из рук пастырей: в чьих руках молодое поколение, у того в руках и будущее... Особенно не должно быть пренебрегаемо духовное воспитание девочек, будущих матерей, которые произведут новое поколение не иначе как по роду и духовному подобию своему. Уверяют, что сила раскола у нас держится единственно влиянием женщин: это мы слышим от самих раскольников. Если это так, то следует надеяться, что, если мы сумеем начертать в сердцах духовных наших дочерей истинное понятие о назначении и положении в человеческом роде женского пола, никакая эмансипаторская пропаганда не будет уже опасной. Напрасно тогда будут тратиться усилия представлять идеалы новых женщин по образу и подобию, новоизмышленному на основании превратных понятий о женском поле. Знакомые измлада идеалы образцовых женщин, начертанные в сердце и воображении воспитанных нами детей, не уступят своего места созданиям нездоровой нравственной фантазии реалистического направления. Важное значение для надлежащего представления идеальных женских типов имеет история собственно женщины библейской. «Если священная история, – справедливо говорит протоиерей Кустодиев, – кладётся в основу нашего народного воспитания, то история библейской женщины в частности может иметь важное воспитательное значение для нашего женского пола, на образование которого у нас в настоящее время обращено особенное внимание. История постепенного приготовления того идеала женщины, который представляет собою Богоматерь и который останется всегдашним идеалом женщины, даёт те начала, которые должны быть положены в основу христианского воспитания женщины и могут определить её положение и значение в жизни христианских обществ и народов. Это – воспитательные начала не какой-нибудь теории, но истории и опытов народа, который в своих священных сказаниях никогда не перестанет быть нашим учителем». С этой точки зрения, книга пр. Кустодиева «Опыт истории библейской женщины», как единственное такого рода сочинение в нашей литературе, заслуживает особенного внимания пастырей. С интересом и пользою и сами они прочитают ее и будут пользоваться ею для своих бесед в женском отделении своих школ; безопасно и с надеждою принесть пользу дадут они ее для чтения и порекомендуют читать любительницам доброго чтения. Автор этой, прекрасно составленной книги, следовал самому простому плану. Разделив библейскую историю на периоды, он в каждом периоде сначала рассказывает историю женщин, имевших какое-либо значение в жизни своего народа и влияние на развитие задачи его истории: это типы и идеалы библейских женщин; затем представляет картину жизни каждой во всех ее положениях; именно изображает ее как девицу, супругу, мать, вдову. Полагая концом истории библейской женщины Евангелие, в котором находится заключение и завершение всей ветхозаветной истории, автор, разделив библейскую историю на три периода: патриархальный, подзаконно-национальный и евангельский, в настоящем труде изучает только два первые периода истории собственно ветхозаветной женщины, предоставляя себе изображение женщины евангельского периода сделать особо. Особенный интерес его книги придает то, что он при рассказе истории ветхозаветной женщины пользуется учеными топографическими и археологическими исследованиями, которые вполне подтверждают достоверность библейских сказаний и часто дают для них важные дополнения и пояснения. Не смотря на общеизвестность фактов, составляющих историю библейских женщин, эти факты в живом, поэтическом, можно сказать, приложении пр. Кустодиева являются как бы совершенно новыми и держат в напряжении внимание во все время чтения книги. Практическое употребление этой книги, каковое мы вообще преследуем в своих библиографических заметках, не исчерпывается однако указанными выше замечаниями: она может служить хорошим пособием для оживления уроков по свящ. истории не в одних женских школах, но и в мужеских, даже в средних заведениях. Ожидаем обещанной истории евангельской женщины.Х. О.№ 6. Февраля 7-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении.195 (Ч. 1.: Главы 8–10) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 185–192.Глава 8. О тех, которые домогаются начальственной власти, и в оправдание своего прихотливого стремления ссылаются и опираются на слова Апостола (1Тим.3:1).Многие, домогающиеся начальственной власти, в оправдание своего прихотливого стремления, прибегают к словам Апостола, который говорит: «аще кто епископства хощет, добра дела желает» (1Тим.3:1), думая найти в них для себя опору. Но Апостол, похвалив это желание, тотчас же представляет и опасную его сторону, присовокупляя вслед за тем к своим словам и следующие: «подобает убо (же) епископу быти непорочну» (1Тим.3:2). А далее он показывает, в чём именно состоит эта непорочность, последовательно перечисляет один за другими необходимые для пастырей и вообще священнослужителей совершенства. Таким образом Апостол и одобряет желание епископства и устрашает желающих его необходимыми для сего требованиями. Он как бы так говорит: «Я хвалю ваше желание, но сперва узнайте то, чего вы желаете; иначе, если вы пренебрежёте самоиспытанием, то тем постыднее будет для вас укоризненность вашего недостоинства, чем поспешнее взойдёте вы на высоту духовных почестей, открытую для взора всех». Как весьма опытный в деле духовного управления, Апостол одобрением своим побуждает нас стремиться к этому высокому служению, а изображением трудностей оного обуздывает в нас всякую поспешность и опрометчивость. Мысль о том, как непорочна должна быть жизнь епископа, имеет целью у Апостола предохранить всех и каждого от гордости и самонадеянности; а тем, что похваляет желание этого звания, столь непорочного, он хочет усилить любовь и расположенность к добродетели вообще. Впрочем нужно заметить, что Апостол говорил так в то ещё время, когда каждый представитель Церкви своей первый делался жертвой мучителей. Значит, тогда похвально было желать епископства и потому уже, что с ним соединялась и явная опасность подвергнуться тягчайшим страданиям. Имея это в виду, Апостол и самую должность епископскую почтил названием доброго дела, сказав: «Аще кто епископства хощет, добра дела желает» (1Тим.3:1–12; Тит.1:1–9). Таким образом, всяк по себе может судить беспристрастно, имеет ли его желание епископствовать какое-нибудь отношение к истинному епископству, если он смотрит на это звание не как на служение доброму делу, а только как на средство к достижению почестей и славы? Епископское служение есть служение священное; но этой святости его не только не любит, но и вовсе не понимает тот, кто, мечтая только о высоте сана, восхищается в тайне мыслью, как другие будут пред ним преклоняться, возвеличивает себя собственными похвалами, дышит одним честолюбием и в восторге от преизбытка всяких прибытков наперед помышляет не о тяжести предлежащих трудов, а о неге и роскоши среди изобилия благ земных. Он ищет мирских выгод в том звании, которое обязано искоренять в людях всякое пристрастие к ним. Понятно, что такой человек, избирающий самое смиренное служение средством к удовлетворению своей гордости и своим личным видам, внутри будет не то, чем будет казаться извне: из него может выйти не пастырь овец Христовых, а тать и разбойник, не дверми входяй во двор овчий, но прелазяй инуде, который под покровом пастырской одежды, подобно волку, расхитит и распудит стадо Христово (Ин.10:1–6).Глава 9. О том, что ищущие власти очень часто обольщают себя воображаемым предположением, что они на занимаемом ими высоком месте служения произведут много дел хороших.Но часто и очень часто ищущие пастырской власти и начальственного управления в Церкви Божией ищут этого служения потому, что предполагают совершить на этом высоком поприще какие-либо важные и полезные для ней дела; и хотя они ищут этого собственно из желания возвыситься, но успокаивают себя тем, что вот-де они много сделают пользы и для Церкви. Таким образом суетное, но главное, намерение их прикрывается благовидным рассуждением о целях второстепенных, чтобы только успокоить себя. Ибо душа наша легко может обмануться и вообразить себе, что она любит добрые дела, которые не всегда любит, и что она не любит мирской славы, которую между тем не перестаёт любить. В таком состоянии человек, домогающийся власти, бывает робок, пока ещё стремится к ней; а когда достигает желаемого, тогда становится он дерзновенным. Сперва робость его происходит в нём от опасения неудачи; но после того, как он достигает своей цели, в нём тотчас рождается уверенность, что так и должно быть и что он имел на то полное право. Наконец, по достижении им власти, пользуясь и злоупотребляя ею для удовлетворения суетным желаниям своим, он охотно уже забывает свои благочестивые и богобоязненные предположения (quid quid religiose cogitavit). Поэтому, когда душа увлекается слишком смелыми и необычайными предприятиями, необходимо в то же время обратить взор на прошедшие дела свои: пусть каждый, в подобном состоянии, поразмыслит о том, как он поступал прежде, находясь в подчинении (subjectus): тогда только узнает, способен ли он на те добрые дела, которые предполагает совершить на высоком посту начальственного служения (praelatus). Ибо никогда не научится смирению на высоте почестей тот, кто и в низком состоянии не переставал гордиться. Не сумеет он избегать похвал, когда они посыплются ему со всех сторон, если он жаден был к ним и тогда, когда их вовсе не было. Никогда не победит он в себе любостяжания, имея в руках своих способы для поддержания многих, если он и прежде один не умел довольствоваться своим состоянием. Итак, пусть каждый рассматривает прежнюю жизнь свою, дабы в стремлении к высокому сану не обольститься ложными мечтами. Среди многочисленных и многообразных забот пастырского служения, особенно по управлению, человек иногда утрачивает и тот навык к добрым делам, который легко сохранялся у него в тихой частной жизни. Так и на море, в тихую погоду, и малосведущий корабельщик может хорошо править кораблём; но когда поднимется буря и разъярятся волны, то и самый искусный кормчий может растеряться. А что такое в самом деле высокая власть управления, как не мысленная буря? В ней корабль души нашей постоянно потрясается бурными волнами разных помышлений, непрестанно ударяется то в ту, то в другую сторону, так что ежеминутно грозит ему опасность разбиться и погибнуть от каких-нибудь необдуманных речей языка или поступков дела, подобно тому, как на море гибнут от попадающихся на пути непредусмотренных подводных камней. Между тем какому же правилу следовать и какого начала держаться нам в настоящем деле, как не последовать тому, чтобы на высоту пастырского служения, волею-неволею, восходил тот лишь только, кто богат совершенствами добродетелей, а кто не обладает потребными для сего качествами, тот и не принимался бы за это высокое служение, хотя бы его к тому и принуждали? И потому, кто наделён благодатными дарами, но совершенно отказывается от своего призвания; тот пусть блюдётся, чтобы ему не подпасть осуждению за сокрытие своего таланта в земле: ибо оставить в бездействии и праздности дарования, полученные от Господа, есть тоже самое, что закопать талант в землю (Мф.25:15–30). А тот, кто не только не имеет хороших способностей для управления, но и подвержен слабостям, между тем, несмотря на это, домогается власти, пусть не забывает того, что он своим соблазнительным примером может послужить для ближних только препятствием в достижении царствия небесного, подобно фарисеям, которые, по словам Божественного Учителя, и сами не входят в него и другим заграждают доступ (Мф.23:13). Равным образом надлежит ему помнить и то, что пастырь духовный, принимающий на себя пастырское служение в Церкви Божией, есть вместе и врач душевных недугов. Следовательно, если он и сам одержим таковыми недугами и страждет от них; то как дерзнет он врачевать язвы других, нося язвы сам на лице своем?Глава 10. Кто может и должен приступать к пастырскому служению и принимать на себя в оном начальственное управление.Итак, всемерно должно стараться, чтобы на степени пастырей и пастыреначальников поставляемы были в образец жизни для пасомых и подчиненных только такие мужи, которые, умерши для всех плотских страстей, живут уже духом, которые отложили всякое попечение о мирских благах, которые не страшатся никаких бедствий, которые помышляют только о благах внутренних. Вполне соответствуя благочестивым намерениям и стремлениям таковых людей, им не противоречит уже ни тело их под предлогом немощи, ни дух их под предлогом оскорбления. Они не посягают на чужое добро; напротив, они охотно раздают свое собственное. Они всегда готовы от чистого сердца и сострадательной любви извинять и прощать ближнего, не снисходя впрочем преступлениям его до слабости, но соблюдая законы правосудия. Они ничего не позволяют себе противозаконного, а противозаконные действия других оплакивают, как свои собственные грехи. Они искренно соболезнуют чужому несчастью, благосостоянию же ближнего так радуются, как бы оно составляло их собственное благо. Во всем, что ни делают они, являют себя пред другими достойным подражания примером, внушая к себе во всех такое уважение, что никто не может упрекнуть их в жизни ни чем, за что бы они должны пред ними краснеть. Они стараются жить так, чтобы и самые черствые и закоснелые души ближних могли размягчаться и умиляться исходящим из уст их благодатным учением, оправдываемым ими на самом деле. Они, как опытные в молитве, из прежних примеров жизни познали уже, чего могут просить и чего не должны просить, и потому могут получить от Господа все, чего бы они ни попросили; им-то, как бы в особенности, и слышится этот отрадный глас Божий: и ещё глаголющу ти, реку: се приидох (Ис.58:9; 65:24). Таковы именно должны быть пастыри и пастыреначальники! Ибо, когда и к нам кто приходит с просьбою походатайствовать за него пред тем или другим начальником, который на него разгневался и недоволен, но нам незнаком коротко, то мы тотчас же отвечаем ему: «Нет, любезный, нельзя нам ходатайствовать за тебя пред этим господином, потому что мы и сами не пользуемся его особенным благоволением». Если же, таким образом, и человек пред человеком, на которого мало надеется, не отваживается быть ходатаем за кого бы то ни было, то как дерзнет брать на себя ходатайство пред Богом за грехи народа тот, кто не знает и не уверен, заслужил ли он жизнью своею благоволение Божие к себе самому? Или как он будет просить у Него прощения и помилования для других, если не надеется от Него прощения и помилования самому себе? Тут надобно даже опасаться, чтобы, вместо предполагаемого умилостивления, не подвигнуть Господа на больший ещё гнев из-за своих грехов; ибо все мы хорошо знаем, что когда и пред людьми берётся ходатайствовать такое лицо, которое им не нравится, то гнев их через то лишь больше усиливается. Итак, кто ещё не отрешился совершенно от земных страстей, тот пусть остерегается принимать на себя звание посредника или ходатая в Церкви Божией: иначе он своим предстательством может больше и больше возбудить гнев и раздражить Верховного Судию на занимаемом им месте, и вместо примирения с Божественным правосудием может повергнуть паству свою в совершенное разорение.Иерархическое устройство церкви196 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 192–206.О взаимных отношениях между церковной и гражданской властями.Мы рассмотрели высшую власть церковную в двух её видах или проявлениях, как власть Церкви вселенской и как власть Церкви поместной. При определении вообще высшей власти церковной мы заметили, что она резко отличается от всякой власти земной, т. е. власти государственной – по своей цели и по своим средствам. Власть церковная имеет целью благо людей небесное, вечное; власть же государственная – благо людей земное, временное. Первая для достижения своей цели пользуется средствами чисто духовными, действующими прямо на душу человека; последние владеет средствами материальными, действующими преимущественно на тленную сторону человека. Вследствие такой резкой разницы та и другая власть в своем кругу должна действовать совершенно самостоятельно. Эту самостоятельность каждой из упомянутых властей утверждает и само слово Божие, когда говорит, что та и другая власть равно происходит от Бога, и только Богу дает отчет в своих делах. Но эта самостоятельность не должна простираться до такой степени, чтобы обе власти совершенно чужды были друг другу, и друг о друге ничего не знали. Для церковной власти совершенно невозможна такая отчужденность от власти государственной; ибо подведомые ей члены Церкви в то же время суть члены и государства, и интересы государства и Церкви неизбежно связываются. От характера отношений власти государственной к власти церковной зависит больший или меньший успех сей последней во всех проявлениях её деятельности: и в учительстве, и в священнослужении, и в руководствовании. Равным образом власть церковная, внушая членам Церкви повиновение распоряжениям власти гражданской, как Божию повелению, тем самым содействует успеху сей последней в её собственных делах. Притом же представители местной власти церковной, как члены государства, нисколько не освобождаются в делах общественных от обязанностей гражданских, возлагаемых на всех членов общества. Равным образом представители верховной власти государственной, если они сыны Церкви православной, в делах веры подлежат руководству власти церковной. При такой тесной связи государства с Церковью должны быть положительные правила, которые бы определяли взаимные отношения власти церковной и власти государственной, степень участия первой в делах последней и наоборот. Таковые правила действительно и существуют в церковном каноне. Вселенская власть частью сама издала эти правила, частью показала их в своей практике, в тех случаях, когда бывали торжественные собрания пастырей или Вселенские соборы, частью дала каноническое значение тем из постановлений по сему предмету, которые составлены были на поместных соборах. Все эти канонические правила можно разделить на два рода. 1) Одни из них возбраняют незаконные отношения между властями духовной и гражданской, подрывающие самостоятельность той или другой власти. 2) Другие устанавливают законные отношения между ними и степень участия одной власти в делах другой, причём самостоятельность той и другой власти сохраняется во всей силе.1Во всем церковном каноне нет ни одного правила, которым бы предписывались какие-нибудь законы властям гражданским, или давалось полномочие лицам духовным подвергать своему суду распоряжения власти гражданской относительно дел государственных и делать в них какие-либо исправления. Напротив, законодательная церковная власть, следуя учению слова Божия (Рим.13:1–2,4), оставляет неприкосновенные права государственной власти, как власти, происходящей от Бога, и строго преследует в лицах облечённых духовною властью всякое вмешательство в дела гражданского управления, или соединение в одном лице власти духовной и гражданской. В 81 правиле Апостольском говорится: «не подобает епископу или пресвитеру вдаваться в народные управления, но неопустительно быти при делах церковных. Итак, или убеждён будет сего не творити, или да будет извержен». «Епископ, или пресвитер, или диакон, – говорится в 83 правиле Апостольском, – в воинском деле упражняющийся и хотящий удержать обоя, и римское начальство197, и священническую должность, да будет извержен из священного чина. Ибо кесарева кесареви и Божия Богови»». Четвёртый Вселенский собор старается истребить в духовных лицах всякую мысль о гражданских должностях или гражданском начальствовании. Он даже возбраняет им снимать сан ради того, чтобы достигнуть какой-нибудь гражданской власти, и тех лиц, которые решаются на это, прямо подвергает анафеме. «Вчиненным единожды в клире, – говорится в 7 правиле этого Собора, – и монахам, определили мы не вступать ни в воинскую службу, ни в мирской чин: иначе дерзнувших на сие и не возвращающихся с раскаянием к тому, что прежде избрали для Бога, предавать анафеме»198. Все эти правила строго соблюдались во все времена древнехристианской Церкви. Двукратный собор, бывший в IX веке, своим II правилом распространил силу этих постановлений и на низших клириков, которые как необлечённые духовною властью, вероятно, считали эти древние постановления для себя необязательными. «Пресвитеров или диаконов, приемлющих на себя мирские начальственные должности или попечения, – говорится в этом правиле, – божественные и священные правила подвергают извержению. То же и мы, подтверждая и о прочих, принадлежащих к клиру, определяем: если кто из них вступит в мирские начальственные должности, таковой да изженется из клира». Указанные нами правила ясно свидетельствуют, что власть церковная чужда была всяких притязаний на права власти гражданской, и своими постановлениями даже ограждала её самостоятельность. Ещё строже в своих правилах законодательная церковная власть относится к тем духовным лицам, которые, надмеваясь своею духовною властью, дерзают наносить какое-либо оскорбление властям государственным. В этих случаях церковные каноны не допускают уже каких-либо увещаний и вразумлений для исправления виновных, и не ожидают раскаяния, а прямо как преступников заповеди божественной подвергают их наказанию. «Аще кто досадит царю или князю не по правде, – гласит 84 правило Апостольское, – да понесет наказание. И аще таковой будет из клира, да будет извержен из священнического чина». И каноны церковные строго запрещают досаждение не только верховной государственной власти, но и всякой мирской власти, хотя бы лица духовные не состояли от ней ни в какой зависимости, как члены государства. Это особенно видно в тех правилах, которые запрещают властям духовным принимать в клир рабов без согласия господ. 82 правило Апостольское говорит: «не позволяем в клир производить рабов без согласия господ, к огорчению владетелей их. Ибо от сего происходит расстройство в домах. Аже же когда раб и достоин явится поставления в степень церковную, каковым явился и наш Онисим, и господие соизволят, и освободят, и из дому отпустят: да будет произведен». Четвертый Вселенский собор, подтверждая это правило, требует, чтобы и в монашество не принимали рабов без согласия господ. «Да не приемлется, – читаем в 4 правиле этого Собора, – в монастырях в монашество никакой раб, без воли господина его. Преступающему же сие наше определение определили мы быть чуждым общения церковного, да не хулится имя Божие». Так судятся те духовные власти, которые принимают на служение Церкви рабов без согласия их господ! А тех духовных властей, которые сами склоняют рабов, под предлогом благочестия, свергать с себя зависимость от своих господ. Правила церковные прямо предают анафеме. «Аще кто учит раба, – говорится в 3 правиле Гангрского собора, – под предлогом благочестия презирать господина, уклоняться от служения и не с усердием и всякой честью служить господину своему: да будет под клятвой».Но, крепко ограждая самостоятельность мирской власти и неприкосновенность её прав со стороны властей духовных, законодательная церковная власть, в то же время, своими правилами ограждает самостоятельность власти церковной и неприкосновенность её прав со стороны каких бы то ни было притязаний властей мирских. Впрочем, в своих правилах, касающихся ограждения власти церковной от всяких притязаний и стеснений со стороны мирских властей, законодательная церковная власть не относится прямо к сим последним, не запрещает им вмешиваться в дела церковные: она и в этом случае сохраняет уважение к власти мирской и не подаёт никакого повода думать, будто она хочет подчинить её своей власти или предписывать ей законы. Она в своих правилах только объявляет недействительными все распоряжения, сделанные мирскою властью в Церкви к ущербу и унижению власти церковной. И тех лиц духовных, которые подчиняются этим распоряжениям, объявляет лишёнными священного сана и изгоняет их из общества церковного со всеми сообщающимися с ними.Самое вредное вмешательство мирских властей в права власти церковной может проявиться в избрании и поставлении лиц на священные должности вопреки воле церковной власти. Ибо в таких случаях эти лица становятся раболепными слугами мирской власти. Бесчисленные опыты в жизни церковной показали, сколько зла для Церкви может происходить от этого. Разумеем те случаи, когда еретики заискивали расположения мирских властей и посредством их захватывали в свои руки епископские кафедры. В предупреждение таких печальных явлений ещё в Апостольских правилах говорится: «аще который епископ, мирских начальников употребив, через них получит епископскую в Церкви власть, да будет извержен и отлучен, и все сообщающиеся с ним»199. Седьмой Вселенский собор ещё с большею настойчивостью повторяет это правило. Он в правиле 3 говорит: «Всякое избрание во епископа, или пресвитера, или диакона, делаемое мирскими начальниками, да будет недействительно. Ибо имеющий произвестись во епископа, должен избираем быть от епископов, якоже святых отцов в Никее определено в правиле»200. Строго также запрещает Четвёртый Вселенский собор епископам искать старейшинства пред равными, или преимущества при помощи гражданской власти. Древним обычаем Церкви было, чтобы епископы главных городов провинциальных назывались митрополитами, были председателями местных соборов и имели некоторую власть над прочими епископами своей провинции. Некоторые епископы, по своему честолюбию, прибегали к государственной власти с просьбою, чтобы их города почтены были наименованием митрополий и через то усвояли себе независимость от прежних митрополитов. В 12 правиле этого Собора говорится: «дошло до нас, яко некие, вопреки церковным постановлениям, прибегнув ко властям, посредством прагматических грамот единую область на две рассекли, яко быти от сего во единой области двум митрополитам. Посему, определил святой собор, да ничто таковое творить впредь не дерзает епископ. Ибо покусившийся на то низвержен будет со своей степени». Церковные правила также строго наказывают клириков, которые без ведома своего епископа, из угождения вельможам, устроившим у себя домовья церкви, переходили в них для служения. Такие клирики, подчинившиеся распоряжениям этих вельмож, объявляются изверженными из сана. «Поскольку некоторые из клира, – говорится в 10 правиле Седьмого Вселенского собора, – уклоняясь от силы существующего в правилах постановления, оставив свой приход, отбегают во иные приходы, наипаче же в сем богоспасаемом и царствующем граде, и у мирских начальников водворяются, отправляя богослужение в их молитвенницах: то сих, без воли своего и Константинопольского епископа, не позволяется принимать, в каком бы то ни было доме, или церкви. Аще же кто сие сотворит, и в том упорен будет: да будет извержен».Не менее вредно вмешательство светских властей в дела судопроизводства над лицами духовными. Ибо этим вмешательством ослабляется и совершенно испровергается сила и значение власти церковной, и разрушается церковная дисциплина. Правда, в тех случаях, когда лица духовные замечены бывают в преступлениях уголовных, Церковь прямо отдает их суду гражданскому; но во всех других случаях не только по преступлениям против должности, но и по делам тяжебным между собою, она с древних времен требовала, чтобы лица духовные обращались к власти церковной, а не прибегали к светским судилищам. В 20 правиле Апостольском она запретила лицам духовным поручаться за кого-либо. «Кто из клира даст себя порукою за кого-либо, да будет извержен». Поручительство само по себе дело доброе – оно вытекает из искреннего желания помочь ближнему в его трудных обстоятельствах. От чего же Церковь возбранила поручительство своим служителям? От того, что оно в тогдашние времена, когда правительство было языческое, было крайне вредно для лиц духовных; ибо неминуемо подвергало их суду властей гражданских, разными унижениям и взысканиям. По законам римским поручитель подвергался полной ответственности за поручаемого, и при обязательствах долговых эта ответственность простиралась по смерти его и на семейство. Из этого правила видно, что законодательная власть церковная с самых первых дней христианства старалась устранить всякий повод к вмешательству светских властей в суд над лицами, облеченными духовным саном. Впоследствии времени, когда Церковь Христа сделалась господствующей в Римской империи и правительство гражданское стало принимать живое участие в делах церковных, – лица духовные, недовольные судом церковной власти, часто стали обращаться к суду государственной власти, и тем парализовали действия власти церковной. По этой причине Четвёртый Вселенский собор в своём 9 правиле издал подробный закон относительно того, чтобы клирики не прибегали к светским властям, а твёрдо держались своей церковной власти в делах судных. «Аще который клирик с клириком же имеет судное дело, – говорится в этом правиле, – да не оставляет своего епископа, и да не прибегает к светским судилищам. Но сперва да производит своё дело у своего епископа, или по изволению того же епископа, избранные обеими сторонами да составят суд. А кто вопреки сему поступит: да подлежит наказаниям по правилам. Аще клирик со своим, или со иным епископом имеет судное дело: да судится в областном соборе. Аще же на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великой области, или к престолу царствующего Константинополя (т. е. к патриарху Константинопольскому), и пред ним да судится». Выше этой духовной инстанции канонические правила не позволяли никуда обращаться, хотя бы подсудимые и недовольны были её решением. По 6 правилу Второго Вселенского собора, «аще кто, презрев, по предварительному дознанию, постановленное решение (соборной власти), дерзнёт или слух царский утруждати или суды мирских начальников, к оскорблению чести всех епископов области: таковой отнюдь да не будет приемлем с своею жалобою, как нанесший оскорбление правилам, и нарушивший церковное благочиние». Карфагенский собор, чтобы окончательно прекратить такой вредный для Церкви переход подсудимых от власти церковной к суду гражданскому, в своём 15 правиле говорит: «рассуждено, чтобы кто бы то ни был из епископов, или пресвитеров, или диаконов, или причетников, аще имея возникшее в Церкви дело обвинительное или тяжебное, отречётся от церковного суда, и восхочет оправдаться пред судилищами светскими, лишался своего места, хотя бы и в пользу его решение последовало. И сие по делу обвинительному; по делу же тяжкому да лишается того, что приобрёл по решению дела, если хочет удержать место своё». В 117 правиле тот же самый Карфагенский собор постановил: «аще кто из клира будет просить от царя рассмотрения о себе в светских судилищах, лишён будет своея чести». Под одним только условием каноны церковные разрешают подсудимым духовным лицам обращаться с просьбою к верховной государственной власти, именно если они будут просить у царя, чтобы вновь назначен был над ними суд епископский, или иначе, чтобы церковной власти повелено было вновь пересмотреть их дело. «Аще клирик, – говорится в том же 117 правиле Карфагенского собора, – будет от царя просить себе суда епископского: отнюдь да не возбранится ему сие». Подобным обращением к государственной власти нисколько не унижается власть церковная и не подрывается её самостоятельность; в таком случае государственная власть становится как бы только посредницей между подсудимыми и властью церковной. Впрочем, и это правилами церковными допускается только в том случае, когда духовные лица ещё не извержены из священного сана судом соборной власти. В противном случае они за свою апелляцию к государственной власти, вызывающую её к назначению нового суда епископского, лишаются всяких прав на снисхождение к себе церковной власти. «Аще который пресвитер или диакон, – говорится в 12 правиле Антиохийского собора, – изверженный от своего сана своим епископом, или даже епископ, изверженный собором, дерзнет стужати слуху царскому: подобает ему обратиться к большему собору епископов, и то, в чём мнится быть прав, предложить множайшим епископам, и от них принять исследование, и окончательный суд. Аще же, сих пренебрегши, царю стужати будет: таковой да не удостаивается никакого прощения, да не будет места его защищению, и да не имеет он надежды восстановления».Так как вмешательство мирской власти при избрании или повышении священнослужителей, а также в дела церковного судопроизводства, главным образом зависит от самих же духовных лиц, которые вызывают к этому мирскую власть или своими заискиваниями и интригами, или своими прошениями: то высшая законодательная власть многие правила канонические направляет против этих заискиваний или прошений, и таким образом старается искоренить зло в самом его начале. Главная мысль всех этих правил та, что вообще лицам духовным, епископам ли то, или прочим клирикам, запрещается ходить к царю без ведома соборной власти. Один только случай допускают правила, когда епископ, пресвитер или кто-либо из клира может идти к царю, именно – когда сам царь позовёт своим указом. По 7 правилу Сардикийского собора «ни один епископ не должен приходить в воинский стан, кроме тех, которых благочестивейший царь наш призовёт своим писанием». У лиц духовных всегда могли быть многие случаи, по которым нужно было им обращаться к царю. Могли быть у них личные нужды, как у подданных царя, а у епископов могли быть нужды и по делам церковным или даже по мирским делам своей паствы. Особенно в древние времена, когда Церковь принимала на себя попечение о бедных, вдовых, сиротах, угнетённых и тому подобных несчастных. Канонические правила требовали, чтобы эти нужды предварительно изъясняемы были местной соборной власти, и чтобы лица духовные не прежде шли с этими нуждами к царю, как получив на то разрешение от местной соборной власти. Так как в древние времена неудобно было по всем этим случаям собираться областному собору, то давать разрешение идти к царской палате предоставлено было предстоятелям поместных церквей, то есть митрополитам. Для этого установлено было давать идущим к царю грамоту, в которой от митрополита, или, если то бывало во время срочных соборов, от собора прописывалось свидетельство, что отправляющийся ко двору имеет законную причину лично явиться к государю, по собственной ли то нужде, или по делам церковным. «Аще который епископ, – говорится во 11 правиле Антиохийского собора, – или пресвитер, или вообще кто-либо из клира без соизволения и грамот от епископов области, и наипаче от епископа митрополии, дерзнет отъити к царю: таковый да будет отрешен, и лишен не токмо общения, но и достоинства, какое имел, яко дерзнувший, вопреки правилам Церкви, стужати слуху Боголюбезнейшего царя нашего. Аще же необходимая нужда заставит кого идти к царю: таковой да творит сие с рассмотрением и соизволением епископа митрополии и прочих тоя области епископов, и да напутствуется грамотами от них». Давая эти грамоты, собор или митрополит тщательно вникали, действительно ли была причина уважительная; и коль скоро замечали, что духовные лица побуждаемы были к сему или непокорством церковной власти, или честолюбием, или желанием исходатайствовать кому-либо мирскую должность201, или чем-либо подобным не могущим быть на пользу Церкви, за исключением ходатайства за притесненных или сирых, или осужденных, но прибегающих к Церкви с просьбою о милосердии, то таких грамот не давали. А чтобы ещё сильнее воспрепятствовать самовольным и своекорыстным хождениям к царской палате, собор Сардикийский постановил, чтобы епископ, шествующий к царю, полученную от собора или митрополита грамоту непременно предъявлял епископам тех епархий, по которым придётся ему проходить, и просил их подписать её собственноручно, а сим последним собор вменил в обязанность следить, не имеет ли он какого-либо тайного предосудительного намерения при своём путешествии. И если они заметят таковое намерение, то не должны подписывать грамоты и не иметь никакого общения с шествующим. «Аще (епископ шествующий), – говорится в 20 правиле Сардикийского собора, – по тщеславию, или по просьбам некоторых поспешает в воинский стан: то ни на грамотах его да подпишет (епископ поставленный на припутиях или на путях водных), ниже да сообщается с таковым». Эта предосторожность сама по себе ещё не могла предотвратить всего зла. Люди хитрые и ловкие могли обмануть всех епископов на пути и искусно скрыть, под благовидными предлогами, своекорыстную и вредную для Церкви причину шествия. Посему Сардикийский собор 8 правилом старается, если не совсем уничтожить, то, по крайней мере, значительно ограничить смелость епископов лично являться к царю, особенно по прошениям лиц, ищущих защиты или предстательства Церкви. Он запрещает им самим представлять эти прошения к царю. «Аще которые из епископов, – говорит Собор, – имеют такие прошения, да препосылают их через своего диакона. Ибо служебное лице не подлежит укорению и скорее может донести то, что ему поручено будет». На сей случай установлен был такой порядок. Епископы предварительно должны были со своими диаконами отправлять эти прошения к своему митрополиту. Митрополит, по рассмотрении, вручая этим диаконам представительные письма с последовательным описанием дела, отправляет их к тем епископам, которые находятся в месте пребывания государя. И уже сии последние епископы, по собственному удостоверению в важности прошения, должны были сами представлять их к царю. Таким образом и диакону, посланному от епископа, преграждался путь лично являться к царю. Но случалось так, что некоторые, дабы утаить свое намерение, испрашивали грамоты только до Рима, не сказывая о том, что хотят идти к царю, и пришедши в Рим шли прямо к царской палате, а после оправдывались, что нужда им идти к царю уже явилась в самой столице. Собор Карфагенский издал против этого злоупотребления особенное постановление, со строгой угрозой, требуя от всех духовных лиц, приходящих в столицу, чтобы они являлись к столичному епископу, и если окажется нужда идти к царской палате, брали особенную отпустительную грамоту для сего у столичного епископа. «Аще получивший отпустительную грамоту до Рима только, – говорится в 119 правиле этого собора, – умолчав о нужде, побуждающей его идти к палате, восхощет прямо отъити к палате: да будет отлучен от общения. Аще же, тамо в Риме, откроется внезапная нужда отъити к палате: да явить оную нужду епископу римскому, и да принесет писание того же римского епископа».Демидовский В. Древнерусский священник.202 (§ 4) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 206–212.4) Отношение священника к прихожанам. Обширная деятельность, предстоявшая ему, как пастырю. Особенное значение духовника. Домашние священники у князей. Внушения о почитании священников; боязнь к ним народа, доходившая до суеверия. Неприязнь к ним волхвов.Как лицо, посвящённое на особенное служение обществу, им самим избранное, древнерусский священник находился в самых близких отношениях к своим прихожанам. Исправляя церковные требы и совершая священнодействия, он являлся религиозным представителем своей общины, своего прихода; с другой стороны, руководя своих пасомых на путь к спасению, излагая им правила христианской жизни и деятельности, он должен был являться представителем нравственности. При таком высоком религиозно-нравственном положении и значении священник естественно должен был стоять во главе своего прихода в духовном отношении. И мы видим, что на первых же порах по принятии христианства русские архипастыри убеждают мирян относиться к священникам, как служителям Божиим, своим руководителям и наставникам203. Будучи главою и руководителем, священник должен был обращать внимание на все стороны нравственной жизни своих прихожан, на их взаимные отношения друг ко другу, на отношения семейные, на их привычки, пороки и проч. Все это поставляло его в самые близкие отношения к своим прихожанам. Литературные памятники первых веков христианства в России не показывают нам, как осуществлялись в практике эти отношения, но в них есть замечания об этом предмете. Из этих замечаний мы узнаем, что прихожане приглашали своих священников на различные пиры к себе, хорошо угощали их, испрашивали их благословения. Вот почему наши архипастыри и делали наставления священникам, как они должны вести себя на пирах. «Священники обязаны вести себя благообразно и с благословением вкушать предлагаемое, – писал митр. Иоанн II в своих правилах – коль скоро начнется плясание, играние и гудение, священники должны удалиться»204. «Аще ли поимете черницы в свой дом или иного причетника (какого-либо служителя церкви) и хощете их честити, – внушает мирянам неизвестный архипастырь, – то боле трею чашь не нудите его, но дайте ему волю, дажеся и сам напьет (буде и сам упьется), да сам за то и отвещает. А вам не надобе грех его… не лзе слуг Божиих до сорома (до забвения стыда) упоити, но с поклоном отпустити и благословение вземше от него»205. В этих приглашениях и угощениях древне-русский христианин выражал свою любовь и преданность к священнику, свое уважение. к нему, как к лицу старшему, почтенному, значит, мирские отношения между прихожанами и священниками были довольно близкие и дружелюбные. Ещё ближе и теснее должны были связывать священника с прихожанами отношения духовно-нравственные, отношения его, как отца духовного, имеющего власть вязать и решить своих духовных чад, как учителя, руководившего ко спасению и обличавшего их пороки и преступления и, наконец, как молитвенника за них Богу. Правда, на первых порах по принятии христианства многие миряне недоверчиво относились к своим священникам: не открывали им на исповеди всех своих грехов, не слушались их наставлений, не оставляли своих языческих обычаев, не хотели ходить в церковь на богослужение, – явление естественное: человек не скоро расстаётся с тем, что он видел в своих отцах и дедах. Но несмотря на это, когда прихожане ближе знакомились со своим священником, когда видели в нём добрый образец христианской жизни, когда его наставления мало-помалу приводили их к сознанию, что он действительно учит их добру и желает им добра: тогда естественно должна была явиться любовь и расположенность к своему священнику, тогда, значит, нравственные отношения становились короче и теснее, боязнь и недоверие исчезали. У летописцев есть отзывы о таких священниках-образцах христианской жизни; напр., о пресвитере Иларионе преп. Нестор говорит, что он был муж благ, книжен и постник206, об иерее Германе новгородский летописец замечает, что он был благочестив, кроток, смирен и добр207, он же говорит о Григории, избранном в новгородские епископы: «возлюбиша вси Григория Калеку, мужа добра и благоименита в преподобстве своём, ещё же кротка и смиренна»208 и о многих других. Такие отзывы дают нам полное право полагать, что эти священники пользовались любовью и уважением своих прихожан, что между ними и прихожанами были тесные и добрые нравственные отношения, что, следовательно, такая или иная близость и качество отношений прихожан к своим священникам много обусловливались образом жизни и поведения последних.Русский народ, принявший христианскую веру, не оставлял совершенно своих прежних языческих верований, обрядов и обычаев, своих привычек и пороков. На первых порах (в IX и X вв.) нравы его отличались тою же грубостью и варварством, как и во времена язычества209. И после (в XI, XII и XIII вв.), взаимные княжеские междоусобицы, с их резнёю и грабежом, ясно показывают, что идея христианского братства и миролюбия ещё не вкоренилась совершенно и не окрепла в душе русских людей, что старые грубые привычки оставались живучими. В русском обществе, и по принятии христианства, было ещё достаточно людей, которые имели по две и по три жены разом, жили с ними, пока они им нравились, а потом отпускали их и принимали новых, не хотели испрашивать благословения Церкви на вступление в брак, говоря, что это нужно только для князей и бояр210, верили волхвам, снам, употребляли языческие средства для узнания виновности или невинности человека, обвиняемого в известном преступлении211, поклонялись по местам перуну, хорсу, мокоши, роду, рожаницам212 и прочее.Понятно, какой труд предстоял священнику, как пастырю, обязанному наставлять и руководить своих пасомых, обличать и искоренять их языческие обычаи и поверья – труд, требовавший особенной опытности и терпения. Вот почему в поучениях архипастырей встречаются наставления священникам, как они должны учить своих пасомых. «Разумейте, – говорит один архипастырь священникам, – как духовные дети учити: ни слабость (не слабо) да не ленивы будут; ни жостко, да не отчают… Разумейте, кого отлучити Тела и Крови Господней, кого ли от Церкви, когда от оглашенных, на сколько время»213. И в церкви и вне церкви, и в домах прихожан и в их уличных собраниях священнику нужно было зорким глазом следить за образом поведения своих пасомых, обличать их языческие привычки, приводить к сознанию нелепости языческих обычаев и прочее.В литературных памятниках первых веков христианства в России есть прямые указания на то, что духовники – были ли они из монашествующего или белого духовенства – имели особенное значение и пользовались особенным уважением. Преподобный Феодосий Печерский в своём послании к Изяславу говорит: «Аще связан еси отцем духовным, всереду и впяток мяс не ясти от того же разрешение приими, или сам си еси зарекл (дал сам обет), Бог меня ради простит тя»214. Духовники имели право давать письменные наставления и увещания самим князьям, у которых они были духовниками215: с ними также советовались князья и княгини, когда имели намерение поступить в монастырь216. Вот почему знаменитые подвижники (преп. Феодосий) и вообще лица монашествующие, как пользовавшиеся особенным уважением древнего русского общества, по преимуществу избирались в духовники князьями и боярами. Так к преп. Феодосию, по свидетельству Нестора, «князи и бояре прихожахоу, исповедающе томоу грехи свои»217. Он был духовником у знаменитого Шимона Варяга, принявшего по его убеждению православие, и у киевского воеводы Яна и его супруги Марии218. У великого князя Изяслава духовником был черноризец Иаков219, у жены Всеволода, велик. княгини Марии – игумен Симон220 и многие другие. Есть, впрочем, в Ипатьевской летописи указания на то, что и из благого духовенства бывали иногда духовники княжеские. Так княгиня Рогнеда, сестра Ростислава, «егда отходя жития сего маловременнаго и мимотекущаго, молвяще Семьюнови (Семионова, по другому списку) попови отцю своему духовному: тобе вьсдати слово о том к Богу, за неже возборони ми от пострижения»221. И сам Ростислав призывал перед смертью этого «Семьюна», вероятно, для последней исповеди222. Когда случалось, что духовник умирал и нужно было избрать нового, архипастыри внушали, чтобы избиравший поведал своему новому духовнику все прежние грехи223. Духовник налагал своим духовным чадам различные епитимии – злоупотребления против этого подвергались проклятию. «Аще поп не даёт епитимьи исповедующим грехи и самоволием прощает, проклят есть святыми отцами, противник есть Божий и закону попиратель»224.Х. О. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 212–216.«Избранные изречения святых иноков и повести из жизни их, собранные епископом Игнатием». СПб. 1870.Многовековое течение времени многое изменило в характере монашества, каковым оно было в первые века своего существования. Заметим здесь хоть ту главную черту, которой отличается деятельность древнего монашества от деятельности новейшего, какую указывает пр. Нил Сорский, согласно с другими позднейшими отцами, именно что монашествующие первых веков христианства были руководимы боговдохновенными наставниками, а ныне монашествующие должны наиболее руководиться Священным Писанием и писаниями отеческими, по причине крайнего оскудения живых сосудов божественной благодати. Составитель книги, заглавие которой мы выписали выше, и поставил себе задачей объяснить это направление и необходимость в нем. По поводу возникавших аскетических вопросов, в обществе иноков и боголюбивых мирян, находившихся в духовном сношении с преосвящ. Игнатием, собраны были им из всех возможных источников изречения и некоторые сказания древних святых иноков, и таким образом составилась книга, по поводу которой мы заговорили. Внимательное чтение этой книги навевает на читателя как из рая – из первых веков христианства благоухание святой простоты и истинного служения Богу, осенённых обильно божественною благодатью. Не сомневаемся в той великой душевной пользе, какую современные иноки могут получить от чтения этой книги. Кто из них ищет истинного пути богоугождения и деятельности богоугодной, тому эта книга доставит самые верные взгляды на эту деятельность. Изречения святых отцов и примеры точного исполнения ими евангельских заповедей, составляющего отличительную черту их деятельности, научат жаждущих наставления иноков тому, как им сделаться истинными монахами и воодушевить себя тем духом, которым водилось монашество первых веков христианства.Но не для одних иноков имеет значение книга преосвящ. Игнатия. Излагаемая в ней «наука из наук», как называет монашество преподобный Кассиан Римлянин, должна быть ведома в возможных подробностях и каждому пастырю душ. Мы думаем, что ревностные о спасении вверенных им душ пастыри, созерцая протекшую свою пастырскую деятельность, едва ли будут чувствовать себя вполне удовлетворительно, когда в среде своих прихожан не в состоянии будут указать ни на одну личность, в которой бы обнаружилось стремление к высшим подвигам христианского совершенства. Между тем недостаток или совершенное отсутствие таких личностей много зависит от самого пастыря. Нередко зародыш, из которого развивается призвание к высшей духовной жизни, осуществляемой в монашестве, так глубоко бывает прикрыт совне, что для развития его требуется стороннее осторожное возбуждение. Но кому же в этом случае и быть лучшим возбудителем, если не пастырю? Если же он должен способствовать тому, чтобы возрастал и развивался сокровенный в том или другом прихожанине зародыш высшего духовного призвания; если он должен подавать другим добрые советы для возбуждения к высшим подвигам духовного совершенства, или отклонения от них, смотря по расположениям той или другой личности: то тем необходимее, чтобы сам пастырь знаком был со всеми вопросами, касающимися монашества и монашеской жизни, насколько это возможно в его положении. Но где же ему лучший найти материал для такого знакомства, как не в описаниях подвигов жизни, убеждений, правил и наставлений, высказанных самими подвижниками? В этом отношении книга преосвященного Игнатия может оказать пастырю не малую услугу. Наши пастыри, конечно, не на стороне тех членов общества, которые отрицают самую необходимость существования монашества в современном христианском мире. Они без сомнения уверены, что монашество нераздельно связано с христианством, что отрицание первого не без великого ущерба отзовется и на другом. Наши пастыри должны иметь и имеют тот взгляд на монастыри и монашество, какой имеет на них наш народ православный. Достойно особенного внимания отношение православного русского народа к монастырям. В каждом сельском приходе редкий из прихожан, а особенно из прихожанок, не побывал несколько раз в ближайшем монастыре и не посетил, или по крайней мере не желал бы посетить, и отдаленные от своего местожительства монастыри. Православный русский человек идёт в иноческую обитель, желая видеть там красоту Господню, церковное благолепие, столь утешительное для благочестивого сердца, усладить душу чином и порядком древнего православного богослужения. В монастырь устремляется и человек, у которого на душе тяжкий грех, которого тяготят сомнения совести, и здесь он ищет себе и находит советника и духовника. В монастыре находит себе духовное утешение и освежает иссохшее сердце своё человек, утомленный житейскими заботами и среди мирского шума почувствовавший внутреннюю душевную пустоту. В обителях иноческих, из которых многие самой живописностью своего местоположения привлекают взор путника, и в которых всегда можно насладиться пением благозвучным, и услышать слово назидания от старца подвижника, очевидно, русский православный народ ищет и находит для себя, что полезно для него и спасительно. И кто из пастырей не желал бы, чтобы его паства сколько возможно больше имела случаев испытывать те духовные впечатления, которые даются благочестивому сердцу от посещения иноческих обителей? Задачи пастырства достигаются легче, когда, кроме непосредственной пастырской деятельности, бывают благоприятны для них и сторонние внешние деятели. И насколько целям пастырства противно было бы влияние на паству такой среды, где всё чуждо потребностям веры и Церкви, настолько благотворно такое влияние, которое водится тем же духом спасения, какой проникает и пастырство. Что бы ни говорили о состоянии современного монашества, напр., что оно уклонилось от духа древнего подвижничества и т. п.: но во всяком случае нельзя не верить и тем заявлениям знающих и авторитетных людей, что «и ныне не только в пустынях, но и в городских монастырях есть иноки, которые велики пред Господом, не вкушают вина и сикера, строгие постники, девственные воздержники, крепкие молитвенники, душеполезные советователи».225 Пусть же паства хоть немногое время побывает в сообществе таких лиц, – пастыри от этого, не теряя ничего, много выиграют. Посеянное пастырем в сердцах его прихожан семя добродетели только глубже вкоренится, когда прихожане лично увидят, или услышат, как подвижники преуспевают в добродетели, представляя собою образцы в исполнении не только заповедей, но и советов евангельских. Чтение книги преосв. Игнатия может навести читателя на множество других практических мыслей, касательно монашества и пастырства. Отношение же иночества и пастырства в их взаимном современном состоянии – такой предмет, о котором стоит подумать, и мы ещё не раз коснёмся его.Х. О.Объявление // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 6. С. 216.Вышла в свет новая книга«Руководство к последовательному чтению пророческих книг Ветхого Завета». Составил Х. Орда. Цена 1 руб. с пересылкой. Выписывающие не менее 10 экземпляров пользуются уступкой 25%. Главный склад книги в Киеве, на Спасской улице в доме под № 186 у Х. М. Орды. Там же можно получать третье издание книги – «Земная жизнь Господа Спасителя нашего Иисуса Христа». Цена 1 р. с пересылкой.№ 7. Февраля 14-гоКрасовский П., свящ. Поучение о христианских храмах и общественном богослужении // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 217–223.Для того, чтобы христиане приобретали вечное спасение, недостаточно одного имени христиан, а необходимо, чтобы они научались правой вере и истинным добродетелям, чтобы для своего освящения и для пребывания в вере и добродетелях принимали таинства Церкви и чтобы в своих молитвах, для приобретения высшей помощи, призывали Бога и святых Его. А для всего этого необходимы особые священные места. Наши православные храмы и суть те священные места, в которые должны сходиться христиане для слушания слова Божия, для принятия спасительных таинств Церкви и для общего моления.Легко понять, что храмы православные созидаются и освящаются не для одних только священников-служителей Церкви Христовой, а для всех христиан без различия пола, возраста, сословий, народности и других человеческих различий; потому что все христиане суть, или по крайней мере должны быть членами Церкви Христовой, как и её ближайшие служители-священники. Все христиане, как принявшие крещение и помазанные св. миром, обязаны приносить духовные жертвы, благоприятные Богу, Иисусом Христом (1Пет.2:5)226. Поэтому все христиане, находясь в храме Божием, суть, или должны быть не посторонними зрителями совершающегося в храме богослужения, а его участниками. Тот, кто не хочет участвовать в этом богослужении, не хочет участвовать и в благодати Божией, которая соединяется с богослужением; тот не хочет быть живым членом Церкви Христовой, которая есть собрание верующих.Один православный проповедник говорит: «Из чего состоит эта церковь, в которой мы стоим теперь? Из камней и кирпичей. Возьмите же, разбросайте камни и кирпичи – что будет? Камни, кирпичи, а не церковь. Камней и кирпичей много и в других местах: но они составляют ли церковь? Нет – потому что они особо, одни лежат, не соединены вместе. Вот тоже надобно сказать и о христианах. Если христиане соединены духом, любят друг друга: то они истинно христиане, и составляют Церковь Христову, и потому спасутся; а если кто из христиан отделится, не будет соединён духом: то не будет уже и истинный член Церкви»227. Вот для этого-то духовного соединения, ради этой-то любви друг к другу православные христиане должны ходить в храмы Божии на общественное богослужение. Духовное соединение и христианская любовь в том и должны состоять, чтобы всем вместе предстоять Отцу небесному и единодушно служить Ему. Священные службы, которые совершаются в храме Божием и составляют общественное богослужение, суть: святая литургия, или, по просторечию, обедня и приготовительные к ней службы: вечерня и утреня, из которых последние в праздничные дни отправляются вместе под именем всенощного бдения. К этим-то службам обязаны приходить в храмы Божии все христиане без исключения, если не каждый день, то по крайней мере в нарочитые дни.Все христиане обязаны ходить в храмы Божии непременно к божеств. литургии и к приготовительным к ней службам, потому что во время литургии совершается святейшее таинство причащения и приносится Богу бескровная жертва за всех и за вся. В этом таинстве заключается то общение верующих, по которому христиане становятся действительными членами Церкви, оживляемыми единым Духом Святым и имеющими единого главу – Иисуса Христа: «один хлеб, говорит св. апостол Павел, и мы многие одно тело, ибо все причащаемся от одного хлеба» (1Кор.10:17). В общении верующих мы участвуем за литургией не только в том случае, когда причащаемся св. Таин, но и в том, когда служим Богу молитвами: по словам православного катехизиса, все стоящие в храме «могут и должны участвовать в литургии молитвою, верою и наипаче непрестанным воспоминанием Господа нашего Иисуса Христа, Который именно повелел сие творить в Его воспоминание» (Лк.22:19)228. И св. отцы приспособили литургию и приготовительные к ней службы к тому, чтобы они были богослужением для христиан не частным, а общественным, то есть чтобы все верующие, находясь в храме Божием при этих службах, совершали общее моление Богу с призыванием святых Его, и слушали слово Божие, и учились благочестию и сподоблялись щедрой благодати от Бога по ходатайству Иисуса Христа. Самый храм приспособлен ко всему этому тем, что он украшен иконами Бога и святых Его, имеет для священнодействия отдельное место – алтарь, а внутри алтаря стоит видимый освященный престол во образ мысленного престола Господа Вседержителя. Предстоящие в храме во время литургии христиане тайно изображают собою херувимов и молятся таинственно присутствующему здесь Богу, отложив всякое житейское попечение. Соединенная молитва верных в храме Божием нисколько не противоречит заповеди Спасителя, чтобы мы удалялись для молитвы в клеть и молились Богу тайно от людей (Мф.6:6), – потому что сам же Спаситель обещал исполнять молитвы многих верных, собранных во имя Его; вот слова Спасителя: «если двое из вас согласятся на земле просить всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного; ибо где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их» (Мф.18:19). И продолжительность как самой литургии, так и приготовительных к ней служб не противоречит равным образом заповеди Спасителя, чтобы наша молитва к Отцу Небесному была немногословна (Мф.6:7); потому что при общественном богослужении в храме Божием бывает не одна молитва верных, а вместе с тех объясняются им таинства православной веры, преподается учение о благочестивой и добродетельной жизни, слышатся призывания к подвигам и терпению, воспеваются хвалы Богу, прославляются Его святые угодники и т. п. Здесь совмещается все, необходимое для восприятия нами искупительных заслуг Иисуса Христа и для приобретения вечного утешителя – Св. Духа, и совмещается таким образом, чтобы священное богослужение действовало на нашу душу неотразимо. Поэтому общественное богослужение в храме Божием заключается не в одном назидательном чтении и пении, но и в различных действиях и образах, имеющих глубокий смысл. Здесь, как бы, во очию перед нами совершаются судьбы человечества от создания мира до страшного суда, а в особенности в литургии наглядно повторяются важнейшие спасительные события из жизни Иисуса Христа от Его рождения из чрева пречистой Девы Марии до Его славного вознесения на небо и сидения одесную Бога-Отца. Правда, многие христиане или вовсе не понимают, или понимают недостаточно то, что видят и слышат в храме Божием при общественном богослужении, но это происходит от нашей невнимательности и нерачения. Кто чего не понимает в делах веры вообще и в церковных службах в частности, тот должен спросить о том у пастырей Церкви: пастыри Церкви, по существенной их обязанности, всё объяснят, всё растолкуют не знающим.Общественное богослужение в храме Божием есть такая же потребность верующей души, как пища и питие для тела. Поэтому, по словам одного проповедника: «Не смотря ни на что, надобно ходить в храм Божий. Что же нам и делать, куда же нам и ходить, особенно в праздничные дни, как не в храм Божий? Мы всего более должны заботиться о спасении души; а где же лучше и заботиться об этом, как не в храме Божием? Сами мы или не знаем как спасти душу, или забываем об её спасении; но здесь непрестанно и напоминают нам о том и учат нас тому. Дома нам трудно заботиться должным образом о спасении души, но здесь и самое удобное место, и самое удобное время сим заниматься. У нас так много нужд, о которых мы должны просить Бога; а где же нам и просить о них, как не в храме? Здесь Он присутствует особенным таинственным образом, и потому удобнее может услышать нашу молитву. Здесь Ему приносится умилостивительная жертва, и потому Он скорее услышит нашу молитву. Здесь мы молимся ему все вместе; а Он особенно любит, когда Ему молятся двое или трое вместе. Здесь, если твоя молитва не дойдет к Богу, то другие умолят Его за тебя… Здесь, если не будет у тебя усердия к молитве, то и оно удобно родится в тебе: смотря на других молящихся, и ты станешь молиться229… Времени на все достанет: успеем и помолиться в церкви, и заняться своими делами. Даже успешнее пойдут у нас дела, если мы будем чаще ходить в церковь Божию. В церкви Божией от св. престола рекою льются благословения; а при Божием благословении всегда и все идет успешно»230.При таком значении для нас храмов Божиих, они, конечно, должны быть содержимы не только в чистоте и опрятности, но и в благолепии. Скудость и неряшество в храмах Божиих вызывают нашу холодность к Богу и наше неуважение к святыне. Поэтому созидание храмов Божиих, снабжение их достаточною утварью и их украшение суть дела, без всякого сомнения, богоугодные и душеспасительные. Однако благотворение этого рода никак не должно доходить до того, чтобы было оставляемо из-за него благотворение людям, имеющим нужду в нашей помощи. Любовь к Богу, по учению Иисуса Христа, не в ином, чем выражается, как в благотворении людям: поэтому и пожертвования в пользу храмов Божиих непременно должны быть соединены с пожертвованиями в пользу бедных и нуждающихся людей, иначе они Богом не будут приняты. Где храм Божий, там должны быть богадельня для больных и училище для детей: так делали и делают все истинные благотворители христианские. А те мнимые благотворители, которые, созидая и украшая храмы Божии, оставляют бедных людей без всякой помощи и неразумное детство без всякого образования, поступают так не по любви христианской, а по своей суетности и тщеславию, и в день страшного суда услышат глас Господа: «понеже не сотвористе единому сих меньших, ни Мне сотвористе» (Мф.25:45). Аминь.Свящ. П. КрасовскийФлегматов А., свящ. Разговор священника с молоканом воскресенской секты о св. иконах и о таинствах крещения и причащения // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 223–239.Священник (войдя в дом молокана и перекрестившись, говорит): «Мир дому сему!»Молокан. Благодарствуем.С. – Вот у вас святых-то икон нет, и помолиться не на что.М. – Вам известно, что мы на иконы не молимся.С. – (указывая на стену, где висели изображения страданий Христовых, говорит): а вот это у тебя священные изображения?М. – Да; но я развесил их, чтобы у меня в комнате было покрасивее.С. – Для украшения комнаты можно было бы развесить по стенам светские картины, а ты вот почему-то повесил у себя священные изображения…М. – Конечно, потому что это будет поприличнее для христианина.С. – Прибавь к этому откровенно и то, что ты в душе своей уважаешь священные изображения, и потому поместил их в своём доме на передней стенке. И не у тебя только, а и в других домах вашей братии я видел священные изображения некоторых пророков, особенно пророка Моисея. Значит, вы уважаете священные изображения?М. – Да, уважаем. Что ж из этого? Мы уважаем их не так, как вы: поставите или повесите иконы в передний угол, и молитесь на них, кланяетесь им и ставите перед ними свечи.С. – Положим, что вы меньше уважаете священные изображения, а мы уважаем их больше; всё же таки вы с нами согласны в том, что священные изображения Бога и святых Его должно уважать?М. – Само собой это разумеется, если украшаем ими свои дома. Но украшать ими дома и поклоняться им – две вещи, совершенно различные. Ведь и храмы Моисеев и Соломонов были украшены священными изображениями; но поклонялись ли евреи этим изображениям, ставили ли они перед ними свечи, как вы кланяетесь своим иконам, ставите перед ними свечи и молитесь на них?С. – Если вы согласны с нами в том, что священные изображения должно уважать; то действительно ли, по вашему, уважение к ним должно выражаться только тем, чтобы ими украшать свои дома?М. – Конечно, не более, как только этим. Кланяться иконам нигде не заповедано Богом, ни в Ветхом Завете, ни в Новом; поэтому мы и не воздаём им уважения посредством поклонения, а только, как священные изображения имеем их в своих домах для украшения.С. – Из всех твоих слов выходит, что вы держите в своих домах священные изображения и украшаете ими свои дома собственно из уважения к ним; – так ли?М. – Ну, так, если я уже сказал это.С. – И в скинии Моисеевой и в храме Соломоновом священные изображения были, можно думать, не для одного тоже украшения, а главным образом для выражения уважения к этим изображениям; – не так ли?М. – Положим, что так; но уважение евреев к ним выражалось, говорю я, не поклонением, как вы делаете, а только в душе. Так и мы только в душе уважаем эти изображения, а отнюдь не кланяемся им; потому что на это не было и нет повеления Божия.С. – Но мы с тобой уже согласились в том, что вы уважение свое к священным изображениям не в душе только имеете, а выражаете его и наружно, когда ими украшаете свои дома.М. – Да это так.С. – А в скинии свидения и в храме Соломоновом тем ли одним выражали наружное уважение к священным изображениям, что украшали ими завесы и стены, или ещё чем?М. – Что же? ты скажешь: там поклонялись им? Едва ли это можно сказать; этого из Писания не видно.С. – Да, я утвердительно говорю, что там поклонялись священным изображениям, курили пред ними фимиам и возжигали светильники, как и мы ныне кланяемся пред священными изображениями, курим пред ними фимиам и возжигаем елей, или свечи.М. – Какие же резоны есть так говорить?С. – Как именно вы смотрите на примеры Моисея и Аарона, о которых пишется: «и прииде Моисей и Аарон от сонма пред двери скинии свидения и падоша ниц» (Чис.20:6); и на пример Давида, который говорил о себе: вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святому Твоему?» (Пс.5:8). Храм был образом неба и престола небесного; в храме ковчег был образом самого Бога (Нав.6:7; 1Цар.3:4; 2Цар.6:2); и херувимы в скинии изображали небесных херувимов. Значит, Моисей, Аарон и пророк Давид, кланяясь со страхом пред храмом, кланялись вместе и пред кивотом и пред херувимами, бывшими в храме, как пред образами небесного престола, самого Бога и служителей Его, небесных херувимов. Также, как вы смотрите на то, что пред кивотом завета и пред херувимами возжигались светильники и курился фимиам? – «Да сотвориши», сказано Моисею, «алтарь кадильный… и да положеши его прямо завесы, сущия у кивота свидения, в них же познан тебе буду оттуду. И егда возжигает Аарон светильник с вечера, да кадит пред ним (кивотом)» (Исх.30:1, 6, 8)?М. – Да ведь и мы ныне поклоняемся телом своим пред Богом небесным, пред Его престолом, сущим на небесах, и пред служителями Его, небесными херувимами; готовы бы, пожалуй, кланяться с Моисеем, Аароном и Давидом и пред храмом, и пред ковчегом и пред изображениями херувимов, и возжигать пред ними елей, и кадить фимиамом: но ныне ничего этого уже нет, – все это, ветхозаветное, кончилось; значит, кончилось и наружное почтение им; а из Писания не видно, чтобы Бог велел в новом завете возобновить все это, т. е. и священные образы, и служение пред ними. Если же у вас возобновлено это, то, нам думается, возобновлено самовольно, без повеления Божия.С. – Значит, вы стали бы ходить и в наши храмы и покланяться в них святым иконам, если бы узнали, что всё это у нас делается по воле Божией?М. – Само собою – так; но в том-то и дело, что нет на то воли Божией; поэтому мы и не принимаем ни храмов ваших, ни образов, и ничего другого.С. – Ты сказал, что ветхозаветное кончилось, но что именно кончилось? – Кончились кровавые жертвы, с яствами и питиями, и разными омовениями (Евр.10:10), так как они заменились жертвоприношением Спасителя на кресте (Евр.10:11), и очищением, дарованным верующим Кровию Его (Евр.11:14); но храм, священные изображения и наружное служение в храме, не должны быть совсем отмененными, а только должны были измениться в другой вид, сообразно устроению новозаветной Церкви Христовой, – почему? – потому, что храм был образом неба, херувимы образами небесных служителей Божиих, и наружное служение в храме было образом того служения, которое настанет для людей в будущей небесной жизни. Но как и после пришествия Христова мы еще не на самом небе, а остаемся на земле; то и образы небесного должны еще оставаться на земле, для руководства нас к небесному; когда же все мы достигнем небесного, тогда уже не будем иметь нужды ни в каком земном образе, ни в храме (Откр.21:22), ни в светильнике (Откр.21:23; Откр.22:5), и ни в каком наружном служении: потому что тогда станем служить Богу лицом к лицу (Откр.21:23; 22:3, 4). Храм же и священные изображения и наружное служение в нем, всё это устроено было и совершалось, как мы выше сказали, по воле Божией. А как всё это не должно было кончиться, вместе с кровавыми жертвами, а надлежало продолжаться в изменённом только виде, и после пришествия Христа в мир: то, значит, и храм христианский, и священные изображения его, и наружное служение в нём – всё это устроено и совершается по воле Божией. Почему же вы ничего этого не принимаете: в наш храм не ходите, святым иконам не поклоняетесь и никакого православного служения нашей Церкви не совершаете?М. – О воле Божией касательно вашего храма и всей церковной вашей обрядности вы только умозаключаете, а ведь ясного повеления Божия на то нигде в Новом Завете не найдёте; поэтому, говорю, мы и не принимаем ни храма, ни образов и никакого наружного вашего служения.С. – Правда, буквально в Новом Завете не повелевается так: стройте храмы, поклоняйтесь священным изображениям, совершайте наружное богослужение в храме; но из многих мест новозаветного Писания видно, что всё это не запрещено христианам. Так Христос совершил Пасху в горнице Сионской; апостолам Он явился по воскресении Своём в той же горнице Сионской; и апостолы приняли Святого Духа опять в той же горнице: почему горницу Сионскую не считать первым видимым храмом христианским? Апостол Павел ясно отличает храм христианский от простых домов, говоря христианам: «Вы собираетесь так, что это не значит вкушать вечерю Господню; разве у вас нет домов на то, чтобы есть и пить? Или пренебрегаете церковь Божию (1Кор.11:20, 22)?» Притом, если бы храм не нужен был христианам, то для чего первенствующие христиане каждый день единодушно пребывали во храме (Деян.2:46, 4:12); для чего святые апостолы тоже ходили в храм для молитвы, как Пётр и Иоанн (Деян.3:1)? Да и сам Спаситель часто ходил в храм Божий и так уважал его, что не терпел в нём ничего оскорбительного для святыни его: «не творите дому Отца Моего домом купленного. – Дом Мой дом молитвы есть» (Ин.2:16–17). Ввиду таких примеров можно ли сомневаться, что есть воля Божия на то, чтобы нам, христианам, иметь храм и принадлежности его, – священные изображения и наружное служение в нём?М. – Ну, положим, что не противно воле Божией иметь христианам видимый храм, как и мы, ведь, собираемся тоже в одно место, как бы в храм Божий; но об иконах нигде в Новом Завете не сказано, чтобы христиане им кланялись; потому-то мы и не кланяемся им.С. – Если священные изображения храма, как образы небесного, должны и нас, христиан, руководить к небесному, как руководили евреев; и если первенствующие христиане и апостолы почитали их в храме, подобно Моисею, Аарону и Давиду; и если сам Христос не запрещал их, посещая храм: то какого же ещё искать более ясного указания воли Божией на поклонение св. иконам в нашей православной Церкви? Когда вам хочется, чтобы в Новом Завете прямо было сказано: «поклоняйтесь иконам»: то найдите в Новом Завете и то, чтобы буквально же было сказано христианам: «не сотвори себе кумира, – не приемли имени Господа Бога твоего всуе, – не пожелай жены искреннего твоего», и прочее многое? – А между тем, разве мы не обязаны исполнять эти, в Ветхом Завете данные, заповеди? Разве это противно воле Божией потому только, что в Новом Завете буквально об этом не говорится? – Нет, друг мой, Д. Ф., вы не принимаете храмов христианских, св. икон и никакого служения православной Церкви только потому, что не хотите повиноваться слову Божию, хотя и хвалитесь, будто руководитесь им одним. Вот, например, в слове Божием ясно, кажется, заповедано о таинствах крещения и причащения, однако вы отвергаете их.М. – Нет, мы не отвергаем этих таинств, а только понимаем их так, как следует понимать по смыслу слова Божия. Крещение – это, по нашему, есть учение христианское; есть также терпение страданий за правую веру и приятие Духа Святого. О крещении учением сказал Христос в Евангелии: «научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Св. Духа» (Мф.28:20). «Научите крестя», – то есть самым учением-то крестите. О крещении страданиями он также ясно сказал апостолам Иакову и Иоанну: «крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Мк.13:39), то есть Я пострадаю, и вы, подобно Мне, пострадаете. О крещении Св. Духом сказал Иоанн Креститель народу: «я крещу вас водою, а Он (Христос) будет крестить вас Духом Святым и огнём» (Лк.10:6; Мк.1:8), – то есть пошлёт Христос на апостолов Св. Духа в виде огненных языков. Причащение, по нашему, есть правая вера во Христа. Христос сказал в Евангелии: «старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную»… Какая это пища вечной жизни? – вот: «Я есмь Хлеб жизни: приходящий ко Мне, не будет алкать, и верующий в Меня, не будет жаждать никогда… Воля пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына, и верующий в Него, имел жизнь вечную; и Я воскрешу его в последний день» (Ин.6:27,35,40). – Вот вам и причащение. Мы крещаемся учением Христовым, терпением страданий за правую веру и принятием Св. Духа, а причащаемся правою верою во Христа.С. – Приведённые тобою слова Св. Писания нисколько не отвергают нашего крещения водой и причащения истинного Тела и Крови Христовой под видами хлеба и вина. Рассмотрим их. – Научите, крестя (этим учением) во имя Отца, и Сына, и Св. Духа. Здесь, по вашему, учить и крестить имеет одно значение; но если сказать – например: «посади это растение, поливая его водой», то слова садить растение и поливать его – ужели будут значить одно и то же? Можно ли сказать: «посади растение, и этим саждением (а не водой) поливай его?» Так точно и слова учить и крестить не одно и то же; учить – значит – научать истине, а крестить – погружать в воде: это слово взято с греческого языка: ваптизо – «крещу», или «погружаю в воде». Поэтому, – научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Св. Духа, – значит: научите всех истинной вере, и погружайте их в воду во имя Святой Троицы.М. – Если крещение есть погружение в воде, то как же страдание то названо крещением: крещением, которым Я крещусь, вы будете креститься, сказал Господь ученикам своим?С. – Здесь Господь свои страдания и страдания своих учеников действительно назвал крещением, но назвал не в собственном смысле, а только уподобительно; Он как бы так сказал: «Я погружусь в страданиях, как бы в водах, и вы погрузитесь в страданиях, тоже как бы в водах». – Ведь, мало ли в Писании таких уподобительных оборотов речи; например, Господь сказал: «возми крест твой» (Мк.8:34). Здесь под крестом Он разумел христианское терпение разных горестей в жизни. – Да и все притчи Христовы суть уподобления. Если же страдания Господь уподобил погружению в воде; то этим Он указывает на крещение, которое Он узаконил для христиан своим примером, так как Сам крестился в Иордане, и повелением: «аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие» (Ин.3:5).М. – Ну – а крещение Духом Святым есть ли, по вашему крещение водой? – Я крещу вас водой, сказал Иоанн Креститель, а Он вас крестит Духом Святым и огнём?С. – Видимое принятие Св. Духа апостолами в образе огненных языков, и невидимое принятие Его всяким верующим не отвергают погружения в воде, как необходимой принадлежности духовного рождения: потому-то принятие Св. Духа и названо именно крещением. Сам Христос крестился в реке, и Дух Божий сошёл на Него в виде голубя; и все верующие обязаны креститься в воде, по заповеди Христовой: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Божие.М. – Но здесь прямо не сказано что верующие обязаны креститься в воде. Слова Христовы: аще кто не родится водою, которые вы считаете законоположением водного крещения, по нашему, указывают только на крещение Св. Духом; если же здесь упомянуто о воде, то в таком же смысле, в каком сказал о Св. Духе пророк Иоиль: «изолью от Духа Моего на всякую плоть» (Деян.2:17), или как сам Христос, сказал в Евангелии: «кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие во имя Его (Ин.7:38–39). Если апостолы крестились Иоанновым крещением, то крестились не для примера верующим, а для приготовления себя к спасительной вере во Христа. И сам Христос крестился в реке не для примера верующим, а для того, чтобы на Иордане явилась людям Св. Троица. Где же повеление креститься в воде?С. – Слова Иоиля-пророка и слова Христовы приведённые тобою, выражают уподобительно действие Св. Духа под образом воды; но слова: аще кто не родится водой и Духом сказаны Господом в смысле прямом. Здесь Дух Св. не уподобляется воде; не сказано: «водою Духа», что имело бы, точно, один смысл с приведёнными тобою словами; а говорится: водою и Духом, и значит, заповедуется верующим креститься не одним Духом, но и водою. Св. апостолы так именно и поняли, как эти слова, так и: «шедше научите вся языки, крестяще их». Почему апостол Павел и сам крестился водой от апостола Анании (Деян.9:18), и крестил Криспа и Гаия и дом Стефанинов (1Кор.1:14, 16). Апостол Филипп крестил в воде евнуха: «снидоша оба в воду, Филипп же и каженик, и крестиши его… и Дух Святый напал на каженика» (Деян.8:38–39). Вот и повеление креститься верующим в воде!М. – Но есть в Писании пример, что верующие приняли Св. Духа и без крещения водой. Когда ап. Петр просветил верою дом Корнилия сотника, тогда Дух Св. сошел на верующих и без крещения водой; после того уже Петр велел им креститься водой (Деян.10:44, 47–48). Поэтому крещение водой не больше как только обычай, который можно и оставить.С. – Что Дух Святой в доме Корнилия сошел на уверовавших язычников прежде крещения, это Господь допустил не потому, чтобы крещение для них не нужно было, а собственно для того, чтобы рассеять предубеждение, бывшее в то время у верующих из обрезанных, будто язычнику, для вступления в христианство, необходимо прежде принять обрезание. Послав Св. Духа на необрезанных, Господь дал тем знать, что обрезание не нужно для вступления в Церковь Христову, а необходимы для этого вера и крещение водой. Поэтому-то Петр тотчас распорядился не обрезать уверовавших и удостоившихся Св. Духа язычников, а непременно крестить их в воде. При чем верующие из обрезанных, пришедшие с Петром, изумились, что дар Святого Духа излился и на язычников (Деян.10:45), без предварительного принятия ими обрезания. Значит, крещение водой совершается в христианской Церкви не как обычай, а как Божественное установление, необходимое для каждого верующего. Если бы Корнилию и бывшим с ним, для вступления в Церковь Христову, достаточно было только принять Св. Духа, то ап. Петр не стал бы совершать над ними крещение водой.М. – Странное дело! – Почему это крещение водой необходимо? Ведь вода не может очистить душу человеческую от грехов; душу очищает только Дух Святой; к чему же вода служит?С. – Так как человек состоит не из одной невидимой души, но и из видимого тела; то ему нужен видимый знак, по которому бы он уверился, что вступает в Церковь Христову. И как для вступления в ветхозаветную Церковь необходимо нужно было принять обрезание: так и для вступления в новозаветную Церковь нужно крещение водой; почему крещение и заменило собой обрезание, по слову Писания: «обрезани бысте обрезанием нерукотворенным, в совлечении тела греховного плоти, во обрезании Христове, спогребшиеся Ему крещением» (Кол.2:11–12). Вода же в крещении употребляется, во-первых, потому, что ничто так не выражает действия Св. Духа, очищающего человеческую душу, как вода, – поэтому-то Св. Дух в Писании нередко сравнивается с водой; и, во-вторых, потому, что ничто так не изображает трехдневной смерти и погребения ветхого нашего человека со Христом, как троекратное погружение наше в купели св. крещения, как говорит Писание: «или не разумеете, яко елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть Его крестихомся; спогребохомся убо Ему крещением в смерть?» (Рим.6:3–4).М. – А как же я слышал, что, по-вашему, можно креститься и не водой, а кровью? Значит, вода всё-таки не необходима для крещения?С. – Да, в случае крайней нужды, можно, как и крестились во время гонения некоторые святые мученики своею кровью; но в сем случае кровь служит вместо воды.М. – Что ты ещё скажешь мне о причащении?С. – Рассмотрим приведённые тобою слова Писания, точно ли они означают причащение правою верою во Христа, а не причащение истинного Тела и истинной Крови Христовой. – Вот смысл оных слов: народу, который искал Иисуса Христа для того, чтобы насытиться от Него пищею, Он сказал: «старайтесь не о пище тленной, а о пище нетленной, доставляющей жизнь вечную». Какая это нетленная пища? Я есмь «хлеб жизни», говорит Христос, «Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Приходящий ко мне не будет ни алкать, ни жаждать, и получит жизнь вечную, потому что будет видимо вкушать Мою Плоть и Кровь. Евреи так и поняли эти ясные слова Господа, что Он хлебом жизни вечной назвал не веру в Него, как вы думаете, а именно Плоть и Кровь Свою, почему тут же сказали: «как Он может дать нам есть плоть свою?» – И когда Спаситель с особенною силою подтвердил: «если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни; и: ядущий Меня жить будет вечно… не так, как отцы ваши ели пищу, и умерли: ядущий Хлеб сей жить будет во веки: то многие и из учеников соблазнились и говорили: «какие странные слова? Кто может это слушать?» Апостолы не смутились бы от слов Христовых и не сказали бы, что таких слов нельзя слушать, если бы Спаситель предлагал им причащаться правою верою в Него; значит Он ясно говорил им о вкушении Его собственного Тела.М. – Это правда, что евреи и даже ученики Его так поняли слова Иисуса Христа, будто Он предлагал им вкушать Его плоть и кровь; но поэтому-то Он тотчас и заметил им, что они неправильно понимают Его, что слова Его нужно понимать духовно, что Он говорит им не о хлебе плоти своей, а о другой пище духовной, – именно, о правой вере в Него, которую производит в человеке Дух Святой: слова, которые говорю Я вам, суть Дух и жизнь. Дух животворит; плоть не пользует нимало. Мы думаем, что называя Себя хлебом, Христос тем указывает на Себя, как на предмет правой веры, Которого мы можем и должны причащаться правою верою.С. – А что значат опущенные тобою слова, которые Христос тут же сказал евреям: это ли соблазняет вас? – т. е. то ли что Я сказал: необходимо вам, для получения вечной жизни, есть плоть Мою и пить кровь Мою? Что же, если увидите Сына Человеческого восходящего туда, где был прежде? Если бы на эти слова вы обратили внимание, то не сказали бы, что здесь Господь говорит не о причащении тела и крови Его, а о причащении правою верою в Него.М. – Мы этих слов не понимаем.С. – Нет ни не понимаете, а лучше не хотите понять, и опускаете их с намерением. Этими словами Господь объяснил евреям, как именно все верующие могут и непременно должны причащаться истинной плоти и крови Его, а не правой веры. Евреи, смотря на Иисуса Христа, как на сына Иосифа-тектона, не верили, чтобы можно было вкушать плоть и кровь Его; но Господь, указывая оными словами на духовное свое рождение от Бога-Отца и на сверхъестественное свое рождение на земле, говорит, что Он вознесется к Отцу на небо и прославит свою плоть, и эту, уже прославленную и животворящую плоть свою, будет преподавать верующим для вкушения. Именно, Он как бы так говорил евреям: вы судите о Мне по плоти, считая Меня принявшим плоть от Иосифа; каковую будто плоть своя Я и предлагаю вам вкушать; нет, плоть не пользует ничтоже, т.е. такое плотское ваше понятие о Мне несправедливо; а Дух животворит, т.е. вы понимайте о Мне духовно, что я имею происхождение Божественное и сверхъестественное, и предлагаю в снедь верным Плоть свою, хотя на земле рожденную, но обоженную. В этом же смысле сказал о Спасителе и св. ап. Павел: если мы знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем (2Кор.5:16).М. – Но ведь христиане могут же причащаться и провой верой во Христа, как тоже учит Писание: да даст вам…верою вселиться Христу в сердца ваши (Кол.3:17). Невозможно…вкусивших благаго глагола Божия…опять обновлять покаянием (Евр.6:5). Поэтому, видимое очищение, как у вас, едва ли и нужно.С. – Так как всякий христианин есть храм Божий, есть церковь Бога живаго: то он принимает в себя и правую веру Христову, и слово Христово, и Духа Святаго; но при этом он необходимо должен еще, сколь можно чаще, принимать внутрь себя и Тело и Кровь Христову для вечной жизни, как заповедал всем верующим сам Господь. На Тайной вечери Он хлеб и вино своим всемогущим благословением претворил в истинное Тело и в истинную Кровь свою, и причастивши ими апостолов, тотчас дал заповедь совершать это великое таинство причащения для верующих: сие творите в Мое воспоминание (Лк.22:19).М. – Положим, что Христос причастил своего Тела и Крови апостолов и велел им помнить об этом великом своём благодеянии к ним, – и только; но зачем же вы-то ныне совершаете это дело Христово – дело всемогущества? Ведь Христос на небе, тайной вечери нет; кто же так всемогущ, чтобы совершать теперь это страшное таинство и причащать нас Тела и Крови Христовой?С. – Но Христос, на тайной вечери причастив учеников, заповедал им не помнить только о сем, а творить – совершать это таинство, для воспоминания о Нём: сие творите в Моё воспоминание. Так именно поняли это и св. апостолы; почему, как сами совершали таинство причащения, так заповедали совершать его и епископам со священниками. Св. ап. Павел очень ясно свидетельствует об этом, – слушай: «Я от самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб. И, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Моё, за вас ломимое; сие творите в Моё воспоминание. Так же и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей крови, сие творите, когда только будете пить, в Моё воспоминание». – И что верующие действительно причащались Тела и Крови Христовой и после тайной вечери Господа, о сем св. Павел говорил так ученикам своим: «Всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьёте чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он приидет. Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней. Да испытает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьёт из чаши сей» (1Кор.11:23–28). Без сомнения пастыри Церкви не всемогущи для совершения великого сего таинства; но всемогущ Иисус Христос, сидящий одесную Отца: ведь и ныне, как на тайной вечери, Он сам предлагает Духом Св. на церковных престолах хлеб и вино в истинное Тело своё и в истинную Кровь свою, – через видимое при сем действие пастырей Церкви. Ну что ты на это скажешь?М. – Не знаю, что сказать; надобно подумать.С. – Подумай. Да вразумит тебя Господь! – Прощай!Свящ. Андрей Флегматов.г. КамышинСаратов. епархии.Очерк дохристианского религиозно-языческого развития наших предков // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 239–248.В статьях о древнерусском религиозно-нравственном миросозерцании мы не раз обращали внимание читателей «Руководства для сельских пастырей»231 на взгляд наших предков на христианство, – объясняли самыми наглядными фактами, как в понятиях их о мире ангельском, о святых угодниках и других предметах из области религии, преобладают воззрения чисто-практические, или, так сказать, натурально-бытовые, – объясняли, как в понятиях древнерусского человека природа и религия сливались в одно нераздельное представление, вследствие которого явления и перемены мира физического были воплощены в разных священных лицах и событиях. Вместе с тем, по местам, были указаны нами и те следствия, которые неизбежно вытекали из такого отношения человека к религии. Но чтобы глубже можно было понять обрядовый и практически-бытовой взгляд наших предков на христианство, заметный в простом народе и доселе, надобно знать тот уровень духовно-нравственного развития наших предков, который они имели пред явлением у них христианства, – надобно знать ту духовную почву народного миросозерцания, которую успела подготовить история ко времени, когда стали сеять на этой почве семя евангельской проповеди, т. е. нужно знать основные религиозно-языческие воззрения, или представления наших предков-славян. Только тогда и можно будет вполне уяснить себе, почему древнерусский народ составил такой внешний, или обрядовый, практически-бытовой взгляд на христианскую религию; только тогда и можно будет объяснить себе, откуда в нашем народе столько остатков язычества, существующих ещё доселе в форме заговоров, суеверных примет и обычаев, и также талисманов в роде, например, сна Богородицы, Авгарева послания, ладанок и других привесок, известных народно-составленных молитв, как особенно действенных; только тогда и можно будет совершенно сознательно и разумно отнестись к позднейшим народным религиозно-суеверным представлениям и обычаям, подобно тому, как в области естественных явлений только при условиях разумного изучения свойств почвы можно также разумно понимать её произведения. Вот почему, в дополнение к нашим статьям по предмету христианского религиозно-нравственного миросозерцания древнерусского народа, мы нашли необходимым и полезным представить ещё очерк тех религиозно-языческих воззрений, какие успели развиться у наших предков-славян до введения христианства в России… Само собою понятно, что в настоящем очерке мы не имеем ни возможности, ни надобности следить подробно за всем многосложным процессом постепенного исторического развития религиозно-языческого миросозерцания наших предков, – для нашей цели важно показать только главные, или основные черты и явления, какие оно представляло пред временем распространения в России христианского просвещения.Духовно-нравственная жизнь наших предков-язычников развивалась под влиянием с одной стороны индоевропейского и общего славянского предания, отразившегося особенно в основных понятиях их о Боге и мире; с другой – под непосредственным влиянием окружающей их природы. Как велика была степень влияния каждого из этих двух начал на образование религиозно-языческих представлений наших предков – это вопрос слишком специальный, в разрешение которого входить здесь не место, – для нас важнее знать, каковы были результаты этого влияния. Первым результатом взаимодействия указанных нами начал на духовное развитие славянина-язычника было то, что в душе его возникла идея о едином Боге, которая потом никогда не исчезала в его духовном миросозерцании, но заметно прошла даже через весь круг славянского религиозно-языческого политеизма. О существовании этой идеи единого Бога у наших предков-язычников упоминает Прокопий, известный писатель VI века; о ней писал и Гельмольд в своей chronica Slavorum232. Эта идея отразилась также и в договоре Игоря с греками, где мы читаем: «да не имут (преступники договора) помощи от Бога, ни от Перуна; да будет клят от Бога и от Перуна»233. Таким образом идея единого Бога представляется исходным, или основным началом, точкою отправления во всем религиозно-языческом миросозерцании наших предков… Но какова была эта славяно-языческая идея единого Бога?Язычество есть не что иное, как «уклонение твари от Творца» , выражаясь богословским языком, или непосредственное поклонение предметам и явлениям окружающей природы. В таком виде было язычество и у наших предков славян. Наши предки-язычники почти всецело были порабощены влиянием природы; их ум и сознание до такой степени зависели от чувственной восприимчивости впечатлений природы, что даже самих себя, свою внутреннюю жизнь, свой дух и мысли они производили от простых вещественных предметов, – например, от дуновения ветра, от огня, от камня, от облаков и проч. Поэтому в то время, как в душе славянина-язычника в первый раз возникло смутное сознание о своем собственном индивидуальном существовании отдельно от остальной природы, он с ужасом увидел все ничтожество свое пред тою силою, которая имела столь решительное и неотразимое влияние на всю материальную жизнь его, которая могла дать и не дать ему пищи, от которой зависело тепло и холод, свет и тьма, бури и непогоды и проч. И не имея возможности в своем сознании подняться над столь могущественною силою вещественной природы, – неспособный еще к анализу физических явлений234, – подобно дитяти, одинаково протягивающему свои руки и к цветку, и к огню, неспособный подмечать многоразличие явлений, но все безразлично смешивающий в одном общем представлении природы, он безотчетно и безусловно подчинился ей, как матери, вскормившей его собственною грудью, – признал ее за живое высочайшее существо и повергся пред ним в чувстве младенческого благоговения. Таким образом слово «Бог», «Божество», в первый раз вылетевшее из уст славянина-язычника, сделалось символическим термином для обозначения природы, взятой в её целом объёме со всем богатством и разнообразием её сил, законов и явлений. Итак идея единого Бога в религиозно-языческом миросозерцании наших предков-славян была не более, как идеей стихийной природы, – и наоборот – идея природы была тождественна с идеей Божества!Но, всматриваясь в окружающую природу всё более и более, наши предки-язычники, с течением времени, всё больше и больше примечали в ней многоразличные явления и всё больше испытывали разнообразные впечатления. Масса наблюдений всё росла и росла, – непосредственные, чувственные впечатления, прежде смутно носившиеся пред его сознанием, теперь стали обособляться, – явились в своей отдельности и разнообразии и неизбежно повели к раздельности и многоразличию представлений: тогда, естественно, в сознании славянина-язычника начался анализ природы, который не мог не иметь влияния на его религиозно-языческое миросозерцание. Прежнее целостное понятие о природе, выражавшееся в одном общем нераздельном представлении о ней, как живом и высочайшем существе, теперь, вследствие анализа физических явлений, разложилось на частные, отдельные, или видовые представления о различных отдельных предметах и явлениях природы, и первоначальная идея единого Бога теперь уступила место многобожию235. При рассматривании, или анализе природы, наши предки-язычники, подобно всем другим, поражались безграничным пространством неба и сосредоточенного там небесного света, составляющего столь необходимое условие всякой растительной жизни; на небе они видели чудное солнце, месяц и звезды; оттуда лился оплодотворяющий благодетель земли–дождь; там поднимались бури и непогоды; там, как им казалось, гремел гром и блистали молнии… И вот в чувстве благоговейного трепета перед этими грозными и благодетельными явлениями, происходившими в необъятном пространстве неба, наши предки-язычники со смирением преклонялись пред небом и назвали его своим божеством. Так произошел Сварог первоверховный бог восточных славян, бог неба и небесного света вообще236. К этому-то верховному Богу славянин-язычник обращался во всех своих нуждах и несчастиях. «Ты, небо, слышишь, – говорил он обыкновенно, – ты, небо, видишь что я хочу делать»237.Пораженные зрелищем безграничного пространства неба, олицетворив его под образом первоверховного божества света, наши предки-язычники не менее поражались зрелищем и отдельных световых явлений на небе, каковы – солнце, луна и молния, и, не умея объяснить этих явлений из естественных законов, они с благоговением преклонились перед их влиянием на физическую жизнь вообще и назвали их также божествами. Но, так как все указанные явления происходили в небесном пространстве, то славянин-язычник, не знавший никаких других отношений, кроме родовых, в которых он сам жил, не задумался перенести эти отношения и в высшую область богов, назвав их небесным родом. Отсюда Сварог, бог неба, или небесного света вообще, представился для наших предков в их религиозном воззрении под образом отца, а свет солнца, молнии – под образом детей Свароговых. Так произошёл от Сварога «Дижьбог» – бог солнца, иначе называвшийся Хорсом, и «Огонь Сварожич» – бог небесного огня молнии. «И по сем (т. е. по Свароге), – записано в Ипатьевской летописи, – царствовал сын его, именем солнце, его же нарекут Дажьбог… солнце-царь, сын Сварогов, еже есть Дажьбог»238.Благодетельное влияние солнца на всю природу и особенно на растительность, которое особенно живо и глубоко чувствовал славянин-язычник, живший только дарами природы, было причиной того, что он все свое внимание устремил на годовое движение солнца и зависящее от него оживление и увядание растительности; так что солнце со всеми своими явлениями и земля со всею своею растительностью сделались средоточием, так сказать, ядром всего религиозно-языческого миросозерцания наших предков: все годовые праздники их, весь религиозно-языческий месяцеслов выражают собою одну идею постепенного оживления растительности действием солнца после зимнего равноденствия, и постепенного увядания её по мере удаления от нас солнца. Так, наблюдая за движением солнца, наши предки-язычники заметили, что наибольшей высоты своей, а вместе с тем и наибольшего напряжения животворно-производительной силы своей оно достигает в июне месяце, после которого следует постепенное понижение и удаление его в противоположную сторону, – заметили также, что наибольшее влияние этой оплодотворяющей силы солнца тотчас сказывается зрелостью и обилием земных произрастений в двух непосредственно за тем следующих месяцах. Отсюда и самые месяцы получили свои названия. Именно: июнь был назван месяцем солнечного поворота с лета на зиму (кресником), и липанем – от дерева липы, произрастающей особенно в эту пору года, – а июль и август, в продолжении которых полевые посевы готовы уже к уборке и всякая растительность, созревшая вполне, начинает уже понемногу увядать и сохнуть, были названы – первый серпень, сенозарник, сечень, а второй – велик серпень, жнейска… В сентябре солнце уже далеко уходит от нас и растительность почти совершенно погибает, только и зеленеются ещё леса и дубравы, но славянин-язычник, не желавший расставаться с растительностью, как символом жизни природы, и сентябрь назвал лесником и вересеном – именами, напоминающими о лесе и зелёных кустах, подобных вересу. Наконец, в октябре и ноябре и эти последние остатки даров солнца – листья, пожелтевшие и посохшие, спадают с деревьев и начинают гнить: это последнее исчезание остатков растительной силы также отмечено славянами в самом названии месяцев, – первый назван словом листопад, а второй – листочной… Но когда и последние остатки растительности совершенно исчезали и вся природа, одетая снегом, как саваном, казалась умершей навсегда, – когда морозы и холод зимы с особенным ожесточением готовились наложить оковы смерти на всякое живое существо, и, по-видимому, не оставалось никакой надежды на новое оживление оцепеневшей природы, славянин-язычник, как особенно чуткий и впечатлительный к переменам природы, и тогда подмечает на небе предзнаменование возвращения солнца, а с ним и красной весны: подмечает, что с половины декабря, именно: после зимнего солнцестояния, небо начинает проясняться и синевой своей напоминать летнюю синеву неба и наполнять его сердце сладким предчувствием нового возврата солнца и нового пробуждения растительной силы. Замечая поворот «солнца на лето», он даёт декабрю и январю одно название просинец – от слова «просиневаться», или «проясниваться». Постепенно усиливающееся просивание неба не оставляет в душе его уже никакого сомнения о новом возвращении солнца и всех благодеяниях его в области растительности: тогда он уже заранее представляет и весну с красной горкой и священную берёзу, плоды земледелия и чародейные травы. Проходит ещё месяц, и он радостно замечает в берёзе признаки оживления, а в конце апреля видит уже зелень, которая в мае вместе с цветами роскошно убирает всю землю. Сообразуясь с постепенным оживлением растительности под влиянием возвратившегося солнца, он дал и самые названия последним месяцам, отметив месяц март словом – березозол, апрель – травень, май – цветень, розоцвет.Ту же идею кругового движения солнца, производящего постепенное оживление природы, выражают собою также все главные славяно-языческие праздники, сопровождавшиеся веселыми песнями и хороводами в честь Хорса – бога солнца; особенно два великих у наших предков праздника, выражавших собою главные моменты в годовом круговращении солнца: праздник коляды и праздник купалы, как праздники, совпадавшие с временем зимнего и летнего солнцестояния. Так в празднество коляды, когда просинец намекал на новое возвращение солнца, славянин-язычник исполнялся радостной надеждой на новое оживление природы солнцем после зимнего оцепенения и выражал это в различных колядских песнях. Во все весенние праздники он радовался о действительном оживлении природы, когда солнце щедрою рукою рассыпало свои дары в зелени и цветах – наконец, в праздник Купалы, во время летнего солнцестояния он торжествовал уже совершившееся оплодотворение солнцем всех земных произрастений, славил солнце красное за особенное излияние им на землю теплоты и животворно-производительной силы, проявившейся в зрелости плодов и всякой растительности, и потом с честью провожал его на зиму. При таком отношении наших предков-язычников к постепенному проявлению оживотворяющей природу силы солнца в продолжении годового круговращения, им казалось, что и самое это круговое, хороводное движение, объемлющее собою известный период времени, есть также великий праздник – коло, который сама природа совершает в честь бога солнца – Хорса, и потому годовой период обращения земли около солнца назвали словом – год, означающим у некоторых славян доселе праздник, пиршество239.Объявление // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 7. С. 248.Вышла новая книга«Поучения к сельским прихожанам о Божественной Литургии», священника Михаила Поспелова. Москва, 1871 г. Цена 75 коп. с перес. 1 рубль. Выписывающие не менее 20 экземпляров за пересылку не платят.Требования благоволят высылать в Воскресенское почтовое отделение Нижегородской губернии, священнику Михаилу Михайловичу Поспелову.№8. Февраля 21-гоКраснянский Г., председатель попечительства священников. Речь об обязанностях приходского попечительства, сказанная пред первым заседанием оного // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 8. С. 249–261.Сегодня первое у нас заседание нашего приходского попечительства, и я нахожу не излишним подробно, приспособительно к нашим нуждам, поговорить о тех обязанностях, которые, по Высочайше утвержденному Государем Императором положению, возложены на приходские попечительства. Поэтому и прошу у всех вас, в особенности же у членов попечительства, внимания к моей простой, искренней и откровенной речи.Первая обязанность, лежащая на приходских попечительствах, есть забота о благоустройстве и благосостоянии приходского храма Божия. Излишне и доказывать, как высока, священна и угодна Богу эта обязанность. Довольно для сего сказать, что о блаженных и приснопамятных создателях храмов Божиих, о любящих благолепие их, всегда возносится молитва в них. Наш приходский храм Божий, по милости почившей благотворительницы, не вопиет ещё на небо о нашей беспечности к нему; но нельзя сказать, чтобы он и в настоящее время, по давности возобновления, вовсе не нуждался в некоторых исправлениях и улучшениях. А, ведь, и ещё предстоит для храма сего, если будет благоугодно обитающему в нём Господу, жизнь впереди, а вместе с жизнью явятся у него нужды и требования. Тогда он возопиет и к вашему усердию. Но в состоянии ли вы будете вдруг удовлетворить всем нуждам и требованиям своего приходского храма, особенно если они будут значительны? Едва ли! А отсюда сама собою очевидна необходимость собирать и копить денежку, по пословице, на чёрный день, то есть, на могущие представиться в будущем значительные нужды для храма Божия. Каким же образом достигнуть этого, когда обыкновенный в течении года доход церковный: кошельковый, кружечный и свечной бывает едва достаточен на обыденные нужды для храма Божия, на расходы при богослужении в нём и на другие узаконенные требования? Собрать достаточную на особые чрезвычайные нужды нашего храма Божия сумму, возможно не иначе, как посредством усиления или увеличения упомянутого – обыкновенного дохода и посредством открытия особого, хотя единовременного в году, дохода церковного. Так как обыкновенный доход церковный бывает скуден оттого, что многие из прихожан, за дальностью расстояния и по другим причинам, весьма редко посещают храм Божий и, стало быть, не помогают увеличению церковного дохода ни денежными вкладами в кошелёк и кружки церковные, ни покупкой свеч к иконам: то, для увеличения этого постоянного дохода церковного, если невозможно уже достигнуть того, чтобы в воскресные и праздничные дни все возрастные приходили в храм Божий и приносили в оный свои посильные лепты, – было бы полезно и законам божеским и человеческим не противно, чтобы члены попечительства в упомянутые дни ходили по домам не бывших в храме Божием прихожан для сбора от них доброхотных денежных подаяний на оный, чтобы они брали из церкви свечи, продавали оные для употребления по домам и вырученные за оные деньги приносили в храм Божий. Все прихожане пользуются благодеяниями своего храма Божия; за всех их совершаются там службы божественные и возносится молитва; в своей церкви они получают, во всю жизнь свою, освящение христианскими таинствами, а по смерти, в ней же отпоют усопшие тела их и всегда будут молиться о спасении их. Не законно ли, после сего, привлечение их к участию в постоянном доходе церковном? Для умножения дохода церковного, по примеру древних израильтян, приносивших в храм Божий десятую долю от своего имущества и начатки от всех плодов земных и трудов своих, было бы полезно и у нас ввести в обычай, по окончании полевых работ, жертвовать на церковь Божию зерновым хлебом, льном, холстом и сим подобными вещами, как это и делается прихожанами многих церквей. Нельзя сказать, чтобы подобные пожертвования не были в обычае и в нашем приходе; но, известно, пожертвования эти в большей мере идут не на свою приходскую церковь, как бы следовало, а на посторонние места. Многие из таких жертвователей думают и говорят, что было бы пожертвовано, а куда? это все равно: потому что везде один Бог. Конечно един Бог, и всякая жертва, приносимая от чистого сердца, приятна Ему; но и Он не одобрит наших действий, когда мы, не заботясь о нуждах и благодеянии своего храма, будем отдавать или посылать свои жертвы в такие места, где в них нет необходимости. Приходский храм, и по закону Божию и по тем благам, какие приносит он христианам, к нему принадлежащим, должен состоять положительно на попечении прихожан. Похвальны, конечно, жертвы и на другие св. места, например, на монастыри, но они похвальны не иначе, как после жертв и притом удовлетворительных на свой приходский храм. Вот об этих-то жертвах на свой храм, как единовременных, так и постоянных, и нужно позаботиться приходскому попечительству, чтобы выполнить свою обязанность относительно своего приходского храма.Вторая обязанность приходского попечительства состоит в том, чтобы причт церковный был обеспечен и не имел ни в чем вопиющей нужды. И эта обязанность стоит того, чтобы на нее было обращено полное внимание. Значение церковного причта или, что тоже, священно- церковнослужителей для Церкви так велико, что без них Церковь, как и всякое благоустроенное общество, не может достигать цели своего назначения – вечного спасения людей. Без них в храме, как бы он ни был благоукрашен, не совершалось бы никакой службы, не было бы ученья. Поэтому закон касательно обеспечения священнослужителей находится даже в слове Божием. Там написано об этом так: «Разве не знаете, что священнодействующие питаются от жертвенного? И ещё: трудящийся достоин награды за труды свои. И эти слова поясняются следующими примерами: Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, посадив виноград, не ест от плодов его? Или: кто пася стадо, не ест молоко от стада? О средствах жизни причтов церковных слышится много завистливых и обидных слов, по которым жизнь их, как берущих будто бы с живого и мертвого, представляется обильною во всем и завидною; но на самом деле быт многих из них слишком не завиден, в особенности же тех из причтов, у которых не имеется главного, основного и благонадежного источника к своему содержанию, то есть, хорошей земли церковной, из которой, посредством труда, можно добыть многие средства для жизни. К числу таковых принадлежит и наш причт, у которого, можно сказать, вовсе нет поземельных средств к жизни, состоящих в хлебе для себя, корме для домашнего скота, в лесе и дровах. Не получая ни откуда – ни от казны, ни от прихода – ничего лишнего против других причтов взамен земли, причт наш должен почти все скудное жалованье и таковые же доходы издерживать на покупку тех неизбежных потребностей для жизни, которые он мог бы получать от земли посредством одного почти труда. Всякий, думается, может понять, как трудно таким образом жить нам семейным людям и жить не только своим домом, но ещё и содержать в чужих местах и людях детей своих по целым десяткам лет! Трудность же положения нашего причта ещё более должна увеличиться тогда, когда от его прихода, как предположено, перечислится к другим церквам значительная часть душ приходских, ибо с сим вместе сократится также и значительно доход его. Приходское попечительство много бы одолжило причт церковный, если бы, обратив внимание на эти обстоятельства, ходатайствовало пред прихожанами о том, чтобы они, для улучшения быта своего причта, за невозможностью заменить нынешнюю бесплодную церковную землю хорошею землею, положили для причта, по числу душ, ежегодное денежное пожертвование на пополнение недостатка поземельных средств к жизни, или, взамен сего, определили равносильное пособие зерновым хлебом и другими принадлежностями, необходимыми в быту житейском, каковы: дрова, сено, солома и т. п. Кроме сего, для этой же цели, для поднятия благосостояния нашего причта, взамен той платы причту хлебом и деньгами за службы по церкви и особенно по приходу, во время праздников, которая теперь производится в одинаковой мере со всякого домохозяина или дома, – было бы полезно составить урочное по мирскому приговору, положение о вознаграждениях за эти службы, сообразно с состоянием, числом душ или душевых наделов. При этом было бы не бесполезно также изменить и самую форму, в которой получаются эти вознаграждения, на новую. Для причта было бы полезно без малейшего отягощения прихожан печеный хлеб, напр., который, словно нищими, собирается самим причтом по домам, заменить зерновым хлебом, и дачу денег по рукам – сбором оных кем-либо из прихожан, который бы все это доставлял кому следует. Такой способ вознаграждения причта мог бы послужить, между прочим, к устранению различных, неприятных столкновений между причтом и прихожанами, а также к освобождению причта от несправедливых большею частью жалоб и нареканий в корыстолюбии, вымогательстве и излишних притязаниях.Третья обязанность приходского попечительства состоит в распространении грамотности в приходе; что эта обязанность стоит внимания, – это ясно для всех, ибо все знают, что ученье свет, а неученье тьма. Но для обучения детей грамоте у нас есть школа или училище, скажете вы. Действительно, у нас давно уже имеется училище и при том, по благоустройству своему и вместительности для учащихся, такое, какого не слышно в других смежных сельских приходах. Всего же важнее и дороже то, что на существование сего училища имеются хотя не большие, но за то вечные средства, а именно 100 р. сер. процентов с капитала, положенного известною вам благотворительницею. На эти средства, как известно, нанимается учитель, поддерживается училищный дом и покупается всё, что нужно для училища, так что на содержание училища, кроме отопления и сторожа, от прихожан ничего не требуется. Несмотря на всё это, наше училище, к крайнему сожалению, не достигает надлежащей цели своего назначения. При устроении училища имелось в виду, что в нём будут обучаться дети из всех селений прихода и при том не одни мальчики, но и девочки. На деле же оказывается, что в нём учатся дети почти из одного, состоящего при церкви, селения и то одни только мальчики. Причиной такого малого количества учащихся, кроме дальности расстояния селений от училища и бедности некоторых из родителей, служит более всего, как показал опыт, с одной стороны, слишком великое ожидание родителей от училища касательно скорости обучения их детей грамоте, а с другой – крайняя ограниченность учительского жалованья, на которое нельзя найти охотника с таким усердием и способностями, при коих возможно удовлетворение упомянутому ожиданию родителей. Поэтому для скорейшего и большого распространения грамотности в приходе необходимо, увеличив жалованье учительское, найти такого человека для занятий в училище, который своим усердием и способностями привлёк бы в оное более учеников, и употребить все средства, чтобы каждый отец семейства представлял в училище своих детей – сынов и дочерей, по достижении ими восьми или девятилетнего возраста. В случае крайней бедности прихожанина, не могущего прокормить, одеть, обуть и послать своего сына или дочь в училище, попечительство может оказать такому пособие из своих средств, если сии скопятся, или походатайствовать об этом пособии у общества из мирского капитала или общественного магазина, дав им квартиру в имеющемся при училище помещении. При таких условиях или мерах, по нашему мнению, можно достигнуть того, чтобы в училище ходили ученики и из других селений прихода, и таким образом училище достигало цели своего назначения. Кроме грамотности, было бы полезно поддержать и обучение пению, которым так отрадно за каждой службой оглашается слух прихожан в сем храме Божием и через которое располагаются они и к хождению в оный и к молитве в нем.Четвертая обязанность попечительства состоит в учреждении больницы в приходе. При множестве всякого рода болезней, больница в приходе, никак не менее чем училище, полезна и необходима. Без грамотности человек не только может жить, но и содержать себя и других, а без здоровья он не только работать на себя и других, но и жить долго не может. Больной человек нередко бывает бременем для общества, которое, по круговой поруке, должно отбывать за него все повинности общественные и государственные. Между тем, больным у нас мало того, что не дается никакого пособия или лекарства, но часто, особенно в летнее время, за ними не бывает никакого присмотра; так что и воды для питья подать им некому. От этого случается нередко, что больные умирают у нас, так сказать, напрасной смертью. В больнице же предполагать такой смерти нельзя; там должны быть и лекарства и люди для ухода за больными, и больным может быть оказана своевременная помощь. Но покуда нет и не предвидится средств к устроению приходской больницы (для этого нужно мало-помалу готовить средства), попечительство много бы сделало в пользу приходских больных, если бы постаралось поддержать врачебную благотворительность известного всем нам доктора-благодетеля240. Под этой поддержкой мы разумеем, с одной стороны, ежегодное от попечительства изъявление доктору искренней признательности за оказанную в течение минувшего года помощь больным прихода и просьбу о продолжении оной на будущее время, а с другой стороны – предоставление способов к лечению у сего доктора тем больным, которые сами по себе не могут ни дойти, ни доехать до него, по неимению сил и средств для найма подводы. Действуя таким образом, попечительство способствовало бы к ослаблению ложной веры в так называемых знахарей, ворожей и колдунов, которые противны Богу и не только бесполезны, но и вредны.Пятая обязанность попечительства состоит в заботах об устроении богадельни для престарелых и убогих и приюта для малолетних. И это заведение много полезно и весьма желательно. Везде и в нашем приходе есть и будут такие престарелые и убогие люди, коим решительно негде приютиться и у коих нет ни средств, ни сил приобретать себе на пропитание, одежду и обувь даже скитанием с Христовым именем по миру, проводя – где день, где – ночь по чужим избам. И у нас, как у других, есть и будут такие дети, которые остаются без отцов и матерей, даже без ближних родственников и, стало быть, без приюта и средств к своему существованию. Как этим малолетним сирым, так и престарелым и убогим было бы всего приличнее и полезнее жить в богоугодном заведении близ храма Божия. Всякий добрый христианин, посещая храм Божий, мог бы за одним приходом зайти в это заведение и принести в оное что-нибудь на пропитание, одежду и обувь живущих в нем. Кроме сего, могли бы быть придуманы и другие средства к их обеспечению в сем заведении. Обеспеченные на счёт временного своего существования, на счёт бренного тела своего, сии несчастные могли бы лучше и удобнее думать о душе своей, о приготовлении к вечной будущей жизни, и молиться Господу за себя и за других. У нас уже имеется в готовности для богадельни небольшое помещение, нижний этаж училищного дома. Нужно позаботиться приспособить это жилище для означенной цели.Шестая обязанность попечительства – заботиться об оказании бедным людям прихода в необходимых случаях возможных пособий, а также о погребении неимущих умерших и о содержании в порядке кладбищ. Какой обширный и богоугодный предмет для занятий попечительства! Ежели мы, по заповеди Господней, не должны отказывать в помощи всем вообще бедным, то тем более должны помогать приходским бедным – которые по преимуществу суть наши ближние и свои, наши родные и кровные, наши плоть и кровь – которые, по закону, должны быть призрены тем обществом, к которому они принадлежат, и за нерадение о коих это общество будет виновно и пред Богом, и пред своею совестью, и пред правительством. Слово Божие говорит: аще кто о своих, паче о присных не промышляет, веры отвергся есть и неверного горший есть (1Тим.5:8). Под приходскими бедными мы разумеем не нищих, ходящих по миру с Христовым именем, каковых, по закону, и быть не должно, но бедных, которым угрожает подобное нищенство. А таких бедных может быть в приходе не мало. Вот, например, бедная вдова, оставшись с малолетними детьми, бьётся как рыба об лёд, стараясь поддержать прежнее хозяйство и поднять мало-мальски своих детей малолетков! От недостатка сил и уменья – всё у ней не клеится, не спорится, всё идёт не так, как нужно. Очевидно, что помощь и поддержка такой вдове и в очах Божиих и в глазах человеческих не может не считаться величайшим благодеянием. Нередко даже и мужчина-бедняк – не только выпускает из рук всё своё хозяйство, но и теряет своё доброе имя. Бедность не порок, но часто ведёт к пороку. Поддержать вовремя или избавить бедняка от такой бедности будет без сомнения не малым благодеянием со стороны попечительства. Но иной из прихожан, по крайней скудости своей, не только едва влачит жизнь свою на земле, но и возвратиться в землю прилично не может, не оставляя, по смерти своей, средств на приобретение себе гроба и вырытия могилы. Погребение такого бедняка-христианина, который в очах Божиих, быть может, гораздо угоднее богача, конечно, не может также не считаться делом великой милости христианской. Благодетельно и богоугодно, наконец, и попечение или забота о содержании в порядке кладбищ, на которых покоятся тела умерших христиан. Кладбища должны быть священны для нас, не только как опочивальня наших отцов и братий, но и как двор церковный, освященный и каждый день освящаемый погребальными обрядами церкви.Наконец, к числу обязанностей попечительства не может не относиться забота о сохранении и утверждении доброй нравственности или благоповедения между прихожанами через искоренение суеверий и предрассудков, вредных обычаев и пороков между ними. Важность и многополезность этой обязанности, кажется, не требует и доказательств. Сами вы нередко говорите, что нынешний народ, особенно молодой, стал не на что похож по поведению, – вышел или выбился из рук. А от чего? Конечно, не от чего иного, как от злоупотребления своей волей, от разнузданности, от шатания по чужим сторонам, где он стал увлекаться худыми примерами гораздо более, чем прежде. Дурные примеры вреднее всего действуют на людей. Поэтому весьма желательны дельные мероприятия к уничтожению обычаев, подающих дурные и пагубные примеры для нравственности. А таковы, по нашему мнению, обычаи при праздниках, свадьбах, посиделках и других сборищах. Чего тут не делается! И пляски, и срамные песни, и сквернословие, и буесловие, и всякого рода неистовства деются! И эти обычаи бывают не только пагубны для поведения, но и разорительны для состояния, потому что всегда почти бывают соединены со значительными расходами на пиво, вино и другие предметы излишества. Во многих уже приходах установились и устанавливаются общества трезвости со штрафом за пьянство и срамные слова, а равно принимаются и другие меры против разных пороков. Подобные меры и в нашем приходе не были бы излишни.Вот какие многочисленные и трудные обязанности возлагаются на приходские попечительства, по воле Государя Императора. Но многочисленность и трудность сих обязанностей да не устрашает вас, члены попечительства. Всякое новое дело кажется особенно трудным, пока не решишься на оное, а потом, когда решишься, и оно пойдёт, как дело обыкновенное. Конечно, разом вдруг ничего невозможно сделать, но постепенно, при помощи Божией, усердии вашем и других прихожан, возможно многое. Должное внимание к делу, разумное, добросовестное и беспристрастное суждение о нём покажут, что сделать вперёд и что после.Да благословит всеблагой и всемогущий Господь начало действий нашего приходского попечительства, да подаст или укажет Он средства, необходимые для успешного хода сих действий и тем поможет нам исполнить благую волю Государя Императора для всех нас благополезную.Председатель попечительства священникГавриил КраснянскийИерархическое устройство церкви241 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 8. С. 261–274.О взаимных отношениях между церковной и гражданской властямиIIИз правил Сардикийского и Карфагенского соборов, воспрещающих епископам, пресвитерам и другим духовным лицам являться к царю без соизволения и грамот местного собора или митрополита, ясно видно, что сношение с государственной властью поместная соборная власть усвояла исключительно себе одной.В чём же по канонам церковным должны состоять законные отношения между церковной и государственной властями, при которых самостоятельность той и другой власти остаётся во всей силе?А. Каноны церковные не дают поместной соборной власти прав подчинять себе в чём-либо власть государственную, или требовать, чтобы она служила интересам церковной власти. Но они дают ей полное право просить у государственной власти помощи в тех случаях, когда собственные её нравственные силы и средства к ограждению Церкви от соблазнов и сохранению её чистоты и благоустройства оказываются недействительными. Неоспоримую законность таких просьб к царям верховная законодательная власть Церкви уже утвердила тем самым, что все Вселенские соборы, на которых она преимущественно проявлялась, составлялись вследствие просьб кого-либо из представителей поместных Церквей к императорам созвать Вселенский собор. История всех седми Вселенских соборов ясно свидетельствует, что императорские указы о созвании их всегда выходили вследствие просьб какой-нибудь поместной церковной власти. Так о созвании Первого собора Никейского преимущественно просил императора Константина собор Церкви Александрийской. О созвании Второго собора просили императора Феодосия Великого представители Церкви Константинопольской. Третий вселенский собор созван был императором Феодосием младшим по просьбам пастырей александрийских и константинопольских и т. д. Но ещё более высшая церковная законодательная власть утвердила это право, давши каноническое значение тем правилам поместных соборов, в которых отцы сих последних выражают крайнюю нужду по разным случаям Церкви просить о помощи верховную государственную власть.Таковы, во-первых, просьбы представителей поместной власти к императорам о помощи против соблазнов со стороны остатков язычества.Со времён императора Константина Великого, когда христианская религия сделалась в Римской империи господствующею, уже почти все императоры римские со своей стороны употребляли более или менее сильные меры к ослаблению и уничтожению язычества: истребляли идолов и капища и выводили из употребления в государстве обычаи языческие. Но эти меры имели полный успех преимущественно на востоке, где постоянно была резиденция императоров, где сами императоры могли ближе следить за исполнением своих распоряжений. На западе же, где не всегда бывали императоры, а наиболее в отдаленных провинциях запада, которые всегда управлялись наместниками и никогда не были посещаемы императорами, язычество во всех своих видах долго оставалось в своей силе. А бедствия западной половины Римской империи от нашествия варварских народов подавали повод языческой партии кричать, будто все эти бедствия есть гнев богов за оставление отечественной религии, некогда доставившей Римскому народу всемирное господство, и тем колебать умы еще не утвердившихся в вере христианской. Устные и письменные убеждения отцов Церкви не могли заградить уста язычников, и целые толпы слабых христиан стремились в капища. По этой причине отцы Карфагенского собора в своем 69 правиле определили: «Подобает просити благочестивейших царей, да повелят совсем искоренити остатки идолов по всей Африке. Ибо во многих местах приморских и в разных владениях еще сохраняет неправедно силу сие заблуждение. Да будет заповедано и идолов истребити и капища их, в селах и сокровенных местах без всякой благовидности стоящия, всяким образом разрушить». «Заблагорассуждено также, – говорится в 95 правиле того же собора, – просити от славнейших царей, да истребляются всяким образом остатки идолопоклонства, не только в изваяниях, но и в каких-либо местах, или рощах, или древах». Ещё соблазнительнее для христиан того времени, даже не слабых в вере, были языческие пиршества в честь богов. Язычники в отправлении их не всегда привязывались к своим капищам, а назначали места для них произвольно; даже нарочито близ священных мест христианских, особенно в таких случаях, когда эти священные места устроены были на развалинах языческих капищ, или когда эти капища переделаны были в христианские храмы. Никакая власть церковная не могла противодействовать этому злу. Отцы Карфагенского собора сочли нужным просить помощи у царей. «Такожде подобает просити христианских царей, – гласит 71 правило Карфагенского собора, – и о сем: поскольку вопреки божественным заповедям во многих местах от языческого заблуждения привнесённые пиршества совершаются, так что и христиане тайно привлекаются язычниками к участию в оных: то да повелят воспретить таковые пиршества и в городах, и в сёлах, поскольку в некоторых городах не страшатся сим образом согрешать даже во дни памяти блаженных мучеников и даже в священных местах. В сии дни, что и изрещи стыд есть, совершают на полях и на стогнах непристойные плясания, и непотребными словами оскорбляют честь матерей семейств и целомудрие других бесчисленных жён, собирающихся во святой день, так что от прибежища самые святые веры почти нужно убегати бывает». Вследствие таких прошений издан был императорами Аркадием и Онорием указ, которым повелевалось истреблять остатки идолов и языческих капищ по всей Африке, и запрещалось язычникам публично отправлять свои соблазнительные пиршества в честь богов242.Кроме очевидных остатков язычества в капищах, в идолах и в празднествах в честь богов, по водворении христианской религии в Римской империи, ещё оставался языческий дух, проникавший собою весь строй общественной жизни. В особенности этот дух проявлялся в народных зрелищах и увеселениях. Благочестивые императоры, заботившиеся о всецелом водворении святой религии в государстве, касались и этого предмета. Император Константин Великий и его ближайшие преемники уничтожили гладиаторские игры и кровавые зрелища в Колизее, состоявшие преимущественно в травле зверями пленников и осужденных. Но они истребили только такие зрелища, которые прямо противоречили не только духу христианства, но и естественному чувству гуманности. Прочие же национальные игры и увеселения, как-то: конские ристалища и театральные представления, они уничтожить не могли; ибо для этого нужно было совершенно изменить народную жизнь. А между тем, эти зрелища и увеселения, как выработанные исторической жизнью народа и нераздельно связанные с нею, все проникнуты были безнравственным языческим духом. Пастыри Церкви употребляли со своей стороны все меры к тому, чтобы отвлечь христиан от этих зрелищ. С церковных кафедр раздавалось их строго обличительное слово, а на соборах пастырей издавались строгие определения против увлекающихся этими народными зрелищами. Клирики не только за собственное участие в этих увеселениях, но и за дозволение детям или домашним своим смотреть на эти зрелища, немедленно подвергались извержению из сана, а прочие христиане за это подлежали церковной эпитимии243. Но всеми этими мерами не могли ни уничтожить, ни даже ослабить соблазна. По необходимости нужно было предоставить это времени, когда дух христианства глубже войдет в жизнь народную, переродит ее, а с тем вместе облагородит народные зрелища и изгладить в них все безнравственное. По крайней мере пастыри Церкви желали, чтобы эти народные зрелища и увеселения не совпадали с христианскими праздниками и собою не омрачали духовного христианского торжества. Само собою разумеется, что достигнуть исполнения этого желания духовная власть своими собственными средствами не могла. Нужно было содействие власти государственной. Вот почему отцы Карфагенского собора сочли нужным просить государей об издании особого на сей предмет закона. «Подобает просити такожде, – говорится в 72 правиле этого Собора, – и о сем, да воспретится представление позорищных игр в день воскресный и в прочие светлые дни христианския веры: тем паче, что в продолжение осьми дней святыя Пасхи народ более собирается на конеристалище, нежели в церковь. Должно пременити определенные для позорищ дни, когда они встречаются с праздничными». По причине безнравственного характера народных игр и театральных представлений, с водворением христианства в Римской империи в обществе гражданском скоро утвердилось самое невыгодное понятие о лицах, действовавших на этих зрелищах, хотя оно само и не прочь было смотреть на них, и из порядочных людей в обществе никто не хотел заниматься этим ремеслом. На службу в театр обыкновенно определялись пленные, невольники или самые негодные язычники. И власть государственная лицам, занимавшимся этим ремеслом, как лицам низким и презренным, отказывала в равенстве прав с прочими гражданами. По римским законам не дозволялось этих лиц принимать при судопроизводстве во свидетели. Такой же презрительный взгляд правительства на это ремесло выражался и в тех римских законах, которыми запрещалось принуждать женщин к игре или пению на театре, или кого бы то ни было из лиц не желающих добровольно заняться этим ремеслом; в противном случае лица несвободного состояния объявлялись свободными. Если и общество, и правительство так дурно смотрели на лиц, упражнявшихся в цирке или театре; то, понятно, какой должен быть взгляд на этих лиц у Церкви. Она ставила их на ряду с отступниками и принимала их в число своих членов не иначе, как только под условием, если они оставят свое ремесло244. Но часто случалось, что люди, получавшие через этих лиц корысть, обольщениями или насилием увлекали их снова к прежним занятиям. И как весь этот мир театральный совершенно чужд был Церкви: то Церковь своими силами не в состоянии была исторгать оттуда своих падших чад. Для прекращения зла по необходимости нужно было обратиться с просьбой о помощи к власти государственной. Соборная власть Церкви и обращалась с такой просьбой к государям, как видно из 74 правила Карфагенского собора. «Подобает просити ещё и о сем: аще кто восхочет от некоего игралищнаго упражнения приступити к благодати христианства, и пребывати свободным от оных нечистот: то да не будет позволено никому склоняти или принуждати таковаго паки к тем же занятиям».Поместная соборная власть обращалась во-вторых к верховной государственной власти с просьбой о помощи против внутренних соблазнов, каковые производили в Церкви еретики, и вообще люди не покоряющиеся уставам церковным.Соблазны от еретиков ещё опаснее были для Церкви, чем соблазны от остатков язычества. Язычники резкою гранью отделены были от Церкви, а еретики часто жили среди общества верующих и прикрывались наружностью правоверия. Они действовали на православных и обольщениями и насилием, и многих увлекали в своё общество. Таковы особенно в Африке были донатисты, сильно вредившие Церкви. Святые отцы Карфагенского собора истощили все меры христианской любви к обращению этих отщепенцев, как ясно свидетельствуют об этом 77, 80 и 103 правила этого собора. «По дознании и исследовании всего, – говорится в 77 правиле, – пользе церковной споспешествовать могущаго, по внушению Духа Божия, мы избрали за лучшее поступати с вышеупомянутыми людьми (т. е. донатистами) кротко и мирно, хотя они беспокойным своим разномыслием и весьма удаляются от единства тела Господня. Может быть тогда, как мы с кротостью собираем разномыслящих, по слову Апостола, даст им Бог покаяние в разум истины, и возникнуть от диавольской сети, быв уловлены от него в свою его волю». Несмотря на то, что донатисты открыто враждовали против властей церковных и причинили им множество беспокойств, Собор постановил вступить с ними в формальные сношения, как бы с обществом, имеющим законную власть. «Рассуждено, – говорится в 80 правиле Карфагенского собора, – чтобы для возвещения мира и единения, без которого не может состояться спасение христиан, из среды нас послати местоблюстителей к епископам самих донатистов, аще каких они имеют, или к их мирянам». И действительно через своих посланных Собор отправил послание к донатистам. Послание это, как образец христианского миролюбия, все проникнуто духом христианской любви, как главным оружием Церкви к побеждению противников. «Законно вступаем с вами в сношение, – говорится в этом послании, – желая возрадоваться о вашем исправлении. Ведаем бо любовь Господа, рекшего: блаженны миротворцы, яко тии сыны Божии нарекутся». Итак, не долженствуете вы уничтожити сие от мирной любви происходящее наше напоминание. Аще что от истины имети мните, не усомнитесь защищати оное, то есть соберите ваш собор, изберите из среды вас тех, которым подобает вверити дело оправдания вашего, и вместе с уполномоченными от нашего собора, в известном месте, в известное время, пусть мирно исследуется все подлежащее вопрошению и отделяющее нас от вашего общения: ибо аще братски сие приимете, то истина удобно явится; аще же сие сотворити не восхощите, то неверие ваше тотчас познается». Какие ещё сильнее этих мер могла употребить соборная власть для вразумления противников истины? И однако все они оказались недействительными, даже ещё вызвали большее ожесточение со стороны отщепенцев, так что они на все примирительные вызовы отвечали новыми дерзостями и насилием над православными. Тогда поместная соборная власть вынуждена была обратиться с просьбой о помощи к верховной власти. «Поскольку, – говорят отцы Собора, – епископский мирный образ действия на донатистов употреблён, но они, не могши ничего отвещати противу истины, обратились к насильственным поступкам, так что многих епископов и клириков (умолчим о мирянах) стеснили наветами и в некоторые церкви вторгнулись, а в другие вторгнуться покушались: посему просим, да не укоснительно подастся охранение православным церквам, в каждом граде и в разных селениях».Столько же, как и от еретиков, опасны были для Церкви соблазны лиц, не покоряющихся уставам её, и нарушающих порядок и благочиние церковное, особенно лиц духовных. Случалось иногда, что некоторые пастыри присваивали себе не принадлежащие им епархии и приходы, или удерживали за собой места, почему-либо отнятые у них церковной властью. Во всех таких случаях церковная власть смиряла нарушителей порядка силой своего суда. Она виновных устраняла от дел священнослужения, или совсем лишала сана, и даже отлучала от общего церковного. Сила суда церковного основывалась на тех канонических постановлениях, которые воспрещалось всякое общение с изверженными и отлученными, и по которым все сообщающиеся с осужденными церковною властью неминуемо и сами подлежали отлучению245, и не только в тех епархиях, где находились осужденные, но и во всех церквах вселенной246. Следовательно, осужденные церковною властью по необходимости должны были подчиняться приговору её, ибо никто уже в Церкви не признавал их прежних прав и не принимал их. Но случалось, что такие лица, с помощью своих приверженцев из лиц духовных или мирских, упорствовали против суда церковного; удерживали свои должности, вытесняли тех лиц, которые вместо их были поставляемы, и таким образом поднимали мятеж против церковной власти. В таких случаях соборная власть, вынужденной находилась обращаться к помощи власти государственной, которая сама себя объявляла покровительницей Церкви. «Аще епископ, – говорится в 50 правиле Карфагенского собора, – презрев народ своей паствы, вторгнется в другую Церковь, и многажды быв увещеваем по правилам, не восхощет оставити Церковь, в которую вторгся: да будет позволено, по требованию необходимости, для укрощения его, обратиться к гражданскому начальству, по повелениям царским, дабы не восхотевший исправити нетерпимое, немедленно остановлен был властью правительства». Обыкновенно все такие мятежники против церковной власти старались заискивать к себе расположение народа или людей богатых и вельмож лестью, подарками и другими какими-нибудь предосудительными мерами, как это ясно выражено в 64 правиле Карфагенского собора, и, пользуясь расположением к себе народа и вельмож, производили мятежи в Церкви. Отцы Карфагенского собора сочли нужным просить царей, чтобы зло истреблено было в самом корне; чтобы издан был закон, по которому не дозволялось бы защищать изверженных клириков ни народу той Церкви, в которой они служили, ни какому-нибудь знатному светскому лицу, и чтобы как народ, так и вельможи удерживаемы были от такой защиты страхом гражданских наказаний. «Подобает просити (царей), – говорится в 73 правиле Карфагенского собора, – и о том, да благоволят узаконити, чтобы клирика, в какой бы степени он ни был, осужденного за какое-либо преступление судом епископов, не было позволено защищати от наказания ни той Церкви, в которой он служил, ниже какому-либо человеку: а чтобы в наказание за сие положено было денежное взыскание, или лишение чести, и да повелят, чтобы в извинение в том не был принимаем ни возраст, ни пол».Церковная власть нуждалась, в-третьих, в помощи со стороны государственной и при самом своём руководстве людей к нравственному совершенству, в тех случаях, когда церковные законы встречали неизбежное столкновение с законами гражданскими, и именно по вопросам о брачном союзе. Соответственно евангельскому и апостольскому учению о браке, власть церковная строго наблюдала за чистотой брачного союза и его нерасторжимостью. По сему предмету как вселенской властью, так и поместной издано было много постановлений против оскорбителей святости брака. Но в то время, когда ещё общество не успело отрешиться от языческих обычаев, по которым легко нарушалась чистота брака и давалась большая свобода к его расторжению, власть церковная встречала большие затруднения к исполнению церковных постановлений, тем более, что гражданское законодательство, не успевшее проникнуться духом христианским, не имело на сей предмет точных и положительных узаконений. В особенности много затруднений она встречала от того, что и по обычаям и по законам гражданским в брачном союзе несравненно более усвоялось прав мужу, нежели жене. Первый по одной прихоти мог удалить от себя жену и взять другую; между тем как последняя не могла просить себе развода с мужем и при открытом его сожительстве с другою: тогда как, по евангельскому и апостольскому учению, в брачном союзе равные права усвояются и мужу и жене. Долгое время отцы Церкви вели борьбу с укоренившимися обычаями, и даже по необходимости должны были делать им как бы уступку, так как это дело касалось общественной жизни, как об этом свидетельствует 9 правило св. Василия Великого. И нельзя было в этом деле ничего сделать без пособия государственной власти. Сознавая эту невозможность, отцы Карфагенского собора сочли нужным просить верховную государственную власть об издании особенных гражданских законов относительно брака на основании Христова и апостольского учения. «Постановлено, – говорится в 115 правиле Карфагенского собора, – да по евангельскому и апостольскому учению, ни оставленный женою, ни отпущенная мужем, не сочетаваются с другим лицом; но или тако да пребывают, или да примирятся между собою. Аще пренебрегут сие: да будут понуждены к покаянию. Потребно есть просити, да будет издан о сем деле царский закон».В-четвёртых, поместная соборная власть нуждалась в помощи власти светской по делу благотворительности. Общественные благотворительные заведения в те времена, когда гражданские учреждения ещё не успели проникнуться духом христианского человеколюбия, были исключительным учреждением Церкви. Вокруг храмов обыкновенно устроились больницы, странноприимницы, и в домах священнослужителей находили себе приют вдовы, сироты, или получали себе нужное вспоможение от Церкви. Так велось с самых времен апостольских. По вступлении в союз государства с Церковью верховная государственная власть расширила эту церковную благотворительность. Она отдала христианским храмам, принадлежавшее в Римской империи языческим капищам, право убежища, по которому все гонимые, угнетенные, неправедно осужденные или даже подвергшиеся праведному суду за свои преступления, могли прибегать в храм, или даже в здания, принадлежащие храму, и здесь находить себе защиту. Священнослужители или сами укрывали их, или шли в гражданские судилища и просили судей о тщательном переисследовании дела, или просто ходатайствовали о смягчении жестокости приговора, так как казни в те времена отличались бесчеловечностью. Но, по множеству гонимых и подсудимых и вообще всякого рода несчастных, таких дел у священнослужителей накоплялось чрезвычайно много, так что из-за них по необходимости приходилось им делать опущения в прямых обязанностях, т. е. собственно в духовном руководствовании. С другой стороны, хождение по судам для предстательства и защиты притесняемых или осужденных и неприятные столкновения с гражданскими чиновниками ставили в невыгодное положение духовных лиц и не гармонировали с их исключительным призванием быть посредниками между Богом и людьми. Поместная соборная власть, в предупреждение всех этих затруднений и неприятностей, сочла необходимым просить верховную государственную власть о назначении особенных чиновников, которые бы всецело посвящали себя на эти ходатайства и в то же время состояли в полной зависимости и распоряжении у властей духовных, и чтобы эти чиновники, которых отцы назвали апокрисиариями или экдиками, имели свободный вход в судилища гражданские и присутствовали в них с правом голоса. «По причине притеснения убогих, – говорится в 86 правиле Карфагенского собора, – которые непрестанно стужают Церкви жалобами, подобает просить от царей, да избираются для них, под смотрением епископов, защитники от насилия богатых». А в 109 правиле отцы Собора к этому дополняют: «еще просити православных царей, да будет позволено учредити ученых экдиков, которые имели бы своею обязанностью защищение дел, и которые бы яко священные лица, принявшие на себя ходатайство по делам церквей, свободно могли, когда нужда потребует, ходить в присутствие судилища для опровержения возражений и для представления того, что нужно».И. Л. Заметки о развитии у детей любви к отечеству // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 8. С. 274–284.Трудно представить себе общество гражданское, всецело чуждое патриотизма или любви к отечеству. Начиная с самых первых ступеней человеческих обществ и до самых последних, патриотическое чувство всегда нераздельно с ними, так или иначе проявлялось в исторической и общественной их деятельности. Но как всякое чувство, так и чувство патриотическое, не всегда бывает сознательным, может быть в большей или меньшей мере возбуждаемо, смотря по времени и обстоятельствам, может получать такое или иное направление; то естественно рождается потребность в том, чтобы это чувство, получив правильное развитие, было всегда сознательным и не уклонилось от своего нормального направления. Этого можно достигнуть, начав воспитание патриотического чувства в человеке, когда он находится ещё в детском возрасте, когда впечатления всякого рода особенно сильно действуют на молодое сердце. Поэтому лицам, заведующим сельскими школами, и учителям народным нужно иметь в виду не только то, чтобы сделать детей, учащихся в этих школах, людьми и христианами, но вместе и то, чтобы из них вышли истинные граждане, способные споспешествовать благосостоянию своего отечества и готовые жертвовать своими личными интересами для блага общественного и государственного, – короче сказать: нужно развивать у детей патриотизм или любовь к отечеству.Прежде чем укажем на некоторые подручные воспитателям средства к возбуждению и развитию в сердцах детей любви к отечеству, постараемся наперед определить, что заключается в понятии «отечество» и в чем состоит сущность любви к отечеству.Когда произносим слово «отечество», то при этом мы должны разуметь не только место нашей родины – нашей стороны, в которой мы родились, воспитывались и провели годы своего детства и отрочества, но и всех наших сограждан, взрослых и малых, богатых и бедных, знатных и незнатных, – все наши учреждения, наш язык, наши нравы и обычаи, – наше единое и обширное государство.Так как отечество составляют наша родина, наши сограждане и наше государство, то любовь к отечеству бывает у нас трех видов: любовь к месту нашего рождения, любовь к людям, с которыми мы росли, воспитывались и живем, и любовь ко благу и славе государства.На каждый из указанных видов любви должно быть обращаемо внимание при воспитании, дабы не допустить их до неправильного и односторонне-узкого развития.Любовь к родине не требует собственно возбуждения, а требует только надлежащего направления. Каждый человек, так сказать, инстинктивно любит свою родину – любовь к ней, можно сказать, врождена ему. Мы любим свою родную страну не потому, что она лучше других стран, но потому, что она есть наше отечество. «Родина мила сердцу, – говорит наш отечественный писатель (Карамзин), – не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями, окружающими, так сказать, утро и колыбель человечества. В свете нет ничего милее жизни; она есть первое счастье, а начало всякого благополучия имеет для нашего воображения какую-то особенную прелесть». Но без руководства воспитателей эта любовь может замкнуться в тесный круг любви – к месту рождения, а отсюда не далек переход к тому, чтобы поставить себя в неправильные отношения к другим странам нашего отечества и к странам иноземным. Любящий исключительно только свою местность-родину будет гордиться ею, особенно, если она замечательна какими-нибудь историческими воспоминаниями, и будет свысока или даже с ненавистью относиться ко всему тому, что не из его стороны.Любовь к людям, или к тому народу, в среде которого мы родились, воспитывались и живем, есть также общая у всех людей, как и любовь к родине, потому что она есть дело природы и свойств человека. Но и эта любовь требует надлежащего направления – предоставленная самой себе она может перейти или в нетерпимость к другим народам, или в отвращение ко всему иноземному. Примеры на это представляют отношения нашего простого народа к иностранцам, которых он большею частью называет «бусурманами».Что касается до любви ко благу и славе отечества, то она не есть общая, – не все люди имеют её. Она свойственна только тому народу, у которого есть благоустроенное государство и правительство, доставляющее ему относительное могущество в среде других народов, у которого есть достопамятные факты исторические, полезные учреждения, отличительные черты, делающие честь его характеру, люди, отличившиеся в политике, науках, искусствах и проч. Эта любовь требует рассуждения, или, лучше сказать, знания своего отечества. Она есть принадлежность людей более или менее развитых, и есть собственно плод воспитания.Но как же надлежащим образом можно развить эту любовь в сердцах детей?Известно, что умственное и нравственное совершенство человека состоит не в самомнении, или сознании своих собственных достоинств и, происходящей отсюда, гордости пред другими людьми, а в истинном познании самого себя, точной оценке своего существа, своего бессилия, слабости и незнания. Великие люди, возвышавшиеся своими умственными и нравственными качествами над обыкновенною толпою и далеко шедшие впереди своего века, говорили о себе: «я знаю, что ничего не знаю» (Сократ). Когда человек достигнет до этой степени самопознания, он оценит все свое бессилие, всю свою немощность, и почувствует нужду в других людях, которые бы восполнили его недостатки. Чем больше будет развиваться его самопознание, тем лучше он будет понимать, чего недостает каждому человеку, в отдельности взятому, – и чем больше будет расширяться его кругозор, тем скорее он сознает, что благо частное не может существовать без блага общего и что это последнее должно быть предпочитаемо первому: иначе сказать: он поймёт, что польза отечества неразрывно связана с его собственною пользою, что благоденствие, добродетели и слава отечества составляют его благоденствие, добродетели и славу.Общее правило, которого нужно держаться в этом случае, состоит в следующем: «учите детей в школах так, чтобы через это учение развивались у них ум и сердце» в полном смысле этих слов. Если мы действительно своим учением будем развивать у детей эти способности души, то мы положим в них прочные основы любви к отечеству. Попытаемся разъяснить это общее правило об обучении указанием на предметы обучения, способствующие к возбуждению и развитию в сердцах детей любви к отечеству.Хотя с первого взгляда и кажется, что религия не имеет ничего общего с отечеством земным и временным, так как цель её приготовить нас к отечеству небесному и вечному: «не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем» (Евр.13:14); «наше отечество на небесех есть» (Флп.3:20); но если всмотреться в дело внимательнее, то откроется, что она не только допускает любовь к отечеству, как нравственное единение между людьми, но даже способствует к развитию и укреплению в нас этой любви, освящая её Божественным авторитетом. Так. не заповедует ли нам сам Иисус Христос любить наших братий, как самих себя, делать для них то, что желали бы мы делать для себя, и жертвовать даже жизнью для них? «Любите друг друга» (Ин.15:12); «больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин.15:13). Кроме заповеди о любви к отечеству, Иисус Христос в себе самом представляет нам идеал этой любви. Ради спасения своих людей, своих братий, Он жертвует всем, страдает и умирает. Но вместе с тем Он скорбит и проливает слезы о тех несчастиях, которые ожидают их в будущем (Лк.19:41–44). Любя свое земное отечество и жертвуя для него жизнью, Иисус Христос, в то же время, представляет нам идеальный пример для подражания и в другом отношении. Он показал нам, что любовь к отечеству должна быть чужда того узкого и исключительного взгляда на патриотизм, каким руководствовались древние народы, например, греки и римляне, считавшие только себя народом образованным, просвещенным и могущественным, а всех других – варварами. В своем сердце Он обнимал любовью не только свой народ, в среде которого родился, но и весь мир, всю вселенную (Ин.17:20–21), и этим научил нас, какова должна быть у христианина связь между любовью к своему народу и любовью к человечеству, между любовью к отечеству и любовью ко всему миру.Апостолы, верные учению своего Божественного Учителя, между прочим, вменяют в обязанность последователям Христа – любить свою страну, свое общество, государство, представляя на это особенные основания. Так, они указывают, как на закон Божий, на те отношения, какие должны существовать между государем и его народом, – на права и обязанности того и другого, как установленные и освященные самим Богом. Они убеждают нас исполнять по совести все обязанности, налагаемые на нас земным отечеством и благим общественным, и наконец – не ослабевать в молитвах к Богу за свое отечество, за царя и за весь народ (1Пет.2:14–19; Тим.3:1; Рим.13:1–8). Ап. Павел сам желал бы быть отлученным от Христа за братьев своих, родных ему по плоти (Рим.9:3).А сколько поучительных примеров патриотизма мы находим в священной истории! Особенно ветхозаветная священно-библейская история представляет нам целый ряд людей, которых патриотические чувства заставляли жертвовать собою для блага отечества. Не будем указывать в частности на эти примеры, а скажем только, что в период времени от Моисея (см. особенно Исх.32:32) до Маккавеев способный учитель найдёт обильные материалы, которые с пользою может употреблять для возбуждения и укрепления в сердцах детей истинной привязанности к отечеству. Итак, обучение религии и священной истории может служить одним из средств к развитию в детях любви к отечеству.Если мы обратимся теперь к своей отечественной гражданской истории, то сколько и здесь найдём примеров патриотизма и событий, возбуждающих национальное чувство! «Слава была колыбелью русского народа, – говорит наш Историограф247, – а победа – вестница его бытия. Римская империя узнала, что есть славяне, ибо они пришли и разбили её легионы. Историки византийские говорят о наших предках, как о чудесных людях, которым ничто не могло противиться и которые отличались от других северных народов не только своею храбростью, но и каким-то рыцарским добродушием. Герои наши в девятом веке играли и забавлялись ужасом тогдашней новой столицы мира: им надлежало только явиться под стенами Константинополя, чтобы взять дань с царей греческих». В одиннадцатом веке, хотя русские вступили в тесную связь с Царьградом, приняв оттуда христианскую веру и плоды христианской учености и просвещения, но Константинополь никогда не мог присвоить себе политического влияния на отечество наше. Князья русские «любили разум и знание греков, но всегда готовы были оружием наказать их за малейшие знаки дерзости». Разделение России на многие уделы, несогласие и борьба удельных князей между собою открыли путь в Россию торжествовавшим татарам и приготовили наши долговременные бедствия. Но русские в самом несчастье явили свое величие. «Россия, терзаемая лютым врагом, гибла со славою; целые города предпочитали верное истребление стыду рабства. Они принесли себя в жертву народной гордости и тем спасли имя русских от поношения... И какой народ так славно разорвал свои цепи! Так славно отмстил врагам свирепым! Народная сила и храбрость, после некоторого усыпления, громом и молнией возвестили свое пробуждение». Времена самозванцев представляют опять горестную картину мятежа в русской земле; но скоро любовь к отечеству воспламеняет сердца: народ русский требует военачальника, и «Пожарский, ознаменованный славными ранами, встаёт с одра болезни. Добродетельный Минин служит примером, и кто не может отдать жизни отечеству, отдаёт ему всё, что может… Древняя и новая история народов не представляет нам ничего трогательнее сего общего геройского патриотизма». В царствование Петра Великого и других государей наших, русские не раз показывали поучительные примеры патриотизма. Наконец, кто не знает того, каким патриотическим чувством воодушевлена была Россия в 1812 году? Наполеон, потрясший целый мир своими делами, двадцать народов двинул на русскую землю. Но сказал Александр Благословенный: «Не положу меча моего, доколе ни единый неприятель не останется на земле русской». И восстала русская мощь, ожил русский ум, вооружился народ, и – Наполеон пал. Велико, чудно и поучительно было это зрелище!...История русская и биографии великих русских деятелей пусть будут для учителей другим источником, откуда они могут черпать материалы для своих рассказов, повествований и рассуждений с детьми о патриотизме, героизме и великодушии русского народа. Этим самым можно вызвать у детей патриотические чувства, воодушевить их любовью к отечеству. Впрочем, мы не хотим сказать этим, чтобы у детей нужно было развивать национальное самодовольство, что мы русские лучше всех народов. Истинные основы величия нации состоят не в этом только развитии, а вообще в нравственном преуспеянии народа и в исправном отправлении организма, – когда каждый член государства надлежащим образом будет выполнять своё назначение.Сущность дела, в этом случае, при обучении русской истории, не должна состоять только в том, чтобы знакомить детей со знаменитыми людьми, прославившимися своими заслугами для отечества, или с замечательными историческими событиями, вызывающими патриотические чувства, – этого мало: нужно, при этом, говорить и доказывать им, что не одни только лица, занимающие высшие должности в управлении страною, приносят пользу отечеству, но и каждый человек, как член великой семьи-государства, в определённой ему сфере деятельности, должен являть патриотизм и трудиться для общего блага, и что государство не иначе может благоденствовать, как только под тем условием, когда каждый гражданин, без различия звания и состояния, поставит свою священную обязанностью – способствовать, по мере сил своих, общему делу.Третье средство для развития у детей любви к отечеству заключается в обучении их отечественной географии. В настоящее время уже никто не оспаривает необходимости введения этой науки в начальных народных школах. Признано, что знание родной земли, её промышленности, торговли, учреждений и прочее, может быть одним из действительных средств к развитию у детей национального чувства. Неуместно было бы здесь изложение полного метода обучения этой науке и указывать, как она должна быть преподаваема в сельских школах с разделением её на отделы, или курсы: всё это учитель найдёт в учебниках, или руководствах по этой науке. Для нашей цели достаточно указать на главные вопросы или правила, какие должен иметь в виду учитель при обучении этому предмету детей, чтобы развивать в них национальное чувство. Для этого дети прежде всего знакомятся с родиною, а потом с её окрестностями. Когда они привыкнут замечать всё то, что представляется их глазам, тогда можно присоединять к наглядным воззрениям изъяснения, касающиеся различия местностей и, происходящего отсюда, различия занятий народа, его промышленности, торговли и прочее. При этом нужно знакомить их и с различными общественными учреждениями, делать оценку той пользы, какая проистекает для каждого человека от благоденствия общества, указывать на обязанности, налагаемые обществом на каждого человека, от точного исполнения которых зависит порядок и благосостояние общества и всего государства. Конечно, знанием местоположения своей родины и её окрестностей с присоединяемыми к этому указанными изъяснениями ещё не ограничивается изучение географии. Это знание должно послужить к тому, чтобы при помощи его легче было детям аналогически заключать и о других местах нашего обширного отечества, когда дана будет им в руки карта Российской Империи248.В заключение своих заметок скажем, что все указанные выше средства к возбуждению и развитию у детей любви к отечеству тогда только будут иметь свое значение и действие, когда руководители и учителя народных школ будут представлять детям случаи для точного выполнения обязанностей религии, для соблюдения порядка, повиновения, верности, великодушия и честности, – когда будут употреблять старание на искоренение в их сердце эгоизма, зависти, ненависти, клеветы и т. п., – когда, кроме того, сами родители и учителя будут служить для них примером братского общения со всеми людьми, без различия звания и состояния. Можно быть уверенным, что, если так поставлено будет дело обучения и воспитания в школах и семействах, – из подобных школ и семейств могут выходить такие граждане, которые искренне будут принимать к сердцу благоденствие своей страны, которые в счастье, равно как и в несчастье, будут лучшей и благонадежнейшей опорой отечества и которые для блага и славы государства будут жертвовать всем, чем только в состоянии.И. Л.№ 9. Февраля 28-гоКрасовский П., свящ. Поучение о христианском посте // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 285–290.Христианская вера, призывая людей ко спасению, не отрывает их вовсе от мира сего, а только требует, чтобы, живя в мире, они постоянно готовились к вечному небесному отечеству. Христианская вера внушает, что для достижения совершенства христианского необходимо полное отречение от мира, но не возбраняет умеренно наслаждаться всеми житейскими удовольствиями, лишь бы эти удовольствия были невинны, то есть не препятствовали бы ни вере нашей, ни надежде, ни любви к Богу и ко всем людям. К невинным удовольствиям, позволенным христианину, относятся брачное сожительство, употребление мясной пищи, самое умеренное употребление веселящих напитков, пение, музыка, скромные благонравные игры, чинные пиршества и т. п. Блажен тот христианин, который добровольно отказывается от всего этого ради царствия Божия; но и тех христиан нельзя назвать несчастными, которые позволяют себе эти удовольствия, не теряя из виду Царствия Божия. Могий вместити да вместит, – говорит Иисус Христос (Мф.19:12). Истинно несчастны только те христиане, которые предаются удовольствиям мира до забвения о Царствии Божием.Но даже невиннейшие и умереннейшие наслаждения благами мира сего способны привести нас в забвение о Царствии Божием, если мы будем предаваться им безостановочно. Чтобы избавить нас от опасности с этой стороны, попечительная мать наша – св. Церковь определила в течение года такие времена, в которые мы, её дети, обязаны отказываться даже от невинных благ мира сего и пользоваться от мира только существенно необходимым. В эти времена запрещаются нам удовольствия брачной жизни, мясная и молочная, иногда даже рыбная пища, употребление веселящих напитков, всякие игры, веселья и т. п., а предписываются занятия только деловые, нужные и позволяется пища постная, необходимая для поддержания здоровья и телесных сил. Эта мера, употребляемая св. Церковью для нашей пользы, есть мера самая мудрая и действительная: по мере того, как мы отказываем себе в житейских утехах, мы более и более ощущаем потребность в утешениях Св. Духа, которые обыкновенно являются туда, где их жаждут.Если мы в положенное время воздерживаемся от всех мирских удовольствий, которые нам позволительны в иные времена, то этим самым мы и соблюдаем установленный Церковью пост. Пост установлен Богом для людей ещё в раю; он состоял в запрещении вкушать плодов от заветного дерева. По падении человеков, пост всегда считался одною из самых действительных мер к умилостивлению Бога к людям согрешившим. Пришедший на землю Спаситель не отменил поста, а напротив, подтвердил его и только дал ему лучшее направление. «Когда поститесь, – говорил Он, поучая народ путям спасения, – не будите унылы, как лицемеры… А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лицо твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф.6:16–18). И апостолы часто постились, особенно когда готовились на проповедь Евангелия (Деян.13:3). Наконец, св. Церковь, наставляемая Духом Святым, установила для нас четыре поста в течении года, а именно: пост перед св. Пасхой, пост перед праздником св. апостолов Петра и Павла, пост перед праздником Успения Божией Матери и пост перед праздником Рождества Христа. Кроме этих продолжительных постов установлен пост по средам и пятницам в течении всего года, в день Усекновения честной главы св. Иоанна Предтечи и в день Воздвижения Животворящего Креста Господня; кроме того, христиане должны поститься ещё в то время, когда готовятся к принятию спасительных таинств Церкви, особенно к таинству св. Причащения. В соблюдении всех этих постов должен участвовать всякий возраст, кроме младенческого до семи лет, да и младенцев нужно исповедовать, приучать к соблюдению постов; от соблюдения постов могут освобождаться только больные, родильницы и т. п. Некоторые христиане постятся в понедельники всего года, кроме сплошных недель; а некоторые и на всю жизнь отказываются от мясной пищи. Но такой пост для христиан не обязателен и соблюдается некоторыми по доброй воле, сверх церковного устава.Пост, как воздержание от всех житейских удовольствий, по учению нашей православной Церкви, «принадлежит к числу христианских добродетелей и есть средство получить благодать Божию»249. Слышите – воздержание от всех житейских удовольствий, а не от скоромной только пищи. Верьте, братья, что это ещё не пост, если мы только не едим скоромной пищи. Было бы в высшей степени невежественно думать, будто Бог дарует нам вечные блага зависимо от того, какою пищею мы питаемся. Для Бога и для спасения наших душ всё равно, чем бы мы ни насыщались, только бы насыщались умеренно, без сластолюбия и лакомств; только бы чрево наше, по выражению св. апостола Павла, не было нашим богом (Флп.3:19). Если во дни поста нам запрещают есть скоромную пищу, так это не потому, будто скоромная пища становится на ту пору нечистою и греховною, а потому, что от нас требуют на ту пору особенного, усиленного воздержания. Без воздержания нет и христианского поста. Хотя устав церковный и с точностью определяет, в какие дни не должно употреблять мяса, сыра, яиц, рыбы, масла; но из этого ещё не следует, будто всё пощение христиан только этими требованиями и ограничивается. Послушайте и поймите, братья, что по тому же уставу Церкви поётся на вечерни в понедельник и во вторник первой недели Великого поста. В понедельник на вечерни поют: «истинный пост есть злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, оглаголания, лжей и клятвопреступления: сих оскудение пост истинный есть и благоприятный»; во вторник на вечерни поют так: «пост не ошаяния брашен (не удаление от пищи) точию совершим, но всякие вещественныя страсти отчуждение».250 Стало быть, устав церковный нарушается и пост не соблюдается не только тогда, когда едят во время его скоромную пищу, но и тогда, когда делают что другое не по постному. Если в пост не едим ни мяса, ни рыбы, а напиваемся пьяными, предаемся нечистым вожделениям, поем песни, проводим время в играх, в пирах и различных мирских забавах, – в таком случае мы столько же нарушаем пост, как если бы ели мясо и рыбу. Если мы во дни поста не воздерживаемся от злословия, от гнева, от оклеветания, от обманов, от напрасной божбы и от всякой злобы к другим людям, то мы оскверняем пост, хотя бы ничего и не вкушали.Пища сама по себе ничего не значит пред Богом и не имеет ничего общего со спасением человеческой души. В священном писании сказано: пища не приближает нас к Богу; ибо едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем (1Кор.8:8); нас приближает к Богу только воздержание от мирских удовольствий, и в том числе от пищи. Если мы, постясь, не едим мяса, рыбы и другой питательной и сытной пищи по воздержанию, а не по чему другому, в таком случае мы жертвуем ради Царствия Божия своим чревоугодием, и приобретаем благодать Утешителя – Св. Духа, с избытком вознаграждающую нас за наши произвольные жертвы. Но наш пост не есть пост истинный, если мы, не употребляя скоромной пищи, позволяем себе сластолюбие и неумеренность в пище постной, – позволяем себе пьянство, сладострастие, корыстолюбие; если мы во время пощения ненавидим, обманываем, завидуем и питаем в душе всякое зло. В последних случаях наше пощение есть одно лицемерие, от которого да избавит нас милосердный Господь! Аминь.Свящ. П. КрасовскийДемидовский В. Древнерусский священник251. (Продолжение) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 290–298.Кроме духовников, как лиц особенно близких, у князей и, вероятно, у знатных бояр, управлявших различными городами, были свои домашние священники, служившие при их домашних церквах. В житии преподобного Феодосия Печерского говорится: «Властелин града того (Курска) видев отрока в смирении и покоренна суща, възлюби и зело, и повеле ему, да пребывает у (в) его церкви»252. О такой же церкви упоминается и в житии преподобного Алипия иконописца253. На основании этих двух указаний можно полагать, что домовые церкви действительно существовали с первых же веков по принятии христианства русским народом, особенно если принять ещё во внимание благочестивую ревность и усердие к храмам Божиим наших первых князей. В летописях почти о каждом, более или менее замечательном, князь, говорится, что он построил ту или другую церковь, украсил её, снабдил церковными сосудами и прочее. И о многих богатых мирянах есть летописные указания, что они строили церкви254. Состоя при домовых церквах, священники эти, по всей вероятности, не имели уже никакого прихода, а получали содержание от тех, кому принадлежали эти церкви. Переселяясь из одной области в другую князья брали с собою и своих домовых священников; например, Святослав Ольгович, переселившись из Чернигова в Новгород (1136 г.), женился здесь «и веньцяся своими попы у святого Николы; а Нифонт его не веньця, ни попом на сватбу, ни чернцем, дасть глаголя: не достоить ся пояти»255 (невеста, заметно, была в каком-то родстве с князем). Вообще, о князьях и некоторых боярах нужно заметить, что во всех своих важных путешествиях – в военных ли то походах или путешествиях в Орду, – они имели при себе священников, только неизвестно, из домовых ли, или из каких других были эти священники. Так о Владимире Мономахе летопись говорит, что во время похода на половцев, он «приставы попы своя, едучи пред полком, пети тропары и кондакы Христа Честнаго и канун святой Богородици»256. Ещё раньше о святом князе Борисе замечается, что, пред убиением своим, он пел заутреню257, а это, по нашему мнению, предполагает уже и присутствие при нём священника. С Яном, сыном Вышаты (воеводы Ярослава), при его собирании дани в Белоозере, находился священник, который и был убит шайкою волхвов258. Андрей Боголюбский, пред войною с болгарами, велел священникам обносить пред войсками икону Владимирской Богоматери259. Этого обычая он держался при всех своих войнах260. Михаил, князь тверской, находясь в Орде, имел при себе, кроме духовника, двух других священников261. Такое обыкновение князей объясняется их религиозным благочестием и особенным уважением к духовенству. В летописях весьма часто встречаются отзывы о князьях, что они чтили «чернечьский и поповский чины» и снабжали материальными средствами. Владимир Мономах в своём поучении детям говорит: «Епископы и попы и игумены с любовью взимайте от них благословенье, и не устраняйтеся от них, и по силе любите и набдите, да приимете от них молитву от Бога»262. О нём самом летописец делает такой отзыв: «чтяше же излиха чернечьский чин и поповский, подавая им еже на потребу, и приимая от них молитвы»263. О св. Владимире митрополит Иларион говорит: «подражатель великого Константина, равный ему умом, равный любовью ко Христу и почитанием служителей Его»264; Ярослав Мудрый также «попы любяще повелику, излиха же черноризцы»265; Андрей Боголюбский, так много заботившийся о благолепии построенного им храма во Владимире, оказывал полное уважение духовным; ибо «на весь церковный чин и нацерковники отверзл ему Бог очи сердечнеи»266; Константин Всеволодович (1218 г.), отправляя сыновей своих в уделы на княжение, дал им такое наставление: «церкви не отлучайтася, иерейскый и мнишьскый чин любита и книжнаго поучения слушайта»267; сам же он «чтяше паче меры иерейскый и мнишескый чин, подавая им еже на потребу, и принимая от них молитвы и благословенье»268, и о других князьях встречаются подобные отзывы. Вследствие такого высокого уважения к духовным, князья часто приглашали их на пир. Так ещё св. Владимир имел обыкновение в Господские праздники устраивать три трапезы: первую для митрополита с епископами, черноризцами и попами, вторую – нищим и убогим, третью – себе и боярам.269 Изяслав, занявший великокняжеский престол в Киеве 1150 г., устроил для киевских жителей пир, где присутствовали и братия св. Софии270; Рюрик, после освящения новопостроенной им церкви в Белгороде 1197 г., пригласил к себе на пир всех участвовавших в священнослужении и одарил всех от «великих даже до малых».271Несмотря на такое отношение князей к духовенству, несмотря на их особенное внимание и уважение к нему, в поучениях наших архипастырей к народу встречаются внушения о почитании священников. Епископ Новгородский, Лука Жидята, говорит мирянам: «ерея Божия чтите»…272. В слове «на поучение ко всем крестьяном» говорится: «попы и дьяконы как служителя Божия принимайте»273; в слове «о попех» повторяется тоже: «попы же белци честите достойно и дьяконы как слуги Божия: ти бо за вы молитвы творят к Богу по вся дни».274 Даже составитель жития преп. Авраамия Смоленского счёл нужным сделать такое внушение своим читателям: «А слышасте Господа глаголюща. святителя моя и черноризьца и ерея честно имейте и не осуждайте их да не сами примете от Господа горкый суд»275. Существование этих внушений о почитании священников и вообще духовных само собою указывает на необходимость их. Спрашивается, где же причина этому явлению? Мы имели уже случай заметить, что русский народ, принявши христианскую веру, не покидал своих языческих суеверий, обрядов и обычаев, не изменял своих грубых нравов и привычек. Это зависело, с одной стороны, от того, что вообще человек не скоро забывает и расстается с тем, с чем он давно сжился, сроднился, что, так сказать, было связано с его плотью и кровью, с чем жили его отцы, деды и прадеды; с другой – от умственной неразвитости и невежества. Ведь и между князьями встречались грубые нравственные личности, которым ничего не стоило дать присягу, а через несколько времени нарушить ее276, и прочее. Эта умственная неразвитость и невежество древнего русского общества весьма много влияли на то, что в нем, и по принятии христианства, оставались прежние языческие обычаи и обряды, прежние суеверия и привычки. На пастырях Церкви лежал священный долг заботиться по силам об искоренении этих языческих остатков и образовании невежественного общества, особенно образовании нравственном. В силу этого долга они естественно должны были следить зорким глазом за всеми сторонами религиозно-нравственной жизни своих пасомых, а при таком отношении к делу они не могли не заметить и суеверий языческих, и привычек, и обрядов, и обычаев. Это само собою заставляло их обращаться к своим пасомым со словом обличения, вразумления, указания преступности и нелепости такого или иного обычая, обряда, суеверия и проч. Но разубедить невежественного человека и разубедить в нелепости того, с чем, как мы заметили, он сроднился, что вошло в его плоть и кровь, можно очень-очень не скоро, тем более, что и его собратья жили и действовали также. Что же оставалось делать, когда наставления и увещания оказывались недействительными? В силу особенных прав церковного суда, прав предоставленных нашими первыми христианскими князьями – Владимиром и Ярославом, духовные пастыри могли юридическим путём действовать на искоренение языческих остатков в народе277. Священник, поэтому, в случае непослушания со стороны его пасомых и совершения ими языческих обрядов, мог доносить на них высшему духовному начальству – епископам и митрополиту, и высшее начальство судило их, определяло им штрафы и другие наказания. Вот почему простой невежественный русский народ недоверчиво относился к своим священникам, особенно на первых порах их служения на приходе, – он боялся их, чтобы они, заметив какие-нибудь нехристианские обряды и обычаи и видя неисправимость своих пасомых, не донесли высшему начальству и таким образом не подвергли его штрафам и другим наказаниям. Это естественное чувство страха наказания породило особенное суеверие, явившееся в русском народе с первых веков христианства, потому что преподобный Феодосий Печерский в своём поучении «о казнях Божиих» обличает придерживавшихся его и называет его языческим278. Оно состояло в том, что встреча с монахом, монахиней, также священником влечёт за собою неудачу, несчастье, и потому, после такой встречи, если человек шёл по какому-нибудь своему делу, лучше всего воротиться обратно. Суеверие это, как порождённое чувством страха, усиливало это чувство простого народа к своим священникам и иногда могло оправдываться фактами, то есть в тех именно случаях, когда, положим, священник встречался со своими пасомыми, идущими для совершения какого-нибудь языческого обряда и препятствовал им в исполнении их намерения, или же когда заставлял их при самом совершении двоеверных обрядов и доносил высшему духовному начальству; напр., когда заставлял молящихся по языческому обыкновению под овином, в роще, около воды279 и проч. И вот прошли целые сотни лет, а суеверие это не исчезло и теперь совершенно; ибо и теперь многие из наших необразованных простолюдинов верят, что встреча со священником влечёт за собою неудачу, какое-нибудь несчастье. Боязнь и недоверие простого и невежественного древнерусского человека к своему священнику часто могли возбуждать в нём гнев к последнему, а это само собою влияло и на качество его отношений к священнику. В этом мы полагаем причину явлений неуважительного отношения некоторых простых невеж-мирян к своим священникам, и вот почему архипастырям нужно было внушать мирянам относиться к священникам с почтением и уважением, относиться так потому, что священники всегда молятся о них Богу; следовательно, они суть истинные благожелатели своим пасомым, заботятся о них, потому бояться, не доверять и не уважать их и грешно пред Богом и несправедливо пред собственным сознанием и совестью.Заботливость пастырей Церкви об искоренении языческих остатков в русском народе особенно не нравилась когда-то бывшим представителям языческой религии, волхвам. С одной стороны, вследствие принятия русским народом христианской веры, они потеряли своё высокое положение в невежественных массах народа и богатое материальное обеспечение; с другой, духовные лица старались их открывать и представлять законной власти для суда и наказания. Последние остатки влияния и значения их в среде невежественного народа должны были, таким образом, совершенно исчезнуть при деятельности пастырей Церкви. Понятное дело, такая потеря была тягостна для волхвов, и потому они с особенною враждой и неприязнью относились к духовным пастырям. На самых первых порах по принятии христианства, когда ещё их влияние было довольно сильно, они всеми мерами старались вооружить невежественную массу народа против духовных пастырей. В первый раз, в христианской Руси, по указанию летописи, волхвы являются в Суздали, избивая «старую чадь» во время голода, в 1024 г.280. Потом явился какой-то волхв в Киеве, но он скоро пропал без вести281; за ним явились в Ростовской области два волхва из Ярославля и стали возмущать народ против лучших женщин, сваливая на них вину неурожая и голода. Так делали они до самого Белоозера, где и роль и жизнь их кончились. В Белоозере, по случаю собирания дани, пришлось быть в это время сыну воеводы Яну, с которым находился и священник. Вот здесь-то и обнаружились с полной силой их ненависть и неприязнь к духовным пастырям. Когда белозерский народ, по повелению Яна, должен был силой схватить волхвов, они (должно быть с своими сторонниками) оказали сопротивление и умертвили священника282. С течением времени, когда христианская вера несколько глубже вкоренилась в русском народе, волхвы потеряли всякое значение; но это совершилось не скоро, потому что, хотя в 1227 г. новгородцы и сожгли четырёх явившихся волхвов283, однако архиепископ (Новгородский же) Илия определял ещё епитимию для женщин, которые обращались к волхвам, в случае болезни детей284. И в слове «о попех», которое явилось никак не раньше первой половины XIII в., неизвестный архипастырь делает такое обращение к мирянам: «А волхвов, чада моя, блюдитеся»285.Недешев И., свящ. Деятельность полкового священника // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 298–303.Деятельность полкового священника представляет не мало трудностей, но за то она может иметь огромное влияние на войско, что обусловливается главным образом религиозностью русского солдата.Кто не знает, что за святую веру русский солдат готов подвергнуться самым жестоким страданиям; кто не знает, как пред сражением сильно действует слово пастыря; кто не знает, что одно присутствие пастыря воодушевляет воина в деле сражения – все это всем известно. А вот из многих других один известный мне факт религиозности русского солдата. Два солдата жили замечательно дружно. Один из них вдруг сделался задумчив, и наконец в припадке меланхолии застрелился. Это так поразило его друга, что он вознегодовал на него до того, что не захотел не только проводить его к могиле, чтобы отдать последний долг, но не желал и взглянуть на умершего друга; ему говорили, что несчастный это сделал в болезненном состоянии, что слишком винить его в этом не следует; но он не хотел верить, а твердил всё одно: «зачем он так сделал, для чего угодил чёрту». А вот и другого рода факт, свидетельствующий о почтении солдат к духовному сану. Идёт священник по улице, положим хоть с ротным командиром; попавшийся солдат зачастую снимает шапку. Из этого можно выводить, что он уважает священника больше, чем своего ротного командира, перед которым он не снял бы шапку, а сделал бы под козырёк. Надо видеть, далее, с какою неохотою идут солдаты на такую стоянку, где на несколько десятков вёрст нет церкви; надо видеть, с каким усердием они устраивают там сами, часто очень продолжительную молитву, накануне и в самый день какого-нибудь великого праздника. Когда бывает ротный праздник и если не отслужен молебен, по случаю этого, то у солдата и праздника нет. Можно ещё привести множество примеров, которые неоспоримо доказывают религиозность русского солдата. Конечно, можно видеть исключения; но в семье не без урода, а полк есть великая семья.В чём же главным образом должна состоять пастырская деятельность полкового священника, помимо совершения богослужения. Священник по своему сану должен быть проповедником; это строго заповедано ему в Слове Божием, в иерейской грамоте и наконец в этом он дал присягу, принимая пастырское звание. Помимо объяснения догматов веры и правил христианской нравственности, на обязанности полкового священника лежит объяснить воинам, что Бог располагает жизнью каждого человека; поэтому, кто противится Божию указанию, тот противится Богу. Это необходимо для того, чтобы показать, что воины призваны к своему служению Богом и не должны сопротивляться воле Божией, а с особенным старанием должны проходить достойно своё звание (Еф.4:1). Тут необходимо упомянуть против побега, который в настоящее время, при выгодах военной службы, благодаря Бога, случается редко. Проповедник должен показать, в чём состоит призвание воина, должен выяснить, что войско в государстве необходимо, в чём состоит присяга; он должен как можно сильнее запечатлеть в сердце солдата повиновение к начальству, должен показать, какую любовь и преданность русский солдат должен иметь к Престолу и Отечеству. С христианской точки зрения, должен показать, что солдат должен делать пред сражением, во время сражения и что значит кончина воина на поле битвы. С христианской точки зрения, должен показать, как солдат должен вести себя, будучи побеждённым и находясь в мучениях от ран. Всё это необходимо предварительно знать солдату, на что и должен обратить внимание полковой священник в деле проповедания. Касательно изложения поучений, предназначенных для войска, следует заметить, что от них требуется, чтобы они были как можно кратки и как можно просты. Образование войска подвинулось вперёд только в последнее время. Это великое дело, при всех усилиях, не может сразу сделать даже и того, чтобы каждый солдат был грамотный. Пастырь должен действовать на массу, чтобы не утруждать своими поучениями, чтобы они были понятны даже и для неграмотных. Имея это в виду, пастырь, наверное, может рассчитывать на успех своей проповеди. Солдат с удовольствием слушает поучения и что слышит в храме, после сам повторяет и переспрашивает другого; словом – старается усвоить все сказанное. В этом я убедился и тем, что при разговоре об известном предмете, о котором говорено было в храме, солдат отвечает вам почти теми же словами, как вы говорили в храме.Излагая истины, касающиеся военного дела, не следует употреблять особенное усилие о развитии в солдатах воинственного духа. Этот воинственный дух и без того развит в русском солдате.Проповеднику надо помнить, что он должен не только дисциплину поддерживать, но ещё более усиливать, так как дисциплина весьма важна и необходима в войске. Из этого следует, что в проповедях не следует касаться того, что касается чести и достоинства не только офицера, но и унтер-офицера. Если необходимо коснуться этого, то нужно делать с большой осторожностью, чтобы старших не унизить в глазах младших. Нужно знать также, что большинство солдат догматам и христианской нравственности могут научиться только в храме. Правда, есть полковая и ротные школы, но успеть священнику везде нет никакой возможности, особенно когда главное внимание должно быть обращено на полковую школу, из которой выходят унтер-офицеры на весь полк, которые должны служить образцом для всех солдат. Свободного же времени у солдата очень мало. В известное время ему даётся возможность заработать себе грош, который никак нельзя отнять от него.Известно, что штаб полка расположен бывает в городе. При штабе стоит только несколько рот, более же половины полка расположены по местечкам, за несколько десятков вёрст от штаба. На обязанности священника лежит объезжать роты для совершения службы и проповедания слова Божия. Особенно это необходимо в тех местах, где солдаты живут далеко от церкви, между иноверным народом, например, в Привислянском крае, где желательно было бы, чтобы русский солдат служил добрым примером нравственности и религии; тогда, может быть, меньше было бы нареканий со стороны Запада на святую православную Церковь. Поэтому военное начальство и предписывает полковым священникам возможно чаще посещать роты для духовных бесед с солдатами и совершения богослужения, для чего священники снабжаются подъёмными лошадьми.На обязанности полкового священника лежит посещать полковой лазарет. Вследствие нарушения седьмой заповеди в войске немало развита известная болезнь. Известно, как эта скверная болезнь губительно действует и на сельское население, где стоит войско. На обязанности священника лежит искоренить лёгкий взгляд, замечаемый в среде солдат, на этот грех и болезнь, и показать всю гнусность этого греха.При таких, как и вообще при частных беседах, необходимо обращать внимание на вероисповедание солдат, иначе может произойти далеко не желаемый результат, когда еврею или татарину начнут говорить о Христе и т. д.Священник, посещая лазарет, не должен оставлять без внимания и других больных. Нужно, чтобы больной привык к священнику; в случае надобности появление священника в лазарете будет делом обыкновенным, его появление не смутит больного, как явление необыкновенное, экстренное. При таких условиях, исполнение христианского долга больными с радостью будет принимаемо; если бы другой, опасно больной, и стал отговариваться от желания видеть священника, то убедить его, при известных условиях, будет несравненно легче.На обязанности священника лежит посещать полковую гауптвахту. Главное преступление солдата, которое рождает ряд других преступлений – это пьянство. Священник главным образом должен обратить внимание на это зло. Конечно, всякие люди бывают, на других никакое слово не в состоянии подействовать, и поэтому не всегда можно рассчитывать священнику на успех; но, благодаря Богу, таких людей, сколько я мог заметить, немного. Прежде чем идти на гауптвахту, я бы посоветовал священникам предварительно наводить справки у полкового аудитора о преступлениях, за которые преданы суду известные лица, иначе может произойти обман; иной раз вам могут сказать то, что вы согласитесь, что преступление маловажно, а наведёте справку, то узнаете, что преступление весьма важное. Общее правило обращения с арестантами – это то, что должно принаравливаться к личности преступника; иному следует показать важность его преступления, дать ему почувствовать; другого же надо успокоить, так как он и без того ожесточен; совершив преступление, он полагает, что жизнь его вся испорчена, поправить нет никакой возможности, вследствие чего он замышляет новые преступления.Священник Иоанн НедешевХ. О. В сопровождение предшествующей статье // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 303–309.Намечены, но не только не исчерпаны, а даже и не указаны все предметы пастырской деятельности полкового священника. Пусть сами полковые священники дополнят и надлежащим образом разовьют литературно все обязанности, входящие в круг полкового пастырства. Полковые пастыри поставлены в гораздо благоприятнейшие условия, сравнительно с сельскими пастырями, к прохождению своего служения. Чего желают многие сельские пастыри, именно чтобы не быть в зависимости от прихожан в материальном своем обеспечении, жить на жалованьи от правительства и не иметь никаких хозяйственных хлопот, отказавшись от ружной земли, – тем самым издавна пользуются полковые пастыри, и имеют таким образом и досуг, и средства к совершеннейшему исполнению своих пастырских обязанностей, а к тому же нет у них недостатка и в силах, так как обыкновенно едва ли не лучшие пастырские силы доселе обращались к полковому пастырству. И есть основание утверждать, что наше русское полковое пастырство не без видимого благословения Божия проходит свое служение. Не последняя доля влияния полковых пастырей заключается, конечно, в том общеизвестном факте, что наше воинство не по одному только имени «Христолюбивое воинство»… Желательно поэтому, чтобы опытнейшие из полковых пастырей делились пастырскою своею опытностью с другими своими сопастырями. Мы не отделяем резкою чертою полкового пастырства от пастырства вообще. Полковой пастырь имеет дело не с солдатом собственно, но с человеком в солдате, с созданною по образу Божию душею его и всею его религиозною и нравственною жизнью; священник в полку призван к насаждению и возделыванию не каких-либо специальных военных добродетелей, но тех же самых, какие составляют заботу и всех пастырей вообще. Участие солдат в общей церковной жизни, затрудняемое служебными отношениями их; возбуждение внутреннего человека, поддержание, питание и сохранение пробудившегося, защищение его оружием благодатных средств против духовных врагов, сохранение внутреннего во внешнем, короче, возбуждение христианина в человеке и человека-христианина в солдате, – вот на что главным образом должно быть устремлено в пастырской деятельности внимание полкового пастыря. Не о том, следовательно, должен первее всего заботиться военный пастырь, чтобы солдат мужественно шёл на войну, но чтобы, когда случится ему пасть на войне, он был приготовлен для вечности и обновления по образу Христову; в этом отношении очевидно задача военного пастырства ничем не отличается от главной задачи пастырства вообще, и как христианство и Евангелие одно и то же для всех сословий людских, так и пастырство в существе дела одно и то же как для гражданского, так и для всякого другого сословия. Поэтому полковая пастырская практика не может быть чуждою сельской пастырской практике, тем более ещё, что сельские и полковые пастыри взаимно и постоянно передают одни другим членов своей паствы. Близко время, когда такое взаимодействие усилится до непрерывающегося преемства всего взрослого мужского населения из рук сельских и городских пастырей в руки полковых и обратно. Одни будут ежегодно отдавать на несколько лет всю мужскую часть известного возраста своих прихожан всех сословий, всех родов воспитания, образования и призвания, – много будет значить при этом, с каким религиозно-нравственным характером будет эта часть общества, поступающая в военную службу; другие, получая ежегодно новых себе прихожан, будут также ежегодно и возвращать известную часть своих временных прихожан к прежним местам их жительства, призвания и духовного воспитания, – много при этом также будет значить, как полковые пастыри успеют, в продолжении нескольких лет военной службы отпускаемых на родину лиц, образовать в них такой или иной духовно-нравственный характер, на основании тех духовно-нравственных зачатков, с какими молодые люди вступали в полк. Плоды такого взаимообщения пастырской деятельности тех и других пастырей не преминут своевременно обнаружиться на общем уровне духовно-нравственного состояния всего общества, подчиняющегося влиянию пастырства. На чьей стороне будет больше ответственности, если окажется низким такой уровень, – на стороне ли полковых пастырей, под влиянием которых будут проходить самые лучшие годы всего мужского населения страны, или же сельских и городских пастырей, из-под влияния которых поступать будет в войско цвет населения и потом через несколько лет возвратится под их же влияние, – об этом судить беспристрастно можно только при точном знании статистических данных, если бы таковые существовали, хоть о сравнительном отношении преступлений против нравственности между лицами бывшими и не бывшими в военной службе. Да и нет, впрочем, надобности состязаться в решении этого вопроса: общее благо должно одинаково быть дорого всем пастырям без различия и считаться при этом той или другой части пастырей своими преимуществами было бы явлением, достойным сожаления. Если и говорят, то без основания, что религиозно-нравственная жизнь в войске будто бы хуже, чем вообще в народе. Одно при этом можно сказать, не опасаясь серьезных возражений: солдаты представляют собой как бы зеркало, в котором можно видеть нравственное состояние всего народа, особенно его юношества. Поэтому все пастырство без различия должно нести на себе грехи и недостатки, замечаемые в войске.От предстоящего преобразования военной повинности ожидают немало хороших результатов для народной жизни вообще, надеясь, что послужившие в военной службе будут распространителями в народе по крайней мере грамотности. Дай Бог, чтобы это благое ожидание исполнилось. Нужно только полковым пастырям не забывать и при всяком случае давать надлежащее решение тому ходячему вопросу, который слышится и в войске, и в обществе, именно: какие солдаты лучше – верующие ли в бессмертие и вечную жизнь, или те, для которых смерть и вечность ничто? Само военное законодательство решает этот вопрос в том же духе, как решит его, и пастырь. Истинный христианин – это разовьёт каждый военный пастырь – может быть истинным воином; при этом всегда нужно иметь в виду апостольские слова о пользе благочестия (1Тим.4:8). Истинно благочестивого воина не заставит огрубеть и самая война, и столкновение постоянное с одичавшими от войны людьми, если полковой пастырь успеет в своих воинах возродить с военными доблестями и добродетели человечности, которые и во враге не дадут ему забыть человека, во всяком страждущем – своего брата. Воодушевляемый такими чувствами, возвратившись на родину по истечении срока своей службы, будет прекрасным членом прихода и действительно немало может принести пользы своим соприхожанам; такой солдат, видевший в своём полковом священнике – пастыря, а не духовного офицера, и в своём сельском пастыре будет видеть своего духовного отца в собственном смысле. Что же касается до приходских пастырей, то они особенное своё внимание должны обращать на стоящих на очереди для поступления в военную службу. Независимо от твёрдого знания основных истин веры и нравственности, пастырь должен сообщить таковым истинно христианский взгляд на военную повинность. Далеко не всякий чувствует призвание к военной службе, которая считается даже помехой обыкновенным призваниям общественной жизни; и чем энергичнее и сильнее юноша преследовал прямую, избранную им цель жизни, тем не приятнее даст ему чувствовать себя эта хотя и временная, но тяжёлая повинность. Выпавший жребий покажется такому истинным несчастьем и военная служба потерянным временем. Понятно, какой явный вред как для самого военного дела, так и для человека будет следствием такого взгляда на военную службу. Противодействие этому явному вреду лежит на обязанности пастырства. Не легко, правда, будет достигнуть того, чтобы каждый член общества отправление военной повинности сознательно признавал свою обязанностью; тем труднее это, что далеко не всякий в состоянии выяснить себе и понять самую возможность существования войн между христианскими обществами. Облегчится это разве несколько тем, что не будет военная повинность ограничиваться некоторыми только сословиями, а распространится на всех способных в известном возрасте поступить под ружье. Но главное будет зависеть от тех христианских воззрений на устройство общественной жизни, какие пастыри вкоренят в сердцах и убеждении своих паств. Понимая жизнь и тёмные порядки жизни во свете божественной воли, и имея в благочестии опору для твёрдости такого понимания, легко достигнуть сначала хотя бессознательного предчувствия об органической связи всех родов призваний общественной жизни, а вместе с тем и военной службы с целым общественным строем жизни. Полное же, сознательно усвоенное христианское миросозерцание, при надлежащем развитии патриотизма во всех членах общества, в конце концов и совсем может изгладить преобладающее нерасположение во многих к несению тяжестей военной службы. Какая при этом необходима пастырю осторожность, твёрдость и определённость в своих суждениях об этом предмете, открывается из того, что односторонне понимаемое христианское миросозерцание многих сектантов привело последовательно к положительному отрицанию военной службы. Известно, что у нас некоторые раскольнические секты, а на западе мистические общества, на основании неправильно понятого учения о христианской любви к ближним и мире со всеми, не признавая законности какой бы то ни было войны, решительно отказываются нести натуральные военные повинности. Не следует выпускать этого из виду приходским пастырям, и при удобном случае необходимо всякий раз направлять свои суждения против таких неверных убеждений. При таком отношении к делу, приходские пастыри будут передавать полковым пастырям членов своей паствы, которые в своём поступлении в военную службу будут видеть не одну только роковую необходимость и могут оказаться с полною восприимчивостью к тому, что им будут проповедовать их полковые пастыри; последние же, возвращая приходским пастырям своих бывших временных прихожан, могут надеяться, что их временное духовное влияние на поступающих в отпуск не останется без действия и в не военной среде. Но об этом в другой раз будем иметь ещё случай говорить пообстоятельнее.Х. О.Молитва Господня на языках России // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 309–311.Под заглавием «Молитва Господня на языках России», напечатана в фельетоне газеты «Die Nordische Presse» весьма любопытная статья, могущая дать некоторое понятие о великом богатстве наречий, которым обладает Россия. Главный комитет евангелического общества распространения Библии в России праздновал (28 октября) прошлого года двадцатипятилетний юбилей своего президента, генерал-адъютанта Мейендорфа, и поднёс ему при этом случае, в виде почётного подарка, входящее в область трудов Общества, издание под заглавием: «Молитва Господня на языках России». Это издание не будет пущено в продажу; оно напечатано в типографии Императорской Академии наук, которая обладает достаточным количеством различных шрифтов, чтоб печатать подобные многоязычные издания исключительно при помощи собственного своего запаса шрифтов. Труд этот, превосходно удавшийся в типографском отношении, облегчён был тем, что вышеупомянутая типография напечатала для бывшей в нынешнем году выставки промышленности великолепный том с образцами различных печатных шрифтов, в котором вполне обнаружила огромное богатство шрифтов, находящихся в её распоряжении: в этом томе молитва «Отче наш» напечатана была на 325 различных языках. Но в этом томе представлены были образцы всех наречий мира, а в издании, о котором мы говорим, вошли только языки, употребляемые в России. Из этого издания видно, что наречий, употребляемых в России, более, нежели в остальных странах света: число первых превышает двадцатью шестью число последних. Не легко найти другую страну в мире, в которой соединялось бы под одним скипетром столько различных наречий и народов. В предисловии сказано, что как древние Фивы были славны своими 100 вратами, так и Россия должна быть славна тем, что народы, соединённые под русским скипетром, говорят более нежели на ста языках. И действительно, издание это заключает в себе собрание 100 наречий. Но цифра эта легко могла бы быть увеличена, если бы можно было получить образцы наречий всех живущих в России племён, хотя бы в форме молитвы «Отче наш». К сожалению, в этом издании не имеют представителей ещё целые семейства, например кистское, в состав которого входят племена ингушей, карабулаков, чеченцев и тушинцев. Вообще Кавказ представляет ещё многие области, до сих пор недоступные языковедению. Например, мы не имеем образцов наречий лезгинского семейства, имеющего четыре отрасли: аварскую, кази-кумыкскую, акушскую и курельскую. Из числа наречий этих племён имеется в собрании молитва: «Отче наш» только на аварском наречии, и то заимствованная из сочинения Клапрота, изданного более 60 лет тому назад. Цель издания этого – показать степень распространения Библии между различными народами России. Поэтому в нём обозначено также, какие племена в России имеют Библию в переводе на свой родной язык, и кем именно был сделан этот перевод.(Чтен. в Моск. Общ. любит. дух. просвещ. Янв. 1871 г.).Кафедральный собор в Севилье // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 9. С. 311–312.В Испании говорят: кто не видал Севильи, тот не видал чудес. К этим чудесам, которыми хвалятся испанцы, причисляется в Севилье кафедральный собор. Он замечателен главным образом не красотою архитектуры, не изяществом отделки, даже не богатством, как напр. собор в Валенсии, главный алтарь которого в 540 кубических футов сделан из чистого массивного серебра; но особенно своею исполинскою громадностью в целом и в частях и в принадлежащих ему предметах.Севильский кафедральный собор – храм исполинский. В его внутреннем – среднем корпусе легко и свободно может поместиться знаменитый парижский собор Nôtre Dame со своими башнями. Корпус этот поддерживается колоннами массивными и толстыми, как башни; но колонны эти, сравнительно с огромностью церкви, представляются незначительными и очень тонкими. Под сводами северного и южного приделов храма также могут уместиться целые каменные церкви со своими колокольнями. В Севильском кафедральном соборе восемьдесят алтарей. Из них главный алтарь, со своею исполинскою лестницею, с огромными мраморными статуями и разными украшениями, составляет сам по себе громадное здание, вершина которого касается сводов храма. Большая алтарная свеча из воска подобна толстой корабельной мачте и весит 2500 фунтов или 62½ пуда. Она вставлена в такой же, как сама, громадный подсвечник из бронзы, который серьезно можно сравнить с Вандомской колонной в Париже. Подсвечник этот сделан по образцу подсвечника в храме Иерусалимском. Сообразно огромным размерам храма и церковные орга́ны в нем огромные. В главном орга́не басовые трубы толщиною похожи на толстые каменные колонны. Для освещения и возжения на алтарях свечей и лампад в Севильском соборе ежегодно сожигается до 20000 фунтов или 500 пудов воска, и такое же количество деревянного масла или оливы. Для таинства евхаристии, совершаемой на всех восьмидесяти алтарях собора, ежегодно употребляется 18750 мер красного вина.№ 10. Марта 7-гоП. Б. Поучение в четвертую неделю Великого поста // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 313–317.(О подражании Аврааму).В сегодняшнем апостольском чтении упоминалось, как вы слышали, братие, о долготерпении Авраама, за которое он получил все обещанное ему Богом: получи обетование. Святой апостол Павел упомянул об Аврааме и терпении его с тою целью, чтобы и христиане, к которым в первый раз обращены были эти слова и которые считали себя потомками Авраама, подражали в вере и надежде своему праотцу, и не ослабевали до конца делать добро. Святая Церковь в словах апостола предлагает и нам, духовным потомкам Авраама, пример для подражания. В чем же состоит то долготерпение Авраама, о котором говорить апостол?Под долготерпением Авраама апостол разумеет твёрдое и несомненное упование его на Бога, несмотря на долго не исполнявшиеся божественные обещания и многоразличные искушения его веры. Припомним вкратце всё это из жизни Авраама. Бог повелевает Аврааму оставить землю родную и всё, чем он владел, что дорого было сердцу его, и идти в землю совсем ему неизвестную. Внимая голосу призывающего Господа и божественным обещаниям, Авраам с полною покорностью воле Божьей оставляет родную страну, жертвует всеми выгодами и удовольствиями покойной жизни и идёт в указанную ему Богом далёкую, чужую землю. Хотя, братия, от нас и не требуется таких жертв, каких требовал Господь от отца верующих; но всё же и мы можем в этом случае подражать Аврааму. В св. крещении мы, подобно Аврааму, призваны Богом оставить греховный свой род и отечество и идти в новую, святую страну жизни, и мы в первый раз тогда дали обет веровать во Христа и быть Его учениками, и тогда же указан нам путь к блаженной стране царствия Божия; этот путь есть путь самоотвержения, несения креста своего и следования за Виновником спасения нашего. Потом, когда мы достигли совершенного возраста, на каждого из нас Господь возложил, кроме должностей общих всем христианам, ещё особенные обязанности, частные служения Богу и людям. На одних возложил святую обязанность служить алтарю Господню и спасению ближних; других призвал ценою крови и жизни защищать отечество. По Его премудрой воле одним поручены должности гражданские, иным – как вам – обязанность возделывать землю и в пот лица добывать хлеб себе и быть кормильцами других – обязанность тяжёлая, но почтенная и самая важная и для сей жизни неизбежно необходимая, без исполнения которой жизнь невозможна, – всем Господь указал своё дело, каждому противу силы его.Дорожите же своим христианским званием, которое соделало вас сынами Отца небесного и сонаследниками Иисуса Христа в Царствии Божием. Следуйте за словом Божиим, как следовал Авраам; не страшитесь христианского самоотвержения; охотно, не словами, а делом, как отец верующих, докажите свою веру в Господа Иисуса. Будьте внимательны к голосу Церкви, Отечества, когда они призывают вас к той или другой должности. Принимайте это как призвание Божие, и все силы свои и труды посвящайте неленостному исполнению своей должности. Поручите судьбу свою и судьбу семейств своих и домочадцев премудрому и милосердному Промыслу и, подобно Аврааму, с твердою верою и непоколебимым упованием идите на указанное вам поприще. Если исполните свое назначение, подобно Аврааму, если посвятите свои силы и способности, заботы и труды целой жизни точному исполнению своих обязанностей; то, – будьте уверены, – Господь, давший великие обещания Аврааму за его послушание и долгое ожидание, и ваше усердие, терпение и труды не оставит без воздаяния.Испытания Авраама продолжались и в той земле, где он поселился по указанию Божию. Здесь испытал он голод, перенес семейные неудовольствия, подвергался не раз опасности со стороны враждебных соседей. Бог обещал Аврааму многочисленное семейство; но прошло много лет, он и жена его состарились, и обетования Божии не исполнились… Что же Авраам? Верует, яко Бог не пременяет своих обетований, безропотно переносит испытания и спокойно ожидает будущего. Наконец Сарра родила сына… Но Бог говорит Аврааму: «возьми сына твоего, которого ты любишь – Исаака и принеси его в жертву. Без ропота, без замедления Авраам берёт Исаака, идёт на указанное место, устрояет жертвенник, возлагает на него единородного сына и подымает нож, чтобы заклать возлюбленного своего Исаака… Вот, бр., образец веры, для которой всё возможно; вот пример надежды, побеждающей все искушения…Испытания, огорчения и бедствия неизбежны в жизни особенно для того, кто хочет жить по-христиански, честно и правдою. Святой апостол давно сказал, что все, хотящие жить благочестно, гонимы бывают. Нужно ли доказывать это? Не следует только забывать нам, братия, что наши испытания не всегда так бывают велики, как испытания Авраама; хотя мы при своих испытаниях, иногда даже и не тяжёлых, малодушествуем и теряем терпение. Многие, чтобы угодить людям, нерадят об угождении Богу, и чтобы не подвергнуться насмешкам злых людей за строгую благочестивую жизнь, нарушают уставы Церкви и заповеди Божии. Многие забывают свои прекрасные намерения и добрые обещания быть честными в жизни, служить верою и правдою, делать своё дело охотно и с усердием, – обещания, которые давали себе и другим, когда принимали на себя общественные обязанности; заглушают угрызения совести, укоряющей за лень, небрежность, за разные злоупотребления; не внимают голосу веры, и делаются наконец людьми без веры, без совести, без чести. И всё это от того, что у этих людей нет мужества, терпения, веры и упования на Бога.Стойте же, братие, в вере и уповании, мужайтесь в испытаниях и укрепляйтесь на совершение христианских дел и на добросовестное, честное исполнение обязанностей вашего звания и состояния. Подражайте не малодушию людей себялюбивых и маловерных, но вере и долготерпению Авраама, и Господь не оставит вас без награды, как не оставил сего праведника, и если бы Господу было угодно, чтобы мы в продолжение всей нашей жизни не видели исполнения наших надежд и возмездия за дела наши, то и тогда не должно малодушествовать и терять надежды. Наша жизнь не оканчивается на земле; а есть иная бесконечная жизнь. Там будет и воздаяние за все; там творившие добро и долготерпевшие, подобно Аврааму, увидят исполнение всех благ, какие обещаны за добродетельную жизнь Аминь.П. Б.Очерк дохристианского религиозно-языческого развития наших предков286 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 317–325.Кроме Хорса – бога солнца, наши предки-язычники поклонялись ещё огню, который по их представлению вместе с солнечным светом сосредоточивался в недрах первоверховного божества Сварога – бога неба. Так в известной апокрифической беседе трёх святителей мы читаем: «на небесах другий свет огнь есть, от света огнь»287. Подобно богу солнца и божество огня произошло, по верованию наших предков, от Сварога, почему и называлось «Огнём Сварожичем». «И огневи молятся, – сказано в слове Христолюбца, – зовут Сварожичем». Он же, как живое будто бы божественное существо, владычествующее в мире, назывался ещё «Царём-огнём», «Живым-огнём», а также «Кресом». Но, так как огонь, по верованию наших предков-язычников, вместе со светом солнца происходил от одного и того же божества неба: то он постоянно сопоставлялся с представлением о солнце и в празднествах, совершавшихся в честь его народом, и в самых народных воззрениях, чему примером может служить хотя слово – крес. Так, в старинных, церковно-славянских памятниках словами: крес, кресины выражается понятие о повороте солнца, откуда и месяц июнь назван кресником, а в языке русском народном тоже слово дает понятие об огне, производимом трением, или ударом, почему кресиво значит огниво. Этот бог Огонь-Сварожич, или Царь-огонь, по представлению наших предков-язычников, скрывался в природе повсюду и служил силою очищающею и животворящею. Царь-огонь, по их представлению, врачевал разные болезни и предохранял от всякого физического зла, почему к нему обращались с молитвою о помощи в несчастных случаях жизни, им производили заклинания, при помощи его производили чары и проч. Так, для излечения болящих сыпями высекали над ними огонь из кремня, и огонь, добытый из дуба посредством трения, держали в домах, как предохранительное средство от всяких болезней людей и животных, – через тот же «живой-огонь» прыгали, чтобы получить от него очищение и предохранение от всякого физического зла, например, от лихорадки: Habuerunt autem, сказано у Нарбутта о наших предках-язычниках, baptismum per ignem, scilicet purificationem elementarium288… А чародейная и «приворотная» сила «живаго-огня», по представлению наших предков-язычников, была так велика, что простиралась даже до сокровеннейших чувств и мыслей человеческих: вот почему, например, киевские ведьмы свои заговоры обыкновенно произносили пред огнем. Так, когда Марина осердилась на Добрыню, то «зажигала дрова палящатым огнем» и пред этим огнем приговаривала: «сколь жарко дрова разгораются, разгоралось бы так и сердце молодецкое у Добрыни Никитывича».Но, наблюдая различные проявления живого огня, разлитого во всей природе, наши предки-язычники не могли не поразиться одним из самых грозных проявлений его в молнии и громе. «Якоже солнце имеет зарю сиянием себе, тако и молния есть сияние вечнаго огня, сущаго верху», – сказано в одной древне-рукописной статье о громе и молнии, приложенной к житию Кирилла Белозерского. Так явилось божество молнии и грома, которое было олицетворено в грозном образе Перуна, мещущего на землю кремни и кремницы, и отнесено также к роду Сварога. По верованию наших предков-язычников, после Сварога, Перун завладел небесным оружием – громовой стрелой и молнией, и сделался владычественною силою во всем мире: ему прислуживают горные духи, гарцуки, которые одним своим полетом производят бури и ветер, – эти духи возят по небу жерновый камень, на котором сидит Перун с огненным луком в руке и мечет на землю гром и молнию... Замечая, с одной стороны, благотворное влияние молнии и грома на землю в виде дождя – «молниина рода», которым они почти всегда сопровождаются, с другой – наблюдая их ужасную разрушительную силу, наши предки-язычники считали божество Перуна и благодетельным, и грозным. Отсюда произошло верование в животворную силу первого весеннего грома, пробуждавшего природу, по представлению наших предков, от зимнего оцепенения, почему при первом ударе грома они спешили умыться водою, которая оказывалась в это время, будто, особенно целительною, а ужи, змеи, мошки и все другие пресмыкающиеся, спавшие до тех пор непробудным сном, оживали и начинали оплодотворяться. Но Перун-громовержец, как мы сказали, по представлению славянина-язычника, был в то же время и богом грозным, карающим и ниспровергающим, – особенно он был таким для злых духов. По верованию наших предков-язычников, когда гремел гром, вся нечистая сила приходила в трепет и, гонимая молнией, стремглав бежала укрыться куда-либо подальше в ущелья, глубокие овраги; тогда весь воздух очищался от злых духов, и вот почему человек после грозы чувствовал себя легче, живее и свободнее.Наблюдая явления природы, наши предки-язычники заметили, что воздух составлял самую необходимую посредствующую стихию для распространения света и теплоты, ниспосылаемых на землю небесными божествами; через воздух также падал на землю дождь, представлявшийся язычникам «родом молнииным» (т. е. происходящим от молний); в воздухе происходили ветры и бури и все разнообразные метеорологические явления, – а этих наблюдений для славянина-язычника было совершенно достаточно, чтобы поклониться и стихии воздуха и обоготворить её. Таким образом явился Стрибог – божество воздуха и ветра. Представляя воздух божеством, производящим ветры, наши предки-язычники представляли атмосферические движения в образе птиц, и особенно в образе орла, носящегося по поднебесью. Такое представление о ветре, как о птице, носившейся под облаками на своих легких крыльях, сохранилось и в известной песни Ярославны, где она обращается к божеству ветра с таким воззванием: «О ветре, ветрило! Чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши Хановскыя стрелы на своею нетрудною крыльцю (на своих легких крыльях) на моея лады вои? Мало ли ти бяшет горе, под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселье по ковылию развея?...» Летая на крыльях орла по поднебесью, божество ветра, по представлению славянина-язычника, поднимало метели и бури, пригоняло тучи с дождем с океана-моря, сыпало на землю снег и, бросая на неё орудия громовержца – кремни и кремницы, заменяло в этом случае ещё образ Перуна. Это олицетворение ветра под образом орла сохранилось даже в позднейших заговорах, в которых ветры и приносимые ими тучи и метели представляются нераздельными с орлами. Так, например, в одном заговоре мы читаем: «посреди океан-моря выходила туча грозная с буйными ветрами, что ветрами северными, поднималась мятель со снегами, налетали орлы черны на широк дол. Гой ты туча грозная с буйными ветрами! Умчи ты туча грозная тоску со печалью от красной девицы на океан-море, застели сей путь и дороженьку метелью со снегами, пристав в сторожи чёрных орлов»… В самом деле, если чёрные орлы в религиозно-языческом представлении наших предков служили олицетворённым изображением могущественного божества-управителя ветров: то им естественно было думать, что никакая метель и вьюга не умчит и никакие волны не унесут от этих сторожей-орлов того, что им поверено.Кроме того, продолжая свои наблюдения, славянин-язычник заметил, что воздух по свойствам своей легкости, летучести и влажности, с одной стороны, приближается к эфиру, или к огню, с другой – походит на воду. Это отразилось и в самом мифологическом миросозерцании наших предков, по которому воздух, огонь, свет и вода, при всей своей противоположности, представляются действующими совместно. Таким образом произошёл миф об огненном море, где живёт чудовищное великорыбие, огнеродный кит. Хотя кит есть водное животное, но из «уст его исходят громы пламенного огня, далеко вылетающие яко стрелено дело, из ноздрей его выходит дух, яко ветер бурный, который раздымает огонь геенский». Таков же миф и о «реке огненной, держащей четырех китов златых в море-океане и в свою очередь держащейся другим огнем»289. Или, как говорится в известной апокрифической беседе трех святителей, «железное столпие окияна-моря стоит на огне неугасимом, который держит воздух Божий и свет»290. Итак, по мифологическому представлению наших предков, небесный огонь, воздух, свет и вода, или окиян-море, находятся между собою в теснейшей связи и действуют также совместно и в природе, именно: по этому представлению, от небесного огня в воздухе рождается вода (дождь), – «дождь есть молниин род от небесного огня», как сказано в одной рукописи конца XV в. (находящейся в Солов. библиотеке при Каз. Ак.), – потом, духи, прислуживающие Перуну, своим полетом производят ветер и бури-явления собственно Стрибога, а Стрибог в свою очередь на крыльях орлах несет перуновы громовые стрелы, и молнию, и дождь, и проч.Мы обращаем особенное внимание читателей на это смешение в мифологическом миросозерцании наших предков столь различных предметов, каковы – огонь и вода потому, что это смешение сообщило особенный своеобразный характер их воззрению на самое происхождение и образование мира. По представлению наших предков-язычников, мир образовался именно в борьбе и взаимодействии обоготворенных ими стихий света, огня, воздуха и воды. Но так как, по свойствам своим, эти стихии, чего нельзя было не видеть, противоположны между собою до взаимного исключения: то упомянутая борьба между ними, при мифической настроенности воображения, была олицетворена нашими предками в виде борьбы между добрыми и злыми началами, или божествами. По верованию их, добрые начала строили, созидали, а злые портили, разрушали, – светлые божества – «Белыбоги» – в сотворении благого света спорили с темными «Чернобогами» и т. д. Таким образом, по истечении известного периода времени, прежде всего, при содействии огня, ветра, «в недрах пены и песка морскаго», произошла из великого океана-моря земля или суша291. По сказанию, записанному в апокрифической беседе трёх святителей292, «земля плавает на великом окияне-море; и повелел Господь духам согнать пену морскую и сотворить землю на трёх китах великих, на тридцати малых китах». Далее, по прошествии неопределённого времени, на этой юной, новорождённой земле, выплывшей из океана-моря в образе прекраснейшего острова Буяна, развились зиждительные и творческие начала всего живущего под солнцем или, по образному представлению наших предков, явились здесь отцы и матери, родоначальные существа всего, что потом наполнило собою землю. Здесь на острове Буяне, представлявшем для наших предков-язычников образ новорождённой земли, была сосредоточена как бы в зерне вся жизнь природы, столь необъятно и роскошно развившаяся впоследствии: там, по представлению их, был и первый зверь – отец всем зверям; там была и первая птица – мать всем птицам; там была и первая змея – мать всем змеям, там же была и первая пчела – мать всем пчёлам; там в первый раз засветилось солнце; там оно восходит и заходит; оттуда Огонь Сварожич и Перун гонят в колеснице гром с великим дождём; там же живёт и Стрибог и гонит буйные ветры в образе крылатых птиц; там огонь течёт целой рекой огненной; там же, наконец, был и горюч камень Алатырь, под которым скрывалась столь могучая сила, что она входила, как веровали наши предки-язычники, во все кости и полукости, во все суставы и полуставы и даже в самое человеческое сердце… Итак, от этих первых начал, или творческих стихий природы, от этих отцов и матерей, появилось, по представлению славянина-язычника, всё разнообразие и вся полнота жизни на земле! Из того же самого источника произошёл и человек. Не сознавая самобытности своей духовной природы отдельно от физической, славянин-язычник сливал себя с вещественною природой и производил свою жизнь от 8 частей природы, именно: тело – от земли, волоса – от травы, жилы – от корней, кровь – от морской воды, кости – от камня, дыхание – от ветра, мысли – от облаков, очи – от солнца. Что же касается души, то он представлял её то в образе ветра, дуновения, то в образе дыма и пара, то в образе огня, воды и крови, или иной какой-нибудь физической силы293. Таким образом, отождествляя себя с вещественною природою и олицетворяя душу в образе ветра, воздуха, «веющею от тела», наши предки-язычники представляли её вместе с птицею, носящеюся по воздуху и летающею по деревьям; представляли, что она может переселяться в растения, животных, камни и проч. Отсюда же, т. е. из представления возможности слияния духовной природы человека с вещественною, произошла и вера в олицетворенные представления под образом человеческим и таких бездушных предметов, каковы, например, олицетворения ветра, вихря, града и грома, усвоение им человеческого смысла и слова, чувства и произвола действий. Всё это было самым необходимым результатом языческого духовно-нравственного развития наших предков-славян!Вот основные религиозно-языческие воззрения наших предков на природу, Бога и свои отношения к тому и другой, – воззрения большею частью общие всем народам индо-европейского племени! Как эти основные религиозно-языческие воззрения наших предков развивались, усложнялись или видоизменялись под влиянием условий бытовых и географических, в которых они жили?Заметки о быте армейского духовенства и религиозно-нравственном влиянии его на офицеров и солдат // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 325–332.Материальные условия жизни человека и строй общества, в котором он живёт, значительно влияют на развитие и направление его сил и способностей и на характер его общественной деятельности. Этому общему закону подчиняется и быт армейского духовенства. Следовательно, для составления ясного понятия о его быте необходимо сначала кратко обозреть материальные условия его жизни и строй армейского общества.1) Жизнь всякого армейского чина (говорим собственно о действующей армии, а не о гарнизонах, резервах и т. п.) есть жизнь бродячая: вот главная характеристическая черта армейского быта вообще. Оседлость, т. е. пребывание в данной местности не год, два, три, а десятки лет, для армейских полков почти никогда не допускается, да едва ли и удобна. Человек, служащий в армии, всегда гость в данной местности: едва он успеет обжиться в ней, завести связи с её обитателями, втянуться в местные интересы, как его переводят в другое место, часто за несколько сот вёрст от прежнего. Он вечный путешественник, и редкий из старых армейских служак не объездил на своём веку пол-России. Вследствие этого домовитость для служащего в армии невозможна, удовольствия и добродетели мирного патриархально-семейного быта недоступны. Хотя многие из служащих в армии женаты, но они не имеют семейного очага. Да и женятся они большею частью при верной надежде скоро получить командирское место, начиная с батальонных, батарейных и т. п. командиров, или же по получении подобного места, когда они до известной степени уже выделяются из общества офицеров. А женившиеся в низших офицерских чинах по рождении детей спешат выходить в отставку. Таким образом в обществе армейских офицеров господствуют нравы, свойственные быту бессемейному, одинокому, с его неустойчивостью, подвижностью, беззаботностью и разгулом.Такой характер армейского офицерского общества поддерживается ещё тем обстоятельством, что в офицеры поступают обыкновенно люди очень молодые и большею частью не получившие правильного и законченного образования. Армейские офицеры выходят большею частью из юнкеров. А в юнкера большею частью поступают юноши, уволенные и уволившиеся из средних учебных заведений. Эти юноши, уже и сами по себе сильно наклонные к беззаботному и разгульному образу жизни, с первых же пор своего поступления на службу вполне осваиваются с неустойчивым и бродячим армейским бытом. Из воспитанников специальных военно-учебных заведений, получающих образование хотя и узко-специальное, но довольно солидное, офицерами в армию выпускают относительно очень немного, да и те попадают большею частью не в армейские полки, а в специальные роды оружия: в артиллерию, саперы и т. п. Вследствие того эти относительно-образованные молодые люди мало оказывают влияния на армейское общество. Напротив, будучи выпущены в офицеры ещё очень молодыми, разорвавши по поступлении на службу все связи с освежающим образованным кружком, к которому они принадлежали во время своего воспитания, и попавши в глушь, где по недостатку денежных средств и учебных пособий они не имеют возможности продолжать своё образование, они сами скоро подпадают влиянию окружающей их среды и со временем вполне усваивают все черты общего армейского быта.Наконец, беспорядочности армейского быта много содействует и недостаток материальных средств. Известно, что человек большею частью делается бережливым, когда есть что сберечь, когда является возможность составить хоть маленькое состояньице. А вместе с бережливостью является не любовь к разорительному разгулу, устойчивость и солидность в поведении. Но у армейского офицера, пока он не дослужится по крайней мере до должности ротного командира, нет никакой возможности сберечь что-нибудь на чёрный день из его маленького жалованья (руб. 300–400 в год), особенно при той бродячей и неоседлой жизни, на которую осужден всякий служащий в армии. Армейский офицер живёт изо дня в день и почти всегда в долг, до получения жалованья по истечении трети; а подобная жизнь, при совокупности других благоприятных для ней условий, сильно располагает к беспорядочности и разгулу. И дослужившись после многих лет подобной жизни до какой-нибудь командирской должности, офицер иногда уже не в состоянии бывает побороть укоренившейся в нём привычки к беспорядочной жизни.Таков быт армейских офицеров. С ним сходен во многом и быт солдат, так как и самые условия жизни тех и других во многом сходны между собою. Но солдатский быт ещё в большей степени носить на себе печать неоседлости и неустойчивости.Поступив на службу, молодой солдат, оторванный от всего того, к чему он был глубоко привязан, сначала тоскует, болит, а затем не свыкается с новым бытом, но привыкает к нему настолько, что ему всё равно становится: где бы и при каких бы условиях ни жить. Конечно, некоторые солдаты увлекаются служебными обязанностями; у них является честолюбие, стремление отличиться и повыситься на службе, вследствие чего они начинают серьёзно вникать в служебные обязанности: служба становится для них задачей жизни. На таких-то солдатах главным образом и держится хороший дух армии. Но таких меньшинство; большинство же живёт изо дня в день, апатично относясь ко всем текущим явлениям, как к неизбежному року судьбы, и тая в глубине души своей мечты о дорогом прошедшем. Таким образом, душевное настроение большинства солдат отличается от настроения офицеров тем, что у первых назади осталось всё, что мило и дорого, а впереди ничего нет такого, к чему можно было бы глубоко и сильно привязаться; тогда как у вторых, наоборот, назади большею частью нет ничего слишком дорогого и милого, с чем было бы тяжело расстаться, а впереди есть всё, что влечёт человека: возможность обеспечить себя материально, сделать служебную карьеру, занять почётное положение в обществе, наконец, устроить себе по сердцу семейную жизнь. Эти-то особенности душевного настроения солдат и служат причиной того, что солдатский быт носит на себе печать ещё большей неустойчивости и беспечности, чем быть офицеров.Отчуждение от спокойной, оседлой и семейной жизни, производя некоторую неустойчивость и беззаботность характера, вместе с тем чрезвычайно содействует сближению людей между собой. Одинаковые условия жизни и жизни не лёгкой, лишённой всех мирных радостей патриархально-семейной жизни, производят некоторого рода братство между людьми, подчинёнными одинаковым условиям. Это братство составляет одну из главных характеристических особенностей армейского быта. Служащий в армии большей частью семейства не имеет, а к невоенному кружку людей, близких к нему по развитию и убеждениям, он, ведя бродячую жизнь, привязаться не может. Таким образом, он неизбежно должен сблизиться с кружком своих сослуживцев в армии, подчинённых одинаковым с ним условиям жизни. Этому сближению много содействует и то, что в армию поступают большей частью люди, близкие между собой по степени умственного развития и по своим наклонностям. Вследствие этих причин между служащими в разных частях армии всегда устанавливается более или менее тесный братский кружок, в котором каждый член находит поддержку себе и вместе контроль своим действиям. Этим-то кружкам и обязаны своим происхождением в некоторых отношениях оригинальные правила чести, господствующие в разных частях армии. Такого рода братские отношения существуют как между офицерами, так и между солдатами, различаясь, разумеется, в своих проявлениях сообразно степени умственного развития и цивилизованности тех и других.Таков в общих чертах быт того общества, в котором действует армейское духовенство! Быт этот очевидно мало сходен с бытом обыкновенных приходов, городских и сельских. Вследствие того положение и деятельность армейского священника во многом отличны от положения и деятельности приходских священников и нередко требуют от первого особых пастырских приемов, мало или совсем непригодных для священника приходского.2) Армейское духовенство состоит из одних только священников. Диаконов и причетников в армии нет; обязанности причетника исполняет солдат, разумеется из благонравных и грамотных, который принадлежит к разряду нестроевых, хотя может быть повышаем по службе за усердное исполнение своих обязанностей, равно как может быть заменяем и другим, по усмотрению священника и подлежащего военного начальства. Места армейских священников занимают большею частью люди молодые, воспитанники духовных семинарий, и преимущественно дети военных же священников. Из приходов священники зрелых уже лет редко поступают в армию, что и понятно. Человека многосемейного и привыкшего к правильному хозяйственному образу жизни только исключительные обстоятельства могут заставить променять спокойную оседлую жизнь на бродячую. А относительно бродячести и неоседлости армейский священник поставлен в одинаковые условия со всеми армейскими чинами. Он всюду следует за своим полком: и при перемене квартир, и в лагере, и в походах разного рода. Он также случайный гость в данной местности, как и каждый, служащий в армии. Вследствие того он не может устроить правильное хозяйство, что разумеется вредно отзывается на благосостоянии его семейства. Вообще священнику многосемейному трудно служить в армии; ему и самая жизнь и воспитание детей обходится дороже, чем священнику постоянного прихода. Полковой священник считается состоящим в обер-офицерском чине, а дивизионный благочинный (один из полковых же священников в известной дивизии) в штаб-офицерском чине. Соответственно этим чинам армейские священники пользуются натуральным довольствием, именно: квартирою, отоплением, освещением, прислугою, равно суточными, путевыми и т. п. деньгами. Впрочем, пользование натуральным довольствием для священников сопряжено с такими же неудобствами и также малополезно, как и для всех, служащих в армии. Жалованье армейских священников не очень значительно. Полковой священник получает 400 руб., дивизионный благочинный 500 руб. в год. В юго- и северо-западном крае оно недавно увеличено; здесь полковой священник получает теперь 600 руб., а дивизионный благочинный 700 руб. в год. Доходы от совершения треб незначительны, так как многих треб, приносящих приходским священникам значительные доходы, в армии совсем или почти совсем не существует; таковы напр. бракосочетание, крещение, совершение разных молебствий в домах, полях и т. п. Совершение таинств исповеди и причащения приносит небольшой доход и армейским священникам, так как у православных христиан уже издавна установился обычай, приступая к этим таинствам, делать посильные приношения в пользу как церкви, так и служащих в ней. Молебствия по случаю полковых, ротных и тому под. праздников также иногда приносят небольшой доход духовенству. А затем трудно и указать какие-нибудь источники посторонних доходов; так они скудны, неверны и непостоянны! Из сказанного читатель видит, что армейский священник получает доходов собственно менее приходского священника, который к тому же владеет и землёю. Правда, жалованье первого больше, чем жалованье второго, но оно не может совершенно удовлетворить всем его потребностям по причине бродячей жизни армейского священника, которая не даёт ему возможности вести правильное хозяйство и вынуждает его часто продавать за бесценок уже приобретённое и потом приобретать вновь то же самое за дорогую цену. Полковые священники, наравне со всеми армейскими чинами, непосредственно подчинены полковому и дивизионному начальству, от которого зависит и представление их к наградам. Но духовный сан значительно ослабляет подчинение их военному начальству, и военная дисциплина мало имеет к ним отношения. По делам же собственно духовным они всецело подчинены высшему армейскому духовному начальству, от которого зависит определение и увольнение их и подчинённость которому подобна подчинённости епархиального духовенства высшему епархиальному духовному начальству.Таковы в кратких чертах материальные условия жизни армейского духовенства.Х. О. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 10. С. 332–336.Жизнь Святых (в 12 книжках), составленная по руководству: Четьи-минеи, Русских святых, Богослужебных дней Православной Церкви и других книг, с описанием праздников священником Петром Виноградовым. Москва, 1870 г.В некоторых старинных книгах пред предисловием встречается иногда такого рода замечание: «читающий книгу без предисловия подобен вору, влезающему в окно». Это изречение, принадлежащее, кажется, какому-то древнему раввину, побуждало читателя обратить внимание на предисловие и прочитать его, несмотря на то, как бы оно велико и обширно ни было. По установившемуся обычаю, автор книги, стараясь привлечь к себе благосклонность своих читателей, рекомендовал в своём предисловии и себя и свою книгу, указывал побуждения к написанию её, выяснял её цель и назначение, просил снисхождения к своим ошибкам, если таковые найдутся, и т. п. Отношения авторов к читателям в прежнее время, нужно сознаться, были несравненно деликатнее, чем отношения наших современных литераторов к читающей публике... Ничего бы, кажется, не стоило, например, составителю книги «Жизнь Святых» сделать читателю небольшое одолжение, объяснив ему в предисловии, какие побуждения руководили им в составлении такой книги, подобных которой есть уже несколько в нашей духовной литературе, чем она отличается от других однородных с нею изданий, для кого и для чего преимущественно он назначает своё издание и т. п. Тогда не было бы нужды публиковать в газетах, чтобы публика не смешивала одного издания с другим, так как они и по содержанию, и по внешнему виду, и даже по цене сходны между собою, как это случилось и с «Жизнью Святых» священника Виноградова… Тогда и читатель, приобретший книгу, знал бы уже из предисловия, чего он вправе ожидать от книги, так как одно название книги не всегда может определять сущность её. Есть у нас книги с таким названием: «Сокращённые начертания житий святых на весь год, извлечённые из Четьи-минеи св. Димитрия митрополита Ростовского и составленные на русском языке»; «Избранные жития святых, кратко изложенные по руководству Четьих-миней». Судя по названию, эти два издания ничем в существе дела не отличаются от книги свящ. Виноградова, а между тем нельзя же думать, чтобы последнее издание совершенно преследовало те же цели, что и прежние издания других авторов. – Что же особенного в книге священника Виноградова? – Она, во-первых, полнее других подобных книг. Составитель её не ограничивался одними Четьи-минеями, но многое заимствовал из Патристики покойного архиеп. Филарета Харьковского, и книги «Русские святые» его же, из сочинения «Богослужебные дни православной Церкви» Дебольского и некоторых других книг самого же о. Виноградова. У него не только представлено на каждый день житие одного или нескольких святых, воспоминаемых в тот или другой день, но и краткое описание всех праздников. Она, во-вторых, замечательно полна кратким изображением жизни русских святых, что особенно важно в виду малого знакомства русских христиан со своими отечественными святыми, хотя впрочем автор ограничивается преимущественно житиями святых великорусских. Поместив, например, 1 мая жития преподобного Пафнутия Боровского, препод. Герасима Болдынского, он опустил житие празднуемого в тот же день священномученика Макария митрополита Киевского. Каких читателей автор имел в виду при составлении своей книги? – Трудно ответить на этот вопрос положительно, тем более, что едва ли он имелся в виду составителем книги… Читая первые страницы первой книжки и встречая объяснение такого слова, как например адвокат (стр. 7), встречающегося в житии св. Василия Великого, можно подумать, что книга назначается для простых грамотных людей; но встречая здесь же без объяснения такие слова, как напр. Неокесария, Каппадокия и т. п., можно прийти к мысли, что составитель назначал свою книгу для лиц, получивших достаточное образование. Вообще говоря, можно предполагать, что автор хотел своею книгою доставить душеспасительное чтение всякому верующему, привыкшему начинать свой день молитвою и богомыслием. И действительно, после утренней молитвы, после прочтения тропаря и кондака дневному святому, благочестивый человек не малую получит душевную пользу, если будет читать и житие святого, которое в некотором отношении послужит объяснением иногда не ясных намеков и выражений в дневных тропарях и кондаках. Такое чтение из рассматриваемой нами книги особенно тем удобно, что не много может отнять времени у человека, занятого делами житейскими. Пастырям душ особенно полезно пользоваться таким ежедневным чтением краткого жития дневных святых. Отсюда они приобретут для себя богатый запас полезнейшего материала для бесед со своими прихожанами. Приспособление этого материала к тому или другому случаю не затруднит умного пастыря и сделает беседу его влиятельнее и назидательнее. «Язык священника есть хранилище ведения» (Мал.2:7); но чтобы это ведение не терялось, оно должно быть постоянно возобновляемо повторением: иначе могут встретиться такие случаи, что, когда будут «ждать из уст его закона» или вообще назидательного слова, он не всегда найдется что сказать ожидающим от него слова. Но если пастырь всегда предначинает свой день чтением дневного апостола и Евангелия (что и делают пастыри, не напрасно носящие это имя) и вслед за тем чтением жития святого: то язык его действительно будет хранилищем такого ведения, которым он может щедро делиться со всеми, которые ждут от него доброго учения. Жалуются на низкий уровень нравственного состояния нашего народа и средство к возвышению народной нравственности видят в пастырской проповеди. Но немного будет успеха, если мы ограничимся одной церковной проповедью с амвона. Нет, кроме этой благовременной проповеди, мы не должны оставлять проповеди и безвременной, то есть должны пользоваться всяким случаем сказать своим прихожанам слово учения и назидания. Для этого нужно, конечно, всегда быть готовым; но понятно, что здесь приготовление должно быть не какое-нибудь исключительное и частное на тот или другой случай, а совершенно общее, которое так или иначе можно было бы применить ко всякому данному случаю. Не лёгкое, очевидно, дело держать себя всегда в таком состоянии готовности совершать непрестанно дело пастырства, но оно возможно в большей или меньшей мере, смотря по силам каждого, если пастырь ежедневно несколько минут будет употреблять на то, что называют богомыслием, и будет вслед за молитвой начинать свой день душеспасительным чтением, каковым может быть и чтение «Жизни Святых» на каждый день каждого месяца.Х. О.№ 11. Марта 14-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении.294 (Ч. 1.: Глава 11) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 337–342.Глава 11. Кто не должен приступать к пастырскому служению, а тем более принимать на себя начальственное в оном управление.Рассмотри же беспристрастно каждый, приступающий к пастырскому служению, а тем более принимающий на себя начальственное в оном управлении, нет ли в тебе каких-либо предосудительных недостатков и даже пороков, изобличающих твою нечистоту и греховность; ибо, повторяю, тому нельзя даже помышлять о ходатайстве за грехи других, кто не очистился от своих собственных. Посему-то и Моисею дано было свыше такое повеление: рцы ко Аарону, глаголя: человек от рода твоего в родех ваших, аще коему будет на нем порок, да не приступит приносити даров Божиих и ко олтарю да не приблизится, яко порок имать: и вслед затем подробно исчисляет самые недостатки или пороки, которые не допускались лично в жрецах. Именно: человек слеп, или хром, или корносый… или человек, ему же есть сокрушение руки, или сокрушение ноги, или горбат, или гноеточив очима, или бельмоочен, или человек, на нем же суть красты дивия, или лишаи, или единоятрный (Лев.21:17–23). Слеп же, в духовном смысле, есть тот, кому не знаком свет высшего созерцания, кто, подавляемый мраком настоящей жизни, хотя и видит озаряющий его свет, но не любя его, не знает, куда направить свою деятельность. Поэтому Анна, мать Самуила, посвящая первенца своего Господу, в пророческом духе, воскликнула: «Стопы праведников Своих оправдает Он, а нечестивые умолкнут во мраке и неведении» (1Цар.2:9). Хром – тот, кто хотя и знает, куда должно стремиться, но по нетвердости ума и воли не может всегда держаться прямого пути, который видит: потому что доколе переменчивость нравов и обычаев не возвысится до того, чтобы утвердиться в постоянстве к добродетели, дотоле стопы наши не могут постоянно следовать за добрым желанием. Имея в виду это, и апостол Павел говорит: «Ослабленныя руки и ослабленная колена исправите, и стези правы сотворите ногами вашими, да не хромое совратится, но паче да исцелеет» (Евр.12:12–13). Корносым можно назвать того, кто не способен и не умеет хорошо различать добро от зла, так как и телесным органом обоняния мы различаем благовоние от зловония тогда только, когда этот орган не поврежден у нас. Посему-то и в Песни Песней в похвалу невесты – Церкви Христовой говорится: нос твой яко столп ливанский (Песн.7:5); потому что она издали видит грядущие на неё искушения и наперед знает, как бы чутьём, от каких именно обстоятельств грозит ей опасность. Сюда же можно отнести и тех, которые, не желая казаться тупоумными, по своей гордости, нередко вдаются в излишние и ненужные исследования, силы их превышающие, и от того самого впадают в погрешности. Таковая неумеренная, так сказать, щепетильность (subtilitas immoderata) в распознавании истины от лжи и добра от зла чем более усиливается, тем более удаляет от истинного и прямого пути и приводит в замешательство всю деятельность. Под именем человека, имеющего сокрушение в руках или ногах, конечно, разумеется тот, кто вовсе не в состоянии шествовать по пути Божию и совершенно не способен к добрым делам; даже и так не может держаться, как держится хромой, который, хотя не твердо и с уклонениями, всё-таки движется и стремится вперед, а этот чужд всякого преспеяния в усовершеншении себя. Именем горбатого назовем того, кто согнулся под тяжестью земных забот, до такой степени, что уже не может возвести взора своего в горняя, а постоянно устремляет его на те только предметы, которые попираются его же ногами. Такой человек хотя иногда и слышит что-нибудь благое о небесном отечестве, но, подавляемый бременем превратных навыков, не возносится сердцем своим к небу, потому что не в силах изменить образа своих мыслей, которым житейская суета дала жалкое направление. В уста таковых Псалмопевец влагает постоянное какое-то сетование: пострадах и слякохся, говорит он от лица их, весь день скорбя хожду (Пс.37:7; 41:10); а самая Истина произносит над ними суд в следующих словах: а еже в тернии падшее (семя), сии суть слышавшии (слово), и от печали и богатства и сластьми житейскими ходяще подавляются и не совершают плода (Лк.8:14). Под имеющим гнойные глаза разумеется тот, у кого ум хотя и порывается к познанию истины, но скоро помрачается плотскими делами. Известно, что у гноеточивых очами зрачки глазные бывают здоровы, но от часто истекающей мокроты ослабевают и притупляются и самые веки (ресницы) отяжелевают и слипаются. Нечто подобное бывает и в духовном отношении с теми людьми, у которых добрые чувства духовные погибают от плотской нечистоты, которые могли бы постигать умом своим всякую правду, но нечистыми делами доводят себя до совершенного омрачения. Итак, гноеточивый есть тот, у кого доброе чувство остро от природы, но испорчено дурным поведением. Такому-то человеку Господь через ангела подаёт благой совет: «коллурием помажи очи твои, да видиши» (Откр.3:18), то есть, уврачуй свой ум добродетельною жизнью, чтобы тебе лучше узреть и познать духовный свет истинный, подобно тому как коллурием мажут глаза, чтобы лучше видеть свет вещественный. Название бельмоочного указывает на того, кому гордость и самообольщение от мнимой мудрости и праведности препятствуют видеть свет истины. У кого нет бельма на глазу, тот легко заметит и чёрные пятна, а бельмоочный ничего подобного не видит. Так и в духовном смысле: хорошо видит и знает себя тот, кто постиг, что он и буий295 и грешник; а кто приписывает себе небывалый блеск праведности или мудрости, тот далёк от надлежащего познания себя, и тем более удаляется от истинного света, чем более о себе мечтает, как и замечено о некоторых в Писании: «глаголющеся быти мудри, объюродеша» (Рим.1:22). Человек, у которого обнаруживаются на теле красты дивия296, это – без сомнения тот, кем всецело овладевают и кто рабски выполняет всякие прихоти плоти; ибо как у человека, имеющего их, вся внутренняя порча выходит наружу, так и у плотоугодника, едва только почувствует он малейшее искушение в сердце, тотчас оно и приводится в действие, не встречая у него для обнаружения своего никакого обуздания в мысли. Поэтому апостол Павел, как бы предостерегая от сего, говорил к коринфянам: «искушение вас не достиже, точию человеческое» (1Кор.10:13), как бы так говорил: «человеку свойственно испытывать искушение в сердце: но поддаваться искушению и предаваться ему, не выдерживая борьбы, свойственно только диаволу». А у кого тело покрыто лишаями, это человек любостяжательный: и как лишаи (парши), если не истребить их в самом зародыше, умножаясь без меры, покрывают собою всё тело и безобразят его, хотя подвергающийся им не ощущает при этом никакой боли: так и любостяжание искажает красоту души, хотя предающиеся ему в то же время даже услаждаются, соображая одну прибыль за другою и восхищаясь ими. И как от этого телесного недуга могут испортиться все члены, так и от порока любостяжания могут погибнуть все душевные добродетели, и весь состав человека изуродуется и в душе его прорастут все роды грехов, как свидетельствует о том апостол Павел: «корень всем злым сребролюбие есть» (1Тим.6:10). Наконец под именем единоятрного разумеется тот, кто на самом деле не совершает срамных и постыдных дел плотоугодия (по неспособности своей), но тем необузданнее соуслаждается нечистыми помыслами и противоестественными действиями в похотях своих. Этот порок главным образом состоит в том, когда насильно вызываемые внутренние соки устремляются к половым органам, которые от того, конечно, вздуваются и отяжелевают с постыдною болью и беспокойством. И таких-то людей, по свидетельству Апостола, Бог предаёт в похотех сердец их в нечистоту, во еже сквернитися телесем их в себе самех (Рим.1:24). Истаевая всем помышлением своим от похотливого сладострастия, они естественную подобу (употребление) женскаго пола, оказываясь к тому малоспособными, изменяют в противоестественную (Рим.1:26–27), и через то самое от крайнего и беззаконного истощания сил своих становятся к правильному и законному употреблению их вовсе неспособными, предаваясь в неискусен ум творити неподобное (Рим.1:28). Итак, кто одержим каким-либо из исчисленных нами душевных недугов, тот пусть не дерзает приносить дары Богу и да не приступает к алтарю: ибо не может очищать чужих грехов тот, кто не очистился от своих собственных.Показав в кратком очерке, что значит достойно приступать к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойным, рассмотрим теперь, какова должна быть жизнь того, кто достойно вступает в сие служение.Иерархическое устройство церкви // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 342–355.Все исчисленные297 случаи, по которым церковная власть обращалась с просьбами к власти государственной, свидетельствуют, что первая прибегала к этому в самых крайних обстоятельствах, когда она истощала все свои меры и когда её собственные средства оказывались совершенно недействительными. Притом эти же самые просьбы свидетельствуют, что, прибегая к помощи государственной власти, она не теряла ни своего духовного характера, ни стесняла собой самостоятельности власти мирской.Самые обращения церковной власти к государственной за помощью в крайних случаях, не новость в Церкви, появившаяся только с того времени, когда установился союз Церкви с государством. Практика Церкви свидетельствует, что она считала это своим неотъемлемым правом со времён апостолов и всякий раз пользовалась им, когда открывалась к тому возможность. В первые три века христианства, в которые римская государственная власть стояла к Церкви во враждебном отношении, часто, когда утихали гонения и императоры оставляли в покое Церковь или даже выражали некоторую благосклонность к ней, пастыри Церкви обращались к ним с просьбой о помощи в своих нуждах. Так, при императоре Александре Севере, в начале III века, когда язычники хотели отнять у христиан место, предназначенное ими для построения храма, собор епископов римских, пользуясь добродушием и расположенностью государя к христианам, обратился с просьбой к нему, и император защитил Церковь, решив дело в пользу христиан. В конце III столетия, когда епископ антиохийский Павел Самосатский, за ересь осуждённый и низверженный с кафедры собором Антиохийским, не хотел уступить кафедры избранному на его место епископу Домну, собор Антиохийский обратился с просьбой к императору Аврелиану, чтобы он помог изгнать из Церкви противника её власти, и император приказал изгнать Павла Самосатского военной силой. Сами отцы Карфагенского собора, которые так часто обращались к императорам за помощью, в своих правилах при этом ясно говорят: «просим дать нам помощь ни необычайную, ни нечуждую Святым Писаниям. Ибо апостол Павел, как показано в истинных Деяниях Апостольских, соумышление людей бесчинных препобедил гражданскою помощью»298.Эти обращения церковной власти к государственной за помощью не противны духу христианства и духу пастырского служения. Прибегая во всех указанных случаях к помощи государственной власти, представители Церкви вовсе не имеют в виду гражданскими мерами привлекать в недра Церкви её противников, они имеют в виду собственно охранить спокойствие Церкви, предотвратить соблазны и предостеречь от падения христиан ещё не утвердившихся в вере и благочестии. Отцы Карфагенского собора в 104 правиле говорят, что они своими просьбами вызывают «царское человеколюбие попещись, чтобы кафолическая Церковь, благочестною утробою Христу их (то есть царей) родившая, и крепостию веры воспитавшая, была ограждена их промышленнием: дабы, в благочестивыя их времена, дерзновенные человеки не возгосподствовали над безсильным народом, посредством страха, когда не могут совратить его посредством убеждения». Что представители Церкви действительно вовсе и не думали насильно посредством светской власти привлекать к Церкви каких бы то ни было противников её, это видно из того, что они внимательно следили за тем, чтобы меры, употребляемые гражданскою властью, не были исключительным побуждением для противников обращаться к Церкви и не стесняли совести обращающихся. Обращавшимся из раскола к Церкви отцы просили верховную власть возвращать гражданские права, но исключали тех, которые «не по страху небесного суда, а по алканию земных выгод, желали единения с Церковью»299. Притом, обращаясь к помощи гражданской власти в крайних случаях, поместная соборная власть всегда строго запрещала самим духовным лицам употреблять те меры к обузданию противников Церкви, которые свойственны гражданскому правительству, и тем духовным лицам, которые прибегают к таким мерам, объявляла немедленное извержение из священного сана. В этом случае она постоянно руководствовалась апостольским правилом, которое гласит: «повелеваем епископа или пресвитера, или диакона, бьющего верных согрешающих, или неверных обидевших и через сие устрашати хотящего, извергати от священного сана. Ибо Господь отнюдь нас сему не учил: напротив того, Сам быв ударяем, не наносил ударов, укоряем – не укорял взаимно, страдая не угрожал»300. Это запрещение она с особенною настойчивостью повторяет и после того, как вследствие её просьб императорами изданы были положительные законы против нарушителей порядка и благочиния церковного, и после того, как сама же она, на основании этих царских законов, предоставляла право священнослужителям-епископам и пресвитерам предавать упорных церковных мятежников суду гражданскому301. «Подобает бо, – говорится в 9 правиле Двукратного собора, – священнику Божию вразумляти неблагонравного наставлениями и увещаниями, иногда же и церковными епитимиями, а не устремлятися на дела человеческие с бичами и ударами. Апостольское и божественное правило подвергает извержению священников, дерзающих бити верных согрешающих, или неверных, нанесших обиду. Сие правило не назнаменует только бьющих своеручно, но и посредством повеления простирающих истязание до жестокости. Аще некие будут совершенно непокоривы, и вразумлению через эпитимии не послушны: таковых ничто не возбраняет вразумлять преданием суду местных гражданских начальников».В самых просьбах к императорам о помощи Церкви мерами гражданской власти поместная соборная власть не забывает своего духовного характера. Она просит только о помощи, но не указывает самых мер, предоставляя это дело исключительно самой гражданской власти. В особенности она чужда была мысли об истреблении еретиков или о каких-нибудь жестоких, кровавых мерах против них. У представителей церковной власти в древние времена находим резкие мысли и выражения против подобных мер. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Господь возбраняет восторгать плевелы, да не когда восторгающие плевелы восторгнут и пшеницу: сим Он запрещает войны, кровопролития и убийства; ибо убивать еретиков значило бы водворить в мире жестокую и непримиримую войну. Не возбраняет Господь разгонять скопища еретиков, заграждать им уста и отнимать у них свободу говорить, но возбраняет убивать их»302. Епископы даже тогда, когда преступники по делам церковным подвергаемы были наказанию уголовному, часто ходатайствовали за их жизнь пред судьями. Так, блаженный Августин, в послании к Донату303 – проконсулу африканскому и Маркеллину304 трибуну, убедительно просил их пощадить жизнь тех донатистов, которые признались в убиении некоторых лиц из православного клира, не смотря на то, что эти преступники, как уголовные, без сомнения и помимо союза Церкви с государством, подлежали смертной казни. В древней Церкви на западе один только был пример, когда казнены были смертью прискиллианисты императором Максимом по настоянию епископа Ифакия. Но это же дело и возбудило пастырей Церкви против Ифакия: из-за этого Мартин, епископ Турский, во всю жизнь не хотел иметь общения с Ифакием и его единомышленниками305. Церковная власть даже удерживалась от назначения обыкновенных побудительных мер, употребляемых светскою властью против виновных в нарушении церковных уставов. Правда, в некоторых правилах Карфагенского собора отцы входят в подробности относительно сего предмета и, по-видимому, как бы сами назначают меры к укрощению еретиков. Так, в 73 правиле говорится, чтобы тем, которые станут защищать осуждённых церковною властью духовных лиц: «положено было в наказание за сие денежное взыскание или лишение чести, и да повелят цари, чтобы к извинению в том не был принимаем ни возраст, ни пол». А в 104 правиле говорится: «ещё и о том подобает просити, да будет благочестием царей восстановлен доныне существующий закон, который отъемлет у еретиков право взимати что-либо, или при рукоположениях, или по завещаниям, или оставлять, и просто рещи, у ослеплённых безумным своим предубеждением, и хотящих пребывать в заблуждении донатистов, да отымется власть или оставляти что-либо, или взимати собственное». Но эти подробности суть не что иное, как повторение прежних, против мятежников церковных, императорских указов, которые потеряли силу, и просьба о их восстановлении, как это ясно из самого 104 правила.Церковная власть нисколько не стесняла своими просьбами власть государственную и не старалась подчинить её своим интересам. Она просила её помощи в таких делах, которые, собственно говоря, относятся к области гражданского управления и способствуют водворению спокойствия не церковного только, но и государственного, или служат столько же усовершенствованию общества христианского, сколько и гражданского, как напр. укрощение наглости, дерзости язычников, еретиков, противников уставам Церкви, которые для защиты своих интересов брались иногда и за оружие, или устранение семейных разводов, нарушающих семейное счастье, или защита угнетенных и невинно осужденных корыстолюбивыми судьями и т. п. Церковная власть удерживалась даже от стеснения низших гражданских начальников. Она в своих просьбах не выставляла пред царями на вид их нерадения об исполнении царской воли, их корыстолюбия и пр.; она не приносила жалоб государям на низшее начальство, несмотря на то, что верховная государственная власть имела большое доверие к представителям Церкви, а только в крайних случаях просила, чтобы низшие власти, согласно царским законам, содействовали благу Церкви. А в тех случаях, когда не было крайности, представители церковной власти не считали для себя унизительным и, не утруждая слуха царского, непосредственно обращаться с просьбами к областным начальникам об исполнении царских указов относительно Церкви, и склонять их к исполнению этих указов не во имя верховной государственной власти, а во имя блага Церкви, которой они были сыны. Так, по случаю возмущений, произведенных в разных местах африканской церкви еретиками максимианистами, отцы Карфагенского собора в своём 105 правиле выразили определение: «Заблагорассуждено послати от нашего собора грамоты к начальствующим в Африке, и приличным признано просити их о вспомоществовании общей матери кафолической Церкви в том случае, когда власть епископов бывает пренебрегаема во градах, то есть чтобы они с начальственным полномочием и попечительностью, и с усердием к христианской вере, сделали исследование о происшедшем во всех местах, в которых максимианисты овладели церквами, также и о тех, которые ими отторжены: и чтобы достоверное для всех сведение о сих происшествиях неотменно повелели внести в записи народных дел». А чтобы совсем не иметь необходимости становиться в какие-нибудь неприятные столкновения с областными начальниками по делам противников Церкви или презрителей суда церковного, отцы Карфагенского собора сочли за лучшее, как видно из 108 правила сего собора, просить царей о назначении особых чиновников или исполнителей, которые бы исключительно наблюдали за исполнением церковных определений, и конечно в случае нужды обращались бы к полиции. «Заблагорассуждено просити царей, – говорится в том правиле, – да изберутся пять по всем нуждам церковным исполнителей, которые да распределятся по разным областям».Церковная власть просила содействия государственной власти в крайних случаях, когда встречала вред развитию своей самостоятельной духовной деятельности. Но никогда она не просила, как видно вообще из всех правил церковных, каких-нибудь особенных гражданских привилегий для лиц духовных, или внешнего отличия и возвышения их пред прочими сословиями государственными. Не просила она для Церкви богатства и для себя участия в делах государственного управления. Но когда сами государи, сознавая важное значение Церкви для государства, её влияние на нравственное усовершенствование народа и вместе с тем на развитие общественного благосостояния давали представителям церковной власти и вообще духовному сословию особенные права и преимущества пред прочими сословиями, церковная власть не отвергала дара, но принимала его с благодарностью, как весьма полезное пособие к развитию своей духовной деятельности.Так первый же христианский государь Константин Великий освободил духовных лиц от повинностей и служб гражданских. Это право вполне гармонировало с правилами церковными, которые требовали от духовных лиц не принимать на себя мирских попечений, как говорится в 6 правиле Апостольском, и быть неопустительно при делах церковных306, «ибо по заповеди Господней, – говорит 81 правило Апостольское, – никтоже может двум господам работати». При этом праве открылась для Церкви полная свобода в выборе лиц для духовных должностей, и полная свобода сим последним исключительно служить Церкви. Поэтому Церковь с радостью и приняла это право. Второй христианский государь, император Констанций, дабы обеспечить достоинство духовного звания, в 355 году, впервые постановил, что духовные должны подлежат духовному суду, не по делам только церковным, но и по делам гражданским, сделав только исключение для грубых проступков. А император Ираклий, в 628 году, предоставил суду духовному и грубые проступки клириков. Эта привилегия весьма полезна была для духовного сословия, потому что она освобождала его от истязаний и бесчестия, которыми в то время сопровождалось гражданское судопроизводство и тем защищала его авторитет в глазах народа. Церковная власть с радостью приняла и это право, потому особенно, что оно дало полную свободу ей развить свое законодательство относительно порядка судопроизводства над лицами духовными. Только при существовании этого права могла власть церковная издать такое обстоятельное правило относительно церковного судопроизводства, каково 6 правило Второго Вселенского собора. Только при существовании этой привилегии Четвёртый Вселенский собор мог издать своё 9 правило относительно судных дел у клириков между собою, или с своим епископом, или с областным митрополитом.Император Константин Великий, а ещё более его преемники издали законы, обеспечивающие и умножающие церковную собственность. Император Константин, ещё в 321 году, дал Церкви право приобретения, в силу которого она могла принимать подарки всякого рода, в особенности завещанные имения. Последующие императоры, начиная с Валентиниана I, усилили это право и дали возможность Церкви обзавестись недвижимыми имениями, и сверх того, по временам, подкрепляли Церковь из государственных средств, уступая ей определённую часть городских доходов и жалуя ей имущества языческих храмов. Церковная власть принимала эти пожертвования, так как видела в них несравненно лучшее обеспечение духовенства, чем прежние добровольные пожертвования и находила в этом важное пособие к развитию своей просветительной и благотворительной деятельности. Как важна была собственность для Церкви, это ясно засвидетельствовал Седьмой Вселенский собор своим подробным правилом о неотчуждаемости церковных имуществ, по которому ни епископ, ни игумен не могли продавать что-нибудь из угодий церковных или монастырских властям светским или какому-нибудь богатому мирскому лицу307.Сознавая важность влияния власти церковной на развитие и благосостояние государства, государи не только давали лицам духовным такие права и преимущества, которые возвышали их авторитет в глазах народа, и которые, освобождая их от мирских забот и попечений, давали им полную свободу исключительно заниматься делами духовными, но даже и такие права, которые делали их как бы участниками в государственном управлении или открывали им возможность иметь непосредственное влияние на государственное управление. В те времена, когда Римская империя только что оставила язычество, в государственном управлении точно так же, как и в жизни народной, много ещё оставалось следов язычества. Кроме того, что самое законодательство отличалось жестокостью и невниманием ко многим нуждам человеческим, исполнители законов часто следовали обычаям языческой администрации, руководствовавшейся более страстями, чем правдою; от чего даже и те законы императорские, которые издавались под влиянием идей христианства, оставались без всякого действия. В этой крайности императоры, для исправления недостатков в государственной администрации, ничего лучше не находили, как призвать к участию в делах государства лиц всецело проникнутых идеями христианскими, то есть лиц, управляющих Церковью. По этим побуждениям дано Церкви вышеупомянутое нами право убежища. Оно дано собственно христианским храмам и зданиям, при них находящимся; но с ним неразлучно соединено было право властей духовных, по которому они могли защищать невинно осужденных, требовать от гражданских судилищ переисследования дела или смягчения строгости суда. Следовательно, это право давало место обширному влиянию духовной власти на гражданское судопроизводство. Этого мало, император Констанций поручил епископам важнейших городов империи род присмотра над правителями областей; а император Юстиниан, в 529 году, дал право епископам, в каждую среду и пятницу, посещать узников и осведомляться о том, за какую вину они были заключены. Таким образом он прямо предоставил им контроль над гражданским судопроизводством, и полномочие употреблять свою власть против притеснений гражданских начальников. А некоторые дела гражданского судопроизводства и совсем отданы были в ведение властей духовных. Уже император Константин прямо требовал содействия Церкви по исполнению полицейских распоряжений, касавшихся общественной нравственности.Преемники же его формально поручали епископам ведать дела о браках, завещаниях, о волшебстве, кощунстве и клятвопреступлении; а Валентиниан III законом утвердил за епископами так называемый третейский суд, по которому спорящие лица, какого бы то ни было сословия, могли искать решения своего спора на суде епископском. Вполне государи предоставили церковной власти ту область, для которой до христианства государство почти ничего не сделало, и которую Церковь только стала разрабатывать, – это попечение о беззащитном страждущем человечестве. Церковью были устроены первые богадельни, сиротские дома, больницы, первые приюты для старых, первые странноприимные дома и тому подобные благотворительные заведения. Император Юстиниан прямо даровал епископам опеку над всеми бедствующими лицами, уполномочив и обязав их принимать к себе пленных несовершеннолетних сирот, слабоумных, найденышей, и т. п. Самый несчастный класс народа в римском государстве был класс рабов. Законы древнего языческого Рима не давали им никаких прав гражданских. Господин имел над рабом полное право жизни и смерти. Он не хотел и думать о том, что раб одной с ним природы. Не только за маловажные преступления, но и просто для забавы народа убивали рабов или травили их зверями. Раба заболевшего или помешавшегося выбрасывали за город, как вещь негодную, а если случалось ему как-нибудь выздороветь, его снова порабощали. Эти бесчеловечные обычаи продолжали иметь свою силу и ко водворению христианства в Римской империи, хотя христианские государи и заботились облегчить участь рабов. Только церковная власть могла искоренить старинные обычаи своим учением о единстве происхождения рода человеческого и о равенстве прав людей на благодатные дары. Потому император Феодосий II, в 432 году, издал закон, по которому духовные в особенности должны были примирять убегавших рабов с их господами, а эти последние должны были прощать рабам ради Того, к Кому они убегали. Самое отпущение господином рабов на свободу христианскими государями Римской империи повелено было совершать при участии духовных властей. Господин, отпускающий раба на волю, должен был дать ему на то свидетельство пред Церковью, которое утверждалось духовными лицами. Равно и раб, отыскивающий свободу, должен был представить Церкви свои права или свидетельство о своем увольнении от господина, и, по утверждении их духовною властью, был провозглашаем свободным. Все эти права церковная власть с признательностью приняла от государей, так как они вполне согласны были с её призванием служить благу человечества. Законность этого принятия утверждала и вселенская власть Церкви, когда на основании прав, предоставленных Церкви государем, издавала некоторые постановления в руководство поместной соборной власти, как она должна пользоваться дарованными. ей от императора правами. Так Шестой Вселенский собор издал каноническое постановление относительно отпущения рабов на свободу. «Мы приняли от писания, – говорится в 85 правиле сего собора, – что при двух или трех свидетелях станет всяк глагол. Посему определяем, да отпускаемые от господ своих на свободу рабы получают сие преимущество при трех свидетелях, которые своим присутствием дадут освобождению законность и сообщать достоверность тому, что учинено».На все привилегии и права участия в делах гражданских, дарованное императорами Церкви, сия последняя смотрела как на временный дар, вызванный обстоятельствами государства, и не старалась упрочить их за собою навсегда. Императоры свои законы, относящиеся к этому, могли различно изменять применительно к обстоятельствам государства и даже совсем отменять. И Церковь не возражала против таких распоряжений, так как в этом деле признавала полную самостоятельность верховной государственной власти: что дал государь, то мог и взять. Так, ещё в древние времена, подвергалось многим изменениям дарованное императорами Церкви право убежища. Императоры неоднократно издавали эдикты, ограничивающие это право, а потом и совсем уничтожили его. Равным образом распоряжение императоров, относительно надзора духовных властей за гражданскими чиновниками, самими же императорами было изменяемо.П. Р. Заметки о быте армейского духовенства и религиозно-нравственном влиянии его на офицеров и солдат308 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 355–363.3) Указанные в первом отделе характеристические черты быта армейского общества до известной степени определяют характер и направление пастырской деятельности армейского духовенства. А изложенные во втором отделе материальные условия жизни этого духовенства дают понятие о силе влияния, какое может производить духовенство на армейское общество. Несмотря на то, что быт всех, служащих в армии, подчинен одинаковым условиям и имеет общие характеристические черты, есть однако существенное различие между бытом офицеров и солдат. Различие это обусловливается главным образом тем, что первые – начальники, а вторые – подчиненные. Подчиненность же армейская отличается от всякой другой подчиненности тем, что она состоит в безусловном, беспрекословном и не рассуждающем повиновении, которое строго поддерживается суровой военной дисциплиной. Это различие быта офицеров и солдат обусловливает собой различие в приемах пастырской деятельности армейского духовенства относительно тех и других.1) По служебному положению полковой священник, как мы упомянули выше, сравнен с обер-офицерами. След. он есть член офицерского общества, и офицеры в обыденной жизни относятся к нему, как к равному себе. Иногда замечается даже некоторого рода высокомерие в обращении офицеров с духовенством, которое впрочем простирается и на всех невоенных чинов, служащих в армии, и которое отчасти есть остаток минувшего времени, когда военное сословие вообще играло первенствующую роль в обществе, отчасти зависит от изолированного положения армейских офицеров, от малого знакомства их с современным общественным строем, от редкого сближения их с обществом людей образованных-невоенных. Но будучи членом офицерского общества, равным со всеми его членами, полковой священник вместе с тем, как духовный отец и руководитель своих пасомых, стоит выше всех военных чинов, принадлежащих к его пастве. Как примирить эти видимые противоположности положения? Как соединить высокое достоинство духовного отца и руководителя с равенством служебного и общественного положения? Как охранить себя от высокомерного обращения со стороны военных чинов с одной стороны и от высокомерного отношения к тем же военным чинам, как пасомым, с другой стороны? – Вот вопросы, решить которые прежде всего предстоит каждому полковому священнику, и от здравого решения которых много зависит успех его пастырской деятельности по отношению не только к офицерам, но и к солдатам, так как искреннее уважение последних, помимо понуждений дисциплины, обращается только к людям, умеющим держать себя с тактом и благоразумным достоинством. – Не чувствуя в себе ни силы ни права решать эти серьезные вопросы, мы, на основании наблюдений, постараемся указать, как решают их опытные и благоразумнейшие полковые священники.Умение повести себя с достоинством, поставить себя в такие отношения к обществу офицеров, которые, поддерживая равенство и товарищество в обыденной жизни, вместе с тем давали бы возможность производить на это общество религиозно-нравственное влияние: это особенно важно и вместе с тем особенно трудно для молодого священника, только что поступившего в полк. – Общество офицеров смотрит на всякого молодого чиновника, поступающего в полк, как на юнкера, как на человека, нуждающегося в руководстве и покровительстве. Этот же взгляд оно бессознательно по навыку переносит и на молодого священника. И чем более застенчив молодой человек, чем менее привык он к обществу светских людей, чем более неловко он чувствует себя в новом положении, тем более укрепляются покровительственные отношения к нему общества офицеров. Стать в подобное положение для духовного лица очевидно было бы неловко, потому что слово назидания теряет почти всю свою цену при приниженных отношениях к лицу назидаемому. И стоит раз стать в такое положение, тогда дело проиграно навсегда: останется одно – перейти на службу в другой полк и там, на основании уроков опыта, сразу поставить себя в надлежащие отношения к пасомым. Но возможна и другая крайность. Молодой священник отчасти в силу самой своей молодости увлекается беззаботной и веселой жизнью большинства офицеров, становится с ними, как говорится, за панибрата, разделяет все их удовольствия, усваивает все, указанные в 1 отделе, характеристические черты армейского офицерского типа, не неся только тяжелой службы армейских офицеров. Подобное положение для лица духовного, обязанного быть духовным руководителем и наставником пасомых, очевидно было бы еще более неловко, чем прежде указанное. Слово назидания здесь было бы фарисейской ложью в устах назидающего и не имело бы никакого влияния на назидаемых. И раз став в подобное положение, раз заслуживши репутацию разгульного, трудно потом поправить свое положение даже и по переходе на службу в другой полк, потому что при общности различных армейских частей всюду будет преследовать установившаяся на первом месте службы репутация.Благоразумный священник умеет избегать указанных нами двух крайностей и может поставить себя в положение среднее между ними. Он держит себя как равный с равными со всеми офицерами, как начальствующими, так и подчиненными. К первым он относится с надлежащим почтением, подавая тем пример своим сослуживцам, но сохраняя своё достоинство. Со вторыми он дружелюбен без высокомерия и неуместного панибратства. Как бы ни был молод летами священник, он всегда имеет возможность поставить себя в полку в положение, внушающее уважение. Полную для того возможность доставляет ему совершение богослужений и таинств. Каждый образованный и не лишенный религиозного чувства человек, как бы высоко ни стоял он в служебном отношении, всегда относится с уважением к священнику, предстоящему во храме пред престолом Божиим, приемлющему исповедь грехов и преподающему святые и Божии тайны. В этом отношении положение полкового священника вполне обеспечено. Нужно только, чтобы он сам беспорядочным поведением не ослаблял достоинства своего положения. В последнем случае на священнике лежит тяжелая ответственность, потому что, подрывая уважение к себе, он вместе с тем подрывает уважение и к религии, представителем которой он служит.Как семьянин, полковой священник не может не заботиться о том, чтобы доставить своему семейству развлечения, сообразные с его положением, тем более, что, при бродячей армейской жизни, семейство его терпит много неудобств и мало имеет возможности сблизиться с обществом не военным. Для этой цели благоразумный священник сводит более тесное знакомство с людьми солидными, влиятельными, занимающими почетное положение в обществе офицеров и преимущественно семейными. Он позволяет себе участвовать иногда и в развлечениях людей не семейных, но самым своим присутствием вносит в эти развлечения известную степенность и воздержность. Неумеренные порывы разгула в его присутствии ослабляют и всякое удовольствие входить в пределы приличия. В этом отношении ему даже необходимо иметь возможно близкие отношения к офицерскому кружку, чтобы, сдерживая своим присутствием являющиеся иногда неумеренные порывы разгула, тем самым указывать молодому обществу, что удовольствие приятнее, когда не переходить границ благоразумия и пристойности. Но чтобы и таким, довольно скользким, путём поддерживать и усиливать нравственное влияние на общество офицеров, священник должен быть крайне осторожен в своём поведении и никогда не доводить себя до положения, подрывающего уважение к нему.Соединяя таким образом дружескую и товарищескую близость к офицерскому кружку с солидностью поведения, свойственною духовному сану, полковой священник может иметь значительное религиозно-нравственное влияние на своих пасомых. И это тем легче для него, что большинство армейских офицеров состоит обыкновенно из людей искренно религиозных. Самая бродячесть жизни и отсутствие прочных привязанностей может содействовать укреплению религиозного чувства, если только священник сумеет своим нравственным влиянием ограничивать беспечность характера и беспорядочность поведения, производимая тою же бродячею жизнью. При благоразумной пастырской деятельности священника полковой храм может сделаться таким же центром полка, как и знамя. Военное начальство всегда одобрит и поддержит благотворную пастырскую деятельность священника и всегда будет довольно и радо, если священнику удастся своим религиозно-нравственным влиянием ослабить те тёмные стороны армейского быта, которые, будучи не согласны с христианской нравственностью, в тоже время ослабляют и добрый дух армии. Словом, достойный армейский священник всегда будет пользоваться и полным уважением армейского начальства и добрым расположением своих сослуживцев.2) По отношению к солдатам полковой священник является лицом высшим, которому солдаты обязаны отдавать воинскую честь и вообще оказывать почтение. Это обстоятельство может усиливать религиозно-нравственное влияние священника на солдат, но может и ослаблять, смотря потому, сумеет ли священник благоразумно им воспользоваться. Если священник, преувеличивая значение своего положения в армии, поставит себя в начальнические отношения к солдатам, то пастырская деятельность его будет успешна только по наружности, но не в действительности. Нигде механизм службы не доведен до такой всеобъемлющей полноты и не влияет так сильно на человека, как в военной службе. Еще офицер во время, свободное от службы, слабо чувствует на себе влияние дисциплины. Но жизнь солдата всегда вполне охвачена ею. Солдат, так сказать, постоянно служит. Его воля не имеет возможности почти ни в чем проявляться. Каждый шаг свой он делает по приказу начальства: по команде встает утром и ложится вечером, по команде одевается в известное платье, по команде обедает и ужинает, словом все делает по команде. Привыкши таким образом относиться ко всему механически, в качестве живой машины, управляемой начальством, солдат механически относится и к религии. По команде он молится и ходит в церковь, по команде исповедуется и причащается. Есть ли у него искреннее религиозное чувство, постороннему наблюдателю трудно определить, потому что военная дисциплина все уравнивает, все делает чистым и гладким по наружности. Если же к тому еще и священник будет относиться к солдатам по начальнически, то отношения их к религии примут совершенно механический характер. Назидания священника они будут встречать, как приказы начальника, обычным: «слушаю, Ваше Преподобие», на вопросы его будут отвечать: «точно так» и «никак нет В. Пр-ие». Искренности тогда священник не добьётся от солдат; они должны будут опасаться приносить искреннее раскаяние во грехах, так как многие грехи солдата, будучи нарушением закона христианского, в то же время суть и проступки против воинской дисциплины, влекущие за собою дисциплинарное взыскание. Понятно, что при подобных условиях пастырская деятельность священника не может быть успешна.Благоразумный полковой священник наиболее заботится о том, чтобы в его отношениях к солдатам не было и тени начальнического тона. Он относится к солдатам, как к пасомым вообще, не требуя от них воинского почтения к себе, но своим безупречным поведением, своим искренним благочестием, своими пастырскими советами и наставлениями внушая им общечеловеческое уважение к себе. Он старается поставить себя по отношению к солдатам так, чтобы они видели в нём действительно духовного отца и наставника, заботящегося не о том, чтобы всё у них было в порядке по дисциплине, а о том, чтобы совесть их была чиста. Только при таких условиях назидание священника будет действенно, и солдаты с полной искренностью будут открывать ему грехи свои на исповеди и обращаться к нему за советом в минуты нравственного колебания.Действуя таким образом, священник может сильно влиять на солдат. От его пастырской деятельности много зависит добрый и мужественный дух полка. Пользуясь уважением и доверием солдат, он может внушить им серьёзное чувство долга, которое облегчит им трудности военной службы и тяжесть разлуки с родиной и семействами. – Благотворно без сомнения должно быть влияние священника на солдат особенно в военное время, но мы не видали этого времени, и потому не можем говорить о нём.П. Р.Попов Е., прот. О хранении священником дней, в которые он совершает литургию // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 363–367.(Письмо к собрату-священнику)Со вниманием ли и благоговейно мы, иереи, проводим минуты вслед за совершением божественной литургии и весь день литургийный?Вот мы, причастившись, отступили от святого престола к жертвеннику, чтобы принять антидор и теплоту, и тотчас же без всякой нужды входим в разговор между собой или с причтом. Следует ли этому быть? Нет, мы должны стараться в это время держать свою мысль на том, как «под кров души нашей» вошёл высокий Посетитель, – должны повторять в душе: «не убо есмь един, но с Тобою, Христе мой»! О Закхее сказано: «и прият Его радуяся… Став же Закхей» (Лк.19:6,8), то есть грешный мытарь и рад был и держал себя с особенным вниманием, когда его храмину посетил Иисус Христос. Не так ли и нам следует держать себя после приобщения св. божественных таин? Или, вот после литургии мы потребляем святые дары. Но нас спрашивают (потому что мы позволяем себя спрашивать) то о раздаче просфор, то о молебнах, то о чём-либо другом. И что же? Мы прерываем священное действие для ответов, которые могли бы быть сделаны спустя две-три минуты. Мы отрываемся от св. Чаши с Телом и Кровью Иисуса Христа, тогда как нам надлежало бы со всяким тщанием сокрыть в себе Христа и со всем благоговением хранить его в храме души нашей. Всякий благоговейный мирянин осудит нас, смотря на то, как мы неблагоговейно потребляем святые дары. Или, вот после отпуска литургии читаются благодарные молитвы от лица нас, совершивших литургию: а мы в это время снимаем с себя священные одежды, либо прибираем около жертвенника, и совсем не следим за тем, что читается, потому что трудно два дела делать вдруг. Таким образом нарушаем важный долг – благодарить Бога за литургию и святое приобщение, приучаемся на последующее время менее ценить Божий дар к нам и ослабеваем в той надежде, что «святым приобщением удостоимся стать во второе пришествие Христово на десной стране». Скажете ли вы мне на это, что «совсем иногда не бывает времени со вниманием выслушать благодарные молитвы, потому что вас в то время ожидает народ в церкви для исправления разных треб?» В таком случае лучше прочитывать молитвы после всех треб, когда уже никого не останется в церкви.При исполнении треб после литургии бывают иногда поводы к огорчениям то от неисправности причта, то со стороны прихожан, из которых каждый желает, чтоб поскорей совершали для него требу. При физическом утомлении мы более бываем восприимчивы к этим огорчениям. Хорошо было бы конечно, если бы мы сумели отстранить эти и подобные поводы к раздражению, убедивши напр. народ с более трудными требами, как крестины, обращаться во время вечерни. Во всяком же случае мы должны преодолевать себя в эти минуты, чтобы с одной стороны не соблазнять своею раздражительностью народа, а с другой – сохранить первые впечатления благодати, которые всегда бывают особенно важны. Большая причина к потере благоговения после литургии, а иногда и к явному расстройству духа – счёт тут же, в алтаре, выслуженных денег, и даже прежде сложения с себя священных одежд. Для литургисавшего священника это просто падение с высоты. Для избежания такого соблазна я, в последних четырёх церквах преемственного своего служения, везде устраивал у жертвенников кружки с замками и под печатью, в которые впускались деньги без счёта тотчас же, как были приносимы на поминовение или за другие службы. И за литургией деньги эти не бросались в глаза, и после мне, человеку утомлённому, не было нужды ещё оставаться в церкви, чтобы привести их в известность. Через неделю, или дальше, в свободное время они высыпались и считались не в алтаре, а в церкви у старостинского ящика или на клиросе.Из церкви после обедни мы возвращаемся или домой, или к кому-либо из прихожан, чтобы совершить новую требу, или чтобы приветствовать кого со днём тезоименитства, а то и просто для свидания в праздничное время. Дома в это время искушением для нас ко гневу бывает неприготовление чего-либо домашними по нашему желанию, например, чаю. В постороннем доме могут соблазнять нас или пересудливые разговоры других, или просьбы хозяев, чтобы мы приняли их угощение. Но особенно в эти-то часы мы должны быть назидательными для других; везде, куда мы входим в это время, должны привносить с собой пример воздержания и степенности. В эти-то часы и дни особенно должны видеть в нас другие соль земли. Пусть назовут нас странными, скучными, станут уходить от нас, если мы будем склонять разговор свой к предметам духовным, не будем принимать участия в шутливых и пустых разговорах, если часто будем поминать в разговоре имя Господа, если будем судить обо всём с мыслью о едином на потребу. Но иными мы не должны ни быть, ни показывать себя в это время. А как не свойственно нам, и дома, и у других, в литургийные дни пресыщаться пищей! От пресыщения отягчается сердце (Лк.21:34), и мысль о пище небесной, принятой нами за литургией, как-то совсем исчезает. Тем более не свойственно нам в эти дни до излишества употреблять вино. Упиться в такой день до потери сознания, до нетвёрдости ног… это будет значить решительно уклониться от «чаши Господней к чаше бесовской» (1Кор.10:21). Не приличны также и непростительны нам особенно в эти дни всякие чувственные и суетные удовольствия, например: слушание светских нескромных песен и весёлой музыки, азартная игра в карты, шутливость, хохот, курение табака и пр.Во дни совершения литургии особенно должны мы противиться тяжким греховным воспоминаниям из дней своей жизни, которые смущают и сквернят нашу совесть. Должны сильно бороться с собой, если в эти дни в душе нашей являются греховные представления и похотливые мысли. Чувству любви к Иисусу Христу должна тогда уступать всякая любовь. Впрочем, большей частью независимо от нашей воли приходят к нам в это время тяжкие греховные воспоминания и похотливые пожелания. Это бывает от врага-дьявола, которому ненавистно наше служение и святое приобщение. В этом случае особенное бодрствование требуется от причастников, и им для препобеждения врага ничего не остаётся больше желать, как снова приобщиться святых, страшных Христовых Таин. Даже и за самой литургией, – бывали опыты, – враг-дьявол искушал священнослужащих плотской страстью. Так, по зависти и злобе своей, он однажды подверг этому искушению св. Тихона Задонского. Но искуситель остался побеждённым, чем же? Тем, что святитель Тихон, тотчас отойдя от престола, начал обнажёнными пальцами поправлять горящую у престола свечу, и тотчас почувствовал в себе утешение страсти.Вечером во дни литургии следует больше быть дома, больше, чем в другое время, молиться, читать акафист Иисусу Христу, Божией Матери и повторять благодарные молитвы по причащении, живее представлять себе образ Христа, то сидящего за тайной вечерей с апостолами, то ударяемого бичами в претории Пилата, то истекающего кровью за наши грехи на кресте.Вечером литургийного дня, если удосужимся и будем внимательны к себе, иногда чувствуется потребность в такой книжке или в таком чтении, которые бы выражали молитвенные воздыхания причастника пред Богом. Эти чувствания причастника можно найти в «Духовной Беседе» за 1869 год.О, возлюбленный брат и сослужитель! Страшно наше служение. Как нельзя нам приступить к литургии с каким ни есть настроением духа, после каких ни есть домашних занятий: так и после литургии мы не можем без разбора предаваться всяким удовольствиям, кроме лёгкого отдыха и невинного развлечения: потому что тогда мы носим в себе Христа. Страх Божий да усилит в нас духовное бодрствование и да расположит нас к подвигу. Ко страху присоединим и любовь нашу к Иисусу Христу, возлюбившему нас даже до смерти. Тогда мы спасём и себя и других!…Протоиерей Евгений Попов.Пермь.От редакции // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 11. С. 368.Подписка на журнал «Руководство для сельских пастырей» 1871 года продолжается. Подписная цена на месяц – четыре рубля, с пересылкой во все места Российской империи – пять рублей.В редакции имеются экземпляры «Руководства для сельских пастырей» за 1861, 1863, 1864, 1865 и 1870 годы. Желающие могут приобретать оные в бумажном переплете, по обыкновенной цене – пять рублей с пересылкой, за исключением экземпляров 1861 и 1865 гг., которые можно получать по четыре рубля с пересылкой.Продаются книги: 1) «Законные требования новых судебных установлений в отношении к лицам духовного звания». Цена 60 коп. с пересылкой. 2) «Практические советы священникам при производстве следствий по проступкам и преступлениям священно и церковно-служителей». Цена 35 коп. с пересылкой. 3) «Указатель статей, помещенных в Руководстве для сельских пастырей в течение десяти лет, с 1860 г. по 1869-й год включительно». Цена 55 коп. с пересылкой. Подписчики «Руководства для сельских пастырей» на 1871 год получат этот «Указатель» безвозмездно.С требованиями на журнал «Руководство для сельских пастырей» и на вышеозначенные книги следует адресоваться так: В Киев. В редакцию Руководства для сельских пастырей.№ 12. Марта 21-гоХ. О. Беседы псаломщика с грамотными прихожанами о Псалтири // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 369–380.Продолжим начатое нами объяснение неясных слов и выражений Псалтири309. В нынешней беседе мы постараемся сделать обозрение первых двух псалмов и, чтобы избежать отрывочности, какая замечалась в наших предшествующих беседах, будем излагать последовательно краткое содержание псалма, останавливаясь с особенным вниманием на тех местах псалмов, которые требуют более обстоятельного объяснения.Если вы внимательно читали Евангелие, то, конечно, помните, что первыми словами Спасителя в Его первой проповеди, сказанной на горе в присутствии множества народа, были слова: «блаженны…». Псалтирь также начинается словом: «блажен». Спаситель говорил: «блажени нищии духом… блажени плачущии…» и т. д. И Давид воспевает: «блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…» и т. д. Не думайте, что у Господа Иисуса Христа и у псалмопевца это так пришло к слову. Блаженство, счастье, как земное, так и небесное составляют главную силу, которая заставляет людей исполнять закон, делать добро. Поэтому и Спаситель, поэтому и Давид и начинают с того, что ближе всего к сердцу человека. Но вот вы скажете: Давид сказал, что блажен только муж, иже не иде и т. д., а о женщинах ни слова…. Ещё св. Василий В. предугадывал как бы, что могут это сказать некоторые, и потому, когда толковал Псалтирь, то записал следующее: «не исключаются от блаженства и жены, хотя и говорится только: блажен муж; ибо муж есть глава жены, а от головы зависят и члены».Слышал я от кого-то из вас такого рода речь: «ни Богу я ни праведен, ни дьяволу не грешен». Что ж ты такое после этого? Давид всех людей делит на два рода, на благочестивых и нечестивых и только. Средины тут и на самом деле нет, и не может быть. Поэтому и ты должен относить себя к тому или другому роду людей. Хочешь узнать наверное кто ты? Смотри на изображение благочестивого человека, какое нарисовал Давид в первой половине псалма, и затем скажи: похож ли ты хоть сколько-нибудь на него. Вот это изображение: благочестив, и поэтому уже самому счастлив, блажен тот человек, который не ходит на совет нечестивых, то есть живёт не так, как живут нечестивые люди, которые не скупятся на советы всякому знакомому и незнакомому, лишь бы только притянуть в свою нечестивую компанию, которые, и сами потерянные люди, и других хотели бы сделать похожими на себя. Далее, благочестив а вследствие этого и блажен тот человек, который не останавливается на пути грешников. Придётся ему, пожалуй, иногда поневоле стать на той дороге, по которой идут не оглядываясь нечестивцы, но он не останавливается, а спешит сойти на настоящую свою дорогу; если он и согрешит, то спешит покаяться. Ещё благочестив и блажен тот человек, который не сидит на седалище губителей, то есть который ни делами, ни мыслями, ни словами не нарушает закона Божия, потому что сидеть на седалище губителей значит тоже, что думать и делать так, как думают и делают люди погибельные, погибшие и злонамеренные, ни во что ставящие закон Господень. Эти губители в русской Псалтири называются насмешниками, то есть над законом Божиим, иначе развратниками, то есть развращающими, искажающими закон Божий, который благочестивым человеком внимательно, постоянно и благоговейно изучается. Правила закона для благочестивого человека лежат как бы пред глазами его и днём и ночью, при всех его действиях, великих и малых, общественных и домашних; это и значат слова: в законе Господни воля его, то есть благочестивого человека, и в законе Его, то есть Господнем, он поучится день и нощь. Ну, что же? Похож ли ты сколько-нибудь на это изображение? Старайся же по крайней мере быть похожим; и за одно старание Бог не оставит без награды, и хоть частичку доставит и тебе того блаженства, того счастья, каким, по словам Давида, наслаждается благочестивый человек. Он, как дерево, посаженное при потоках вод, которое плод свой даёт во время своё и лист которого не отпадает; всё что ни делает благочестивый человек, во всём он получает успех; Бог всё обращает в его пользу. Дай Бог нам быть в числе такого рода людей, потому что страшна судьба людей другого, противоположного рода. «Не так нечестивые, не так: но как пыль, которую сдувает ветер с лица земли. Сего ради не воскреснут нечестивии на суд, ниже грешницы в совет праведных. «Как, неужели грешники не воскреснут; ведь не то говорил пророк Даниил (Дан.12:2) и сам Спаситель (Ин.5:29)? Послушайте, как толкует эти слова блаженный Феодорит: «Дух Святый со многим опасством вся провещаваяй, не просто рекл: не воскреснут нечестивии, но: не воскреснут на суд, аки бы рекл: воскреснут убо, но на осуждение; ниже бо требуют суда или обличения, самоосуждени суще». Значит, выражение нечестивые не воскреснут на суд то же, что не устоят на суде, как и читается это место в русском переводе Псалтири. Когда святые сядут со Христом судить миру, тогда грешники не устоят на суде, но падут: праведницы станут в дерзновении мнозе пред лицом оскорбивших их (Прем.5:1), а нечестивые не будут тогда дерзко подымать головы своей, как это они делают теперь, не дерзнут явиться смело пред судилищем Божиим и не будут иметь места в сонме праведников; не только они сами падут, но и горам и камням скажут: «падите на нас, и сокройте нас от лица сидящего на престоле и от гнева Агнца» (Откр.6:16). Псалмопевец сравнил нечестивых с пылью; продолжая это сравнение, он говорит, что как пыль уносится ветром, так нечестивые, вследствие своего внутреннего ничтожества, легкости и пустоты не явятся как бы на суд. Итак, спрашивающим: почему сказал пророк: не воскреснут нечестивые на суд, когда вера учит нас, что все воскреснем? нужно отвечать вкоротке так: «Действительно для блаженной жизни нечестивые не воскреснут, но несомненно они воскреснут для вечных наказаний, которые называются второй смертью (Откр.20:15); не воскреснут они для того, чтобы находиться в совете, т.е. в обществе праведников». Слышимое нами на вечернем богослужении пение стиха: «яко весть Господь путь праведных и путь нечестивых погибнет» – показывает, почему нечестивые не стоят на суде и грешники отделены будут от сонма благочестивых. Бог одобряет поведение и образ жизни праведников; Он знает сокровенное их благочестие, знает тайные их намерения, внимает их молитвам; Он видит, как они удаляются от пути грешников и знает их путь; этот путь их благоугоден Ему; в поведение и образ жизни нечестивых противны Ему и поэтому путь их погибнет; Господь скажет им: «не вем вас; отъидите от Иене» (Мф.25:12, 41).Понимать второй псалом гораздо труднее первого; но я надеюсь, что вы поймёте его, если только внимательно и с усердием выслушаете объяснение оного.В первом псалме, как вы заметили, Давид показывает, что для того, чтобы быть счастливым и блаженным, нужно быть благочестивым и праведным человеком; во втором же псалме показывается, что для нас необходим Ходатай, Спаситель, чтобы мы могли сделаться праведными и благочестивыми людьми. Первый псалом говорил: «вот каков истинно благочестивый и праведный человек!» Второй же говорит: «вот через Кого можно сделаться таким человеком!» Первый, как мы видели, есть как бы изображение, под которым написано: «вот образ истинного праведника!» Второй изображает Господа Иисуса и говорит: «вот Спаситель, через Которого человек стал способен творить волю Божию». Добрые христиане, читая или слушая в первом псалме, как живёт и ведёт себя истинный христианин, без сомнения говорили сами себе в сердце своём: «Господи, Боже наш! Как далеко не похожи мы на этот образ! О, Господи, помилуй нас!» И вот Господь умилосердился над нами; вот псалмопевец отвечает на этот вопль сердца вторым псалмом: «иди, грешник, к Спасителю, Сыну Божию; у Него проси спасения душе своей и исправления своего сердца».Прежде чем станем объяснять самый псалом, заметим наперед, чему апостолы Господни учат нас касательно этого псалма. Слова св. апостолов будут служить лучшим руководством – для меня изъяснять сей псалом, для вас понимать объяснение. Апостолы неоднократно приводят в Новом завете слова этого псалма. В первой главе послания к Евреям, в доказательство того, что Иисус Христос беспредельно выше ангелов, ап. Павел говорит: «кому рече когда от ангел: Сын мой еси Ты, Аз днесь родих Тя». В тринадцатой главе Деяний Апостольских мы читаем, что когда ап. Павел со своими друзьями вошел в одну синагогу (в Антиохии Писидийской) и когда старейшины, после чтения закона и пророков, послали им сказать: «мужи братия! если у вас есть слово наставления к народу, говорите», то ап. Павел отвечал: «благовествую вам Иисуса Христа, Которого Бог воскресил, и мы благовествуем вам, что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса, как и во втором псалме написано». Прочитайте ещё третье место из Нового завета, где слова второго псалма прилагаются к Господу нашему Иисусу Христу; читайте в Деян.4:24–28. Заметьте хорошенько, что говорится в этом месте. Здесь говорится, что 1) Бог, говорящий с нами через Св. Писание, есть «Бог, сотворивший небо», т. е. солнце и все звёзды, «землю» с её горами, реками, долинами и пустынями, «море» с его неизмеримою глубиною и со всем, что его наполняет. С каким вниманием поэтому должно слушать слово всемогущего Господа! 2) Уста Давида произнесли конечно слова: «вскую шаташася языки» и проч., но сам Бог говорил этими устами. Посему с особенным благоговением должно читать слова Божии, говоря с Самуилом: «глаголи, Господи, яко раб Твой слышит!» 3) Ап. Петр учит нас, что упоминаемый во втором псалме Сын, Христос (помазанник) есть Иисус Христос; что упоминаемые здесь цари, люди, князья, собравшиеся против Господа суть Ирод, Пилат, римляне, иудеи, соединившиеся для суда над Господом. 4) Наконец, что злые делают «то, чему быть предпределила рука Божия и совет Божий».Теперь станем изъяснять второй псалом стих за стихом, строку за строкою. Вскую? Почто? Это выражение удивления, каким Давид начинает этот псалом. «Что за непонятное, странное зрелище!» как бы так говорит он. «Царь славы, Сын Божий, Князь мира, Тот, Кто делает блаженными всех уповающих на Него, Иисус Христос, когда придет на землю, и когда потом будут о Нем проповедовать на земле, будет иметь врагов!.. И каких притом врагов? Врагами Его будут народы (язычники), люди (израиль), цари и князья. Возможно ли это? Подлинно, если бы нас спросили наперед: «вот придет Спаситель, обещанный Адаму, долгожданный всеми патриархами; Он освободит людей от всех бедствий, от всех болезней, от страшной смерти, от гроба, от осуждения и ада; Он придет с неба: как примут Его люди?» – мы отвечали бы: «с беспредельной радостью без сомнения встретят Его все, как богатые, так и бедные, больные и здоровые, юные и старые!» И если бы нам сказали: «Спаситель придет не в виде могущественного Царя, но в виде простого человека; Он будет кроток и смирен сердцем; будет призывать к себе слабых и утружденных, утешать несчастных, творить великие чудеса для других; Сам же не будет иметь места, где бы приклонить голову свою, будет жить нищим среди нищих»; и если к этому ещё прибавили бы: «Спаситель будет не просто человек; но единородный Сын Божий, Царь царей и Господь господей: как Он будет принят людьми?» – Как удивились бы мы, если бы кто ответил на этот вопрос: «наш Спаситель, начальник жизни, Сын Божий, Царь царей, утешитель несчастных, пророк могущественный словом и делом, исцеляющий больных, воскрешающий мертвых, везде делающий добро, будет ненавидим, оскорбляем, судим на суде, распят на кресте»!.. Нет ничего удивительного, что Св. Дух, устами Давида, взывает: вскую? возможно ли это? – К стыду людей все это оказалось действительным.Кто же враги Иисуса Христа, восстающие против Него и Его царства? Вот они: язычники, иудеи, цари, князья. Кто мог бы поверить такому союзу? Не вероятнее ли было бы предположить, что если язычники будут преследовать Мессию, то иудеи станут защищать Его; если иудеи возненавидят Его, то язычники будут покровительствовать Ему; если язычники отвергнут Его, то ожидавшие Его иудеи с радостью примут Его? Можно было бы также рассчитывать, что если не полюбит Его народ, то правители народные станут покровительствовать Ему; или если правители не благосклонно будут смотреть на Него, то народ, которому Он благотворил, будет искать Его! – Но нет, все согласились в ненависти к Нему: собрашася вкупе. Иудеи кричали при виде Мессии: распни, распни Его! Позже они говорили об апостоле Его Павле: «истреби от земли такого»! (Деян.22:22). Язычники с своей стороны ввергли великого апостола в темницу и бросили на борьбу с дикими зверями. Предсташа царие земстие и князи собрашася вкупее… на Христа. Ирод, Агриппа, Кесарь, Фест, Феликс действительно соединились для преследования Господа и апостолов Его; шатаются народы, происходят народные восстания и смятения; людие поучаются (замышляют) тщетным, то есть составляют противодейственные, но в сущности тщетные, планы… И против кого же? – Против Господа и против Помазанника Его! – Но Господь посмеется над ними; они пред Ним точно муравьи с их злобою, точно рассердившиеся в колыбели дети; Он накажет их, если они не обратятся; они погибнут.Далее… прежде чем продолжим дальнейшее указание смысла второго псалма, я сделаю одно замечание, которое поможет вам понимать смысл изъясняемого и других некоторых псалмов. Замечание это я выскажу коротко и советую вам заметить его хорошенько. Вот оно: В псалмах часто встречается перемена говорящих лиц, то есть говорит то одно, то другое лицо. Например, то верующий обращается к Богу, то Бог иногда отвечает ему (так в Пс.31:6–9); иногда же несколько лиц убеждают друг друга попеременно хвалить Господа, как в Пс.104, 106 и 135. Часто также встречаем, как три лица Божественные, Отец, Сын и Св. Дух как бы беседуют взаимно; например, в Пс.101. Так и во втором псалме сначала говорит Св. Дух, потом Отец, потом Сын (ст. 7 и 8), и в 10, 11 и 12 снова Св. Дух.Сам Господь, как читается в русском переводе Псалтири, говорит, что Он «помазал царя своего на Сионе, святой горе Его», то есть избравши гору Сион местом для своего храма, Он помазал Господа Спасителя нашего; Он поставил Его царем своей Церкви, которая в Библии часто называется Сионом, потому что Бог теперь открывает в ней свою славу, как некогда в Иерусалиме. На Сионе, в Иерусалиме, на святой горе, избранной для храма Божия, имел явиться Мессия, проповедовать там и понести грехи мира; на Сионе Он сказал Пилату: «Царь есмь, на сие и приидох»; на Сионе встречали Его как царя с пальмовыми ветвями. Затем Бог Сын отвечает: «возвещу определение Господа; Он сказал Мне: Сын Мой еси Ты; Аз днесь родих Тя». Следовательно, существовало предвечное повеление или определение Божие. Бог Отец сказал Мессии: Сын Мой еси Ты. Он Сын не по усыновлению, подобно нам, но по природе; Он единородный Сын у Отца. Но что значат слова: Аз днесь родих Тя? – С одной стороны они указывают на вечное рождение Сына, а с другой – на Его воскресение, служившее доказательством вечного Его рождения. Если бы солнце имело сто тысяч лет существования, то сколько лет имел бы свет, родившийся от него? И если бы солнце было вечно, то не был бы ли вечен и свет? – Так и Сын вечно рожден от Отца. Это днесь означает вечность. Это объяснение не мое; оно принадлежит ап. Павлу. Апостол прилагает эти слова к вечному рождению Сына, приводя их в доказательство того, что Иисус Христос есть «наследник всего, через Которого Отец и веки сотворил» (Евр.1:2, 5). Эту истину подтверждает и пр. Михей, говоря, что в Вифлееме родится Старейшина, исходи (происхождение) Коего из начала, от дней века (Мих.5:2). – Но эти же слова: Аз днесь родих Тя, по объяснению ап. Павла, относятся к доказательству Божества Христова воскресением Его из мертвых, потому что это было убедительнейшим знаком Его Божества. Ап. Петр также относит эти слова к воскресению Христову (Деян.13:33; Рим.1:4).«Проси от Мене…» – эти слова показывают, что Сын Божий добровольно принял на Себя рабский зрак; потому что, как равный Отцу, Он ни в чем не имел надобности просить Его. «Проси у Меня: и дам Тебе народы в наследство Твое, и концы земли во владение Твое». Царство Мессии будет всемирным. Это предсказание еще не исполнилось всецело; но мы ожидаем того времени, когда все царства мира сего подчинятся Господу и Христу Его (Откр.11:15). Бог обещает далее победу Мессии над всеми Его врагами: сокрушиши я, – говорит Господь, – упасеши их жезлом железным. Эта угроза исполнилась отчасти над иудеями при разрушении Иерусалима римлянами и при разрушении великих государств языческих; но вполне она исполнится, когда «всяко колено поклонится пред именем Иисуса» (Флп.2:10). – Видите, какая страшная опасность – противиться определениям и повелениям Господним; Он некогда уничтожит всех своих противников, «как сосуды горшечника разобьет их», т. е. внезапно, безвозвратно, без жалости, без препятствий.Мы с своей стороны нередко являемся противниками Господа, когда дерзаем уклоняться от повиновения Его закону, написанному в Евангелии и во зло употребляем те блага, какие Он подает нам в нашей домашней и общественной жизни. Подчинимся же Ему; еще есть время, потому что Он не любит наказывать; Он хочет спасать нас… Примем наказание, т. е. наставление, какое Он подает нам в изображении судьбы противников Его. Будем служить или работать Ему со страхом и благоговением и радоваться с трепетом, видя, какою ценою, ценою своей крови Он избавил нас от греха. Горе тем, кто не обратится к Нему с покаянием, а блаженство всем, с надеждою прибегающим к Нему за помощью.Дай Бог, чтобы вы как следует поняли этот затруднительный для понимания псалом: все последующие псалмы, за исключением немногих, будут легче, и мы их будем излагать покороче.Х. О.Материал для бесед священника или псаломщика с прихожанами о двенадцати Страстных Евангелиях // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 380–392.На утреннем богослужении Великого пятка читаются двенадцать Евангелий о страданиях Господа нашего Иисуса Христа. В этих священных повествованиях передано нам всё, что вытерпел за нас Господь. В этой же печальной истории ясно раскрывается, до какой степени грешен человеческий род пред Богом и как глубоко испорчены его духовные силы. Нет нужды подробно излагать всё содержание этих Евангелий. В последние дни Страстной седмицы оно живо представляется в душе каждого из нас. Да и можно ли простым словом человеческим добавить что-нибудь к тому, что сказано богопросвещёнными учениками Божественного Страдальца? О, если бы эта трогательная история навсегда напечатлелась в сердцах наших! Она всегда бы возгревала нашу любовь к Господу и поддерживала наше смирение пред Ним. Нужно стараться глубже утвердить её в душе и чаще обращаться к ней благоговейными мыслями. А чтобы воспоминание о ней никогда не могло ослабеть, достаточно по крайней мере крепко напечатлеть в памяти последние слова каждого Евангелия. В этих окончательных словах Евангелий, можно сказать, сосредоточивается всё их содержание, так что нельзя не удивляться мудрости древних отцов Церкви, которые положили этими, а не другими словами, заканчивать двенадцать Евангелий.Первое Евангелие оканчивается словами: «и сия рекъ Иисус, изыде со ученики своими на он пол потока Кедрска, идеже бе вертоград, воньже вниде Сам и ученицы Его» (Ин.18:1). Эти слова евангелист говорит тотчас по изложении прощальной продолжительной беседы Спасителя с учениками своими после Тайной вечери. В своей беседе Он раскрыл пред ними тайну беспредельной любви Божией к роду человеческому и приготовил их встретить страшные часы временной разлуки с ними и предстоящих страданий. Теперь, среди полночи, когда в шумном городе была глубокая тишина, когда не спали только заклятые враги Его, Он ведёт своих учеников в то место, где должны начаться страдания Его, и перешедши поток кедрский входит в уединённый сад, где так часто беседовал с учениками и скорбел при взгляде на Иерусалим. Теперь, из всего грешного мира были около Спасителя только одиннадцать человек. В их привязанности и искреннем сочувствии к Себе Он хотел найти отраду в тяжкие предсмертные часы, когда весь мир вооружился против Него, даже и Отец небесный отвратил свой взор от Подъявшего грехи всего мира; но и они не могли долго разделять с ним Его скорби. Скоро и их преодолевает немощь человеческой природы и погружает в дремоту. Великий Страдалец, оставленный всеми, должен был один испытывать всю тяжесть душевной скорби от предстоящей Ему чаши страданий.В конце второго Евангелия мы слышим слова: «и тии не внидоша в претор, да не осквернятся, но да ядят пасху» (Ин.18:28). Кто это такие, что так тщательно берегут себя от осквернения? Это иудейские архиереи и книжники. Они готовятся совершить священный еврейский обряд – вкусить Богом установленную пасху. Они уже приготовились к этому святому делу: измыли своё тело, переменили одежду, всячески удаляются от прикосновения к язычникам, которых в то время было много в Иерусалиме, и не хотят ступить ногами своими в римскую преторию, т. е. то судилище, где заседал правитель их язычник Пилат. Но эти великие праведники не считают преступным делом ужасного злодеяния, к которому подвигла их зависть и злоба. Они уже схватили Спасителя мира, влачили Его по своим судам, успели наругаться над Ним и заплевать лицо Его, и теперь ведут Его на суд к правителю с твёрдым намерением предать мучительной казни. Но, предавая невинную жертву своей злобы в руки для них же ненавистного язычника, они сами не входят в претор, да не осквернятся, но да ядят пасху.И изшед вон плакася горько (Лк.22:62), – слышим мы в конце третьего Евангелия. Это всею душою приверженный Господу Его ученик Пётр. Он сильно возмущался духом, когда на Тайной вечери слышал от Спасителя о предстоящих Ему страданиях и смерти, о том, что уже созрела ненависть к Нему врагов и составлен против Него заговор. Ещё тяжелее было ему слушать, когда Спаситель ясно сказал, что Его предатель из среды Его же учеников, и что все они скоро оставят Его одного. Он не мог вытерпеть этого последнего укора в недостатке приверженности к Господу и с жаром уверял: Господи, с Тобою готов есмь и в темницу и на смерть идти… аще и все соблазнятся, но не аз (Лк.22:33; Мк.14:29). И даже когда предрек ему Спаситель об отречении, он в полной самоуверенности продолжал уверять: аще ми есть с Тобою и умрети, не отвергнуся Тебе (Мк.14:31). Даже в ту минуту, когда пришли слуги архиерейские взять Господа, он один из всех учеников выразил порыв ревности, ударив ножом раба архиереева. Но когда увидел своего Учителя связанным и что земные власти торжествуют над Ним, мужество и решимость вместе с Господом умереть оставили его. Он робко позади всех следует во двор архиереев; прокрадывается сюда незаметно и прячется в толпе слуг, чтобы как-нибудь не показаться на глаза архиереям и книжникам. Он трепещет от мысли, как бы рабы не узнали и не выдали его; и когда некоторые из слуг архиерейских, замечая его тревожный вид, говорят, что он был с Иисусом Назареем, он с клятвою уверяет, что не знает этого человека (Мк.14:71), и своё отречение повторяет до трёх раз. В это само время прозвучал в ушах его голос петуха, а взгляд Иисуса, Которого вели из одного архиерейского суда в другой, укоризненно пал на его сердце, – он вспомнил предсказание своего Учителя, что в эту же ночь прежде пения петуха три раза отречёшься от меня; стыд и безотрадная грусть овладели им, – и изшед вон плакался горько.Последние слова четвёртого Евангелия: тогда предаде Его им, да распнётся (Ин.19:16). Злоба врагов Иисуса достигла наконец того, что совершился смертный приговор над их жертвою. Они на своём суде давно уже порешили умертвить Иисуса; но теперь, добившись, чтобы тот же самый приговор произнёс над Ним их правитель Пилат, без согласия которого не могли они казнить ни одного преступника, и чтобы отклонить от себя упрёк народа в убийстве праведника. Большого труда стоило им склонить к этому Пилата, который хотя и был язычник, но не совсем ещё потерял чувства человеческие. Видя совершенную невинность Иисуса и понимая, что Он предан на суд его только по зависти, Пилат изыскивал все меры оправдать подсудимого и отклонить себя от приговора над праведником: то предлагал самим им судить его по своему закону, то после неоднократных допросов, сделанных наедине, объявлял, что никакой вины не находит в Нём, – ничто не помогало; враги настойчиво обвиняли Его то в богохульстве, то в самозванстве, то в возмущении народа против Кесаря. Понимая, что всё это ложь, Пилат хотел было воспользоваться обычаем, по которому ради праздника Пасхи отпускаем был один из преступников на свободу и предлагал им отпустить Иисуса. Но они вместо Его просили отпустить разбойника Варавву. Он хотел было подействовать на их сострадание: предал Иисуса на мучение воинам; израненного, окровавленного, в терновом венце и багрянице вывел его к толпе врагов. Но вместо чувства сострадания услышал ожесточённое выражение злобы: «распни, распни Его!» и даже угрозу: «если сего пустишь, не друг Кесарю» (Ин.19:12). Опасение подвергнуться неприятностям от Кесаря и даже лишиться места правителя взяло верх над чувством правосудия; и робкий судья, умыв руки пред народом, с глубокой скорбью и досадою предаде им Иисуса, да распнется.И сему задеша понести крест Его, – слышим в конце пятого Евангелия (Мф.27:32). Вот уже осуждённый идёт на место казни, обременённый своим крестом. Для большого позора он должен был нести, через весь город, и орудие своей казни. Уже много пришлось ему выстрадать и вытерпеть до этого; целая ночь проведена Им в тяжёлой скорби от предстоящей чаши страданий; много терзали его слуги архиерейские, которым отдан был до утра; страшные мучения пришлось вытерпеть от воинов во дворе Пилата. Ему, как говорит предание, дано было более тысячи ударов бичами; Его били по ланитам и тростью по голове; не говорим уже о тех страданиях, которые наполняли Его душу при взгляде на ожесточённую злобу человеческую. И вот, наконец, под тяжестью креста Ему нужно было пройти ещё более тысячи шагов до места казни среди грубых насмешек. Человеческие силы не выдержали всех этих мучений; в воротах города Он упал со своим крестом. Враги спешат облегчить Его. Что же, не пробудилось ли в них уже сострадание? Нет, они боятся, чтобы преждевременная смерть изнуренного Страдальца не исторгнула из их рук жертву и не лишила их радости насладиться зрелищем крестных Его страданий. Они останавливают шедшего с поля Симона Киринеянина, и сему задеша понести крест Его.В конце шестого Евангелия слышим слова: «Христос, Царь Израилев, да снидет ныне со креста, да видим и веру имеем Ему» (Мк.15:32). Вот уже беспримерная в мире жертва вознесена на крест. Нет жесточе казни, которую могла бы придумать человеческая злоба. Страдалец висит пригвожденный руками и ногами к кресту. Собственная тяжесть тела более и более раздирает язвы и каждую минуту увеличивает страдания. Кровь приливает к голове и сердцу и стесняет дыхание. Пригвожденный не может сделать ни малейшего движения. Сами язычники, выдумавшие эту казнь, понимали, как тяжела она и, возводя осужденного на крест, давали ему одуряющие напитки. Иисус, желавший страдать с полным сознанием до конца, не принял этого напитка. И враги, видя полное Его сознание, не пощадили Его и в эти тяжелые минуты. Они употребили все старания, чтобы усилить позор и страдания Его. По обеим сторонам Его распяли двух злодеев, вполне достойных такой казни. Они стоят вокруг креста со злобною радостью и осыпают Страдальца новыми насмешками: «Христос, Царь Израилев, да снидет ныне с креста, да видим и веру имеем Ему».Воистину Божий Сын бы Сей, – слышим в конец седьмого Евангелия (Мф.27:54). Наконец, после непрерывного ряда поруганий, раздается в толпе, отрадное для нашего сердца, признание, что Страдалец не простой человек, а Сын Божий. Но этот голос раздается не из среды заклятых врагов Иисуса. Они упорно остаются при своей злобе. Их ничто не трогает: ни мужество Страдальца среди мучений, ни Его молитва к Отцу за врагов своих, ни Его предсмертный вопль: «Боже Мой, Боже Мой, Вскую Мя еси оставил?», ни содрогание природы. И среди продолжительного, необычайного мрака, и при страшном землетрясении, от которого камни рассыпаются, они не престают изрыгать хулы на Божественного Страдальца. Чьи же уста произнесли эти слова? Их произнес начальник воинской стражи при кресте – язычник, который не знал Бога истинного, на которого как отверженного Богом иудейские книжники и архиереи смотрели с глубочайшим презрением. Не разделяя всей глубины злобы к пригвожденному на кресте, он сначала по легкомыслию подражал насмешкам толпы; но удивляясь божественной твердости Страдальца, а ещё более пораженный ужасными явлениями природы, он с умилением и сердечною верою сказал: «Воистину Божий Сын бе Сей».Последние слова осьмого Евангелия: и жены, споследствовавшия Ему от Галилеи, зряще сия (Лк.23:49). К вечеру дня толпа, окружавшая крест, начала редеть: одни, испугавшись страшных знамений, поспешили в свои дома; заклятые враги готовы бы остаться здесь и до ночи, но наступал вечер пасхальный, нужно было совершить обычную молитву, нужно было прочитать несколько мест из закона и выполнить несколько обрядов пред вкушением агнца пасхального. Строгие законники, при всем своём злорадовании, не забыли об этом и мало-помалу стали расходиться по домам. По мере того, как редела толпа, люди преданные Господу, до того времени далеко оттесненные от креста, стали приближаться к нему. Здесь явились и некоторые из учеников Спасителя; сюда же подошли и жены, сопровождавшие Его от самой Галилеи. Их любящее сердце, в продолжении этого печального дня, много выстрадало. Что чувствовали они теперь, понятно всякому, кому доводилось видеть страдания близких сердцу. Евангелист и не старается объяснять этих чувств; он только говорит: «и жены, споследствовавшия Ему от Галилеи, зряще сия».В конце девятого Евангелия приводятся слова пророка Захарии: «воззрят нань, Его же прободоша» (Ин.19:37). Время от времени увеличивается число зрителей, преданных Господу. При кресте Его, кроме жён, сопровождавших Его от Галилеи, стоят матерь Его и возлюбленный ученик. Все они исполнены одним скорбным чувством; но они сдерживают свою скорбь, как бы не желая увеличивать страданий возлюбленного Господа, стоят в глубоком безмолвии. Каждую минуту их скорбь возрастает: они слышат вопль Страдальца, свидетельствующий о мучительной Его жажде и к величайшей грусти видят, что оставшиеся здесь враги мешают воину утолить её; в их глазахОн преклоняет голову и испускает дух. Им ещё предстоит новая скорбь от ожидания, когда воины станут перебивать голени; они уже видят, как сокрушаются голени у двух разбойников; они готовы броситься, чтобы защитить по крайней мере умершего. Но вот один из воинов ударяет копьём в ребро Его. Что должно было почувствовать любящее сердце, видя что и мёртвого не оставляют в покое? Они только могли находить для себя отраду в воспоминании древних пророчеств, которые ясно свидетельствовали, что всё это совершается по предвечному совету Божию, и теперь, смотря на льющуюся из прободенного ребра кровь, припоминали слова пророка Захарии: «воззрят нань, Его же прободоша».Мария же Магдалина и Мария Иосиева зрясте, где Его полагаху – говорится в конце десятого евангелия (Мк.15:47). Не могла выдержать последних минут Матерь Господа, сердце которой теперь пронзилось оружием, предреченным некогда от старца Симеона, особенно когда из уст Страдальца излились любвеобильные слова: «жено, се сын твой», и «се мати твоя», свидетельствующие о том, что Страдалец, при всех своих мучениях, сокрушается о её беспомощном положении. По слабости женской природы она не могла более выносить раздирающее душу зрелище. Усыновлённый ей Господом ученик поспешил увести её в свой дом. Но прочие жены, забыв о предстоящей иудейской пасхе, решились остаться до конца печального зрелища. Они смотрели, как снимали Господа со креста и приготовляли к погребению. Им грустно было, что они в эти минуты не могли послужить возлюбленному Учителю обычной жертвою при погребении. По крайней мере утешали себя тою надеждою, что по прошествии следующего дня субботнего, в который они по обычаю иудейскому не могли ничего делать, в первую же ночь исполнят свой последний долг. Поэтому старались они теперь точнее заметить место Его погребения. Мария же Магдалина и Мария Иосиева зрясте, где Его полагаху.В одиннадцатом Евангелии читается: ту убо пятка ради иудейска, яко близ бяше гроб, положиста Иисуса (Ин.19:42). В то время, как удовлетворённая злоба врагов Христовых оставила крест, выступили друзья Господа. Иосиф Аримафейский и Никодим. Оба они были членами иудейского синедриона. Но не могли противодействовать врагам. Они должны были со стеснённым сердцем молчать или убегать печального зрелища, чтобы своим присутствием не раздражать более врагов. Теперь они видели, что враги уже более ничего не могут сделать Господу и проявили всё своё дружеское попечение о Нём. Тела преступников по римским законам не удостоивались обычного погребения. Но Иосиф Аримафейский берёт смелость просить у самого Пилата, чтобы он дозволил взять тело умершего, и, получив дозволение, спешит погребсти его со всеми почестями. Друзья успели купить новую плащаницу и ароматы, но не успели приготовить особенного гроба, так как уже приближался пасхальный вечер. Иосиф жертвует свой фамильный гроб, иссечённый из камня в своём саду близь места казни, и здесь «пятка ради иудейска, яко близ бяше гроб, положиста Иисуса».Последнее двенадцатое Евангелие заканчивается словами: «они же шедше утвердиша гроб, знаменовавше камень с кустодиею» (Мф.27:66). Какая теперь была радость в кругу врагов Господа, когда наконец удалось им скрыть под землёю Того неумолимого обличителя их ложной праведности, на Которого они так долго злобствовали, не зная или не желая знать, что это Тот самый, Который древле ради их отцов скрыл под водами Фараона. Торжествуя победу, они теперь как будто с большим усердием предались и своей праведности. Увидев в храме поверженные Иудою сребренники, они рассудили, что нельзя принять их в храм, понеже цена крове есть, и распорядились купить за них место для погребения странных. Но нет на земле невозмутимой радости, а особенно её не может быть у злодеев. Среди своего торжества враги Господа вспоминали, как Он некогда говорил, что в третий день воскреснет. Им пришло на мысль, что ученики Его, желая прославить своего Учителя, украдут ночью тело Его и скажут народу, что воскрес из мёртвых, а этим, конечно, возмутят его против убийц. Мысль эта тем более не давала им покоя, что ненавидимый ими мертвец погребён был в саду своего друга, куда открыт будет доступ Его ученикам. Едва настал следующий день, как они собираются на совет и спешат к Пилату. «Господи, – говорят они ему, – помянухом, яко льстец он рече, еще сый жив, по триех днех востану. Повели убо утвердити гроб до третияго дне, да не како пришедше ученицы́ Его́ нощию украдут Его́ и рекут людем: воста от мертвых, и будет последняя лесть горша первыя» (Мф.27:63–64). Пилат, сильно досадовавший, что исторгли у него неправосудный приговор уже накануне изгнал их, когда они просили его переменить надпись на кресте. Теперь, считая всё потерянным и невозвратным, он отвечал им сухо и с презрением: «берите стражу, утверждайте гроб, как знаете». Куда девалась их законная праведность? Они смущались тем, что Господь исцелял больных в субботу и за это называли Его человеком грешным; а теперь и забыли, что была суббота и притом единственная в году – пасхальная. Они спешат на гроб, трудятся над укреплением дверей его, расстанавливают стражу и прибивают печать к дверям гроба. «Они же шедшие утвердиша гроб, знаменавше камень с кустодиею».Вся история страданий Спасителя, изображённая в Двенадцати Страстных Евангелиях и вкратце заключающаяся в их замечательных окончаниях, вызывает из души вместе со скорбью о страданиях ради нас Себя истощившего глубочайшее отвращение к ожесточённым врагам Его. И наверно уже не раз возникала мысль у каждого из слушателей, как может сердце человеческое дойти до такой степени окаменения. Но не будем предаваться ненависти и осуждению врагов Господа, о прощении которых Он и сам молил Отца небесного на кресте. Вместо того обратим внимание на своё собственное сердце. Как часто в нём свирепствуют: ненависть, гнев, мстительность, злопамятство в отношении к нашим братьям! Как часто люди невинные страдают от наших страстей! И можем ли мы поручиться за себя, что, живя в то время, не сделали бы сами чего-нибудь подобного, когда и теперь распинаем Христа в лице его братий? Но мы уже просвещены учением Христовым, мы уже получили дары благодати, а тогда грешное человечество ходило во мрак и предоставлено было своим собственным силам. Ведь не самые худшие из людей сделали это над Господом; а можно сказать, цвет всего человечества: представители народа Божия – книжники и архиереи, и Пилат язычник, принадлежавший к аристократии римского народа, считавшегося образованнейшим из всех тогдашних языческих народов. Можно сказать – это были лучшие представители всего человечества. Стало быть, читая эту историю, нужно скорбеть о немощи и греховности всего человечества, не исключая и себя самих, и с сокрушенным сердцем исповедовать, что в нас, без благодати Христовой, не может быть ничего доброго. В самом деле, в течении тысячелетий человечество, отпавшее через грех от Бога, при всех усилиях своей мудрости и стремлениях к совершенству что изобрело доброго, и чем оно могло похвалиться пред своим Создателем? Оно изобрело крест – самое ужасное и отвратительное выражение сердечной злобы и бесчеловечности. И это гнусное изобретение оно поднесло в дар своему Создателю, когда Он явился среди его, ясно тем свидетельствуя, как оно далеко стало от своего Создателя и как не хочет с Ним сближаться. Что же Он сделал, видя такое ужасное выражение злобы своего создания? Отвратил ли взор свой от него и оставил ли ходить его в путях своих? Нет, на этом несчастном изобретении помраченной мудрости человеческой любовь Божия крепким узлом завязала новый союз Божества с человечеством и к всегдашнему стыду гордого человеческого разума, позорное орудие казни соделала древом достопокланяемым и орудием нашего спасения.Будем чаще взирать на крест Христов, как памятник нашего падения и развращения и вместе памятник несказанной любви Божией к грешному роду человеческому. Сила крестная поможет нам укротить страсти, которые так удаляют человека от Бога.Демидовский В. Древнерусский священник.310 (§§ 5–6) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 392–410.5) Степень образования священников. Главнейшие требования их семейной жизни и общественной.Где получали древне-русские священники образование и какого рода было это образование?Г. Лавровский в своем специальном исследовании: «О древне-русских училищах» говорит: «Греки, по введении в России христианства, немедленно озаботились устройством училищ, где было можно, и, конечно, заведенные ими училища отличались некоторою стройностью, а равно правильностью и последовательностью в самом обучении».311 Действительно, первый наш летописец, преп. Нестор, замечает о св. Владимире: «послав нача поимати у нарочитое чади дети, и даяти нача на учение книжное; матере же чад сих плакахуся по них, еще бо не бяху ся утвердили верою, но акы по мертвеци плакахуся».312 В Никоновской летописи также замечается: «бысть (при Владимире) множество училищ книжных, тех же всех учителей грамотных призываше к себе митрополит, и наказываше православие и благочестие крепко соблюдати и безумных речей и неподобных ошаятися»313. В Софийской первой летописи под 1030 г. говорится: «прииде (Ярослав) к Новгороду, собра от старост и поповых детей 300 учити книгам»314. Эти летописные свидетельства ясно показывают, что по введении христианства у нас скоро начали заводиться училища, первыми учителями которых были греки, и, вероятно, священники из болгар и моравов315. В этих новооснованных училищах, по словам преосвщ. Макария, наверно обучались не одни только дети, но и довольно взрослые. Из них через год, а тем более через два, сколько могло выйти людей, довольно искусных в церковной грамоте, с немалыми понятиями об истинах веры христианской и обрядах богослужения, чтобы сделаться на первый раз руководителями других316. Итак, при первых же христианских князьях у нас заведены были училища, число которых, с течением времени, мало-помалу должно было увеличиваться. Училища заводились при церквах и монастырях и, по преимуществу, в тех городах, где были епископские кафедры; многие из князей отличались особенною заботливостью о процветании училищ и покровительствовали им. Училища стали размножаться. Так, по исследованию г. Лавровского, в конце X в. заведены училища, кроме Киева, в Ростове, Белгороде и Чернигове; в половине XI в., кроме Новгорода, в Переяславе (нынешней Полтавск. губ.), в Хельме; к концу XI в. в Тмутаракани; в начале XII в. в Полоцке и т. д.317. Состоя под ведением церковной власти и имея своими учителями лиц духовных, первоначальные училища наши отличались религиозно-нравственным характером и имели учебно-воспитательное значение318. В этих первоначальных элементарных училищах обучали чтению, письму и пению (собственно церковному), также первоначальному счислению и первоначальным основным грамматическим правилам; в некоторых же могли обучать и языку греческому, который столько нужен был нашим архипастырям. На основании того, что Псалтирь сохранилась в рукописях XI и XII вв., заключают, что она была в первоначальном употреблении в наших первоначальных школах319. Кроме Псалтири, нашим предкам первых веков известны были: риторика Георгия Хуровского (в Изборнике 1073 г.), диалектика Иоанна Дамаскина, вероятно, грамматика на болгарском языке его же, некоторые сочинения Иоанна экзарха Болгарского, кой-какие сведения по психологии, географии (о собственном отечестве и некоторых ближайших соседних странах), истории и довольно богатые сведения по богословию320. Все эти учебные предметы хотя и не были обязательны для всех заведенных у нас элементарных училищ (потому что учебных пособий по этим предметам не могло быть в достаточном количестве по особенным условиям древне-русской письменности); тем не менее во всех положительно училищах обучали чтению, письму, церковному пению, основным истинам христианской веры и правилам христианской жизни и, наконец, обрядам богослужения. В этих-то элементарных училищах и получали образование наши древне-русские священники и, нужно сказать, оно удовлетворяло главным потребностям их служения. Понятно, впрочем, что школьное образование не заканчивалось школою же, оно продолжалось и на поприще самостоятельной жизни и из школьного образования переходило в самообразование. Мы имеем фактические данные на то, что некоторые духовные лица, получившие первоначальное образование в школе, отлично довершали его после и достигали высокой степени развития. Таковы были: пресвитер Иларион, написавший в этом сане знаменитое слово о законе и благодати, вместе с похвалою кагану Владимиру и молитвою к Богу от лица земли русской321, первый знаменитый наш летописец Нестор, черноризец Иаков, Никита Затворник, Кирилл Туровский и другие. Все эти лица отличались обширным и глубоким знанием книг Св. Писания, а такое знание они, разумеется, получали не в школе, а вне её на поприще своей подвижнической жизни. Кроме того, мы имеем ещё и другие данные, ясно показывающие, что наши древнерусские священники (разумеется, не все) продолжали литературные занятия и на поприще своего служения. В половине XI века на Руси сделалось известным толкование на пророков, принадлежащее попу Упиру; поп Иоанн пишет первую Новгородскую летопись322, священник Домка списывает Евангелие (около 1225 или 1230 г.), хранящееся ныне в Императорской публичной библиотеке и известное под именем Евангелия «Милятинова»; священник Новгородской Предтеченской церкви Максим тоже списывает Евангелие около половины XIII в., находящееся ныне в Новгородской Софийской библиотеке; попин Савва списывает постную и цветную триоди вместе, на нотах и друг.323 Вообще нужно заметить, что списывателями и составителями книг, находившихся в употреблении в первые века христианской Руси, были по преимуществу, почти исключительно, лица из монашествующего и белого духовенства. Таким образом, наши древнерусские священники могли продолжать и продолжали своё образование и по выходе из школы. Пособий для такого продолжения образования было достаточно уже и в первые века христианства в России. Кроме книг Св. Писания Ветхого и Нового Завета, известны были: жития святых, толкования на пророков, на Псалтирь св. Афанасия Александрийского, на Евангелие св. Григория папы Римского, слова Григория Богослова, Иоанна Златоустого, одно – Василия Великого, одно – Епифания Кипрского и одно – Константинопольского патриарха Фотия, сочинения нашего знаменитого подвижника, Феодосия Печерского, некоторые из творений Ефрема, даже сборники: Златоструй, содержащий в себе слова св. Иоанна Златоуста с некоторыми прибавлениями, Златая Чепь324 и другие. Ввиду таких пособий к самообразованию, можно заключать, что уровень просвещения был довольно высок, судя по историческим условиям развития древней Руси. Следовательно, наши древнерусские священники могли иметь все необходимые средства для того, чтобы подготовить себя к своему высокому служению. И нужно сказать, что до XIII века мы не встречаем жалоб на невежество священников.Наступает XIII век. Русскую землю постигает страшное бедствие: монголы разоряют её города и сёла, избивают многое множество жителей, жгут, грабят и возвращаются в свою орду. Естественно, что в это время забота об училищах уже отодвигается на задний план. Но тем не менее существование училищ не прекращается и в этом веке, только становится меньше образованных людей, способных занять священнические места. Являются такие злоупотребления, которые обращают на себя внимание не только наших просвещенных архипастырей, но и Константинопольского патриарха. Богатые лица, накупив себе рабов, отдают их в школы, обучают, представляют епископам для поставления в священный сан; епископы посвящают, и господа, оставляя их по-прежнему рабами, получают значительные материальные выгоды. Зло это, хотя может быть, началось и раньше XIII в., но теперь оно усилилось, потому что, как заметили мы, образованных людей, способных занимать священнические места, становилось меньше. Патриарх Константинопольский Герман от лица собора обращается к русским архипастырям и убеждает их позаботиться о прекращении этого злоупотребления325. Кроме того, является святокупство священных должностей: в духовный сан поставляют людей недостойных ни по своему умственному развитию, ни по нравственным качествам; от этого происходят новые беспорядки: священники при совершении литургии и прочих таинств следуют неправильному чиноположению, по местным обычаям, не всегда правильным; крещение многие совершают через обливание, при крещении некоторые по неразумению смешивают миро с елеем и этой смесью помазывают все тело крещаемых. Мало того: в новгородских странах, по свидетельству митр. Кирилла II, некоторые священники, от Пасхи до недели всех святых празднуют только да веселятся, никого не крестят и не отправляют божественной службы326. Все эти злоупотребления и беспорядки обратили на себя заботливое внимание просвещенных наших архипастырей; так на Владимирском соборе 1274 г. делаются строгие постановления, имевшие целью устранить злоупотребления при поставлении в священные должности. Существование таких злоупотреблений и беспорядков в среде священников указывает на малоразвитость и невежество многих из них; но все-таки это невежество еще не было таково, о каком говорил в XV в. архиепископ Новгородский Геннадий. Вообще, делая общий вывод о степени образованности священников первых веков (до XIV в.) христианства в России, мы должны сказать, что эта степень, за исключением не многих личностей, была не высока, но она была достаточна для их главной цели – научения своих пасомых основным истинам веры и правилам христианской жизни. Только с XIII в. стали появляться по местам факты, свидетельствующие о злоупотреблениях и невежестве некоторых священников.Будучи представителем своего прихода в религиозно-нравственном отношении, священник должен был являться образцом для своих пасомых и в отношениях к собственной семье. Он во первых должен был жить со своею женою в мире и любви, не изменять супружеской верности, даже и в тех случаях, какие иногда бывали при постоянных княжеских междоусобиях и частых набегах соседних врагов, если жена священника была взята в плен и осквернена варварами. Чтоб такие случаи не давали священнику повода к расторжению брака, митрополит Иоанн II сделал такое постановление в своих правилах: «когда будет взята в плен жена священника и там осквернена, по возвращении из плена должна быть принята своим мужем»327. Но если жена священника впадала в прелюбодеяние свободно, муж имел полное право отпустить её от себя, оставаясь по-прежнему в своём сане328. Когда же жена священника умирала и он оставался вдовцом, ему можно было продолжать своё служение на приходе; но в случае нравственного падения – падения в прелюбодеяние – он уже не мог священнодействовать329. Впоследствии, на соборе 1503 г. совсем было запрещено вдовым священникам и диаконам совершать священнодействие, и при этом постановлении указано на поучение митрополита Петра (1308–1326)330; значит, в церковной практике обыкновение это существовало раньше соборного постановления. Во-вторых, по отношению к собственным детям он должен был вести себя, как примерный отец, должен был воспитывать их в страхе Божием, следить за их действиями и поступками и наставлять на путь добродетели. В-третьих, по отношению к слугам и рабам должен быть ласков, снисходителен, но и не потворствовать их дурным действиям и поступкам, не изнурять их голодом и наготой, не делать им насилия в работах, наставлять их добродетельной христианской жизни и самому подавать им образец в этом331. Вообще, в доме священника, по правилам Церкви, должны были царить нравственная чистота, мир и любовь о Христе Иисусе.Из главнейших требований частной жизни священника по отношению к обществу, кроме запрещения пьянства и неблагопристойного поведения на пирах у своих прихожан (о чём мы уже говорили), наши архипастыри внушали священникам, чтобы они не занимались ростовщичеством. Так Нифонт, епископ Новгородский, в своих ответах Кирику говорит о займе с ростом: «если то поп, скажи ему недостойне ти служити, аще того не останеши»332 (требовать роста). То же самое внушал в начале XIV в. и митроп. Петр, с присоединением запрещения торговли духовенству.3336. Преимущества священника: освобождение от повинностей. Содержание и средства его. Участие в делах земских, или общинныхНаше древнерусское духовенство с первых же веков христианства в России пользовалось особенными привилегиями. Ярослав Мудрый дал ему устав, избавляющий его от пошлин. «Дал есьми митрополиту, епископам и попам и диаконам свободу по всем градом; не емлют с них, ни с их детей, ни мыт (пошлины), ни явку, ни тамгу (таможенного сбора), ни восьминичья»334. Духовные, собственно священники и диаконы, освобождались от военной службы. «Княже! – говорили новгородцы Изяславу Мстиславичу, – ать же пойдем и всяка душа, аче и дьяк, а гуменце ему прострижено, а не поставлен будет, и тъи пойдет, а кто поставлен, ать (пусть) Бога молит»335. И из низших членов клира только в случаях крайних могли брать в число военного ополчения, на что отчасти указывают уже и самые слова летописи: «аче и дьяк». Духовые также были свободны от налогов и податей, и всех этих прав и преимуществ духовенства не нарушили и татары. Летописцы прямо говорят, что татарские численники «не чтоша игуменов, черньцов, попов, клирошан, кто зрит на святую Богородицю и на владыку»336, тогда как мирян поголовно записывали в податной список337. Вообще о татарах нужно заметить, что они с уважением относились к христианской вере и русскому духовенству. Менгу-Темар издал даже такой указ: «кто будет хулить веру русских или ругаться над нею, тот ничем не извинится, а умрет злою смертью»338; он же писал: «как первые цари их пожаловали, и мы Богу моляся и их грамот не изъиначивая, потомуж жалуем»339.Пользуясь особенными привилегиями, священник пользовался также и особенными материальными средствами для своего содержания. Но средства эти не были ограждены твердыми государственными постановлениями (до царствования Михаила Фёдоровича), а зависели большею частью от личного усердия правительствующих особ, архиереев и народа340. Притом средства эти не были повсеместно одинаковы: соборное кафедральное духовенство пользовалось гораздо большими средствами, чем соборное не кафедральное и собственно приходское-городское и сельское. Первые пользовались всеми теми средствами содержания, какими и митрополит, и епископы. Сюда относились: десятина, ставленые пошлины, судные – духовные пошлины, сбор с церквей и монастырей и вотчины. Это – средства постоянные. Мы не станем распространяться о каждом из этих средств порознь и подтверждать историческими свидетельствами существование их в древней Руси, а скажем только о некоторых из них.Десятина первоначально определена св. Владимиром построенной им церкви во имя Пресвятой Богородицы, которая сначала не была соборной церковью. Помолившись в этой церкви, повествует летописец, Владимир «рече сице: даю церкви сей святей Богородице от имения моего и от град моих десятую часть»341. Эта десятая часть шла на церковь и после Владимира, что подтверждается свидетельством Нестора в его летописи под 1086 г. Таким же десятинным сбором пользовались и другие кафедральные городские церкви, как видно из княжеских уставов, дававшихся в различное время. «И даша ей (Десятинной киевской церкви) десятину всей русской земле, – говорится в уставе Новгородского князя Всеволода, и святой Софии Киевской (когда эта церковь сделалась кафедральною соборною), и святей Софеи Новгородской, и митрополитом Киевским и архиепископом Новгородским от всякого княжа суда десятую векшу, а из торгу десятую неделю, из домов на всяко лето от всякаго стада и от всякаго жита»342. Такой же самый устав о десятине дал другой Новгородский князь Святослав (1137 г.), только он заменяет ее определённым жалованьем деньгами и другими вещами. «Устав, бывший прежде нас в Руси, – говорит Святослав, – от прадед и от дед наших, – имати Пискупом десятину от даний и от вир и от продаж, что входит в княжий двор всего… Нужа же бяше Пискупу, нужа же князю в том, в десятой части Божии. Того деля уставих есмь св. Софьи, отъемлют Пискупу за десятину от вир и продаж 100 гривен новых кун, иже выдавает домажиричь из Онега»343. и проч. Десятину давали: Ростислав Мстиславич Смоленский, Андрей Боголюбский, Александр Невский, Лев Данилович Галицкий и друг.344Сборы с церквей и монастырей состояли в деньгах, хлебе, соли, рыбе и других вещах. По исследованию о. Гавриила Любимова, сборы эти стали появляться только около половины XII века и вероятно вошли в обычай с отменою десятины в некоторых местах.345 Они производились во время обозрения епархии.Вотчины давались духовенству князьям и иногда были очень большие. Так Андрей Юрьевич Боголюбский, построивший церковь во Владимире 1158 г., дал ей много имения и свободы (слободы) купленныя и с даньми, и села лепшая и десятины в стадех своих, и торг десятый.346 Под 1285 г. замечается: «воеваша Литва Тферьскою владыкы волость олешню»;347 значит, волость была не маленькая.Кроме постоянных средств содержания, были ещё средства случайные, состоявшие в доходах за различные требоисправления. Доходы эти почти современны введению в России христианства, потому что они существовали в Греции и Болгарии и оттуда естественно должны были перейти к нам вместе с духовенством греческим и болгарским.348 Взимали за крещение, исповедь, причащение, но особенно значительные доходы были за погребение и поминовение. При всех погребениях князей участвовало кафедральное духовенство, кроме священников из других церквей. Ему несомненно платили за это, с присоединением еще платы и за поминовение души, хотя последнее – плату за поминовение по преимуществу получали монастыри. Таким образом, материальные средства для содержания соборного кафедрального духовенства были весьма хорошие и, значит, кафедральные священники жили безбедно.Не таковы были средства содержания соборного не кафедрального и собственно приходского городского и сельского духовенства. Постоянного определенного жалованья от князей не было положено, им по крайней мере нет на это прямых указаний в литературных памятниках. Правда, о Ярославе Владимировиче замечает летописец: «и ины церкви ставляше (кроме Софийской) по градом и по местам, поставляя попы и дая им от имения своего урок, веля им учити люди и проч.».349 На основании этого замечания преосвящ. Макарий полагает, что жалованье духовенству было положено со времени Ярослава; и митрополит Евгений также допускает, что быть может еще св. Владимир положил жалованье духовенству других церквей, кроме Десятинной, и в приведенном замечании о Ярославе видит указание на это350. Но г. Лавровский, специально занимавшийся исследованием о древне-русских училищах, доказывает, что «урок был назначен священникам Ярославом в вознаграждение за обучение».351 Так или иначе понимать замечание летописца, во всяком случае нет фактических данных на то, чтобы в первые века христианства в России существовало постоянное определенное жалованье белому духовенству. Да этого и не могло быть по особенным условиям государственной жизни того времени. Известно, что в удельно-вечевой период князя то и дело переходили из одной области в другую: умирал великий князь, место его занимал брат его, старший в роде, область этого последнего занимал другой меньший брат и т. д. К тому же нужно присоединить постоянные междоусобицы, ещё более усложнявшие и запутывавшие дело обеспечения белого духовенства. Государственной казны, как достояния всего государства, уже по одному этому не было и не могло быть: была казна княжеская, но не государственная. У одного князя эта казна была богатая, у другого – бедная, потому что он вел очень частые войны и истрачивал доходы на дружину. Поэтому, если не было общей государственной казны, то несомненно не могло быть и постоянного определённого жалованья белому духовенству. Далее, из летописей известно, что каждый год число церквей значительно увеличивалось: многие князья, архиереи и другие состоятельные люди считали священным долгом построение церквей; но средства для обеспечения духовенства были различны у строителей. Если князь или богатый епископ могли дать очень хорошее обеспечение служащему при построенных ими церквах духовенству, то нельзя сказать этого о других благочестивых строителях, а ведь ни князь, ни митрополит или епископ не обязывались дополнять содержания духовенства, служащего при построенных мирянами церквах. Итак, постоянного, определённого жалованья приходскому городскому и сельскому духовенству не существовало в первые века христианства в России и не могло существовать, так как не было государственной казны.Какие же именно были средства содержания этого духовенства?Первее всего добровольные пожертвования прихожан. За различные требоисправления, особенно за погребение и поминовение. В древней Руси почти каждый, более или менее состоятельный человек, умирая, делал завещание и в нём отказывал что-нибудь в пользу приходского духовенства, для поминовения своей души; даже если бы случилось, что умерший не сделал завещания, наследники считали себя обязанными дать из его имущества определённую часть на поминовение его души. «Аже кто умирая разделит дом, на том же стояти, паки ли без ряду умерет, т все детям, а на самаго часть дати души»352. Епископ Нифонт в своих ответах Кирику определяет даже, сколько именно нужно было отправлять служб за известную плату. «По умерших, – говорит он, – служить сорокоусты: за гривну пять служб, за пять кун – одну, за двенадцать – две или сколько можно». Даже живые иногда нанимали служить сорокоусты за себя, потому что Нифонт далее прибавляет: «можно служить сорокоуст и за живаго, только надо ему внушать, чтобы он не грешил, так как мёртвые не грешат»353. Священникам также дозволялось обращать в свою пользу доход от продажи ладана и церковного вина при заупокойном служении: «а вино свое держи, – говорит тот же Нифонт, – купив корчагу, также темнян, а на том емли себе»354. Кроме этих добровольных пожертвований, князья давали некоторым церквам особенные привилегии, материально обеспечивавшие служивший при них причт, также сами назначали определённое жалованье этим причтам; но это было жалованье частное, которое, по всей вероятности, и прекращалось, или, по крайней мере, весьма много изменялось по смерти назначивших его князей. Так новгородский князь Всеволод Мстиславич дал Иоанно-Предтеченской церкви на окопах такую грамоту: «И даю святому Великому Ивану от своего великомнения, на строение церкви и в весы, вес вощаной, а в Торжку пуд вощаной, половина святому Спасу, а половина святому великому Ивану на Петрятино дворище». Далее он назначает жалованье причту этой церкви: священникам – восемь гривен серебра в год, диакону – четыре гривны серебра, дьячку – три гривны серебра; сторожам – три гривны серебра. За это жалованье священники обязывались служить ежедневно, а диакон только по субботам355. Другие из князей частным образом жертвовали церквам движимое и недвижимое имущество, дозволяли крестьянам селиться на церковных землях и церковные причты пользовались известною частью доходов от занятия поселившихся на этих землях356. Но собственно сельские приходские церкви только очень немногие имели недвижимые имения, вотчины, большая же часть их пользовалась то огородами, то мельницей, то озерами и т. п.357. В летописях встречаются довольно частые замечания, что такой-то князь чтил чернеческий и поповский чины и подавал им еже на потребу358; Константин Всеволодович также подавал духовным еже на потребу359; о Васильке Константиновиче, убитом татарами 1237 г., летопись говорит, что он «всем церковникам возлюбленный бяше князь»360; Ростислав Вячеславич, по смерти отца своего, «нача раздавати его имение по монастырям и по церквам»361 и мн. др.Наконец, к особенному источнику доходов приходского духовенства о. Гавриил Любимов, относит ещё роковщину – ежегодный со всех дворов прихода сбор денег, хлеба и других жизненных потребностей в пользу приходского причта. Но на это мы не имеем никаких литературных указаний, и сам о. Любимов только в виде предположения высказывает, что этот источник доходов, вероятно, одновременен архиерейскому сбору с церквей и монастырей и явился у нас по обычаю греческому362. Во время монгольского ига, особенно к концу его, недвижимые имения духовенства значительно умножились, но только при кафедральных городских и монастырских церквах; сельское же духовенство, по словам преосвящ. Филарета, наравне с паствою своею питалось плодами обрабатываемых им участков земли; кроме того, священники участвовали в сельском суде, а след., и в судебных доходах363.Итак, сводя всё высказанное о материальном содержании древнерусского духовенства к общему итогу, должно сказать, что священники, служившие при соборных кафедральных церквах, имели очень хорошее обеспечение и жили, значит, спокойно, священники не кафедральных соборных и приходских городских церквей имели обеспечение уже не так хорошее, наконец, священники приходских сельских церквей, по большей части, имели весьма скудное обеспечение и жили довольно бедно.Переходим теперь к изображению участия древнерусского священника в делах земских, или общинных.Наши древнейшие летописи и другие литературные памятники первых веков христианства в России представляют довольно фактов, из которых ясно видно, что священники принимали деятельное участие в делах земских, или общинных. Многие князья довольно часто посылали друг к другу священников для переговоров и заключения мира. Так Владимир Мономах, обращаясь под конец своего поучения к брату, говорит: «послав сол свой, или попа, и грамоту напиши с правдою»364; Георгий Владимирович «с мужьми своими сгадав, попина своего посла к Давыдовичема, рек има: «братия моя!.. се еста землю мою повоевали» и проч.365 Святослав также отправляет послом попа своего ко Всеволоду 1180 г.;366 поп Георгий был отправляем Мстиславом новгородским к Ярославу, с предложением мира в 1215 г., но последний «пусти поп без мира»367 и друг. В случаях затруднительных священники составляли собор и давали определенный совет князю, хотя о таком соборе летописи говорят только один раз и то с замечанием, что собор иерейский состоялся по случаю отсутствия митрополита368. Священники бывали иногда в качестве уполномоченных от князя и народа при заключении договоров, например, поп Еремей с сотским Пантелеем заключали договор от лица Смоленского князя Мстислава Давидовича с Ригою и Готским берегом (по Карамзину Готландией). В договоре этом, известном под именем «бессудной Мстиславовой грамоты», определяются торговые отношения, назначается денежный штраф за убийства, за различные обиды и оскорбления. Между прочим говорится: «Аще послови пригодится пакость или попови: всякои обиде за два человека платити зань…»369. Новгородцы, отправляя Антония и Митрофана к митрополиту для решения, кому из них быть епископом, посылали с ними и двух попов, Вассиана и Бориса, в качестве уполномоченных370. Такое деятельное участие древнерусских священников в делах земских, или общинных, объясняется тем, что они были более или менее образованны сравнительно с другими классами общества.Таково в общих чертах было положение и значение древнерусского священника, как служителя Церкви, религиозно-нравственного представителя прихода и члена государства.В. ДемидовскийПастырские заметки // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 410–418.Побуждения к составлению сих заметок. – Почва пастырской деятельности по литературным и газетным изображениям. – Ораторские изображения неверия, распространяющегося в русском народе. – Газетные бичевания русского проповедничества и пастырства. – Благотворные пастырские действия. – Пастырское благословение.Трудно быть равнодушным к тому, что говорят о нас другие. Ничего нет предосудительного в естественном стремлении и желании каждого знать мнения и суждения о себе других. Положительно полезно для дела, которое мы ведём, прислушиваться к толкам, хотя бы они даже не всегда были толковы, к суждениям, хотя бы они и не всегда были основательны, вообще ко всему, что говорится и пишется обо всём, касающемся нашей деятельности. Условия общественной жизни таковы, что нельзя безнаказанно игнорировать общественным мнением, составляющимся на основании частных взглядов и суждений. Весьма основательными, поэтому, мы находим заявления некоторых читателей нашего журнала о том, чтобы на страницах его редакция знакомила пастырей-читателей «Руководства» со всеми газетными и журнальными толками и суждениями, в каком бы то ни было отношении касающимися пастырства, не стесняясь даже самой резкостью этих толков и суждений, а тем более сообщать всякое доброе слово о пастырстве, всякий полезный совет пастырству. Исполняем эти желания и начинаем свои Пастырские Заметки.Не светлыми красками изображается в газетах и журналах духовно-нравственное состояние русского народа. Если смотреть на литературу как на зеркало, в котором должна отражаться действительная жизнь; если литературные типы создаются на основании идеализированной действительности: то русская духовно-нравственная жизнь, судя по современным литературным типам, представляет далеко не отрадное явление. Беспорядки и неустройство семейной жизни, бесхарактерность и умственно-нравственная дряблость деятелей общественной жизни, вот темы всех почти современных наших повестей и романов. Если, далее, в газетных статьях видеть добросовестное изображение событий и явлений текущей жизни; то поэтические изображения жизни русской, пожалуй, даже окажутся ещё ниже действительности. Возмутительные явления из отечественной жизни в любом листке газетном всякий раз представляют собой целостный ряд нарушений всего закона Господня. Достаточно прочитать в «Современной Летописи» статьи гг. Белюстина и Троицкого, чтобы видеть образец изображения нравственного состояния современного русского общества; нечего уже и говорить, в каком виде представляется нравственная сторона нашего общества по судебным хроникам окружных судов и мировых судей. Проповедники наши в свою очередь нередко также в довольно мрачных красках рисуют пред своими слушателями духовное и нравственное состояние своих современников или самих же слушателей. Это нужно сказать не об одних только проповедях обличительных. Один из лучших современных наших пастырей-проповедников 1 января сего года в Московском Большом Успенском соборе вот как говорит о состоянии веры в русском обществе: «Есть у нас, – говорит он, – недостаток, над которым для нового года стоит всем нам остановиться и призадуматься. Есть болезнь, усиливающаяся с каждым годом, о врачевании которой пора всем позаботиться. Она разрушает жизнь личную и семейную, извращает общественную, подрывает государственную, убивает церковную. Это оскуднение веры, это распространение духа неверия в нашем отечестве. Дух неверия в православной России, которая, по изречению апостола, верою побеждала царства (Евр.11:33), содевала великие дела, достигла силы и могущества беспримерного! Как-то в это не верится, как-то трудно это выговаривается. Но тем не менее это истина, печальная истина. Большинство нашего народа, по милости Божией, ещё имеет веру цельную, искреннюю и крепкую, хотя не довольно просвещённую познанием; но не находят ли многие из людей образованных именно в этой искренности и цельности веры признака её неразвитости? Церковные уставы и обряды большинством ещё тщательно соблюдаются, но не досадуют ли многие именно на то, что православная Церковь так глубоко заложила свои уставы в нашей народной жизни?..Равнодушие к делам веры, безразличие в её исповедании, господственное и критическое отношение к ней во имя науки, вера по выбору в то, что нравится, и отвержение того, что не по вкусу; освобождение себя от обязанностей веры, не примиряющихся с любимым строем домашней или общественной жизни, всё это явления у нас обыкновенные, которыми никто не тревожится и не озабочивается. Правда, совершенное неверие новых материалистов, их отрицание, глумление, кощунство, богохульство смущают многих; но ведь это, говорят, явление временное; оно пройдёт вместе с направлением века. Так, оно пройдёт, погубив заражённые неверием поколения (которые однако стоит пожалеть), но не оставит ли оно следов в умственном и нравственном растлении народа, как многие уже пережитые нами и исчезнувшие учения?371 Таким образом со всех сторон – люди светские и сами духовные говорят пастырям о неудовлетворительном и даже печальном положении духовной их паствы. Примем это как напоминание и призыв к самому энергичному пастырскому действованию: где больше опасности, там должно быть сосредоточено наше внимание к устранению её, если уже мы не могли предотвратить её. Хотя и не исключительно от пастырей зависит поставить своих соотечественников в благоприятные условия для развития их в духе веры и нравственности, хотя всем нужно позаботиться о врачевании духовных недугов русского общества; но великая доля обязанностей и ответственности в этом отношении лежит именно на пастырях, обладающих и благодатными и естественными средствами к возвышению уровня народно-общественной нравственности. К сожалению, средства эти, нередко по не зависящим от пастырей обстоятельствам, не достигают своих целей. И вот открывается прекрасный по видимому повод к газетному бичеванию пастырей за их якобы неумение пользоваться находящимися в их руках средствами к духовному народному благу. Одно из таких средств в руках пастырей есть проповедь. «Проповедь!» – восклицают. «Да кто же будет её говорить? Много ли вы найдёте священников, которые могли бы не только сочинить порядочную, духовно-практическую проповедь, но даже толково прочесть какую-либо печатную проповедь?» Виноваты за бездействие проповеди, значит, пастыри; но так ли на самом деле? «Проповедь! – продолжают восклицать… Да много ли вы найдёте охотников её слушать после богослужения, продолжавшегося час, полтора, а иногда и более, которое всё надо выстоять на ногах, иногда в тесноте, в жару, в тяжёлом зимнем одеянии, а другой раз, хоть и на просторе, но зато на таком холоде, что не знаешь, как из церкви выскочить? Значит, по этим словам, уже не пастыри, а нечто другое, совершенно не зависящее от пастырей, виновато в том, что проповедь не производит должных действий. «Проповедь!» ещё раз восклицают. Да знаете ли вы, как к ней относится большинство православных в России»? Из дальнейших сообщений того же автора, слова которого мы привели выше, открывается, что даже благочестивые люди с какою-то насмешкою отзываются о проповеди, что чуть только замечается в церкви приготовление к проповеди, половина «собрания верующих» спешит убраться восвояси. Тут, значит, виноваты не пастыри, а уже пасомые их. Но от этого пастырям не легче. «От кого требуется проповедь?» – продолжает язвительно тот же автор. От тех самых лиц, которые до того небрегут коренным богослужением, что большая часть «верующих» присутствуют при оном «для очищения совести», чтобы можно было сказать, что «был де в церкви». Таким образом оказывается в конце концов, что виною всему пастыри, у которых и Шестопсалмие, и ектении, да и вообще всё богослужение отправляется на основании поговорки: «отзвонил, да и с колокольни долой!»372. Пусть совесть каждого пастыря скажет, насколько заслужены эти тяжёлые бичевания. Из 40 000 русских сельских священников немногие даже и воображают себе, какие жестокие и тяжёлые удары ложатся на них. Другое средство в руках пастырей к исправлению жизни пасомых есть исповедь. Но бичующий и здесь находит больное место и старается сильнее бить по нём. «Большая часть (?!) священников, – говорит он, – не признают некоторых грехов, считающихся проступками даже по закону»; кража леса, будто бы большинством священников, не признаётся грехом потому, что «его растил Бог». «Суррогатом (то есть заменою) исповеди является о пасхе пятикопеечный сбор с души со всех взрослых и малых, кто только есть в семье; с одной стороны (то есть со стороны паствы) полнейшее равнодушие к своим духовным немощам; а с другой (то есть со стороны пастырей) не меньшее равнодушие к их уврачеванию». – Не горько ли слышать и читать всё это, отцы и братия? Да послужит это горькое слово к уврачеванию тех, которые действительно чувствовали бы за собою недостаточно серьёзное отношение к исповеди своих прихожан…Не в одних, впрочем, только мрачных чертах изображается наше пастырство. Встречаются и отрадные изображения. В январской книжке «Душеполезного Чтения» печатается Воспоминание о трёх русских православных священниках (из прожитого, но не забытого прошлого). Пока напечатано воспоминание только о двух. Некто А. Л-д передаёт свои «личные воспоминания детского, юношеского и мужеского возраста, тесно у него связанные с воспоминанием о нескольких высоко нравственных личностях из числа тех смиренных делателей в вертограде Божием, которые называются русскими священниками». В воспоминании о сельском священнике о. Тихоне Тихомирове изображается, как в прежние годы благотворной оказывалась незаметная по видимому пастырская деятельность даже на ту часть общества, которая теперь почти уклонилась от всякого влияния пастырей. «Сельская наша церковь, – говорит автор, – посещаемая охотно своими прихожанами-помещиками и помещицами (родственниками автора), служила для них духовной и вместе родственной связью»; все прихожане и крестьяне и помещики одинаково любили своего умного, деятельного и благочестивого пастыря. Автор особенно глубоко признателен своему доброму пастырю за то, что выучил его славянскому чтению; вспоминает как благотворно на него действовало богослужение, как дороги для него были ласки и благословение старика-пастыря, как в домах всех прихожан рады бывали частным посещениям о. Тихона, «который был всегда самым почетным и вожделенным гостем» на всяком семейном в приходе празднике, и замечает при этом, что «и праздник был бы не в праздник, если бы в такой день обеденный стол не был украшен присутствием любимого батюшки». По воспоминанию автора, «и дом о. Тихона всегда был открыт для его прихожан; во время же говения служил некоторым единственным приютом в течении целой недели». При таких отношениях к помещикам-прихожанам, о. Тихон в высшей степени пользовался любовью и крестьян, которые наперерыв предлагали свои услуги «доброму батюшке» и приезжая к обедне, привозили новинки: кто ржи, кто овса, кто коноплей, кто крупы… «Нужно ли говорить, – прибавляет в заключение г. А. Л-д, – как всеобща и единодушна была скорбь прихожан о потере доброго пастыря, в отношении которого все прихожане составляли как бы одну семью, соединенную с ним почтением, любовью и благоговением к его пастырским добродетелям»? Другой пастырь, сохранившийся в воспоминании автора, был законоучитель Первого Московского кадетского корпуса, протоиерей Александр Шавров. «Имя этого пастыря, – по словам вспоминающего, – произносится с глубоким уважением и признательностью всеми, кто имел счастье быть его воспитанником, как законоучителя, и духовным сыном, как духовника». «Уроков его, – говорит автор, мы ждали, – как голодные пищи, жаждущие питья: они были именно живым потоком, лившим обильно свои струи из богоглаголивых уст служителя Христа, без перерыва, во все течение нескольких урочных часов; слушать хватавшие за душу, импровизированные лекции христианского нравоучения, некоторые нарочно приходили из других классов, прячась для этого заранее за скамьи заднего ряда». Поучительно читать в воспоминании г. А. Л-да, как церковное богослужение и великопостная исповедь служили могущественными орудиями духовно опытного о. Александра для действия на умы и сердца своих воспитанников, и как он и вне классов и церкви каждую по-видимому случайную встречу с кем-либо из своих воспитанников умел обратить в их духовную пользу; как ласковое его слово и отеческий привет были наградою и поощрением для добрых, а укорливый взгляд или и прямое обличение – наказанием и побуждением к исправлению. Из этих воспоминаний г. А. Л-да выведем себе хоть то назидание, как пастырям полезно привлекать к себе расположенность и любовь детей своих прихожан: любивший пастыря своего в детстве не будет равнодушен или холоден к нему и в зрелом возрасте. Для этого, кроме отношений своих к детям своих прихожан в церкви и школе, пастырям полезно посещать частным образом дома своих прихожан. Такие посещения прихожан, если бы для них находился досуг у пастыря, могли бы принести крестьянам и особенно детям их большую пользу. Во всяком случае, пастырю нужно стараться, во что бы то ни стало, достигнуть того в своём приходе, чтобы дети его прихожан не пугались с ним встречи, как это теперь почти повсеместно бывает, не прятались, завидев его издали, но сами без всяких понуждений и побуждений подходили бы к нему под благословение. Если дети привыкнут получать от священника благословение при встрече с ним, то сами собою устранятся и те явления в жизни пастырей, которые вызвали предложение преосвященного Аполлоса, епископа Вятского, Вятской духовной консистории, следующего содержания: «Некоторые из священников, при встречах со своими прихожанами, вместо осенения их благословением во имя Святой Троицы, как подобает, подают им руку. Этим даётся повод предполагать в служителях веры безразличное отношение, как к подаче руки, так и к осенению во имя Божие, и подчинению себя светскому лишь обычаю. Не простительно это пастырю Церкви, ибо он знает, что через иерейское благословение низводится на приемлющего оное Божие благословение, которым верующие умеют дорожить и о лишении которого могут скорбеть…». Если некоторые прихожане стесняются, может быть, подходить под благословение к своему священнику из-за того только, что не желают целовать потом, по общепринятому обычаю, благословляющую руку; в таком случае не следует таким подавать повода к заключению, что с благословением существенно и необходимо соединяется целование десницы пастыря; от креста же уклоняться христианин не станет.Крещение Духом Святым и Огнём // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 12. С. 418–420.В проповеди св. Иоанна Крестителя, в которой он изображает своё отношение к Мессии, читаем, между прочим, следующее: аз убо, – говорит Иоанн, – крещаю вы водою в покаяние; грядый же по мне… Той вы крестит Духом Святым и огнем (Мф.3:11). Этими словами Иоанн выражает, что грядущий за ним Мессия отличается от него крещением высшего рода, какое Он установить. Иоанн погружал только в воде для покаяния, то есть его крещение было только символом, указывавшим на внутреннее очищение от грехов и побуждавшим к такому очищению, хотя не производившим оного. В противоположность своему крещению водою, Иоанн поставляет крещение грядущего Мессии, крещение Духом и огнем. В каком отношении находится вода к огню, в таком крещение Иоанново к христианскому. Вода очищает только внешнюю сторону предмета от нечистоты; огонь же, проникая и обнимая весь предмет, очищает и внутреннюю его сторону. Крещение Иоанново, подобно тому как весь Ветхий Завет со своими жертвами и очищениями, очищало только внешнюю сторону и не могло освободить от внутренней вины греха. Только крещение Нового завета освобождает нас от внутренних язв греха, внутренно оправдывая нас и образуя нового человека. Главная сила этого внутреннего освящения и возрождения есть Св. Дух, действующий в христианском крещении. Это самое естественное объяснение выражения «Духом Святым и огнем». В сущности, для выяснения мысли достаточно было и одного выражения «Духом Святым» (как это и стоит в соответственном месте евангелия от Мк.1:8); но чтобы в противоположность выражению «водою» изобразить внутренно освещающее и согревающее действие христианского крещения, Иоанн присоединяет «и огнем». – Иначе, впрочем, толкуют это Ориген и св. Василий В. Выражение «Духом Святым» они относят к тем, которые с верою принимают Мессию и свыше получают Св. Духа; слово же, «огнём» разумеют в смысле геенского огня, относя его к тем, которые отвергают Мессию. Одних Он крестит Св. Духом, других – геенским огнём. – Иные, наконец, ставя эти слова в параллель со словами Господа: Иоанн убо крестил есть водою, вы же имеете креститися Духом Святым, не по мнозих сих днех (Деян.1:5), разумеют сошествие Св. Духа на апостолов в виде огненных языков.№ 13, марта 28-гоПоучение в неделю Святую Пасху // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 421–426.Сей нареченный и святой день…праздников праздник и торжествоесть торжеств (8-я песнь пасхальн. кан.).У нас в году двенадцать главных, великих праздников. Все они много отличаются от праздников средних и малых. По уставу Церкви все двунадесятые праздники мы встречаем за несколько дней, и после не вдруг расстаемся с ними, но провожаем и вспоминаем их: встречаем песнопениями, препразднствами и навечериями, а провожаем попразднствами и отданиями. Во все эти праздники и служба Божия совершается торжественнее, чем в другие дни: ризы надеваются светлые, свечи зажигаются все, какие где поставлены. На клиросе больше поют, чем читают, а после обедни разрешается и трапеза праздничная и труда ради бденного покой телесный. Но нет больше, светлее, торжественнее праздника, как праздник светлого Христова Воскресения или святой Пасхи. Церковь называет сей праздник Пасхою великою, двери райские нам отверзающею, неделею святою, светлым Христовым Воскресением. «Сей нареченный и святой день… праздников праздник и торжество есть торжеств», – воспевает св. Церковь.Особенное величие праздника Пасхи, веселие и радость в сей праздник выражаются и в храме и вне храма, как в первый день, так и во всю Светлую седмицу.В первый день Пасхи служба Божия бывает так торжественна, как никогда. Не спим мы до полуночи, ждем радостного благовеста, а в самую полночь призывает он нас на заутреню. Входим в церковь; сначала, пока стоит плащаница посреди храма, пока воспоминается пребывание Господа во гробе, ещё не так радостно на душе; но после, когда отнесут плащаницу в алтарь и начнется утреня, такая радость бывает на душе, что и выразить нельзя. Кругом горят свечи и в алтаре и пред иконами, и в паникадилах и у всех предстоящих; священник и диакон в ризах светлых – все принимает светлый, ликующий, величественный вид; с торжествующим лицем, при великом звоне, идем мы, подобно мироносицам, встречать воскресшего Господа и, обойдя с хоругвями и крестами вокруг храма, с радостною вестью – «Христос воскресе» возвращаемся и возвещаем вслух всем об этом. С этой минуты и до конца утрени велегласное пение не умолкает, чтения совсем не полагаются и постоянно слышится радостное приветствие – «Христос воскресе». Заутреня оканчивается христосованьем: священнослужители выходят из алтаря со святым крестом, Евангелием и иконами, и христосуются со всеми; а потом все вы приветствуете друг друга – «Христос воскресе» говорит один, «Воистину воскресе» – отвечает другой, обнимаете, целуете друг друга и дарите пасхальные яйца. Всем нам весело тогда; все мы как братья родные, все любим друг друга, как Христос возлюбил нас. Труда ради бденного обедня в первый день светлого Воскресения Христова и во всю светлую седмицу отправляется рано. Евангелие в первый день читает не один диакон, как обыкновенно то делается, а и священник; а в тех приходах, где не один священник и не один диакон, читают его все и ещё на разных языках. Во время чтения Евангелия бывает звон во все колокола. После обедни освящаются и благословляются пасхи, которые христиане после службы, каждый в своей семье, разговляются после Великого поста и которые потом вкушают во всю Светлую седмицу прежде пищи. Всю утреню и всю обедню царские врата не затворяются; это значит, что воскресением Христовым отверсты для нас райские двери, открыт вход в Царство небесное. Царские врата остаются открытыми и во всю Светлую седмицу. Торжество пасхального богослужения в первый день завершается целодневным звоном; звон этот продолжается целую неделю.Но не в храме только торжество в сии дни, а и вне храма, всюду радость, всюду ликование. Встречаетесь вы на улице, в доме с родными, знакомыми, радостно приветствуете друг друга – христосуетесь. Весь причт церковный с животворящим крестом и святыми иконами обходит ваши домы. Как ангелы поют воскресение Христово на небеси, так и священнослужители молят Господа сподобить всех нас на земле чистым сердцем Его славить; и как святые апостолы проповедовали воскресшего Господа всему миру, так и они возвещают всему приходу о воскресении Христовом. Кто и не был в церкви – по старости лет, по немощи, по малолетству, и тот услышит эту весть и тот возрадуется со всеми общею радостью.О чем же такая радость, зачем везде такое торжество? Есть чему радоваться, бр., нельзя не торжествовать в настоящие дни. Ныне Христос воскрес из мертвых. Он приходил на землю искупить нас от греха, проклятия и смерти; Он искупил нас страданиями и позорною крестною смертью и совершил спасение наше своим славным воскресением. Аще же Христос не воста, тще убо проповедание наше, тща же и вера ваша. (1Кор.15:14), то есть если бы Христос не воскрес, то напрасна, бесполезна была бы наша проповедь, и напрасна была бы наша вера. Христос воскресением Своим завершил искупление человеческого рода. Теперь верующие в воскресшего Христа уже не отвечают за прародительский грех, над ними диавол не имеет силы, и смерть для них не страшна, они также воскреснут все, как Христос воскрес. Вот как один святой отец Григорий Богослов говорит об этом: «ныне спасение миру – миру видимому и невидимому. Христос восстал из мертвых; восстаньте с Ним и вы; Христос из гроба, освобождайтесь от уз греха; отверзаются врата ада, истребляется смерть, отлагается ветхий Адам, совершается новый. Пасха, Господня Пасха, и ещё скажу в честь Троицы – Пасха! Она у нас праздников праздник и торжество торжеств; столько превосходит все торжества, даже Христовы и в честь Христа совершаемые, сколько солнце превосходит звезды»373. А другой святой отец – Иоанн Златоуст так говорит: «вот наступил для нас вожделенный, спасительный праздник, день воскресения Господа нашего Иисуса Христа. Этот праздник есть залог мира, источник примирения, истребления врагов, разрушение смерти, погибель диавола. Сегодня люди соединились с ангелами и обложенные плотью, вкупе с бесплотными силами, возносят хвалебные песни Богу. Сегодня Господь сокрушил врата адовы и самоё лицо смерти истребил. Но что я говорю, лицо смерти? Даже самоё имя смерти изменил: она теперь уже называется не смертью, но успокоением и сном»374.По истине велика должна быть духовная радость наша ныне, высоко наше духовное торжество! Но пока мы живем на земле, не можем духовной радости, духовного торжества не сопровождать и земными радостями, земным веселием. Церковь и не запрещает этого. Но, – я не престану напоминать, – многие из вас злоупотребляют разрешением Церкви в такие великие праздники, как Рождество Христово и светлое Христово Воскресение. Многие в эти дни полагают весь праздник в том, чтобы всего у них было вдоволь, чтобы можно было объедаться и упиваться. От сего в такие праздники нередко видишь пьяных, слышишь разгульные, шумные и срамословные песни. Такое празднование противно Богу. Чем выше праздник, чем торжественнее он, тем более мы должны угождать Богу, благодеющему нам, тем более должны стараться, чтобы не прогневить Его. Вы огорчили бы царя, если бы, встречая его, на радостях выпили лишнее; так точно огорчаете вы Господа Бога, когда в великий, светлый праздник Воскресения Его предаетесь объедению, пьянству и всякому веселию безумному. Радость свою мы можем сделать приятною Богу, когда из благодарности воскресшему Господу сделаем хотя малое добро меньшей Его братии – нуждающимся, скорбящим. В приходе нашем немало таких бедняков, которым ради великого праздника и есть нечего. Помогите им, подайте от избытка вашего, обрадуйте их ради праздника. Немало у нас и таких, у которых с горя и печали глаза не высыхают от слез, – навестите их и утешьте, и Господь благословит вас за это. У вас весело, отрадно на душе; сделайте так, чтобы и у других была вместе с духовною радостью и радость земная. В настоящий светлый праздник древние христиане, которые жили прежде нас более, чем за тысячу лет, обыкновенно старались сделать какое-нибудь доброе дело, кто какое мог, для своих братьев: навещали заключаемых в тюрьме, прощали должников, отпускали рабов на свободу, подавали милостыню нищим. Также поступали и предки наши – люди русские православные. Подражайте им и вы, братья мои возлюбленные.Итак, бр., знайте, помните и не забывайте, что Пасха считается святым днём, праздником из праздников и торжеством из торжеств, потому что ныне Христос воскрес из мёртвых, смертью смерть попрал, адову силу уничтожил, диавола поразил и отверз нам райские двери. Знайте и не забывайте, что проводить этот великий праздник нужно так, чтобы не прогневить Господа объядением, или пьянством, или другими какими-либо непотребными делами. Старайтесь праздновать великие праздники так, чтобы заслужить милость и любовь Господа Бога. Помогайте бедным и сиротам, утешайте скорбящего, любите всех, кто чем когда оскорбил вас, прощайте всех и всё ради Воскресения Христова. Христос же истинный Бог наш, воскресый из мертвых, смертию смерть поправый и сущим во гробех живот даровавый, помилует и спасёт нас, яко Благ и Человеколюбец. Аминь.Отчасти, яко вспоминая вам // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 427–429.(Рим.15:15)Волны житейского моря, унося с течением своим одни явления и принося другие, охлаждают самое горячее внимание, направленное к одному какому-либо предмету. Нужно много привычной сосредоточенности внимания, чтобы, увлекаясь разнообразием жизненных явлений, не выпускать из виду того, что уже успело один раз подействовать на внимание, и потом как бы перешло в область истории; нужна не только особенная твердость памяти, но и глубокая, серьезная восприимчивость всего душевного настроения, чтобы прожитое и перечувствованное однажды не уносилось с переменою обстоятельств, но, твердо укрепившись и укоренившись в душевной почве, не переставало давать себя чувствовать и при других обстоятельствах жизни. Но изменчив род людской, изменчивы человеческие чувства! Сегодня все наше чувство направлено было к одному предмету; мы справедливо относились к нему с сочувствием или с негодованием. Но вот новая смена явлений, и наше вчерашнее сочувствие и негодование забыты… Нужны поэтому напоминания.Апостол Павел говорил своим возлюбленным филиписиянам: «писать вам об одном и том же для меня не тягостно, а для вас назидательно»; и о чем же это писать? О том самом, необходимость чего дает себя чувствовать и без напоминания: «берегитесь псов» и т. д. Писал тот же апостол «с некоторою смелостью, отчасти как бы в напоминание римлянам о своем апостольском служении у язычников, чтобы было благоприятно Богу сие приношение его язычников. Напоминает и нам первосвятитель московский о нашем служении у отечественных наших язычников, напоминает о том, чтобы и наше приношение Богу язычников, совершаемое священнодействием благовествования Божия через наших миссионеров, будучи освящено Духом Святым, при нашем благотворительном участии, было благоприятно Богу… «Благодарение Богу, – пишет председатель Православного Миссионерского Общества, – Общество укрепляется, расширяется и благоуспешно развивает свою деятельность. Начальники православных миссий Иркутской, Забайкальской и Алтайской ободрены и утешены его попечениями и пособиями, другие взирают на него с добрыми надеждами; в разных концах России, не только в белом и монашествующем духовенстве, но и в благочестивых мирянах пробуждается дух ревности к делу евангельской проповеди; являются на призыв Общества новые лица, желающие посвятить себя миссионерским трудам; материальные средства Общества увеличиваются – все это добрые и утешительные признаки». Засвидетельствованные эти плоды недавнего религиозного возбуждения к делу обращения язычников, обитающих в нашем отечестве, успели созреть в очень короткое время; усовершенствованные плоды того же рода должны теперь, по естественным законам усовершаемости, своевременно созревать и вырастать, если только не охладеют наши сердца к святому делу благовествования Божия у язычников. Поэтому Председатель Общества просит и молит всех сочувствующих Православному Миссионерскому Обществу «не ослабевать в добром деле, чтобы с течением времени привыкнуть богоугодные жертвы на распространение веры Христовой почитать нашей неотложной христианской обязанностью». Привыкнуть можно как к дурному, так и хорошему; но в приобретении привычек повторение и напоминание занимают первостепенное значение. Примем же к сердцу напоминание московского первосвятителя. Да послужит отчасти, яко воспоминая нам о необходимости нашего не охладевающего усердия к делу миссионерства, начинаемый печататься ряд статей по общей истории миссионерства в православной Церкви.Очерки из истории миссионерства пастырей церкви Христовой // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 429–440.Одно из основных прав, дарованных Церкви Христовой Самим Учредителем её, есть право распространять свои пределы на весь мир, дóндеже достигнут вси в соединение веры, в познание Сына Божия и все составят единое стадо под управлением Пастыреначальника-Христа. Этим правом Церковь Христова во все времена, от начала её до ныне, пользовалась, пользуется и не престанет пользоваться до скончания века. Свою миссионерскую деятельность она всегда проявляла в двух видах: то приумножала число своих членов, приобретениями из совместно существующих с нею иноверных обществ, то высылала проповедников за пределы христианского мира для образования там новых церквей. Первый вид можно назвать внутренним миссионерством, а последний внешним. Кто же были главными деятелями в том и другом случае? Кого Церковь уполномочивала на это великое и святое дело?Научить, просветить неверующего есть долг каждого христианина, долг любви его к ближним. Но главным образом эта обязанность всегда лежала на пастырях Церкви. Прямая обязанность пастырей пасти стадо Христово, уже собранное; но они, как преемники апостолов, которых Господь первее всего послал собирать своё стадо, обязаны также приводить ко Христу и ины овцы, яже не суть от двора сего. Сознание этого долга всегда так живо было во вселенской Церкви, что законодательная вселенская власть, определявшая своими канонами деятельность пастырей, не сочла нужным издавать особенные постановления, которые побуждали бы пастырей умножать свои паствы обращением неверных, или благовествовать Евангелие вне христианского мира. Она только запретила поручать пастырское служение лицам, которые не успели всех домашних своих сделать православными христианами375, и тем засвидетельствовала, что ревность в обращении неверных составляет существенное достоинство пастыря. Если обратим внимание на каждую поместную Церковь, как часть вселенской, в каком бы народе она ни образовалась, при каких бы условиях внешних и внутренних ни состояла, то увидим, что в каждой из них пастыри, исполняя завет верховного Главы Церкви (Мф.28:19), всегда по мере сил своих трудились на невозделанной ниве Божией. Один Господь знает всех потрудившихся для славы имени Его; только в книге жизни записаны все имена их. Но и земная книга – история каждого христианского народа, сохраняющая память только о немногом достопримечательном, на своих страницах начертала, в пример и поучение потомству, имена многих пастырей, которые свои паствы из малых сделали обширными, или вновь насадили семена христианства в странах неверных. Наша отечественная история свидетельствует, что и русские пастыри не уступали в этом святом деле пастырям других православных народов. Пересматривая отечественные летописи, мы видим, что ряд просветителей различных племен, вошедших в состав огромной империи русской, не прерывался от самых первых времен нашей истории до настоящего времени, при всех невзгодах нашего отечества. Конечно, эти невзгоды, равно как и благосостояние государства, более или менее отражались и на деле миссионерском: смутные времена задерживали его, а счастливые ускоряли; но во всяком случае ревность к миссионерскому делу, как внутреннему, так и внешнему, никогда в среде православных русских пастырей не оскудевала.В настоящее время, ознаменованное многими благодетельными реформами в нашем отечестве, коснувшимися всех сторон жизни русского народа и уже успевшими значительно поднять умственный и нравственный уровень его, пастырская ревность к распространению света евангельского заявила себя с новою силою. Тем, которые читают епархиальные ведомости и следят за развитием церковной жизни в нашем отечестве, известно, как постепенно в каждый год приращаются в России отдельные паствы новыми членами, обращающимися из иудейства, магометанства и язычества. Известны также распоряжения церковной власти об усилении миссионерского дела во многих епархиях. Известно также и то, что при некоторых духовно-учебных заведениях открываются специальные миссионерские классы для приготовления будущих местных пастырей преимущественно ко внутренней миссионерской деятельности, что учреждаются во многих епархиях братства, имеющие одною из главных задач содействовать развитию этой деятельности. Одновременно с расширением внутренней миссионерской деятельности усилилась в православной Церкви русской ревность и ко внешнему миссионерству. Постоянным читателям нашего журнала известно, сколько в последнее время образовалось различных обществ для насаждения христианства на окраинах нашего отечества между племенами, которые ещё не слыхали благовестия Христа. Нельзя не радоваться сильному развитию этой благотворной деятельности в среде наших пастырей, когда известно, что и после вековых миссионерских трудов, не только по краям России, но и внутри её число неверующих во Христа магометан и язычников во многих местах превышает десятки и даже сотни тысяч, не говоря уже о многочисленном племени еврейском, скитающемся почти повсеместно. Нельзя искренно не пожелать, чтобы распространители славы имени Христова воспользовались всем, что нужно для верного успеха в этом святом деле.Все пастыри Церкви, конечно, хорошо знают, что в столь великом и священном деле, каково миссионерское, усилия человеческие, как бы велики ни были, сами по себе не приносят обильных плодов; все они, конечно, глубоко убеждены, что главный помощник и совершитель в деле обращения неверных ко Христу есть сам Бог, Который изводит делателей на жатву свою и раскрывает сердца неверных к принятию евангелия правды. Но с другой стороны, все они, без сомнения, убеждены и в том, что в деле проповеди, хотя успех сего дела зависит от Бога, необходима для пастырей миссионеров, с их стороны, значительная подготовка. И апостолы – чрезвычайные орудия действовавшего в них Духа Божия – не вдруг посланы проповедовать учение Христово, но после трёхлетнего приготовления их к этому делу самим Иисусом Христом. Конечно, вообще к пастырскому делу, а вместе с тем и к миссионерскому, у нас люди приготовляются продолжительным образованием; им сообщаются подробные теоретические и практические сведения о религии и о душе человеческой; а лица, посвящающие себя исключительно внешней миссионерской деятельности, сверх того имеют возможность получать специальное образование по сему предмету при содействии миссионерских обществ. Но как в том, так и в другом случае наука далеко ещё не сообщает надлежащего уменья вести миссионерское дело; она, так сказать, научает только учиться этой опытности. Частные случаи, которые постоянно встречаются в миссионерской практике, никогда не могут быть подведены наукой под известные категории, при которых возможно было бы ясное и положительное решение всяких затруднений. Такая всесторонняя опытность может быть приобретена только при изучении миссионерской практики всех предшествующих восемнадцати веков. Здесь можно видеть, с одной стороны, многочисленный сонм ревнителей миссионерского дела, всецело посвятивших себя ему, с их различной подготовкой, с их личными особенностями – совершенствами и немощами, с их материальными средствами и разнообразными приемами проповедническими; а с другой – самые разнообразные обстоятельства, среди которых миссионерам приходилось действовать, как то: всевозможные препятствия и удобства со стороны местностей, умственного, нравственного и религиозного состояния различных народов и со стороны владетелей светских и духовных. Здесь же можно видеть главное препятствие к распространению света истины со стороны тайных ухищрений князя тьмы; и ещё яснее – Промысл Божий, непосредственно действующий в знамениях и чудесах и посредственно – в устроении самых разнообразных, по-видимому случайных обстоятельств, но чрезвычайно благоприятных успеху евангельской проповеди.Имея в виду облегчить пастырям изучение миссионерской многовековой практики, мы намерены представить на страницах нашего журнала в нескольких исторических очерках деятельность знаменитых миссионеров при постепенном возрастании Церкви Христовой на земле в течении минувших восемнадцати веков. Надеемся, что эти очерки не лишними будут и для тех пастырей, которые не несут обязанностей миссионерских. Ни одному пастырю неизвестна его будущая судьба и деятельность: Промысл Божий может призвать на миссионерское поприще и того, кто не думал нести такую обязанность. С другой же стороны в пастырской практике история непрерывного распространения Церкви при всевозможных препятствиях будет служить всегдашним живым свидетелем особенного промышления Божия о Церкви, на которое пастырь всегда может указывать колеблющимся в вере, как на очевидное чудо376.Распространение христианства главным образом совершалось во времена апостолов, которых во всю землю изыде вещание и в концы вселенныя глаголы. Никогда потом десница Божия, созидающая Церковь, в таком обилии чудес не проявляла себя, как в век апостольский; и ни один из миссионеров последующих веков не успел сделать столько приобретений для Церкви Христовой, сколько сделал каждый из апостолов. В деятельности апостолов, руководимых Духом Святым, представлены образцы для миссионерской деятельности всех последующих веков христианства, так что большая или меньшая успешность этой деятельности в последующие времена зависела от большего или меньшего приближения её к духу апостольскому. Посему свои очерки мы начнём историей миссионерской деятельности св. апостолов с первых дней Церкви Христовой на земле.Первые опыты миссионерской деятельности апостолов от сошествия на них Святого Духа до смерти Стефана.Иисус Христос, вознесшись на небо, оставил на земле небольшое общество своих последователей. По сказанию евангелиста Луки, в нём было только 120 человек. Смотря на это незначительное число людей, незаметное среди обширной и многолюдной столицы иудейской, никак нельзя было подумать, чтобы оно могло когда-нибудь разрастись в величайшее общество и наполнить собою все концы вселенной. Напротив, скорее можно было ожидать, что этот небольшой кружок людей, проникнутый направлением, совершенно противоположным всем стремлениям тогдашнего мира, не имеющий никакой поддержки со стороны сильных земель, потеряется в общей массе народов и бесследно исчезнет. Однако вышло не так, как можно было предполагать по человеческим соображениям. В этом небольшом числе избранных Божиих таилась великая нравственная сила. Пользуясь евангельским сравнением, можно сказать, что это было незаметное зерно горчичное, которое потом разрослось в великое древо, осеняющее своими ветвями весь мир. Недоставало только живительной влаги и теплоты, чтобы вызвать наружу таившуюся в нём жизнь… В десятый день, по Вознесении Господа, по обетованию Его, обильно излилась небесная животворная сила Св. Духа на небольшое общество последователей Христовых и совершенно их переродила.Не без особенного Промысла Божия для столь великого события избран был день праздника иудейского – пятидесятницы. Это был один из трёх великих годовых праздников еврейских, в которые, по закону Моисееву, каждый иудей должен был являться во храм пред лице Иеговы. Иудеи, несмотря на печальную политическую судьбу свою, которая разбросала их по разным странам, свято хранили эту заповедь, и в определённые законом дни праздников – пасхи, пятидесятницы и кущей во множестве со всех сторон стекались ко храму иерусалимскому. С раннего утра, ещё до восхода солнца, в день пятидесятницы, в этот торжественный день воспоминания синайского законодательства, иудеи в праздничных одеждах со всех концов города во множестве стекались к горе, на которой стоял храм. Апостолы и все верующие во Христа, до того времени ежедневно ходившие во храм на молитву, теперь остались дома; может быть, их удержало в доме тревожное опасение встретиться с врагами своего возлюбленного Учителя и услышать оскорбительную для их благоговейного чувства к Нему насмешку; может быть, они не видели возможности найти для себя место во храме по случаю необыкновенного стечения народа. Как бы то ни было, только они сочли за лучшее остаться дома, тем более, что сионская горница, которую они занимали, была не в дальнем расстоянии от храма. До них явственно доносились звуки священной музыки, и им видна была курящаяся жертва.В третий час дня – в самые торжественные минуты богослужения вдруг послышался шум с неба, как бы от сильного порыва бури. Буря неслась, в виду всего народа, покрывавшего гору, прямо на дом, в котором верующие во Христа пребывали единодушно вкупе в молитве и молении. Вслед за этим необычайным явлением показались в воздухе огненные языки, которые нисходили на каждого из верующих во Христа. Движимый любопытством народ толпами бросился к тому дому; но здесь он поражён был новым чудом: простые, необразованные люди – галилеяне, которых простота вошла у иудеев в пословицу, прославляют величие Божие на разных языках, понятных для всех пришельцев самых отдалённых стран. В изумлении все спрашивали друг друга: «Что это значит, что у необразованных галилеян вдруг явились необыкновенные знания»? Но несмотря на ясное проявление силы божественной в этом событии, нашлись между свидетелями дивного чуда легкомысленные люди, которые обратили необычайное знамение в повод к неразумному глумлению. Они говорили, что апостолы исполнени вином и потому произносят какие-то несвязные, непонятные речи. Это ложное толкование, явно клонившееся к уничтожению силы Божией, возбудило в апостолах особенную ревность. До того времени робкие, запиравившиеся в горнице, страха ради иудейска, теперь смело выступили пред многочисленным собранием на защищение славы Божией. Апостол Пётр, за несколько дней назад трижды отрекшийся от своего Учителя пред слугами архиерейскими, теперь торжественно проповедует о Нём пред лицом бесчисленного народа. «Мужие братие, – говорит он, – напрасно вы считаете нас пьяными в такую раннюю пору сего священнаго дня. Чудное событие, которое вы видите, есть исполнение древняго обетования Божия об излиянии Духа пророчества на всех рабов Божиих в последние дни, то есть во дни явления в мир Искупителя. Этот Искупитель есть Иисус Назорей, муж от Бога извествованный в вас силами, чудесами и знамениями, Назорей, которого вы распяли. Его Бог воскресил из мёртвых, чему мы все свидетели; и Он-то, вознесённый десницею Божиею, приял от Отца обетование Св. Духа и излиял его на нас. Итак, твёрдо разумей весь дом Израилев, что сего убитаго вами Иисуса Назорея Бог соделал и Господом и Христом, о Котором пророчествовал Давид». Несмотря на то, что за 50 дней до сего времени народ возбуждён был против Иисуса Христа наветами книжников и фарисеев и требовал Его смерти, несмотря на то, что так печальна и позорна была кончина Господа, и тогда уже пробуждалось в народе сознание несправедливости, допущенной по отношению к сильному словом и делом Назорею, и тогда уже многие, видевшие его кончину, сопровождавшуюся знамениями, возвращались с места казни, биюще перси своя (Лк.23:48). Теперь чудное событие, совершившееся в глазах всего народа, и речь Петра, исполненная силы и Духа, довели давно крывшееся в сердцах народа чувство несправедливейшей вести до искреннего раскаяния. Многие из слышавших речь Петра умилишася сердцем и, реша, Петру и прочим апостолам: «Что нам делать, чтобы загладить такое ужасное преступление? Покайтеся и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа во оставление грехов и приимете дар Св. Духа», – был ответ ап. Петра. И по слову Петра в тот день к малому числу верующих приложилось около трёх тысяч человек.Таким образом уже при первом небесном орошении малое зерно горчичное проросло и распространило корни свои на далекие пространства известного тогда мира. По сказанию евангелиста Луки, свидетелями излияния на апостолов Св. Духа и слушателями Петра были многие народы: здесь были и парфяне, и мидяне, и эламиты (жившие в Персии), жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и стран Ливийских, пришедшие из Рима, Иудеи и обращенные из язычников критяне и аравитяне. После праздника, возвратившись в свои страны, они пронесли повсюду весть о славе Иисуса Назарея. Как велики были успехи их проповеди – неизвестно; но несомненно, что она служила подготовкой для прочного насаждения и утверждения христианства и способствовала быстрым успехам последующей проповеди апостольской.Не скоро ещё вышли апостолы на всемирную проповедь: они ожидали для сего особых указаний Промысла; а между тем продолжали проповедь о воскресшем Спасителе в столице иудейской, которая наполнена была очевидцами смерти Его и где всем виден был гроб Его. Сила божественная постоянно сопровождала их благовестие. Знамения и чудеса, совершаемые руками апостолов, наводили страх на всякую душу, и Господь ежедневно прилагал спасающихся к Церкви. Как много народа приобретала Церкви каждая проповедь апостольская, сопровождаемая чудесами, можно видеть из истории исцеления хромого. Однажды апостолы Петр и Иоанн шли в храм на молитву в девятый час дня (наш третий). Сидевший при дверях храма хромой от рождения просит у них милостыни; но они, вместо серебра и золота, которых у них не было, именем Иисуса Христа Назорея подают ему исцеление. Ужас, исполнивший свидетелей этого чуда, вызвал апостолов на новую проповедь среди самого храма. С такой же силой и ревностью, как прежде, апостол Петр в ней высказал, что исцеление хромого от рождения не есть дело их силы и благочестия, но его совершил распятый иудеями Иисус Назорей, следовательно не мертвый, а присно живущий и могущественно действующий. Ещё не успел апостол окончить своей вдохновленной речи, прерванной священниками и храмовой стражей, как из слышавших около пяти тысяч уверовали в Христа. Чудеса, совершавшиеся св. апостолами, приобрели множество последователей Христу. Свидетельством сего служат слова самих врагов имени Христова, сказанные апостолам в синедрионе: «се исполнисте Иерусалим (весь) учением вашим» (Деян.5:28). И не простой только народ принимал учение апостолов, но многие из священников обращались к вере в Христа (Деян.6:7).Все эти обращения не веровавших иудеев ко Христу очевидно были следствием обильно проявлявшейся в апостолах чудодейственной силы Божией. Здесь ясно для всех действовал сам Бог, как и замечает евангелист Лука: Господь же прилагаше по вся дни церкви спасающияся (Деян.2:47); апостолам только оставалось говорить народу, что их руками действует воскресший Иисус Христос. Кажется, для такой проповеди не требовалось особенной мудрости. Но если внимательно всмотреться в содержание первых речей апостолов к народу, нельзя не видеть в них образцов приспособления к обстоятельствам и мудрого действования проповедников на сердца слушателей.Озерецкий П. Очерк дохристианского религиозно-языческого развития наших предков377 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 440–455.Славяне – наши предки пришли на русскую землю с Дуная и поселились, как рассказывает нам первый летописец Нестор, по берегам Днепра, Двины, Волхова, Ильменя и других рек и озёр русской страны; с Дуная же они принесли с собою и религиозные верования в реки, источники, в водяных духов и в речных русалок378. Бесчисленное множество местных озёр, которых в одной Олонецкой области насчитывалось до 2000, множество больших и малых рек, по которым славяне плавали, выбирая себе места для поселения, а потом для промыслов и торговли с чудью, болгарами и греками, дали повод к баснословным рассказам о новых речных и озерных божествах; а на северо-востоке, познакомившись с финнами и посещая их «кудесников», чтобы с ними «кудеса бить», славяне незаметно усвоили себе от них ещё несколько верований в водяных духов и обычай поклонения рекам и озёрам. Но так как из ряда бесчисленного множества рек и озёр особенно резко отделялись большие вместилища вод, к которым как бы тяготели все прочие, то и в религиозно-языческом миросозерцании наших предков, на место Дуная, в том же значении выступают Днепр, Ильмень и Волхов379; в них находится местопребывание всех вообще речных, или водяных духов, которые уже отсюда расходятся по другим рекам, озёрам и источникам.Но не все славянские племена, при своём переселении с Дуная, расположились по берегам рек, озёр и источников; многие из них поселились в лесах и проводили жизнь звероловов и пастухов, о чём упоминается и в начальной нашей летописи: «Древляне, – читаем в ней, – седоша в лесех… живяху зверинским образом, живущи скотьски», – одинаково с ними жили и радимичи, вятичи и север. «Живяху в лесе, яко же всякий зверь, ядущие все нечисто», – то есть мясо диких зверей и птиц, которых удавалось убить на охоте. Сообразно с таким образом жизни сложились у этих славян и религиозные верования их. Углубляясь внутрь дремучих лесов древней Руси, кроме леса и диких зверей не видя ничего вокруг себя, славянин-язычник, при общем славянском веровании в повсеместное присутствие в природе божественных существ, необходимо пришёл к тому, что и в лесу начал видеть богов и самый лес назвал «Божелесьем», «Божиим лесом». К этому обоготворению леса особенно располагали его: таинственный мрак, необходимо царствующий в дремучих лесах, каковы были леса на севере древней Руси, неопределённый и сильный лесной шум, или гул во время грозы и бури, раздававшийся на громадное пространство и наводивший страх на первобытного человека, особенно в тёмную ночь, когда старые деревья, не выдержав напора ветра, с треском ломались, или же кололись в щепы от удара молнии, зловещий рев диких зверей и пронзительный крик лесных птиц. Этим не трудно объяснить, почему наши предки-язычники, обитатели лесов, повсюду в лесу видели таинственных духов; они были, по их представлению, на каждом дереве и особенно в древесных дуплах. Отсюда, как самое необходимое и естественное следствие, явились тысячи разного рода суеверных примет и предзнаменований. Так, например, если на старой дуплистой вербе кричала вечером сова, то суеверный язычник представлял, что это само божество в образе птицы предсказывает, кому умереть. Или: если скрипел старый дуб, или птица с вершины его издавала пронзительный крик: то язычник видел в этом простом явлении также недоброе предзнаменование: «див кликал верху древа, велел послушати земле незнаеме», – говорит древнейшее мифологическое предание в «Слове о полку Игореве»… «Шумел лист на осине», «древо к древу наклонялось ветром», щекотала ли сорока, или желна (дятел) долбила клювом дерево, выл волк и проч. … – всё это что-нибудь да значило, всё это говорило о невидимом божественном существе в виде дерева, птицы и зверя. После этого понятно, почему славянин-язычник, обитатель лесов, повергался в благоговейном трепете пред лесными деревьями и называл своею матерью священную дубраву. О поклонении деревьям до нас дошло множество свидетельств. Даже киевские поляне, жители поля, «молились в рощении» на холму, где был большой лес. А муромцы вместе с финским племенем муромою «дуплинам древесным ветви убрусцем обвешивали и сим покланялись»380. На севере, где преимущественно рос березник, славянин преимущественно чтил березу, а на юге в пределах киевских и стародубских, где росли огромные дубовые леса, он покланялся дубу, представляя его священным деревом Перуна.Живя в лесу и охотясь за дикими зверями, славянин-язычник часто встречал в нем множество камней и громадных каменных перевалов, или валунов, которые невольно останавливали на себе внимание человека полудикого, каковы были наши предки-язычники, который веровал в могущественную силу баснословного камня алатыря, веровал в Перуна, мещущего на землю кремни и кремницы и камни огненные; который знал, наконец, по опыту, как много пользы приносили ему камни в борьбе его со зверями. Поэтому они и при виде камней, исполнялись благоговейного трепета, предполагая в них могучую таинственную силу и стали воздавать божеское поклонение камням гор и рек. Так новгородские славяне, поселившиеся на Белоозере, среди веси, чтили «камень да березу». «Мы убо, российский язык, читаем мы в «Слове печальном и рыдательном и обдержительном» – памятнике северо-восточной русской письменности XVII в. – в полунощной стране, исперва скифяне и славяне нарицахомся, грамоты же не имеяхом, малоумием и грубостию одержими камени же и дереву помрачихомся служением»381.С другой стороны славянин-язычник, проводивший жизнь звероловов и пастухов, не видя вокруг себя ничего, кроме зверей, птиц и вообще животных, и не понимая никаких отвлеченных духовных представлений, если они не облечены в знакомые ему образы окружающей действительности, естественно, не мог устоять пред теми живыми и непосредственными образами животных, с которыми на каждом шагу приходил в столкновение, чтобы не воспользоваться ими для выражения своих духовных представлений. Отсюда мы видим, что эти образы были перенесены им на самые предметы его религиозных верований: явился целый ряд божеств под образами различных животных. Так, божество солнца представлялось под образом баснословной жар-птицы, или птицы-вереницы, сидящей на священном дубе-стародубе; божество молнии и ветра представлялось под образом орла, летевшего из-за Хвалынского моря, бросавшего на лету кремни и кремницы, и проч. … так что, если бы мы обняли умом весь этот ряд, так называемых, зооморфических божеств, то в составлении различных образов, под которыми они олицетворялись, мы увидели бы все возможные осложнения и все разнообразнейшие комбинации этих образов, или отдельных их частей, постепенно являющиеся все более и более в причудливо-фантастических формах и представлениях, начиная от простого и натурального образа птицы до чудовищно-многосложного мифического змея огненного, змея-горынчата, который был морским чудовищем, но летал по поднебесью на крыльях жар-птицы с искрами и пламенем, ездил по земле на крылатом коне – «сивке бурке, вещем ковурке», кричал по туриному, шипел по змеиному, и в то же время носил признаки обличья человеческого. Этот период господства зооморфических образов для выражения всех духовно-нравственных представлений отмечен в народных сказаниях повестью о путешествии Егория Храброго в русскую землю, когда она была покрыта еще мраком язычества. По народным сказаньям, Егорий, приехав в русскую землю, застал её ещё сплошным лесом, страной, исполненной зооморфических образов; на всех местах, где впоследствии распространилась христианская вера, он застал мифических птиц; на самых вратах Херсонских у града Киева сидела в то время черногар-птица и держала в когтях своих осетра рыбу; разъезжая далее по русской земле, Егорий почти вовсе не встречал людей, вместо людей он «наезжал на тёмные леса дремучие, на широкие реки быстротекучия, на горы толкучия, на болота зыбучия, на стада чудовищных животных, на стада летучих змиев и рыскучих волков», и проч. Только пастухи последнего стада носят некоторое обличье человеческое, хотя и их тела были «яко еловая кора, а влас, как ковыль трава…».В то же отдалённое время пастушеского быта наших предков образовалось верование и в особого «скотьего бога» Велеса, или Волоса. – Пастухи, питавшиеся от стад своих, ничего в мире столько не ценили, как стада свои, а потому и богов своих не иначе представляли себе, как под образом также пастухов, охраняющих их стада от зверей и от пропажи, почему первоначально славянские боги назывались спасами – от глагола пасти. Но, как боги, по верованию славянина-язычника, находились в природе повсюду; то и стада свои он созерцал не на земле только, но и на небе, в верхних воздушных сферах, и сблизил их с самими божествами солнца и света. Отсюда становится понятным, почему в то время ущерб светила, затмение солнца приписывали волку, поедающему рогатый скот, – ночному хищнику волку будто бы пожиравшему светило дня – солнце; отсюда же идёт верование в оборотней людей в волков и в других зверей. Всё это казалось возможным тогда, когда представляли не только человека, но и божество в образе зверей, птиц и проч., когда казалось возможным даже научиться обёртываться по желанию «ясным соколом, серым волком и гнедым туром золотые рога», как делали это, по представлению наших предков, древнерусские волхвы. К тому же времени звероловного и пастушеского быта наших предков относят первоначальное развитие и, так называемого, животного эпоса, то есть развитие и господство таких народных сказаний, или басен, в которых животные разного рода являются действующими лицами и даже героями, каждое со своим особенным характером. Вообще в животном эпосе вся природа представляется с даром человеческого слова, исполненной разумной жизни, ума, чувства, – разделяющей нередко с человеком и радости и страдания, и имеющего в то же время и свои особенные горе и веселие. Такой взгляд на природу и животных был неизбежным следствием доисторического развития народов, потому что в основе этого развития лежит обожание таинственных сил, или стихий природы. По народным преданиям, сохранившимся ещё доселе, звери, птицы и растения некогда разговаривали между собою, как люди; поселяне доселе верят, что на кануне нового года домашний скот получает способность говорить между собою по человечески, что пчёлы во всякое время могут говорить с маткой и друг с другом, что дятел стучит в дерево с отчаяния, и так далее. Ещё доселе можно услышать, как это нам и удавалось, даже от лиц духовного звания (престарелых и заштатных), что если на кануне праздника Богоявления взять освящённой в церкви воды и сосуд с нею зарыть в землю, крепко его закупорив: то, если вырыть его потом на день Ивана Купалы – 24 июня в промежуток времени между утреней и обедней и покропить этой водой растения, растущие в лесу и на лугах, можно услышать, как каждое из них проговорит, хотя страшным, но человеческим голосом о своих врачебных, или вредоносных свойствах.Как самый типический памятник религиозно-языческого миросозерцания наших предков, оставшийся от времени звероловного и пастушеского быта их, представляет верование в лешего, который считался лесным духом и олицетворялся под образом человеческим. Народное предание изображает его царем леса, и царем мышей, кротов, медведей, волков и вообще всех лесных зверей. Этот «лесной демон», по верованию наших предков-язычников, был особенно страшен во время месяца листопада, когда лес терял свою последнюю зелень и не было возможности остановить лета. Тогда леший с досады ломал деревья, как тонкие трости, на полянах вырывал землю на семь пядей, лесные звери в страхе бежали в глубь леса и скрывались в своих берлогах, птицы из страха умолкали до весны, когда леший снова развеселится. Служа типическим выражением жизни звероловов и пастухов, лесной дух, естественно, представлялся врагом гражданственности, домашней семейной жизни, городской и сельской общественности, почему в его интересах было удерживать людей в лесу и не выпускать на поле, т. е. препятствовать переходу их от звероловного быта к земледельческому и гражданскому. Отсюда, по народным верованиям, он старался заводить далеко в лес пастухов, возвращавшихся вечером домой со стадами, уводил в лес девиц и с ними приживал детей, и вообще любил, чтобы люди блуждали в лесу. Такая вера в лешего сохранялась в народе во всей своей полноте до XVII века, и доныне ещё сохраняется особенно в северных лесных губерниях.Но мало-помалу славяно-языческие племена, населявшие древнюю Россию, стали переходить от лесного звероловного и пастушеского быта к мирному земледельческому. Само собою разумеется, что этот переход совершился не без борьбы старых понятий с новыми: самым выразительным памятником борьбы новых земледельческих понятий с началами старого, отживавшего быта служит верование в полудниц, или кикимор. По представлению славянина-язычника, полудница – это сверхъестественное существо в образе старухи с всклоченными волосами, которая в полдень ходит с серпом и срубает головы тем, кто не устоит против её расспросов и также убивает в полдень людей, если они замешкаются на работе. Во время полевых работ поселян-земледельцев летом, полудница сидит в полдень в тёмных хлевах, уносит из дома не спящих в это время детей и убивает их в железной ступе. Таким образом характер и деятельность полудницы прямо говорит, что она служила тёмным воспоминанием, или лучше олицетворением того дикого поколения, которое враждебно встретило первые успехи трудолюбивой земледельческой жизни нового поколения…Наконец, эпоха звероловного и пастушеского быта наших предков совершенно прошла: славяно-русские и другие племена вступили в условия нового, земледельческого быта. Тогда новая форма быта вызвала некоторые новые верования. И прежде всего сюда надобно отнести обоготворение земли, которое не могло явиться ранее земледельческого быта: потому что только в земледельческой жизни наши предки-язычники могли узнать всю цену и всё значение земли, только теперь она оказалась общею для всех кормилицею, подобно тому, как прежде для пастуха были стада, для зверолова – леса; только теперь они увидели, насколько их существование зависело от земли. Поэтому в благоговейном чувстве они преклонились пред нею, как пред божеством, питающим всех, подобно матери, и выразили это религиозное верование свое в известном знаменательном слове: «мать-сыра земля». К этой «матери сырой земле», как к божеству, наши предки-язычники обращались в месяц серпень, или жнейск, чтобы заговориться от нечистой злой силы. «Мать-сыра земля, – обыкновенно молились они! – уйми ты всяку гадину нечистую от приворота, оборота и лихаго дела», и вслед за тем лили на землю масло, как жертву божеству. Как божество, землю они называли святою и верили в карающую силу земли столь сильную, что считали за последнее несчастье, выше которого и представить нельзя, если святая земля отвергнет человека; так что, по их понятиям, не было выше проклятия, как произнести пред землею следующее заклятие: «земля бы святая не принимала его!». И напротив все благие пожелания и обычные эпические приветствия они говорили также – во имя земли, как благословенной матери-кормилицы: «бувай здоров, як рыба, – говорили они, гожа як вода, весела як весна, рабоча як пчела, а богата, як земля святая!». Таким образом, учение некоторых раскольнических сект, что вместо священников надобно каяться земле, поклоняясь ей, отзывается прямо остатками того же религиозно-языческого понятия о земле. За обоготворением земли наши предки-язычники в эпоху земледельческого быта стали также обоготворять и произведения её. Таково, например, было поклонение и моление хлебу, которое сопровождалось «кликаньем плуга». На этот обычай указывает одна русская колядская песня, которую пели перед плугом за столом: «А эту песню мы хлебу поем: слава! Хлебу поем, хлебу честь воздаем: слава!» В какой силе и в каком уважении находился этот языческий обычай поклонения хлебу даже в то время, когда явилось у нас уже христианское просвещение, можно видеть потому, что раскольники держались его еще в XVII веке. Патриарх Никон на соборе 1655 года прямо указывал на этот древнейший языческий «хлебопоклоннический» обычай и осуждал современных ему русских староверов за то, что они «неосвященным хлебам божественную честь воздавали, покланялись и припадающе молились хлебам, аки невежи некия странноверствующия и хлебопоклонники. Не смотря на сильное осуждение этого языческого обычая «хлебопоклонения», Павел Коломенский возражал, что это хлебопоклонение – «шестисотый обычай, а не чужеверный, хлебопоклоннический».Занимаясь земледелием, славянин-язычник мало-помалу и необходимо привязывался к одному месту, как бы укоренялся на нем, почему и назвал его корнем, седеньем. Тогда в родной избе он в первый раз очутился в человеческом обществе; теперь он был уже не в лесу со зверями, не в поле со стадами бессловесных животных, а в кругу своего семейства, с родными и подобными себе, словом с родом своим. Тогда он сознал самобытность своей духовной природы, столь отличной от природы его окружающей и от всех других существ, а сознавши это, он уже больше не мог ставить себя под покровительство доселе господствовавших духов вод, рек и т. д., и создал для своего рода свои особые божества. Таким образом произошло верование в духа домового, в род и рожаницу, и проч. С тех пор грубые зооморфические образы божеств постепенно стали сменяться олицетворениями их под формою человеческою; с тех пор начал развиваться зародыш духовного самоуглубления и размышления, чему много способствовали также родовые или семейные советы, прямо вытекавшие из земледельческой практики и домашних забот. Чем более развивалось сознание славянина-язычника, тем более он убеждался в своей духовной независимости от окружающей природы, а потому ещё более чувствовал весь гнёт своего внешнего порабощения силам природы. Впрочем, как ни грубо было славяно-русское язычество, как ни глубоко был порабощён дух человека окружающею природою, всё же славянин-язычник сознавал неестественность этого порабощения и зависимости духовной природы от физической, и видел здесь глубокое противоречие понятию о своей свободе и самоопределяемости. Ещё в то время, когда, по летописному сказанью, «в боги сел» мифический словен в образе чудовищного зверя-крокодила и запрудил Волхов, требуя себе божеского поклонения, – ещё в то время нашлись некоторые настолько свободными и самостоятельными, что не поклонились ему, – несмотря на то, что зверь не покоряющихся «пожирал и утоплял»… Поэтому славянин-язычник в чувстве скорби при виде своей зависимости от физической природы не раз обращался с заклятиями и заговорами к различным божествам своим, – не раз, вероятно, он, подобно Ярославне, обращался к божеству ветра с известным воззванием: «О ветре! Ветрило! Чему, господине, насильно вееши? Чему мечеши хановския стрелы на своею нетруднею крыльцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшеть горе, под облакы веяти лелеючи корабли на сине море?»… Не раз, вероятно, и пред священной дубравой он произносил заклинание: «Не шуми, мати-дуброва! Не мешай мне думу думати!» Не раз, вероятно, с подобными же заклинаниями он обращался и к божеству солнца, к Днепру, и ко всем другим обоготворенным стихиям природы… Таким образом, в форме заклинаний и заговоров он выражал свой протест против неестественного порабощения духовной природы физическою и стремление возвыситься над окружающею действительностью, и стать её господином по своему законному назначению, которое состоит в том, чтобы знать и покорять себе природу. Итак, сознание свободы и духовной независимости человека от окружающей его природы вызвало в развитии славяно-языческого религиозного миросозерцания весьма характерное явление. Мы разумеем появление особых вещих людей, ведунов, волхвов – олицетворённое выражение потребности знания тайн природы, перед которою всякий другой рабски преклонялся, а волхв мог по произволу подчинять её себе, вызывать или изменять её явления и т. д. После этого понятно, почему, по сказанию народной эпической поэзии, когда рождался волхв, вся природа приходила в потрясение, как бы наперёд преклоняясь перед чародейскою силой новорождённого волхва. В сказаниях этого рода олицетворяется торжество мысли, или сознания над тяготевшею над ним физической природой. Так древнерусское стихотворение о Волхве Всеславьевиче, родившемся, по свидетельству Нестора, от волхвования, говорит:А и на небе просветя светел месяц,А в Киеве родился могуч богатырь,Как бы молодой Волхв Всеславьевич:Подражала мать – сыра земля,Сотряслося славно царство индейское,А и сине море сколебалосяДля ради рожденья молода Волхва Всеславьевича:Рыба пошла в морскую глубину,Птица полетела высоко в небеса,Туры да олени за горы пошли,Зайцы, лисицы по чащам,А волки, медведи по ельникам,Соболи, куницы по островам…При таком значении ведуны в глазах наших предков-язычников пользовались громадным авторитетом и силою; одно их слово угрозы приводило в трепет простой народ, одно слово могло управлять огромными массами народа, что мы видим при распространении у нас христианства. Пользуясь безотчетным к себе доверием народа, они составляли своим влиянием самое сильное противодействие распространению в народе христианских истин, и без большого усилия могли совращать снова в язычество уже просвещенных христианством, которые по этому, случалось, по нескольку раз переходили от язычества к христианству и наоборот; или же, приняв только христианское имя, жили совершенно по язычески, как это очевидно из бесчисленного множества церковных обличительных поучений тогдашних духовных пастырей. Иначе, впрочем, и быть не могло: ведун, по представлению славянина-язычника, знал все, он имел ключ от всякой тайны природы, он владел весьми средствами, чтобы покорить ее себе, он мог заговорить ее, заклясть, одним словом, мог заставить ее действовать по указанному им пути. К такому взгляду на ведуна славянин-язычник пришел самым естественным путем своего многовекового развития. Явление ведунства в его религиозном миросозерцании есть необходимый результат всей суммы предшествовавших воззрений и имеет корень свой, так сказать, в крови и плоти его, – в тайне психологических законов развития человечества… Значит, явление ведунства для славянина-язычника было явлением родным и понятным без всякого напряжения мысли. Что же касается христианства, которое застало наших предков на этой ступени религиозно-языческого развития, то оно, по высоте и чистоте богооткровенных истин, естественно, встретило в духовном миросозерцании наших предков каменистую для себя почву и, значит, могло не прививаться к ней, а только механически примыкать к ней, или же усвоиться в одних только наружных проявлениях и обрядах и в этом отношении смешиваться с языческими обрядами и церемониями. Для того, чтобы семя евангельской проповеди не бесплодно лежало на этой почве, нужно было возделать её, то есть нужно было пройти довольно времени, пока славянин-язычник самым течением жизни и духовного развития пришёл бы к сознанию нелепости своих религиозно-нравственных воззрений, или, по крайней мере, заподозрил бы их в шаткости, и более уже не мог бы удовлетворяться обветшалыми и истертыми формами своего религиозно-языческого сознания. Только тогда могло бы успешно распространиться у нас христианство во всей чистоте. Но так как наши предки-язычники, по своему религиозно-нравственному развитию, не были достаточно подготовлены к принятию столь высокой религии Христовой: то, естественно, и произошли все те печальные явления двоеверия, суеверия и вообще смешения язычества с христианскими истинами, которые отзываются ещё до настоящего времени, особенно в простом народе.На этом мы оканчиваем свой очерк дохристианского, религиозно-языческого развития наших предков. Мы не следим дальнейший ход религиозно-языческих воззрений и не разбираем подробно языческих верований в разные божества, созданные фантазией народа в эпоху земледельческой культуры; не разбираем тех многочисленных суеверных обычаев, которыми кругом был опутан славянин-язычник, ни той борьбы, какая происходила между началами чистыми, христианскими, и – тёмными, языческими: наша цель была только – представить в коротком и сжатом очерке общий ход духовного развития славянина-язычника, отметить только главные моменты, или ступени его поступательного движения до времени, когда это движение застаёт христианство, которое полагает конец его дальнейшему развитию. Как мы исполнили свою задачу, об этом пусть судит читатель. Мы были бы рады, если бы читатель убедился, что после представленного нами очерка религиозно-языческого развития наших предков в его целом историческом ходе до появления христианства можно с большим сознанием и полнотой понимать историю распространения у нас христианства и лучше объяснить те печальные явления нечистого понимания, искажения и смешения его с языческими понятиями, которые до сих пор проявляются в жизни нашего народа.П. ОзерецкийКолокола или Кампаны // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 455–458.Колокол слово не русское, а латинское – от слова clocca, употреблявшегося около VIII века для означения того же понятия, какое и мы соединяем со словом колокол. Время происхождения колоколов теряется во мраке времени. Кажется, китайцам колокола были известны в самой глубокой древности. Моисей упоминает о колокольчиках, которые были привязаны к краям одежды первосвященника. Но в таком виде, в каком теперь колокола употребляются при наших церквах, они допущены были в употребление около VI века.Во времена гонений христиане не могли пользоваться колоколами. Звон колоколов слишком привлекал бы к ним внимание язычников и подвергал бы их опасности преследований. Поэтому первенствующие христиане, для уведомления верующих о месте и времени богослужебных собраний, имели особенных доверенных лиц, которые тайно и сзывали верующих к богослужению, по крайней мере в тех случаях, когда во время предшествующего богослужения епископ или настоятель не мог известить об этом верующих.Со времени умиротворения Церкви Христовой при равноапостольном Константине, верующие созывались к богослужению посредством тока, била, клепала, труб, рога и т. п. орудий. Первые три способа и доселе употребляются на христианском востоке382. Током называется «выделанная из сушеного дерева узкая длинная доска с круглым перехватом посредине». По рассказу очевидца, ток употребляется следующим образом: звонарь держит его за перехват на ладони левой руки и деревянным молоточком извлекает из него мерные звуки: так! так! так! Постепенно учащая удары то слабые, то сильные и отбивая их в такт, он под конец ускоряет их с такою быстротой и с таким искусством, что звуки тока походят на трель барабана. Било известно почти всякому: это – сухая не длинная доска, висящая на веревках обыкновенно подле колокольни, или же в колокольне; извлекаемые из била деревянным молотом звуки похожи на звук: ту! ту! ту! Клепало выделывается из железа в виде не толстой полудуги и когда ударяют в него молоточком, издает тонкие и нежные звуки: тинь, тинь, тинь!383.Колокола сначала были весьма малого объема. В эти колокола звонили обыкновенно так: у ворот церкви вокруг деревянного круга привешивали несколько колокольчиков; висящий этот круг приводился в сильное движение и издавал довольно сильные и разнообразные звуки.Большие колокола ввел в первый раз в употребление в V веке св. Павлин, епископ Нолы в Кампании; и от этого-то колокола эти называются кампанами, а у латинян также еще и нолами (nolae). Не все впрочем соглашаются с этим; некоторые введение в употребление колоколов приписывают папе Сабиниану, жившему около 606 года. Как бы то ни было, однако колокола в VII веке были уже во всеобщем употреблении, что вызвало необходимость строить колокольни. Последние, как и теперь, строились то отдельно от церкви, то непосредственно пристраивались к ней.На востоке колокола вошли в употребление гораздо позже и не могли быть в таком употреблении, как на западе, потому что турки запрещали христианам звонить. Армяне сумели сохранить колокола; другие же христиане – копты, арабы и т. п. возвратились к древним способам сзывать к богослужению.В средние века итальянская армия всегда сопровождаема была подвижной колокольней, с которой подавали сигналы к бою, к походу, к молитве и пр. Колокольню эту сберегала лучшая часть войска, и величайшим бесчестием было отдать свою колокольню в руки неприятеля.Из надписей, которые обыкновенно делались на колоколах, замечательны некоторые древние надписи, выражающие собой назначение колоколов. Не без интереса прочитают их и на латинском языке наши читатели.1) Funera plango, fulmina frango, sabbata pango, Excito lentos, dissipo ventos, paco cruentos.2) Convoco, signo, noto, compello, concino, ploro; Arma, dies, horas, fulgura, festa, rogos.2) Laudo Deum verum, plebem voco, congrego clerum; Defunctos ploro, pestem fugo, festa decoro.Для незнакомых с латинским языком вот перевод этих надписей.1) Я оплакиваю мертвых, отвращаю гром, прославляю праздники, возбуждаю равнодушных, рассеиваю ветры, успокаиваю раздраженных.Во втором двоестишии каждое слово верхнего стиха соответствует слову нижнего.2) Я сзываю войско, обозначаю дни, указываю часы, прогоняю гром, прославляю праздники, оплакиваю мертвых.3) Я воспеваю истинного Бога, призываю народ, сзываю клир. Оплакиваю мертвых, прогоняю заразу, украшаю праздники.На Руси самый большой колокол – царь колокол в Москве в Кремле, но история русских колоколов ждёт своего историка…Царское священство // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 458–459.Ещё через Моисея Бог обещал народу израильскому пред заключением с ним завета: «вы же будете Ми царское священие (царственное священство), язык свят» и т. д. (Исх.19:6). Духовное значение Израиля для других народов определяется его священническим характером. Как священник есть посредник между Богом и людьми, так Израиль имел призвание быть посредником между Богом и язычниками в откровении познания о Боге и спасении. Вместе с этим такое положение его среди народов получало царственный характер вследствие духовного его владычества над народами. Имея в виду эти обетования, ап. Пётр считает их исполнившимися на истинных христианах, говоря: «вы же род избран, царское священие» и т. д. (1Пет.2:9), то есть общество, по своим духовным преимуществам, состоящее из царей и священников (ср. Откр.1:6; 5:10), или – «священство царственного достоинства», так как не только приносит духовные жертвы, но и имеет власть над миром, или – «священство, служащее и принадлежащее Господу-Царю и участвующее в Его славе». Климент Александрийский объясняет это выражение таким образом: «царское, потому что мы призваны к царству и составляем священство Христово чрез приношения, которыми служат наши молитвы и учение, приобретающие души, приносимые Богу».Объявления // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 13. С. 459–460В Казани, в Казанской духовной Академии при редакции «Православного Собеседника» вышла в свет и поступила в продажу книга: Разбор римского учения о видимом (папском) главенстве в церкви… Сочинение архимандрита Никанора, ректора Казанской духовной Академии, Доктора Богословия. Цена 2 рубля с пересылкою.Вышли в свет сочинения Платона архиепископа Костромского и Галичского вторым изданием.1. Напоминание священнику при совершении таинства покаяния. Часть 1, издание 2, значительно исправленное и умноженное, и часть 2. Цена за обе части 1 руб. 20 коп.2. Сокращенное изложение догматов веры по учению православной Церкви, с прибавлением сведений об отступлении от православной Церкви церквей: Армяно-Григорианской, Римско-католической, вероисповеданий: Лютеранского, Англиканского, Реформатского и русских раскольников. 1870 г. Второе издание, исправленное. Цена 1 руб. с пересылкою.3. Собрание нескольких слов, поучений и речей. 1870 г. Цена 1 руб. с пересылкою.Желающие приобрести сии книги благоволят обращаться с требованиями в г. Кострому, в Правление Ипатьевского монастыря, или в Канцелярию Семинарского Правления.Отсюда же можно выписать книгу:4. Памятная книжка для священника. Цена 35 коп. с пересылкой.Если все сии книги будут выписаны вместе, то высылается за все 3 руб.№ 14. Апреля 4-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении.384 (Ч. 2.: Главы 1–3) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 461–468.Часть 2. О том, какова должна быть жизнь пастыря, достойно вступающего в пастырское служение.Глава 1. Достигающие законно пастырского служения каковыми должны являть себя по управлению в этом звании.Пастыри, тем более пастыреначальники, как предстоятели и представители паствы своих в Церкви Божией, настолько должны превосходить своею жизнью пасомых своих, насколько звание пастыря выше звания пасомого ими стада. Поэтому пусть они внимательно взвешивают и соображают все обязанности пастырского служения, возлагаемые на них в отношении к пасомым, которые по отношению к ним называются стадом. Всякому пастырю духовному, как руководителю словесного стада Христова, надлежит быть чистым в своих помыслах и служить лучшим примером в своих действиях; быть разборчивым и в молчании, и в словах; на нём лежит долг сочувствовать в сострадании каждому более других и более всех погружаться в уединённое созерцание; быть ласковым в обращении с благонравными и стойким ревнителем правды пред порочными; не забывать внутренних нужд паствы среди забот о делах внешних, ни внешних дел не оставлять в заботливости о внутренних, и т. п. Но… об этом, что мы наметили только, слегка коснувшись, нужно нам размыслить поглубже.Глава 2. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть чист в помыслах своихПастырь, правящий духовным стадом Христовым, обязан быть всегда чист даже и в мыслях своих. Ибо никакая греховная нечистота не должна осквернять того, кто принял на себя обязанность очищать и врачевать души подобных себе существ, точно так же, как рука, которою омывают нечистоты плотские, необходимо должна быть сама чиста, дабы от нечистоты её не осквернить очищаемого ещё более через соприкосновение. Посему-то Господь говорит через пророка: «очиститеся, носящии сосуды Господни» (Ис.52:11). Сосуды же Господни носят те, которые восприемлют на свою ответственность души человеческие и должны представить их в вечное святилище. Пусть же они, возносящие на себе, под своею ответственностью, в храм вечности сосуды живые, – пусть размыслят, какая чистота требуется от них самих. Для того и Аарону повелено было Богом через Моисея возлагать при облачении на перси свои во время священнодействия слово судное и носить суды сынов израилевых на персех всегда (Исх.28:15, 30), во свидетельство того, что душа священнослужителя никогда не должна быть занята суетными помыслами, но должна быть престолом слова и разума, и что поставленный в пример другим, по самому положению своему, всегда и пред всеми он должен заявлять, как разумны и возвышенны внутренние его помышления и чувства. Не без причины присоединено было к тому и начертание имён двенадцати патриархов: носить всегда на персях имена отцов значит непрестанно размышлять о жизни предков. Ибо священнослужитель тогда только может проходить своё служение непреткновенно, когда непрестанно имеет пред глазами своими примеры предшествовавших отцов, когда неуклонно взирает на их благочестие, последуя их стопам, и таким образом подавляет в себе греховные помыслы, чтобы не нарушить своих обязанностей и не выступить ни на шаг за пределы, отделяющие его звание от других. Не напрасно это слово и названо судным; потому что пастырь, как правивший руководитель в своей пастве, должен быть столько же рассудителен, сколько и умён, чтобы всегда мог полагать различие с отчётливостью между добром и злом, внимательно обслуживать, что, чему, когда и в какой мере благоприлично или неблагоприлично, не искать своих-си (1Кор.10:24; Флп.2:21), а более заботиться и печься о благе ближних. Поэтому и прибавлены там же следующие слова: «и да возложиши на слово судное явление и истину (урим и туммим): и да будет на персех Аарону, егда внидет во святое пред Господа, и да носит он суды сынов израилевых на персех всегда» (Исх.28:30). Этим постоянным ношением суда сынов человеческих на груди своей выражается то, что пастыри, а тем более пастыреначальники, как священнослужители, к коим относятся эти слова, должны разбирать дела им подчиненных не иначе, как в виду внутреннего судии своего, так чтобы к тем приговорам, которые произносят они от лица Божия, ничего не примешивалось человеческого, из-за какого-нибудь личного пристрастия. Ревнуя же против чужих пороков, они не должны забывать и своих; также должны быть строги и к себе, как и к другим: иначе или безотчетная ненависть или опрометчивый гнев могут подорвать в них то спокойствие и ту прямоту, которые так необходимы для судии. Пусть же они исполняются страха к Тому Верховному Судии, Который превыше всего и все видит, пусть следуют неуклонно внутреннему судии своему, который у нас есть живой отголосок Того Судии; тогда не без трепета будут управлять подчиненными: ибо этот страх так смирит и очистит их, что они не будут уже ни надмеваться духом, ни растлеваться плотию, ни омрачаться пристрастием к стяжанию благ тленных и скоропреходящих. Подобные слабости, конечно, не могут не приражаться и к их душам; но они должны тотчас же препобеждать эти поползновения непрестанною борьбою, чтобы искушающий порок, усладив их на минуту своими чарами, вслед за тем не восторжествовал над ними и не убил в конец.Глава 3. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен служить для ней образцом в действиях своихПастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен быть для него передовым примером во всех делах своих, так чтобы он самою жизнью своею указывал пасомым путь жизни, а словесное стадо его, последуя гласу и делам своего пастыря, поучалось и усовершалось более из примера, нежели из слов его. Ибо если высота занимаемого им места вызывает его на соответственную возвышенность слова, то также высота требует от него и высоких подвигов. Притом, и самая проповедь устная удобнее и вернее проникает в сердца слушателей, когда слова проповедника подтверждаются примерною жизнью его: словом он только убеждает и побуждает к делу, а примером как бы помогает и участвует в деле. «На гору взыди высоку, благовествуй Сиону», – говорит Господь через пророка (Ис.40:9), внушая сим, что проповедующий о небесном, должен возвыситься над уровнем дел земных и как бы стать на самом видном месте, чтобы тем удобнее можно было ему привлечь слушателей своих к себе и возводить их к совершенству, чем громче будет раздаваться сверху голос его святой жизни. Поэтому и в древнем Божественном законе жрецу при жертвоприношении отделялось правое плечо (рамо десное Исх.29:22, 24, 26, 27; Лев.8:25–30), в знак того, что дела его должны быть не только полезны и спасительны вообще, но и отличаться особенностью, чтобы правотой их не только выдавался он среди порочных, но и добродетельных в пастве своей превосходил сколько важностью своего сана, столько и чистотою нравов. Вместе с правым плечом отделяли для него же ещё грудь, и этим как бы повелевалось ему жертвовать Богу от себя тем же самым, что брал он от жертвы. Таким образом, пастырь не только должен носить правые помыслы в сердце своём, но и делами своими, как бы мышцею крепкою, призывать и привлекать всякого, кто взирает на него, к высшему и высшему совершенству; не иметь пристрастия к благам временной жизни и не страшиться бедствий; презирать все прелести мира сего ради внутреннего страха Божия, а все страхи мирские ни во что вменять ради того душевного услаждения, которое ниспосылается свыше. И если затем, по повелению Божию, оба плеча (рамена) жреца, и правое и левое, прикрывались нарамником (Исх.28:7, 25, 27, 29; 29:5); то и сим не то ли внушалось ему, чтобы он, украшаясь добродетелями, в то же время недремленно ограждался ими против искушений и счастья и несчастья? Ибо, и по слову апостола Павла, кто облачен в оружия правды десными и шуими (2Кор.6:7; Еф.6:11–17); тот, простираясь в передняя и горняя, никогда не падет пред соблазнами мирской юдоли. Ни счастье не сделает его надменным, ни несчастье не поколеблет; не обольстят его удовольствия и бедствия не доведут до отчаяния; ничто для него не страшно; никакие страдания не уничижат и не сокрушат его, ни самые благоприятные обстоятельства не усыпят его: он жизнью своею открыто заявляет миру, что мышцы (рамена) его непобедимы под щитом той ризы, которою он прикрывается. И эту ризу верхнюю (нарамник), которою поверх всего облачения прикрывался жрец, повелевалось ткать из злата чиста, синеты, багряницы, червленицы и виссона (Исх.28:5, 8, 15, 33); чем выражалось то, каким разнообразием добродетелей должен сиять и отличаться пастырь духовный. И прежде всего в составе этой ризы входило злато, в знамение того, что пастырь в особенности должен просиявать и озарять других светом разума и мудрости; потом – синета, которая небесным цветом своим внушала пастырю, чтобы целью всех познаний и действий его была не земная слава, а небесная, потому что, гоняясь за людскими почестями, он может уклониться от истины божественной; далее – багряница, как принадлежность царского облачения, чтобы пастырь, проповедуя другим о почести вышнего звания, в то же время зорко следил и за своими недостатками, чтобы искоренил и преследовал с царскою властью и в себе и в других всякую низость пороков и душевных и телесных, взирая непрестанно на высоту духовного возрождения своего и святостью жизни своей здесь – на земле приуготовляя и себе и другим жилище там – на небе в Царствии Божием. О сем-то высоком призвании и Дух Божий говорит через апостола Петра: «вы – род избран, царское священие, язык свят, люди обновления, яко да добродетели возвестите из тьмы вас Призвавшего в чудный Свой свет» (1Пет.2:9); о сей-то власти, торжествующей над всеми пороками, проповедует и Иоанн-Евангелист: «елицы прияша Его, даде им область чадам Божиим быть» (Ин.1:12); о сей-то силе и твердости и псалмопевец размышляет, когда говорит: «мне же зело честны быша друзи Твои, Боже, зело утвердишася владычествия их» (Пс.138:17): ибо святые Божии духом витают в горнем пренебесном мире, даже и тогда, когда они в здешнем дольном мире борются с претерпеваемыми ими страданиями. К золоту, синете и багрянице присовокупляется ещё следующая принадлежность этой ризы, именно, червленица пряденая (coccus bis tinctus – темно-красная двойная материя, в которой самая пряжа в нитках и в ткани окрашивается); а этим указывалось на то, что пред очами внутреннего судии все добрые дела пастыря должны преукрашаться такою любовью, чтобы все в нем, что ни делается с любовью для людей, одушевлялось любовью и к Богу, как Верховному Судии и Источнику всякой любви и наоборот. И таковая-то любовь, как объемлющая собою и любовь к Богу и любовь к ближнему слагается, как бы из двойной ткани (ex duplici tinctura). Поэтому, кто дышит любовью к Богу такою, что забывает и нерадит о ближних, или же до того заботится о ближних, что делается равнодушным в любви к Богу, тот тем самым, что не соблюдает обязанностей своих или в отношении к той или в отношении к другой любви, даёт разуметь о себе, что в украшении верхней его ризы (нарамника) недостаёт у него пряденой червленицы (in superhumeralis ornamento habere coccum bis tinctum nescit). Но чтобы любовь была совершенна и в деятельности ума и в деятельности воли, необходимо, чтобы и плоть была умерщвляема воздержанием. Поэтому к червленице пряденой присоединяется наконец и виссон сканый (byssus torta – в роде узористого кружева из самого тонкого льна), который, получая начало своё от земли, отличался особенною белизной и чистотой и много скрашивал собою эту верхнюю ризу священную. Что же этою принадлежностью её обозначалось, как не то́, что облачающийся в неё долженствовал соблюдать неукоризненно и телесную чистоту и непорочность? Ибо умерщвлением плоти через воздержание пастырь духовный приобретает самое лучшее украшение для души своей – нравственную чистоту или целомудрие; потому что целомудрие есть прямое следствие воздержания. Вот почему между разными принадлежностями этой верхней ризы священной, называвшейся нарамником, который надевался поверх всего облачения, красовался в заключение и виссон, знаменующий собою то́, что между разными добродетелями пастырскими много способствует пастырю и умерщвлению плоти.Поучения об отхожем труде385 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 468–477.1И опять вы снаряжаетесь в путь-дорогу. Опять, после недолгого отдыха на родимой стороне, отправляетесь на долгий труд в чужие стороны. Опять семейства ваши и домашнее хозяйство ваше надолго останутся в разлуке с вами. Опять мы долгое время не будем видеть вас на богослужениях в этом, родном всем нам, храме Божием. Позвольте же мне, возлюбленные мои, и на этот раз, так же как и в прежние разы, по долгу духовного отца вашего, дать вам напутственное наставление и в этом святом храме преподать вам благословение Божие, которое на пути вашем и во всяком месте трудов ваших да будет с вами навеки нерушимо.Доброе и полезное дело предпринимаете вы, други мои, всякий раз, когда идёте на труд. Труд необходим для человека; без труда жить нельзя. Чтобы иметь средства к жизни, нужно трудиться, усиленно, почти не переставая трудиться. Первое, что нужно нам для жизни, как-то пища и одежда, и это не приходит к нам само, но добывается трудом. А другие потребности жизни: каких у нас не мало? А наши жилища, наши хозяйственные обзаведения, наша неспособная к труду семья – малолетние дети, слабые старики и старухи, наши общественные повинности? Всё это и многое другое, о чём я уже и не говорю, так как оно очень хорошо известно вам и без меня, всё это от тех из нас, у кого есть силы, требует удвоенных, утроенных трудов. Но ведь это только насущные, как говорится, наши потребности, то есть такие нужды наши, без которых обойтись нельзя. Что же сказать о тех достатках и о том довольстве в жизни, какие так желательны и без каких так безотрадна жизнь человеческая? Довольство и достатки, даже такие небольшие, какие могут быть и бывают в нашем быту, приобретаются не иначе как только самыми неослабными, самыми неусыпными трудами. Таким благополучием пользуются только нарочитые труженики, только самые рачительные люди. Но оно не даётся тому, кто работает кое-как, тем более тому, кто не радеет о труде. Если и при немалых трудах своих мы только что сводим концы с концами, или же, что чаще бывает, живём с нуждой пополам, то чего же должны ожидать мы, не трудясь? Не безбедная, но бедная жизнь, не довольство, а нищета ожидает человека, который не любит труда, а любит праздность и покой. «Нерадивая душа, – говорит Приточник, – будет голодна. Ленивец опустит руку свою в чашу, и до рта своего не донесёт ея назад» (Притч.19:15, 24), потому конечно, что в чаше-то пусто. «Доколе ты, ленивец, будешь лежать, – даёт нам урок тот же Приточник, – когда встанешь от сна своего? Не много поспишь, не много подремлешь, не много полежишь, сложив руки; и – придёт бедность твоя, как наездник, и нищета твоя, как муж со щитом» (Притч.6:9–11), то есть как такая сила, которой ничем не отразишь. Но ведь есть же какое-либо средство избежать бедности и нищеты? Есть, и притом только одно – это труд без лености. Аще не ленив будеши, – отвечаю словами Приточника, – приидет яко источник – рекой польётся – жатва твоя, скудость же твоя от тебе отбежит (Притч.6:11). А наследство, что от родителей достаётся, разве оно не избавляет от трудов? Какие такие есть у нас там наследства?! Но если и бывает у нас это скудное наследство, то не к лени оно должно вести нас, а к большим ещё трудам. О нём надо радеть, над ним и при нём надо трудиться, в противном случае оно разорится и невидя пройдёт. А каково тому, кто доводит его до разорения, или спускает его с рук? Не тяжелее ли, не горчае ли размытарившему наследство работать в чужих людях, после того, как он привык жить на своём, на готовом? «Проходил я, – говорит Приточник, – мимо поля человека ленивого, и мимо виноградника человека малоумного – доставшихся по наследству, ибо там, где это говорилось, поля и виноградники были наследственны – и вот всё оно заросло колючими растениями, терние покрыло лице его, и каменная ограда его обрушилась. И видел я, приложил сердце мое, смотрел, принял урок (Притч.24:30–32). Не то же ли самое видим мы и теперь на наследствах наших, т. е. на полях, садах и огородах, словом – на хозяйствах, доставшихся от трудолюбивых родителей нерадивым в работе, ленивым и расточительным их детям? И не горько ли горюют такие наследники, бывшие хозяйские дети, в наймах?!Приложите же и вы, возлюбленные мои, к сердцу своему этот урок и всегда помните, что для того, чтобы иметь средства к жизни, необходим труд, труд прилежный, а не ленивый; ибо, скажу опять словами Приточника: «Душа ленивого только желает и у ней нет ничего; а душа рачительных будет утучнена» (Притч.13:4); «Ленивая рука сделает бедным, а рука прилежная обогатит» (Притч.10:4).Труд составляет добрую славу и самое почтенное отличие человека. Не трудящийся, ленивый человек в притчах Соломоновых приравнивается к скудоумному и малоумному, потому что, когда есть у него силы, он не употребляет их на дело, а тратит их на пустяки: «Скудоумен тот, – говорится там, – кто гоняется за пустыми предметами» (Притч.12:11); а также и потому, что предаётся лени тогда, когда следует работать; рачительный же человек, который трудится тогда, когда следует, и так, как следует, называется умным, рассудительным. «Умный сын, – говорится там, – летом запасается, т. е., старается приобрести тогда, когда он ещё в силах; а срамный сын во время жатвы, т. е., в самую лучшую пору своих сил, спит» (Притч.10:5). И в самом деле, какой тут ум и смысл у человека, когда он, имея нередко крепкие силы и следовательно имея полную возможность приобрести себе безбедный кусок хлеба, не трудится, как бы следовало ему, а баклуши бьет, как о таких у нас говорится, или же тратит свои дорогие силы на бездельничанье, и таким образом губит себя и всю свою жизнь? Как иначе, как не малоумным, как не глупым, назвать этого человека, когда он, потративши на ничто свои силы в молодости, под старость, когда уже не служат руки, а известно, что у таких очень рано отказываются служить руки под старость, говорю, не в состоянии кормить себя и семьи своей и, умирая в бедности и нищете, пускает детей своих по миру? Такого человека мало назвать скудоумным; он есть злой человек, ибо и себя губит и тех, кого родил на свет, до путя не доводит. Худая слава, братия мои, как вам не безызвестно, ходит об этаких людях в их молодости, непочтенны лета их зрелости, без уважения и почета проходит их старость, если только доживают они до старости, что редкость, и не добром поминают их по смерти. Иное дело трудящийся человек: об этом всегда хорошие речи, ему всегда и от всех почет. «Работящий парень», «хозяйливый человек», «трудолюбивый старик», «неусыпущий был покойник» – такие и подобные им хорошие речи мы слышим и говорим о тех, кого знали и знаем за людей, преданных труду. По заслугам они пользуются достатками и довольством в жизни, если Господь обильно даже благословляет их этим. По заслугам им почет и уважение, и покорное даже к ним обращение не только близких, но и дальних, кто их знает. По заслугам сохраняется между нами добрая память об них. Всего этого они заслужили и заслуживают своим трудолюбием; тогда как напротив всего этого лишены другие через свое нерадение и леность. Бедного, – по нерадению, конечно, говорит Приточник, – и друг его возненавидит, а у богатого – через трудолюбие – много друзей (Притч.14:20). Рука прилежная владычествует, а ленивая делается данницею (Притч.12:24). Видите ли, други мои, как почетен и славен труд, и как напротив бесчестна леность и бесславно нерадение!Труд заповедан человеку Господом Богом, как одна из добродетелей, какими человек угождает Богу. Припомните, братья мои, четвертую заповедь Господню. Она читается так: помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твои: в день же седьмый суббота Господу Богу твоему (Исх.20:9). Эта заповедь Господня, повелевая нам один день в неделе употреблять на служение Богу, в то же время указывает нам, как должны мы проводить прочие дни недели. Помни день субботний, по христианскому воскресный, чтобы не забыть тебе в этот день, отложивши всякие работы, приходить в церковь Божию на богослужение и молитву, и дома помышлять бы тебе и вести речи о Боге и делах Божиих. Но и прочие шесть дней недели, не как хочешь, не как вздумается тебе, проводи, а трудись, работай. Шесть дней, сказано, делай, и сотвориши в них вся дела твои, дела, конечно, не бесполезные и бесславящие человека – таких дел Бог не приказывает, – но дела благопотребные и благоприличные человеку. Угоден, стало быть, Господу Богу наш труд, наши дела, какие Он заповедует нам, если Он для этого труда, по-видимому полезного нам только для настоящей, земной жизни нашей, дает нам целых шесть дней в неделе, а для исключительного служения себе назначает нам всего только один день из целой недели. Угоден, стало быть, Богу и не для настоящей только жизни, но и для будущей, полезен труд человеческий, если святые люди и сами прилежно искали труда, всячески избегая праздности, и другим подавали в том пример и наставление. Угоден Богу труд человеческий, если святые апостолы – эти благовестники Евангелия Господня, и сами трудились, работая своими руками и другим заповедали тоже делать. «Ниже туне хлеб ядохом у кого, – говорит о себе святой апостол Павел, – но в труде и подвизе, день и нощь делающе, да не отягчим никого же от вас (2Фес.3:8). «Молим же вас, братие, – говорит он же, – любезно прилежати еже безмолвствовати, и деяти своя, и делати своими руками, как повелехом вам (1Фес.4:11)». Чего в самом деле нет в истинном труде человеческом, что не угодно было бы Богу и что не служило бы человеку в пользу для будущей его жизни? Кто истинно предан труду и трудится так, как Бог велит, тот всегда есть лучший христианин: такой человек и Бога чтит, и церковь Божию не забывает, и молитву к Богу всегда творит сердцем своим и устами своими; ибо он хорошо знает, что самый лучший и самый надежный в трудах помощник ему есть Бог. Кто любит труд, тот и в обществе всегда есть лучший человек: он не дармоед, не живет на чужой счет, не сидит на чужих плечах, не посягает на чужое добро: ибо знает, что не легко достается это добро; он напротив от своих трудов уделяет неимущим, ибо имеет из чего уделить. Трудолюбивый человек всегда есть лучший семьянин: такой человек к старшим себя почтителен, с равными дружен, к младшим ласков и снисходителен, ко всем и ко всему, что окружает его, относится с любовью и благодушием. Ибо у него не ветер в голове, как у праздного, а смысл и рассудительность, которые он приобрел упражнением в труде. Словом сказать, в трудолюбивом человеке есть все хорошее и все такое, чем благоугождается Бог и что, как добродетель, идет с ним из сей жизни в будущую, блаженную жизнь. Не таков совсем человек праздный и нерадивый. Праздный мальчик-подросток – уже шалость и беспокойство в доме. Ленивый, которого не пригонишь к делу, парень – уже тягость и бесчестье в семействе. Бездельный человек – уже опасность и разорение в селе. А в ком праздность и безделье укоренились – а это зелье, как известно, глубоко пускает корни и быстро разрастается, тот уже беспутный человек, от того уже не ожидай добра. Сделано воровство, грабеж и даже душегубство. «Кем?» – спрашивают. И дознают, что «таким-то, не имеющим определённого занятия», т. е. человеком праздным и бездельным. Можно ли после этого равнять труд с праздностью? Очевидно, нет. Сколько ненавистны людям и противны Богу дела человека праздного и бездельного, столько напротив Богу угодны и от людей достопочтенны дела человека трудолюбивого.Не новую и не незнакомую вам речь веду я с вами, братия мои. Что трудом приобретаем мы средства к жизни, что труд доставляет любящим его почёт и уважение, и что трудолюбивый человек благоугождает Богу, – это давно и всем известно. Но потому-то именно, что труд есть такое прекрасное дело, я и счёл нужным при настоящем случае напомнить вам об этом. Ибо чем лучше какая вещь, тем чаще мы должны приводить её себе на память, а чем чаще мы вспоминаем о ней, тем любезнее она становится для нас. Пусть же будет любезен нам, други мои, труд не по слухам только и по рассказам, но по самому делу; будем приниматься за него не как за тяжкое бремя, но как за достопочтенное и Богу угодное занятие наше; и – нелёгкий сам в себе труд наш не будет для нас горек.Ещё не сейчас уходите вы. Приходите же, возлюбленные мои, в те воскресенья, какие остаётся ещё вам быть дома, в этот, родной наш, храм Божий на богослужения. Я скажу вам здесь и ещё несколько слов на дорогу. А вы здесь же помо́литесь, как и следует отходящим в путь, Господу Богу и неусыпающей в молитвах за нас Матери Божией, во имя Коей и св. храм сей, да благоуспешен будет ваш путь и ваш труд. Аминь.Западнорусские одпусты // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 477–490.Известно, что на западе России издавна существуют особого рода церковно-народные собрания, которые на местном наречии иначе именуются одпустами, или прощами. В существе дела это те же религиозные собрания, которые в Церкви христианской вообще совершаются на так называемых святых местах. Поэтому, как там, так и здесь существенную принадлежность составляют известные святыни, как то: чудотворные иконы, священные источники и т. п.Но вместе с этим в наших одпустах есть и свои особые черты, которые во многих отношениях отличают их от подобных религиозно-народных собраний истинно-православных в собственном смысле этого слова. По учению Церкви православной вообще, поклонение всякой благодатной святыне составляет предмет благоговейного чествования, независимо от того или другого времени, в которое это чествование совершается. Напротив того, сущность наших западнорусских одпустов, можно сказать, именно в том и состоит, что у каждой особой святыни они совершаются не иначе, как в строго определённое время. Одпуст, по понятию западноруссов, потому именно и есть одпуст, что соединяет в себе в одном и том же акте церковно-народное собрание, совершаемое у той или другой святыни на определённом месте и в определённое время, в их целости и нераздельности. Напротив того, пусть на том же самом одпустовом месте соберётся собрание в десятеро многочисленнее, но только не в урочное время, оно также не может быть названо, и действительно никогда не называется одпустом, как и обычные не одпустовые праздники храмовые, двунадесятые и т. под. От того, между прочим, большая часть наших западнорусских одпустов почти исключительно совершается в весеннее или летнее время, большею частью с Николина дня (9 мая) и продолжается во всё удобное время осени – до октября месяца, или точнее до Покрова Божией Матери (1 октября). Напротив того, во всё зимнее время, и в особенности в Великий пост до Пасхи наши одпустовые места пустеют совершенно, так что, по свидетельству священнослужителей, служащих на этих местах, до урочного времени на них почти никого никогда не бывает.Кроме этого, по учению чисто православному поклонение святым местам никогда не ограничивается никакими особенно-обязательными для всех и строго-определёнными задачами или целями. Напротив того, здесь бывает столько же многоразличных целей, сколько многоразличных потребностей и нужд в разные времена возбуждается в душах верующих. Совсем не то замечается в наших одпустах. Достаточно одного простого взгляда, чтобы убедиться совершенно, что в них почти исключительно преобладает направление, так сказать, покаянное. От того, когда в Церкви православной вообще, поклонники на святых местах исповедуются исключительно по влечению одного простого покаянного чувства, по одним личным побуждениям, наравне с исполнением других необязательных молитвословий, или же потому, что на этих местах совпадает для них время, когда верующие по обычаю Церкви исповедоваются обязательно (как, например, в Великий пост) – у нас напротив одпустовая исповедь составляет необходимую, неотъемлемую принадлежность, без которой немыслим никакой одпуст, так что некоторые именно только и отправляются на одпусты для одной исповеди, и притом в полной уверенности, что совершаемая таким образом исповедь имеет свои особые преимущества пред исповедью обыкновенною, как исповедь разрешающая от всех грехов, и притом даже таких, за которые пред местными духовниками пришлось бы отвечать серьезным образом, понести самые тяжелые епитимии, и т. п.Наименование – одтпуст не наше, не русское, не православное, и в существе дела есть не что иное, как польский перевод того, что в Римской церкви называется индульгенциями: indulgentia, по-польски: odpust386. Таким образом одного уже этого наименования достаточно для того, дабы сразу определить значение одпустов, их сущность и происхождение. И действительно, в наших одпустах есть многие черты, напоминающие одпусты или индульгенции латинские в самых существенных их сторонах и положениях.Известно, что такое индульгенции, по учению Церкви Римской. В силу этого учения таинство покаяния, вопреки учению Вселенской Церкви православной, содержит в себе, так сказать, две стороны или сущности: во-первых, исповедание грехов в собственном смысле этого слова, и во-вторых епитимию или удовлетворение за грехи; ибо, как говорят латиняне, исповедь только отпускает грехи, но не оправдывает виновности человека пред Богом. Для искупления этой виновности, человек вместе с исповедью должен понести и соответствующее греху временное наказание, соответствующее в точности степени, качеству и количеству случаев греха, которое и совершается епитимией.Нечего и говорить здесь о неосновательности и совершеннейшей несправедливости этого учения. Одно из двух: если таинство покаяния очищает человека от грехов, то вместе с сим оно должно, очевидно, спасать его и от ответственности за грехи. Иначе, как отвечать за то, что уже совершенно заглажено, очищено, так сказать, не существует? – Это похоже было бы на то, если бы, напр., царь сказал преступнику: «Я тебе прощаю твоё преступление, в моих глазах оно не существует, но ты всё-таки пойди в тюрьму, или в каторжную работу, и там понеси наказание, которое заслужил ты своим преступлением». Если же, очевидно, сего не может сделать царь земной, то может ли требовать чего-либо подобного Царь небесный, Господь и Спаситель наш Иисус Христос, своими страданиями и крестною смертью удовлетворивший правде Божией за все грехи всего человечества!Как прекрасно и вместе как просто и естественно в этом случае учит св. Церковь наша православная, называющая епитимии только «вспомогательными средствами в таинстве покаяния, которые, смотря по надобности, нужны бывают для полного успокоения совести кающейся, требуются чувством благодарного и сокрушенного сердца и необходимы иногда для смягчения и исправления грешника», т. е., говоря проще, смотрит на епитимию, как на средство исправительное, но отнюдь не наказательное и умилостивительное. Но латинянам не до логики и справедливости, когда дело идёт о внешних интересах их церкви и в особенности представителя её Папы Римского. Дело в том, что измышлением необходимости временных наказаний в таинстве покаяния, римские первосвященники нашли таким образом надёжнейшее средство извлекать святотатственные выгоды из этого таинства, присвоив себе незаконное право освобождать человечество от помянутых наказаний посредством индульгенций, или одпустов. Для этого, как говорят богословы латинские, существует особая какая-то, никогда неизвестная в Церкви православной сокровищница сверхдолжных дел Спасителя, Божией Матери и Святых, из которой Папа может почерпать сколько угодно ему помянутых дел, и оные предоставлять правде Божией за всякого, кто не может или не желает нести временные наказания за свои грехи, лишь бы только последний исполнил всё то, что Папе заблагорассудится назначить средством к достижению этого вменения или освобождения.Нужно немного сообразительности, чтобы понять всю неосновательность этого учения, которое так дерзновенно осмеливается измерять бесконечные заслуги нашего Божественного Спасителя, дарованные роду человеческому Его Божественной смертью и страданиями, и находить сверхдолжное в этих заслугах, которые, по учению св. Церкви, потому именно и принесены были Господом нашим Иисусом Христом, что потребны были для удовлетворения бесконечной правде Божией, бесконечно оскорблённой грехопадением человека387. Тем более странным и ни с чем не сообразным представляется нам существование сверхдолжных дел Божией Матери и Св. Угодников. Как будто человек в самом деле в состоянии сам собою отплатить правде Божьей за свою виновность, когда для искупления её потребна была такая страшная бесконечная жертва! В таком случае зачем самое искупление, когда человек может не только собственными заслугами оправдать себя пред Богом, но даже и творить выше этого? И кто в состоянии определить ту грань, на которой должны останавливаться должные заслуги человека и начинаться сверхдолжные? Где наконец написано в Св. Писании или у древних отцов Церкви, что эти дела, – если бы даже они и были, – могут отделяться и, так сказать, сливаться в один состав, как бы в сокровищницу, и быть в распоряжении у Папы? Тем более какое право имеет Папа распоряжаться этой сокровищницей и в особенности святотатственно вменять другим то, что в качестве напр. сокровищницы Святых даже вовсе не существует? – Господь и Спаситель наш сказал: егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есьми, яко еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк.17:10). А потому и самая эта сокровищница сверхдолжных заслуг Святых, есть не что иное, как мечта воображения, воздушный замок, построенный воображением папистов.Но не на этом ещё конец папским заблуждениям относительно индульгенций и не здесь полное уяснение существа одпустов. Определив, что римский первосвященник имеет право распоряжаться сокровищницей сверхдолжных заслуг для покрытия наказаний должных правде Божьей за грехи, Папы решили, что есть много различных способов для сообщения этих заслуг желающим, как-то: продажа индульгенций в собственном смысле этого слова, как это было напр. во времена папы Льва X, изобретение разных юбилейных годов с усвоением им всеобщего отпущения грехов, усвоение индульгенций разным крестикам, медальонам, четкам, скаплирам, молитвам388 и тому под. – Но ни один из этих способов особенно так не понравился папам и не привился в народе католическом, как усвоение или приурочение известной доли сверхдолжных заслуг, или что то же сообщение одпустов или индульгенций известным святым местам, или другим каким-либо святыням, также привилегированным олтарям, различным праздникам и т. подоб. – с тем, чтобы желающие воспользоваться этими заслугами посещали означенные места или святыни и там в определённые времена исполняли определённые дела, обыкновенно назначаемые на подобные случаи римскими первосвященниками, в то же время завершая всё это исповедью, потому что, с другой стороны, по учению латинян, одпуст или индульгенция отпускает только временное наказание должное правде Божией, но греха не отпускает.Если же сравнить теперь с этим учением те особые принадлежности, какими отличаются наши одпусты западно-русские, то нельзя не видеть, что всё это приурочение их к определённым местам в данное, строго-определённое время, и вместе с этим неизбежно-соединённая одпустовая исповедь, суть не что иное, как именно воспроизведение, если не сказать, буквальное исполнение всех тех же основных правил и постановлений, которыми в существе своём характеризуют себя индульгенции или одпусты латинские. А отсюда само собой открывается и то, ближайшее, родственное отношение, какое находится между теми и другими, тем более что на языке польском слово «одпуст» означает не только индульгенцию, но и религиозно-церковные собрания, совершаемые для получения индульгенций, следовательно точь-в-точь почти то самое, что значат одпусты в глазах православного народа западнорусского, преимущественно и посещающего оные именно для отпущения грехов (одпуст) или прощения их (проща).История наших западнорусских одпустов служит дальнейшим тому доказательством. Отчего в самом деле одпусты неизвестны в других местах южной России и Малороссии и сосредоточиваются именно в пределах одного юго-западного и северо-западного края России? Оттого, – ответ прямой, – что там не знали унии и её последствий, порождённых латинскою пропагандою. Напротив того, уния, вообще внесшая так много латинских обычаев в религиозную жизнь нашего православного народа западнорусского, была родоначальницею и распространительницею и здешних одпустов. Дело началось с самых первых времён унии, когда ещё первые ренегаты православия Терлецкий и Поцей торжественно присягнули в Риме на принятие всех латинских догматических заблуждений, в том числе и индульгенций389. Вслед за тем папы разрешили униатам сначала участвовать в латинских одпустах390, а затем и совсем начали назначать оные в церкви униатской по всем правилам и условиям, какие для этого вообще полагаются в церкви западной.Между прочим один из таковых одпустов, в 1773 году, был назначен папою Климентом XIV, по случаю коронования чудотворной иконы, в Почаевской лавре, когда она ещё была в руках униатов391. В 1755 году папа Венедикт XIV дал полный одпуст всем униатам греческого обряда в России, Польше и Литве, участвующим в празднике св. Онуфрия, от вечерни на кануне оного до захождения солнца в день праздника392. Тот же папа, в 1747 году, назначил в наших странах полные одпусты на все храмовые праздники базилианских церквей, и в том числе 1 октября в праздник Покрова Божией Матери393. Не говорим уже о других одпустах, назначаемых папами в праздник Иосафата394, непорочного зачатия Божией Матери и т. п.Кроме этого, к увеличению количества наших западнорусских униатских одпустов особенно способствовало то обстоятельство, что с поступлением в ведение папы униатские епископы также получили особое право назначать одпусты в своих епархиях, как и епископы латинские. «Архиепископы же (унитские), – читаем в униатских катехизисах, – в своих епархиях, а епископы в своих диецезиях раздаяти одпусты (имеют право) на год один из причины посвящения церкви, из иных же причин на 40 дней395), альбо для отримання победы на враги, альбо для отриманя покою (мира), альбо для помноженя набоженства (благочестья) в людех», и т. п.396. И что униатские епископы действительно пользовались этим новым своим правом, на это есть формальные указания в действительных одпустах, каковы, например, одпуст Боремельский, данный в 1774 году Сильвестром Лубиенецким-Руданицким, епископом Луцким и Острожским, по случаю открытия чудотворной иконы Спасителя в местечке Боремле (Дубенского уезда Волынской губернии) и друг.397Затем, по следам своих епископов уже не могли не пойти и другие униатские власти и даже простые настоятели приходов, особенно в виду тех выгод, какие одпусты вообще приносили на местах, где они совершались. Конечно, подобные лица не могли уже на это иметь никакого законного полномочия, кроме одних своекорыстных целей. Но эти-то последние именно и были причиной того, что с легкой руки униатов у нас появились целые сотни самых разнообразных собственно сельских одпустов не только в монастырях, но и в простых сельских церквах, вообще где только открывалась малейшая возможность воспользоваться вниманием народа к той или другой местной благодатной иконе, священному источнику и т. подоб. Означенные лица могли действовать в подобных обстоятельствах тем свободнее, что местные одпусты почти всегда находились под покровительством тогдашних польских панов и шляхты, потому что по издревле заведенному обычаю одпусты у нас всегда почти сопровождаются ярмарками, а эти последние в свое время приносили тяжкие же выгоды помещикам, какие одпусты приносили духовенству. А потому, как рассказывают старожилы, помещики нередко сами даже хлопотали о заведении в своих поместьях одпустов, и для этой цели в одпустовые дни освобождали своих крестьян от барщины, пускали дешевле продажу водки, иногда даже выставляли целые бочки таковой даром, и тому подобное.Дабы видеть, каким образом эти и подобные одпусты проникали в жизнь народа, надобно знать те средства, какие обыкновенно употребляемы были католиками и униатами при их открытии и отправлении. Для этого мы укажем несколько черт из одпуста Почаевского 1773 года. По обычаю одпуст этот был разрешен и освящен буллою папы (Климента XIV), который дал её, как сам говорит, «по побуждениям благочестивой любви, для обогащения церкви сокровищами небесными»398. Как скоро эта булла сделалась известной в пределах западной Руси – Сильвестр Любецкий-Рудницкий, епископ Острожский, в области которого находилась тогда Почаевская обитель, с пятью другими епископами разослал по своим епархиям обширные послания, в которых приглашал всех верных воспользоваться данным одпустом и в назначенные дни (от 8 до 15 сентября) посетить Почаевскую обитель. Со времени открытия одпуста, во все продолжение осьмидневного его отправления, униатские и латинские проповедники по целым дням, а иногда и по целым ночам, не сходили с кафедр и непрерывно поучали народ о существе и свойствах индульгенций, о способах к достижению (dostąpieniu) их, и тому подобное. И эти катехизации производимы были не только в храме и на церковном подворье, но и вне церковной ограды, везде, где только можно было найти толпу, готовую слушать проповедника. Для торжества коронации чудотворной иконы устроено было несколько триумфальных ворот, с разными резными и живописными украшениями; на каждом из этих ворот были хоры, откуда певчие постоянно напевали песни, приспособленные к настоящему торжеству, и всего чаще напоминающие об одпусте. Среди поля была выстроена открытая со всех сторон каплица (часовня), с освященным престолом для коронации; здесь духовенство денно и нощно принимало исповедь, говорило проповеди, служило обедни и акафист Божией Матери, тоже наделённый от папы Венедикта XIV одпустом и т. п. Наконец, в самый день коронации народ получил из рук духовенства до тысячи медальонов, крестиков и других подобных вещей, освященных папой с обещанием одпуста (индульгенции) всем, кто только получал и носил их и проч. и проч. Понятно, как всё это должно было действовать на народ и без того привязанный к церковной обрядности; – и не удивительно, если на Почаевском одпусте 1773 года, по статистическим сведениям, собранным духовниками, исповедовалось 24000 униатов и 9300 католиков с целью достижения благодати индульгенций399. Подобные меры в большей или меньшей степени употреблялись и на других одпустах униатских и католических, и без сомнения так же, как и там, не могли остаться без действия; они невольно привлекали народное внимание к одпустовым местам и святыням, входили в жизнь и обычаи народа, пока наконец совершенно не овладели массами и не сделались такой потребностью, с которой трудно было расстаться и по уничтожении унии, с водворением православия.Кроме сего, к увеличению одпустов во время унии не менее способствовали также так называемые тогда «базилианские апостольские миссии», совершаемые униатскими монахами (базилианами) в пределах западного края России. Сущность и назначение этих миссий состояли главным образом в проведении латинства в среду народа, для какой цели целые толпы странствующих униатских монахов, с благословения местных властей, переходили с места на место, везде проповедуя католическое учение и проводя его обычаи средствами иногда действительно самыми оригинальными, разными манифестациями, и т. п. Но что особенно замечательно для нас в этих миссиях, так преимущественно та связь, в которой они находились с индульгенциями или одпустами. Не только сами эти миссии с разрешения пап сообщали множество разнообразных индульгенций лицам, принимающим в них участие, но и по форме своей или по отправлению они были тоже одпусты в собственном, буквальном смысле этого слова. Как там, так и здесь необходимую принадлежность составляла исповедь, в силу которой кающиеся на миссиях отделывались от своих грехов, не опасаясь никакой епитимии, покрываемой индульгенциями, усвоенными миссиям; как там, так и здесь эта исповедь приурочена была к строго определённому времени, так что те же самые миссионеры, спустя один час после закрытия миссии уже никого не могли допустить к индульгенционной исповеди400, и т. п. Нечего и говорить, разумеется, что при таком своём направлении и характере базилианские миссии не только увеличивали собою количество одпустов, – тем более, что оные и по самому уставу своему совершались по преимуществу на местах, освященных религиозно-народным вниманием, – но и служили деятельными проводниками всех этих одпустовых особенностей, составляющих необходимую принадлежность индульгенций, которые потом волей или неволей входили в жизнь народа, и таким образом сделались его насущной потребностью, пережившей самую унию, и в настоящем её виде перешедшей даже в недра православия.Наконец, в некоторых церквах западной России многие одпусты начались иногда прямо от того, что из упраздненных католических костелов были переносимы в них известные там одпустовые иконы, или даже от одного простого соседства с костелами, в которых совершались одпусты. Этому обстоятельству некоторые западнорусские православные одпусты обязаны особенно своим происхождением даже во времена позднейшие, уже по уничтожении унии. Мы уже сказали, что с одпустами у нас неизбежно соединяется ярмарка, на которую съезжаются как католики, так и православные. И в настоящее время ещё встречаются охотники в среде простого народа православного, которые не прочь сходить в костел и помолиться до swientego Aniego и т. п., а в былые времена и того более. Для противодействия этому, благоразумные священники поневоле должны были служить в своей церкви, чтобы отвлекать православных от костела, а вслед затем, по необходимости должны были исполнить и разные условия соседнего одпуста, как-то принимали исповедь и тому подобное. Мало-помалу это входило в обычай, а через несколько десятков лет, на том же самом месте являлся уже настоящий одпуст, на который приходский священник должен созывать соседей для вспомоществования при отправлении разных треб народу, собирающемуся на одпуст401.Х. О. Пастырские заметки // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 14. С. 491–500.Порицатели современного пастырства имеют ли в представлениях своих идеал пастыря и какой это идеал? – Ответы и объяснения духовенства на направленные против него обвинения. – Притязания, сверх меры расширяющие обязанности пастырей«Благодаря примиряющему духу времени, общество не только не чуждается Церкви и её представителей, но всё более и более сближается с ними»402. Утешительно это сближение; мы радуемся, что падает средостение между обществом и Церковью с её представителями; так как и для общества и Церкви с её представителями немало произошло и доселе происходит вреда от разъединения между ними. Но от сближения далеко ещё до полного согласия и единения между ними. Притом же, если это сближение будет совершаться только «благодаря примиряющему духу времени», а не вследствие сознания единства основных духовных начал в целом строе человеческой жизни, а потому тождественных и в жизни общественной, и в жизни церковной; то кто поручится, что с изменением духа времени не последует явления обратного? Нет, в основание «сближения» нужно положить что-нибудь более прочное, чем изменчивый дух времени. Нужно знать, во имя чего происходит или должно происходить это сближение, равно и то, в силу чего не достигается желаемое единение. Руководиться в этом отношении одним чувством, иногда действительно верно подсказывающим такой или иной взгляд на дело, не всегда безопасно. Неосвещенное, неуправляемое сознанием чувство может довести до крайностей. За примерами далеко ходить нечего. Чувство недовольства современными пастырями, небезосновательное в некоторых отношениях, вследствие отсутствия положительных, ясно сознанных требований от пастырства, доводит некоторых порицателей пастырства до таких крайностей, которых не оправдало бы здравое, сознательное рассуждение. Спросите у недовольных, пусть они ответят категорически: «Чего они хотят от пастырства?» Ответят: «Хотим, чтобы пастыри исполнили свой долг как следует». Требование законное; но заявляющие это требование имеют ли надлежащее понятие о пастырском долге? Какой у них идеал пастыря, за несоответствие которому они порицают своих пастырей? Если же в их представлении нет такого, ясно сознанного идеала, то пусть скажут, во имя чего они ратуют против пастырства. Мелочные указания на те или другие случайные недостатки некоторых из пастырей, хотя и требующие бесспорно исправления, не должны служить единственным основанием к недовольству и порицанию пастырского служения вообще, иначе может прийти невольно на мысль, что порицателями руководит одно темное чувство, в иных случаях не совсем может быть даже похвальное… Кому действительно желательно сближение между обществом и представителями Церкви, у того должно быть первее всего ясное представление о том, что разъединило их, и потом, кто к кому и в каких пунктах должен приближаться. Для этой цели и самые порицания, делаемые в виду несоответствия действительного пастырства с сознательно начертанным идеалом, послужили бы во благо.Нельзя не отдать справедливости пастырям касательно их отношения к своим порицателям. Они не волнуются без достаточных к тому причин, не начинают ссоры из-за пустяков; но умеют себя защищать, когда дело идёт о чести их служения. Не советовали бы мы и никому горячиться при частных случайных пререканиях по каким-либо счетам в пастырском деле. Неразумная горячность может больше повредить нам, чем защитить нас и наше дело. В пример спокойного и исполненного достоинства защищения пастырями своего служения мы можем указать на одну из статей в «Московских Епархиальных Ведомостях»403. В виду обличений и порицаний пастырства, вращающихся больше только в области общей фразы и потому ничего не доказывающих, особенно когда даже нет высшего идеала в представлении о пастыре, естественно требовать от порицателей, чтобы они свои обличения доказали по пунктам, подтвердили их фактами, отделили частное от общего и тогда уже делали вывод. Но этого обвинение не делает; защита же добросовестно по пунктам указывает существенные обязанности пастырей и спокойно показывает, как они исполняются священниками. На обязанности священника лежит отправление богослужения и совершение треб. И что же? Обязанность эта, за весьма редкими исключениями, совершается неопустительно; жалоб на это не слышно со стороны прихожан, да и начальство духовное, строго наказывающее за нарушение этой обязанности и не скрывающее её нарушителей, ничего не говорит, чтобы действительно были нарушения этой обязанности. Касательно же того, как совершается богослужение и требы, нельзя сказать решительно, чтобы священники были исключительно виноваты, если не везде чтение при богослужении бывает понятное и вразумительное, пение благоприличное, если служение не имеет нужного благолепия. Прихожане здесь больше виноваты, чем священник; они могут из себя выбирать чтецов, могут составить из себя хор, украсить храм и обставить богослужение желательным благолепием. Всякий священник будет рад этому усердию. Так рассмотрена достойнейшим апологетом священства первая священническая обязанность. С таким же достоинством рассматривается и другая обязанность священников – учить народ. Он говорит, что проповедь в нашем богослужении не почитается необходимою принадлежностью, так как у нас каждое дневное богослужение представляет собою проповедь, излагая догматические и нравственные истины, призывая к покаянию. Несмотря на это, многие священники, встречая усердных слушателей в своих прихожанах, проповедуют почти на каждом богослужении, хотя при продолжительности нашего богослужения и при том назидании, какое с полнотой предлагается самою церковною службою, прихожане тяготятся слушать даже даровитых проповедников. Апологет не говорит, что при богослужении православной Церкви, обильно назидающем христиан, уже ничего более не остаётся делать пастырям в деле проповеди; он без всякого сомнения желает, чтобы церковная проповедь была постоянною принадлежностью богослужения, так как народ наш не настолько просвещён в деле веры, чтобы мог понимать смысл богослужения, чтений евангельских и апостольских, чтобы хорошо знал свои нравственные обязанности; но нельзя же всего сделать вдруг; поэтому он как нельзя откровеннее ограничивается указанием того, что есть… Свидетельствует ли это, однако, что обязанность учительства не надлежаще исполняется священниками? Порицать их за то, что они не обременяют своих слушателей обилием преподаваемого учения, значило бы то же самое, если бы кто стал порицать учителя школы деревенской за то, что он учит своих учеников одной только грамотности и сообщает им наглядные некоторые элементарные сведения… Млеком вы напоих, а не брашном, – говорил апостол образованным по своему времени коринфянам; – ибо вы были ещё не в силах, да и теперь ещё не в силах (1Кор.3:2), принимать твёрдую пищу. Тем более поэтому вправе сказать русские сельские священники, что духовные их ученики способны в большинстве только к наглядному обучению веры и нравственности, какое и предлагает Церковь своими службами. Но возвратимся к изложению дальнейших пунктов защиты нашего апологета. Он указывает, что духовенство не имеет прямой обязанности обучать грамоте; но, принимая это дело на себя, делает в деле учительства даже сверхдолжное… Отвечая на вопрос: учит ли духовенство вере и нравственности доброй своих прихожан и способно ли оно учить, апологет наш прекрасно замечает: «Делающие подобный вопрос пусть для опыта дадут хотя на несколько времени священникам побольше простора над своими сердцами, пусть доверятся им, как врачам духовным, и тогда пусть произносят слово осуждения». Горько действительно, что духовенство наше упрекают в недеятельности собственно те люди, которые сами лично не считают нужным испытать на себе влияние духовное своих пастырей, не прибегая к ним за духовным утешением, за наставлением, за добрым советом. Люди, испытавшие это влияние, не то говорят. По словам апологета, «при смерти священника или перемене места им, более всего скорбят о нем бедные и несчастные в приходе». И весьма естественно, так как эти люди имели необходимость быть со своим пастырем в близких отношениях. Если же эта сторона пастырской деятельности мало известна, так это потому, что об этом не печатается в газетах, не провозглашается на торжищах. Плоды же деятельности пастырей, явные для всех, апологет указывает в том, что, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, сохраняется в России религиозная жизнь. В частности он изображает это следующим образом: «духовенство не гонится за тем, чтобы возбудить какую-либо экзальтацию в обществе. Это, конечно, не эффектно, но бесплодно для духовной жизни. Дело спасения спеется в мире, тишине, медленно, а не под влиянием возбужденной фантазии и страстей. Храмы не обнищевают, но украшаются; там и сям на Руси возникают новые обители иноков, миссии расширяют свои действия, большое насчитывают число обращающихся к нашей Церкви; среди раскола Церковь приобретает в свои недра более образованных и благонамеренных членов; духовенство своим нравственным влиянием содействует добрым мерам преобразования, поддерживает в народе тишину и преданность правительству». Не трудно уже после этого было отвечать апологету нашему на то обвинение пастырей, что «нравственные их качества, их жизнь не соответствуют будто бы их сану». Он положительно на это замечает, что какие ни возьмем нравственные обязанности, мы не можем сказать, чтобы они не исполнялись в точности лицами духовного звания, и вслед за тем довольно подробно указывает, что обязанности к Богу, к ближним пастырями исполняются безупречно, даже со стороны порицателей их. В заключение своей защиты г. К. замечает следующее: «общий голос говорит, что священник русский выше окружающей его среды по своей жизни. Этот голос слышится в том, что пороки и недостатки, которые в мирских людях оставляются без внимания и не считаются пороками, в духовном лице выставляются как самое безнравственное дело. Здесь высказывается не только уважение к священному сану, и сознание той чистоты и святости, какими должен быть облечен служитель Церкви, но вместе признание и того, что жизнь священников отлична от жизни мирских людей, что она чище и строже их жизни, что священники схожие по порокам с мирскими – исключение из своего сословия, потому-то это отступление и бросается в глаза и возбуждает ропот осуждения». Наряду с этой защитой духовенства нужно поставить и объяснение, во многом основательное, не образующего положения нашего духовенства среди общества, основанное на указании неблагоприятных общественных условий, мешавших духовенству вполне стать тем, чем оно должно быть. Объяснение это представлено в «Христианском Чтении»404. Читатель выносит впечатление из этого объяснения, примиряющее даже с действительными недостатками нашими, так как не мы были виной их. Тем сильнейшее действие производит это впечатление, что в самом объяснении кое-где в сильно ярких красках представлено ненормальное положение духовенства в недавнем прошлом… Не преувеличивая ни недостатков, ни достоинств своих, – в существовании последних не заявляют сомнения, – мы благодарны своим апологетам и просим их только об одном – объяснять нашим порицателям и обвинителям, чего они в праве от нас требовать и что со стороны их будет в отношении к нам законным и незаконным требованием. Если бы предносился в сознании каждого идеал пастыря, тогда и порицания действительных пастырей не всегда были бы фантастическими.Когда мы слышим или читаем порицание себе за то, что «недостаточно, например, распространяем в народе проповедью и наставлением сведения об обществах попечения о раненых и необходимости иметь помочь»; когда нас упрекают в том, что мы не возбуждали своих пасомых к пожертвованиям на устроение в Москве храма в память освобождения крестьян от крепостной зависимости; когда раздаются о нас неблагоприятные отзывы вследствие того, что нет или мало встречается наших имен в списке благотворительных обществ в пользу пострадавших от войны французов; когда, наконец, замечают нам с упреком, что мы должны бы в некотором отношении подражать древним иудейским священникам в излечении наших соотечественников от современной гнусной проказы: то что́ всё это, как не неумеренные притязания расширить и без того не узкий круг обязанностей пастырских? И не тем ли вызываются эти требования от пастырей, что нет ясного сознания, чем должен быть пастырь среди действительного общества русского в настоящую минуту? Смутно сознает общество даже свои гражданские обязанности, нередко возлагая на правительство исполнение того, что само обязано делать; что же удивительного, если и от пастырей оно нередко требует того, что составляет обязанности не пастырей, а самого общества? Успех дела несколько не выигрывает, когда вместо того, чтобы скромно и без притязаний заниматься существенными его принадлежностями, обращают больше внимания на такие частности дела, без которых не было бы особенного урона, при надлежащем исполнении существенного в деле. «Каждый да испытывает своё дело… ибо каждый понесёт своё бремя» (Гал.6:4–5). Следует, по апостолу, носить бремена друг друга, а не отягощать взаимно себя. Зачем же призывают нас некоторые к несению таких бремен, которые мы можем нести только, когда с рамен наших были бы сняты уже другие бремена, нести которые мы взялись уже? «Прочее, труды никто же ми даёт», – говорит апостол. Пусть и общество наше без притязаний относится к деятельности пастырей; пусть оно не обременяет пастырской деятельности неумеренным расширением пастырских обязанностей! Общество в праве ожидать и требовать от пастырей своих не более того, что они в силах сделать при всём своём добром желании и при всех затруднениях, мешающих успеху их деятельности, вызываемой существенными их обязанностями, которые пастырям ведомы больше, чем кому-либо другому… «Каждый да испытывает своё дело»; так как и ответственность каждый понесёт за себя. Не уклоняемся от напоминаний; принимаем близко к сердцу заявляемые желания; не ропщем и на порицания; но желаем только, чтобы при всём этом имелось в виду одно общее благо, и побуждениями к этому были не личные неудовольствия на то или другое лицо в духовенстве, не эгоистические чувства, не сословные предубеждения, но искреннее стремление исправить ошибочное, восполнить недостающее. При таком отношении к делу, недалеко уже будет и желаемое единение между обществом и представителями Церкви, не будет тогда надобности духовенству прибегать к самозащищению, не будет тогда и неуместных притязаний со стороны общества, чтобы пастыри за всё и про всё были ответственны, не разбирая, относится ли что или не относится к пастырской деятельности. Но это уже, могут сказать, похоже на притязания пастырям к обществу? Нет; это только скромное заявление, что не одни пастыри имеют свои обязанности к обществу, но что и общество, в свою очередь, должно сознать и исполнить свои обязанности к пастырям…Х. О.№ 15. Апреля 12-гоПоучение в неделю о святых женах мироносицах // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 501–506.Сегодня мы вспоминаем и прославляем святых жен мироносиц, то есть тех женщин, которые приходили с миром или благовонным душистым маслом ко гробу Спасителя для того, чтобы помазать пречистое Тело Его. Таков тогда был обычай. У нас теперь, когда хотят показать, что любили покойника, стараются приготовить ему богатый гроб, одеть его в хорошую одежду, накрыть гроб парчой и поставить вокруг его побольше свечей. А в ту пору, когда жил на земле Христос, у иудеев чем более кто любил покойника, тем более возливал на его тело дорогого душистого масла или мира. Значит, святые мироносицы приходили ко гробу Христу с миром потому, что от всей души, горячею любовью любили Спасителя-Иисуса Христа. За эту-то любовь к Спасителю мы и прославляем их, и празднуем ныне в честь их праздник. Ради воскресного дня и праздника в честь мироносиц все мы теперь собрались во храм и мужчины и женщины. Для всех нас поучительно вспоминать, как св. мироносицы любили Христа, и что делали для Него, когда Он жил на земле; но особенно поучительно для женщин знать, как любили Господа Иисуса Христа, как и чем служили Ему подобные им жены, т. е. св. мироносицы. Из их примера женщины могут научиться, что они могут и должны делать, чтобы угодить Господу и спасти свою душу.В то время, когда Господь приходил на землю пожить с людьми, женщины показали большую доброту и любовь к Нему, чем мужчины. Хотя и из мужчин многие приняли Господа и преданы были Ему, но много между ними нашлось и таких, которые не любили Его и старались делать Ему зло. Вспомните о страданиях Христовых, о которых читалось из Евангелия в последние дни страстной недели. Сколько тогда было мужчин, которые делали зло Спасителю нашему! Один и притом ученик Его продал Его за самую дешёвую цену, другие били Его по ланитам, ударяли Его тростью по голове, плевали Ему в лицо, одевали Его в одежду поругания, возлагали на голову Его терновый венец, распяли на кресте, и распявшие ругались над Ним до самой смерти Его. А из женщин ни одной не нашлось такой недоброй и злой – ни в ту пору, когда Он ходил из города в город, из села в село, ни в то время, когда страдал, ни по смерти Его. Напротив, в св. Евангелии, если упоминается о каких женщинах, то все о добрых, о таких, которые всею душою любили Спасителя. Пришёл Он раз в дом Марфы и Марии. Марфа не знала, чем и угостить Его, как принять Его. Был раз на обед у одного богатого человека; женщина вылила на ноги Его дорогое душистое масло и вытирала их волосами своими. У Него не было никакого достатка; кто Ему больше всех помогал в жизни? Кто Ему прислуживал и приносил пищу? Все женщины. А во время страданий Его, сколько раз упоминается о женщинах, которые жалели о Нём! Когда Он был на суде у Пилата, когда собралась около дома Пилатова большая толпа злых людей, которые кричали: «распни, распни Его», – жена Пилатова прислала к мужу просить, чтобы он не делал никакого зла этому праведнику. Когда потом мужчины, возложив на плечи Его тяжёлый крест, вели на смерть и во всю дорогу издевались над Ним, женщины провожали Его горькими рыданиями. Когда Он был распят и висел на кресте, толпа злодеев не переставала ругаться над Ним до самой смерти; женщины, любившие Его, с грустью смотрели на это и не отходили от креста до самой ночи, а св. мироносицы, которых мы ныне вспоминаем, стояли там до тех пор, пока Его сняли с креста и положили во гроб. Он же, как только прошла суббота, встали с полночи и первые ночью ещё поспешно пошли за город в тот сад, где погребён был Спаситель, чтобы помазать пречистое тело Его, чего не успели сделать при погребении. А когда они пришли сюда и узнали, что Господь, Которого они так сильно любили, воскрес из мёртвых, то первые побежали отыскивать учеников Его, чтобы поделиться с Ними своей радостью и обрадовать их. И не только в это время они возвещали о воскресшем Господе, но и после того ходили вместе с апостолами по разным даже далёким странам возвещать о воскресении Христа. Вот как тогда сильно любили женщины Господа и как часто показывали свою любовь к Нему! Да так и должно быть. У женщины мягкое и доброе сердце; она не может не любить человека доброго, кроткого, и не может не опечалиться, когда этот человек страдает. Ведь и теперь, – хотя и есть недостатки у женщин, – кто их не имеет! – в ком видим больше усердия к храму Господню, особенно вот в такие дни, когда воспоминаются страдания Господа и Его воскресение? Кто более ставит свечей пред плащаницею или пред св. иконами? Больше женщины, чем мужчины. И если бы в теперешнее время, как тогда, явился на землю Христос, то наверное из женщин нашлись бы многие, которые стали бы ходить за Ним и служить Ему, а иные отдали бы Ему и последнее.Без сомнения многие из вас, мои возлюбленные о Христе сестры, слушая повествование о том, как св. жены-мироносицы служили Господу, как они преданы были Ему, желали бы и сами походить на них, и жалеют, что не видят Господа, как те видели Его. Не жалейте о том, и вы походить на жен-мироносиц, подражать им всегда можете, потому что Христос всегда с нами, всегда около нас. Где же Он, кто Его видит? Он всегда пред нами в лице наших бедных, несчастных братьев, или как Он сам сказал – в лице меньших Его братьев; и кто служит им и делает им какое-нибудь добро, тот служит и делает добро самому Христу. Он сам сказал: всё, что вы сделаете доброго для этих меньших братий моих, то сделаете для Меня. Итак, если хотите подражать св. женам-мироносицам и всем женам, которые старались угождать Господу, то вы это можете сделать во всякое время. Как и когда?У нас всегда есть пред глазами нуждающиеся братья наши. Есть у нас люди бедные, которые не имеют пристанища и только именем Христовым снискивают себе дневное пропитание. Часто приходится нам видеть странников, которых иногда крайняя нужда, без гроша заставляет идти в дальнюю, неизвестную им сторону. Часто случается, что постигает кого-нибудь болезнь и, лишая его сил зарабатывать хлеб, доводит до крайней нужды. А сколько у нас вдов, беспомощных сирот и всякого рода людей несчастных. Все такие люди суть меньшая братия Христа. Кто им послужит, тот послужит самому Христу. А служить им всякий может. Для этого не нужно иметь особый достаток, не нужно большого богатства, была бы любовь к ним и сострадание. Эти чувства сами укажут и научат, когда и чем можно послужить нуждающимся братиям. Я расскажу вам примеры, как добрые люди умеют делать добро меньшим Христовым братиям и угождать Господу. Заболел прохожий странник и умер в одном селе. Не было там у него ни родных, ни знакомых: чужая сторона. Не только некому было поплакать по нем, но и некому было приготовить его к похоронам. Нашелся добрый человек, который сколотил ему гроб: но этого мало, вы сами знаете, нужно было обмыть, одеть и помянуть его. Как не было при нем близкого человека, то могло случиться, что его положили бы во гроб, в чем он был. Но нашлись сердобольные женщины, которые Христа ради обмыли его, снесли, какая что могла, чтобы одеть, покрыть его и помянуть. И странник на чужой стороне похоронен был, как на своей родной. Добрые женщины стали ему вместо матери, сестер и других близких родных. Другой пример: в одном селе оставалась вдова с кучей малых детей и в такой нужде, что ради пропитания их должна была ходить на заработки, а их оставлять одних, часто на целый день. Всякое могло случиться с малыми детьми; но одна добрая старушка сжалилась над бесприютными сиротами и Христа ради на целый день брала их к себе. Услуга небольшая, тут не требовалось никаких издержек, а для бедной вдовы великое благо: спокойная за своих детей она могла зарабатывать удобнее кусок хлеба. Таких случаев делать добро ближним и тем служить Богу всегда может быть очень много. Иной раз посидеть около больного, во время принести ему, чего он хочет, или ласково, приветливо поговорить с человеком в нужде и горе, поплакать вместе с ним, – и то много значит. И кто скорее всех может это сделать, как не женщина? А всякая такая и подобная помощь нуждающемуся, в чем бы она ни состояла, есть служба самому Христу. Все, говорит Христос, что вы сделали одному из братьев Моих меньших, сделали Мне (Мф.25:40).Стало быть для вас всегда есть возможность служить Христу и походить на тех святых жен мироносиц, которых мы сегодня прославляем. Служите же Христу в лице Его меньших братий кто чем может. И милосердный Господь, не оставивший без награды святых жен мироносиц за их любовь и приверженность к Нему, не оставит и вас без Своей милости, если будете подражать этим святым женам. Аминь.Очерки из истории миссионерства пастырей церкви Христовой405 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 506–515.Изучая внимательно содержание первых проповеднических речей апостолов, мы замечаем, что они начинают свои речи или скромным оправданием себя в несправедливых нареканиях, как это было при сошествии Св. Духа, или смиренным отклонением от себя похвал народных, как это было при исцелении хромого. «Напрасно вы считаете нас пьяными, – говорят они собравшемуся народу при сошествии Св. Духа, – в такую раннюю пору праздничного дня не предаются пьянству; то, что вы видите, есть действие Св. Духа». «Напрасно вы удивляетесь нам и прославляете нас, – говорят они окружившему их народу по исцелении хромого, – разве мы своею силою или благочестием это сделали? Сами мы в этом деле ничего не значим, это совершил Иисус Назорей». Очевидно, уже первыми словами проповеди они отвлекают внимание слушателей от своей личности и исключительно сосредоточивают его на делах Божиих. А чем они стараются привлечь народ к вере во Христа? Не одним только потрясающим душу впечатлением, которое производило опыты могущественной силы имени Иисуса Христа и которое легко могло ослабеть и изгладиться от времени. Они каждый раз старались своими проповедями расположить народ к тому, чтобы он сам вдумывался в смысл совершавшихся в глазах его событий и этим путем приобрёл прочное сердечное убеждение в истинности проповеди апостольской. Для сего они каждую мысль своей проповеди прививали к тем знаниям и понятиям, которые давно уже лежали в духе народа. Умственное и религиозное развитие народа иудейского совершалось под руководством закона и пророков. Закон и пророки не только известны были каждому иудею, но и весь образ мыслей иудея сложился именно под влиянием их, и иудей принимал за истину только то, что очевидно согласовалось с законом и с пророками. Это-то согласие своего учения с законом и пророками апостолы главным образом и стараются выяснить народу в своих первых проповедях к нему. Все содержание их проповедей есть не что иное, как сопоставление важнейших ветхозаветных пророчеств с современными событиями. Здесь пророчествами доказывается истинность – и сошествия Святого Духа, и воскресения Христова, и вознесение Его на небо, и Его мессианское достоинство, и спасающая сила веры в Него. Там, где смысл пророчества сам собою был ясен, они считают достаточным только воспроизвести самое пророчество в памяти слушателей. Так, довольно было привести слова Иоиля, чтобы народ понял значение шума с небес, огненных языков и внезапно открывшейся в простых галилеянах способности прославлять величие Божие на разных языках. Не было также нужды изъяснять известное каждому иудею пророчество Моисея: Пророка вам воздвигнет Господь Бог ваш от братии вашея, яко мене: Того послушайте по всему, елика аще речет к вам (Деян.3:22). Когда в исцелении хромого от рождения открылось могущество имени Иисуса Назорея, довольно было народу напомнить это пророчество, чтобы он узнал в лице Иисуса Христа Мессию. Но там, где народ только смутно или поверхностно понимал слова пророческие, апостолы стараются привести его к ясному и глубокому пониманию. Так говоря, что распятый должен был воскреснуть, они подробно объясняют пророческие слова Давида: яко не оставиши души моей во аде, ниже даси преподобному Твоему видети истления (Деян.2:27), и наглядно доказывают, что эти слова Давид отнюдь не мог относить к себе самому, так как он умер и гроб его с истлевшими костями в глазах всех сохраняется до сих пор, но относил их именно к тому великому своему Потомку, Которого Бог с клятвою обещался воздвигнуть от плода чресл его. Таким объяснением они наводят народ на мысль, что в устах Давида, прозиравшего Духом в отдаленную будущность, это были слова самого великого Потомка его, в то время ещё сокрытого в чреслах его. Доказывая истинность вознесения Христа на небо, они заставляют народ вдуматься в пророчественные слова Давида: рече Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дóндеже положу враги Твоя подножие ног Твоих (Пс.109:1; Деян.2:35). Всякому известно, прибавляют апостолы, что сам Давид не восходил на небеса, следовательно ничего подобного о себе сказать не мог, а сказал это о Христе. Иудеи ставили себя выше всех народов и свое преимущество основывали на своем происхождении от Авраама, с которым Бог заключил завет, и на своем божественном просвещении через посланников Божиих. Апостолы, представляя в Иисусе Христе исполнение всех древних обетований и пророчеств, обращаются к этому убеждению иудеев и в нем находят сильное побуждение для них к вере во Христа. Кому же, внушают они, первее всего и проникнуться этою верою, как не вам: «вы есте сынове пророк и завета, его же Бог завеща ко отцем вашим, глаголя ко Аврааму: и о семени твоем благословятся вся отечествия земная» (Деян.3:25). В то время иудеи с нетерпением ожидали Мессию, но они хотели видеть в нем царя земного, который избавит их от ненавистного ига чужеземного и доставит им господство над всеми народами. В этих чувственных надеждах народ находил единственное утешение при своей печальной политической судьбе и сильное побуждение к сохранению своей национальности. С этими надеждами многие из иудеев привязывались к Иисусу Христу, когда он выступил на проповедь, и ничто столько не отталкивало иудеев от Него, как разочарование в этой надежде. Апостолы, указывая народу Мессию в лице распятого ими Назорея, с первого раза как будто и не думают изменять суетные, но дорогие для него, представления о царстве Мессии, напротив они стараются оживить в народе мысль об этом блаженном царстве. «Покайтеся убо, – говорят они, – и обратитеся, да очиститеся от грех ваших, яко да приидут времена прохладна от лице Господня, и послет преднареченнаго вам Христа Иисуса, Его же подобает небеси убо прияти даже до лет устроения всех, яже глагола Бог уств всех святых Своих пророк от века (Деян. 3:21).Но в какой момент они пробуждают эти дорогие для сердца иудея мысли о блаженном царстве Мессии? В тот, когда в душе слушателей уже явилось убеждение, что Иисус Христос именно и есть обетованный и давно ожидаемый Мессия, и когда вместе с тем проникло в них горькое сознание крайней несправедливости по отношению к Мессии, Которого сами же иудеи удалили и изгнали от себя и, как явные враги Его, сделались недостойными участия в Его Царстве. При таком расположении народ, конечно, не мог предаваться своим высокомерным и своекорыстным мечтам о царстве Мессии. Возможно ли, чтобы преступный раб стал мечтать о наградах от господина или о своих правах на особенное внимание его, когда сознает, что тяжко пред ним провинился? Он сочтет для себя величайшим благом уже то, если опять допущен будет служить ему и не встретит его гневного взгляда. Так точно теперь и в душе иудеев не могло быть места гордой мысли о их преимуществе пред прочими народами и о их законной праведности, как неоспоримых правах на всемирное владычество и пресыщение земными благами в царстве Мессии; в ней пробудилось искреннее сознание виновности своей и недостоинства. Для них теперь уже величайшею отрадою служило то, что они не навсегда потеряли своего Мессию и ещё имеют средство возвратить Его. Таким образом апостолы, приводя иудеев ко Христу, незаметно очищали в них и грубые понятия о царстве Христовом. Конечно, новообращенные не вдруг настолько прониклись духом христианства, чтобы могли совсем оставить все свои суеверия и предрассудки, с которыми сжились с младенчества. Но уже то важно, что они сердечно признали Иисуса Христа обетованным Мессиею и тем дали апостолам возможность продолжать на них действовать. Премудрым ловцам вселенной довольно было этого на первый раз, и они не сомневаясь принимали обратившихся в царство Христово целыми тысячами. Они знали, что при озарении от Св. Духа, при усердной пастырской их деятельности, под влиянием священного восторга, который одушевлял первое общество последователей Христа, новообращенные войдут в дух христианства и мало-помалу достигнут того, что в них вообразится Христос. Это в непродолжительном времени и оправдалось, если не на всех, по крайней мере на большинстве обратившихся.Может показаться странным, как злейшие враги Иисуса Христа, думавшие положить Его смертью конец Его учению, тревожившиеся даже мыслью о том, как бы ученики не украли Его Тела и не сказали людям: восста от мертвых, в такой довольно продолжительный период времени не помешали ученикам Его проповедовать не только в домах и на улицах, но даже во храме и образовать многочисленное общество последователей ненавистного им Иисуса Назорея? Из Деяний Апостольских мы знаем, что со стороны врагов Христовых были покушения остановить проповедь апостолов о воскресшем (Деян.4:1–3). Враги эти были саддукеи. Но фарисеи, которые считали себя строгими ревнителями закона и более всех ненавидели Христа за то, что Он сильно обличал их ложное понимание закона, которые главным образом возбуждали народ против Него, и довели Его до смерти, спокойно смотрели на проповедь апостолов и даже при вторичном суде над ними синедриона, в лице представителя своего Гамалиила, высказались в пользу их: «отступите от человек сих (апостолов), – сказал этот знаменитый законоучитель фарисейский, – и оставите их: яко аще будет от человек совет сей или дело сие, разорится; аще ли же от Бога есть, не можете разорити, то да не како и богоборцы обрящетеся (Деян.5:38–39). Главной причиной такого мирного и даже покровительственного отношения фарисеев к апостолам была не какая-нибудь расположенность к ним и их делу, а собственно вражда их к саддукеям, которые отвергали защищаемое фарисеями воскресение мертвых. Злобная радость о поражении ненавистных им саддукеев, захвативших тогда в свои руки первые места во храме и в синедрионе, заставила их на этот раз затаить на время свою глубокую ненависть к распятому Назорею. Здесь, очевидно, помогли апостолам проповедовать веру Христову обстоятельства; но здесь же проявилась и не малая доля их пастырской мудрости, представляющей образец, как должны действовать агнцы Христовы посреди волков. Они с неустрашимым мужеством свидетельствовали о Христе пред синедрионом, не боялись на все запрещения и угрозы отвечать: «Бога должно более слушать, чем вас». Но при всем том они тщательно избегали в своем учении и поведении явных противоречий коренным понятиям секты фарисейской. Апостолы в своих публичных проповедях, особенно в тех, которые произнесены были ими во храме и в синедрионе, Господа Иисуса Христа называли Иисусом Назореем, мужем, от Бога известным силами и чудесами и знамениями, которого Бог сотворил и Господом и Христом (Деян.2:22, 36), отроком Божиим, прославленным от Бога (Деян.3:13), святым и праведным (Деян.3:14), начальником жизни (Деян.3:15), камнем, пренебреженным зиждущими (Деян.4:11), начальником и спасом (Деян.5:31), т.е., говоря о Христе, они употребляли такие выражения, которые не могли казаться богохульными даже горячим ревнителям закона, каковыми были фарисеи. Апостолы ни одним словом не унижали важности обрядового закона Моисеева и преданий старцев, которыми фарисеи так дорожили. Напротив, в своём поведении, в своей приверженности к храму как апостолы, так и первые последователи их высказывали такое уважение и благоговение к иудейской обрядности, как бы они были отраслью самой секты фарисейской. Да и в самом тоне речей апостолов к народу и его представителям не слышно было никаких резких обличений, которые напоминали бы им строго обличительный тон речей Спасителя против мнимой фарисейской праведности. Даже и тогда, когда говорят о величайшем злодеянии книжников и фарисеев – убийстве обетованного и всеми ожидаемого Мессии, они выражаются чрезвычайно кротко, объясняя это неведением: «Вем, братие, – говорит апостол Пётр в речи своей во храме к народу, – яко по неведению сие сотвористе, якоже и князи ваши». Последующая история Церкви Христовой в Иерусалиме ясно доказывает, что мирное отношение к ней секты фарисейской много зависело от особенного образа действия апостолов, а с ними и всех верующих. Ибо как только изменился этот образ действия, тотчас же изменились и отношения фарисеев к Церкви Христовой.Когда общество верующих во Христа так тесно сплотилось, что составляло как бы одно сердце и одну душу и через то заметно стало выделяться из общей массы, когда сами проповедники о воскресшем в своих речах начали уже выставлять христианство как учение отличное от тогдашнего иудейства и приняли строго обличительный тон в отношении к противникам истины: тогда затаенная на время в фарисеях ненависть к Назорею вновь ожила и ринулась со всею силою на его последователей. Это случилось в то время, когда выступил на проповедь евангельскую архидиакон Стефан. Рожденный вдали от Иудеи, между еллинами, хотя и воспитан был в иерусалимской школе фарисея Гамалиила, он скорее мог отрешиться от буквы иудейского закона и глубже войти в дух христианства. Так как теперь, при довольно твердом положении Церкви, продолжать кроткое и снисходительное отношение его к предрассудкам и порокам фарисеев было бесполезно, а для некоторых немощных совестью христиан может быть и вредно, то Стефан, при своей пламенной натуре, не мог более сдерживать порывов своей ревности. Можно предполагать, что в жарких спорах со своими сверстниками по образованию – либертинцами, киринейцами, александрийцами и другими, он свободно высказывал ту мысль, что закон иудейский имел только временное значение. Не могши противостоять мудрости и Духу, почивавшему на нем, мнимо-ученые сверстники его в отмщение решились перетолковать мысль его, как хулу на Бога и Моисея. Отыскав лжесвидетелей, они научили их пустить молву в народ и донести синедриону, что Стефан не перестает говорить хульные слова на святое место сие и закон, проповедуя, что Иисус Назорей разрушит место сие и переменит обычаи, преданные Моисеем. Схваченный и представленный на суд синедриона, Стефан в своей речи проводит две главные мысли: а) что народ иудейский всегда отвергал и преследовал посланников Божиих, которые избавляли его от бед временных и возвещали ему вечное спасение через Мессию; б) что обрядность, являющаяся во времени при разных обстоятельствах, не составляет сущности религии, что самый храм, которому иудеи придают такое великое значение, явился в позднейшие времена и не есть единственное место Иеговы, так как Вышний, по слову пророка, не в рукотворенных храмах живет. В конце своей речи он строго обличал упорство и ожесточение иудеев. «Жестоковыйные и необрезаннии сердцы и ушесы, – говорит он, – вы присно Духу Святому противитеся, якоже отцы ваши тако и вы. Кого от пророков не изгнаша отцы ваши? И убиша предвозвестившия о пришествии Праведнаго, Его же вы ныне предатели и убийцы бысте: иже приясте закон устроением Ангельским и не сохранисте» (Деян.7:51–53). Теперь уже ясно стало для фарисейской секты, что христианское общество проникнуто совершенно противоположным ей духом, что с распространением сего общества неминуемо падёт самое иудейство; в ушах их снова раздался тот грозно обличительный тон, которым проникнуты были речи Спасителя против фарисеев. Сердце их разрывалось от злости, и они скрежетали зубами. Когда же Стефан, исполнившись Духа Святого, представил им Божеское величие Иисуса Христа и сказал: «Вот я вижу небеса отверстыя и Сына Человеческого, стоящаго одесную Бога», – тогда злоба их против христианства достигла крайнего предела: они затыкали уши свои и, забыв свою всегдашнюю вражду к саддукеям, единодушно устремились на Стефана, вывели его за город и побили, как богохульника, камнями. С этой минуты они воздвигли жестокое гонение на христианское общество, твёрдо решившись истребить его до конца. Но человек не может разорить дело Божие. Рассеявшиеся из Иерусалима христиане проносили евангельскую проповедь по Иудее и Сирии и всюду основывали христианские общества. Таким образом, принятая врагами Христа мера к искоренению его учения, по действию Промысла Божия, послужила лучшим средством к его распространению.Западнорусские одпусты406 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 516–524.По всем историческим данным и несомненным преданиям края, все почти наши одпусты действительно остались и продолжаются до настоящего времени именно на тех местах, на которых во времена оны они существовали до владычества унии, – и мы надеемся, что никакой предвзятый ум не станет спорить с нами, что эти одпусты суть именно порождения одпустов латиноунитских во всем значении их догматическом, обрядовом и т. п. А это, очевидно, уже само собой заставляет нас смотреть на наши одпусты более серьезным и внимательным образом, чем как смотрели мы на них до последнего времени.Не то хотим мы сказать этим, будто народ наш должен совершенно прекратить свои религиозные собрания на всех так называемых одпустовых местах. Напротив того, и долг и самая справедливость требуют, чтобы мы усугубили к местным нашим святыням свое религиозное внимание, так как, можно сказать, не обинуясь, на всех почти тех местах, где ныне существуют остатки униатских одпустов, и даже на многих одпустовых местах католических, издревле существовали древние православные святыни, которыми латиноуниты только воспользовались в свое время для заведения возле них одпустов. История чудотворной иконы Почаевской407, история других православных икон, захваченных латиноунитами, каковы Ченстоховская, имеющая в нашей Церкви даже особый день (6 марта) для празднования408, Бердичевская, Остробрамская, Межиричская (Острожского уезда) и т. п. служат несомненным тому доказательством.Но вместе с сим тот же долг и также справедливость требуют, чтобы мы свои собрания возле этих древлеправославных святынь очистили от всякой наносной примеси, чуждой православия, и сообщили им характер истинно-православный, вполне достойный этого наименования.И во-первых, мы желали бы обратить внимание православных обитателей западнорусского края на одпустовую их исповедь. Прекрасное дело исповедь – но только тогда, когда она совершается с должным вниманием и приготовлением и сокрушением сердечным. Для всего этого у нас есть посты и в особенности св. Четыредесятница, когда по уставу церковному, прежде нежели приступить к таинству покаяния, каждый должен говеть предварительно, если не целую седмицу, то хоть три дня «в молитвах церковных и домашних пребывающе, и приготовляюще себе к исповеданию грехов своих»409. Тогда и характер богослужения, и время постное и песнопения церковные, – все располагает человека к покаянию и сокрушению сердечному, а потому и исповедь, в то время совершаемая, бывает всегда благовременнее и цельнее – тем более, что, по правилам св. Церкви, она совершается теперь пред местными пастырями, которые постоянно следят за нашею жизнью и поведением, а потому лучше всего могут знать и понимать наши недуги душевные и врачевство против них подавать самое лучшее, более других удовлетворяющее нашим духовным нуждам и потребностям.Напротив того, присмотритесь к своей одпустовой исповеди. Прежде всего она совершается почти всегда в великие праздники410, когда св. Церковь призывает нас к духовному веселию и радости, а не к покаянию и сокрушению сердечному. – Так искажать характер праздников могут только одни латиняне, у которых все перемешано, начиная от иерархии до самых мельчайших обрядов церковной практики и богослужения, – но отнюдь не мы православные, у которых все строго рассчитано, взвешено и определено. – И что это за исповедь, совершаемая на одпустах? Совершается она нередко в две, три минуты; совершается пред чужим духовником, который не знает ни нашего состояния, ни положения; совершается почти всегда во время отправления служб церковных и т. под.411. Затем многие сейчас же отправляются на торжище за покупками, оставляя ради их нередко вечерню, утреню и повечерие, или всенощное бдение, без выслушания которых, по уставу нашей православной Церкви, никто не может приступать к святому причастию412. Может ли такая исповедь иметь хоть какое-либо значение для человека, кроме разве одного неразумного подражания униатам и католикам, у которых на одпустах, как мы сказали, исповедь действительно составляет существенную, но иногда, по сознанию даже самих латиноунитов, во многих отношениях неразумную и неосновательную принадлежность413.Тем менее после этого можно помириться с теми, кои, как это изведано вековыми опытами, нарочито утаивают некоторые, особенно важные грехи свои, пред своими местными духовниками, чтобы потом исповедать оные на одпустах. В существе дела это тоже своего рода заблуждение, уместное только в церкви латинской, в которой действительно существует особое, никогда неизвестное и небывалое в Церкви православной разделение грехов на разные роды и виды, – вследствие чего у них наконец оказались и такие грехи, которых обыкновенный ксендз не может разрешить в таинстве покаяния обыкновенным образом, и которые только и могут быть разрешены на разных одпустах, юбилеях414 и т. п. Кроме того, в римской церкви есть и такие грехи, за разрешением коих надобно. обращаться к самому папе415, или же к так называемым папским пенитенциариям, которые получают от папы особую власть разрешать все важные грехи, и притом так иногда, что разрешая только одни эти важные грехи, они с другими грехами менее важными могут отсылать кающихся к местным духовникам416 и т. д. Да и чего там вообще не бывает? – Там даже есть своего рода покаянные жезлы, наделяемые от папы особою благодатью, в силу которой стоит только удостоиться прикосновения от них, чтобы совершеннейшим образом очиститься от всех грехов, какие бы человек ни совершил в жизни417, – есть такие церкви, за посещение которых можно заслуживать ежедневно отпущение на целых три тысячи лет418 и проч. и проч. «Я видел в Риме, – пишет г. Овербек, – собственными глазами прибитую папскую индульгенцию, которая почитателям Бамбино (т. е. деревянной, спеленанной куклы, известной родильницам) даёт совершенное отпущение»419 и т. д.Но это, очевидно, такие безобразия, которые в глазах разумного, православного человека даже не нуждаются в опровержении. Наше дело знать и строго принять во внимание, что по учению нашей православной Церкви всякая умышленная утайка грехов на исповеди есть не что иное, как обман самого Господа, Которому мы исповедуемся в лице священника. Потому св. Церковь наша формально в лице православных духовников даёт обыкновенно следующее внушение кающимся: «Аще что утаиши от Мене, сугуб грех имаши». Пусть никто не извиняет себя стыдом, который будто бы заставляет иных скрывать некоторые грехи от своих священников и нести оные на одпусты. Стыдно христианину грешить; но что за стыд исповедовать грех, когда этот грех давно уже записан на скрижалях правды Божией – и только надлежащее совокупное и одновременное исповедание всех грехов вместе, а не в раздроб, – одного греха на одном месте, а другого на другом, – есть единственное средство очищения. «Ты стыдишься, – говорит св. Иоанн Златоуст, – открыть раны человеку, а не стыдишься пред всевидящим Богом наносить себе их, не хочешь исповедать их и покаяться, но в страшный оный день, не пред одним или двумя, а пред всею вселенной представятся они»420. И это тем ужаснее, что подобная святотатственная утайка грехов на исповеди пред местными духовниками для того, чтобы исповедовать оные на одпустах, положительно ведёт к совершеннейшей безнравственности, поддерживая в каждом грешнике нечестивую мысль, что если местный священник не разрешит от того или другого греха, то с ним легко можно будет разделаться на одпустах. А следствия сего очевидны сами по себе и без дальнейших рассуждений.Э. Библиографическая заметка // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 524–530.Руководство к последовательному чтению пророческих книг Ветхого завета. Составил Х. Орда. Киев. 1871.Составитель означенной книги предлагает руководственное пособие к последовательному чтению пророческих книг Ветхого завета, именно таких ветхозаветных книг, в которых яснее, чем в других книгах представляются: божественное домостроительство – возвещение Мессии и Его царства на земле, приготовление людей ко времени Его явления; внутренняя история народа Божия вместе с указанием отношений его как к тогдашнему миру, так и к будущему человечеству, и подробное предречение об обстоятельствах пришествия и жизни Иисуса Христа на земле и устроения Им царства Божия. Сам Иисус Христос и Его апостолы весьма часто обращали внимание своих слушателей на ветхозаветные пророчества, когда излагали своё учение. Несомненно, что основательное знание новозаветного христианского учения обусловливается таким же знанием ветхозаветного, и в частности учения, заключающегося в книгах пророческих. Но, имея такое значение для всякого желающего изучить основание христианского вероучения, пророческие книги, в то же время, представляют затруднение в понимании содержания их более, чем другие ветхозаветные книги. Знание их необходимо, а понимание затруднительно. Подручное пособие, при помощи которого можно понимать общий смысл каждого прочитанного отдела той или другой пророческой ветхозаветной книги, представляет указываемая нами книга. Не находя нужным, для достижения своей цели, входить в истолковательные подробности, а давая только экзегетические результаты в более или менее сжатом указании, по отделам, главам и стихам общего содержания и смысла пророческих книг, книга эта может руководить к пониманию ветхозаветных пророческих книг настолько, насколько понимание общего содержания и смысла прочитанного в состоянии содействовать уразумению частностей, заключающихся в общем. Прочитав в Библии какой-либо отдел из пророческих книг и затрудняясь в понимании его, читатель в соответствующем месте «Руководства» может найти хотя краткое, но существенное указание содержания прочитанного, способствующее уразумевать заключающееся в затруднительном для понимания месте. Например, читаем мы 10 и 11 главы книги пророка Даниила; и, при всех усилиях уразуметь содержание их, мало понимаем. Обращаемся к «Руководству» и на странице 120 находим, что в этих двух главах изложено видение пророка Даниила, в котором через архангела Гавриила дано откровение о дальнейшем продолжении истории народа Божия в связи с историей всемирных монархий и всего мира, – что в 10 главе повествуется, как в борьбе всемирных монархий против народа Божия принимают участие и духовные силы (добрые и злые); как добрые силы в персидском царстве удержали перевес, и как будет иначе в греческом царстве, – что в 11 следует подробное указание на будущие события. Начиная от Кира, в видении кратко обозревается персидская история до Ксерксова похода против греков; потом отсюда пророчество переходит к Александру Македонскому и распадению его царства, а из истории четырех греческих царств выставляет на вид взаимные отношения и борьбу царей северных и южных (сирийских). В частности берем четыре стиха (Дан.11:13–16) из 11 главы, и читаем: «и возвратится царь северский, и приведет народ мног паче прежняго: и на конец времен лет приидет входом в силе велицей и со имением многим. И в лета она мнози востанут на царя южскаго, и сынове губителей людей твоих воздвигнутся, еже поставити видение, и изнемогут. И внидет царь северский и сотворит окоп и возмет грады тверды, мышцы же царя южскаго не станут, и востанут избраннии его и не будет крепости еже стати. И сотворит входящий к нему по воли своей, и несть стоящаго противу лица его: и станет на земли Савеи, и скончается в руце его». Что значат эти слова? «Потом Селевк сирийский царь, – читаем в «Руководстве», – с помощью других народов одержит победу над преемником Филопатора Птолемеем Епифаном; иудеи также вместе с сирийцами будут против египтян». Из приведённых примеров читатели сами поймут, насколько «Руководство» может содействовать разумению непонятных глав и стихов из пророческих книг.Нужно ли доказывать, что пастырь более, чем кто-либо другой, может нуждаться в подобной книге? Мирянин должен знать Священное Писание для себя, а пастырь должен знать его и для себя и для пасомых. Знание Священного Писания для объяснения оного другим для пастыря имеет, можно сказать, большее значение, чем знание его для себя самого. Если чего сам не знаешь, не понимаешь, то можно успокоить себя надеждой приобрести желаемое знание в будущее время; а когда другие, вверенные вашему руководству, нуждаются в объяснении и в праве требовать его от вас, а вы не в состоянии дать его, то спокойствие немыслимо. Совесть и честь, сознание долга заговорят с силой. Кто из пастырей может поручиться, что ему не придётся быть в положении отвечающего совопроснику, именно – по предмету ветхозаветных пророчеств? У наших поселян-начетчиков есть сильная любовь к чтению Священного Писания, и у некоторых любовь не ради чтения только, а с желанием понимать читаемое. К кому могут и должны обращаться жаждущие такого чтения и недоразумевающие в том или другом месте? Единственно к пастырю. Хорошо, если в запасе знаний семинарского образования найдётся у нас готовый и верный ответ вопрошающему и недоразумевающему; а если нет, если многое забылось, и разъяснения найти негде? Такое положение бесспорно печально и не безвредно для нуждающихся в толковом разъяснении непонимаемого. Что народ наш читает Библию и на местах для него непонятных останавливается и толкует их по своему, а от этого происходит большое зло, о том ясно свидетельствует недавно напечатанная в «Биржевых ведомостях» корреспонденция из Калуги. Там, по словам корреспондента, в последнее время начал довольно быстро распространяться новый раскольнический толк воздыхателей. В новую секту обращаются преимущественно беспоповцы. Воздыхатели, на основании своеобразных исчислений и толкований «седмин Даниловых», признают, что в настоящее время наступила та мерзость запустения, которую предсказывал пророк, и что теперь нет ни жертвы, ни возлияния, т. е. нет на земле истинной Церкви, нет таинств, не должно быть и никаких обрядов. Потому, учат они, ничего не остается делать, как возносить к Богу воздыхания и молить, чтобы Он сам, как хочет и может, спасал оставленных Им, но верных Ему людей. Приняв такое учение, бывшие беспоповцы из старообрядцев вдруг превратились в безобрядцев: прекратили все еще недавно чтимые за догмат внешние действия богопочтения; святые иконы отправлены на чердаки, и благоговение к ним, как заветной и неприкосновенной святыне, заменилось сожалением о том, что прежде так много и бесполезно сожжено пред ними свеч и ладана. Все религиозные церемонии воздыхателей состоят в следующем: собравшись вместе, они читают Священное Писание; чтение сопровождается своеобразными комментариями; по окончании чтения, присутствующие встают с своих мест, проводят правой рукой по лицу, со вздохом произносят краткую молитву: «Господи помилуй нас!» – и только. Вот до чего довело начетчиков неверное понимание, своеобразное толкование пророчества Даниилова! Эта новая секта представляет обширное поле для деятельности тех пастырей, в приходах которых держится она. Их святая обязанность обратить на неё внимание, воспрепятствовать распространению её, удержать совращающихся в неё и возвратить совратившихся в лоно православной Церкви. Исполнение же этого пастырского долга немыслимо без знания и понимания Священного Писания вообще и пророческих книг в частности.Чтобы пастырю быть готовым на дело собеседования в подобных случаях, а они в среде нашего народа всегда возможны, нужно иметь запас твёрдых, определённых сведений о ветхозаветных пророчествах, нужно прочитывать пророческие книги с глубоким вниманием и ясным пониманием всех затруднительных мест. Руководственное пособие к приобретению таких нужных сведений, к ясному, отчетливому пониманию дела и найдёт пастырь в указанной нами книге. В ней он найдёт, хотя не особенно обстоятельные и подробные, но точные, определённые, существенно необходимые сведения при чтении той или другой пророческой книги, о лице и обстоятельствах, времени жизни пророка, о времени его служения, о современном ему состоянии иудейства и язычества, указание главных предметов пророчеств того или другого пророка, строго систематический обзор пророческой книги для последовательного её чтения, и в заключение – указание общего смысла книги, а где нужно указание особенностей пророчеств того или другого пророка, по содержанию и способу изложения, и того, когда и как исполнилось пророчество о том или другом предмете. Правда, все эти сведения изложены сжато, языком учебного руководства; но для священника, так же как и для воспитанника семинарии, важна сущность дела. Если последнему нужны дополнения и разъяснения даёт наставник, то первый, как получивший законченное образование, сам в состоянии дополнить недосказанное.Приняв в соображение всё сказанное, не можем не советовать пастырям Церкви иметь под руками рекомендуемую нами книгу.Э.Зверев В., свящ. Против продажи соблазнительных картин // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 530–531.Поистине великий интерес для православной Церкви имеет возбуждённый в правительстве вопрос, по местам, слава Богу, приводящийся в действие, – вопрос об отмене воскресных базаров и о перенесении их на следующие за воскресеньем будничные дни. Достодолжное чествование воскресных дней требуется нашей св. религией; при почитании их, по благословению Всевышнего, не упадёт, а соблюдётся истинная польза общества; в надлежащем проведении воскресных дней явится полное достоинство нашего отечества православного Богохранимой России. В воскресные дни базары – крайнее зло. Это такая истина, которая не требует доказательств, тем более, что об этом довольно было говорено печатно. Но не меньшим злом для нравственности народа служит между прочим и то, что продаётся и покупается на базарах, особенно на ярмарках; именно мы разумеем свободную распродажу на рынках соблазнительных картин, представляющих обнажённых, размалёванных в различных позах субъектов, так называемого, прекрасного пола. Как вредно действует на нравственность выставка на рынках означенного рода изображений, мы были личными свидетелями того. Идём мы по толкучему ярмарочному рынку, смотрим, что такое за важное обстоятельство, побудившее собраться в густую толпу около одной лавки молодых людей разных полов, возрастов и званий? Из любопытства подходим и мы туда, и что же видим? Эти молодые люди – православные христиане с услаждением взирают на соблазнительные картины и при взгляде на оные в пылу расстроенного воображения и страстей выдумывают такие синонимы, такие эпитеты, скажем кратко, изрыгают такие слова, что оскорбленное наше нравственное чувство не могло сдержаться, чтобы не высказаться против людей, публично нарушающих седьмую заповедь закона Божия. Мы стали говорить наследникам Царства Небесного, чтобы они перестали смотреть на соблазнительные картины, мы начали было убеждать их не грешить…, но, верно, запрещенный плод сладок. Отступив немного от заманчивого прилавка, они опять, через несколько времени, после нашего отхода, прильнули к лежащим на нем мерзостям и подлинно, как пчелы, впились душою и телом в сладкие и ядовитые цветы в печатные страстные картинки. Взглянув издали на них, мы не притворно вздохнули и сказали: «О Боже святой и праведный! Сохрани сие Твое создание от зла имиже Сам веси судьбами!». К несчастью, описываемое обстоятельство было на третьей седмице Великого поста. Можно полагать, что здесь были и говевшие. Теперь судите, какого плода может ожидать духовник от таких говельщиков?! О поистине соблазнительные картины – суть мерзость запустения, они – порча юных сердец, гибель для душ христианских, пагуба для чистоты телес человеческих, это заманчивый яд, нескромные картины составляют для рода христианского крайнюю степень зла. Нельзя не желать, чтобы против этого зла были предприняты какие-либо действительные средства.Священник Василий ЗверевНеудобопонятное изречение Екклесиаста о женщинах // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 15. С. 532.«Человека единаго от тысяч обретох, а жены во всех сих не обретох» (Еккл.7:28).К следствиям грехопадения, до пришествия в мир Спасителя, относилось, между прочим, и то, что женщина в древнем мире находилась с одной стороны в угнетении и рабстве, а с другой – совершенно была слабее мужчины в твёрдом и в святом стремлении к предметам духовного свойства; поэтому, по словам Екклесиаста, в обращении с женщинами заключается большая опасность для того, кто стремится к мудрости. Таков обыкновенно даётся толковниками смысл этим словам! Некоторые, впрочем, изъясняют это иначе: между тысячами мужчин можно найти хоть одного такого, каковым должен быть мужчина; между женщинами же ни одной такой, каковою должна быть женщина. Иные же под словом «жена» разумеют символ или премудрости, как в 7 главе Притчей (Прит.7), и тогда смысл здесь будет такой: «истинно совершенную мудрость или же такого человека, который бы женственно, т. е. восприимчиво, относился к ней, нельзя найти ни одного между тысячами, и никак уже не больше одного»; – или же как символ безумия и греха, и смысл будет такой: «женщину (грех) находил я во всех и только в одном не нашёл её».№ 16. Апреля 18-гоСвятого Григория Великого о пастырском служении.421 (Ч. 2.: Гл. 4) // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 533–538.Глава 4. Пастырь духовный, как руководитель своей паствы, должен быть разборчив и в молчании и в словах.Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, надлежит быть разборчивым и в молчании и в словах: чтобы не говорить о том, о чем следует молчать, и не молчать о том, о чем следует говорить. Ибо как необдуманная речь может вводить слушателей в заблуждение, так неуместное молчание может оставлять их тоже в заблуждении; тогда как и в том и в другом случае, при благоразумной разборчивости руководящего пастыря, они могли бы избавиться от этого. А между тем часто случается, что неблагоразумные и непредусмотрительные пастыри, из опасения потерять благоволение у своих пасомых, боятся и не решаются свободно высказывать истину: но это уже не пастыри добрые, которые душу свою полагают за овцы, по словам самой Истины (Ин.10:11–13), а наёмники, которые как бы бегают при виде волка грядущего, когда укрываются под предлогом молчания. Об них-то с упрёком говорит Господь через пророка: псы немии не возмогут лаяти (Ис.56:10); и в другом месте: не сташа на тверди и собраша стада к дому Израилеву: не восташа глаголющии в день Господень, (Иез.13:5). Стоять же на тверди значит свободно и безтрепетно защищать духовное стадо от всяких нападений и притеснений сильных мира сего, и возставать с глаголом в день Господень – вести борьбу из любви к правде со всяким грешником, кто бы он ни был, не смотря ни на какие со стороны его сопротивления и противодействия. А бояться высказывать правду, из-за чего бы то ни было, и прикрываться молчанием – не тоже ли для пастыря, что для военачальника обратиться в бегство с поля битвы без всякой борьбы? Если же пастырь за стадо своё стоит грудью, тогда он ставит врагу преграду в защиту и оплот стаду дома израилева. О таковых-то недостойных пастырях говорится и у пророка Иеремии, когда он оплакивает бедственное состояние народа израильского в плену: пророцы твои видеша тебе суетное и безумие, и не открыша о неправде твоей, еже возвратити пленение твое (ut te ad poenitentiam provocarent – чтобы обратить тебя на путь покаяния); священницы не рекоша: где есть Господь? и пастыри нечествоваша на Мя, и пророцы пророчествоваша в Ваала и идолам последоваша (Иер.2:8; Плч.2:14). Пророками же называются иногда в св. писании и учители, у которых все пророчество ограничивается тем, что они, показывая тленность настоящего, внушают надежду на будущее. Слово Божие упрекает их за потворство суетности народа, которую они ясно видят, но не хотят или боятся указать на неё самим грешникам, усыпляя только их совесть своим ласкательством. Они не решаются быть обличителями своих подчинённых, чтобы тут же не обличить и самих себя, тогда как пастырское обличение служит самым действительным средством для вразумления и исправления даже закоренелых грешников: ибо, слушая благоразумные обличения своего отца духовного, со властью пастырскою их обличающего, они с сокрушением сердца и раскаянием сознаются в своих грехах, нередко и таких даже, которые для них самих были тайною. Вот почему апостол Павел требует от пастыря духовного, чтобы он силен был и утешати во здравем учении, и противящияся обличати (Тит.1:9). Поэтому и у Малахии пророка говорит Господь: устне иереовы сохранят разум, и закона взыщут от уст его: яко ангел Господа Вседержителя есть (Мал.2:7); и через Исаию заповедует пастырям: возопий крепостию и не пощади: яко трубу возвыси глас твой и возвести людем Моим грехи их (Ис.58:1). И действительно, всякий, кто вступает в пастырское служение, принимает на себя обязанность быть духовным глашатаем и выступать пред народом с громогласною трубою, чтобы приготовить его к сретению Верховного Судии в день страшного суда. Но если пастырь не силен словом, и пред паствою своею остаётся безгласен; то какой из него немотствующего может быть глашатай и провозвестник славы Божией? Для сего-то и на первых наших пастырей христианских (апостолов) сошёл Дух Святой в виде огненных языков; и как только исполнились они Духа, тотчас стали проповедовать (Деян.2:2–4). И в древнем законе Моисеевом предписывалось, чтобы к ризам первосвященника, когда надлежало ему входить во святилище, привешивались звонцы (Исх.28:33), тоже для того, чтобы непрестанно разносился от него глас благовестия, да не оскорбит совершенным безмолвием своим присущего там Господа, как вслед затем сказано: да будет Аарону, егда служит, слышан глас его, входящу во святое пред Господа, и исходящу, да не умрет (Исх.28:35). Ибо жрец Божий, входящий или исходящий, если не слышно от него гласа, мёртв уже становится; потому что он возбуждает против себя гнев Судии Небесного, появляясь без гласа благовестия. Таким образом самое соединение звонцов с одеждой первосвященника и вообще жрецов (Исх.28:1,41,43) служит для нас назидательным уроком, выражающим собой то, что на облачения священнослужителей должны мы смотреть, как на вывеску правоты их дел, по свидетельству псалмопевца: священницы Твои облекутся правдою (Пс.131:9), и что как пастыри, так и пастыреначальники должны возвещать своим пасомым и подчинённым путь жизни и словом и примером.Но в особенности пастырь, приготовляясь к проповеди, должен внимательно и с предосторожностью обсуживать, что намеревается предложить своим слушателям, чтобы какой-нибудь неправославной мыслью или вычурностью речи не возмутить и не оскорбить их совести; в противном случае, стараясь выставить себя мудрейшим других, он расторгнет только союз единства между собой и слушателями своими и выкажет тем более своё неразумение. Поэтому-то Спаситель говорит ученикам своим: имейте соль в себе, и мир имейте между собою (Мк.9:50). А под сим разумеется мудрость в слове. Посему, кто хочет говорить мудро, тот должен тщательно остерегаться, чтобы не нарушить словом своим единства любви и мира в слушателях, или, как говорит апостол Павел: не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати, но мудрствовати в целомудрии (Рим.12:3). И на ризе верховного жреца (первосвященника), по слову Божию, возле звонцов прикреплялись гранатовые яблоки (Исх.28:23; см. также письм. св. Григория 25, кн. 1). А этими яблоками что выражается, как не единство веры? Ибо как в гранатовом яблоке одною внешнею корою охватывается и как бы ограждается множество внутри зерен: так и в Церкви святой единством веры и наружных обрядов объемлются и сохраняются многие народы, по внутреннему составу и устройству своему различные между собою. Итак, чтобы предостеречь пастырей от необдуманных речей, Иисус Христос сам от себя взывает к ученикам: имейте соль в себе, и мир имейте между собою (Мк.9:50); и через символизм одежды жреческой как бы так говорит: «Прикрепите к звонцам гранатовые яблоки, чтобы во всём, что ни услышит от вас народ, сохранялся и поддерживался в нём союз веры».Нужно также старательно заботиться пастырям и о том, чтобы не только никаким образом ничего не говорить дурного, но и о хорошем говорить не без меры и не без разборчивости: ибо часто проповедь теряет свою силу и действительность, когда в сердцах слушателей остаются одни бессодержательные слова болтливости проповедника, и самая эта неразборчивая болтливость роняет его в глазах слушателей и мешает ему быть для них полезным. Хорошо по этому сказано у Моисея: мужу, ему же, аще будет излияние (семени) от тела его, излияние его нечисто есть (Лев.15:2–4). Ибо в уме слушателей семя имеющей возродиться мысли зависит от свойства слова проповедника, потому что какое слово воспринимается слухом, такая и мысль рождается в уме. Поэтому и мудрецы мира сего (эпикурейцы и стоики) назвали самого апостола Павла проповедником суесловивым, seminiverbius (Деян.17:18). Таким образом и пастырь, предлагающий слушателям своим излияние семени своего неестественным образом, является нечистым, и послушающие его, как прикасающиеся нечистоте, сквернятся; потому что, вдаваясь в излишнюю и несообразную говорливость, он и самого себя и других оскверняет; и тогда как он, посевая семя своё естественным образом и с тактом, мог бы породить в сердцах слушателей своих чистые и правые мысли, он же своею неосторожностью и противоестественной бестактностью всуе расточает только дары своего призвания, но не плодотворит, извергая семя своё для одного осквернения. Не лишним при этом находим привести здесь следующее увещание апостола Павла, которое он преподал ученику своему Тимофею о настойчивости проповеди слова Божия: засвидетельствую (заклинаю тебя) аз пред Богом – говорит, – и Господом нашим Иисусом Христом, хотящим судити живым и мертвым, в явлении Его и царствии Его: проповедуй слово, настой благовременне и безвременне (2Тим.4:1–2). Говоря таким образом, апостол не без причины поставил слово «благовременне» прежде слова: «безвременне»; потому что проповедник уронил бы собственное достоинство в глазах слушателей, если бы стал проповедовать неблаговременно, не зная наперед, что такое благовременная проповедь, и не обращая внимания на её приложение.Иерархическое устройство церкви422 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 539–558.О взаимных отношениях между церковной и государственной властямиБ) Церковь в государстве – обществе не тайное. Не смотря на чисто духовный характер своей деятельности, она имеет много учреждений, видимых для всех: она имеет места богослужебных собраний и заведения, назначенные для просвещения и благотворительности; её представители, по каноническим правилам, обязаны по временам делать съезды в определённых местах, для рассуждения о разных делах, касающихся Церкви, что никаким образом не может быть произведено секретно, тем более, что вопросы, решаемые в этих собраниях прямо касаются общества, и решения этих собраний неминуемо производят своё влияние на общество; она для поддержки всех своих учреждений по необходимости должна владеть и распоряжаться материальными средствами, что тоже не может быть производимо тайным образом. Одним словом – Церковь, в каком бы то ни была государстве, по необходимости должна иметь публичность. По этой причине, в каком бы государстве она ни находилась, и как бы ни было ограничено число её членов, она не может требовать, чтобы была совершенно свободна от внимания и наблюдений со стороны местной государственной власти, которая имеет неоспоримое право вникать во все стороны жизни подданного ей народа. Значит, если представители государственной власти исповедуют и другую какую-нибудь религию, Церковь не может требовать, чтобы они не вникали в её учреждения и совершенно не простирали на них своей власти. Самое спокойствие и благоденствие государства требует от них, чтобы они обращали внимание на религиозное состояние народа и устанавливали взаимные отношения различных религиозных обществ государства. Но если представители государственной власти сами принадлежат к обществу верующих, если государство берёт под своё покровительство Церковь и силой своих законов не только ограждает всякие церковные учреждения, но и содействует их развитию и благосостоянию, если наконец правители государства особенным образом возвышают права власти церковной и призывают представителей её себе на помощь, предоставляя им в большей или меньшей мере участие в делах государственных; то конечно они имеют неоспоримое право не только вникать в ход церковных дел со внешней стороны, но даже принимать некоторое участие в них. Церковь всегда и признавала это право, и засвидетельствовала это тем, что с древнейших времён отличала православного государя пред прочими членами своими в своих торжественных собраниях, и как бы ставила его в некоторых случаях на ряду с представителями церковной власти, и это отличие утвердила своим каноническим правилом. «Никому из всех, – говорится в 69 правиле Шестого Вселенского Собора, – принадлежащих к разряду мирян, да не будет позволено входить внутрь священного алтаря. Но по некоему древнейшему преданию, отнюдь не возбраняется сие власти и достоинству царскому, когда восхочет принести дары Творцу»423. Какое же участие православных государей церковная власть признавала законным в делах своих?Законным признавала, во-первых, участие государей в избрании высших представителей Церкви.Главными деятелями в Церкви служат представители её, составляющие все вместе высшее местное церковное правительство. К ним восходят все важнейшие вопросы, касающиеся местной Церкви, и они дают направление, соответственно основным церковным законам, всем сторонам церковной жизни. Они же, когда требуют нужды церковные, исключительно себе одним усваивают право обращаться с просьбами к верховной государственной власти. И государственная власть, при своих отношениях к Церкви, главным образом к ним обращается. Эдикты православных государей, утверждавшие те или другие права Церкви, как-то – освобождение духовенства от повинностей государственных, предоставление ему собственного суда, право владеть недвижимыми имуществами и т. п., адресуемые были прямо к представителям Церкви, т. е. к местным соборам, или к главным епископам, около которых обыкновенно собирались соборы. Равным образом и в тех случаях, когда верховная государственная власть призывала Церковь на помощь государству, она обращалась к представителям Церкви, или к епископам важнейших городов; им она вверяла надзор за гражданским начальством и гражданским судопроизводством; их призывала к благодетельному участию в делах государства. Вследствие таких отношений между представителями Церкви и государственной власти естественно должно было утвердиться право последней знать, к кому она относится, и кому высказывает своё доверие, или иначе сказать – право участия в избрании представителей Церкви, по крайней мере епископов важнейших городов, около которых сосредоточивались соборы. И Церковь не отвергала этого права. Она не допускала исключительного влияния светской власти на избрание лиц духовных, но участие высшей государственной власти в этом деле признавала законным. Этим нисколько не уничтожались каноны церковные, которыми право избрания епископов усвояется исключительно собору их. Правила канонические всегда оставались в Церкви в своей силе и при участии императоров в этом деле, точно так, как эти правила в древнейшие времена сохраняли свою силу при участии народа в деле избрания епископов. Допущенное Церковью участие верховной государственной власти в деле избрания епископов имеет такой же смысл, какой имело существовавшее в древней Церкви участие народа в этом деле. Народ имел право заявлять о достоинствах или недостатках лица избираемого и выражать своё согласие или несогласие на избрание того или другого лица по законной причине; но самое избрание зависело от соборной власти. Точно также и верховная государственная власть выражает своё согласие или несогласие на избрание того или другого лица, но самое избрание предоставляет церковной власти, нисколько не стесняя её и не указывая ей лиц из среды членов Церкви. Обыкновенно это дело, как свидетельствует церковная практика, с древнейших времён, производилось таким образом: высшая церковная власть избирала лицо, по сознанию её вполне достойное высокого сана, и представляла своё избрание на утверждение государя, или избирала несколько лиц равно достойных высшей церковной должности и предоставляла верховной власти указать из них одно какое-нибудь лицо. Церковь с течением времени ограничивала и потом совсем устранила участие народа в избрании епископов, по причине различных злоупотреблений со стороны народа; но, устранив участие народа, она передала это право государям, как представителям его. Таким образом в этом деле она сохранила древнее апостольское предание, с тем только изменением, что в ней вместо народа участвует в избрании властей духовных представитель его.Законным Церковь признавала, во-вторых, участие государей в утверждении православия посредством Вселенских соборов.Православные государи, утверждая своими законами все церковные учреждения и давая особенные права Церкви среди гражданского общества, имели целью, как первые сыны Церкви, содействовать усовершенствованию её членов, а вместе с тем упрочить могущество и благоденствие государства; ибо ясно сознавали, что Церковь в государстве тоже, что душа в теле. Это они ясно высказывали в своих эдиктах. «Мы желаем, – пишет в своём эдикте к папе Льву Великому император Маркиан, – чтобы истинная христианская религия и непоколебимая вера апостольская пребывали и были содержимы во всяком народе благочестиво; так как несомненно, что благоденствие и могущество нашей державы зависят от правой веры и благоволения Спасителя нашего». Что же касается до неправославных обществ, то императоры отнюдь не думали уравнивать их в правах с Церковью православной. Напротив, они лишали их всяких прав в государстве, потому что видели от них крайний вред как для Церкви, так и для государства. Но в то время, как христианская религия признана господствующей в Римской империи, и много веков спустя после того, православное христианское вероучение во многих пунктах не имело точной определённости; православные, хотя и твердо держались учения апостольского, сохраняемого в церковном предании, не всегда могли отчётливо высказать его. От этого много появлялось изложений веры по видимому православных, в сущности же далеких от православия и заключающих в себе ложное мудрование разума, которые разделяли Церковь Христову на несколько обществ, так что не всегда легко было определить, какое среди их общество истинное православное. По сей причине императоры, как сильно заинтересованные этим делом, считали себя в праве вникать в самое изложение христианского вероучения, и доискиваться, в каком изложении веры заключается Христова и апостольская истина, и в случае затруднений обращаться с вопросом ко всей Церкви вселенской, как она верует, иначе сказать, считали себя в праве созывать Вселенские соборы. История Вселенских соборов показывает, что все они составлялись столько же по инициативе императоров, сколько и предстоятелей Церкви, старавшихся водворить мир в Церкви, волнуемой ересями. Созвание пастырей в одно место, назначение места и времени для Собора, и все материальные средства, необходимые для этого, исключительно зависели от императоров. И отцы Церкви такому участию императоров в делах церковных не только не противоречили, но с благодарностью принимали его и тем самым утвердили его законность. Отцы Никейского собора, в своем послании к Церкви Александрийской, прямо говорят: «Благодатью Бога и ревностью боголюбезнейшего императора Константина, созвавшего нас из различных епархий и городов, составлен был в Никее великий и святой Собор»424. «Мы стеклись в Константинополь, – писали отцы Второго Вселенского собора – к Феодосию Старшему, по указу твоего благочестия»425. «По воле Спасителя всех нас Христа и по указу благочестивейших и христолюбивейших императоров, – писали отцы Третьего Вселенского собора в своем послании к папе, – собрались мы из многих различных епархий в митрополию Ефесскую свыше двухсот епископов»426. Такими распоряжениями государей нисколько не стеснялась власть церковная. Императоры давали все средства и удобства представителям Церкви собраться в одно место; но самое рассуждение о делах веры они предоставляли собственно отцам Церкви и устраняли себя от влияния на решение вопросов. Самое созвание отцов в одно место они выражали не в форме приказаний, а в форме почтительнейших писем к епископам, как ясно свидетельствует об этом церковный историк Евсевий, современник Первого Вселенского собора.Предоставляя полное право отцам Собора свободно рассуждать о предметах веры и по своему убеждению излагать апостольское предание, императоры считали себя в праве присутствовать при этих рассуждениях лично, или через доверенных чиновников, не для того, чтобы иметь влияние на самое решение вопросов, а для того, чтобы устанавливать порядок своею властью, то есть объявлять собрание открытыми, сохранять благочиние, чтобы никто из посторонних не вмешивался не в своё дело, чтобы каждый спокойно объявлял своё мнение, чтобы отцы переходили от предмета к предмету по порядку и не уклонялись к таким предметам, рассуждения о которых не предположено. На Первом Вселенском соборе лично присутствовал император Константин Великий. Он сам открыл соборное заседание торжественною речью к епископам, в которой возбуждал их к ревностному исполнению предлежащих им обязанностей427. Сам потом оставался охранителем тишины и порядка на Соборе во всё его продолжение, предотвращая личные несогласия между епископами и обращая внимание их на главный предмет их занятий428. Император Маркиан хотел непременно, чтобы Четвёртый Вселенский собор был под его личным надзором, так как горький опыт недавно пред тем бывшего Евтихианского собора в Ефесе ясно показал, как вредно отсутствие императора в этих собраниях. С этой целью он и перенес собор из Никеи, где он первоначально собрался, в Халкидон, как ближайшее место к своей столице. И хотя дела государственные препятствовали императору исполнить в точности благочестивое желание; однако он присутствовал на самом важном шестом заседании, когда надлежало прочитать вместе все определения Собора, относящиеся до вероучения, составленные в прежних заседаниях. По окончании чтения, государь торжественно спрашивал отцов, все ли они согласны на эти определения. Шестой Вселенский собор происходил большею частью в присутствии императора Константина Погоната. Из восьмидесяти заседаний этого собора государь не был только на пяти. На всех же прочих председательствовал лично среди многочисленного сонма пастырей Церкви, окруженный блистательною свитою из самых высших сановников государственных. На Седьмом Вселенском соборе, по крайней мере на последнем его заседании, была лично императрица Ирина с малолетним сыном своим Константином. Подобно Маркиану, приказав прочитать при себе все акты соборные, она торжественно спрашивала отцов Собора, согласны ли они с соборными определениями. Во всех же других случаях, когда императорам самим лично невозможно было присутствовать, они посылали от себя доверенных лиц на собор. Так на Ефесском соборе присутствовали царедворцы императора Феодосия Младшего, сначала Кандидиан, а потом Иоанн. На Пятом Вселенском соборе – квестор Константин с другими чиновниками. На Седьмом Вселенском соборе – Петрона, славнейший консул и патриций, и Иоанн – императорский логофет и остиарий. А на Четвёртом Вселенском соборе находилась от лица государя целая комиссия из важнейших государственных сановников-сенаторов. Они занимали место на соборе, бывшем во храме, прямо против решёток алтаря, где начинались ряды епископов, заседавшие на соборе. И отцы Вселенских соборов не только ничего не заявляли против такого присутствования императоров или их доверенных на соборе, но вполне признавали это дело законным, и даже сами просили об этом императоров. Так, когда собрался Четвёртый Вселенский собор в Никее, папские легаты просили императора Маркиана, чтобы он лично присутствовал на соборе. Поэтому-то император и перенёс собор в Халкидон429. Что действительно присутствовавшие на соборах императоры или их чиновники наблюдали только за внешним ходом дел на соборе, и несколько не имели влияния на внутреннюю сторону этих дел, – для доказательства этого довольно представить деятельность императорской комиссии на соборе Халкидонском, о которой сохранились самые подробные сведения. По-видимому, эта комиссия заправляла собором, – голос сенаторов часто раздавался в собрании; но вся эта деятельность нисколько не простиралась на убеждения отцов собора. Так в первом заседании комиссия с самого начала предложила вопрос, в чём состоит обвинение на Диоскора, и отцы вслед за тем занялись решением этого вопроса. Во втором заседании комиссия объявила, что так как доказана незаконность поступков Диоскора с православными епископами Флавианом и Евсевием, то нужно утвердить истину веры, – и отцы занялись исследованием догмата. Также и в прочих заседаниях первые вопросы предлагаемы были сенаторами. По решении одного дела сенаторы предлагали отцам собора на решение другое, потом третье и т. д. Если кто-либо прерывал соборное занятие неблаговременными и неуместными требованиями, сенаторы напоминали отцам, что прежде нужно кончить одно дело, а потом начать другое. Так, на первом же заседании Диоскор стал было требовать, чтобы отцы рассуждали о вере, сенат не согласился, говоря Диоскору, что прежде он должен отвечать на обвинения против него. Но никакого мнения сенаторы не высказывают относительно самих предметов, решаемых на соборе. Напротив, они сами просят отцов собора объяснить правую веру, не стесняясь боязнью какого-либо зла себе, и не увлекаясь желанием сделать угодное людям, но помня только, что нужно им отдать отчёт Богу за свои души и за души пасомых. Если сенаторы выражали своё мнение при рассуждениях отцов собора, то только касательно того, как удобнее решить тот или другой вопрос. Так, например, во втором заседании они говорят: «Если это угодно будет отцам, пусть каждый патриарх выберет из своей области одного или двух епископов, которые бы вышли на средину собрания и, после предварительного совещания между собою о вере, открыли бы всем, чему должно веровать». Отцы не приняли этого мнения, объявив сенату, что нельзя вдруг составить изложения веры, что для обстоятельного размышления об этом требуется немало времени, и что нужно предварительно прочитать святоотеческие творения и постановления прежних Соборов; и сенат не настаивал на своём мнении. А когда отцы собора замечали вмешательство царских чиновников в самые рассуждения и пристрастие их к отдельным личностям, то они немедленно обращались с жалобой к государю. Так, Эфесский собор донес императору Феодосию о недобросовестности царского чиновника Кандидиона, присутствовавшего на Соборе; вследствие чего государь и назначил на место его другого чиновника Иоанна. Таким образом весь ход дел на соборах показывает, что отцы с полною свободою и самостоятельностью решали там «церковные вопросы». Правда, история представляет «примеры соборов», в которых власть светская подавляла собою власть духовную и насильственным образом требовала решения вопросов по своему убеждению. Таков был собор в Медиолане под председательством Констанции, где утверждено было исповедание, составленное арианами и осуждены православные епископы, в числе коих и Великий Афанасий. Таков был многочисленный собор в Константинополе при императоре Константине Копрониме, на котором, по настоянию императора, отвергнуто было иконопочитание, и на защитников его произнесено осуждение. Но эти соборы не имеют никакого значения: Церковь не приняла их.Свое участие в делах Соборов императоры завершали тем, что утверждали соборные определения собственноручным подписом и приложением императорской печати, и обнародовали их по всей империи, присоединяя к тому свои собственные эдикты, чем сообщали им гражданскую обязательность в своей империи, и ограждали их неприкосновенность в глазах всех своих подданных. Таким образом императоры церковные постановления делали гражданскими законами, и лиц, осужденных соборною властью Церкви на отлучение от общения с верными, подвергали отлучению от общества гражданского и лишали гражданских прав. Так император Константин Великий, по окончании Никейского собора, объявил, что он искреннейше приемлет определения его и приглашает всех других соглашаться с этими определениями. А для большего их утверждения он к духовному наказанию еретика, состоявшему в отлучении от Церкви, прибавил и видимое отлучение его от общества или заточение. Сочинения же его повелел особым указом предавать огню с угрозою смертной казни всякому, кто обличен будет в намеренной их утайке430. Император Феодосий Младший своё утверждение определений Ефесского собора выразил тем, что Нестория, не внимая никаким представлениям его партии, немедленно заточил в один монастырь близ Антиохии, православным же епископам повелел явиться с собора в Царьград для избрания и рукоположения нового архипастыря Константинополю431. Император Маркиан, обнародывая определения Четвёртого Вселенского собора, присоединил к ним эдикт, в котором говорил: «Когда благочестиво и верно утверждено, что признается основанием веры чтимой православными, мы, утвердив святой собор священным эдиктом нашего смирения, напомнили всем прекратить всякие прения о вере». Этим же эдиктом еретики (евтихиане), отлучённые на соборе, подвергнуты были гражданским наказаниям. Император Константин Погонат, утвердив подписом и печатью определения Шестого Вселенского собора, в особом эдикте предписал, чтобы отнюдь никто не изобретал чего-либо особенного в рассуждении веры и не выдумывал какого-либо нового догмата, и за противление соборным определениям подробно узаконил подвергать наказаниям соответственно званию и чинам. Точно так же императоры поступали с определениями и других Вселенских соборов. Императоры имели неоспоримое право такого утверждения и обнародования соборных определений. Это право естественным образом вытекало из их отношений к Церкви, как покровителей и защитников её. Если они все, дарованные ими Церкви, права относили исключительно к Церкви православной; то естественно должны были давать силу гражданских законов всем постановлениям её, как отличающим её от неправославных обществ, и сии последние видимым образом отделять от неё. Но это право ещё более утверждалось тесным союзом Церкви с государством, по которому все волнения внутри Церкви неминуемо сопровождались беспокойством в самом государстве, и разделения церковные влекли за собой нарушение единства в государстве. Сами отцы Вселенских соборов узаконили это право императоров тем самым, что по окончании каждого собора обращались к императорам с просьбой утвердить соборные определения. «Просим милость твою, – писали императору Феодосию Старшему отцы Второго Вселенского собора, – утвердить определения собора, чтобы, как почтил ты Церковь пригласительными письмами, так и скрепил своим именем конец наших рассуждений»432. «Просим ваше благочестие, – писали отцы Ефесского собора к императору Феодосию и соправителю его Валентиниану, – не признавать собором скопища людей, подпавших обвинениям; но повелите, чтобы, будучи утверждено соизволением и согласием вашего благочестия, возымело силу свою то, что постановлено для утверждения святой веры на святом Вселенском соборе против Нестория и его нечестивого учения»433. «Ты, государь благочестивый, – обращаются отцы Шестого Вселенского собора к императору Константину Погонату, – приложи к определениям нашим печать, скрепи их подписью своим царским и утверди своими священными эдиктами и благочестивыми обычными распоряжениями, так чтобы никто после этого не прекословил постановленному и не входил в новые розыскания»434. И вообще, по окончании всех Вселенских соборов, отцы обращались с такою просьбою к императорам.Законным Церковь признавала, в-третьих, участие государей в издании ими эдиктов касательно благочиния церковного, преимущественно в случаях ближайшего соприкосновения Церкви с государством.Императоры не только интересовались знать, где находится православная Церковь, которой они объявляли себя покровителями и которой давали различные права и привилегии; но искренно желали, чтобы Церковь православная вполне соответствовала своему духу и своим постановлениям. Ибо сознавали, что она только при этом условии могла благотворно влиять на государство. В силу этого они усвояли себе право наблюдать за благочинием церковным, и, в случае отступления от правил, или какой-либо несообразности с духом христианства каких бы то ни было членов Церкви, делать предложения соборной власти об исправлении этих недостатков. Иногда в этих случаях они пользовались Вселенскими соборами и им делали предложения об исправлении замеченных беспорядков, или об издании определённых законов для предупреждения всяких недоразумений и недоумений. И соборная власть не только не отвергала таких предложений или распоряжений императоров, но принимала их с благодарностью и спешила, по поводу их, разъяснять церковные законы, и этим конечно утверждала законность прав императоров входить в эти дела. Много таких предложений со стороны императора Маркиана сделано было Четвёртому Вселенскому собору. В те времена многие епископы, по честолюбию желая достигнуть сана митрополита и власти с ним сопряженной, просили императоров возводить их епархиальные города в достоинство митрополий, и после того свергали с себя зависимость от своих митрополитов и старались подчинять себе других епископов. Старейшие митрополиты противились этому и просили правительство восстановить их прежние права. Из-за этого выходили беспорядки в Церкви, и власть государственная приводима была в затруднение. Император Маркиан предложил Халкидонскому собору обсудить эти дела по церковным правилам, и собор издал свое двенадцатое правило, которым решил, что по церковному управлению в одной области не должно быть двум митрополиям; но если царскою властью какой-нибудь город возведен в достоинство митрополии, то епископ его только пользуется правом чести, оставаясь в полном подчинении у прежнего митрополита. Немало также было беспорядков от того, что клирики, несмотря на древнее церковное правило (15 апостол. правило), произвольно переходили из одной епархии в другую и числились при разных местах и получали двойной доход. Император Маркиан предложил отцам Собора исправить этот беспорядок, нравственно унижавший духовное сословие. И Собор издал свое двадцатое правило, которым требовал, чтобы клирики «довольны были тою Церковью, в которой начально удостоены служения, за исключением тех токмо, кои, лишась отечества своего по нужде, перешли в другую Церковь. «Аще же который епископ, после определения сего, – говорили отцы, – приимет клирика, принадлежащего другому епископу, то суждено нами быть вне общения церковного и принятому и приявшему, доколе перешедший клирик не возвратится в свою церковь». Ещё более происходило соблазна от того, что многие духовные лица в Константинополе и других местах входили в несвойственные им мирские дела, как-то: брали на откуп или в управление свое чужие имения, принимали на себя разные поручения по делам гражданским, например, тяжебным, и, увлекаемые к таким делам корыстолюбием, небрегли о возложенном на них служении Церкви, скитались по мирским домам и теряли к себе уважение в обществе. Император Маркиан требовал, чтобы отцы Собора обратили на это внимание и прекратили беспорядки. И собор Халкидонский издал свое третье правило, которым строго запретил духовным лицам брать на откуп имения и входить в распоряжения мирскими делами, за исключением двух случаев, когда закон призывает их к попечительству над малолетними, или когда епископ поручает попечение о церковных делах по гражданскому ведомству. Самый важный в то время беспорядок производили некоторые монашествующие. Монашество в то время только что распространилось в Церкви. Хотя уже были для иноков уставы Пахомия Великого и Василия Великого, но они ещё не получили всеобщего употребления в монастырях. Многие без истинного призвания к иноческой жизни произвольно учреждали себе обители и, не руководствуясь никаким уставом и не подчиняясь местной епархиальной власти, восхищали только уважение общества к иночеству и пользовались пожертвованиями, а делами и жизнью своею нисколько этого не заслуживали. А иные, облекшись монашескою одеждою, скитались по городам, вмешивались в дела церковные, гражданские и семейные, производя всюду расстройство. Император Маркиан, при всем своем благоговении к иночеству, просил Собор пресечь зло строгими постановлениями. И Собор издал свое четвертое правило, которым требовал от монашествующих, под угрозою отлучения от Церкви, чтобы они отнюдь произвольно, без соизволения епископа града, не созидали монастырей, и чтобы были в постоянном подчинении у епископа, соблюдали безмолвие, прилежали только посту и молитве, безотлучно пребывая в тех местах, в которых отреклись от мира, и в церковные и житейские дела отнюдь не вмешивались, «да не хулится ради их имя Божие». Несмотря на строгие постановления церковные относительно чистоты супружества лиц духовных, в VII веке были в духовном сословии немалочисленные примеры незаконных браков. Случалось, что священнослужители вступали во второй брак, или имели в супружестве вдов, отверженных от супружества, блудниц, рабынь, позорнищных, или даже прямо держали наложниц. Все это производило большой соблазн в обществе, и лишало духовенство нравственного влияния на народ. Император Юстиниан II, крайне огорченный такою жизнью духовенства, раскрыл отцам Трулльского собора всю печальную картину этих беспорядков и просил их издать правила для исправления духовенства. И Собор Трулльский издал свое третье правило, в котором со строгостью соединил человеколюбие в отношении к тем, которые впали в грех по неведению, а также четвертое, пятое и шестое правила, где выразил всю свою строгость против священно и церковнослужителей, сознательно нарушающих церковные правила относительно супружеской чистоты. Во время заседаний Пятого Вселенского собора отцы неоднократно приглашали на собор бывшего в то время в Константинополе папу Вигилия: требовал от него и император Юстиниан, чтобы он присутствовал на Соборе. Но Вигилий, по своим расчетам не хотел явиться на Собор, и, когда на Соборе составлены были определения, осуждавшие три спорные главы, отказывался подписываться под этими определениями. Император Юстиниан потребовал от отцов Собора, чтобы они, не стесняясь важностью сана папы Вигилия, исключили его из диптихов церковных. Собор действительно исполнил волю монарха, и сам Вигилий, признавая всю справедливость этого духовного наказания, спешил загладить свой проступок чистосердечным раскаянием. Все эти указанные нами случаи участия государей в издании законов касательно церковного благочиния свидетельствуют, что в них нисколько не подавлялась самостоятельность духовной власти властью государственной. Последняя выражала только пособие духовной власти в таких делах церковного управления, на которые она, по разнообразию своих занятий, во время многотрудной борьбы с еретиками, не имела возможности обратить внимание.Случалось иногда, что императоры и, не обращаясь к законодательной церковной власти, сами издавали эдикты, касающиеся церковного управления. Таковы законы императора Юстиниана I относительно избрания лиц в высшие духовные должности. В новеллах Юстиниана435 дозволяется, в случае нужды, возводить достойных из светского звания на епископство, если только три месяца они были в церковном клире, а из военного звания не дозволяется посвящать, если лицо из этого звания не пробыло пятнадцать лет в монастыре. Тот же император предписал, чтобы в епископы избираемы были лица монашествующие, или, если из белого духовенства, то не имеющие жен или по крайней мере детей, чтобы после рукоположения беспрепятственно могли оставлять своих прежних супруг436. Императорскими законами решительно запрещалось монахам произвольное разстрижение и вступление в брак437, духовным лицам ходить на зрелища438, строить церкви без соизволения власти государственной439. И много подобных законов издано было императорами. Но все эти законы суть не что иное, как или подтверждение и разъяснение церковных законов, как например, законы: касательно избрания епископов из монашествующих440, касательно разстрижения и вступления в брак монашествующих441 и касательно запрещения духовным ходить на зрелища442, или законы, нисколько не противоречащие церковным постановлениям, вызванные соображениями государственными, как например – закон не избирать прямо из светского звания в епископство, и особенно закон, запрещавший строить храмы без соизволения государственной власти, ибо построение храмов, как публичных зданий, без ведома гражданских властей, могло противоречить распоряжениям последних относительно благоустройства в городах.Кроме предложений Вселенским соборам об издании церковных постановлений, кроме повременного издания законов, касающихся Церкви, императоры, при своём внимании к делам церковным и заботливости о благоустройстве Церкви, имели нужду, если не постоянно, то весьма часто, выражать свои распоряжения, касающиеся церковных дел или различных лиц, принадлежащих к Церкви. Такие распоряжения обыкновенно давались на имя высших представителей Церкви, каким преимущественно был патриарх Константинопольский, как ближайший к престолу царскому. Через этого же высшего пастыря восходили к императору и заявления о нуждах церковных. Вследствие сего патриарх Константинопольский естественно получил перевес над всеми представителями восточной Церкви, или патриархами. И вселенская власть признала это преимущество, дозволив всем подсудимым, в какой бы то ни было поместной Церкви, последнюю апелляцию возносить к кафедре Константинопольского патриарха443, и предписав всем духовным, имеющим нужду до царя, предварительно являться к епископу царствующего града, как представителю всей Церкви пред государем444. Уважая сан патриарха, императоры, для удобства его сношений с ними, назначили особенного чиновника – референдария, должность которого состояла в том, чтобы передавать волю государя патриарху и заявления патриарха государю.Х. О. Наука и сельское пастырство // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 558–567.(По поводу книги: «Библейский словарь, содержащий библейскую пропедевтику, историю, географию, древности, хронологию» и пр. Том I. Выпуск первый. Буква А. Труд и издание А. Верховского. СПб. 1871).Весьма почтенные и умные люди нередко высказывают такого рода мысли касательно сельских пастырей и отношения их к науке, которые не должны быть оставляемы без опровержений, тем более, что и некоторые из сельских пастырей не далеки от сочувствия этим мыслям. Нужно впрочем заметить, что не только у нас, но и в других странах делают возражения против необходимости научного образования для пастырей и особенно для сельских. Эти возражения, хотя давно уже опровергнутые, тем не менее раздаются кое-где и доселе. Воспроизведём здесь эти возражения и их решения.Говорят, во-первых: «К чему для пастыря наука? Для него нужно благочестие, которое заменит всякую науку». – Но хотя в Писании и действительно сказано, что «благочестие на все полезно», однако из этого не следует, что благочестие может заменить науку. Притом же в самом Писании ясно сказано, что «уста праведного поучатся премудрости и язык его возглаголет суд», а о священниках прямо сказано: «Устне иереовы сохранят разум (γνῶσιν – науку, знание) и закона взыщут от уст его». Апостол Павел постоянно заповедует ученику своему Тимофею прилежно заниматься чтением Св. Писания и наставлением верующих: «Внимай, – говорит он, – чтению и учению». Отцы Церкви постоянно боролись с еретическими заблуждениями, для чего, конечно, требовалось знание, наука; они никогда не оставляли своей обязанности учить народ вере и благочестию, что также требовало изучения науки. Соблазняет может быть некоторых пастырей, что они, окончивши курс семинарского образования, достаточно уже образованы для прохождения своего служения?.. Небезопасное заблуждение и самообольщение! Семинарского образования достаточно было при вступлении в должность пастыря; но недостаточно при исполнении пастырского служения; нельзя оставаться с одними прежними сведениями, если бы даже они и не изглаживались постепенно, оставаясь без развития и повторения. Притом не говорим ли мы: «Кто не идёт вперёд, тот непременно идёт назад»? – Нет, само истинное благочестие возбуждает стремление к изучению церковной науки, – оно даже питается и поддерживается церковною наукою.Говорят, во-вторых: «Не способен я к высокому научному образованию и потому не претендую на него». Правда, что не всякий способен к высшему научному образованию; но это не исключает обязанность усовершать и развивать посредством научных занятий и малый свой талант, полученный от Бога. Если не от всякого требуются первостепенные познания, то всякому запрещается закапывать свой, какой бы ни был, талант в землю. Впрочем, и судить-то о своих способностях можно только испытавши их…Говорят, в-третьих: «Сельскому священнику не Бог знает, какие нужны познания; для исполнения его обязанностей достаточно и того, что он знает». Небольшая числом и неприязательная у священника паства; но из-за этого следует ли ему быть небрежным в составлении проповедей, бесед, катехизических поучений? Нет, ему необходимо употреблять свои усилия на то, чтобы быть надежным руководителем душ, хотя бы и немногие были вверены его попечению. Притом же и начальство может обратить внимание на занимающегося наукой пастыря и назначить ему большой круг действия. Священникам небольших приходов, кажется, и следовало бы больше, чем священникам многолюдных приходов, заниматься наукой, так как при небольшом количестве пасомых, они сами нередко не знают, куда девать свое время, не знают, что делать от скуки. Жаль, если они не видят никакой цели, никакого результата, никакой практической пользы от учёного труда. Важно уже здесь то, что занимающийся наукой не будет предаваться праздности, а будет усовершаться в назидании народа, лечить раны совести своих пасомых, ободрять и укреплять души на пути к добродетели, сам изучивши хорошо этот путь и теоретически и практически. А делиться через литературу своими научными занятиями с другими пастырями разве не могло бы быть целью, достойной учёных пастырских занятий?Говорят, в-четвёртых: «По приходу и по хозяйству столько занятий: некогда тут заниматься наукою. Действительно н мало таких многолюдных приходов, в которых священники постоянно почти заняты исполнением треб: надо крестить новорождённого, идти к большому исповедовать и приобщать, а там покойник ожидает погребения и т. п.; нужно же присмотреть ещё и за хозяйством, уделить несколько времени и семейству. Но как же поступали те истинные пастыри, служащие для нас образцами, которые умели и при подобных трудах находить время для учёных занятий? В чём заключалась их тайна? Здесь никакой и тайны нет, а есть только надлежащее отношение к своему делу и умение пользоваться каждой минутой, так как правильно распределённое время как бы удлиняет часы. Приходилось им, например, отправляться на поле присмотреть за работами, – они брали с собою книгу: после совершения треб они не оставались для предлагаемых причту угощений; всякие корыстные предприятия, поглощающие много времени, были им чужды; не теряли они много времени на личные свои удовольствия и во время своего отдыха, если это могло быть без вреда для здоровья, посвящали науке. Вообще трудно предположить, чтобы в продолжение суток не нашёлся час-другой для чтения и писания: в течении же года таких часов несомненно наберётся не одна сотня... Нельзя, таким образом сказать, чтобы большой круг пастырского действования и занятия наукой были совершенно несовместимы.Говорят, в-пятых: «Не прочь мы почитать газету или светский журнал, но читать учёные сочинения не составляет для нас никакого удовольствия». Здесь похвальна по крайней мере откровенность... Нерасположенность к учёным занятиям диктовала отчасти может быть и первые четыре возражения; но там эта печальная нерасположенность хотела укрыться. Достойно, однако, сожаления такое чувство нерасположенности к наукам в пастыре. Ведь это одно и то же, как если бы пастырь сказал о себе, что он не находит удовольствия в самоуглублении, размышлении, благочестии, наставлении и вообще во всех делах пастырской ревности, и что напротив ему нравятся праздность, рассеянность, игры, кутеж и т. п. Понятное дело, что для пастырей не может быть затруднения в выборе наук для своих ученых занятий. Ещё израильскому народу заповедано было Богом непрестанно изучать «книгу закона»: «да не отходит книга закона от уст твоих; но поучайся в ней день и ночь, дабы в точности исполнять всё, что в ней написано: тогда ты будешь успешен в путях твоих, и будешь поступать благоразумно» (Нав.1:8). Что же после этого требуется от пастыря, если вверенная ему паства обязана по повелению Божию так заниматься изучением закона Божия? В книге Левит находим ответ на это. Господь говорит Аарону: «вот вечное постановление в роды ваши: чтобы вы умели отличать священное от несвященного и нечистое от чистого, и научать сынов израилевых всем уставам, которые изрек им Господь» (Лев.10:10–11). У пр. Малахии, слова которого приведены выше, говорится, что уста священника должны быть хранителями знания, так как от уст его ожидают слышать слова закона. В затруднительных случаях жизни, по определению Божию, народ должен обращаться к своим священникам: «если по какому делу затруднительным будет для тебя рассудить между кровию и кровию, между судом и судом, между побоями и побоями, и будут несогласные мнения в воротах твоих: то встань и пойди на место, которое изберет Господь Бог твой (чтобы призываемо там было имя Его), и прииди к священникам, левитам или к судье, который будет в те дни, и спроси их и они скажут тебе, как рассудить» (Втор.17:8–9). «Так говорит Господь Вседержитель: спроси иереев о законе» (Аг.2:11). Но как же священник будет отвечать, если сам недостаточно знает книгу закона? Как он будет решать затруднения, если он сам многое затрудняется понимать в законе? За это он будет отвержен Богом. Господь через пророка Осию говорит священникам: «так как ты отверг умение (ἐπίγνωσιν – познание, т. е. закона), отвергну и Я тебя, чтобы не быть тебе священником, и так как ты забыл закон Бога своего, забуду и Я детей твоих» (Ос.4:6). Горе народу, у которого пастыри невежественны. Горе, когда на деле осуществляются слова пророка: «стражи их слепы все, ничего не ведают, все они псы немые445, не могущие лаять, посматривающие лежа, любящие спать. И эти псы, жадные душою, не знают насыщения, и только себя пасущие, не умеют ничему наставить, все они на путь свой совратились, каждый за выгодою своею, до конца своего» (Ис.56:10–11). Если уста священника не сохраняют ясного, подробного и основательного знания закона, то как он может пробудить спящий народ, как обратит заблудших из стада? Если пастыри будут только спать, одеваться волною овец и тучнеть от их молока, то слепые будут вести слепых, и тогда те и другие впадут в пропасть и исполнятся страшные слова Господи «за то, что народ Мой не знает Господа, пойдет он в плен, вельможи его будут умирать от голода, и богач его исчахнет от жажды. За то ад разинет зев свой без меры раскроет пасть свою, и сойдёт туда краса его, богатство и веселие его. Нагнется селянин, унижен будет благородный муж, поникнут долу гордые взоры» (Ис.5:13–15). Таким образом знание закона Божия, содержащегося в слове Божием, изучение его, испытание Писаний, составляет существенную и ничем незаменимую обязанность всякого пастыря. Но могут при этом некоторые заметить: «мы сознаём свою обязанность изучать Св. Писание, но что же делать, когда, при всём желании изучать оное, многое в Писании остаётся непонятным, так что и труд оказывается напрасным»... Так когда-то ещё в отеческие времена говорил один юный подвижник своему авве на повеление последнего читать непрестанно слово Божие. Авва разрешил это возражение его таким образом. Он повелел своему духовному сыну взять пустой нечистый внутри сосуд и постоянно наполнять его чистою водою, и выливать её из него. Когда это было сделано несколько раз, старец спросил: «Ну, что ты замечаешь в сосуде?» – «Сосуд становится чище», – был ответ. – Довольно было бы и для нас такого даже результата от чтения и изучения Св. Писания, если б только очищалось этим наше внутреннее духовное состояние; но, по замечанию св. Василия В., при продолжительном занятии Писанием, через непрестанное поучение в нём, напечатлевается в душе важность и таинственное Божия слова446; по словам же св. Иоанна Златоустого: «как благовонные ароматы, чем более трутся пальцами, тем более издают благовония: таково же и Писание; чем более стараешься входить в него, тем более находишь в нём сокровищ»447. В настоящее время, притом же, не мало существует и появляется новых пособий разного рода и вида, помогающих изучению Св. Писания. К такого рода пособиям относится и книга, заглавие которой мы выписали в начале нашей заметки. По словам г. Верховского, труд его именно «вызван желанием доставить пособие при чтении и изучении священных книг Ветхого и Нового Завета». Цель и характер своего труда автор выражает следующим образом: «разнообразие и обилие данных биографических, географических, археологических и т. д., встречающихся при чтении священных книг, делают сборник, в котором легко и удобно было бы находить объяснение этих данных, – вполне желательным». Руководство к священной истории, как бы подробно оно ни было составлено, никогда не может вместить в себе всех сведений, необходимых для ясного понимания Св. Писания. Недостаток в русской духовной литературе подобного сборника возбудил в составителе «Библейского словаря» желание по мере сил и способностей восполнить этот недостаток. В прошедшем году, по поводу выхода в свет «Библейско-богословского словаря», изданного священником В. Михайловским, мы высказывали настоятельную необходимость в такого рода издании, какое представляет собой начало труда г. Верховского. Труд действительно предпринят очень серьёзный и в высшей степени полезный для всякого читателя Библии. Нельзя не высказать здесь только сожаления о том, что главным основанием для словаря положен перевод с еврейского, а не церковный наш текст по переводу 70-ти. Труд составителя «Словаря» этим, конечно, значительно облегчён, так как все иностранные библейские словари, которыми пользовался составитель, в основании своём имеют перевод с еврейского; но зато читателям славянской Библии не всегда может быть на пользу предлагаемый «Библейский словарь». Г. Верховский предполагает, например, делать объяснение таких слов. Как Цафнаф-панеах, Поти-фер, Иегар-Сагадуфа и проч., и в первый же свой выпуск не внёс для объяснения такого слова, как, например, Aпфо, встречающегося в нашей Библии и читаемого в одной из церковных паремий. В переводах с еврейского это слово не оставляется без перевода, поэтому оно и не входит, и в библейские иностранные словари, поэтому оно также не попало и в «Словарь» г. Верховского. Вследствие того же, что составитель «Словаря» не имеет главным образом в виду текста 70-ти, у него выходит неполнота в объяснении некоторых слов, как, например, в слове Ариил, которое в греческом и славянском тексте употреблено как название города у пр. Исаии (Ис.29:1), а у пр. Иезекииля (Иез.43:15–16), как название жертвенника, между тем как в «Словаре» под словом Ариил читаем только: «отец двух моавитян, убитых Ванеею, одним из главных военачальников Давида (2Цар.23:20; 1Пар.11:22)». Такую неполноту без вреда для «Словаря» легко можно было бы восполнить насчёт таких слов, которые и в самом еврейском тексте встречаются один раз, как названия неизвестных совсем личностей. Дело вообще начато весьма широко; и неудивительно поэтому, если встречаются в нём некоторые недосмотры, неизбежные при сложной работе и при том одним лицом. В иностранных богословских литературах сочинения такого рода издаются обществом нескольких (иногда человек 15) учёных, да и при этом обходится дело без значительных недосмотров. Извинительно поэтому и в труде г. Верховского видеть такого рода недосмотры, как, например, в указаниях на литературу того или другого предмета в «Словаре». Перечисляя, например, толкования св. отцов на книгу пр. Авдия, и именуя св. Ефрема, толкование которого переведено на русский язык, и бл. Иеронима (не переведены), составитель опускает существующие на русском языке весьма важные толкования бл. Феодорита. То же замечается и в указании литературы других предметов. Мы не пишем критической заметки на «Словарь» и потому не будем говорить о других недостатках труда г. Верховского; не будем говорить и о том, насколько был нужен для русских читателей еврейский и даже арабский текст некоторых слов в «Словаре» (это без нужды увеличивает объём и цену издания); нам приятнее пожелать, чтобы издание не остановилось на нескольких выпусках, а скорее пришло к концу. Внешняя, типографская сторона издания безупречна; но как бы только это не отозвалось на цене всего издания: если цена первого выпуска на букву «А» стоит 1 руб., то что будет стоить издание на все буквы? Пожалуй, если цена будет большая, многие из пастырей найдутся в состоянии приобрести все издание, а между тем желательно, чтобы у каждого из них было это серьёзное и полное пособие к чтению и уразумению св. Библии.X. O.Аффо // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 16. С. 567–568.Известные слова одной из церковных паремий: «где Бог Ильин Аффо?» (4Цар.2:14) – возбуждают нередко недоумения в читающем и слушающем. Что за таинственное это слово Аффо или Апфо, которое оставили без перевода как греческие переводчики, так за ними и наши славянские? Какой смысл в этом слове? Позднейшие переводчики Библии с еврейского языка не оставляют его без перевода и дают ему смысл на основании нынешнего чтения этого слова (ап-гу) в еврейском тексте. Так в синодальном издании (1869) читаем: «где Господь, Бог Илии – Он Самый?». Немного иначе в переводе Гуляева: «Где Иегова, Бог Илии, где Он?» Таков же смысл даётся этому слову и в других, известных нам, новейших переводах Библии с еврейского. Переводы же с греческого и доселе оставляют без изменения помянутое слово. Так в переводе древнего Парамейника (1054 г.), преосвященный Порфирий, занимающее нас место четвёртой книги Царств, переводит таким образом: «И взял Елисей милоть Илии и ударил по воде, и не расступилась она, и сказал Елисей: где же Бог Илии Апфо? И ударил Елисей по воде во второй раз». Учёный переводчик, не высказывая собственного мнения касательно слова Апфо, приводит толкование некоего Никиты Сеида (из XII в.), по которому слово «апфо» значит «теперь». Нельзя не признать и нам этого толкования, так как и древнейший латинский перевод Библии, не много, вообще говоря, уклоняющийся от перевода 70-ти, вместо апфо читает: etiam nun. Древние толковники не менее нашего затруднялись в изъяснении слова апфо. Так блаженный Феодорит на вопрос: «Как должно разуметь сказанное: где Бог Илиин апфо?» отвечает: «Пророк (то есть Елисей), вознамерившись перейти Иордан, подражал учителю (то есть Илии) и ударил по воде милотью (то есть верхнею одеждою), не сказав при сем ничего, но думая, что для совершения чуда достаточно одной милоти. Поскольку же не повиновалось ему естество водное, то призвал Бога учителева, невидимого и неприступного для человеков. Ибо слово: апфо по изложению других переводчиков толкуется: сокровенный».№17. Апреля 25-гоКрасовский П., свящ. Поучение о христианском праздновании // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 569–573.Иисус Христос сходил на землю не для того, чтобы доставить нам на земле жизнь привольную и беспечальную, а для того, чтобы облегчить для нас бремя земной жизни и утешениями Святого Духа и надеждами на вечные радости того света. Поэтому, и по пришествии в мир Сына Божия, над нами по-прежнему тяготеет определение правосудного Бога: в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт.3:19). Кто не трудится на сем свете, а живёт в праздности, тот поступает вопреки определения Божия, и не достоин никаких благ, ни земных, ни небесных. Честный труд, определённый человеку, всегда благословен Богом; он нисколько не препятствует нам служить Богу, а напротив, сам по себе есть добродетель, обязательная для каждого христианина. Без труда не было бы милостыни, без милостыни не было бы любви, а без любви не было бы спасения. Святые апостолы, несмотря на то, что день и ночь были заняты благовествованием спасительной христианской веры, сами трудились для своего пропитания, и всем верным заповедали жить трудами рук своих (2Фес.3:8, 12). Кто из нас читывал жития святых, тот знает, что подвижники и отшельники мира, провождая жизнь свою в молитвах и пощениях, почти никогда не выпускали из рук своих какой-либо работы.Итак, мы должны непрестанно трудиться, чтобы никого не обременять своею жизнью и чтобы было чем помогать бедным и неспособным к работе людям; но и самый честный, самый добросовестный труд способен привести нас в забвение о нашем небесном отечестве, о будущей жизни и о царствии Божием, если мы, так сказать, погрузимся в этот труд и душой и телом. Чтобы с исправлением наших телесных нужд не потерять нам из виду и нужды душевные, премудрый Господь установил в течении года особые дни, в которые мы обязаны оставлять все житейские занятия и заниматься одними душеспасительными предметами. Эти дни называются праздниками.Праздники, во время которых верующие должны оставлять все свои житейские дела и служить одному Богу, были установлены еще в Ветхом завете. В ту пору праздновался седьмой день каждой недели, называемый субботою; этот день праздновался в воспоминание того, что Бог в седьмой день, по сотворении мира, почи от всех творческих дел Своих (Быт.2:2), и иудеи в каждый субботний день вспоминали благодеяния, которые Бог оказал людям через сотворение мира, и за них благословляли и прославляли Бога. «Но мы христиане, по учению Церкви, вместо субботы, празднуем день воскресный по той причине, что в сей день воскресением Иисуса Христа – Господа нашего совершилось обновление всего мира»448. По уставу Церкви, всегда действующей по внушению Св. Духа, мы христиане празднуем, кроме дня воскресного, и другие важнейшие события из жизни Иисуса Христа, как то: день Благовещения, т. е. ангельского возвещения Пресвятой Деве Марии о воплощении от Нее Сына Божия, день Рождества Иисуса Христа; день Его Крещения и вместе Богоявления Св. Троицы; день Его Сретения в храм праведным старцем Симеоном; день Преображения Иисуса Христа; день торжественного входа Его в Иерусалим; седьмидневную Пасху в воспоминание Воскресения Христова; день Вознесения Иисуса Христа на небо; день Пятидесятницы, или Св. Духа в память торжественного сошествия Его на апостолов по ходатайству Иисуса Христа, и день воздвижения Животворящего Креста Господня, обретенного св. царицею греческою Еленою. Равным образом мы христиане еще празднуем особые дни в году в воспоминание важнейших событий из жизни Пресвятой Девы Марии, послужившей спасению рода человеческого чрез воплощение из нее Сына Божия, и именно, дни ее Рождества, Введения во храм и Успения449. Все исчисленные здесь праздники суть самые важнейшие; кроме их установлены Церковью еще праздники второстепенные на память великих святых, наиболее послуживших нашему спасению делом и словом. Каждый день в году посвящен Церковью памяти какого-либо из прославленных Богом святых Его угодников. Таким образом наша попечительная мать–св. Церковь каждый день напоминает нам о чем-либо душеполезном и каждый день преподает нам спасительные уроки.Христианское празднование состоит в том, чтобы оставлять работы и житейские занятия, приходить в церковь для общественной молитвы и для научения вере и добрым делам, а по выходе из церкви заниматься богоугодными делами, как то: чтением или слушанием душеспасительных книг, домашнею молитвою, посильными благотворениями нуждающимся людям, уходом за больными, утешением скорбящих и другими делами любви христианской. Хорошо было бы и каждый день проводить в таких благочестивых делах; но как у каждого из нас есть те или другие житейские занятия, которые требуют от нас или умственного, или телесного труда; то Господь, по снисхождению к требованиям нашей земной жизни, и установил для священного празднования только некоторые дни в году, а остальные простые дни, т. е. будни, назначил нам на труд житейский, который впрочем не снимает с нас обязанности быть всегда и во всем верующим и любящим христианами. Каждый воскресный день и каждый большой праздник мы должны употреблять на богоугодные дела непременно с утра до вечера; в праздники второстепенные от нас требуется по крайней мере приходить только к церковным службам и потом приниматься за работу; а посещение церкви в будни предоставляется усердию каждого христианина. Но убогие и неспособные к работе христиане должны и самые будни посвящать на служение Богу, чтобы не оставаться в праздности, которая есть мать всем порокам.Стало быть, тот христианин, который в воскресные дни и в другие великие праздники не приходит в Божий храм на молитву, на слушание слова Божия и на общественное богослужение, вовсе не почитает праздников Церкви и нарушает заповедь Божию, данную через Моисея: «Помни день субботный, еже святити его; шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя, в день же седьмый, суббота Господу Богу твоему» (Исх.20:8–9). Что сказано здесь о субботе, то мы христиане должны относить к воскресным дням и к другим праздникам христианским. А который христианин праздничные дни употребляет на празднословие, на пересуды, на пьянство, на распутство, на нескромные игры, на кулачные бои и на другие непотребные дела, тот мало того, что нарушает праздники Господни, а ещё оскверняет их, и вместо Бога служит дьяволу, вместо спасения губит душу свою.Проводите, бр., праздники Божии, как повелевает закон Христов, и Господь воздаст вам благополучием в сей жизни и вечным блаженством в жизни будущей. Аминь.Свящ. П. КрасовскийИерархическое устройство церкви450 // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 573–582.О взаимных отношениях между церковной и государственной властями в РоссииМы рассмотрели положительные правила и древнюю практику высшей церковной власти, утверждающие законность известных взаимных отношений между церковной и государственной властями, и видели, что они, при самом тесном союзе Церкви и государства, оберегают самостоятельность той и другой власти, согласно учению слова Божия. Руководствуясь этими правилами и практикой, древние поместные Церкви составляли, совместно с государственной властью, особенные кодексы церковно-гражданских постановлений, которые служили точным определением их взаимных отношений и постоянным руководством в их взаимной деятельности. Это было не что иное, как собрание царских эдиктов, относящихся к Церкви. Отцы Церкви эти собрания соединили с каноническими правилами под общим именем номоканонов. Первый замечательный труд в этом отношении принадлежит Иоанну Схоластику, прежде пресвитеру Антиохийскому, а потом патриарху Константинопольскому, жившему в VI веке при императоре Юстиниане. Собрав изданные до его времени канонические правила и расположив их в систематическом порядке, он присоединил к ним систематическое же, состоящее из 87 глав, собрание законов царских, относящихся к Церкви, которые до того времени известны были только из общих государственных кодексов. Самый же совершенный труд в этом отношении принадлежит Константинопольскому патриарху Фотию. В его номоканоне, разделённом на 14 титулов или отделений, с подразделениями, заключается полнейшее собрание канонических правил и относящихся к Церкви извлечений из царских законов. Этот последний труд, как совершеннейший, был принят в руководство церковной и государственной властью в Римской империи. Он же перешёл и в другие поместные Церкви, получившие начало от Церкви греческой, также и в нашу отечественную Церковь.Руководствуясь греческим номоканоном, в Церкви русской, с первых дней её существования, власть церковная и государственная стали в такое взаимное отношение, в каком они стояли в Церкви греческой. И в течении всех веков главная идея этих отношений – полная самостоятельность обеих властей, при их постоянной взаимной помощи, оставалась во всей своей силе. Но в самом проявлении этой идеи в нашем отечестве, вследствие особенных обстоятельств его, не могло быть совершенного сходства с тем, что было в Греко-римской империи. Церковь явилась в русском государстве не тогда, когда последнее достигло полного развития, как Греко-римская империя, а когда русское государство только что зарождалось, когда в нем не выработано было никакого законодательства, а все основывалось на обычаях старины. При младенческом состоянии государства Церковь, явившаяся в России с обширным и обработанным кодексом церковно-гражданских постановлений, сделалась руководительницей в развитии его. В Греко-римской империи установился союз между церковною и государственною властями в то время, когда Церковь успела обнять уже всю империю и прочно утвердиться в ней; а в русском государстве этот союз начался тогда, когда Церковь должна была только распространяться среди грубого, неприготовленного к христианству народа, – и Церкви нужна была большая помощь при распространении и утверждении со стороны властей государственных. Вследствие таких обстоятельств неизбежно должны были явиться в нашем отечестве такие особенности во взаимных отношениях между церковною и государственною властями, каких не было в Греции. Потом, соответственно развитию государства и утверждению Церкви в земле русской, эти особенности, с течением веков, должны были разнообразиться. В чем же состояли эти особенности, и как они разнообразились?Чтобы видеть это, рассмотрим последовательно взаимные отношения церковной и государственной власти в России. В периоды а) удельной системы, б) развития московского единодержавия и в) русской империи.а) В самом начале христианства в России, когда государство не имело законодательства, Церковь приняла его под свою опеку и сделалась его руководительницей. Поэтому представители власти церковной имели огромное влияние на дела государственные. Не насильственно они усвоили себе это влияние, не домогались его; но сами князья русские, сознавая далёкое превосходство пастырей пред всем народом и в нравственном, и в умственном отношении, призвали их к этому великому делу и, для большего успеха в нём, старались сообщить им особенные права и преимущества. Для такого огромного влияния на дела государственные, которое тогда имело в России высшее духовенство, недостаточно было тех прав и преимуществ, которые усвоены были представителям церковной власти в империи греческой. Посему статьи номоканона, касавшиеся этого предмета, перейдя на почву русскую, тотчас же потерпели изменение и преобразование. На основании их и отчасти Моисеевых законов, явился в России устав св. Владимира, а потом – церковный устав великого князя Ярослава, содержавший в себе подтверждение и раскрытие устава Владимирова. Подобно тому, как в греческой империи, эти уставы возвышали духовенство тем, что обеспечивали его в средствах содержания, освобождали от государственных повинностей и утверждали неприкосновенность церковной собственности. Но они сделали в этом отношении для духовенства более, нежели сколько оно получило от греческих императоров. По уставу св. Владимира предоставлялась духовенству десятина из всех княжеских доходов, именно – десятая часть из судных пошлин, взимавшихся с подсудимых в пользу князя, десятая часть из торговых пошлин и десятая часть податного княжеского сбора. Такой привилегии нигде духовенство не получало, даже в западных странах, ибо тамошняя десятина взималась духовными непосредственно с народа и была причиной многих несогласий между духовенством и народом; а здесь десятина определялась прямо из казны княжеской, и ставила духовенство в независимое отношение к народу. Другою важною привилегией духовенства в Греции был его самостоятельный суд, по которому все лица духовные исключительно предоставлены были суду церковному. Тоже самое предоставлялось духовенству и уставом русских князей. Но эта привилегия у нас была значительно расширена, потому что к людям церковным, которые освобождаются от подсудности гражданской власти, кроме собственно духовенства белого и монашествующего, были отнесены еще лица, принятые Церковью только под ея покровительство или получавшие от нее содержание, каковы: слепец, хромец, лечец451, прощенник452, задушный человек453, сторонник, паломник, также – больницы, гостиницы, странноприимницы, со всеми лицами, в них служащими. Суд над этими вышепоименованными лицами, по всем делам без исключения, предоставлялся духовной власти. Кроме того, по всем делам и тяжбам между людьми церковными и посторонними, уставами князей повелено учреждать суд общий, т. е. Состоящий из судей церковных и светских, кто бы ни был ответчик – лицо духовное или мирянин, тогда как по греческим законам такие дела были судимы одним тем начальством, которому подведом был ответчик, – духовным, если он был духовного звания, светским, если был мирянин, или только предоставлялось епископам пересматривать дела решенные светским начальством и требовать перерешения в случае замеченной несправедливости. Согласно с номоканоном уставы св. Владимира и Ярослава мудрого определяют круг дел, в которых подлежат суду Церкви не одни люди церковные, но и все, миряне, или все вообще христиане. В перечисление этих дел внесено не мало нового, чего не было в греческом номоканоне. Например – между делами против веры и Церкви указывают на повреждение храмов и могил, а между делами семейными – на неблагопристойную защиту мужа женою и нанесение побоев снохою свекрови. А также подчиняют суду церковному некоторые дела, которые, по греко-римским законам, подлежали разбору не духовного, а гражданского начальства, именно преступления против святости родительской власти и тяжбы между детьми и братьями умершего о наследстве, и некоторые дела чисто гражданские, как например: воровство, разбой, убийство, острижение бороды, наблюдение за торговыми мерами и весами. Предоставляя суду церковной власти дела, как имеющие отношение к церковному судопроизводству, так и чисто гражданские, устав Ярослава вместе с тем предоставляет духовным властям и право наказывать преступников по упомянутым делам, не церковными только епитимиями, но взысканиями чисто гражданскими, чего не было в греческом номоканоне, – именно он применяет к судопроизводству духовной власти существовавшую в то время систему выкупов, по которой за каждое преступление, соответственно важности его и самого лица, назначается денежная пеня, или взятие виновного в дом церковный (то есть обращение его в прислужники) впредь до выкупа его родственниками. Важная особенность этих судных прав, дарованных князьями русскими высшему духовенству, заключается в том, что уставами определяется полная их неприкосновенность со стороны властей гражданских; в них присовокупляется: «князю и боярам и судьям их в те суды (то есть церковные) нельзя вступатися», разумеется кроме тех дел, которые, по указанию самих же уставов, производятся духовною властью совместно с князем; между тем как в Греции дела, предоставленные суду Церкви, могли подлежать и суду гражданскому. Некоторые из этих особенностей, по-видимому, несколько противоречащие древним церковным постановлениям, именно были вызваны тогдашним состоянием русского народа. При крайней грубости этого народа, в нём многие преступные дела, до христианства, не считались преступлениями, как например преступления против чистоты нравов. Поэтому суд по таким делам по необходимости нужно было предоставить власти духовной. Притом народу грубому невозможно было внушить важность преступления одними епитимиями церковными; но по необходимости нужно было употреблять и наказания гражданские. Принимая такое право, по крайней необходимости дарованное, первые пастыри русской Церкви не погрешили против духа церковного законодательства. Ибо и Вселенские соборы «ради созидания церквей» делали иногда уступки церквам возникавшим среди варварских народов. Имея в виду «малодушный помысл и ещё чуждые неблагоустроенные нравы» христиан этих церквей, они дозволяли терпеть в них, конечно до времени, такие обычаи, которые противоречили правилам Апостольским, как это ясно можно видеть из 30 правила VI Вселенского собора.Возвышенные в своих правах князьями представители русской Церкви имели самое деятельное участие в делах государственных. История показывает, что без участия иерархов князья не предпринимали никакого дела. Великий князь равноапостольный Владимир не только советовался с собором епископов, но и дозволял им самим подавать голос относительно дел гражданских. Владимир Мономах, созывая князей в Киев, прямо говорил, чтобы они прибыли «урядиться о земле русской пред епископы, и пред игумены и пред людьми градскими». И вообще, во весь период удельной системы, когда бывали народные совещания, в них всюду являлись участниками русские иерархи. Особенно деятельное и успешное участие иерархи русские принимали в примирении враждующих между собою удельных князей при постоянных, в то время, междоусобиях и неурядицах. Митрополит Николай удержал князей от междоусобия по случаю ослепления Василька. Митрополит Никифор устранил кровопролитие во время ссоры Киевского князя Рюрика (1195 г.) с его зятем Романом Мстиславичем Волынским. Митрополит Кирилл I, живший пред нашествием монголов, когда до крайности развились вражда и ссоры удельных князей, постоянно ездил по России из конца в конец и всюду примирял враждовавших князей. Вместе с митрополитом действовали и епископы, как составлявшие с ним одно целое правительственное церковное сословие. Иерархи прямо говорили враждующим князьям: «Мы поставлены от Бога в земле русской, чтобы удерживать вас от кровопролития». А когда слово их увещания не действовало, они прибегали к строгости суда церковного и непослушным грозили церковным проклятием. При высоком значении в государстве и при сильном влиянии на государственную власть и народ, представители русской Церкви ничем не воспользовались для себя, как это делали в то время иерархи западной Церкви, а только с большим удобством, пользуясь своим положением, проводили чистые христианские начала в гражданский быт народа, хранили его единство при усобицах и разделениях, и зародили в нем идею единодержавия, хотя долго ещё потом не осуществлявшуюся.Как ни строго ограждена была самостоятельность церковной власти и как ни велики были её права в государстве, самостоятельность и значение власти государственной этим нисколько не ослаблялись. Главными властелинами в делах государственных все-таки были князья, и к ним, как лицам от Бога облеченным властью, русские иерархи относились с полным уважением. Князей, где нужно, митрополит встречал с собором епископов в полном облачении. При тесном союзе Церкви с государством князя, как первые защитники её, принимали деятельное участие в делах, подлежащих ведению духовной власти. За ними, и после уставов Владимира и Ярослава, вполне оставалась законодательная власть относительно участия представителей церковной власти в делах государственных. В силу чего они могли делать некоторые изменения в этих уставах, или некоторые приспособления их к обстоятельствам, месту и времени, как ясно свидетельствуют об этом изданные потом грамоты Всеволода Мстиславича Новгородского (1127 г.) и Ростислава Смоленского (1150 г.). Издавая законы, утверждавшие привилегии церковной власти, русские князья в тоже время внушали своим законодательством, чтобы это клонилось не к их личной пользе, а к пользе Церкви и государства. Владимир Великий своим уставом предоставив богатое содержание представителям церковной власти, предписывал, чтобы это богатство употребляемо было ими и на пользу общественную: для призрения нищих, сирых, дряхлых и немощных, для принятия странников и т. п. И не только в области тех дел, которые сами отдавали в ведение церковной власти, оставались они полными господами, но принимали участие собственно и в делах церковных. Особенно резко выражалось это участие в избрании епископов. Избрание это совершалось не одним собором пастырей, но князьями и народом, и часто случалось, что епископы, поставленные без согласия князя митрополитом в уделы, не были принимаемы князьями, или князья предлагали, чтобы митрополиты поставляли в епископы лиц избранных ими совместно с духовенством и народом. Этот обычай был так силен, что у летописцев того времени встречаем прямые выражения: «князь поставил епископа». Князья также участвовали в утверждении игуменов. Открытие новых епархий, а также перемещение епископских кафедр из одного города в другой, устроение обителей в городах, всегда зависели от соизволения князей русских. Они принимали большое участие в распространении христианства по разным концам России, а некоторые из князей сами принимали на себя этот труд, как, например, Константин Святославич в Муроме. Сами князья старались в новопросвещенных городах заводить училища главным образом для приготовления пастырей, и своими предписаниями требовали от духовных лиц, чтобы они учили народ, как это особенно ясно видно в примере Ярослава. Немалое также участие князей видно в открытии святых мощей, учреждении праздников и причислении к лику святых – лиц, угодивших Богу, и вообще во всех важных учреждениях церковных с сильным правом голоса. И чем более, под руководством духовной власти, развивалась власть государственная, тем сильнее проявлялась её самостоятельность, как это можно видеть в деятельности самодержцев-князей Северной Руси Андрея и Всеволода.Хойнацкий А. Западнорусские одпусты // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 582–592.Все сказанное нами454 приводит к заключению, что не только одпусты, но и само наименование их должно быть изгнано из среды православного народа западнорусского. Вместо этого, по обычаю общерусскому будем называть свои собрания на одпустовых местах путешествиями на поклонение ко святым местам, а самое чествование этих мест-поклонением и тому подобное. Эти наименования приличны и обязательны для подобных собраний тем более, что они как нельзя более выражают характер религиозно-народных, церковных собраний на святых местах в духе истинной веры и православия, – на которых именно существенную принадлежность составляют благоговейное чествование местных святынь, и христианские богоугодные дела на спасение души и тела, как-то: пожертвование на украшение храмов Господних, возжжение свечей, вспомоществование бедным, разные молитвословия в различных нуждах и потребностях человеческих и тому подобное.Не спорим, – можно избирать святые места и для покаяния и особенного сокрушения о грехах, но не в том смысле, чтобы здесь были какие-либо особые условия, благоприятствующие более или менее удобному разрешению от них в роде какой-нибудь папской сокровищницы сверхдолжных дел; а просто на том основании, что там, где столько благодатной святыни, столько знаков благодеяний Божиих, – сердце человека гораздо более способно к умилению и сокрушению, а потому и покаяние может приносить гораздо более полное и удовлетворительное, чем на обыкновенных местах. Что касается в частности до исповеди, то она возможна здесь потолику, поколику кто чувствует в себе полноту душевного сокрушения, которое жаждет разрешиться пред Господом в таинстве покаяния. Кто не чувствует в себе этого сокрушения, тому лучше отложить исповедь на другое более удобное время, в полной уверенности, что и обычная исповедь, совершаемая пред обыкновенными местными пастырями, но с должным вниманием и сокрушением, имеет гораздо более силы и заслуги, чем всякая другая, – совершаемая даже у величайших святынь христианских, но без исполнения этих условий – по суду св. православной Церкви – составляющих единственное средство истинного оправдания в таинстве покаяния.Понятно далее, что все желающие во время поклонения св. местам вместе с исповедью соединять и причащение св. тайнам, должны непременно для этого соблюдать все условия, предписываемые св. Церковью, а именно с вечера выслушивать вечерю и повечерие, также вечернее правило ко св. причащению, потом полунощницу и утреню, или всенощное бдение, когда оно совершается. «По утренних же обычных молитвах церковных», скажем словами самой же Церкви, «все причащаться имущие, не умеющие же чести, да останутся в церкви, во еже слушати от иерея чтимое к святому причащению правило, и обычные часы. В начале святая литургия да соберутся все в церковь, и все святые службы со страхом и благоговением стоящие, да молятся и слушают; и до скончания святая литургия да ждут неисходно, и молитвы благодарственные по св. причащении да совершат»455, – а не выходят из церкви сейчас непосредственно после приобщения, как это по большей части делается на одпустах456.Само собою разумеется, что вместе с исповедью должно быть обращено внимание и на другие частнейшие принадлежности одпустов, – и всему этому по необходимости сообщен характер истинного православия и христианского благочестия, во всей их истине и определённости. Для этого должны бы быть выведены из употребления на одпустах так называемые краткие водосвятия, сколько нам известно, весьма обычные на наших одпустах. Водосвятия эти допускаются Церковью только в крайних случаях, а потому и неуместны особенно на одпустах, где народ свободно, а не по каким-либо экстренным нуждам, просить совершать для него водоосвящение для удовлетворения своим религиозным потребностям457. Вместе с этим, конечно, должен быть введён строгий порядок в чтение и пение акафистов, молебнов и других молитвословий и священнодействий, совершаемых на одпустах, вообще сказать правду не везде исполняемых с должным вниманием. Некоторые даже вооружаются против лежания крестом во время акафистов, молебнов и др. молитвословий, встречаемого на наших одпустах, называя это также обычаем чисто латинским; но мы знаем от очевидцев, что этот обычай существует и на востоке, особенно у гроба Господня, а потому и не берёмся восставать против него, как против обычая общехристианского.В особенности же было бы весьма полезно, и даже, можно сказать, положительно необходимо, чтобы священники, служащие на так называемых одпустовых приходах, позаботились сделать местные свои святыни по возможности доступными для народа. Говорим это в особенности потому, что большая часть благодатных икон у нас на западе России почти всегда помещаются или в алтаре на горнем месте, или над царскими вратами, или если и в особых киотах, то всегда почти так, что нет никакой возможности приблизиться к ним для благоговейного лобызания. А между тем чествование святыни благоговейным лобзанием составляет особенную характеристическую черту православного богопочтения, во многих отношениях отличающую православных от латинян, у которых, кроме распятия, прикладывание к св. мощам и чудотворным иконам, можно сказать, вовсе не в обычае. Для этого всего лучше, в особенности для благодатных икон, устраивать особые киоты, в роде тех, какие напр. для таковых устраиваются в Киеве, с особенными ступеньками для желающих подняться к ним ради целования и т. под.Между прочим, почему бы также западнорусским священникам не позаботиться ввести во всеобщее употребление на своих одпустах участие мирян в молитвах на проскомидии, о которых, сказать правду, в наших сельских церквах нет почти и помину. А между тем, – говоря сущую правду, – и здесь есть своя доля латинства, которому вообще мы обязаны своими латинскими обычаями и заблуждениями. Известно, что в римской Церкви вынимании частиц за живых и умерших не существует458; да и вынимать-то их там не из чего. По следам католиков пошли и униаты, которые, как известно, и доселе разрешают себе служить на одной просфоре и таким образом совершенно освобождают себя от изъятия частиц за живых и умерших по воле желающих, для которого у нас полагаются особые просфоры, специально для этой цели назначенные459. Между тем введение поминовения на проскомидии на одпустах сообщило бы им одну из самых характернейших особенностей религиозных собраний православных, на которых подаяние на частицы, можно сказать, составляет существенную, неотъемлемую принадлежность.Затем из числа дней, посвящаемых у нас на одпусты, должно быть исключено совершенно празднование так называемой десятой пятницы (т. е. по счёту 10 пятницы по Пасхе). Это празднование – тоже изобретение латино-унитской пропаганды, и к довершению того, как увидим далее, основанное даже на суевериях народных. Униаты в эту пятницу совершают никогда неизвестный в Церкви православной «праздник страдания Пресв. Богородицы». Это не что иное, как чисто латинский праздник in compassionem beatae Mariae Virginis460, который, как читаем в униатском синаксаре на сострадание пресв. Богородицы, «изначала на возражение неких еретиков безумного дерзновения, имже на икону преславной Богоматери, болезновавшие при распятии, возшаташася по премногу поместным собором Колонским 1413 года (по свидетельству святейшего Венедикта того имени 14 папы римского) озаконен бысть. Оттого убо времени, во области точию церкви римские (якоже он глаголет) в пяток шестыя седмицы святаго великаго поста почиташеся». Что касается униатов, то по свидетельству того же синаксаря у них «от поместного иже во граде Замойсте собора оный начатся, вины ради сицевыя: понеже издавна по многих российских пределов местах, христолюбивии людие, пяток иже есть по Пасце десятый, обыкли беху благоговейно почитатиь: убо сему их почитанию Церковь наша российская (т. е. униатская), за премногую к Пресвятой Богородице любовь подложи в той их день, сиречь в десятый по воскресении Христовом пяток, благоговением почитать то, – еже разве в повседневных службах, двома на коейждо седмице деньми многократно воспоминаемо есть обще, собственным же праздником не бе почитаемо, аще и вся прочая благочествования христианского почитания предваряти тому всегда праведно бе. Страдание, глаголю, Препетыя и Преблагословенныя Приснодевы Марии, еже во время вольныя, Сына Своего Христа страсти, душою, исполняя честного Богоприимца Симеона о себе проречение: и тебе же самой душу пройдет оружие неизреченно претерпе».Чтобы понять все вышесказанное, надобно заметить, что западнорусский обычай «благоговейно почитати 10 пятницу», указываемый униатами, есть не что иное, как одно из обыкновенных местных народных суеверий, в силу которого западноруссы и теперь ещё в некоторых местах налагают на себя произвольные посты и перестают работать в некоторые пятницы, в чаянии за это получить известного рода благодатные заступления во время смерти или в будущей жизни461, – суеверие, за которое в своё время сами же униаты дерзко обличили православных в лице своего представителя – Дубенского архимандрита Кассиана Саковича462. Послушайте, православные, что отвечал на это в своё время православный митрополит киевский Петр Могила: «сам ты говоришь, – пишет он, обращаясь к Саковичу, заключая параграф (§ 17 о чествовании пятниц и в особенности десятой пятницы по Пасхе), – что Церковь велит постить в пятки, а не дармоедничать и лежать на боку. А вследствие этого, поскольку сам признаешь, что Церковь не велит чествовать пятниц, о которых ты вспоминаешь, то и вся твоя сказка об них ложна. А десятая пятница, поскольку ни в календаре, ни в уставе никогда не полагалась и не полагается, потому и св. Церковь об ней ничего не знает. А что некоторые говорят, будто она родная сестра девятому четвергу (т. е. латинско-униатскому празднику Тела Христова), то об этом спрашивай у них, а нас оставь в покое. К тому же знаешь очень хорошо, что по старанию покойного св. памяти Иова Борецкого, митрополита Киевского, св. отец Феофан, патриарх Иерусалимский, в свою бытность в Киеве уничтожал некоторые непотребные вещи, которые во время сорокалетнего беспастырства некоторые простаки внесли в Церковь, в то же время под клятвою запретил и священие пятниц и в особенности десятой, на что дал и лист свой синодальный, который и до настоящего времени у нас (т. е. в Киеве) находится, и в нём этот пункт излагается так: «третий обычай какого-то празднования десятой пятницы уничтожаем и в употреблении оный иметь запрещаем…». А как ты сам (т. е. Сакович) при этом был, то если захочешь говорить правду, сознаешься, что так именно и было»463. Само собой разумеется, что постановление это такого рода, на которое не могут не обратить внимания священники, дозволяющие праздновать эту десятую пятницу. Иначе им грозит опасность остаться под клятвою, наложенною соборне и утверждённою патриархом святого града Господня – вещь очевидно не шуточная и стоящая размышления!!!...Нечего и говорить при этом, как необходимо, чтобы всякий священник, состоящий при одпустовой церкви при всяком удобном случае, а ещё более во времена одпустов, разъяснял народу настоящее значение и силу религиозных собраний, совершаемых во время одпустов. Лучшее и самое действительнейшее средство для этого, конечно, церковная проповедь. Тут священник должен по возможности уяснять историю настоящего одпуста, указывать, где то было, на чудеса, совершённые у той или другой святыни и т. п. При этом очень полезно бы связывать историю чуда с историей православной Церкви, особенно в годину тяжких бед и народных испытаний464. Эти факты сильнее действуют на сердце и оставляют в нем следы неизгладимые. Между тем такое сопоставление научило бы народ смотреть на одпусты с православной точки зрения, возводя его взоры к судьбам Церкви православной, которую хранит Господь и среди гонений на нее от латинства. После истории священник может делать приличные нравственные приложения, в роде напр. братского приглашения посещать святыню, почитать ее с возможно большим благоговением и чистотой и т. под. При этом кстати распространиться и о неправильном понимании православного праздника, о том, что мы, сыны православной Церкви, не должны подражать в этом католикам, напротив по возможности должны приближаться к духу православной матери нашей и т. далее. Тут можно начертить картину чисто православных религиозных собраний, сравнить ее с нашими собраниями одпустовыми, и предложить все это вниманию народа, оставив его выбирать лучшее во славу Божию и спасение и так далее.Неизлишне было бы наконец, если бы и другие священники, состоящие и не при одпустовых приходах, старались, по мере сил, уяснять своим прихожанам православное значение одпустов, и в особенности, если бы внушали им, как можно лучше приготовлять себя к одпустовой исповеди. Для этого, с приближением известного одпуста, священник может советовать своим прихожанам, чтобы они побывали несколько дней в своей церкви на богослужении для молитвенного приготовления себя к исповеди. Этим достигается одно из условий исповеди православной, – говение, а с тем вместе и возвысится значение молитвенных собраний, совершаемых на одних устах: народ станет смотреть на них гораздо чище и потому ходить на них будет с большим благоговением и почтением. Разумеется, эти и другие меры должны быть приводимы к действию с большой осторожностью и христианскою терпимостью: – ничем так народ не возбуждается к оппозиции, как насилием и грубостью.В заключение считаем долгом заметить, что, сколько мы знаем, многие священники боятся и даже прямо не хотят взяться за исправление одпустов, опасаясь, чтобы этим не вооружить народ против себя и не оттолкнуть его от Церкви. Опасение совершенно напрасное и неосновательное: ещё никогда не было примера в Церкви, чтобы строгий и стройный порядок церковный отталкивал народное внимание от храмов, в которых этот порядок открывается. Если же, с другой стороны, и случилось бы потерять кому что-либо, в таком разе потеря личная должна на меньше цениться, чем намеренная поблажка народным заблуждениям, так очевидно открывающимся на одпустах и ими поддерживаемых.А. ХойнацкийХ. О. Пастырские заметки // Руководство для сельских пастырей. 1871. Т. 1. № 17. С. 592–600.Новые меры к возвышению пастырской деятельности в проповедании слова Божия в В. епархии. – Журналы для записи совершаемых церковных служб. – Пример пастырской деятельности из недавнего прошлого.Не коснит наша отечественная пастырская деятельность, якоже неции коснение мнят видеть в ней; незаметною для поверхностного взгляда поступью идёт она к своей цели; не ощутительны только и не удобны для меры и веса плоды её, потому что духовная деятельность вообще невесома, неудобоощущаема и не поддается мере. Лица, близко стоящие к пастырской деятельности, а ещё более заведущие ею, видят, однако, что она идёт хорошим путём, что её нет надобности подталкивать суровыми и крутыми мерами, а следует только очищать ей путь, загромождаемый нередко трудно преодолимыми преградами, указывать средства и меры к устранению этих преград. Необходима, впрочем, и при указании таких средств и мероприятий особенная осмотрительность и осторожность, чтобы указываемые мероприятия вполне соответствовали своей цели; иначе они только могут послужить к вящшему затруднению дела. Вообще при этом всегда должно быть в памяти апостольское замечание, что духовное должно быть духовно срассуждаемо.Достойны внимания новые меры, принятые Владимирским епархиальным начальством465, к возвышению пастырской деятельности в проповедании слова Божия, не вполне ещё достигающей, по замечанию тамошнего духовного начальства, благотворного влияния на слушателей. Усматривая одну из причин недостатка в этом деле, между прочим, в несоответствующем настоящему времени учреждении духовной цензуры, Владимирское епархиальное начальство нашло нужным изменить тот порядок, какой существовал до сего времени для наблюдения за делом проповедничества. Учреждается там центральный епархиальный цензурный комитет в епархиальном городе и 12 уездных по числу уездов епархии. Центральный комитет состоит под председательством преосвященного викария из 3 членов, по избранию городского духовенства; уездные под председательством окружного благочинного также из 3 членов священников известных способностью и благочестивою ревностью к проповеди слова Божия, по избранию городского и сельского духовенства того уезда, окончившие курс учения с успехом в академии или семинарии. Обязанности, возлагаемые на эти комитеты, так многосторонни и многообъемлющи, что даже и возможная доля надлежащего исполнения их подвинула бы проповедническое дело. Перечислим сначала обязанности уездных комитетов. Независимо от способов наблюдения за проповеданием, какие рекомендованы инструкцией 1864 года, к сожалению, не имеющейся у нас под руками, комитеты должны «озабочиваться, приспособительно к местности, настроением проповедников относительно выбора предметов для поучения, метода изложения и слога, преимущественно же обращать внимание на развитие устных собеседований, как на лучшее средство к научению народа, так чтобы поучения были вполне поучениями народными». Судя же по тому, что прежний цензурный комитет, по замечанию епархиального начальства, тем был недостаточен, что члены его, «не имея свободного времени от своих занятий по семинарии, и не скоро прочитывали поучения, переданные им на рассмотрение, и, прочитавши, возвращали авторам, через комитет, без строгой и тщательной оценки труда, без указания недостатков и способов исправления их, довольствуясь легким поверхностным обзором поучений и лаконическою на них отметкой», – нужно думать, что новые комитеты обязываются скоро прочитывать передаваемые им на рассмотрение поучения, строго и тщательно оценивать труд, указывать недостатки и способы исправления их, не довольствуясь поверхностным обзором поучений и лаконическою на них отметкой. Насколько удобоисполнимы эти обязанности членов новых комитетов, судить не беремся; едва ли даже решительно можно будет судить об этом и на основании тех журналов, которые уездные комитеты должны представить через два месяца центральному комитету, с прописанием в них ежемесячных, по крайней мере, своих совещаний по своим обязанностям. Этим, однако, не ограничиваются обязанности уездных комитетов. Каждое полугодие они должны доставлять центральному комитету «отчетные сведения как о числе проповедников и сказанных ими письменных поучений и устных бесед с показанием их достоинств и недостатков (не видно, как цензурные комитеты могут знать достоинства и недостатки устных бесед; права объезжать приходы для ревизий им не предоставляется…), а равно с означением мер, принятых к устранению последних, также ещё более о том, какой имели успех те или другие поучения и какое произвели влияние на слушателей и отчего именно это более зависело (судить об успехе того или другого поучения цензору можно было бы только на основании показаний самих проповедников, не всегда имеющих возможность видеть влияние своих проповедей…)». Уездные цензоры, наконец, обязаны «в срочное время представлять центральному комитету сведения не только о лицах, успешно потрудившихся в проповеди слова Божия с приложением и их поучений, но и о нерадивых проповедниках, или уклоняющихся от проповедничества». В настоящее время уже должно быть приступили к действию уездные цензурные комитеты Владимирской епархии; будем ждать от них самих заявлений, полезных для приложения к проповедническому делу и в других епархиях. Можно предполагать наперед, что многое из предначертанного для цензурных комитетов и во Владимирской епархии подвергнуто будет значительному изменению, когда члены уездных комитетов захотят точно формулировать Свои обязанности и придут к необходимости просить себе подробной инструкции. Обращаясь затем к изложению обязанностей, возлагаемых новою епархиальною мерою на центральный цензурный комитет, усматриваем, что они далеко не столько затруднительны в приложении к делу, как обязанности уездных комитетов. Выписываем с буквальной точностью эти обязанности. «На обязанность центрального комитета возложить: а) наблюдение за действиями уездных комитетов, б) поверку представляемых ими отчетов о числе и достоинстве произнесенных в том или другом уезде поучений и вообще об успехах проповеди слова Божия, в) просмотр поучений, какие ему будут представляемы и назначение их, если заслуживают, к напечатанию в епархиальных ведомостях, г) оценку действий членов уездных комитетов и заслуг проповедников, д) в видах поощрения проповедников, сообщение о достойнейших ежегодно к 1 ч. ноября епархиальному архиерею для представления их к заслуживающим наградам и наконец е) наложение взыскания с нерадящих о выполнении проповеднических обязанностей». Как бы кто ни смотрел на целесообразность и удобоприложимость этих мер, во всяком случае нельзя не отнестись с глубоким сочувствием к епархиальным заботам о более благотворном и успешном ходе пастырской проповеднической деятельности. Пусть и не все достигается из предначертанного; важно самое возбуждение дела. Местные проповедники одним побуждением имеют больше к усилению своей деятельности. Много успех дела будет зависеть и от того, насколько последовательности и настойчивости употреблено будет при осуществлении указанных мероприятий. Нередко случается, что и самые простые, но полезные меры, предложенные один раз в видах помочь успеху того или другого дела, скоро забываются и при недостаточной настойчивости оказываются безуспешными. Так по заявлению нынешнего Минского епархиального начальства, при прежнем Минском епархиальном начальнике при церквах заведены были тетради, в которые священники должны были записывать содержание произносимых ими проповедей, или поучений. Эта полезная мера к побуждению священников ревностно заниматься проповеданием слова Божья, – так как из этих тетрадей начальство могло видеть по крайней мере, как часто и о чём проповедовал каждый, в настоящее время почти совсем оставлена или забыта, в чём лично убедился нынешний преосвященный Минский при обозрении церквей. Но хуже всего при этом, что эта благая мера не только не достигает той цели, для которой была поставлена, но и послужила поводом к некоторым явлениям, каких нежелательно бы видеть в пастырской жизни. По свидетельству Минского преосвященного, «некоторые священники пишут тетради по окончании года ни показ благочинному, составляя или выписывая содержание поучений произнесённых»… Достойно было бы сожаления, если бы и владимирские мероприятия послужили поводом к подобным явлениям. Была высказана один раз, не печатно впрочем, если не ошибаемся, мысль или намерение учредить в каждой епархии по несколько цензоров-проповедников, исключительною обязанностью которых было бы объезжать постоянно вверенную их надзору часть приходов в епархии, проповедовать при случае самим и руководительно наблюдать над проповедническою и пастырскою деятельностью приходских священников. Может быть эта мысль в применении к владимирским мероприятиям не оказалась бы не практичною, и не послужила ли бы она даже одним из вернейших средств к их осуществлению?..Дополнять и развивать одну меру другой оказывается делом необходимости не только тогда, когда предпринятая мера не вполне достигла своей цели, но и при самом успешном её применении, когда становится ясным, что при другой мере дело пойдёт ещё успешнее. Главное здесь только в том, чтобы эти мероприятия не были противоположного характера, не парализовали одно другое. – Преосвященный Минский Александр нашёл полезным, вместо упомянутых выше тетрадей для записи содержания произносимых проповедей, завести при каждой церкви особые журналы, скреплённые благочинными. По предложению преосвященного, «в этих журналах должно записывать каждое служение, совершаемое в церкви, как в праздничные, так и в простые дни, и после каждой записи должна быть подпись лиц причта, бывших при служении. Записывать следует так: В воскресение или в такой-то праздник, такого-то числа, совершена утреня – или всенощная, потом литургия (если в В. пост – Василия В.); при конце литургии было сказано поучение о том-то, или по поводу такого-то местного события (кратко); по окончании литургии был отслужен молебен благодарственный или праздничный. В среду тогда-то была отслужена утреня и литургия (в В. пост Преждеосвящ.). В такой-то день по просьбе совершена литургия о здравии или за упокой; совершено погребение, брак, крещение. Затем подпись священника и других членов причта, участвовавших при служении. Можно упоминать в записи и другие особенности, как напр., большое стечение народа, присоединение иноверцев. Благочинные, при посещении церквей, непременно должны поверять эти журналы и свидетельствовать своею подписью под тем числом, когда были. Эти журналы, продолжает преосвященный, могут служить лучшим свидетельством: как часто совершается церковная служба и в каком порядке; кто из членов причта не бывает при богослужении и почему, и могут быть приводимы в доказательство при производстве следствий, или дознаний по поводу сторонних обвинений в редком служении в сельских церквах. Чем-нибудь замечательные записи из этих журналов могут быть вносимы в церковные летописи». Мера эта без сомнения во многих отношениях может быть полезной. Без этой меры едва ли может быть успешным и удачным ведением церковных летописей, которые рекомендованы для введения едва ли не во всех епархиях. Вести летопись по предначертанным программам могут только получившие образование священники; журналы же в том виде, как они предложены для употребления в Минской епархии, может вести всякий грамотный причетник за отсутствием или болезнью священника, так как при этом не требуется никаких соображений и тем более измышлений. По этим журналам можно судить хотя о внешней стороне пастырской деятельности; по ним не только каждый пастырь мог бы свою деятельность соображать с деятельностью своего предшественника или предшественников, но и всякий сторонний наблюдатель имел бы вещественный материал для своих суждений и выводов о деятельности того или другого пастыря. Может быть от того, между прочим, и является такою небогатою фактами и монотонной история пастырской деятельности, что, относясь по преимуществу к невещественной области, она не оставляет после себя почти никаких вещественных следов. Доселе только разве одни личные воспоминания о некоторых добрых пастырях, сохранившиеся в памяти благочестивых прихожан, могли служить некоторым материалом для истории нашего пастырства.Не так давно мы уже познакомили читателей с воспоминаниями А. Л-да о двух замечательных в своей деятельности пастырях. Теперь имеем возможность и удовольствие сказать несколько слов и о третьей замечательной личности из наших православных священников на основании воспоминаний того же лица, напечатанных в февральской книжке Душеполезного Чтения. Священник при военном госпитале, о. Александр Благовещенский, по словам воспоминания, обладал «прекрасными свойствами детски чистой души, которые блестели в бедной обстановке всего его быта, как алмаз в своей коре…». Вся жизнь его была исполнена одной целью: благоугождать Господу и привлекать других на узкий путь христианской жизни, и для этой цели он не щадил ни здоровья, ни своих душевных сил. Понятно, что по его положению в обществе его духовно-рыбарская мрежа не могла охватывать большого пространства, но тем вернее уловляла она во спасение тех, которые были почему-либо к нему близки. Больные и госпитальная прислуга были первой его добычей: кроме церковного богослужения и собеседований при оном, о. Александр почти ежедневно посещал больничные камеры, входил в беседы с больными и едва замечал в ком-нибудь искру божественного огня, он уже не оставлял своего попечения о таковом, пока на месте слабой искры не возгорится огонь чистой любви и усердия. Многие из нижних чинов полка, зная по слуху ревность о. Александра к назиданию ближних и свободный к нему доступ во всякое время, ходили к нему с просьбой о вразумлении, назидании и утешении в скорбях своих, и наконец сам он еженедельно посещал городскую тюрьму, почти всегда переполненную пересыльными арестантами, и на все это доставало у него времени и усердия. Одного утешить словом, другому даст почитать книжку с условием спросить о том, чего не поймет при чтении; за обидимого попросит защиты у кого может и знает, заключённым, сверх утешения словом, пошлёт посильное подаяние». Не имеем права представлять всех фактов из пастырской деятельности о. Александра, записанных в воспоминании А. Л-да. Из этих фактов порицатели наших пастырей увидели бы, где кроется больше всего причина неуспешности пастырской деятельности. «Зачем это он бродит, – говорило госпитальное начальство об о. Александре, – временно и безвременно по палатам, обходит койки и говорит с каждым словно сиделка? Его ли это дело? Он поп, – знай свою церковь, да требы и только»… и проч. Главный доктор в свою очередь находил «неприличными» частые посещения священником больничных камер: «Священник-де беспокоит без нужды больных, он наводит на них уныние своими беседами»… Госпитальной аристократии не нравилось церковное служение священника: «Что это такое, – рассуждали они, – скучно, монотонно, как-то тянет, иногда хнычет, выдумал говорить почасту проповеди, кто их слушает? На что он в госпитальной церкви?»… Между тем, по замечанию воспоминания, «для рассеяния этих недоумений, стоило бы этим господам попробовать хотя однажды спросить об этом тех, для кого произносились эти проповеди, хотя бы взглянуть внимательно на лица слушавших, и они бы убедились, что эти и в церкви и в палатах в сладость послушали его»… А чего стоило скромному деятелю успешное его влияние на католика-офицера, решившегося после преступного своего замысла – убить себя, обратиться к православию? Кто, незнакомый с общественным положением наших пастырей, поверит, что за это прямое и благоугодное дело пастырства о. Александр чуть не лишился места? – Размышляющий немало вынесет полезных указаний по пастырству из воспоминаний А. Л-да.Х. О.* * *Примечания1Бесед. св. И. Златоуст. на 1 посл. к Коринфянам. 12, стр. 212.2Настоящая статья – в виду открывающихся при церквах приходских попечительств, цель которых, кроме забот о благоустройстве и благосостоянии приходского храма Божия, об обеспечении церковного причта, о распространении грамотности в приходе, иметь попечение и о бедных, больных, престарелых, убогих, бесприютных людях прихода, устроять больницы, богадельни в приходе, погребать умерших в нищете, – имеет тот интерес для сельских пастырей, что ясно представляет то, на кого и в каких размерах простиралось попечительство древней христианской Церкви, дающее нам образец достойный подражания, и каков был дух общественной благотворительности древних христиан, всецело проникнутых тем высоким чувством любви и сострадательности к бедным, которое ничего не щадит для пользы и благосостояния своего ближнего. Ред.3Жизнь Перегрина.4Евсев. Церк. Ист. кн. VIII, гл. 22.5Книга II, гл. 4.6Книга IV, гл. 2.7Аполог. II, стр. 98.8Аполог. гл. 39.9Книга к мучен. гл. 2.10Кн. V. письмо 32 против Симмаха.11Сократ. Цер. Ист. Кн. VII, гл. 25.12Аполог. II.13Письмо IV-е.14Евсев. Цер. Ист. кн. VI, гл. 43.15Евсев. Цер. Ист. кн. IV, гл. 23.16Бесед. 66 на Матф. по рус. пер. ч. III, стр. 14117Полное собрание русских летописей, т. I, стр. 50–51; III, стр. 207; Описан. Киево-Софийского собора и киевской иерархии, митрополита Евгения, стр. 60 (изд. 1825 г.); История Рус. Церкви, преос. Макария, т. I, стр. 28–29 (изд. 1857 г.).18О пространстве церковного суда в России до Петра Великого, профессора Неволина – в «Журнале Минист. Народн. Просвещ. Библиот.» 1847 г. LV и LVI.19Там же, ч. LV.20Полн. Собр. Рус. Летоп. 1, 67.21Опис. Киево-Соф. собора, стр. 60; Истор. Рус. Церкви, преосв. Мак., т. 1, стр. 28.22Хотя наши знаменитые миссионеры были из монашествующих и они естественно ближе всего стояли к новообращенным ими в христианство язычникам, но это только на первых порах, пока, т. е., образовалась христ. община; как скоро же она образовалась, там явилось белое духовенство и вступило в самые близкие отношения к народу.23Полн. Собр. Рус. Лет. I, 47, 50, 51, 66, 67, 70, 106, 149; II, 2, 4, 64, 82, 94; III, 9, 10…24Полн. Собр. Рус. Лет. I, 75; II, 3, 26; III, 22, 213.25Полн. Собр. Рус. Лет. I, 66, 80, 81; II, 23, 152; IX, 64; Жит. преп. Феод. Печерского в чтениях Имп. Общ. Ист. и Древ. Российских за 1858 г. м. июль-сент.26Полн. Собр. Рус. Лет. II, 102; III, 19, 75.27Полн. Собр. Рус. Лет. III, 94, 229. Жит. Аврамия Смоленского. Пр. Соб.1858, ч. III, стр. 385.28Полн. Собр. Рус. Лет. III, 211, 229.29Житие Феод. Печер. и Авр. Смол. в указ. изд.30Полн. Собр. Рус. Лет. I, 111; Уставы Владимира и Ярослава в описании Киево-Соф. собора.31Полн. Собр. Рус. Лет. I, 199, 219.32П. С. Р. Л. II, 179.33Там же I, 129, 185.34Полн. Собр. Рус. Лет. II, 128, 151, 152.35История Хр. в России до Владимира Макария 304.36Corpus scriptorum Historiae Bisantinae, lib II, cap. 8, изд. 1829 в Бонне.37История первобытной христианской Церкви у Славян, Мацеевского (перев. Орест Евецкий. Варшава. 1840), стр. 168–170.38Пол. Собр. Рус. Лет. II, 3; III, 22, 213.39П. С. Р. Л. III, 94. Хотя этот факт относится к XIV в., но нет никаких оснований утверждать, чтобы название «протопоп» с таким значением по отношению к другим священникам явилось только в этом веке. Если Микулица Владимирский и не назван прямо в летописи протопопом, то, по всем соображениям, он имел это звание. Притом в житии Авраамия Смоленского, написанном в XIII в. употребляется название протопоп, с усвоением ему значения старейшего, или старшего между священниками; значит, название это было известно и употребительно и гораздо раньше XIV в. Пр. Соб. 1858, ч. III, 385.40П. С. Р. Л. II, 115.41Церковн. История архим. Иннокентия, ч. I, стр. 109.42П. С. Р. Л. I, 66.43Житие препод. Феодосия Печерского в чтен. Имп. Общ. Ист. и Древн. Рос. за 1858 г. м. м. июль – сент. сн. П. С. Р. Л. 1, 50.44См. № 48 1870 г.45Иллюстрация 1847 г. 253–254 стр., Сахар. II, 66–67.46Послов. Даля 970, 1002; Сахар. II, 8–9.47Сахар. II, 68–69 стр.48Вестн. Русск. Геогр. общ. 1853 г. VI, 98 стр.49Сахар. II, 69–70.50Сахар. II, 70. Терещ. VII, 57.51Сах. II, 53 и III–75. Терещ. VII, 60.52Зап. Ак. Наук 1862 г., II, кн. 2, 137 стр.53Русск. басносл. II, 64 стр.54Калек. перех. IV, 46 стр.55Истор. христ. Буслаев. 382–383 стр.56Lib. V. epist. 49.57lat. будет так мыслить, жить и учить, как в этой книге предписано – Редакция Азбуки веры.58См. № 1.59Истор. Рус. Церкви, преосв. Макария, т. I, стр. 267, примеч. 232.60Ист. Рус. Церкв., преосв. Мак., т. II, примеч. 430, прав. 10. снеc. прав. Апост. 26; Неокесар. соб. 1.61Определ. Владимир. собора в Православн. Собеседнике за 1863 г. ч. I, стр. 232.62Акт. Историч. т. I. № 104, стр. 158.6351 Апостол. правило.64Ист. Рус. Цер., преосв. Макария, т. III (2 изд. 1868 г.), стр. 232, сн. Апост. пр. 17; 1 всел. прав. 8.65Обзор рус. дух. литературы (862–1720), преосв. Филар. Черниговскаго, стр. 73.66История Рус. Церкви, преосв. Филар., период первый, стр. 121–122. Истор. Р.Ц. преосв. Макария, т. III, стр. 320–321, прилож. к примеч. 369 под № 7.67Полн. Собр. Рус. Летоп. I, 165.68Прибавление к твор. св. отцов 1843 г., стр. 429–431. Составитель жития препод. Аврамия Смоленского, указывая на трудолюбие и любовь к книжному делу преподобного, делает заключение: «Тако всем есть ведома невежам, взимающим сан священства». Прав. Соб. 1858 г., ч. III, 142–143 стр.69Истор. Русск. Церкв., преосвящ. Макария, т. IV, стр. 287–288; Specimen Ecclesiae Ruthenicae, Jgnati’я Kulczynsk’аго (изд. в Риме 1733 г.), ч. II, стр. 59; История Госуд. Росс. Карамзина, т. IV, прим. 154 (изд. 1815 г.); Прибав. к Твор. св. отц. 1843, стр. 421–422.70Истор. Рус. Церкви, преос. Мак., т. II, стр. 441, прим. 430.71Московский собор 1675 г. постановил: священники должны носить одежду по подобию греческих ряс, или по обычаю российскому священническому, точию нецветныя, но чёрныя или богряновидные, из сукна сошвенныя, а не из иных тканей или цветов. Киев. Еп. Вед. за 1868 г. № 4, 155 стр.72Полн. Собр. Рус. Лет. II, 40.73Киевские Епарх. Ведомости 1868 г. № 4, статья «О скуфье и камилавке, употребляемых священнослужителями в древней греческой и русской Церкви».74Киевские Еп. Ведомости за 1868 г. № 4, стр. 145–147.75Истор. Рус. Церкви, преосв. Макария, т. III (2 изд. 1868 г.), стр. 101, прим. 171.76«Русские святые, чтимые всею Церковью или местно», преосв. Филарета Черниговского, мес. май, стр. 191, прим. 304.77Ист. росс. иерархии, арх. Амвросия, ч. IV, стр. 659–660.78Истор. обозр. способов содержания христианского духовенства от времён апост. до XVII–XVIII, свящ. Любимова, стр. 95–96. Ист. Р. Ц., пр. Филарета, период 1, стр. 124, примеч. 336.79О простр. церков. суда в России до Петра В., Неволина, Ж. М. Н. Пр. за 1847 г., ч. LV и LVI.80Описание Киево-Софийского соб. приб. №№ 3 и 4.81О простр. церк. суда в Р. до Петра В., Ж. М. Н. Пр. 1847, ч. LVI.82О пространстве церковного суда в России до Петра Великого. Журнал Министерства Народного Просвещения. 1847 год, часть LVI.83Преосв. Филарет с полной уверенностью приписывает его митрополиту Кириллу II. См. «обзор русской духовной литературы» (862–1720 г.), стр. 75–85.84Правосл. Собеседник 1861 г., м. апрель.85Москвитянин за 1851 г., м. март, книга 2.86Исследование о «Кормчей Книге» Розенкампфа (изд. 1829 г.), стр. 54.87Полн. Собр. Рус. Лет. II, 23.88Житие Авраам. Смоленского. (в Пр. Собеседн. за 1858 г., ч. III, стр. 385).89Полн. Собр. Рус. Лет. II, 82.90Там же 1, 152.91Полн. Собр. Рус. Лет. III, 12; IV, 9.92Полн. Собр. Рус. Лет. III, 21.93Полн. Собр. Рус. Лет. III, 73.94Полн. Собр. Рус. Лет. III, 75.95Полн. Собр. Рус. Лет. I, 165.96Полн. Собр. Рус. Лет. III, 213.97Полн. Собр. Рус. Лет. III, 215.98Полн. Собр. Рус. Лет. II, 163.99Полн. Соб. Рус. Лет. I, 209.100Полн. Соб. Рус. Лет. III, 75.101Полн. Соб. Рус. Лет. I, 67.102См. № 1.103Слово «бадняк» наши ученые производят от «беда», которая у всех славянских народов, как и у нас, имеет мифологический смысл и означает несчастье, потерю. Бедою вообще называлось злое божество, посылавшее несчастье на человека. Отсюда «бедный» означает или по крайней мере означало человека, у которого нет ни лошадей, ни волов, ни овец. Равным образом, противоположное слову «бедный», – «богатый» тоже мифического происхождения. У нас и у всех славян, в древние времена был обычай каждую отрасль хозяйства посвящать особым богам – Волосу коров, лошадей, Перуну – кур, пчел и садовые плоды и пр. Поэтому хозяин на своей усадьбе и в доме поставлял истуканов тех богов, в которых нуждался по своим хозяйственным занятиям; и чем обширнее было хозяйство, тем более являлось на известной усадьбе истуканов. Таким образом, чем зажиточнее был славянин, тем он более нуждался в помощи богов, и тем более старался умилостивить их жертвами и поставлением в честь их истуканов. Вот этих-то людей и называли богатыми, со многими богами, а отсюда – и зажиточными. Бадняк – истукан злого божества, которое господствует в природе зимою, а ослабевает с началом весны; как символ победы над злом истукан его сожигался.104Серб. Словарь Вук. Стеф. 54–57. Венед. «Словяне» т. II, 138–141, Путеш. по Черног. А. Попова 223–224. Терещ. быть русск. нар. VII т., 19–27.105Слово «Крачун» происходит от «кракать» – драть за волосы, выдергивать шерсть на животном. У карпато-россов, занимающихся по преимуществу скотоводством, Крачун пользовался особенным почётом, как покровитель домашнего скота. Праздник ему накануне Рождества Христова совершался потому, что с поворотом солнца на лето, а зимы на мороз, домашняя скотина начинает линять, терять шерсть. И если великим постом скотина не ходит искраканная, то есть в висящих собственных лохмотьях, из-под которых виднеется нежная молодая шерсть, то это принимается за плохой признак: животным предстоит занемочь, а хозяину обеднеть. Всему этому виною Крачун, который обыкновенно наказывает хозяев вольнодумных, негостеприимных и забывающих Крачуна. Вот поэтому-то ему праздник и пир горой.106Вен. слов. II, 141–143. Терещ. VII, 30. Снегир. II, 75–76.107Славян. мифол. Миллер, Буслаева, Сахарова и др.108Милл. 65 стр. Поэт. воззр. Афан. т. I, 768 стр.109Линд. I, 778 стр.110Продолжение статей о пастырском служении, помещенных в «Рук. д. с. п.» 1869 г. (№ 2, 4, 8, 11, 13, 16, 20 и 33) и 1870 г. (№ 1, 4, 9, 12, 14, 19, 20 и 24).111См. № 1.112Аполог. гл. 39.113«О труде и милостыне», стр. 203.114Бесед. 27 на 1 Кор. стр. 559. Бесед. 22 на слова «подобает ересям быть». Том. V, стр. 310.115Толк. на кн. Иова, кн. III, стр. 274, пар. 1604.116Бесед. 47 о св. Юл., стр. 541.117Древн. Цер. Бингам Vol. VI. р. 260. 261.118Там же, Vol. II, p. 292.119Прав. Апост. 4.120Евсев. Пер. Ист., кн. X, гл. 5.121Там же.122Евсев., жизнь Констант., кн. II, гл. 37123Кн. VI, стр. 203.124IV Карф. соб. прав. 95.125Кн. III, гл. 8., кн. IV, гл. 6.126Бесед. 85 на Матф. по русск. пер., ч. III, стр. 464.127Кн. III. Ерес. 75. Apiau. Жизнь св. Василия В. Твор. св. отц., т. V, стр. 37.128Жизнь св. Василия Твор. св. отц., т. V, стр. 37.129Чет. Мии., июнь 27 дня.130Там же, янв. 20 дня.131Евсевия – Церк. Ист., кн. V, гл. 18.132Письм. 54 к Паммах.133Письм. 84 ad Oceanam.134Binterim. T. VI, с. 3. «О благотв. домах в древней хр. Церкви».135Улож. Феод. кн. XVI, tit. 2, о еписск. закон. 38.136Амвр. О долж. кн. II, гл. 28.137Поссидий «О жизни Августина», гл. 24.138Кн. VII, гл. 21.139Улож. Юстиниан., кн. 1, tit. 2, О цер. зак. 21.140Предлагаемая статья получена при следующем письме автора оной: «Считаю нелишним высказать редакции то побуждение, которое заставило меня раскрыть, насколько позволили мне силы и знание дела, домашнее воспитание детей сельского духовенства С-кой губернии; считаю нелишним потому, что побуждение это укажет отчасти значение, которое может иметь настоящая статья для духовенства. Вот это побуждение. Несмотря на все благодетельные преобразования в духовных наших заведениях, эти преобразования не влияют на воспитанников в такой мере, как бы следовало: в училищах, равно как и в семинарии юношество все еще очень медленно идет в своем развитии; все еще число необразованных молодых людей далеко превышает образованных. Родители, очевидно, с прискорбием смотрят на такое неотрадное явление, и, недоумевая, приписывают причину его воспитателям в заведениях: на них жалуются они и винят их. Но, обвиняя людей, поистине всячески заботящихся и по долгу совести, и по обязанности службы о детях их, духовенство наше и не подозревает, что причиной недостаточности образования большинства детей их именно они сами. Они не задумывались никогда над домашним воспитанием детей своих, не относились критически к самим себе, как самым первым педагогам для детей: тогда они увидели бы, что не школа виновата в малоуспешности детей их в деле образования и воспитания, а собственно их домашняя педагогика»…141Против гимнастики существует даже в нашем сельском духовенстве предубеждение. Недавно случилось одной священнице посмотреть на гимнастические упражнения воспитанников семинарии. Смотря, как воспитанники лазят по канатам и шестам, она до того была поражена сим, что со вздохом произнесла: «Боже мой! Чему здесь учат?! Не диво, что и воровству (?) научатся наши дети: благо – навыкнуть лазить по шестам да канатам, а там и по заборам можно».142Здесь, как и выше, мы не упоминаем особо о воспитании детей дьяконских. Это – потому, что в воспитании их сосредоточиваются все характеристические разности воспитания причетнических и священнических детей. Особенных, характеристических черт в нем нет.143См. № 2.144См. №. 2-й.145Полн. Собр. Рус. Лет. I, 151; II, 111.146Полн. Собр. Рус. Лет. II, 126.147Полн. Собр. Рус. Лет. III, 42.148Пол. Собр. Рус. Лет. III, 22.149Там же, II, 3.150Там же, III, 47.151«Житие преп. Феод. Печер.» в Чтении Имп. Общ. Ист. и Др. Рос. 1858, июль–сентябрь.152Полн. Собр. Рус. Лет. 1, 67. Ист. Рус. Цер., преосв. Макар., т. II, стр. 6.153Пол. Собр. Рус. Лет. I, 52–53.154Там же, II, 115.155«Житие преп. Авраамия Смоленского» (в Пр. Соб. за 1858 г., ч. III, стр. 385).156См. Устав Ярослава, помещенный в 455 примеч. 11 тома Истор. Рус. Цер. преосвящ. Макария.157Прав.18, сн. Апост.15:16; 1Всел.16; VIВсел.5. Истор. Рус. Цер., преосвящ. Макар., т. II, стр. 209.158Ист. Рус. Цер., преосв. Макария, т. III, стр. 232.159Пол. Соб. Рус. Лет. I, 130; II, 11.160См. № 3-й.161Продолжение догматических поучений, помещенных в «Рук. для с. п.» 1866, 1867, 1869 и 1870 г.162Простр. катих. о 9 члене.163Послан. восточ. патр., чл. 8.164Книг. правил, стр. 5, 6;165Правосл. испов., ч. III, вопр. 55;166Посл. вост. патр., вопр. 3.167См. № 3.168Кн. II, гл. 25.169Апол. II, стр. 98.170Письм. 38.171Отудес. св. Мартин. кн. IV. Библ. отц. том. VIII, стр. 865.172«Постан. Апост.», кн. III, гл. 19.173«Пост. Апост.», кн. II, гл. 28.174Там же, кн. II, гл. 57.175Поссидий «В жизни Августина», гл. 24.176Кл VI, г. 7.177Улож. Юст., кн. I. О Епис. и клирик. Tit.3. зак. 28, 42, 46, 49.178Письмо 372.179Поллад. в жизн. Злат., стр. 46. 47.180См. № 2.181Быт. рус. нар. Терещ. VII, 19–28; Мк. 65.182Срезн. народ. празд. II, 88; Гильф., Балт. Слав. I т., 240 стр.183Срезн. II, 103.184Allgem. real–encyclop. Masken. VII, 356.185Терещ. VI, 136; VII, 133, 162; Срезнев. I, 37–38 и пр.186Снегир. II, 38.187См. Афан. поэт. воззр. т. I; Снегир. I вып.; Сахар. и др.188Ibid. и Афан. III, 741–42; Терещ. V.1, 42 и пр.189Снег. II вып. 54–55; Афан. III т., 752–753; Сахар. II, 124.190Снег. II, 56–57; Записки Бруина, перев. 1824 г., 45 стр.; Забел. быть русск. цар. I, 106.191Бруин – 45–46 стр.192Деян. П. Велик. I т., 46.193Област. Слов. 87–88.194Сах. II, 87; Афан. III, 751.195См. № 4-й.196См. № 3.197В Римской империи упражнение в военном деле давало неоспоримые права на занятие гражданских должностей. И управление всеми завоеванными областями римской империи почти исключительно принадлежало лицам, служившим в римских легионах.198Толковали: Вальсамон, Зонара, Аристин и славянская Кормчая согласно разумеют это правило об оставляющих духовное звание и переходящих в мирское, а не совмещающих то и другое.199Правило 30.200Правило 4.201Сардикийск. соб. прав. 7-е.202См. № 4.203«Поучение новгородского епископа Луки Жидяты» в приложении к 1 тому Ист. Рус. Цер. пр. Макария (2 изд. 1868 г.), № 6; «Слово о попех» в Москвитянине за 1851 г. м. март, кн. 2204Ист. Рус. Церкви, преосвящ. Макария, т. II, стр. 210, прав. 16.205«Москвитянин» за 1851 г. м. март, книга 2-я,206Пол. Собр. Рус. Лет. 1, 67.207Там же, III, 19.208Там же, III, 75.209Истор. Госуд. Российского, Карамзина, т. 1, стр. 154–156 (изд. 1815 г.).210Истор. Рус. Церкви, преосв. Макария, т. II, стр. 212, прав. 31 митр. Иоанна II.211«4 слово Серапиона», смотр. Прибавл. к Твор. св. Отц. 1843 г.212«Москвитянин» 1851 г. м. март, книга 2.213«Слово и поучение к попам» в прибавл. к Твор. св. Отцов за 1843 г., с. 429–431.214Ист. Рус. Церкви, преосвящ. Макария, т. II (2 изд. 1868 г.), прилож. под № 4, с. 339. Говорится о посте в среду и пяток, когда случатся в эти дни праздники Господские.215Истор. Рус. Цер. пр. Мак., т. II, прил. под № 6, с. 339.216Пол. Соб. Рус. Лет. II, 94.217«Житие преп. Феодосия Печер.» в Чтен. Импер. Общ. и Древ. Р. за 1858 г. м.м. июль–сентябрь.218Петр. Рус. Цер., преосв. Макария, т. II, стр. 56–57.219Там же, прилож. под № 6, стр. 339 (2 изд. 1868 г.).220Н. С. Р. Л. 1, 178.221Там же, II, 94.222Там же, II, 95.223Слово: «попом и простым людям» в Правосл. Собеседнике за 1861 г. м. апрель.224Там же.225Из слова епископа Сергия.226Правосл. Испов. ч. I, вопр. 108.227Протоиер. Путят. Поуч. против тех, которые не ходят в правосл. храмы.228Простр. Катих. о причащении.229Протоиер. путят. Поуч. о хождении в храм Б.230Его же поуч. о церк. службах.231См. №№ 26, 28, 30 и 31 1870 г.232Mythys Slavisch. Hanusch. S. 96.233Пол. Собр. Р. Лет., т. 1, 22–23.234К этому анализу явлений и непосредственных впечатлений, к обобщению их силою мысли в различных мифических сказаньях и олицетворению их в различных образах животных и человеческих наши предки-язычники сделались способны только под конец своего языческого миросозерцания, а до того времени они всецело были подавлены непосредственными впечатлениями и вообще влиянием природы.235Начатки политеизма отчасти вынесены нашими предками-славянами из общего индоевропейского источника, но дальнейшее развитие его совершалось под влиянием уже своеобразного анализа природы.236Верование в божество неба и небесного света вообще, составляющее первейший результат анализа природы, восходит к древнейшей индо-европейской эпохе. Так на него смотрит и Ипатьевская летопись, которая с точки зрения родового быта называет его восточным родоначальником славяно-русских богов: «нача царствовати, –записано в ней, –Феоста, иже Сварога нарекоша египтяне… Прозваша и бог Сварог… Солнце-царь, сын Сварогов». Ипат. Лет., стр. 5. Сварог – это тоже индийское божество неба, – потому что по свидетельству филологов, санскритское слово «сварга» сложено из слова «свар» – «небо», «свет», и из окончания «га», означающего хождение. Такой же взгляд на небо, как на божество, представляется у всех народов, даже и у дикарей. См. Vorlesungen über die Finnische Mythologie, Castrens. 1853. s. 15. –Черная вера или шаманство у монголов, Банзарова.237Сказания рус. нар. Сахарова. Загавор. 24.238Здесь кстати заметить, как детски-наивные воззрения наших предков-язычников на божество солнца, Дажьбога, были воплощены в различные мифические образы. Так, представляя солнце божественным существом, они самое простое явление восхождения его на небо объясняли таким образом – будто божество-солнце выглядывало в небесное окно. Такое представление о солнце коренилось в самых религиозных воззрениях народа на солнце. Но выглянув из-за восточного небосклона, оно восходило на небе все выше и выше и потом, постепенно опускавшееся, садилось на противоположной стороне неба. Славянин-язычник, олицетворивший восход солнца под образом выглядывания божества в небесное окно, дальнейшее движение солнца в продолжении дня олицетворил под образом прекрасного юноши-Хорса, восседающего и катящегося по небу на колеснице, запряжённой белыми лошадьми; ему прислуживают заря утренняя и вечерняя, представлявшиеся под образом солнцевых дев. Кроме того, солнце олицетворяли ещё под образом «ока неба», или Божественного ока.239Так слово «год» у сербов значит «великий праздник» вообще, в чешском наречии год, годы также значит праздник, пиршество, и у нас в воронежском наречии годы, тоже значит праздник, пиршество. В том же смысле это слово употреблялось и в древнерусских церковных поучениях. Так, например, Лука Жидята, убеждая народ к умеренности и воздержанию, в одном месте выражается так: «не пей без годы», то есть когда нет никакого торжественного случая, или праздника.240Благодетель этот есть состоящий при Медико-хирургической академии доцент, доктор медицины Н. И. Быстров, ежегодно, во время летнего пребывания в своей усадьбе, открывающий доступ к себе всем больным, пользующий и снабжающий их безмездно всеми лекарствами, которых у него выходит на весьма значительную сумму. Искусное и удачное пользование его поистине благодетельно для окрестных жителей.241См. № 6.242Cod. Theodos. lib XVI. de paganis. Augustini-de civitate Dei. lib. XVIII. Cap 54.243Кафаген. соб. прав. 18. VI Вселен. соб. прав. 24. 51. Лаодик, соб. прав. 54.244Карфаген. соб. прав. 55-е.245Апостол. прав. 10 и 11.246Апостол. прав. 12 и 13.247Карамзин в статье: «О любви к отечеству и народной гордости».248Удобнейшими картами для изучения в сельских школах Российской Империи можно признать те, которые в настоящее время печатаются на платках. «На полотне, – читаем мы в «Современных Известиях», – означены все границы губерний, города и все железные дороги так четко и так ясно, что не всегда так отчетливо выходит на бумаге в наших картографиях. Эти карты, дешевые по цене, могли бы принести величайшую пользу нашему малограмотному народу, который не в состоянии, при всем иногда желании, купить карту бумажную по дорогой цене. Бумажная карта в школе одна для 50–60 человек; она изнашивается скоро, дети захватывают ее руками, часто немытыми, и изпачкивают иногда до того в две-три недели, что она делается негодной к употреблению: нужно покупать новую. Карта, напечатанная на полотне или миткале, не так скоро пачкается, а если бы это случилось, то ее можно будет мыть каждый месяц; такая карта может служить 10–15 лет, пока не изорвут ее; такую карту многие из учеников могли бы иметь при себе в кармане».249Правосл. Испов. Ч. III, вопр. 7.250Стих. осмогл. на вечерни в понед. и втор. 1 нед. Вел. поста.251См. № 6.252«Житие препод.Феод. Печерск.» в Чтен. Имп. Общ. и Древн.Российских. 1858. Июль и сентябрь.253«Житие преп. Алипия иконописца» в печати. Патерик Печерский (17 августа).254Пол. Соб. Рус. Лет. III, 16, 18, 19 и др.255Пол. Собр. Рус. Лет. III, 7.256Там же, I, 2257Там же, I, 57.258Там же, I, 75.259Там же, IX, 210.260Там же, IX, 210.261Повесть о мученической кончине князя Михаила Тверского, написанная Прохором, епископом Ростовским. Смотри «Обзор Русской Духовной Литературы», преосвященного Филарета, стр. 98. И в Греции был обычай у императоров – брать с собою в важных случаях священников; напр. у греч. царевны Анны, супруги Владимира, были свои священники, которые и крестили Владимира вместе с корсунским епископом. П. С. Р. Л. I, 47. В сказании о происхождении честных древ честного и животворящего креста Господня, 1-го августа, говорится, что и при греческом императоре Мануиле, так же как и при Андрее Боголюбском, находились в войске священники.262Полн. Собр. Рус. Лет. I, 102.263Там же, I, 129.264Ист. Рус. Церк., преосв. Макария, т. I, стр. 278, прим.265Пол. Собр. Рус. Лет. I, 65.266Там же, I, 156.267Там же, I, 187.268Там же, I, 188.269Истор. Р. Ц., преосв. Макария, т. I, прилож. под № 1 (2 изд. 1868 г.).270П. С. Р. Л. II, 56.271Пол. Соб. Рус. Лет. II, 152.272Ист. Рус. Церкви, преосвящ. Макария, т. I, прил. под № 6 (2 изд. 1868 г.).273Москвитянин 1851 г. м. март, книга 2.274Там же.275Правосл. Собесед. 1858 г., ч. III, стр. 377.276Пол. Собр. Рус. Лет. II, 23.277О пространстве церк. суда в России до Петра Великого, статья проф. Неволина в Журн. М. Н. Пр. за 1847 г., ч. LV, LVI.278Истор. Рус. Цер., преосв. Макария, т. II, стр. 86, примеч. 202.279См. Устав Владимира в Ист. Рус. Цер. преосв. Макария, т. 1, стр. 270, примеч. 240.280Пол. Собр. Рус. Лет. 1, 63–64.281Там же, 1, 75.282Пол. Соб. Рус. Лет. I, 75.283Там же, III, 42.284Ист. Рус. Цер., преосв. Макария, т. III, прим. 64, стр. 39 (2 изд. 1868 г.)285Москвитян. 1851 г. м. март, кн. 2.286См. № 7.287Рук. сбор. Солов. библ. № 925, л. 172.288Русск. простон. праздн. и игры, Снегирева, 1, 22.289Рук. Солов. библ.290Рук. Сол. библ. № 925.291О происхождении земли из воды существовало предание у всех народов индоевропейского племени. См. у Гримма Deutsche Mythologie, – у Зеппа Kosenische Theologie… а также у Крейцера т. 1, § 402 и Илиаду XIV, 202, 246, 301 и проч.292Солов. библ. № 925.293Подробное филологическое объяснение всех языческих представлений наших предков о душе, а равно и о сотворении человека см. у Буслаева «О влиянии христианства на славянский язык», стр. 67–86.294См. № 6.295глупый, несмысленный, дерзкий, безумный – Редакция Азбуки Веры296злокачественна чесотка, сыпь на коже – Редакция Азбуки Веры297См. № 8.298Прав. 104.299Карфаг. собора прав. 114.300Прав. 27.301Антиохийского соб. прав. 5.302Беседа 47 на Еванг. Матфея.303Письмо 127 к Донату;304Письмо 158 к Маркеллину.305Сулиц. Севера разгов. 3, ч. 15. (гл. 13. стр. 483, 484).306Апостольское правило 81.307VII Всел. собора прав. 12.308См. № 10-й.309См. «Рук. д. с. п.» 1870 г. №№ 43, 49 и 52.310См. № 9.311Москвитян. 1851 г. март, книга 2-я, стр. 56–57.312П.С.Р.Л. 1, 51.313Там же, IX, 58.314Там же, V, 136.315Описание Киево-Соф. собора… стр. 60.316Ист. христианства в России до равноапостольного князя Владимира, стр. 330.317О древнерусских училищах, стр. 65, прим. 1.318Там же, стр. 105.319Там же, стр. 128–129; 124–125; И. Р. Ц. преосв. Макария, т. I, стран. 80.320Там же (о древне-русском училище), стр. 80–83.321Ист. Рус. Цер., преосвящ. Макария, т. II, стр. 6.322Пол. Соб. Рус. Лет. III, 47, примеч. под буквой ф.323Ист. Рус. Церкви, преосвящ. Макария, т. III, стр. 116 (2 изд. 1868 г.).324Там же, т. II, стр. 168 (1 изд.); «Прав. Собеседн.» за 1858, ч. III, стр. 142–143; 379.325Ист. Рус. Цер., преосв. Макария, т. III, прилож. к 369, примечание под № 7, стр. 320–321 (2 изд. 1868 г.).326Прибавление к Твор. Св. Отцов за 1843 г., стр. 420; Истор. Госуд. Р., Карамзина, т. IV, примеч. 154 (изд. 1815 г.).327Ист. Рус. Цер., преос. Макария, т. II, прав. 27.328Там же, т. III, стр. 232.329Там же.330Обзор Рус. Дух. Литературы (862–1720 г.), преосв. Филарета, стр. 96–97.331Определение Владимирского собора. См. Ист. Рус. Цер., преос. Макария, т. IV, стр. 287–288.332Обзор Рус. Дух. Литературы, стр. 50.333Там же.334Описание Киево-Соф. собора… приб. № 4, стр. 13.335Пол. Соб. Рус. Лет. II, 40.336Там же, I, 203.337Там же, IV, 38.338Истор. Рус. Цер., преосв. Макария, т. IV, стр. 117, прим. 129.339Ист. Рус. Цер., преосв. Филар., пер. второй (1237–1410 г.), стр. 99, прим. 240.340Истор. обозрение способов содержания христианского духовенства от времён апостольских до XVII–XVIII в., свящ. Гавриила Любимова.341Пол. Соб. Рус. Лет. I, 52–53.342Истор. Рус. Цер. преосв. Мак., т. I, примеч. 303.343Истор. Рус. Цер., преосв. Филар., пер. I, стр. 122 примеч. 322.344Истор. обозр. способов содержания христ. духовенства, свящ. Любимова, стр. 90.345Там же, стр. 111–115.346Пол. Соб. Рус. Лет. II, 81–82.347Там же, I, 207.348Истор. обозр. способов содержания христианского духовенства, свящ. Любимова, стр. 140.349Полное собрание русских летописей. Т. 1, 66.350История русской церкви, преосвящ. Макария, т. 1, стр. 149.351Описание Киево-Софийского собора… прибавил. стр. 2–3. О древне-русских училищах, стран. 35–37.352О пространстве церковного суда в России до Петра В. (см. Жур. Минист. Народн. Просвещ. за 1847 г. ч. LVI).353Ист. Рус. Цер., преосвящ. Макария, т. III, стр. 235.354Истор. Рус. Цер., преосв. Филарета, период первый, стр. 125, прим. 344.355Дополн. к Актам Историч. № 3, стр. 4.356Истор. обозрение способов содержания христ. дух. свящ. Любимова 148–149.357Любимова, стр. 149–151.358Пол. Соб. Рус. Лет. 1, 129.359Там же, I, 187–188.360Там же, 1, 109.361Там же, II, 75.362Истор. обозр. способов содерж. христианского духовенства, стр. 159–161.363Ист. Рус. Цер., преосв. Филарета, период второй, стр. 100.364Пол. Соб. Рус. Лет. I. 106.365Там же, II, 26.366Там же, II, 124.367Пол. Соб. Рус. Лет. III, 33.368Там же, I, 130; II, 11.369Русские Достопамятности, ч. 2, стр. 251–252. У Н.М. Карамзина вместо «зань» стоит «дань».370Пол. Соб. Рус. Лет. IV, 27371Современная Летопись 1871 г. № 3. Слово протоиерея А. Ключарева.372См. Соврем. Летопись 1871 г. № 1. Статьи Г. Троицкого.373Св. Григор. Богослова 45 слово на св. Пасху.374Св. Иоанна Златоуст. 72 слово т. VI.375Кафф. соб. пр. 45.376Мысль Златоуста. См. в Приб. к Твор. Св. Отц. т. XII статью: «Попечение Златоуста о распространении христианства между язычниками».377См. № 10.378Русалки в начале были не что иное, как олицетворения стихийных начал света, воздуха и воды, или растительных сил природы, подобно греческим нимфам, а потом уже исключительно они представлялись существами водными, душами покойников и проч.379Это время в баснословных сказаниях наших предков отмечено преданием о превращении Днепра, Волхова, Двины и проч. из людей в реки. Терещенко, Быт русск. народа т. V, стр. 43.380Объ обычае обоготворения нашими предками пней древесных свидетельствует известное эпическое выражение в древне-русских стихотворениях Кирши Данилова: «тут они обручались, круг ракитова куста венчались…»381Рук. Солов. библ.382См. Путешествие в Метеорские монастыри архим. Порфирия Успенского. Стран. 4 и 5.383Там же.384См. № 12385В наших малоземельных губерниях крестьяне на месте не имеют достаточной работы, особенно там, где нет промысловых заведений, а есть только, малых, конечно, размеров, хлебопашество. Поэтому, на весну, лето и осень они ежегодно отправляются на работы в чужие стороны. От нас выходят плотники, штукатуры, маляры и проч., и идут в обе столицы, Одессу, Киев и другие города, по преимуществу в окраины русские, а в последнее время туда, где строятся железные дороги. Мастера наши-доморощенные: вошедший в лета парень, не имеющий никакой предварительной подготовки, поступает к так называемому рядчику и обучается своему ремеслу точно так же, как обучался ему и сам рядчик, т.е. за самой работой. Рядчик такой же крестьянин, нередко односелец с теми, кого он рядит, только навыком приобретший опытность в своем занятии, и по состоянию своему имеющий возможность нанятым им людям, в числе 10–20 человек, дать задатки и довольствовать их, во все время работ, пищей и помещением. При крепостном праве наем рядчиком рабочих в отход производился по большей части в экономических конторах. Конторы поставляли рядчику людей, а от него получали как задатки, – иногда половинные, так и всю плату рабочего. И в настоящее время это делается почти так же, с той разницей, что договариваются и получают деньги, вместо прежних контор, старшие в семействе – дед, отец или старший брат. Цена найму от 50 до 100 р. Первогодок получает от 15 до 25 р. Срок найма: Косьма-Демьян (1 ноября) и Николин день (6 декабря), после чего рабочие свободны возвращаться на родину и большинство действительно возвращается. Выход же из дому бывает на первых неделях Великого поста, так, чтобы к Благовещению быть на месте работ. Такие работы, т.е. работы не на месте жительства, а вдали от оного, в политической экономии называются отхожим трудом.386Потому-то между прочим и мы пишем одпусты, а не отпусты, имея в виду польское odpust. Так впрочем слово это произносится и в устах народа. Притом таковым наименованием наши одпусты отличаются от отпустов церковных, составляющих заключительную часть богослужения. Наименование прочее есть западнорусский перевод indulgentiae, которая именно значит «прощение», «разрешение».387Да и сами латино-униты сознаются в этом в своих богословиях.388Так в одних униатских молитвословах находим целые десятки молитв, за чтение, напр., одной из каковых на Григорий XIV позволил есть 50 лет прощения, и т. подоб.389Смотр. Dzieje panowania Zigmunda III, króla polskiego,… przez Juliana Naruszewicza; Warszawa 1819 г. стр. 531. Также: «Уния альбо выклад преднейших артикулов к зъедноченью греков з костелом римским надлежащих». Игнатия Поцея, Вильно 1596 году: предмова до чительника.390Смотри Bullae et Braevia Summorum pontificum et caeter… Почаев 1767. Urbani VIII, 1634 г. стр. под буквою у; и breve того же папы 1627 г. стр. 46.391Архив Почаевской Лавры, дело № 1/277. Также смотр. Pszestawna góra Poczajowska, dawnosią cudów Pszynayczystszey Bogerodzicy Panny cudownego jey obrazu wynicających jasniejąca. W Poczajowie w drukarni jego Jmperatorskiej mosci W. W. O. O. Bazylianów, roku 1807. Wiadomość (XI) о koronacyi cudownego Obrazu Nays. Maryi Panny Poczajowskiej. (с. 90 на обороте и след.).392Bullae et Brevia, с. 113.393Там же, с. 61.394Bullae et Brevia, с. 115.395Богословие нравоучительное, с. 146 на обороте.396Нравоуч. Богословия стран. 70 на обороте.397Отпусты на Волыни г. Моссаковского, «Воскр. Чтение». 1864, г. стр. 546.398Pszestawna góra Poczałowska, стран. 100.399Подробнее об этом смотри Przestawna góra Poczajow. стр. 90–144; также сказание о Почаевской Лавре архимандрита Амвросия. Волынск. Епархиальн. Ведом. 1870 года. № 19, страница 102–114.400Смотр. Methodus. peragendi Missiones Apostolicas, стр. 55.401В этом отношении особенно замечательно торжество, какое латиняне некогда старались навязать нашему народу православному касательно мнимой одноличности между ихним Антонием Падуанским или Падевским и нашим преподобным Антонием Печерским. В силу этого народ и доселе ещё верит по местам, что под этими именами надобно разуметь одного и того же святого, и где есть одпусты на память Антония Падевского без различия ходит на оные, в полной уверенности, что этим он чтит препод. угодника Печерского. – Это одна из самых иезуитских проделок латинян, которые тожеством такой великой православной личности, каков преподобный Антоний Печерский, со своим Антонием, хотели завлечь православных в свои неправославные сети, как это до последнего времени можно было видеть, например, на одпусте в день Swiętego Antoniego в Заславском бернардинском костеле Антония Падуанского. На этом одпусте до последнего времени собирались целые тысячи православных, с полным убеждением, что этим они чтут преподобного Антония Печерского. Говорят, впрочем, что нынешний Бернардинский Заславский костел в древности действительно и был основан одной из православных княжон Заславских в память святого Антония Киево-Печерского (что отчасти и теперь доказывается его положением на восток), и только впоследствии, по завладении латинянами, посвящён памяти Антония Падуанского.402Голос, № 55.403№ 3. Передовая статья.404Январь. 1871 в статье: Взгляд на недавнее прошлое и близкое будущее духовенства.405См. № 13.406См. № 14.407См. Сказание о Почаевской Лавре, также «Слава Богоматери», т. III. стр. 119–121.408Чудотворная икона Ченстоховской Божией Матери принесена в Россию из Константинополя русским великим князем и основателем Львова – Львом, и только по покорении юго-западной России поляками перешла с руки латинян, и стараниями тогдашнего правителя Польши – Владислава Опольского отдана (1352 г.) в Ченстоховский, им же самим основанный монастырь ордена Паулинов. (Смотр. Дни богослужения православной кафол. Церкви, книга первая, издан. пятое, стр. 128).409Чит. «Наставление Учительное», печатаем. на конце православных, русских служебников, также при киевских правильниках и т. п.410Потому что почти все одпусты вообще приурочиваются у нас, главным образом, к важнейшим праздникам. И это тоже от латинян, у которых индульгенции преимущественно даются в праздники, и притом именно в важнейшие, находящиеся в особом уважении у народа, каковы: храмовые праздники (см. напр. «Богословие Нравоучительное», стр. 146 на обор.), праздники двунадесятые (как Почаевский одпуст 1773 г. в день Рожд. Пресв. Богородицы), дни важнейших святых (как одпуст на Иосафата мнимо-важнейшего угодника униатской церкви, Василия Великого, преподоб. Онуфрия и т. подоб.). Сравни. Officia propria sanctorum. pro omnibus, et singulis monachis ritus latini, utriusque sexus quorumcumque monasteriorum totius ordinis sancti Basilii Magni. Romae, MDCCXLVI. Ex typographia Komarek in Via Curtus Superiorum Permissu; на конце: булла Венедикта XIV: omnium saluti.411Униаты так и определяют время для одпустовой исповеди, полагая оное «между вечернею первою и последнею», решительно не делая никакого ограничения в пользу священнослужения (Богословие Нравоучительное, страниц. 149). А в латино-унитском «чине ведения миссий», это время точнее определяется особым положением, что индульгенционная исповедь «принимается, – утром: 1) во время утрени и первой или тайной обедни; 2) во время поучений; 3) во время последней, т. е. гласной обедни; 4) во время крестных ходов и т. подоб., – с полудня: 1 тоже во время поучений; 2 во время процессий и 3 на вечерни». Мало того, здесь разрешается принимать исповедников даже во время причащения «тех кои намерены тотчас приступать к оному». (Sub tempus communiones excipitur eorum confessio, qui iterant eam). Смотр. Methodus Peragendi Missiones Apostolicas in provincia Ruthena O. S. Basilii Magni, pars II, cap. 2, § 2, de confessione et confessoriis, стр. 55.412И действительно ничего не может быть грустнее, как видеть на некоторых одпустах – православных, которые непосредственно после исповеди ведут упорные торги с жидами, и затем отсюда же немедленно идут в церковь и причащаются Святых Таин. Это не только грешно, но и богопротивно.413В этом между прочим духе изъясняется Богословие нравоучительное. Так, отвечая на вопрос: «что примечати достоит около дел тех, яже обычно повелеваема бывает в булли?» (то есть дающей одпуст), оно прямо, в числе первой важности, даёт следующее наставление: «то еже в булле позволяется одпуст сокрушенным, исповедь сотворившим, к получению одпуста сего (по научению многих) тем, иже простительные токмо грехи чувствуют имети на совести, исповедь несть нужно потребна». «Мнят бо тии, что исповедь повелевается токмо, аки средствие к прощению вины смертной и получению благодати, чего сущии в простительных грехах не лишаются. Но множайшии учению сему сопротивляются, поучающе, что исповедь не аки средство к вины прощению и получению благодати, якоже те говорят, но паче как дело едино от повелеваемых требуется (sic). Того ради безпечальнее есть исповедь (т. е. на одпустах) творити; и сему согласует обычай верных паче во время «Иовилеона», т. е. юбилея (стр. 149).414Такие грехи называются в латинской церкви предоставленными разрешению высшей власти: «casus reservati»; потому и в обычной разрешительной молитве на оные ксендз говорит обыкновенно: «разрешаю тебя только от тех грехов, от коих имею власть разрешать». (Смотр. Rituale sacramentorum ac aliarum Ecclesiae Romano-Catholica ceremoniarum. Vilnae 1819, на стр. 86, absolutionis forma). То же самое читаем и в униатской Богословии Нравоучительной. На вопрос: «Чи от всех грехов может простой иерей разрешить человека?» она отвечает: «Не от всех, но некие самому папе римскому к разрешению захованные, иные же епископу властному» и т. далее (стр. 66 на обор.). У латинян для этого существует даже особая разрешительная молитва во время Иовилеона. Цитируем эту молитву, как читается она в большом униатском требнике: «Господь наш Иисус Христос, превеликий Архиерей, преблагоутробного ради Своего милосердия, да разрешит тя и милость Свою да излиет на тя: и аз властью Его и св. апостолов Петра и Павла и вселенского нашего господина святейшего папы римского властью в нынешний иовилей на сие служение мне уверенною разрешаю тя от всякого союза клятвенного, от которых с проклятыми причастий и от всех казней церковных, к разрешению в сей части мне попущенною и тебе дарованною разрешаю тя и возвращаю тя причащению св. таин, приобщению и соединению верных: к тому то же властью разрешаю тя совершенно от всех грехов твоих, во имя Отца и Сына и Св. Духа» и проч. (Смотр. Униатский требник, Тайна Покаяния – форма разрешения всеобщего во время Иовилея, который, как известно, в латинской церкви отождествляется с индульгенциями. Сравни. Нравственное Богословие, стр. 41).415Обиду, наприм. или оскорбление, причиненное светским лицом духовному, по удостоверению ксендзом, папа предоставил разрешать самому себе. Подробнее об этом смотр. в Богословии Нравоучительной: ответ на вопрос: «Много есть падежей, при которых есть клятва папе римскому к разрешению захованная?» – и следующие за сим 1) «каталог клятв в булле вечери Господней обретающихся» и 2) «каталог иных клятв папе к разрешению правом захованных, яже наипаче в наших (т.е. западнорусских) странах могутся случати» (стр. 192, 193).416Для убеждения в этом достаточно прочитать хоть следующий ответ Богословия Нравоучительного на вопрос: «Может ли настоятель, послушав (wysłuchawszy) самых удержанных (подразумев. грехов), от тех разрешить, с прочими же грехами отсылать до другого к разрешению?» – ответ: «Не может. Ибо исповедание всех смертных грехов, сущих в совести кающегося тогда, когда исповедается, есть от Бога заповедано к разрешению; тем же несть на воли духовника делить на части исповедь. Но аще бы невозможно ему было слушать исповедания всех грехов, может, послушав самых удержанных, отсылать кающегося к низшему духовнику, дабы у того от всех принял разрешение. Может назначить, ежели восхощет, за тыя грехи епитимию, и заповедать врачевство духовное, его же бы употреблять имел. Сице бо творя, не разрешает воистину, но токмо удержание отъемлет» (стр. 116).417Такие жезлы есть даже в пределах западного края России, напр. в бывшем (ныне упраздненном) Кармелитском монастыре – в г. Бердичеве Киевской губернии, также в Бельсницком костеле Могилевской губернии и т. под. (Смотр. об отношении р. церкви к другим церквам, часть II, стр. 303). Были они когда-то и в Почаеве.418Читай надпись в римской церкви св. Пуденция и Пуденцианы на хорах не вдалеке от главного алтаря: «В этом самом древнем из всех храмов города, бывшем некогда доме св. Пуденция сенатора, отца св. Новация и Тимофея, и св. Пуденцианы и Параскевы девицы, где было первое пристанище св. апостол Петра и Павла, для крещения мучеников и христиан, и для совершения божественной литургии, – под алтарём лежат 3000 тел св. мучеников, и (пролита) обильная кровь святых. Посещающие сию церковь каждодневно получают индульгенцию на три тысячи лет, и отпущение третьей части грехов своих, и многие ещё большие (отпущения) и особенно в день стояния, который есть третий день после третьего воскресения Четыредесятницы и в праздник св. Пуденция и Пуденцианы», – «Я не хочу здесь говорить – пишет г. Овербек, –о невозможности того, чтобы три тысячи мучеников покоились под алтарем… трудность заключается собственно в трехтысячилетнем отпущении, которое можно заслужить, посещая (эту) церковь». (Православ. обозрение. 1870. Октябрь, стр. 414).419Там же, стр. 412.420Беседа о Самаряныне, толков. на Еванг. Иоанна421См. № 14.422См. № 11.423Василий Великий даже государя неправославного и гонителя православия Валента принял внутрь алтаря, когда тот пришёл с дарами.424Церков. Ист. Феодорита. Кн. I. гл. 9.425Labb. conciliorum. Tom. II. pag. 945. Lutet. Paris. 1671.426Ibid. Tom. III. pag. 659.427«Итак, не медлите, возлюбленные братья, – говорил Константин Великий отцам собора в своей речи, – не медлите, служители Божии, изложивши причины вашего разногласия, разрешить по законам мира всякий союз обоюдословия, через это вы и пред Богом всяческих совершите угодное и мне вашему сослужителю доставите величайшую радость». (Евсевия, Жизнь Константина. I. VI. 12).428Созомен I. 6. Феодорит 1. 2.429Labb. Tom. IV. pag. 74.430Сократ. Кн. 1, гл. 8 и 9; Созомен. Кн. 1, гл. 20.431Флери. Церк. Ист. т. VI, стр. 209, 215, 217. Labb III. 1507.432Labb. II, 945.433Labb. III. 657–660.434Флери. Церков. Ист. VII, 598, 645, 756.435Justin. novel. 122. 137. cap. I.436Justin novel. 6. cap. I. novel. 129. cap. 29.437Basilic. 28. tit. 6. cap. I.438Justin novel 123. cap. 10.439Кормчая гл. 42. 27.440Церковь с древних времён требовала, чтобы в сан епископский были возводимы безбрачные, или, если избираемы были брачные, то обязаны были оставлять своих жён. Этот обычай впоследствии получил силу закона на Шестом Вселенском соборе. Двенадцатое правило сего собора, заключающее в себе таковой закон, ясно свидетельствует о древности сего обычая. Ибо упомянутым правилом Собор старается только исправить нарушение древнего обычая в африканских церквах.4416 прав. Василия В.442Лаодик. соб. прав. 54.443IV вселен. соб. прав. 9.444Сардик. соб. пр. 9. Карфаген. пр. 119.445Именем собак на востоке называли некоторых должностных лиц потому, что они «должны стоять всегда на стороже и постоянным лаем напоминать обязанности каждого». Здесь пастыри сравниваются с пастушескими псами, которые своим лаем должны прогонять хищных зверей.446Толкование на Исаию.447Бесед. 13 на кн. Бытия.448Правосл. Испов. Ч III, вопр. 60449Простр. Катих. о IV заповеди450См. № 16.451Лекарь, врач – Редакция «Азбуки Веры»452Большинство исследователей считает, что прощенники –бывшие холопы, получившие свободу с условием работать на церк. землях; по мнению Б. Д. Грекова, – это люди, поступившие в зависимость от церкви после исцеления их болезней. – Редакция «Азбуки Веры»453Холоп, отпущенные на свободу согласно завещанию владельца – Редакция «Азбуки Веры»454См. №№ 14 и 15.455Смотр. Наставление Учительное.456Нельзя не заметить, что и тут есть своего рода следы латинства; так как у католиков не полагается особых обязательных молитв по причащении, то они почти всегда оставляют свои костелы непосредственно по коммунии. От них, конечно, на униатских одпустах научились сему и православные.457Чин этого рода водосвятий можно видеть в требнике могилянском, также во многих требниках львовских, униатских, и вообще почти во всех униатских богослужебных книгах, особенно в служебниках и молитвенниках.458Хотя по сознанию самих же латинян, «по свидетельству Гоара от епистолии Иннокентия 1 и от древних литургисания образов, Гугуном, Менандром собранных, подобне из начала, прилагати частицы в обычай». (Смотр. Народовещание, стр. 93–94).459«Части от многих или от единыя просфоры изъемлемыя», – говорит униатский катехизис «Народовещание», – «воспоминанием суть во-первых, Пречистой Богородицы, также по ней прочих святых» (стр. 93). Там, где у нас положительно обозначаются все пять просфор: «священник же прием в руке вторую просфору, также прием третью, пятую» и так далее, – в униатских служебниках только полагаются общие выражения об изъятии частиц: «посем взимает часть богородичную таж начинает полагати части в память святых» и т. д. А в некоторых из них эти части, кроме агнца, и совсем вынимать запрещается. (Смотр. Служеб. Супрасльк. «Увещание о частях»).460Иначе он называется у латинян праздником семи скорбей Божией Матери (festum septem dolorum B. Mariae Virginis), и установлен в воспоминание тех скорбей, которые, как говорят они, терпела Матерь Божия – 1) при пророчестве праведного Симеона (Лк.2:35); 2) во время бегства в Египет; 3) при разлуке с возлюбленным своим Сыном; 4) при встрече с Спасителем, несшим крест на Голгофу; 5) во время стояния при кресте; 6) во время прободения ребра Спасителева и 7) при погребении Иисуса Христа. В некоторых местах у латинян в этот праздник благословляются разные травы, откуда, без сомнения, вышел обычай освящать подобные вещи и на наших западнорусск. одустах в 10 пятницу461Так народ верит, что постящиеся в известную пятницу, напр. хоть пятницу пред Воздвижением честного креста, будут видеть ангелов при смерти; к постящимся в другую пятницу сама Матерь Божия придёт за душою во время смерти и т. под. На эту тему сложены у нас даже особые песни, которые распевают калеки-перехожие.462См. Λίθος, albo camień zpraszczey… o swięceniu dziesiętey piątnicy po wielkiey nocy, стр. 325.463Λίθος., albo camień. стран. 325–326.464Напр. если дело идет о чудотворн. иконе Божией Матери, очень удобно заговорить здесь об истории Казанской Божией Матери, спасшей Россию во времена самозванцев и т. подоб.465См. Владимирские Епархиальные Ведомости № 5.Источник: Руководство для сельских пастырей: Журнал издаваемый при Киевской духовной семинарии. - Киев: Тип. И. и А. Давиденко, 1860-1917.