Светлейшая княгиня Елизавета Павловна Витгенштейн, урождённая Эйлер, состояла с 1852 г. фрейлиной при Вел. Кн. Елене Павловне вместе с известной Эдиттой Феодоровной Раден, была членом того кружка, который пользовался благосклонным вниманием Великой Княгини и к которому принадлежали Юр. Феод. Самарин, И.А. Гончаров, А.Г. Рубинштейн и другие выдающиеся представители науки, литературы и искусства: впоследствии княгиня была в Тифлисе гофмейстериной двора Вел. Княгини Ольги Феодоровны, супруги Наместника Кавказа Вел. Князя Михаила Николаевича, а затем фрейлиной Большого Двора, при Императрице Марии Александровне, пользовалась вниманием и расположением Императора Александра II-го; скончалась в 1896 г. Письма к княгине преосв. Порфирия после её смерти перешли к родственнику её Константину Николаевичу Белкину, который любезно предоставил их в наше распоряжение.H. В-кий29 сентября 1855 г.И я думаю, что не быть мне в Риме. Тем лучше! Пусть чёлн мой плывёт, куда направляет его Кормчий небесный. Моя воля – в Его воле. Моя преданность провидению Божию совершенна. Она есть живое начало и живой конец всех моих действий; и в ней я всегда почерпаю полное спокойствие. Смотрите на меня с этой точки зрения, смотрите на меня как на то растение, цвет которого всегда обращён к солнцу, и порадуйтесь со мной тому, что не исполнится земное, хотя и невинное, желание моё, а совершится то, что Богу угодно. В Боге живёт и та Благоверная и Высокая душа, которой благость, подобно чистому и тёплому свету, осиявает и согревает многих. Это я знаю, и вперёд успокаиваю себя тем, что Её слово о мне замолкнет в Её мысли о воле Божией.Все мы – пылинки на весах Вседержителя. Все народы пред Ним не более, как капли из ведра. Но величие Его соразмерно с благостью Его. Сегодня Он гремит и перуны сеет по земле, а завтра произращает на ней цветы благовонные. Теперь страшная гроза Его над нами, но не далека и благодать Его. Ежели голос с неба я слышал у гроба Господня, и ежели понял его верно; то горе наше продлится ещё сто, и ещё сто, и ещё 59 дней, и потом все мы воскликнем гласом радования:Слава в вышних Богу и на земли мир! Или Благословен Бог, научаяй персты наша на брань!Но до той поры должны быть употреблены все усилия наши к сокрушению врага. Dieu le veut.Ночью под 27 день текущего месяца я видел во сне некую благолепную жену, сидящую за пустым столом у морского залива, и горько сетующую. Она была вся обнажена, и ярко освещена не солнцем, не луной, и не искусственным светом, а как бы заревом пожара. Эта жена должна быть Одесса.Давно я не видал вас. Неблагоприятная погода препятствует мне быть в вашем тереме и побеседовать с вами по-прежнему. Подожду лучших дней, и явлюсь к вам, когда солнце покажется на небе.Благословение Господне на вас.А. ПорфирийС. Петербург12 января 1857 г.Не дождавшись приезда Г. N, отвечаю на письмо ваше от 16 ноября прошлого года.Вас изумила величественная красота Альпийских гор. Любуясь ею, вы живо понимали всемогущество Божие и думали, что на горах хорошо молиться и жить. Действительно, там как-то чудно слышишь высокую проповедь о Боге и так и хочешь вечно петь славословие Ему, а в груди своей ощущаешь удвоенную жизнь. С Божиих гор вы сошли, нося в своём сердце скрижаль, на которой начертано: аз есмь Господь Бог твой. Берегите её. Savoir aimer son Dieu, et faire de lui son tout, est la plus noble de toutes les sciences, et la marque du plus grand esprit et du plus grand coeur.1.Вам полюбилось зодчество Готических храмов в Нюрнберге и Бриннере. Душе возвышенной и прекрасной свойственно любить высокое и изящное. Не знаю, как вы понимаете, или как другие объясняют значение Готической тёски камней на подобие кружева, постановки множества стрельча̀тов на внешних стенах, отделки дверей в виде многих соединённых радуг, кладки внутренних сводов и стен наподобие уборного терема, или сени из тканей, и обращение алтарей на запад. А по моему мнению, кружевные узоры на Готических храмах напоминают христианину, что он должен быть украшением семейства, общества и церкви; стрел чаты, высящиеся к небу, показывают ему: – куда должны быть устремлены все помыслы, чувствования, действия и цели его; радугообразные двери, ведущие в храмы, знаменуют, что в эти святилища, надобно входить примирившись с ближними, потому что там совершается примирение Бога с людьми, знамением коего служит радуга; внутренность храма наподобие сени из тканей есть как бы колыбель, в которой души питаются таинственным брашном и убаюкиваются словом о Боге и пением о небе; алтари обращены на запад по воспоминанию об Иерусалимском храме, в который древле входили с востока навстречу Солнцу Правды, воссиявшему из погребального вертепа, стоящего в западной части сего храма.Зодчество древних христиан – многознаменательно и поучительно. Припомните церковь св. Амвросия в Милане, которая Великой Княгине и вам показалась родной. К ней, вместо нашей паперти, пристроен открытый двор с колоннадой. Его называют Раем. Понятно, что он знаменует тот рай, из которого изгнан был первый Адам, и в который возвращает нас второй Адам, Христос Господь. Какая богатая мысль, построить храм так, что он преддверием своим напоминает две величайшие тайны бытия человеческого рода, тайну потери Рая и тайну обретения Рая!Вы говорите о Миланском соборе, что подобного ему, ведь, во всём мире нет. Точно, нет. Это – красота очей благолепнейшая. Любуешься и не налюбуешься ею. Я живо помню этот собор, и до сих пор думаю, что видел гору, склоны которой усажены кипарисами, а высь испещрена цветами (жаль, что вы не видели цветника вдоль обеих сторон крыши, выделанного из мрамора на тамошних откосных устоях) самое же темя увенчано стрельчатом, указующим душе путь вознесения её на небо. Этот громадный, лесистый, цветистый собор некоторым образом оправдывает Евангельские слова: „аще имате веру, яко зерно горушно, речете горе сей: двигнися и двигается“. Действительно для постройки его была перенесена целая мраморная гора, подаренная одним богатым христианином, владевшим ею. Вера Лонгобардов сказала этой горе: двинься, и она двинулась; и таже вера обратила её в великолепный храм Богу.Ваши суждения о картинах Миланских я сравнивал с своими заметками о них. Оказалось, что вам понравились почти те же самые картины, коими любовался и я. Чем же условливалось одинаковое наслаждение наше одними и теми же произведениями художной кисти? Одинаковой настроенностью душ? Нет. Оно условливалось истинной красотой этих произведений, которая одинаково приятна всем, и взрослым, и малым, и добрым, и злым, и мудрым, и простым. Истина в красоте, или красота истины подобна привлекательной силе земного шара, притягивающей к нему и яблоко, и жёлудь, и золото, и олово. Степени продолжительного наслаждения изящными искусствами разны у разных людей, смотря по внутреннему настроению душ их. Вы просидели бы целый день у картины Гверчина, представляющей удаление Агари из кущи Авраама. А я не отошёл бы от картины Сальватора Розы, на которой изображён препод. Павел Фивейский, в час бури, молящийся с воздетыми к небу руками у входа в пещеру подле сломленного и исщепанного дерева. Значит, вы справедливы, сострадательны и готовы разделять с ближним злополучие его: а я люблю пустыню, уединение, созерцание и испытав много обид, тревог, неправд, страданий, чаю помощи и утешения от одного Бога. Ваше и моё внимание было приковано к картине Гвидо Рени, на которой впечатлительно изображены, Павел обличающий Петра, и Пётр внимающий Павлу сурово, но с раскаянием. Значит, мы оба способны к исправлению недостатков своих, кои открывают нам другие. По мне, все высокие и прекрасные произведения кисти и резца суть как бы зеркала, в коих всякая душа может видеть свои и чужие склонности, страсти, недостатки и совершенства. Не знаю: судил ли кто-нибудь так о воздействии изящных искусств на душу. А я думаю, что кто хочет разгадать душевные свойства другого, тот пусть идёт смотреть с ним картины и статуи, и пусть наблюдает над ним: – какие образы нравятся ему более прочих. Его любование ангелом или диаволом, обнаружит его душу. Вам, девицам, хорошо бы так узнавать женихов своих. Картины и статуи – вот ваши свахи!Радуюсь, что великая сестра милосердия здорова. Вы хорошо сделали, что известили меня об этом. Мне сладко знать, что процветают те, qui aiment la lumière et la vertu2.Цветите и вы на радость многим.Благословение Господне на вас!А. ПP. S. Мои сочинения вышли в свет. Желаю прислать их к вам, да не знаю, как. Спрошу об этом на почте. Здешнее археологич. общество, под председательством B. K. K. Н., приглашало меня быть членом-корреспондентом его и прислало мне великолепный диплом, подписанный Августейшим Председателем. Приглашение его лестно для меня. Но, к сожалению, все учёные материалы и сочинения мои, коими я мог бы поделиться с обществом, оставлены в Иерусалиме, куда едва ли возвращусь я, угнетаемый Толстой силой. Странно положение моё! Одни подвязали мне крылья, а другие понуждают меня лететь, и заметив неподвижность мою могут сказать: да он – орёл деревянный. Шлю привет мой Эдитте Феодоровне: благодать и мир ей от Господа и Бога и Спаса нашего И. Христа!13 ЯнваряP. S. Толстой прочит в Иерусалим уже не диакона Оптиной пустыни, а Афинского архимандрита нашего, меня же хочет упрятать в Афины. Поеду туда, но поеду печальный, грустный, истерзанный. Ох! Я не думал, что отнимут у меня любимое дело моё – воскрешение Арабск. православного народа и возвращение Сирийск. и Палестин. Униатов в ограду нашей церкви: чему уже положено мной начало; ещё менее помышлял я о том, что какая-нибудь Толстая сила может оттолкнуть меня от отечества, которое я люблю разумно и страстно.С.-Петербург. 1857 г. 11 февраляМногими дарами наделил человека премудрый и всеблагий Творец. К числу их принадлежит наше слово, выражаемое звуками или письменами. Посредством слова молитвенного проникает в нас благодать Св. Духа. Посредством слова разговорного, или письменного, душа душе светит и отсвечает. Какой чудный и драгоценный дар Бога – Слова!Пользуюсь им и отвечаю на письмо ваше, от 12 января, в котором вы прислали цветочки из садов, или с гор Ниццы.Надлежало бы мне отдарить вас подобными кринами. Но в нашем снегу не растут фиалки и розы. Правда, есть кусты и берёзы на стёклах моей холодной горницы; но я не умею ни сорвать, ни переслать их к вам. Напоминаю о них, и это напоминание прошу принять вместо букета с родимой, белоснежной сторонушки, где вас любит мать, любит брат, помню я, и поминает вся церковь, когда молится о плавающих, путешествующих.„Вы гуляете в садах и по горам, наслаждаетесь природой, много размышляете и сознаёте, что душа ваша по милости Божией покойна и светла“. Ваше благополучие вельми радует меня, природа, это ненаглядная подруга моя, сделалась и вашей подружкой. Не ревную, напротив радуюсь, что и вы любите эту красавицу Божию. Дружить с нею хорошо. Безгрешная, она ничем не соблазняет, не огорчает, не раздражает, напротив успокаивает, радует, назидает всякого, кто умеет жить и беседовать с нею. В просторном лоне её сознаёшь себя свободным, независимым, первым, любишь не себя, а Творца её, надеешься не на себя, а на Вседержителя, силой Которого она существует; когда же младенчески любуешься красотами и величием её, тогда забываешься до того, что не замечаешь хода времени, ничего не хочешь, ни о чём не думаешь, и только чувствуешь своё блаженство. Такое самозабвение не много поясняет райское состояние души, когда она, чистая, будет созерцать вечную Красоту и всех совершенств Полноту.Ваше знакомство с протестантами и с главой их Пилатом (вероятно, не Понтийским, хотя он и изменил Папе) нимало не беспокоит меня. Променяете ли вы бриллианты на стёкла, жемчуг на бисер, цветы на осо́ку? Поверите ли вы, que Dieu eût retiré la verité et la grâce de Son Esprit Saint à toute une assemblée d’évêques pour la donner à un seul3, например Лютеру или Водуанскому пастору Пилату? Поверите ли, que la sagesse divine ne garde plus dans l’ombre de son sanctuaire les germes des facultés extraordinaires, que possédaient autrefois les prophétes, les apôtres et les saints Pères de l’Église? Les Protestants les croient perdues, et peut-être, nient même, qu’elles aient jamais existé. Pourtant elles sont là, toujours prêtes à refleurir comme la verge d’Aaron, quand les temps et le service de l’Église réclameront le secours de leur présence4. Поверите ли вы, что богословская учёность протестантов может заменить благодатные дары прозрения, чудотворения, исцеления болезней? Понадеетесь ли вы, что какой-нибудь Пастор одним искусственным словом своим сможет спасти душу разгульной актрисы, как некогда спас Антиохийскую лицедейку – любодейку Маргариту св. Епископ Нонн своей проповедью и молитвой? Понадеетесь ли вы, что подле кафедры Пилата, или Вальтера внезапно выздоровеет такая 17-летняя расслабленная госпожа, какую я видел после исцеления у раки св. Митрофана? Какая другая литургия заменит вам нашу? Удовлетворит ли вас одно историческое воспоминание об установлении Евхаристии без сочетания душ с Херувимами после отложения всякого житейского попечения, без приглашения их к вольному преданию себя самих вместе с другими и со всеми святыми Христу – Богу, без единодушного призывания Утешителя, Духа истины, Сокровища благих и жизни Подателя? Отринете ли вы данное вам Спасителем право, хотя однажды в год, прощать несмертные грехи кающимся и исповедующимся ближним вашим, прощать устами избранного пастыря душ, когда не он, собственно, а живущий в вас Христос прощает их? Перестанете ли вы просить милости Божией, царства небесного и оставления грехов у бессмертного Царя тем скончавшимся в Вере, которых вы любили и которые любили вас? Нет, нет, нет! Вы у меня колонна Православия. Вы у меня голубица Ноева: покружитесь над горькими водами и опять прилетите в ковчег свой, целая, чистая, радостная, чтобы вместе с нами питаться духовным брашном нашим.Сочинений Монода я не читал. А о Шведенборге скажу вам мнение своё. Я не отрицаю его способности видеть будущее, потому что сам часто вижу оное во сне и вижу ясно и верно; но учение его о загробной жизни душ считаю грёзой воображения. Nous sommes trop élevés au-dessus de nous-même et nous ne saurions nous comprendre, dit le St. Augustin5. Как же можем понять то, чего не видало око наше, не слыхало ухо наше, и что уготовал Господь любящим его? Небожественный Павел восхищен был духом в рай, и слышав там неизреченные глаголы, никак не мог передать их языком человеческим. Преподобный Иоанн Лествичник – этот великий подвижник и светильник церкви – однажды вопрошал ангела о некоторых райских предметах, но слышал следующие ответы: „сего и ангелы не ведают, а этого не можешь понять ты“. Итак, Шведенборг ли, который сам себя не почитал святым, мог знать, как живут души в обителях Отца Небесного? Сам Господь лишь немного приподнял завесу, скрывающую от нас мир загробный, дабы мы не охладели к земной жизни нашей. По слову Его, там никто не женится и не посягает, но все живут как ангелы Божии. А Дух Святой устами апостола Павла открыл нам, что наши тела по воскресении соединятся с душами, но будут уже нетленные, духовные, безболезные, светоносные. Довольно с нас этих откровений Божиих! Они утешительны и целебны. Abstenons nous donc de tout jugement téméraire sur les matières impénétrables,6 и как православные будем довольствоваться священной простотой веры и надежды. Нам из Рая принесена белая Лилия: не испортим ли же мы этот цветок, когда позовём шведского живописца и велим ему раскрасить его, как угодно прихотливому воображению нашему?О настоящем политическом состоянии Европы не намерен беседовать с вами. Мои мысли о нём отчасти известны вам.В нашей столице радуются тому, что у нас скоро будут сделаны железные дороги. – В нашем Синоде теперь два Обер-Прокурора Гр. Толстой и родня его Пот-на. Недавно она намекнула мне, что ей желательно видеть меня в Крыму в сане архиерейском. Итак, я похожу на мячик, перебрасываемый то в Иерусалим, то в Афины, то в Тавриду. Время покажет: где установится этот битый мячик. – Говорят, что в Иерусалим будут назначены: один Молдаван, другой – болван, третий – Болгарин, четвёртый Русский боярин, пятый – Дамасский Араб, шестой некий Божий раб. Чудеса, да и только! – Иорданский голубок наш где летает, о том никто не знает. А я в келье сижу и что-нибудь пишу. Почта берётся доставить вам печатные творения мои, но так, что не я, а вы должны платить за пересылку их от нашей границы. Вот это уж не хорошо! Ведь, и книги то мои не стоят того, что вам придётся уплатить за доставку их. Итак, пусть они лежат здесь до возвращения вашего. – Вам кланяется Тютчева. Я бываю у ней. Христианская душа! Благовонный цветок в вертограде Господнем! – Поручаю вам сказать Эдитте, что неистовство её при вести о нападках на меня, я признал за тот душевный огонь, который, – если бы она была правительницей, как Деворра, – истребил бы беспутного врага Сиона – Т-о Сисару. Её и вашим добрым расположением ко мне объясняется одна тайна души моей, именно, видение вас обоих во сне в ночь под первый день нового 1854 года, когда я жил ещё в св. Граде и не знал вас. Это видение тогда же записано было мной; и я про себя вспомнил его тотчас, как увидел вас у Г-жи Ширман, а Эдитту в Ораниенбауме. По этому видению обе вы были уже мне знакомы. Душа у меня – зеркало, в котором отражается многое будущее, как настоящее и отражается всегда в верных эмблемах. Такая способность моя изумляет меня самого, и нередко пугает. Если бы вы прочли описание всех вещих и исполнившихся сновидений моих; то искренно сказали бы: „верно слово св. Августина! – nous sommes trop élevés au-dessus de nous-même.Не хочется прекращать беседу с вами, а пора умолкнуть.Умолкаю, сказав последнее слово: Благословение Господне на вас! Цветите на радость мне и многим, и вместо меня, молча, взгляните на Великую сестру милосердия с благоговением, любовью и беспредельной преданностью.А. ПСПБ 1857 г. Апреля 23 дняНа днях из Михайловского Дворца приходил ко мне служитель и поведал, что вы, давно не получая от меня известий, подумали, что я болен, или выехал из Петербурга. Однако я писал вам в 28 день марта. Ужели вы не получили письма моего?Жалею, что запоздалость ответа Моего на ваши письма от 8 и 24 февраля причинила вам тревогу, и прошу у вас прощения, не извиняя себя ни слабостью сил, ни срочными занятиями, кои приостановили порыв мой писать к вам в потребное время. Истинных друзей ни в каком случае и ничем огорчать и тревожить не должно. Для них Бог дал душе запас сил даже на случай нездоровья и то усердие, которое умеет выгадывать несколько свободных минут из времени поглащаемого самыми многосложными занятиями. А я, окаянный, не воспользовался этим запасом, и потеряв эти минуты, привёл вас в раздумье. Виноват! Простите меня, но, простив, верьте тому душевному расположению моему к вам, с которым несовместимо такое преступление, каково неуведомление вас о каких-либо нечаянностях моих, и верьте тем более, что ваша дружба ко мне, в настоящие дни опалы моей, служит единственным утешением моим. Вы единственное солнышко, которое порой посылает мне отрадный луч на тернистом пути моём под небом, покрытым мрачными тучами.Опала моя продолжается. В Иерусалим назначена миссия под начальством Епископа. Но не мне вручено управление ею, а Одесскому Епископу Поликарпу, который некогда служил при нашем посольстве в Афинах, я знаю его лично. Nullité partaite7.Не жалею о том, что меня не послали в Иерусалим; ибо многократными сновидениями я предуведомлён был о разлучении моём с святыми местами и с тамошними братьями о Господе; да и некий таинственный голос говорит во мне, что щадит меня Бог, дабы не при мне, ретивом и сострадательном, началось падение патриарших престолов на Востоке, – падение неизбежное после отнятия у них богатых имений в Молдавии и Валахии, жадно надзираемых туземцами. Но скорблю о том, что мне не дают никакой высшей должности и тем бесчестят меня в глазах нашего и Восточного духовенства, которому очень хорошо известно моё имя. „Лучше мне умереть, говорю с апостолом Павлом, – нежели потерпеть, чтобы кто упразднил похвалу мою“. Скорблю о том, что меня отталкивают от церкви, отечества и престола, которым я могу служить словом и делом разумно, верно, con amore. Скорблю о том, что я осуждён без суда какими-то непогрешимыми папами и усечён до корня, живой тенистый, плодовитый. Никак не могу приучиться смотреть на себя, как на придорожный пень, о который будет задевать всякое колесо, смазанное дёгтем. Малодушие не сродно мне; но не приятно и услаждение своим собственным мученичеством. По природе и по благодати я общителен с ближними, а при напоре на меня Толстой и Чёрной силы я уже чувствую в себе зарождение не ненависти к людям, а какой-то робости, претящей мне бывать даже у тех лучших людей, которые уважали меня, и которые теперь, быть может, подозревают во мне негодяя... Я ещё смеюсь над этой робостью; но она одолевает меня, почерпая себе силу в напоминании мне об отшельничестве моём. К этой робости присоединяется язвительная мысль, что я живу в обществе нехристиан; ибо истинно верующие во Христа врачевали бы мои немощи, поднимали бы меня падшего, прощали бы моё прегрешение ради покаяния моего, ради лучших качеств, кои должны же быть во мне, потому что я сотворён не сатаной. Но меня только грязнят, презирают, уничтожают. Духовное состояние моё в настоящее время весьма нехорошо. Ma mémoire est attaquée et mise en trouble. Mes pensées se combattent entre elles. Toute la région, où les pensées se forment, est comme un champ de bataille, où les hommes s’entretuent les uns les autres. Toutes mes passions sont émues. Tout en moi est en discorde. La paix est ôtée. Ma pauvre âme est comme partagée, déchirée, meurtrie et tuée par cette guerre sanglante qui se fait en elle. O guerre cruelle, et plus cruelle et pénible à supporter, que l’on ne peut l’exprimer! Je n’ai ni force ni courage pour résister à rien. Tous mes projets, toutes mes espérances, tout appui en ce qui m’arait soutenu jusqu’à présent, tout est arraché; et il ne reste qu’un abandon sec et sans aucun goût à la volouté de Dieu, – que dis-je? il ne reste qu’attendre, si peut-être le seigneur aura compassion et descendra dans mon enfer.O, je crois et j’espère, qu’il descendra là et assistera en secret, et sans que je le sache d’une manière distincte, à toutes mes peines: il les adoucira en ayant porté la plus amère, et par sa présence me vendra cet enfer supportable et doux, et m’en tirera.Je le crois, je l’espère, et c’est pourquoi je comprends, que 1’Éternel, qui brise les cèdres du Liban, me remet dans un néant, afin que je puisse être crée de nouveau. Oui! Quand il anéantit bien plus profondément tout notre être par des moyens d’autant plus admirables qu’ils sont douleureux, étranges et incompréhensibles à l’esprit humain, il veut nous posseder plus intimement que jamais et devenir, tout en nous, le principe de notre vie et de toutes nos opérations.А̀ Dieu, mon amie! Croyez, aimez, espérez et poursuivez votre route en paix.8А. ПНапомните обо мне Эдитте Феодоровне. Ежели не позволят мне ожить в Ораниенбауме, то я уведомлю вас об этом.СПб. 1857 г. 1 маяДавно вы не писали ко мне. Что с вами? Перо ли ваше притупилось? Или я заслужил неблаговоление ваше?Жду от вас привета. Жду от вас вестей. Ради Бога откликнитесь.Посылаю вам при сём сочинения мои. Прочитав, подарите их кому-либо из наших духовных лиц, служащих за границей. Ибо для вас и для Эдитты приготовлены те же книги и картины на лучшей бумаге и в хорошем переплёте. Когда возвратитесь в отечество, получите их или от меня, или от библиотекаря Великой Княгини.Цветите. Благословение Господне на вас!А. П.СПб. 1857 г. Мая 7 дняЧем нетерпеливее я ожидал письма вашего, тем более обрадовался, получив его в пору усиления моих недоумений о вашем немаловременном молчании. Вы здоровы, благодушны, и душевно преданы мне. Узнав это, теперь я спокоен, весел и, недели две, не буду думать о вас.Приятно мне было знать, что вы передали Великой Княгине мой пасхальный привет, и что она приняла его благосклонно. Я люблю в Ней те дарования, коими богато наделил Её Бог, и те добродетели, кои проявляют сочетание воли Её с благодатью Христовой. Воззрение на прекрасный лик Её, подаренный мне пред отъездом вашим за границу, утешает меня в скорбях моих.Духовная сладость, которую вы ощущали в себе после приобщения Св. Таин, понятна мне. В золотые дни девственной юности моей я после исповеди и причастия бывал так соединён со Христом, что во весь день и вечер тот пел разные молитвы, дабы ни одна грешная мысль не потемнила души моей. Это святое усилие воли, послушной благодати Христовой, вспомянет Бог, когда душа предстанет пред престолом Его. Будет вспомянуто Им и ваше приобщение к Нему с верой, любовью и надеждой, хотя оно было и кратковременно. Бог есть Память, в которой вечно хранится всякое святое помышление и чувствование наше, даже мгновенное.О пении вашем на клиросе в походной церкви слышу от вас в первый раз. Русские девы и жены воспевали величия Божия в Иерусалиме, Александрии, Каире и в Синайском монастыре, и стройным пением своим производили приятное впечатление в тамошних христианах: а вы славословите Бога в Ницце. Бесподобно! Молитва воспеваемая, или произносимая женщиной, по мне, есть единственное доказательство того, что женский пол сотворён по образу и по подобию Божию. Перестань женщина молиться: я буду видеть в ней обезьяну. Из ветхозаветного писания видно, что не Адам, а Ева в первый раз произнесла слово Бог, когда, родив первенца, сказала: „стяжах человека Богом“. А в новом завете Пресвятая Дева Мария, первая, высоким умом прославила Вышнего, говоря: „величит душа моя Господа и возрадовася дух мой о Бозе Спасе моем“. Первое кратчайшее вероисповедание праматери Евы и первое славословие Богу Девоматери Марии – вот непререкаемые свидетельства человечности и близости к Богу вашего пола! Итак пойте Богу песнь нову, песнь христианскую, молитесь с нами, разумно и пламенно, и тем поддерживайте в нас высокое понятие о вашем Богоподобии. Великий Князь K. Н. пел вместе с вами на клиросе. Бесподобно! Греческий царь Иоанн Палеолог в бытность свою в Риме (1436 г.) домогался у Папы, чтобы ему позволено было прочесть Апостол во время литургии в базилике Петра, но не получил разрешения на то, потому что лишь одним французским королям, со времени Карла Великого, предоставлено было право чтеца священ. книг во время богослужения Пап. А наш Великий Князь без спросу пел величия Божия в епархии преемника апостола Петра. Он прав. У православного князя кто Папа? – его сердце, любящее Бога.Известие о построении православной церкви в Ницце в память пребывания там наших царственных жён усладило меня. Ведь, мы вселенские христиане: так и церкви наши должны быть везде. Жаль, что я не с вами: а то положил бы и свою лепту в основание нового святилища Господня. Наш Синод отказал всем вам в денежном пособии, обещавшись помогать богоугодному делу вашему молитвами своими. С’est magnifique et pas cher: говорите вы. Magnifique et pas cher – вторю вам.8 маяОгорчения мои увеличиваются со дня на день. От чего же?Я узнал от одной знатной госпожи, что меня оклеветали пред Государем, который, в присутствии её, на вопрос Кавелиной о мне, – архимандрит устранён от Иерусалима неужели за то, что ел там скоромное? – отвечал смеясь: „между прочим и за это“. Бог, – судия клеветникам моим неблагоразумным! Нужно было им возмущать тихую душу царя какими-то сплетнями и позорить человека, с которым они не жили ни одного дня. Но что сказано, то врезано в душу Слышавшего. Кто же изгладит в ней сильное впечатление? Не знаю.Управляющий министерством иностранных дел С-нговорил мне, что Граф Толстой наконец хотел меня назначить в Иерусалим, но князь Горчаков предпочёл мне епископа Поликарпа по одобрению Гр. Путятина и по дипломатическому суеверию, заставляющему его удалять от наших посольств и миссий всех прежде служивших там, и определять новых чиновников, которые, однако, не имея живого предания о ходе дел и о характерах лиц (в Берлине напр.), не знают к кому обращаться в случае надобности. Новое суеверие! А одобрение Поликарпа Путятиным объясняется знакомством их либо в Афинах, либо в Крыму, и забавным мнением его сиятельства, будто я своими записками о Востоке приготовил прошедшую войну. Это мнение Путятин выразил товарищу моему по Академии арх. Аввакуму во время недавнего плавания в Китайско-Японских морях. Грозен же я! Однако можно было бы подумать, что кто способен причинить войну, тот сможет восстановить и мир.Бывает несчастное время, когда стесняют круг благотворной деятельности даровитых людей. Таково наше время. Недавно отсюда услали в Казань умного Ректора Семинарии, и на место сокола посадили ворону; а ректора Академии преосв. Макария удаляют в Тамбов, где он должен судить и рядить пьяных церковников, и где к глубокому прискорбию многих и моему, он уже не будет иметь ни досуга, ни учёных пособий для окончания превосходного сочинения своего, именно, истории нашей Церкви, которой лишь три части обнародованы на днях. Он не имел счастья понравиться новому митрополиту. Увы! Пришло горе умам.Нашего апостольского мужа, преосвящ. Иннокентия вызывают с Алеутских островов для присутствия в Св. Синоде, не предусмотрев, что во время разлучения его с паствой, ещё младенчествующей в вере, какой-нибудь раскольник – торгаш водкой, может посеять в ней плевелы раскола, да так, что этого посева и не заметит наше духовенство, придерживающееся чарочки и под хмельком не видящее далее носа. Горюю об этом. Но дай Бог, чтобы горесть моя окончилась одной тревогой души моей, верующей в Церковь едину, святую, соборную, а не в раскольничью.Митрополит не позволил провести мне нынешнее лето в Ораниенбауме под кровом земного ангела-хранителя моего, сказав: „там жить вам как-то неловко“. Не осуждаю его, и безропотно покорствую воле его, однако нежность души покойного Никанора ценю выше уставной суровости здравствующего Григория. Я просился в Ораниенбаум не по каким-либо своекорыстным видам и не для того, чтобы там жить рассеянно, а для того, чтобы там подышать чистым воздухом и в тихом приюте Великой Сестры милосердия обработать новое сочинение своё о разных состояниях духовной жизни. Почему бы, кажется, не отпустить меня туда? Всё наше царственное семейство имеет достоинство священническое: посему то и архиереи, и иереи целуют руку царицы, царевны и великой княгини. Почему ж бы не прилично священному лицу провести несколько дней под отдельным кровом Особы священной в занятиях духовных? Иное дело, если бы приглашали меня жить в одном доме с мирским семейством: тогда и сам я отказался бы от такого приглашения, умея отличать неприличное от пристойного. Но Её Высочество по мудрому такту своему представляет мне отдельный и совершенно уединённый приют; а этот такт Её мирит мою совесть с законом пристойности – тем более, что слабое здоровье моё даёт мне право сделать исключение из устава моей жизни и пользоваться милостью Особы священной, по благословению архипастырскому. В этом благословении вся сила. Оно может обратить загородный приют мой в пристойную званию моему келию, когда известно, что живущий тут есть уже старец. Кому не понравилось бы это рассуждение моё, тому я сказал бы: „душенька! не место святит человека, а человек святит место“, и примолвил бы: „где царствует целомудрие, там пожить прилично всякому, кто сохранил это ангельское свойство“.Я люблю нежные души, но уважаю и суровые, и потому прошу вас доложить Великой Княгине об отказе митрополита так, чтобы Она видела во мне покорного сына строгому отцу.Я скоро уеду отсюда в Кострому для свидания с престарелой матерью и с родными моими. Их любовь крайне нужна мне в настоящем безотрадном моём состоянии.Среди них я не буду смотреть на себя, как на отлучённого от общества. Не в Лавре, а в родительском доме обновится, яко орля, юность души моей, к которой набожная мать моя умела привить страх Божий, целомудрие, незлобие и терпение.До отъезда на родину я ещё буду писать к вам. Мне, удручённому под тяжестью креста, отрадно видеть в вас Веронику и давать вам нерукотворенный образ мой, т. е. открытую Душу в терновом венце, но с сиянием веры, надежды, преданности Богу и упокоения в Его воле мудрой святой и благой.Благословение Господне на вас! Он же, Милосердый, да благословит и вторую Матерь вашу и Эдитту и княгиню Одоевскую.А. ПорфирийP. S. Вместе с этим письмом отправлены к вам, через посредство Г. Обазы, две карты Синая, забытые при отправке сочинений моих.СПб 27 июня 1857 г.Много утешило меня письмо ваше от 20 мая. Вы надеетесь вместо меня и за меня, и верите, что Господь не оставит меня по великому милосердию Своему. Ваша вера оправдалась, и надежда осуществилась. Припомните: я писал вам, что Господь милует меня.Но ваше нетерпеливое ожидание успокоения моего в Ораниенбауме не сбылось. Видно, Бог скорее подаёт нам блага духовные, нежели вещественные, скорее врачует душу, нежели тело. Хвала Ему за все!Распоряжайтесь книгами моими, как хотите. Прикуйте их к небу, закопайте в землю, опустите в море, оставьте в Ниццкой больнице: я согласен на всё. Лишь бы ваша свобода не стеснялась моей волей.На клир наш – новая невзгода. На место преосвящ. Макария ректором Академии назначен живший со мною в Иерусалиме Феофан, qui n’а d’autre mérite, qu’un extérieur compose! Все здесь знают, что он... умеет только вышивать шелками и бисером (чему с любовью учился у известной вам госпожи Меркуровой), и все удивляются назначению его. Общее удивление разделяю и я, и глубоко сожалею о том, что хотят затмить у нас и без того не блестящее просвещение духовное. Инспектора здешней академии архимандрита Кирилла принуждают ехать в Константинополь в качестве священника при тамошнем посольстве нашем, не смотря на его даровитость и учёность (он доктор Богословия), твёрдость в православии и неукоризненную жизнь. Увы! Пришло горе умам. С сих пор не ожидайте ни богословов, ни проповедников, ни писателей духовных, хотя в Академии и не устроятся станки для вышивания.Были у нас мученики за веру. Теперь мучат наших за науку.Не спрашивайте меня: откуда тьма? Почему призраки являются на месте существ живых? И чего должно ожидать от них в ограде нашей Церкви? Я не умею, не хочу, не могу отвечать вам. Я – дерево, из которого однако льются слёзы.Однажды некто говорил мне, что если засеять Россию иезуитами, то всё-таки вырастут казаки. А кто вырастет, если засеют её дураками? – Орангутанги? Избави нас Господи и от иезуитов и от орангутангов...Я нахожу теперь величайшее утешение в чтении превосходного сочинения. Vie des pères des déserts d’Orient avec leur doctrine Spirituelle (par Marin), которое советую читать и вам. И прежде я перелистывал это сочинение, но для одной любознательности, а теперь перечитываю его для назидания себя, и с трепетом узнаю, что я ещё не начинал спасаться. Святые отцы, живя духовно, так хорошо знали душу с её слабостями и совершенствами, что только у них и можно научиться познанию себя самого, без которого на век останешься во тьме, в нечистоте и без союза с Богом.Выписываю несколько строк, чтобы дать вам понятие о духовном брашне св. отцов.Voici les marques extérieurs d’orgueil. Il rend d’abord le ton de notre voix élevé, notre silence sombre et amer, nos ris, éclatans et immodérés, nos tristesses déraisonables, nos réponses aigres, nos diseurs légères, nos paroles sans poids, sans discernement, sans gravité, il nous rend impatiens, sans charité, hardis à faire outvage aux autres, sensibles à ceux que nous recevons, leuts à obéir, sinon lorsque nous avons déjà prévenu par nos désirs ce qúon nous comande, incapables de recevoir un avis et de souffrir une réprimande impuissants à résister à notre propre volonté, inflexibles pour nous soumettre à celle des autres, toujours opiniâtres à soutenir nos sentimens, et jamais en état de nous rendre à ceux de nos frères, ainsi nous devenons incapables de conseil et de conduite, et nous ojons avoir plus de confiance en notre propre jugement qu’en celui de notre supérieur.Dieu, qui est le medicin comme l’auteur de toutes les créatures, sachant que l’orgueil est le principe de nos maladies, a voulu que ce qui était tombé par l’orgueil se relevât par l’humilité: Le démon dit: je monterai au plus haut des deux. I. Christ dit: mon âme est rabaissée jusqu’à la poussière de la terre (Psalm.43,25). Le démon dit: je serai semblable au Très-Haut. Et I. Christ étant dans la gloire de Dieu s’est anéanti lui-même en prenant la forme d’un esclave. Le démon dit: j’éleverai mon trône au-dessus des astres de Dieu. I. Christ dit: apprenez de moi que je suis doux et humble de coeur.Sur colère.Nous pouvons nous mettre en colère seulement contre notre colère même, contre nos mauvais désirs, contre nos défauts, contre nos passions, ce qui se fait, quand nous tâchons de corriger par une componction salutaire les déréglements de notre coeur. Mais que peut-on dire de ceux, qui au lieu de s’élever contre eux-mêmes par ces sentimens de componction, s’irritent contre les autres, et bien loin de terminer leur colère avant que le soleil se couche, nourrissent plusieurs jours une aversion secrète de ceux contre qui ils sont fachés? C’est là une véritable vengeance; et c’est de cette manière que se vengent tous les jours ceux qui n’étouffent pas leur émotion par le désir de la paix et par l’amour de la douceur, mais par le seule impuissance, oú ils se trouvent de se venger; car peuvent-ils faire davantage, et donner une plus grande marque de leur colère à ceux contre qui ils sont fachés, qui de ne leur parler avec leur douceur ordinaire? La colère qui est renfermée dans le coeur peut bien ne pas offenser les hommes; mais elle bannit autant la lumière divine du S. Esprit, que si elle éclatait au-dehors.Les remèdes contre la colère sont: l-o de n’en souffrir aucun sentiment volontairement dans le coeur, et de nous défier de ses mouvemens, lors même que nous croyons qúil est permis de nous facher pour quelque sujet légitime. 2-о De considérer qu’en offrant notre prière à Dieu, elle n’est point reçue, lorsqu’en la faisant nous conservons la colère dans le coeur. 3-o Nous souvenir de la fragilité de notre nature et de l’inconstance de notre vie; croire tous les jours que nous allons sortir de notre corps et que nous n’avons rien mérité par notre chasteté et par nos travaux, puis que notre seul colère nous rend toutes les vertus inutiles, et nous fait tomber dans les supplices dont le juge de tous les hommes a menacé les vindicatifs et les coléres.Sur contemplation.L’homme environné d’infirmités sur la terre, ne doit pas prétendre d’y étre inséparablement uni à Dieu par la contemplation. Tout ce qu’il peut faire est de savoir, àquoi son esprit doit toujours tendre, et quel objet il doit se proposer pour y être toujours appliqué. Il doit se rejouir et se consoler dans son âme, lors qu’il y pense. Il doit gémir et s’aftliger, lorsqu’il s’en éloigne par de vaines distraction; et alors il doit rappeler son coeur de son égarement et redresser ses pensèes pour les porter à le divine objet. Pour ce qui est de la contemplation de Dieu, on ne connaît pas seulement Dieu par la vue et l’admiration de son essence incompréhensible, ce qui est encore voilé pour nous et caché dans l’espérance des promesses qu’on nous a faites. Mais on le connaît ici-bas par le grandeur et l’excellence de ses oeuvres, par la considération de sa justice et par cette providence et cette sagesse qu’il fait reluire sans cesse dans le gouvernement du monde. Ainsi nous nous élevons à lui en contemplant avec un esprit pur la conduite qu’il a tenue de siècle en siècle sur chacun des saints qu’il a fait naître dans son Église; en admirant avec un sainte frayeur cette puissance souveraine, avec laquel il gouverne, il ordonne, il règle tout, cette sciènce infinie et cet oeil pénétrant qui perce jusq’au fond des coeurs sans que rien se puisse dérober à sa lumière: en nous représentant avec étonnement qu’il connait le nombre des grains de sable et les flots de la mer; en admirant que chaque goutte de pluie, chaque jour, chaque heure, tout le passé, tout l’avenir subsiste devant lui et est présent à sa connaissance.Mais ce qui doit nous toucher davantage, C’est quand nous repassons dans notre esprit cette douceur et cette patience infatigable avec laquelle il souffre le nombre infini de crimes qui se commettent tous les jours devant ses yeux; lorsque nous faisons réflexion à 1’état saint auquel il nous a appellés par sa pure misericorde; enfin lorsque nous voyons avec un transport de joie et d’admiration, combien, après nous avoir choisis pour être du nombre de ses enfans, il nousа fait naître d’ouvertures et d’occasions favorables pour nous sauver.Veillez sur vos yeux, sans quoi ils vous trahiront bientôt par leur mobilité.Quand vous êtes frappé de 1’opulence, de la grandeur ou de la puissance de grands du monde, faites aussitôt attention à la fragilité de toutes ces choses, et vous n’en serez pas touché.Donnez toujours la préferance à la charité du prochain, à moins que l'amour que vous devez à Dieu n’en souffrît de diminution dans votre âme.Quand vous voulez avertir celui qui péche, mêlez toujours dans votre admonition des paroles de douceur: vous ramollirez, pour ainsi dire, par là ses oreilles et vous éclairerez son coeur.Il est bon non seulement de prier pour la remission de ses écliés, mais encore pour celle des péchés des autres: par cette prière de charité nous imitons les saints auges9.Оканчиваю это письмо любимым благожеланием вам:Благословение Господне на вас!А. ПСПБ. 16 июля 1857 г.Последнее письмо ваше из Ниццы, от 12 июня, доставлено мне в 13 день июля. В этот день у меня были две радости: одна – об огласившемся здесь назначении меня вИерусалим помощником Поликарпу, а другая – о продолжении вашей дружеской переписки со мной. Первая радость моя ещё может обратиться в печаль, если верховная власть не утвердит почему-либо назначение меня в св. град, вторая же пребудет во мне, как благоухание в крине, освежённом медовой росой.Ваше огорчение, по случаю известного отказа митрополита, невинно, как естественное обнаружение вашего добродушия. Но пусть оно не сопровождается ни осуждением, ни порицанием того, кто лишил меня блага земного. Я уже не только не скорблю, но даже не вспоминаю об этом лишении. Не вспоминайте о нём и вы.Искреннее сожаление о мне Великой Сестры милосердия умастило мою душу, как целебный бальзам. За то даруй Ей, Господи, здравие, долгоденствие и во всём благое поспешение; и ангел хранитель Её да благословляет струи той целебной воды, которую Она пьёт, или будет пить. Великая Княгиня, ведь, краса наша. Её ум и добродетели весьма нужны нам. Но о ней лучше беседовать с Богом, нежели с людьми.А мы с вами будем разговаривать, пока дух жизни пребудет в нас. В нашем северном полушарии неба нет таких звёзд, которые видимо простирали бы, одна к другой; тончайшую нить чистого света, как это заметно в полушарии южном. Ну, так мы заменим эти звезды! Посылайте вы мне свет свой: а я буду отсвечать вам. Истинная дружба есть чистейшее соосвещение душ тем светом, которое изливает на них вечное Солнце – Бог.Теперь горит во мне желание распознать дары и плоды Духа Святого. Что такое, напр., дар премудрости и разума, или дар совета и крепости? Какое отношение их к природным способностям души нашей? Чем отличаются плоды благодати, напр. любовь, радость, кротость, от любви, радости, кротости естественной! Вот предметы, которые нужно знать всякой душе христианской, дабы стремиться к обогащению себя этими райскими сокровищами, и таким духовным богатством отличаться от идолопоклонников, иудеев, магометан и философов, в которых есть своя мудрость, любовь, кротость! К сожалению, об этом нет ни в катехизисах, ни в Богословиях, ни в проповедях. Когда я водворюсь в Сионе, тогда прилежно займусь исследованием сочетания благодати и природы; и это исследование будет предметом особой переписки моей с вами.А до той поры удовольствуемся меной слова о делах житейских.Где там порхает наш Иорданский голубь? Не чуть, не слыхать его! Не пала ли вам весточка о нём? Вот, как бы вы с ним прилетели попить ко мне святой воды из Иордана! То-то бы хорошо было!Я желаю передать в библиотеку Великой Княгини Елены Павловны сочинения свои, но не смею сделать того без соизволения Её. Итак, доложите Ей об этом.Вы теперь живете недалеко от Виртемберга. Достаньте же мне ту литургию, которую сочинил тамошний Король и которой не принял народ Его, если только она была на-печатана. Любопытно знать чин богослужения Королевский!Как поживают Немцы? Erdäpfel essen? Zweifel lieben?Leben sie wohl, mein gnädige Fräulein.А. ПP. S. Радуюсь, что Эдитта Феодоровна здравствует. Кланяюсь ей.СПБ. 1857 г. 13 августаОтвечаю на два письма ваши, посланные ко мне из Вильбада 14 и 28 июля.Вы были больны и выздоровели. Болезнь ваша причинила мне грусть, а выздоровление – радость. Но оба эти чувства растворялись молитвой о вас. Ибо вы в моей памяти и в моём сердце существуете пред лицом Бога, Который есть союз всех душ.Не буду более повторять вам, что мне приятно продолжение вашей дружественной переписки со мной, дабы вы не улыбались... Дружба приобретается и скрепляется не словами, а делами, или по крайней мере обнаружением возвышенного образа мыслей, благородного и сильного характера, душевной чистоты, бескорыстной преданности, и полного сочувствия со вторым Я во время скорбей и радостей его. Были бы в ком эти достоинства; их оценит и к сердцу примет всякий. Ибо никто, – как справедливо вы говорите, – не враг сам себе и не откажется от хорошего.Сочинения мои для библиотеки Её Высочества, для вас и для Эдитты переплетены красиво, и на днях будут переданы Г. Беркгольцу.По разумному желанию вашему на всех будущих письмах своих с Востока я буду ставить номера. Заданное мне вами послушание это будет исполнено. Верно замечание Фомы Кемпийского: notre amour propre et l`illusion que nous avons sur nos coeurs comme sur nos actions, nous font déplacer imperceptiblement la ligne de démarcation, en baptisant de grâcece qui souvent n’est que nature10. Но вернее откровение Божие, возвещённое устами небожественного Павла о дарованиях духовных. Читайте 12, 13, 14 главы послания сего Апостола к Коринфянам. Тут исчислены все дарования Духа Святого. Они прививаются к естественным способностям душ наших. Но как отличить те и другие? Как узнать напр.: что мудрость душевная возвышена на степень мудрости благодатной? Вот задача! Вот глубина богословия! Без познания сей христианской тайны и без обладания ею мы, богословы, пустословы, а вы, миряне, нищие христиане. Мне представляются два способа провести разграничительную линию между дарованиями благодатными и естественными. Пусть составят новый вселенский собор лица, исполненные Духа Святого, и на этом соборе пусть определят союз благодати и души. Вот первый способ! Но, к глубочайшему прискорбию, он не осуществим в наше время, когда политические сходки признаются необходимыми для направления грязных дел и грязнейших страстей народных, а о церковных соборах едва ли кто и помышляет. Что ж остаётся делать? Остаётся изучать творения св. Отцов и жития облагодатствованных мужей и жён, и в их поучениях и делах отыскивать проявления благодати. Вот второй способ! Он – многосложен, труден, сбивчив; но всё-таки наведёт на истину, или по крайн. мере приблизит к ней. Я услаждаюсь выбором такого предмета для будущих занятий моих на св. Сионе. Но освоюсь ли с ним? Не испугаюсь ли пропасти, какая находится между высокими помыслами и исполнением их? Если не освоюсь и испугаюсь; то и не буду говорить вам о небесных тайнах в крещённой душе. Поищите другого учителя, который объяснил бы вам сии тайны. А я за лучшее почту не рассуждать о дарах благодати, а просить одного из них у Утешителя Духа Истины, или по крайн. мере приближения к тому чудному пределу, где граничат благодать и стремление к ней души. Хорошо жить и умереть и на границе Рая!!! Тут ангелы сжалятся над жаждавшей благодати душой, и введут её в какую-нибудь обитель Отца Небесного.14 августа 1857 г.Продолжаю ответ свой на два недавние письма ваши. Вам приятны были извещения мои о начинающейся перемене судьбы моей. А мне отрадно было узнать от вас, что Вел. Кн. K. Н., недовольный выбором блаженных нищих духом на служение в Иерусалиме, где с кротостью голубиной должна сочетаваться мудрость змеиная, признал за нужное дополнить нищету духа избранных туда лиц моими дарованиями и опытностью. Кто сообщил вам эту весточку: тот, по всей вероятности, знал дело не неосновательно. Вот тому подтверждение! Гр. Толстой в 9 день июля говорил мне, что Его Высочество желает видеть меня.Однако, к удивлению моему, до сих пор не объявлены мне ни приказ, ни отказ ехать в св. град, хотя князь Горчаков в сильных выражениях требовал меня у Синода, и требовал давно. Медленность сего дела беспокоит, а таинственность его пугает меня. Впрочем, сама то глубь души моей не возмущаема, потому что в ней есть разумная преданность воле Божией. Куда как хорошо жить в Боге! От Него душа заимствует неизменяемость и довольство среди непрестанного волнения мнений и дел житейских и среди огорчений, производимых неудачами, и обманчивостью наших расчётов и надежд.И вы постоянно преданы воле Божией и почти в каждом письме выражаете это освящающее вас чувство. Это мне нравится в вас.А куда как не нравится, что цвет лица вашего ещё жёлт! Умывайтесь небесной росой, натирайте лицо снегом, льдом, песком, вишнёвым соком, или всем этим вместе, делайте, что придумаете, или что велят: только будьте здоровы и цветите на радость мне и многим.Благословение Господне на вас!А. ПP. S. Епископ Поликарп здесь. Он усиливается устранить меня от дела Божия, говоря, что ему визирей не нужно. Но если он не султан, то и я не визирь. Я священник Бога вышнего; и ни ему, и никому не позволю называть меняиначе. Время покажет: пожертвуют ли дело капризу преосвященного старика.Кланяюсь Эдитте и радуюсь, что она здорова.P. S. Митрополит отпускал на четыре дня в Ораниенбаум ректора семинарии А. Нектария, который и служил там в вашей церкви. А меня так не отпускает. Бог с ним!Получили ли вы письмо моё от 27 июня?СПБ 1857 г. Сентября 7 дняЯ кашляю. Но этот недуг не препятствует мне писать к вам, богодарованный друг мой.Молясь о вас Богу, я утешаю себя мыслью, что вы по-прежнему здоровы и цветёте, как лилия. Но когда приосенить вас наше родное небо? Доколе будет пуст ваш терем, который я вижу иногда мимоездом и потаённо осеняю крестным знамением? Пора домой! Пора! Ведь, и дым отечества сладок и приятен.Поискали ли вы для меня литургию Виртембергского короля! Или, она только существует в моём воображении? Найдите её, или посмейтесь над моим доверием к поэту Мицкевичу, который, помнится, упомянул об этой литургии в своём сочинении Messianisme, ou l`église officielle.Если бы вы, или Эдитта достали мне книгу Бунзена, Hyppolitus und seine Zeit; то оказали бы мне большую услугу.Будущность моя ещё не обозначается. Я хотел – было подготовить её оправданием себя пред начальством, но отложил это дело по смирению; и только вам, как другу, открываю истинную причину устранения меня от действий наших в Иерусалиме.„В августе месяце 1854 г. я случайно был у Горчакова в Вене, и по поводу тогдашнего послания Константинопольского патриарха к восточным архиереям и христианам, в котором было выражено недоброе мнение его о России, говорил с суровым князем о некоторых разностях между нашей и Греческой церковью, как то: о допущении у нас присяги, и о совершенном запрещении оной у Греков, о бракосочетаниях у нас в близких степенях родства, а у них в степенях дальних, о принятии католиков и протестантов в нашу церковь без крещения, и о перекрещивании этих разноверцев на Востоке, о рукоположении молодых семинаристов наших в священники и диаконы противно правилу св. вселенского собора, в котором назначен 30-летний возраст для иерея и 25-летний для диакона, и которое строго соблюдается Греческой церковью. Речь моя, к сожалению, недоконченная, произвела в слушателе моём сильное, но неприятное впечатление. Тогда он затаил его, а в 30 день мая нынешнего года выразил мне, сказав: „Батюшка! Я помню то, что вы говорили мне в Вене. Вы полагаете, что посвящение нашего духовенства – неправильно. А по моему мнению, в этом деле важно не число) лет посвящаемого лица, а образованность его. Ваши убеждения вам принадлежат; но я не решился избрать представителем нашей Церкви в Иерусалиме такое лицо, которое не убеждено в правоте Её“. Эта Русская, княжеская откровенность его обаяла меня. Я полюбил его и от избытка сердца отвечал ему: „Ваше Сиятельство! Я счастлив и вместе несчастен; счастлив тем, что меня слушают, и несчастен тем, что меня никогда не дослушают. У всех нет времени на то. Пользуюсь настоящим случаем, чтобы высказать вам вполне убеждения мои касательно предмета, о котором говорил. Я разделяю ваше мнение о предпочтительности образования духовных лиц той численности лет, какая для посвящения их узаконена была в светлые века христианства. Несравненно лучше и полезнее иметь молодых, но учёных и благонравных священников, нежели старых, но полуграмотных и недостойных высокого призвания их: каковы у нас были не очень давно, напр.: в царствование Екатерины II, когда клир пополняли мужиками и даже холопами. Крайняя нужда в духовном свете клира для нашего народа изменила закон. Как это изменение, так и другие некоторые оттенки наши известны восточным иерархам. Но они не почитают нас схизматиками: напротив говорят, что Греческая церковь имеет в себе дух Божий, и Русская церковь имеет в себе дух Божий, но в некоторых случаях первая действует по строгости закона, а вторая по снисхождению, или, как они выражаются, экономически. Так говорил мне знаменитый богослов их Константин Экономил. Так писал он к известному Стурдзе по поводу обнаруженного Английским диаконом Пальмером разгласия нашего с Греками о крещении иноверцев. Это письмо Экономида я имею. Вот как думают о нас восточные святители и богословы! Согласно с ними думаю и я. Схизмы между нашей и Греческой церковью нет! А разгласие их не в вечных и непреложных догматах, а в воззрениях на некоторые временные и видоизменяемые обычаи и учреждения, примиряется тем животворным началом (principe) православия, по которому позволительно и полезно действовать иногда по строгости закона, иногда по снисхождению. И это начало выдумано не мной, не Экономидом и не нынешними предстоятелями церквей восточных: нет, оно в древне и выражено в постановлении одного вселенского Собора. По этому началу и сами Цареградские патриархи дозволяли православным на Синае и в Индии браниться в близких степенях родства, по уважению малочисленности тамошних общин“. – Таков был ответ мой неприготовленный! (Я передал его вам, ничего не прибавив, не убавив). После сего Князь поговорил о неспособности Поликарпа и пригласил меня к служению в св. граде под начальством его, обещав мне преемство по нём (как будто оно зависело от воли его), и выразил желание Императрицы видеть меня до отъезда Её заграницу.Казалось: дело моё было улажено. Но злой дух опять расстроил его. Поликарп устранён. А на место его избран не я. Стало быть, Министр упорен в своём мнении о мне, или, я не любим где-нибудь выше. Но, Боже мой, за что? Если о мне сказано, как о сладчайшем Иисусе, что я – ядца и винопийца и друг грешникам и грешницам, то я принимаю на себя это бесславие, как мутную волну принимает скала, на которой растут благовонные кипарисы. Но ежели в самом деле считают меня нетвёрдым в православии и неспособным представлять нашу церковь на Востоке, потому что я не убеждён-де в правоте её; то ошибаются жестоко. Я родился, вырос, возмужал, состарился, и умру под сенью алтаря Русского. Любовь моя к отечеству и царю пламенна. Союз мой с родимой Церковью нерушим. Убеждения мои в правоте её уяснены более, нежели в ком-либо. Когда я говорю духовным и мирянам о разностях между нашей и Греческой церковью, тогда одни из них молчат, не умея рассуждать об этом предмете, а другие фактически укоряют Греков в отступлении от Православия. Лишь я один знаю примирительное начало, под которое коль скоро подведутся эти разности, тотчас теряют свою силу, (об этом начале говорено вам выше); и несмотря на то, меня одного мучат, как некоего неверного. – Ах! Зачем мне суждено иметь большую известность? Лодочки спокойно стоят в пристани: а боевой корабль среди океана обуревается грозными волнами... Тростинки растут роскошно на сырой земле: а кедр на высоте каменистого Ливана, расщепляется молнией. О, недруги мои! Дайте мне безвестность. Дайте мне покой. Я вас прощаю и люблю.В последний раз пишу к вам, друг мой, о тревогах моих, присовокупив и то, что даже и милостивое внимание ко мне Великой Сестры милосердия поставлено мне на вид одним архиепископом с следующим замечанием: „не надейтесь на сильных земли“. Это замечание расстроило меня. Когда я выслушал его: у меня потемнело в глазах. Вы постигнете это внезапное потрясение всего существа моего, зная мою бескорыстнейшую преданность Великой Княгине, и Её христианское милосердие, по которому она принимала меня под кров свой.Повторяю, что в последний раз вы слышите от меня тревожное слово. Оно не нравится мне самому. Такое лицо, как я, должно быть эхом Бога, а не мира.В следующем письме поделюсь с вами воззрениями своими на современную идею перенесения папского престола в Иерусалим.Простите и не забывайте душевно преданного вамА. П20 февраля 1858 г.Друг мой!Бога ради не подумайте, что на душе моей тенью легла неустойчивость Марии Фредерикс в своём слове. Я очень хорошо понимаю, что воля Её подчинена воле такой Особы, которой самые желания должны быть предупреждаемы, извиняю её вполне. Даже мне приятно, что она встречает нечаянные препятствия к тому, чтобы видеть человека, уважавшего мать её. Почему же приятно? – потому что без этих препятствий я видел бы Вас редко. Неволя Маши – моё счастье! Она служит поводом к частой и никем не стесняемой беседе моей с Вами, после которой я бываю как-то спокойнее, почерпнув полное утешение в том искреннем участии, которое Вы принимаете во мне, злополучном.Вчера Вы вспомнили о Г же Ширман. Побывайте у ней. Она дорожит Вашими посещениями. Это я знаю, и не скрываю от Вас и того, что ей хочется иметь портрет Великой Сестры милосердия. Потешьте её этим подарком.Меня тревожит печальное воспоминание о давнем, весьма давнем видении, которое начинает сбываться. В 1829 г. (da war ich ein freyes Wald-Vögelein)11 мне открыто было через сновидение, что я должен погибнуть от нашего Царственного семейства. Как теперь помню: тогда пять звёзд ярко сияли вокруг головы моей; потом Александра отрезала её серпом и труп мой столкнула с моста в Чёрную речку, протекающую подле Лавры. Ужасно! А сон в руку!Неумолимая судьба уже приблизила меня к Великим. Александр, Мария, Елена, Константин и Мария – вот пять ярких звёзд. А потом?Потом я дико буду петь:Meine Mutter, kochte mich,Mein Vater ass mich,Meine Schwesterchen unter Tische fassUnd meine Knöchelein all’all' auflas12.Изорвите это письмо. А на христианскую твердость души моей надейтесь.Душевно преданныйВам А. П.P. S. Маша Фредерикс пусть ни слова не говорит о мне Александре. Я боюсь её. Она столкнёт меня в Чёрную речку; и на душе Вашей останется грех.Карея на Афоне.18 окт. 1858 г.13… могу всматриваться в этот простор, и не видя будущего, даю другой оборот беседе моей с Вами.По долгу дружбы уведомляю Вас о своём житье-бытье. Пока мне хорошо здесь. Здоровье моё надёжно. Меня греют два солнца видимое и невидимое. Все силы души моей настроены ладно. Скуки я не знаю, врагов простил, друзей люблю, на людей не надеюсь, на Бога уповаю и молюсь Ему пламенно, а делом своим занимаюсь усердно: изучаю резьбу, ваяние, зодчество, иконописание и церковное пение, а более читаю старинные книги, писанные на кожах. Из них узнал я, что наука о церковном пении у Греков основана была на Психологии. Они угадали соответствие тонов главным способностям души, и сочиняли Херувимские, Причастны, Славы святым и напевы Псалтыри так, что одними тонами пленяли внимание ума, другими возбуждали чувствительность и иными увлекали волю к горнему, Божественному. Этим трём способностям, в каждом песнопении их, соответствовали три строя, или три мотива с искусными переходами от одного к другому, дабы в молящихся и слушающих пение хора сохранялось гармоническое настроение всех сил духа, и дабы они не выходили из церкви, например, с одной возбуждённой чувственностью без увлечения ума и воли. Мы забыли эту тайну музыки. А она известна была нашим предкам. История нашей церкви свидетельствует, что во время оное Греческие певцы из Цареграда принесли в Россию ангелоподобное трисоставное пение, т. е. состоявшее из трёх интонаций, в соответствие трём главным способностям души. Мне кажется, что не очень трудно возобновить это пение. Надобно только распознать: какие звуки, в связи с известными силами чаруют ум, какие усиливают чувственность и какие устремляют ленивую волю к благоделанию. – Изучением теории Греческого пения я занимаюсь случайно, когда под руки попадаются певческие книги. Постоянно же, прилежно и усердно сличаю нынешние, печатные тексты Ветхого и Нового Завета с древними рукописными. При сличении их оказывается, что мы, православные, ныне читаем в храмах Божиих тоже самое священное писание, какое читалось в 10, 6, 4 веке, и что ветхозаветный текст его, употребляемый в Греческой и нашей Церкви, тщательно был пересмотрен и сверен с Еврейским подлинником в конце третьего века христианского св. Лукианом, пресвитером Антиохийской церкви, подвижником и мучеником, и единодушно принят был всеми христианами в царствование Константина Великого. Лукианов текст я сличал с Ватиканским. Разница между ними велика. Например: мы с Лукианом читаем в книге пророка Исаии (глава 9, ст. 6): „Отроча родися нам, Сыпь, и дадеся нам, его же начальство бысть на раме его, и нарицается имя его, велика совета Ангел, Бог крепкий, князь мира, Отец будущаго века. В Ватиканском же кодексе нет подчёркнутых слов; – нет этих бриллиантов из Рая. – Надеюсь, что вы примете и усвоите убеждение моё в неизменности священного текста, употребляемого Восточной Церковью, и заключаю свою беседу с Вами сердечным приветом:Благословение Господне на Вас!Цветите на радость мне и многим.А. ПорфирийP. S. Жива ли Анна Феодоровна Тютчева? Бог да укрепит её! А Маше Фредерикс скажите, что я вспоминаю её, рассматривая святой иконы, и жалею, что ей нельзя быть на Афоне, где она узнала бы, как надобно кистью изображать вечные истины и красоты божественные.1858 г. 29 декабрьИверск. монаст. на Афоне.Друже!Ваше письмо, от 10 ноября, получено мной 21 декабря. Оно успокоило меня совершенно. Теперь я подобен пустынному цветку, освежённому медовой росой.Вы уведомили меня, что B. К. продолжает интересоваться моей судьбой. Спаси её Бог! А я когда разгораюсь в час молитвенный, прошу Господа исцелить недуг Её и прибавить Ей веку, дабы она долго, долго, была утехой страждущих.Собранные Вами и переданные мне мысли разных писателей – назидательны. Продолжайте дарить меня ими. Я люблю эти зарницы и молнии души. Но да будет Вам известно, что я не был на Сионе в день Пятидесятницы, и не понимаю Английского языка.Вы говорите, что менее и менее верите в так называемое супружеское счастье, и что если бы оно пришло, la surprise en ferait grande. A я более и более предчувствую, что Вы скоро будете матерь. В прошлом месяце июле уже виден был мной во сне будущий сынок Ваш. Вы держали его на одном колене, сидя под развесистым деревом.30 декабряПомнится: я никогда не журил Вас. Позвольте же мне хоть теперь сурово посмотреть Вам в лицо и сказать вот что: когда солнце уходит светить Антиподам, тогда нам оставляет прощальные лучи свои, кои мы называем вечерней зарёй. А Вы, моё солнышко, закатились, не знать куда, оставили меня впотьмах; и я заблудился в своих думах о Вас, как в дремучем лесу, и устал кричать, siamo vivi, siamo morti? Но наконец Вы откликнулись мне. Спасибо.Продолжайте и вперёд почаще беседовать со мной письменно, подумав: авось, долетят до него мои птички-мысли.Кстати скажу Вам, что значит, авось. Это таинственное словцо выражает нашу надежду на провидение Божие, которое есть как бы о́сь этого чувства, беспрерывно стремящего нас вдаль.Бог есть живая Ось, которая движет всех и всё. А наше авось есть живое сознание этой Оси. В дальнейшем смысле оно есть ось надежды.31 декабряОканчивается последний час прошедшего года, моего и Вашего.Я вижу Вас, но молчу, и молча молюсь:Боже! благослови её! Она – Твой образ и Твоё подобие.А. П.1859 г. 1 января ИвирДруже!В первый день нового года желаю Вам доброго здоровья и благополучия и дарю Вам два отрывка из двух бесед святейшего патриарха Фотия, кои он говорил по случаю нашествия Россов в Константинополь под предводительством Олега. Это было во второй половине 9 века христианского, почти за 1000 лет до нашего времени.Начало первой беседы.„Что сие? Что за-язва столь ужасная? Что за-гнев столь тяжкий? Откуда упал на нас этот страшный и северный перун? Как воспламенили мы эту зияющую молнию? Откуда хлынуло это взволнованное, грозное море, не колосы пшеницы исторгающее, не лозы виноградные искореняющее, а весь род наш губящее жалостно? За что излито на нас столько бедствий? Ужели за грехи наши? Увы! За грехи поражает нас меч обоюдоострый... Мы многократно были избавляемы от бед, но не благодарили, были спасаемы, но паки не радели, хранимы, но не любили Хранившего, утешаемы, но не утешали скорбящих; были в славе, и не почитали других; были могущественны и многих обижали, презирали, а сами упитались, потолстели, расширились, и если, подобно древнему Иакову, не отпустили от себя Бога, то подобно возлюбленному Соломону преступили заповеди Его. За это Бог отверз свой тайник, и вынес сосуды гнева своего. За это с севера устремил народ сей с тем, чтобы дойти до второго Иерусалима (Цареграда). За это он подвигнут с конца земли, и несёт с собой стрелы и щиты. Он грозен, и не милует. Глас его, как шум кипящего моря. Мы услышали крик его; увидели грозный лик его; и – расслабели руки наши. Скорбь и болезни объяли нас, как родильницу. – Не выходите за город, и не отправляйтесь в путь. Там везде мечи!“Во второй беседе вития описывает Россов.„Таким образом, мы сделались игралищем варварского племени. Ибо где Божий гнев, там и пожива; и кого кому Он предаёт, от того тому и добыча в руки. Аще и Господь сохранит град, всуе труждаются стрегущии. Народ неславный, народ бесчисленный, народ состоящий из рабов (!!!), неизвестный и принявший название от нашей военной дружины, не имевший веса, и ставший полновесным, некогда уничиженный и беднейший, а теперь превознесённый и богатый, народ где-то далеко от нас обитавший, варварский, переходящий с места на место, гордый оружием, никем незащищаемый, никому неподсудимый, без военной тактики, грозно, быстро, в мгновение ока, словно морская волна, нахлынул на пределы наши; и, о горе! нет от него пощады, ни человеку, ни скоту, ни старцам, ни младенцам“ и проч.По этим отрывкам судите о важности для нас целых бесед патриарха Фотия, и о силе красноречия его. Я напечатаю эти беседы с русским переводом. Появление их в свет пред началом второго тысячелетия нашего Государства будет очень кстати. Но не удивительно ли то, что мы их открыли так поздно? Наша Академия Наук искала их в библиотеке Мадридской, потому что они значились в каталоге её, но не нашла. Мне суждено было найти их поближе, на Афоне; и я в восторге от этой находки!Брань первобытных Эллинов с Троянами воспета была дивным певцом – Омиром (Homère). Бранное движение первобытных Россов к Цареграду извитийствовано было просвещённым проповедником, Фотием. Правду поведал летописец наш, когда устами Гостомысла сказал, что земля наша обильна и богата, но порядка в ней нет. Тоже сказал и Фотий. Правда и то, что Олег был у ворот Константинополя; ибо дружины его видел Фотий, и говорил своим: не ходите за город: там везде мечи; там стоят Россы; и они грозны! не милуют! В Цареграде первобытные предки наши получили народное название своё от телохранительной дружины Греческих царей, прозываемой Вара́ггоі-Рѡ̑с – Варяги-Россы. Там крестилась их Великая Княгиня, мудрая Ольга. Оттуда они заняли веру и ведение. Там начало их славы. Не там ли и верх могущества их потомков, и исходная точка наших будущих деяний всемирных?Не могу предсказывать будущее, и не доверяю своей надежде, как Моисей у купины не доверял своим силам. Но если мы – перуны и молнии Вседержителя; то он ещё раз воспламенит нас на берегах Босфора.Россия – молниеносная туча! А я и Вы в этой туче – мы Божии искры. Не погаснем же!А. ПорфирийP. S. А светят ли ближайшие к нам искры, Эдитта, Маша – Фр. и Анна Т. – Скажите им, что во мне не погасли светлые воспоминания о них.Солунь 1859 г. 20 мартаДруже!Вы говорите, что живете не для себя, и что Вам даже некогда лелеять свои думы, и спознаться с эгоизмом... Благодарите же Бога за то, что Он дал Вам много дела, и тем отнял у Вас возможность кружиться в вихре, который многих уносит в пучину зол. Ваша неволя есть великая милость Божия. Без чужого дела и без горнего приобучения к самоотвержению вы бы могли сделаться замечательной своевольницей. Бог предвидел это, и любя в Вас свой образ и своего Христа, с которым Вы сочетались в крещении, избрал и посвятил Вас на трудное служение многим ближним вашим и сам даёт вам силы служить им до забвения себя самой. Где же тут собственная заслуга? Нет её, да и не надобно. Ибо мы тогда только бываем угодны Богу, когда Сам Он действует в нас и через нас, и Сам приносит нас в жертву ближним. Заслуг требуют люди, а Богу приятны одни святые чувствования наши, – служение и благоговение пред Ним, покорность воле Его, раскаяние в непослушании Ему и благодарение Ему за всё. Так я говорю, потому что я не заражён ересью Пелагия, отрицавшего Богоблагодатные действия в нас и через нас, и поставлявшего спасение в правильном употреблении природных сил и в самодельщине, и потому что сам я – пленник Божий, слушаю, что Он говорит мне, иду, куда Он ведёт меня, служу, кому Он велит, делаю, что Он предуказывает, а сам только удивляюсь величию Его, славлю мудрость Его, боюсь осуждения Его, люблю благость Его и подчиняюсь действиям Его, за исключением тех, увы! нередких случаев, когда буйная волюшка, гордый разум и обманчивые страсти, заключив союз между собой, отвлекают меня от Бога, и смежно с тем царствием, которое находится внутрь нас, представляют мне свой фантастический рай и побуждают возделывать и хранить его; но и тогда я скоро примечаю прелесть и обман самолюбия, нечистоту и ничтожество всякой самодельщины, имеющей печать гордости, или клеймо тщеславия, и вижу вырастание волчцов и терний там, где, казалось, посажены были мною розы и лилии; примечаю и вижу это, и снова прибегаю к Богу и охочусь быть послушным орудием Его воли и Его действий, дозволяя себе только любить и благодарить Его.Друг мой! Останемся в плену у Бога.У него хорошо.21 мартаО Шотландце Юме, который всех вас сводит с ума, я думаю вот что. Он – не посредник между мирами, видимым и невидимым, и не живёт среди духов злых или добрых; нет, он ни более, ни менее, как необыкновенный выродок, в котором гораздо больше струй электромагнетизма, нежели сколько их имеет каждый правильно рождённый человек. Я не видал его, но угадываю, что у него нервы очень слабы от того, что истощены непрерывным током этих усиленных струй. Слабость нервов и малая узловатость их в мозгу его – причиной тому, что он живёт, как двойник, т. е. грезит, воображает, обдумывает что-нибудь, и видит свои собственные грёзы и образы, подслушивает свои думы и разговаривает сам с собой, а ему и глупеньким зевакам кажется, что с ним говорят люди, или духи. Подобное раздвоение бывает в горьких пьяницах и в глупых монахах, которые истощают себя неумеренными бдениями и пощениями. Сквозь слабые нервы Юма проторгается излишек Теллюрического тока электромагнитного, и сочетаясь с таким же током в тех любопытных, которые видят в нём пророка, или потешника, производит сжатие в их руках, или щекотание, смотря по разности их телосложений, и движет стол. Ибо в этом токе много силы. Он поднимает нас на вершины Олимпа, Синая, Афона. Когда пузырёчки его лопают в воздухе, тогда бывает гром. Если бы этот ток в Юме был ещё сильнее, то можно было бы видеть вылетающую из него молнию, и слышать треск в гостиной, где собраны зеваки. Электромагнитная машина грешно-любопытных душ!!!Что касается до ответов на вопросы посредством чтения азбуки и складывания тех букв, кои отстукивает Юмов стол; то и эти Шотландские затеи не проделка духов и не великая тайна. Вот её изъяснение! – Душа человеческая, одарённая разумом, волей и могуществом, имеет прозрачную оболочку, вроде сияния (aureole), сотворённую ей из нетленных сущностей общей Жизни, кои мы называем Эфиром, Электричеством, Магнетизмом, и посредством этой животрепещущей в нервах оболочки действует на своё и на другие тела и души, и принимает воздействие от них. Чем более она занята и напряжена любопытством, гаданием, вниманием, созерцанием, или страстностью; тем чувствительнее и восприимчивее становится оболочка её, и тем сильнее бывает воздействие её на другие сущности. В таком состоянии души все внезапности, напр. барабанный бой, похороны, вестник с пучком цветов, производят в оболочке её дрожание, а в ней самой неприятное, или приятное чувство; а без внезапностей сама душа, находясь в том же состоянии, уравновешивает и успокаивает соприсносущую ей в нервах оболочку, как орёл – свои крылья, дабы сосредоточиться в себе самой для лучшего связного произведения мыслей, или колеблет и волнует её, когда хочет, или вызывается воздействовать на подобные ей души, или на вещественные тела. Поэтому любопытство её изощряет взор, гнев напрягает мышцы, гордость производит презрительную улыбку, любовь и страх разрешают немоту (я разумею немого сына царя Креза, который начал говорить, защищая жизнь своего отца): поэтому слово умное, красивое, меткое прекращает мятеж толпы, или устремляет полки на встречу смерти и т. п. Такова сила души и животрепещущего орудия её! После сего вообразите сходку семи или восьми фрейлин, которых души крепко заняты любопытством, или вернее, сердечными вопросцами, а нервы напряжены и взволнованы током общежизненных сущностей; вообразите их у Шотландских ног Юма – этого электромагнитного автомата, который действительно никого не обманывает, будучи невольным протоком этих же самых сущностей; представьте себе сочетание стольких струй эфирно-магнитных, произведённое силой стольких воль; припомните, что земля вместе с солнцем теперь проходит такие пространства неба, в которых она прежде не была, и следовательно Теллюрическая сила её действует в нас не так как, в предках наших, утончая наши тела и приготовляя их к одухотворению: наконец сознайте, что все мы задаём себе вопросы о таких предметах, которые не выходят из круга нашего мышления и ведения, и что почти в каждом вопросе заключается и ответ его; вообразите, представьте, припомните и сознайте всё это: – и вы поймёте воздействие Юма на фрейлин и диковинную игру его с ними в вопросы и ответы под стук деревянного стола. Кто щекочет их? Леший? да он живёт в лесу, а не в столице. Кто пожимает их нежные ручки? Ангел Хранитель? Архангел Михаил? Да этого не скажет и бессмысленный стол Юма, и если бы сказал, то не поверят фрейлины; зная, что ангелы посылаются на служение хотящим наследовать спасение, а не усадьбу деда, или тётки, о смерти которых спрашивается дерево. Их щекочет и пожимает влияние Юмова электромагнетизма, подобно тому, как известные состояния атмосферы повышают, или понижают ртуть, ослабляют или подкрепляют слабонервных. Но почему воздействия этого Шотландца так разны? потому что у фрейлин неодинаковы нервы и не одинаков ток в них животрепещущих сущностей. А какие и чьи силы колеблют стол? силы воли и магнитных токов Юма и совопросниц. От чего же стол стучит при произношении именно тех букв, из которых слагается ответ на вопрос? Вот от чего? Та душа, которая задаёт себе вопрос, сама себе тайком и отвечает, верно, или гадательно, и наперёд зная ответ, сама тайком волнуется при произношении нужных ей букв, и силой смысленной воли и током своего магнетизма невидимо колеблет намагнитизированный сообща стол, колеблет непременно в минуты произношения этих букв. Но правда ли то, что кто спрашивает Юмов стол, тот сам себе и отвечает верно, или гадательно? Такую правду я дознал собственным опытом. Однажды в Иерусалиме (перед отъездом в Россию) захотелось мне уяснить себе тайну движения столов и ответов их. Я позвал в горницу студентов и домочадцев своих, и велел им положить руки на круглый стол, как следовало, а сам стал поодаль от них, и устремил всё внимание своё на этот стол. Наш общий Юм электромагнетизм проник и пропитал его. Стол тронулся, начал вертеться и вертеть молодцев моих. Тогда мне стало страшно. Однако я не оробел и сурово сказал столу: стой и скажи, – сколько мне лет от роду? Стол остановился под руками молодцев, приподнял ножку и мерно отстукал 49 раз. Точно мне тогда было 49 лет. Я тотчас понял, что душа моя, узнавшая лета моей жизни, силой своей воли взволновала и как бы осмыслила соприсущий ей магнетический ток, и этим током приподняла ножку стола 49 раз. Итак на деле оказалось, что я сам себя спросил, сам себе и ответил, только необыкновенно новым способом, посредством пропитанного магнетизмом дерева. После этого вопроса был предложен мной другой: возвращусь ли я в Иерусалим, и – после скольких лет? Стол отстукал три раза, потому- что сам я сильно желал возвратиться в св. град и предполагал, что война и путешествия мои в Россию, и обратно, продолжатся не долее. Однако в последствии оказалось, что ответ стола был неверен, потому что было неверно предположение души моей. Вот что я делал и испытал! А что было со мной, то делается и с другими. Все души, у Юмова стола, отвечают сами себе, и убеждают, или обольщают сами себя. Никаких посредников между ними нет. Хотите ли проверить это? Пусть кто-нибудь в присутствии Юма предложит следующий вопрос: как зовут игумнов Метеорских монастырей? Будьте уверены, что после этого вопроса стол его станет в тупик, хотя бы сто раз прочитали азбуку, или напишет ложные ответы, потому что никто не знает про эти монастыри, и не ведает имён настоятелей их, не ведаю и я едущий туда. – Ничья душа не может дельно отвечать на то, чего не знает и о чём не думает и не гадает. Никакой Юм не скажет верно: сколько овец и коз родилось нонче в Синайской долине Ель-Лябуэ; кто нынче старостой в Вифлееме Иудейском; что происходит на южном полюсе в те часы, когда на нашем бывает северное сияние, какой Евагрий писал ту физику, которую я читал в Иверском монастыре на Афоне, и пр. пр. А если кто с помощью стола станет отвечать на такие вопросы; то ответы его будут неверны, ложны, вроде тех снов, которые душа порождает в насмешку над своими же мечтами, или страстишками. Наоборот, дадутся верные, или хотя приблизительные к истине ответы на такие напр. вопросы: выздоровеет ли Эдитта? Выйдет ли замуж Сталь, и когда именно? вменят ли госпожу Бакунину? Любит ли меня такой-то граф? Прилично ли царю устроить кузницу подле тронной валы? Пристойно ли Великой Княгине напускать в свой дворец башмачниц, прях и швей? Не заразятся ли от тих чесоткой чистенькие фрейлины? На такие и подобные вопросы душа сумеет кое как отвечать, осмыслив свой магнитный ток. Когда возразят Вам, что стол Юма пишет такие слова., коих не знала совопросница: отвечайте, что эти слова были известны ей из книг, или из разговоров, но давно забыты, а теперь воскрешены памятью, которая на страшном суде даст отчёт за всякое праздное слово.Итак не советую Вам ездить туда, где бывает Юм. Лучше пусть пожмёт Вам руку Маша, которая в известном Вам сновидении моём дала мне почувствовать, что я ленив молиться. Лучше, пусть пощекочет Вас горничная девушка, или жених перед свадьбой. А самой спрашивать Юмов стол кое о чём полуизвестном, или сердечном, а самой же отвечать с помощью своей же магнитной сущности, значило бы дурачить себя саму и ловить свои грёзы и думы, добро бы в своём тереме, а то под столом нездорового Шотландца. И что за охота заражаться болезнью его, т. е. насильственным раздвоением души? Не для заразы этой, и не для любопытства надлежало бы Вам призывать Юма в чертоги, а для того, чтобы уврачевать его. Но кто из вас силён подать ему здравие? Не теряйте же времени, ловя грёзы, или думы свои под столом Юма: а лучше употребите его, усевшись за письменный стол свой и ответив мне на это послание.22 марта.Пройдут ещё девять дней; и я отправлюсь из Солуня в Метеорские монастыри. Говорят, что они построены на столпообразных утёсах, отдельно высящихся среди поля, и что туда всех поднимают в сетях. Полечу туда орлиным полётом. Любопытно и приятно увидеть новое небо, новые горы и долы, и эти диковинные обители. Смертельно хочется, хоть несколько раз в жизни, подобно птичке трепетать в сетке, которую будут втаскивать на высоты, измеряемые 30 и 40 саженями, и в то же время молиться Святому Крепкому.Прощай моя родная! Прощай лилия! Прощай мой друг! В дни Пасхи я буду молиться о тебе и Маше, о Елене и Екатерине, о Константине и Марии на высотах Межегорских, где ещё никогда не были возносимы в молитвах эти приснопамятные мне имена.После богомолья в Метеорах я заеду в Олимпийский монастырь. Если обстоятельства позволят мне видеть древнюю обитель, полюбоваться красотами Темпейской долины, и взойти на вершину Фессалийского Олимпа, где уже не дуют ветры и не сглаживают заветных слов, кои благочестивый и отважный путник чертит там на жертвенном пепле.А. ПорфирийP. S. Mais Nature noble, et genereuse travaille beaucoup pour l’État et peu pour I’Église. S’est son défant. La plus grande partie des nos paysans affranchis s’uniront avec nos schismatiques si nos dieux couronnés et initrés ne les retiennent pas dans le giron de notre Église, en organisant les missions intérieures et en établissant des éveches dans les lieux districts (в уездн. городах). Un danger grand ménace notre Église. Elle sera bien tôt divisée en deux camps, si l’on continue de touler aux pieds beaucoup de canons des Conciles oecuméniques, dont la sainteté est trop vénêrée de notre peuple pieux et cetera...14.1859 г. 28 октября РуссикДруг мой!Я виноват пред Вами в том, что очень долго томил Вас ожиданием писем моих с Востока. Простите меня великодушно. Не строгость отшельничества на Афоне, где не забываются ни родные, ни дружеские цветы, не напряжённость занятий, от которых всегда можно уделить часок на задушевную беседу с другом, не какое-нибудь охлаждение в душе, порождаемое временем, были причиной долговременного молчания моего. Нет! Я не говорил с вами, потому что сильно страдал душой под тяжким гнётом злой судьбы, с которой, как мне думалось, все в заговоре против меня, и потому что одичал, поддавшись искушению кручины, которая в памяти моей то заслоняла Вас, как туча, то выставляла с отразившеюся на душе Вашей тенью туманных мнений о мне тех не очень праведных душ, кои не любят меня. Одичание есть большой грех. Каюсь в нём. Примите раскаяние моё и выслушайте слово о неповинных страданиях моих здесь. От того мне будет легче.На Востоке мне задано дело многосложное и важное. Я исполняю его с жаром, с полным самоотвержением, неутомимо, напряжённо, разумно, одолевая страхи от землетрясений, кои уже 17 раз колебали Афон в бытность мою здесь. Все здешние старцы удивлены моим терпением и силой Божией, которая совершается в моей немощи. А у Вас, в Петербурге, чем отплачивают мне за верную и усердную службу мою. Слушайте, чем.Пред отъездом на Восток мне, без просьбы моей, пожаловали 1500 р. на издержки туда и обратно в течении одного года, а посланному со мной семинаристу дали 750 руб. Оба мы были довольны этой милостью. Но за границею скоро оказалось, что нам недостанет этих денег на год по причине дороговизны во всём. Тогда я для своего товарища попросил золота на обратный путь его в Россию. Ему вновь дали малую толику, а мне не прислали ни копейки, между тем как он издержал сотни, а я тысячи (свои). Не обидно ли это? Правда я не просил себе пособия, но и без просьбы моей надлежало дать его по деловому такту, по простому силлогизму: „ведь, что дорого для семинариста, то не дёшево для архимандрита“. Где же Логика? И не тяжело ли зависеть от людей, которые священствуют без философии, с одним Обер-Прокурором?Властям угодно было отстрочить пребывание моё с семинаристом за границей на пять месяцев. И вот, на это время ему зачислили и прислали ту малую толику, о которой сказал я выше: а мне не пожаловали ни полушки, как будто я питаюсь воздухом и путешествую на лучах солнца. Не обидно ли это?В последствии оказалось, что в Петербурге без спроса приписали меня к фотографической фабрике Г. Севастьянова с тем условием, чтобы он из данных ему 16000 р. уделил (слушайте официальное выражение) уделил мне 1000 руб. За такие труды, каких не кончить и в три года, и вот так обеспечили – было моё содержание на время пятимесячной отсрочки и отдалённой поездки моей до С.-Петербурга. Но я не принял этой чернорабочей платы, чувствуя, что мне неприлично быт наёмным батраком у превосходительного, но непревосходного художника, и предвидя, что он обвинит меня в безуспешности, или бесполезности своего предприятия. Такой отказ мой, вероятно, не понравился властям. Однако я добросовестно исполнял данное им, ещё пред выездом за границу, обещание безмездно помогать Севастьянову своими советами и познаниями, и охотно передаю ему всё, что только узнаю здесь по части древностей. Итак совесть моя чиста. Но я голоден и холоден.Из Петербурга за Севастьянова замолвили доброе слово священной Общине, управляющей Афонскими монастырями, а о мне и не упомянули. Не обидно ли это? Я просил кого надобно, исходатайствовать мне поручительное письмо цареградского Патриарха к помянутой Общине. Но, как на смех, он прислал сюда письмо угостительное, прося святогорцев подчивать меня, как почётного поклонника. А это ли мне нужно? Однако и без помощи Князей, на которых Бог не велел надеяться, я достигаю здесь своих целей, потому что мой Ангел Хранитель прежде меня является в каждый монастырь и говорит о мне доброе слово душам преподобным.Я просил, кого надобно, исходатайствовать мне Всемилостивейшее дозволение ввести в Одессу мою библиотеку, которою наша первая миссия в Иерусалиме пользовалась в течении шести лет, ввести мимо тамошнего цензурного Комитета. А мне ответили, что Министр народного просвещения не находит возможности допустить выдачу книг и даже рукописей моих без цензурного досмотра. Да кто же я? Герцен? Штраус? Вольтер? Индейский Пария? Помилуйте, – я человек Божий и народный, я верный сын Православной Церкви и верный подданный Государя, помогавший помянутой миссии собственной библиотекой.Я прошу, кого надобно, выслать мне моё законное жалование и пенсию, но и того не могу дождаться, как будто, кому-то хочется, чтобы я застонал вслух всего православного мира на Востоке. Но что будет, когда стон мой изменится там в рыкание льва?Я напоминаю, кому надобно, что свыше повелено дать мне должность и что я не знаю, где преклонить главу свою, тогда как все черви в России имеют свои норки. А мне отвечают похвалами моим дарованиям и познаниям, как будто из них я могу сшить палатку для кочевания у ворот Лавры, или Синода, и вдобавок говорят, что судьба моя требует особых соображений. Вот до чего я дожил после 30-летней усердной и верной службы Церкви! – до того, что о мне начинают думать! Посмотрим, что̀ придумают …А сновидения мои зловещи. Предчувствия тревожны. Искуситель подстрекает меня к громогласному мщению…Отче наш! Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.А. П.1859 г. 30 октябрь РуссикДруг мой!До настоящего дня погода на святой горе была прекрасная, майская, розы цвели, яблони дали второй плод, разумеется, тощий; море было так неподвижно и так прозрачно, что казалось зеркалом, в котором отражались кудри дерев, рёбра скал и радужные мерцания вечернего света.А теперь небо покрыто серыми тучами; крупный дождь льётся будто из ведра; порывистый ветер потрясает мою полу-висячую келию. Белые зайчики бегают по морю. Часы отзванивают полдень. Я пересматриваю Ваши письма. Нет одного из них под № 4. Где оно? Кто смел затаить его? Какой дурень потерял его? Что в нём было сказано душе моей?А письма под № 5 и 6 доставлены мне. Что Вам за охота писать на бумаге жёлтой? Я и без этого цветного знака верю в постоянство Вашей дружбы. Но о вкусах спорить не должно. Лучше отвечать на письма.Вас и Ваших друзей очаровали отрывки из бесед патриарха Фотия. Это неудивительно. А вот что дивно! Я послал эти же отрывки к граф. Тол... и просил его передать в нашу Академию наук, в полной надежде, что она напечатает их. Но не тут-то было. Что ж бы это значило? Ужели в столице испугались славы своих предков? Но, кажется, мы не пленники Наполеона, и не пажи Виктории. Знать мне во всём неудача! Мне! О, если бы приятель Грима Саксонский профессор Тишендорф отыскал нам два перла Фотия; то во все трубы Карла Великого, Витекинда и Бирона протрубили бы: Gloria in excelsis Tischendorfio! Слава в вышних Тшпендорфу! А о моей удаче пошептали лишь одни ландыши, фиалки, розы и лилии под крылышками Ангела милосердия. Но и то хорошо.От кн. Одоев. я не получал ни строки. Трудно ему понять теорию Греч. пения без руководителей, рисунков и нот. Напр.: что он мог бы представить в уме своём, когда бы услышал, что строй Греч. нот иногда походит на поворот колеса? Спросите его, что такое Греческие пнѐвмы, фтора, плаиос, трохо̀с, терере́м, неннена̀. Вероятно он замолчит. А тут кроются тайна и сладость Греческого церковного пения. Бог даст увидимся в Рамбове, либо в хмелевой беседке, либо на островке Буяне, только не на океане, и тогда потолкуем о философии в звуках, разве суровый дедушка опять запретит мне бывать там у Ангела милосердия.Всех вас занимала выставка г. Севастьянова. Но скажите, что вы видели? Огрызки древностей? бесцветные очерки образов? Коих годы и века неизвестны? Славный же у Вас вкус! Но о вкусах спорить не должно. На картинах всякому своё нравится, кому коза с медведем, кому Рафаелева мадонна, а иному фотографический оттиск безобразнейшего Молдавского переплёта Евангелия Иоанна Кущинка. Вот теперь ожидайте от Севаст. чудных произведений его фабрики; только меня не зовите на суд. Я предпочёл бы молиться, – Господи не введи в суд с рабом Твоим – и кому-нибудь другому предоставил бы притворными похвалами заглушать чьё-либо раскаяние в маловажности трудов, за кои вперёд дана большая сумма денег.Г. Мансурову моё почтение, даром что он не отвечает мне ни на одно письмо. Не понимаю, в чём я провинился пред ним. Ужели в том, что защищаю пустынную безмятежность святогорцев от шумных паров, и указываю якорные стоянки для наших пароходов в отдалённых, но удобных пристанях, у острова Мульяни и подле Плати-Франколимѐна? Ужели в том, что не желаю обратить Руссик в складочную клеть и в даровую харчевню? Ужели в том, что от неблазненного Афона отклоняю дерзких русалок, прибывающих сюда на парах? Вольно же ему придавать вес мнениям моим, или воображать, что вооружаю святогорцев против нашего пароходного общества, тогда как они и не спрашивают меня о намерениях его, видя во мне не коммерции советника, а учёного архимандрита. Бог с ним!Поговорив с Мансуровым, Вы советуете мне быть осторожным и снисходительным к требованиям... Ах! и Вы против меня! – не зная, что я даром отдаю всего себя и все своё Тому, о Котором сказано мне, будто он желает поставить светильник мой в Севастополе. Не умею быть более снисходительным к требованиям... и отталкивающим меня от священнослужения в России говорю: „поставьте меня в келье моей и не ходите ко мне, пока у меня гостит сам Бог“. Эти прикровенные речи мои, может быть, непонятны Вам. Итак когда увидимся, тогда разгадаем загадки, а пока будем верить в правоту душ, страдающих неповинно.Книга, le Raskol. Paris 1859 не доходила до меня. Вы знаете недостатки её. А я, не читав её, полагаю, что в ней столько же весу, сколько и в книгах Муравьева, митрополита Григория, Епископа Макария и архимандрита Иоанна о расколе, и скажу Вам наотрез, что сущую правду о раздвоении нашей Церкви и о виновниках сего зла можно узнать только от такого человека, у которого много очей, видящих глубокие тайны, который говорит и пишет, не имея ввиду ни чина, ни ордена, ни наград, ни славы, и который берёт под свою защиту невинно гонимых, выпуская своих ястребов и соколов, т. е. улики, упрёки и иронию на честолюбивых полуневежд и преосвященных… неумеющих срастить расколовшееся величественное дерево. Кто этот человек, и где он? Призовите его и выслушайте правдивое, но грозное слово его. Он жив, но далеко негде ищет многоценных жемчужин, терпя голод и холод, не зная привета сильных земли и никогда не испытав, как они дружески жмут кому руки.Думаю, что это письмо моё не очень утомило Ваше внимание. Но сам-то я утомился. Бросаю перо, начертав свой обычный привет Вам.Цветите на радость многим.Благословение Господне на Вас!А. П.P. S. В прошлом месяце июле я видел Вас в чёрном одеянии. Чтобы это значило?Живы ли и здоровы ли Панна Анна и наша Маша?Иерусалим 1860 г. 7 апреляДруг мой!За два дня до получения Вашего письма, от 3 февраля, мне снилось, будто мне подали запачканный пакет из Сената. Я не хотел распечатать его и положил на стол. Это сновидение оправдалось. Вы в своём письме прислали мне листок из смежного с Сенатом жёлтого здания. Этот приказный, подъяческий листок испачкал Ваше письмо и произвёл во мне неприятное впечатление. Охота Вам связываться с сиятельными чиновниками. Они учтивы с Вами, но меня едва ли простят за то, что мои вопли раздались в великокняжеских чертогах. Ваша большая доброта причинила мне маленькое зло. Но я прощаю Вас. Будьте спокойны, только вперёд не показывайте моих писем ни фарисеям, ни книжникам. Вам ли помочь мне своим ходатайством пред ними, когда мне суждено служить ближним моими страданиями? Пусть ни Вас, ни меня, не огорчают вот такие слова их: bureaucratie est une grande puissance en Russie, et il n’est pas facile de satisfaire tous les désirs de pauvre Archimandrite15.Наше чиновничество, как баба-яга̀, костяная нога, в ступе сидит, пестом погоняет, метлой заметает. Скажите-ка Вы этой бабе-яге, что на пути Вашего друга набросано слишком много терний: она в угодность Вам метлой своею подметёт частицу дороги, а его самого пестом погонит да – так далеко, что Вы и не отыщете его.Переменяю речь свою... Ваши сердобольные старания о призрении и успокоении бедных страдальцев ещё более возвысили Вас в моем мнении. Теперь Вы – живой стих Евангелия, гласящий: блажени милостивии, яко тии помиловани будут. Да поможет Вам Бог продолжать с успехом начатое Вами дело милосердия, и да сподобит меня видеть Вашу Вифезду и говорить собранным в ней убогим слово утешения и спасения.Переменяю речь свою, понижая тон и усмехаясь, не лукаво, а дружески. Вам пришла охота надеть на свою голову колпак учёного экономиста. Носите его на здоровье. Вам, красоткам, всё к лицу. Но позвольте узнать основы и выводы той политической экономии, которая преподаётся Вам. К которому из двух нижеследующих разрядов принадлежат они?Основы и выводыОсновы и выводыЗападно-Европ. Политическ. Экономии.Восточно-Русской мужицкой Экономии.1) Признание права на одну работу, производящее бобылей (пролетариев).1) Признание права каждого на землю, производящее хозяев.2) Qui а du plomb, а du pain.2) У кого есть хлеб, тому не нужны пули.3) Личное неограниченное владение землёй, по праву наследства и купли.3) Общинное владение землёй, по праву рождения на ней, и обрабатывания её по распределениям общины, без права наследования обрабатываемых участков.4) Упра̀ва помещиков и чиновников.4) Мирская сходка для управления общими делами общин.5) Признание необходимости разгульной жизни в миру, и даже детоубийства в зародышах для уравнения народонаселения с количеством народной земли.5) Признание необходимости святой жизни в монастырях... и призывания Божия благословения на чадорождение для наполнения народом малолюдной России.6) Учреждение городских банков.6) Учреждение сельских банков.и пр. и пр.и пр. и пр.Теперь Вы спросите меня: каких экономических начал держитесь Вы сами? Друг мой! Экономическая наука моя – вот какая!„Святая душа – экономка во всём. Она хранит свою веру, надежду, любовь и благодать Господню; умножает вверенные ей Богом таланты, сберегает время для молитвы, благоделания и духовных наслаждений; ко всем добрым делам присоединяет смирение, как ноль к единицам: бережёт копеечку на чёрный день и на нужды ближних; скупится питать и лелеять свои страсти; не расточает притворных похвал; не утрачивает искренней дружбы; платит за любовь любовью и за доверие доверием; покрывает любовью множество чужих грехов, дабы самой получить от Бога оставление своих долгов“.„Святая душа – экономка во всем. Она не чересчур снисходительна и не очень строга, не слишком ласкова, и не на долго грозна̀, воздаёт каждому своё, а превосходство своей личности прикрывает смирением для пощады строгого самолюбия“.Я продолжил бы уроки святой моей экономии, да гости мешают мне говорить Вашему сердцу. Что делать? Замолчим.Пока прощайте, и на здоровье носите колпак Адама Шмита, или Роберта Пиля и Гускансо̀на, или Каррея, либо Бланки. А придёт время, когда захотите узнать и мою святую экономию, за изучение которой даётся в награду лучезарное сияние святой праведной Елисаветы.А. ПорфирийОдесса. 1860 г. 23 августаДруже!Жизнь моя походит на ткань. А Вы на ней – самый лучший узор.Иногда среди занятий я забываю Вас, но зато в часы досуга живее вспоминаю и небесное родство души Вашей с моею, и постоянство Вашей дружбы, которая есть не что иное, как самая лучшая и самая чистая половина любви, и то чудное Сионское видение, в котором Вы предуказаны были мне ещё тогда, когда я не знал Вас. Живость этих воспоминаний усилена последним подарком Вашим. Какой дорогой подарок! Вы прислали мне верное, истое, изящное подобие Вашей особы. Спасибо. Я полюбовался им, принял к сердцу Вашу доверенность ко мне; похвалил Ваш помысел о подручном напоминании себя самой мне – страннику, любителю природы и изящных искусств, почитателю совершенства; наконец подумал и о том, что всеобщее воскресение будет не что иное, как живое повторение нашего бытия посредством света и премудрого всемогущества Божия.Вы – не помеха мне ни в чём: а добра от Вас я видел немало. Не знаю, как удалось Вам переменить отношения ко мне некоторых столичных сановников, неблагоприятные на благоприятные, а удалось. С той поры, как в Вашем тереме раздались мои жалобы, дела мои стали лучше. Пересылка моих денег пошла исправнее. Пособие на путевые издержки мои дано. Государь разрешил мне ввести мою библиотеку в Одессу без цензурного рассмотрения; и она уже здесь. Теперь я утешен, ободрён, силён. Остаётся установить моё место пребывание, устроить союз мой с нашею Церковью, дать простор моей деятельности, поощрить меня говорить умам и сердцам, предоставить мне случаи, поводы, побуждения к усовершению себя в искусстве из искусств, т. е. в управлении душ по уставу царства Божия, и помочь мне передать свету собранные мною на Востоке перлы, крины, грозды, колосья. Я люблю науку, чту искусства, прошу дела, хочу славы. Пусть же поймут и оценят меня, нет не меня, а Божии дары и Божии силы во мне. Впрочем да будет воля Божия во всех, во мне и во всём!24 августаВ Иерусалиме я пробыл пять месяцев, так долго, потому что прилежно читал тамошние древние рукописи, и одну из них переписал сполна. Перлы не скоро добываются со дна моря. Не кратковременное пребывание моё в Святом городе было весьма приятно. Тамошний патриарх дал мне великолепное помещение в своём доме. Наместники его, можно сказать, лелеяли меня. Сам я тешился плодами прежних трудов своих, нашедши там в хорошем состоянии и Араво-Еллинскую типографию, и патриаршее училище, и школы для мальчиков и девочек, кои все были учреждены не без моего содействия. Такое утешение было лучшей наградой за труды мои. А говорить ли Вам о сладостях духовных, благодатных небесных, кои вкусил я у подножия Креста на Голгофе и у гроба Господня? Говорю и об этом, потому что Вы – мой друг, которому открыто моё сердце. Сладко мне было там, когда я там капелькой упадал в Источник жизни, и не сознавая ни пространства, ни времени, чувствовал в себе неиссякаемый ток бытия вечного. Сладко мне было, когда я там Спасителю молился без слов, и Судии исповедовался одними воздыханиями. Сладко мне было, когда я там печальный, прискорбный, унылый, внезапно получил такую преданность воле Божией, такую твёрдость духа и такую неохоту к мечтам и к самодельному благополучию, что едва ли когда раздвоюсь с Богом, который один, как сокровище благих, может дать мне все блага, и без которого ничего не нажить мне, кроме ошибок, скорби, страха, ропота и бедствий. О, кто что ни говори, а быть на св. местах и поклониться там Богу духом и истиной, отрадно, полезно, спасительно.27 августаПродолжаю своё длинное письмо.Кровавые события в Сирии известны Вам. Они суть последствия дерзкого вмешательства Европейск. консулов во внутреннее управление Пашалыков, ревнивой настойчивости Держав касательно невозможного исполнения Танзимата, неблагоразумной гласности Дипломации о замираниях Турции и о разделе областей её, и крайнего раздражения магометан, сознавших лицемерие, предательство и слабость своего правительства. Это раздражение, усиленное проповедью дервишей, факиров и муллов о прежнем величии Исламизма и о настоящем позоре его произвело в мусульманах белую горячку; и они в бешенстве поверили выдуманному в Мекке пророчеству о том, что в настоящем году Исламизм возвеличится, если все правоверные, обитающие в России и на Кавказе, в Индии и Африке, соединят свои силы с силами Турков и истребят христиан, дабы Европа не заступилась за них. – Европа принялась лечить этих бешеных давлением, и если будет нужда кровопусканием посредством французских штыков. Но нашейная петля, или, острие железа вылечивает ли сумасшествие, бешенство, изуверство? Нимало. Фуа̀д Паша вешает зачинщиков грабежа и убийств; а в жёнах и детях их возгарается бо́льшая месть христианам за позор Исламизма, – месть, которая в Арабийском племени имеет силу догмата. Иностранные батальоны сдерживают мятеж в Сирии; а число мятежников увеличивается в прочих областях Турции. Правительство султана, призвавшее эти батальоны, становится ненавистным; все казнимые за христиан объявляются мучениками; дервиши и факиры указывают их тени изуверам и всех возбуждают к мщению; магометане вооружены, а христиане безоружны.Чем же всё это кончится? Пролитием новой крови христианской? потом, вооружённым занятием всех областей Турции? Наконец дележом их, или составлением из них новых царств? Да. Ещё раз драгоценная кровь христиан оросит вертоград церкви; и новые мученики войдут в те обители, в коих блаженствуют Стефаны. Георгии, Димитрии, Александры, Варвары. После сего Господь духом уст своих убьёт Антихриста-магомета, и возвеличит и прославит многострадальную невесту свою – церковь православную; и будет света преставление; передвинутся пределы царств старых и возникнут царства новые; Румыны, Болгары, Сербы узрят своих державных вождей; Еллины воспоют песнь свободы на островах великого моря и обновят апокалипсические церкви; Ливану дастся слава и Кармилу честь. А град Константина будет град Божий, без орла, без лисиц (дипломатов), без оружий. Там в храме Св. Софии постоянно-преемственный Собор Богоносных святителей и мудрых и добродетельных мужей, избранных из всех народов, этот Собор, как орган Духа истины, очистит откровение Божие от примеси вымыслов человеческих, уяснит веру, оживит божественное чувство в душах, возвестит немногоуставного Иисуса Сына Божия народам, неведущим имени Его, и выполнит обетование Его: и будет едино стадо и един пастырь.31 августаОканчиваю письмо выражением молитвенного желания Вам лучших благ.Бог, Отец щедрот и всякие утехи, да продлит Вашу жизнь, да исполнит желания сердца Вашего и да просветит и осветит Вас своей благодатью.Сидящий у моря и ждущий погоды.Друг Ваш А. Порфирий1861 г. 28 июнь АфонДруже!Давно я не писал к Вам, потому что сначала сердился на Вас за долговременное молчание Ваше, а потом стал думать, что Вы или у Бога блаженствуете со святыми, или у матери в деревне занимаетесь по правилам учёных экономистов. К этому гневу и думанью присоединились напряжённые занятия мои в скучных библиотеках на Востоке, и сделали меня угрюмым и молчаливым. Я стал похож на родник воды, заглушенный осокорой и подёрнутый падающими в него с старых дубов листьями. Но Вы вспомнили этот родник, подошли к нему, и сняли с него листовую кору; и вот он опять прозрачен. Из глуби его бьют чистые струи: это мои молитвы о Вас, мои радости о Вас, и мои желания Вам всего, что есть лучшего на земле и совершеннейшего в небе.Полагаю, что я долго не увижусь с Вами. Меня хотят остановить в Одессе до окончания моих учёных занятий. Пусть будет так! Мне ведь хорошо, и везде Вы присущи моей душе.С нетерпением ожидаю предписания о водворении моём в Одессе.Надоело мне странствовать по свету и жить между кочегарами ада. Надоело докучать начальству об указании мне пристанища, и невыразимо тяжело напоминать ему, что и над ним есть суд верховный – суд первосвятителей Восточной Церкви.Теперь я сам не свой. Как бы не поступили со мной, я готов на всё, готов ходить в цепях, погаснуть в затворе, светить миру, наслаждаться свободой духа. Правда, в этой готовности, или, решимости моей есть нечто раскалённое и жёсткое; но эта примесь со временем остынет и размягчится под влиянием благодати и разумной воли, как лава огнедышащей горы стынет и мякнет под влиянием теплосвета и дождя, так что в последствии производит из себя мураву, цветы, маслины, грозды, кипарисы.Здесь с 18 вечера июньских дней светит огромнейшая комета, похожая на ту, которая стращала робкий люд в 1858 году. Что она предвещает нам? Смерть Папы и Папства? Падение Турции и Исламизма? Мучительное перерождение России? Всё это вместе? Посмотрим, увидим, испытаем, узнаем. А будет что-то новое! Придётся нам, унылым тянуть заунывную песнь!Ἔσται τι νέον,Ἥξει τι μέλος γοερὸν γοεραῖς.(Еврипид)Прощайте! До свидания, или в прелестных рощах Ораниенбаума, или в чудных домиках памяти, (т. е. в письменах).А. ПорфирийКиев. 21 января 1866 г.Мой друг!На днях я отправил к Вам по почте свой фотографический портрет в металлической рамке, четыре беседы Фотия, кои, бывало, читал в Вашем тереме, и Послания Иерусалимских патриархов в Грузию. Портрет снят с меня в Сергиевой Лавре, кажется, удачно. Пусть он напоминает Вам меня, неизменно преданного Вам. А беседы Фотия и учёное рассуждение о них прочтите с тем вниманием, с каким Вы слушали их. Послания же передайте Иосселлиану. Хорошо, как бы он напечатал их с примечаниями и прислал бы мне два-три оттиска. А я, когда Бог велит, сообщу ему и другие, исторические сведения о Грузии, и слова Торникия на Еллинском языке (XII века), которые едва ли кому известны в Грузии.Вспомните, как Тишендорф упрашивал меня подарить драгоценный Полимпсест мой Великому Князю Константину Николаевичу. Эту рукопись мою, содержащую апостольские послания, он уже напечатал в Лейпциге, но с моим именем, и напечатал великолепно. Двадцать королей и принцев Европы значатся в числе подписчиков, получивших это замечательное издание, в предисловии к которому на первом листке помещена хвала мне. А сколько экземпляров его прислал он Епископу Порфирию? Один. Каково? Ну, как не сказать, что немцы – мастера загребать жар чужими руками? Я надеялся получить по крайней мере 10 экземпляров своей книги, дабы раздать их духовным Академиям нашим, Одесскому обществу истории и древностей, которого я член, и некоторым друзьям моим, но обманулся. Приходится покупать свою собственную книгу у Саксонца, который называет меня своим другом. Уж не рассчитал ли он, что печатные похвалы его мне стоят несколько талеров? Не воображаю этого, но всё-таки думаю, что надлежало ему потешить меня 10-ю экземплярами. Он теперь печатает второй том моей книги, и, вероятно, пришлёт один экземпляр её. Впрочем я считаться с ним не буду... Большие обиды переносил я благодушно: маленькие ли встревожат меня? Получу второй том, улыбнусь, и только.Давно я не имею известий о Вас. В прошлое лето была здесь Графиня Блудова, и за обедом у Безака говорила мне кое-что о Ваших страхах в каких-то горах у каких-то черкесов. А потом? – как будто Вы без вести пропали. Что стало с Вами? Откликнитесь. Не может быть, чтобы Вы забыли меня.Читал я Отчёты о распространении христианства на Кавказе, а после радости о Господе подумал, что там заботятся более о количественном, нежели о качественном православии. Впрочем дьячков, посвящаемых там в пресвитеры, можно сравнить с бутовым камнем, который кладут в основание здания.Извещаю Вас, что я здоров, и занимаюсь Епархиальными делами до глубокой ночи, не покидал и учёности.Призываю на Вас благословение Божие и в отношении к Вам остаюсь тем, чем был всегда.Порфирий Епископ Чигиринский Викарий Киевской Епархии