В последние годы все более очевидным становится тот факт, что мировая экономика переживает масштабную трансформацию, в основе которой лежит попытка искусственного ускорения энергоперехода. Нет сомнений в том, что сам по себе этот процесс — позитивный фактор для человечества, однако его интенсификация имеет и отрицательные последствия. Одно из них заключается в том, что развитие нефтегазовой отрасли — крупнейшего сектора глобального народного хозяйства и без преувеличения его фундамента — сегодня происходит вне парадигмы рыночных отношений, что представляет угрозу для энергобезопасности ряда государств. Нефть, газ, а также продукты их переработки — основа международной торговли. Неслучайно лидеры многих ведущих мировых держав, представляющие интересы наиболее ликвидных секторов экономики, наряду с финансистами и производителями оружия, традиционно лоббировали и интересы нефтегазовых корпораций. Цивилизованный рынок углеводородов был выгоден как промышленникам, так и поставщикам энергоресурсов. Достаточно вспомнить "сделку века" "Газ в обмен на трубы", которую Федеративная Республика Германия при канцлере Вилли Брандте заключила с СССР. Возможность стабильных поставок недорогого и экологичного топлива перевесила тогда политические разногласия. Однако сегодня ситуация изменилась. Так называемая четвертая промышленная революция привела к появлению принципиально иных элит, состоящих из людей нового поколения, в частности, создателей IT-компаний и виртуальных торговых площадок. Зачастую они используют свой капитал не для производства товаров конечного потребления и насыщения рынка, а для инвестиций в продукцию, которая еще не создана или существует в виде опытных образцов. Большая часть нового истеблишмента, естественно, имеет интересы и в возобновляемой энергетике, поскольку это весьма перспективное направление, к тому же получающее щедрые государственные дотации (они стали особенно весомыми после 2003 года, когда было объявлено о начале эпохи водородной экономики). Для многих из них нефтяники — прямые конкуренты. Но конкурировать с углеводородами на равных ни ветрогенерация, ни солнечные панели в рыночных условиях не могут. Хотя бы потому, что себестоимость электроэнергии, которую они вырабатывают, гораздо выше. Единственный выход в данной ситуации — разработать такие правила игры, при которых альтернативная энергетика, реализуемая во многих странах, получит преимущество. В основу идеологии, призванной создать такую конъюнктуру, легла недоказанная наукой гипотеза о ключевой роли антропогенного воздействия на процесс изменения климата. И неизбежности катастрофического глобального потепления (или похолодания) в том случае, если цивилизация к 2050 году не откажется от использования ископаемого топлива. Адепты интенсификации энергоперехода, пропагандируя альтернативную энергетику, зачастую игнорируют элементарные законы физики. Да и не только их. Экоактивисты, например, объявляют углекислый газ врагом человечества номер один, но забывают при этом, что его наличие в атмосфере Земли способствует повышению урожайности, а также обеспечивает жизнь на планете не только человеку, но и всем живым организмам. В том числе деревьям, вырабатывающим кислород. Никоим образом не сомневаюсь в том, что мы обязаны существенно сократить загрязнение природы объектами энергетики. В то же время безапелляционное утверждение, будто именно их выбросы в окружающую среду являются превалирующей причиной возможного изменения климата, весьма спорно с научной точки зрения. Оно не учитывает знания в области генезиса месторождений и термодинамических процессов на больших глубинах нашей планеты, полученные в том числе при бурении Кольской сверхглубокой скважины, всемирно известные данные о последствиях вулканизма в трапповых провинциях, а также многие другие результаты профильных исследований. Да, причина вулканизма в трапповых провинциях учеными однозначно не определена, однако очевидно, что мантийный поток поднимался из недр, вызывал обширные базальтовые наводнения и оказывал катастрофическое влияние на климат. Эти и многие другие научные факты попросту игнорируются, хотя они, безусловно, доказывают, что техногенный фактор — вовсе не основная причина, воздействующая на глобальную экосистему. Гораздо более существенное значение имеют военные конфликты, пожары и естественные термодинамические процессы внутри Земли. Не принимаются во внимание и уроки истории, извлеченные из борьбы с фреоном, выбросы которого, как считалось в конце ХХ века, вели к образованию озоновых дыр. Вместо этого в общественном сознании укореняется мнение, что нам нужно срочно спасать планету, и предлагается нехитрый набор инструментов, которые позволят это сделать: интенсификация энергоперехода и создание водородной экономики. Параллельно звучат все более настойчивые предложения и даже требования снизить инвестиции в добычу углеводородов, поскольку это приведет к сокращению их предложения на рынке и, как считают некоторые "аналитики", падению спроса. Конечно, это алогизм: подобный подход может привести лишь к росту цен на энергоносители в связи с угрозой дефицита сырья, что, собственно, мы наблюдаем уже сейчас. Объем финансирования на развитие отрасли упал почти втрое, а стоимость нефти, природного газа и даже угля во многом именно из-за этого находится на максимальных за последние несколько лет значениях. Использование угля даже увеличилось. В сложившихся обстоятельствах многие развивающиеся государства, импортирующие энергоресурсы, вынуждены отказываться от закупок СПГ, поскольку его котировки на биржах стали чрезмерно высокими. Такая ситуация провоцирует в этих странах инфляцию и нищету, а также, как это ни парадоксально на первый взгляд, ведет к увеличению выбросов загрязняющих веществ. Ведь в качестве замены природного газа там используются вовсе не ветрогенераторы или солнечные панели, а гораздо более "грязный", но зато и более дешевый уголь. Способствует ли подобная конъюнктура достижению целей устойчивого развития ООН — борьбе с бедностью или обеспечению равного доступа для всех к сравнительно дешевой и чистой электроэнергии? Конечно нет. Зато она позволяет повысить конкурентоспособность ВИЭ. Ведь чем дороже стоят углеводороды, тем меньше становится разрыв между себестоимостью той электроэнергии, которая производится за счет их сжигания, и той, что генерируется за счет возобновляемых источников. Другое дело, что стать основой ТЭК мира последние если и смогут, то лишь во второй половине столетия, а люди в Азии и Африке голодают прямо сейчас. В этих частях света, кстати, почти миллиард человек вообще не имеют доступа к электричеству. Кому выгодно такое положение дел? Конечно, не только тем, чей бизнес связан с электромобилями и зелеными технологиями. В нем заинтересовано в том числе и руководство тех постиндустриальных государств, которые вынуждены импортировать энергоресурсы, поскольку не обладают собственной сырьевой базой, достаточной для социально-экономического развития, но имеют большие финансовые возможности для интенсификации энергоперехода. Естественно, за счет его субсидирования со стороны властей, создания колониальной системы экономических интересов, а также выпуска долговых обязательств, суммы которых к 2025 году уже превысили три триллиона долларов (интересно, кто и когда их собирается погашать?) При этом речь идет не столько о благополучии экосистем и борьбе с загрязнением природы, сколько о бизнес-интересах определенных социальных групп. Евросоюз, например, не отказывается от планов ввести так называемый углеродный налог на импорт продукции, производству или использованию которой сопутствует большой объем выбросов парниковых газов. Это значит, что энергетические компании вынуждены ежегодно выплачивать ЕС миллиарды евро. Но куда пойдут эти деньги? Планов вложить их в создание эффективных технологий улавливания СО2 и их внедрения на нефтегазовых месторождениях или угольных ТЭС стран-экспортеров не существует. То есть по факту мы имеем дело лишь с попыткой Брюсселя забрать под благовидным предлогом долю с товарооборота востребованной на рынке продукции. Все вышесказанное ничуть не противоречит тому, что у возобновляемых источников энергии — колоссальные перспективы. Однако спрос на нефть, газ и даже на уголь в обозримом будущем по-прежнему останется довольно высоким. Не только в развивающихся странах, но и в постиндустриальных. Потому что, помимо топлива, из углеводородов производят многие другие товары конечного потребления, в частности, шины для автомобилей, пластиковые окна, мебель, лаки, краски и так далее. В производстве восьми из десяти товаров, окружающих нас в повседневной жизни, использованы продукты переработки углеводородов. Из всего вышесказанного следует вывод: снизить уровень негативного воздействия на природу лишь только за счет развития ВИЭ невозможно. Нам также необходимо создавать и совершенствовать технологии, минимизирующие выбросы загрязняющих веществ в окружающую среду, и внедрять их на традиционных объектах энергетики. Не следует думать, что уже завтра или хотя бы к середине столетия технологический уклад изменится настолько, что потребность в углеводородных ресурсах окончательно исчезнет. Их потребление будет расти не меньшими темпами, чем это происходит сегодня.